Астрид кейн. глава 3

Ну что ж, продолжим закрывать переводами неоконченные произведения) ***** Войдя в свою гардеробную, чтобы облачиться в голубой шелковый костюм Директории [прямая, широкая домашняя одежда длиной по колено – прим. переводчицы] и набросить на свою пышную фигуру платье к чаю из такого же материала, Джулия спустилась вниз с довольной улыбкой на губах. Все предприятие прошло хорошо, оправдав ее ожидания, возможно, даже немного лучше. Всячески презирая тех, кого она считала тупицами общества — будь то бедные или богатые, — Джулия восхищалась прежде всего молодыми женщинами с горячим темпераментом, к каким, как она теперь знала, принадлежала и Астрид. Эта девушка могла бы стать настоящим сокровищем. У подножия лестницы ее встретила Эми, на лице которой теперь было написано еще большее смирение, — хотя их хозяйка позволяла им некоторые удовольствия, она могла быть и чрезвычайно строгой. — Вас хочет видеть леди Даннит, мэм. — Одна, Эми? — Нет, мэм, с ней ее племянник. Тот самый, который... — Этого вполне достаточно, Эми. Вы можете принести немного вина, — прервала ее Джулия, так как знала, что горничная сейчас попытается вспомнить что-то знакомое. Леди Даннит бывала здесь нечасто, но те дни, которые она проводила с Джулией, часто оставались незабываемыми как для них, как и для ее племянника Энтони. Теперь ему исполнилось семнадцать лет, и он был стройным юношей с несколько девичьим лицом и светлыми волосами, которые, по настоянию Джулии, он должен был отрастить чуть больше. Не видя этого мальчика уже больше месяца, она с радостью обнаружила, войдя в гостиную, что волосы теперь почти доходили ему до плеч и очень шли к синему бархатному костюму, который он носил. Леди Эсмеральда Даннит была дамой в возрасте чуть за сорок, которая вместе с мужем возглавляла местный охотничий клуб. Несмотря на властный вид и воспламеняющую кровь фигуру, она во всем уступала Джулии. Они вместе учились в школе-интернате и хорошо знали друг друга. Нежно обнявшись, они поцеловались, клюнув друг другу в губы, и ворковали, пока Энтони сидел молчаливый и не на шутку испуганный в присутствии хозяйки дома. — Он выглядит немного бледным. Ты что ж, слишком много его доила? — спросила Джулия отстраненно, стараясь не смотреть прямо на Энтони. — Ну уж нет, — хмыкнула Эсмеральда. — Для этого было очень мало возможностей. Его мама слишком часто бывает здесь и очень внимательно за ним следит. .. — Ну и ну! Тебе давно следовало бы взять ее под уздцы с такой же легкостью, с какой ты держишь своих лошадей, Эсмеральда. Похоже, мне придется вмешаться в это дело. Значит, вы забрели сюда ради удовольствия, я полагаю? Тут на ее гостью-даму снизошла совершенная застенчивость, и у нее хватило такта слегка покраснеть. Однако Джулия знала ее достаточно хорошо, чтобы не слишком громко обсуждать этот вопрос, и просто прошептала ей что-то на ухо, отчего Эсмеральда внутренне содрогнулась от удовольствия. В этот момент вошла Марѝ с вином, которое, будучи отменным Chateauneuf du Pape, [Шатенёф-дю-Пап, переводится примерно как «Новый замок папы» — знаменитые вина из долины реки Роны, в окрестностях Авиньона. Название отражает историю города, т.н. «Авиньонское пленение пап», когда резиденция Папы Римского переехала сюда из Рима. Папы были большими любителями вина, что и привело к расцвету этого винодельческого региона – прим. переводчицы] доставляло леди Даннит то головокружение, которым она предпочитала наслаждаться в такие минуты в присутствии Джулии. Ее племяннику нарочно ничего не сказали, и, пока обе дамы сидели и болтали, как это обычно бывает в любой английской гостиной, ему дали лишь стакан молока. После второго бокала Джулия решила, что пора действовать. Снова вызвав Марѝ маленьким ручным колокольчиком, она кивнула Эсмеральде, которая с волнением, пульсирующим в ее венах, встала и последовала за служанкой. Эсмеральда прекрасно знала, куда ей идти, и, поднявшись на второй этаж, — сама того не ведая, обойдя ту самую дверь, за которой лежала Астрид, — вошла в комнату, обставленную весьма необычно

