Это было весенним днём

Все наши разлуки заканчивались встречами. И эти встречи были всегда удивительно не похожи друг на друга. Я переворачивал листочки этих встреч и часто думал, интересно, а когда зародилось во мне то чувство, которое я испытывал к нему? И вспоминал...

Это было весенним днём, таким незаметным, когда ещё не ясно ушла зима или всё-таки уже весна наступает ей на пятки, когда в душе и на сердце уже появляется едва уловимое ощущение того, что сегодня должно произойти то, что может изменить во мне что-то, но что? Да отметил ли кто-нибудь этот первый мартовский день, того года, когда мои глаза увидели тебя. И именно в этот чистый вечер всё и произошло.

Я стоял и пялился на киноафишу и спиной чувствовал чей-то взгляд. Не мог повернуться долго, робел, боялся спугнуть чувство какой-то внутренней наготы, пусть смотрит, пусть видит, что мне нечего бояться, я не отяжелен никакими предрассудками. Но я повернулся и увидел его – приземистого, коренастого парнишку. Рядом с ним крутилась какая-то девчушка. Я засомневался. Однако решился, и как будто чья-то грубая рука толкнула меня в его сторону, а затем и в объятия неизвестности, за которой стояли и счастье, и муки.

Если бы я знал тогда, что этот парень всё переменит в дотоле спокойной и размеренной жизни, жизни, которая была расписана по годам, и где такие события просто не планировались, ни в коей мере. Но я сделал этот шаг. Не знаю, куда вёл этот шаг, возможно, это был первый шаг к моей гибели.

Его пытливые, серо-голубые глаза искали чего-то, и они встретились с моими. Его движения подкупали ненаигранностью, робостью, но некой уверенностью. С первых же его слов я понял, что мне приятно с ним говорить. Губы, припухноуто выдающиеся, и мягкие щеки говорили только лишь о доброте их владельца.

Мы пошли и стали говорить и говорить. По мере разговора, завязавшегося не на шутку, я перестал замечать окружающих, где мы шли. Я и не понял, что мы уже несколько часов шли всё по одной улице, начался дождь, он моросил нам в спину, как бы пытаясь сказать, не уходите так далеко, вам будет дальше ещё труднее идти, и продолжал усиливаться. Но мы уже не думали о нём. Мы стали рассказывать друг другу всё, вплоть до самых интимных сторон жизни. Но это было ещё не всё, мы рассматривали друг друга.

Наконец, мы сели в парке на лавочку. Я понял, что мне приятно сидеть с этим человеком. Мы удалялись от места встречи. Но на самом деле мы удалялись от старой, размеренной жизни, возвращения к которой мы уже и сами не хотели, но тогда мы этого ещё просто не понимали.

Мы шли долго, уже было совсем темно. Уже была глубокая ночь. Но я не соображал, что с каждым шагом, каждым словом, я влюбляюсь в этого удивительного человека

Эта страсть загорелась как костёр, сначала с маленькой веточки, принимаясь за всё большие ветки и поливая своим пламенем уже крепкие поленья. Вот уже она пылала и пылала с невероятной силой, мощь которой я тогда ещё не осознавал. В тот момент было так тепло и сладко.

Свой рассказ я могу вести правдиво только с одной стороны – моей. О его мыслях я так и не узнал никогда. Я мог лишь догадываться.

Наступила ночь. Это была первая ночь после нашей встречи. Я ещё не знал, что, пожалуй, это была последняя ночь счастливого неведения о моей дальнейшей судьбе.

Он обещал прийти на следующий день, предлог я смог найти ещё накануне вечером. Я попросил его принести какую то ерунду, которой естественно у меня не было, а она мне ой как нужна была. Но уже с утра я стал готовиться к встрече. Отослал из дома мать. По своей глупой наивности, я думал, что это будет неприхотливо и безпроблемно, как с женщинами, но получилось иначе.

Его звонка в дверь я ждал, а сердце всё равно на миг покинуло меня, и как будто вспомнив, что надо вернуться, забилось так сильно, что я кинулся от этой энергии к двери. Открывая дверь, я думал, что у меня не сердце, а рыба в садке бьется.

И вот он пришёл. Он стоял и улыбался. От него веяло такой открытостью, что просто хотелось броситься к нему в объятия. Боже, как часто я хотел это сделать, но всё мешало потом что-то. Но тогда он только широко улыбнулся и протянул руку, которую я схватил, как шест для утопающего, и он крепко пожал руку. Мои ночные грёзы стали распыляться, это всё было наяву.

Мы сидели и говорили снова. Пили вино. Он пил так легко и с таким блеском смотрел мне в глаза, как будто он пьёт ледяную воду в жаркий июльский полдень, и щурится от яркого солнца. Может и вправду, он тушил пожар, который горел и у него внутри. Но тогда он не тушил пожар, а только превращал воду в масло, лишь только сильнее разжигая свои недра. Его думы, его мысли, всегда представляли для меня какой то невообразимый лабиринт из задумчивой погруженности, весёлой улыбки, больной издёвки, приятного жеста. Тайные уголки его души были настолько же темны и не освящены светом человеческой любви, как не видно ничего при тумане. При глубоком соприкосновении с ним, немного позже я открывал мир более глубоко очерченный, нежели всё было на поверхности, я мог потом уже, благодаря его изучению, видеть то, что скрыто от обычного человека.

Вино сделало своё благое дело, оно сняло с нас обоих налет неуверенности и скромности. И тут я предложил детскую шалость – играть в карты на раздевание. Он обрадовался так, как будто я подарил ему всю землю и солнце в придачу. Мне очень хотелось, что бы именно он остался первым без ничего. Но в тот день судьба точно решила следовать правилу – не везёт в картах, везёт в любви. На мне уже почти ничего не было, когда я заметил совершенно иной блеск в его глазах, который потом я буду узнавать всегда и везде. И тут он уже предлагает сходить вместе в душ. Мы пошли. Сняв с себя всё, мы сели в ванную, вода казалось обжигала. Но тут произошло непонятное. То ли ангел, то ли дьявол толкнул нас с силой друг к другу.

Безумство, охватившее нас, выходило наружу и затопило всё вокруг. Поцелуи, которыми мы осыпали друг друга, оставляли на теле горячие следы нашей страсти, становились теми "веточками", которые ещё больше воспламеняли порывы огня наших душ. С нас обоих тёк пот ручьями. Таких ощущений у меня не было ни с кем, да наверное и не будет никогда.

Доведённые до высшей степени порыва, мы пошли в комнату, пол которой был устроен нами в гигантское ложе. Здесь мы предались безумной любви. Пламя страсти ещё долго терзало нашу плоть, но если её можно было остудить на время, то наши души и сердца, остудить уже было нельзя.

Потом, разгоряченные, мы пошли на встречу прохладному мартовскому ветру. Мы шли, а ветер раздувал наши куртки, открывая навстречу новой весне наши сердца и тела. Я шёл и думал, что теперь этот человек стал для меня самым дорогим существом на свете, жизнь без которого становится просто серой и бессмысленной.