На другой стене, гладко выкрашенной в кремовый цвет, висели разнообразные хлысты, розги, стеки-шлепалки и другие приспособления, включая цепи, наручники и искусно сделанные кожаные кляпы, часть из которых представляла собой мячик, который вставляли в рот тем негодяям, которые должны были молчать. Вдоль одной из стен стоял огромный диван, бархатная поверхность которого обеспечивала комфорт и удобство. Однако как хорошо знала Эсмеральда, удовольствия нельзя было ожидать до тех пор, пока человек не испытает определенных мучений. Главным объектом ее внимания был станок для порки, стоявший в центре комнаты. Его громада, стоявшая на четырех толстых опорах, напоминала огромный валик, имеющий цилиндрическую форму и обтянутый кожей. Его длина составляла почти пять футов, а диаметр — два фута. С помощью хитроумного механического устройства опоры регулировались по высоте и по желанию могли быть заведены вверх или вниз. С одной стороны этого устройства стояла более простая, но прочная деревянная подставка, которую, если бы не мягкий верх, можно было бы принять за кóзлы, чьи треугольные ножки были надежно прикреплены к полу. — Мадам снимет платье, — утвердительно сказала Марѝ. Она уже имела дело с леди Даннит и кое-что знала о ее вкусах и прихотях. Подобно многим знатным дамам, чьи экзотические и непристойные фантазии не могли быть реализованы в их собственном домашнем окружении, Эсмеральда искала помощи и поддержки у такой опытной женщины, как Джулия, которая, будучи столь же богатой, как и она сама, не требовала платы за свои, как она их называла, услуги. Сняв с пышной дамы платье, Марѝ затем сняла с нее нижнюю юбку и панталоны, которые она осторожно стянула через туго зашнурованные ботиночки леди Даннит. Теперь на гостье остались лишь черные узорчатые чулки и небольшой корсет, который ничего не скрывал из ее монументального низа и груди. Отступив назад, Марѝ оглядела чуть бледные и полные, но такие чудесные, полумесяцы, благородно покоившиеся на ее крепких бедрах. — Вы можете повернуться, мадам, — сказала она, и Эсмеральда проделала это, продемонстрировав свою прекрасную черную копну густых кудрей под округлым животиком. — Можешь полизать меня, Марѝ. Эти слова прозвучали мягко и умоляюще, тоном, каким благородная дама никогда бы не обратилась к обслуге. Однако в этом месте она сознательно вступала в другой мир, где могла играть покорную или умоляющую роль, чтобы удовлетворить свои любовные желания. Ее ноги заметно дрожали, когда служанка опустилась на колени и поначалу одобрительно принюхалась к любовному устью Эсмеральды. — Как ароматно вы пахнете, мадам. Вы в последнее время познали мужской член? — Нет, моя дорогая, потому что мой муж слишком слаб в своем внимании ко мне. А теперь, прошу тебя, высунь язык и проникни им между губками. Ааах! Как же вкусно! Чуть дальше вглубь. А теперь покрути им вокруг! О, какая же ты хорошая девочка! Да, прижми свои губки покрепче! Ах, ты заставляешь меня дрожать! — Моя госпожа сейчас же позаботится о вас, мадам. Если вы пожелаете, Том тоже будет предоставлен в ваше распоряжение, хотя об этом, конечно, не мне судить. Боже мой, сударыня, вы уже кончаете! Какой чудесный нектар! Сама мысль о крепких мужских стержнях заставляет течь ваши соки, не так ли? — лепетала Марѝ, чей язык продолжал неуклонно работать вокруг набухших губок и внутри сладкой пещерки леди Даннит, в то время как ее рот и кончик носа были измазаны излияниями леди. — О, моя дорогая девочка, сделай это еще раз! Ноги Эсмеральды напряглись и раздвинулись, голова откинулась назад, а пальцы забегали по ее крупным коричневым соскам, торчащим на холмах грудей, пока она ждала второго пришествия экстатического наслаждения, которое, казалось, прожигало ее живот и холмик Венеры насквозь. Тем временем внизу Энтони под руководством Джулии снял с себя все, кроме рубашки и батистовых панталон, которые она с удовольствием обнаружила у него под брюками. Конечности у него были сильными, но стройными, кожа везде выбрита и гладкая, как у девушки. — Надеюсь, они принадлежат твоей старшей сестре, — сказала Джулия, заставляя его вытянуться по стойке смирно. — Да, мадам.. Он пошарил в панталонах, которые, имея разрез спереди и сзади, давали ему возможность работать своим пенисом, когда он свисал в полу-эрегированном состоянии, а его ядра оставались скрытыми. Само присутствие любых женщин внушало ему благоговейный трепет. Те, кто был старше двадцати лет, казались ему настоящими богинями. Он был так же беспомощен в их руках, как и сейчас с Джулией. Когда она двигалась вокруг него так, будто рассматривала молодого жеребца, сквозь разрез ее платья он мог видеть ее ножки, затянутые в панталоны и сочные края ее белых бедер поверх края чулок. У него отвисла челюсть, и он вскрикнул от удивления, когда Джулия одной рукой откинула его голову назад, схватив за волосы, а другой крепко прихватила и сжала тестикулы. — Ты ее обслуживаешь, Энтони? — холодно спросила она, продолжая сжимать обе ладони. Энтони сглотнул и попытался кивнуть. Он не смеет никому рассказывать о тех ужасных вещах, которые проделывает с ним его сестра Мод. Она была на шесть лет старше его и прошла прекрасное обучение у Джулии, хотя он и не знал об этом. Иногда она прокрадывалась в его комнату ночью, когда он спал, и, задрав его ночную рубашку до подмышек, крепко связывала его от плеч до колен, пока он лежал, дрожа от страха. Потом, не говоря ни слова, Мод оседлывала его распростертую фигуру, подтягивая свою собственную ночную сорочку чуть выше бедер. В полумраке он видел белизну ее бедер и темный таинственный треугольник волос, обрамлявший ее пухлый любовный холмик. Кровать слегка поскрипывала, когда его сестра твердо опускалась на колени, а ее киска нависала над его членом. Энтони всегда боялся, что этот звук может разбудить его родителей, но никто так и не приходил. Бедра Мод были широкими, а ее груди — которых он еще никогда не видел — тяжелыми. От бедер исходил мускусный аромат, заставляя его член быстро напрягаться. Мод никогда не дотрагивалась до него, пока не решала, что он достаточно затвердел для выполнения своей задачи, но оставалась неподвижной, глядя на него сверху вниз. Энтони всегда старался подавить стон удовольствия, который инстинктивно поднимался к его губам, когда потом ее теплая рука брала его эрегированный член, проводя им под ожидающими губками своей щелки, в то время как ее глаза, казалось, прожигали его насквозь. Со вздохом удовлетворения Мод начинала медленно насаживать свою норку на его член, никогда не перенося вес своего тела вниз настолько, чтобы он легко проскальзывал внутрь, но всегда держа под контролем каждое движение своих бедер, пока, наконец, шелковистые стенки ее пещерки не втягивали его полностью. Погруженный в нее до самого корня, Энтони ощущал на своих бедрах отпечаток ее округлой попки, пока она властно удерживала его поглощенным в себя. Иногда сестра наклонялась к нему, и он страстно желал, чтобы их губы встретились, но такого никогда не случалось. Выпрямившись, она начинала двигаться вверх и вниз по его члену, ее движения были медленными и чувственными. Каждый раз, когда она с шипением выдыхала воздух через нос, Энтони знал, что она наслаждается предоргазмическим сладким бредом, потому что его погруженный в ее недрах инструмент становился все более влажным от ее соков, которые стекали на его ядра. Ему не разрешалось извергать свое семя, пока Мод не произносила единственное слово: «Сейчас!». И только тогда, наконец, сдерживаемые страсти в нем находили выход, и он лежал, дрожа и трепеща в тугой оболочке веревок, в то время как потоки его спермы струились и пульсировали внутри нее. Только после того, как она впитывала в себя последнюю каплю, сестра слезала с него, сморщив нос от отвращения при виде его мокрого и обмякшего органа, выскальзывавшего из ее рук. Молча развязав его, и прежде чем удалиться так же тихо, как и пришла, она резко шлепала его по ягодицам и говорила, чтобы он засыпал. Однажды, когда Мод встала с кровати, Энтони, оцепенев от ужаса, услышал голос матери, доносившийся из дальней спальни. — Что ты делаешь, Мод? Это ты? — Энтони нужен был стакан воды, мама. Я уже позаботилась о нем... — Очень хорошо, Мод... Влага с его члена капала на простыню, а потом он засыпал, хотя и боялся, что Мод вернется через час или два, как она иногда делала, чтобы разбудить его и снова прижать к себе Жар и сосущая глубина похотливой пещерки его сестры были божественными, и он страстно желал обнять ее и поцеловать, пока она это делала, но ему это никогда не позволялось. Он был инструментом, который можно было использовать для удовольствия дам, и от одной этой мысли Энтони чуть не терял сознание. Теперь, когда Джулия гладила его член, по-прежнему сурово держа его голову откинутой назад, слезы удовольствия наполнили его глаза. Затем она крепче сжала его орган и повела его за собой наверх. Услышав возню в комнате для посетителей, Джулия улыбнулась и на мгновение заколебалась, прежде чем войти. В тот момент, когда она появилась, Марѝ отпрянула и поднялась с колен, а Эсмеральда быстро отвернулась. — Ты была очень развратной, Эсмеральда, — нараспев произнесла Джулия. Закрыв за собой дверь, она ослабила хватку на члене Энтони и резким жестом приказала ему отойти в угол. Марѝ вытирала свои губы и улыбалась. Эсмеральда опустила голову, ее плечи задрожали и поникли. — О, как ты можешь говорить такие вещи! — возразила она, хотя и без всякого убеждения, прекрасно сознавая, что ее племянник упивается обнаженными формами ее ягодиц и грудей, которые он мог видеть в профиль. — Марѝ, уложи ее вот сюда! — последовал резкий приказ Джулии, и Эсмеральда издала такой вопль, что можно было подумать, будто ее отправляют в чистилище. Горничная крепко взяла ее за локоть и повела, тяжело покачивая ягодицами, к козлам. — Умоляю вас, нет! О, прошу вас, не бейте меня по попе! Я никогда больше не буду развратной, обещаю тебе! — взвыла Эсмеральда, хотя и не сделала ни малейшей попытки избежать своей участи, когда Марѝ крепко взяла и склонила ее над станком. Ее живот упокоился на мягком верху округлого валика, а запястья были закреплены наручниками на опорах, что заставило ее руки раскинуться в стороны. Таким образом, нижняя часть ее тела приподнялась, как полная луна во время равноденствия, великолепно сияя и открывая на всеобщее обозрение целиком раскрывшуюся расщелину задка. Под его округлой выпуклостью виднелась меньшая расселина ее сокровищницы, чьи рубиновые губки чуть поблескивали в глубине завитков. Энтони, вынужденный стоять в углу, прижав руки к бокам, почувствовал, как его член страстно затрепетал. До этого он трахал свою тетку всего три раза, и каждый раз это происходило во время визитов к Джулии, поэтому всегда стремился вонзить свой член в любое из ее дырочек, представленных его вниманию. — Эсмеральда, держи свои ноги полностью раздвинутыми, иначе, клянусь небом, я буду обжигать плетью твою задницу, пока ты не всмолишься о пощаде! — произнесла Джулия, которая все это время раздумывала, каким из своих многочисленных инструментов воспользоваться. Ради собственного удовольствия, как и для удовольствия Эсмеральды, она иногда приносила березовую розгу или даже плеть, но в присутствии Энтони это было бы неприлично. Поэтому она выбрала стек из толстой кожи, имевший шлепалку большой овальной формы, прикрепленную к небольшой черной ручке. Стек издавал чрезвычайно приятный звук, а также давал женщине ощущения, которые она никогда не могла бы получить иначе. — Пощади меня, Джулия, пожалуйста! — Эсмеральда всхлипнула, когда краем глаза заметила, что ее подруга заняла позицию позади нее. — Я могу избавить тебя даже от члена твоего племянника, если ты не успокоишься, — цинично ответила Джулия и тут же подняла кожаный стек и с громким шлепком опустила его поперек налитого и пухлого задка Эсмеральды, заставив ее взвизгнуть. Ее полушария сжались от яркого обжигающего шлепка. Открыв рот и едва не коснувшись носом пола, Эсмеральда с визгом выдохнула второй и третий раз. Ее бедра дико покачивались, каблуки ботиночек отчаянно впивались в ковер. Розовое сияние разлилось по ее раздвоенным полушариям, контрастируя с бледностью ее кожи. Шлеп! Шлеп! Шлеп! — снова и снова звучал стек, и с каждым разом Эсмеральда издавала все более пронзительный крик. Шпильки в ее прическе ослабли, ее волосы упали на одну сторону лица. — Неееееет! — раздался ее жалобный вопль, но он вновь был проигнорирован в пылу страсти того мгновения, когда кожа со звуком глубокого удовлетворения встречала ее пылкую плоть Сама эта мысль укрепляла ее руку и запястье. Эсмеральда получила еще три удара, которые были нанесены сначала по обоим полумесяцам сбоку, а затем снизу, где кожа опалила самую нежную, саму чувствительную часть ее выпуклости, заставив ее еще более непристойно задергать бедрами. — Не надо, Джулия, не надо! Ой! — воскликнула Эсмеральда в такой тревоге, какую обычно испытывают те, кто взывал к наказанию и все же чувствовал себя неспособным выдержать его. Ее руки напряглись, заставляя звякать наручники, удерживающие ее запястья. — Подготовьте молодого мужчину, — коротко приказала Джулия Марѝ, которая все это время смотрела на нее распахнутыми и горящими глазами. Подойдя к сильно дрожавшему от перевозбуждения Энтони, она сняла с него сначала панталоны, а потом рубашку, оставив его для предстоявшего действа оабсолютно голым. По своему обыкновению, она обхватила пальчиками его торчащее вверх орудие и свободной рукой обхватила его тестикулы, удерживая на месте, пока Джулия, продолжая умело размахивать стеком, приводила пышную попку Эсмеральды в нужное состояние. Полушария и впрямь уже пылали от жара и казались еще больше, чем вначале, а их подрагивания — сопровождаемые все более и дикими дикими криками Эсмеральды — заставляли его член настойчиво пульсировать в ладони горничной. Но она, однако, просто чуть усилила свою хватку, заставив его глаза зажмуриться. — Ах, перестань! О, перестань! Я этого не вынесу, Джулия! Нет, больше нет! Имей жалость! — раздался визг Эсмеральды, потому что ее попка теперь действительно напоминала жаровню, а вздымающиеся половинки плотно прижимались друг к другу в безуспешной попытке прогнать жар, который действительно опалял ее чресла. Затем Джулия отбросила стек в сторону, и он с легким стуком упал на ковер. Это был сигнал для Марѝ, которая повела молодого человека вперед, пока рыдания его тети наполняли комнату. Теперь ее волосы ниспадали каскадом вокруг лица, на котором поблескивали две жемчужные слезы. Когда Энтони приблизился и уперся своим напряженным членом в горячий задок тети, Джулия встала перед ней. Эсмеральда склонилась так низко, что Джулии оставалось только раздвинуть свои величественные ноги и снова сомкнуть их, чтобы поместить спину Эсмеральды под своей промежностью. Наклонившись вперед, она раздвинула упругие полушария женщины и тем самым полностью обнажила сморщенное коричневое колечко ее задней дырочки. — Нееет! Боже мой, только не туда!!! — раздался истошный крик Эсмеральды, который перешел в глухой стон, когда Марѝ аккуратно приложила раскаленный стержень Энтони к округлому отверстию. Затем он слегка поддал вперед своими чреслами, и упругое колечко было вынуждено поглотить его орган, заставив крики Эсмеральды затрепетать в воздухе. — Держи так! — проинструктировала его Марѝ, после чего взяла обе его руки и, подняв их над плечами, закрепила его запястья к кандалам на двух цепях, свисавших с потолка. После этого, пока Энтони морщился от удовольствия, удерживая свой член в теткиной заднице, Марѝ склонилась и наложила зажимы на его ноги, так что теперь он мог производить движения только своими бедрами. Раскрасневшись, горничная выпрямилась и получила одобрительный кивок от своей госпожи, которая всегда восхищалась такими распутными tableaux. [сцена, зрелище, картина (фр.) – прим. переводчицы] Соскочив с согнутой спины Эсмеральды, она подошла сзади, чтобы осмотреть вставленный в нее член племянника. Внутри находилось лишь его навершие, а задний проход вокруг него напоминал рот младенца. Резко шлепнув юношу по гладким ягодицам, Джулия заставила его зарыться еще на дюйм внутрь, и этот жест почтения был встречен тихим стоном его обладателя. — Стой так! — приказала она Энтони таким голосом, каким разговаривают с собакой. — Марѝ, проследи, что ни один из них не сдвинулся с места даже на полдюйма, иначе оба они познакомятся с березовой розгой или с чем-нибудь похуже. Удерживай их в этой позе, пока я не вернусь! — Джулиииааааа... — послышался жалобное поскуливание Эсмеральды, но ответом ей был лишь звук открывшейся и закрывшейся двери. Руки Энтони уже болели, а его член дергался в восхитительно теплом объятии теткиного задка, но ни он, ни она, не осмеливались пошевелить ни единым мускулом, потому что оба знали, что предупреждение Джулии было вполне искренним. <