Жизнь налаживается. Во времена моей молодости был такой фильм - "Доживём до понедельника", там парень в сочинении написал: "Счастье - это когда тебя понимают". Эта фраза запомнилась, потому что она соответствует действительности. Жизнь невозможно провести в одиночестве, а всякое общение основано на понимании. Нет понимания - нет и общения, или оно принимает самые уродливые формы. Ну, а нет общения - нет и счастья, ведь самое страшное в жизни - одиночество.
У нас с Вадимом понимание было полным, даже если мы и цапались (чего при моём характере просто не могло не быть), всё быстро утрясалось, и мы снова были счастливы. Он любит меня, я люблю его, и нам даже не надо разговаривать, чтобы понимать и чувствовать друг друга. Больше того, и мне, и ему нравится сидеть, обнявшись, и молчать. Да, секс, да, страсть - но это буря, ураган, стихийное бедствие; а в молчании, и только в нём, рождается некое единство, когда два человека становятся одним. Здесь сливается всё: и радость обладания, и нежность, и чувство глубокой признательности - всё чистое и доброе, оживляющее человеческую душу.
Единственным, что нарушало покой, но одновременно придавало особенную пикантность нашим отношениям, было строгое соблюдение их тайны. И Влад, и я, несмотря на мою решимость идти до конца, понимали, как много мы потеряем сами и как много горя принесём своим близким в случае разоблачения. Мы старались никогда зря не рисковать, на людях держались подчеркнуто отчуждённо, но, стоило нам остаться одним, мы пили и не могли напиться из священного родника любви.
Гром, как всегда, грянул среди ясного неба. Как выяснилось позже, отцу зачем-то (сейчас и он не помнит, зачем) срочно понадобился Влад, а его, как всегда, не было дома. При современной технике найти, где находится нужная машина (особенно, если она дорогая), ничего не стоит, и папаша быстро усёк, что машина его сына стоит на дальнем озере. Наверное, дело было действительно срочное, потому что Пал Палыч послал туда своего зама. Нетрудно догадаться, с кем и в каком виде нашел Михалыч сына своего шефа, гораздо труднее описать его чувства при таком зрелище. Естественно, он не подошёл и не прервал наших утех, а вернулся к своему начальнику. Видок у него был соответствующий, и Пал Палыч учинил ему форменный допрос. Михалыч знал, что за дурные известия в древности отрубали головы, но раскололся и рассказал всё, как есть.
Без всяких предчувствий, счастливые и довольные, мы прибыли каждый к себе домой, и тут Влад сразу же был препровождён в кабинет отца. Разговаривали они больше часа, и вышли оба красные, распаренные и злые. Всё это мне потом уж Михалыч пересказал, а в тот вечер я спокойно поужинал, посидел за компьютером, повозился в огороде, и только ближе к одиннадцати появился Влад. На нём не было лица, но при этом он улыбался. Достаточно было посмотреть на его то ли растерянную, то ли виноватую улыбку, чтобы понять: случилось что-то очень неприятное.
- Говори всё и сразу, - почти приказал я.
- А говорить, собственно, и нечего: Михалыч застукал нас на озере, говорить отцу ничего не хотел, но ты не знаешь моего папашу. Он просто под пытками вытащил из него информацию, и сейчас я после бани, которую отец мне устроил.
- С легким паром, - съязвил я, - мне прикажешь бежать за границу?
Шок от услышанного был такой, что я даже не разволновался.
- Бежать никуда не надо, всё утряслось. Он хотел прямо сразу натравить на тебя своих псов-охранников, но я пообещал, что если с тобой что-то случится, жить не буду ни одного дня. Отец сначала орал так, что я думал - конец ему придёт, а он потом постепенно успокоился и потребовал подробного изложения событий от начала до конца. Я начал с того, что в однажды застал их с Михалычем в такой же ситуации, а потом увидел тебя и понял, что другого такого нет, и только в это лето, после Дня России, совратил тебя. Я совратил тебя, невинного. Рассказал, как это сделал и как ты брыкался, и то, что ты не подозревал, чей я сын. Для пущей убедительности я даже дал ему почитать твоё сочинение для Влада. Короче, всё кончилось тем, что отец не умер от инфаркта, не убил меня и завтра хочет встретиться с тобой у себя в офисе в девять утра. Ты только не волнуйся, главный удар я принял на себя, а за ночь отец и вовсе успокоится, и вы поговорите спокойно. Он выразился так: "Пошёл прочь, взрослые дела я буду решать со взрослыми людьми, Максим - серьёзный человек, и я думаю, что мы договоримся".
Спал я в эту ночь на снотворном. Утром выпил половинку сильного успокоительного (не скажу, какого, чтобы другие не злоупотребляли) и к девяти, как и просил Пал Палыч, отправился на эшафот. Уже у входа в офис стало понятно, что меня ждут: охранник не проверил, как это неукоснительно делается, документы, лифтёр не спросил номер этажа, секретарша без моих вопросов сообщила, что шеф сейчас на планёрке, но будет сию минуту, и провела меня в его личный кабинет, куда не всякого приглашали. Кабинет был не очень большим, но очень домашним - уютным и светлым, хотя и почти пустым. Под ногами лежал лохматый ковёр, широкий, цвета беж, стояли кожаный диван и орехового дерева стол, окружённый такими же бежевыми, как диван, креслами. Даже в таком состоянии я ощутил настроение кабинета. Это было ощущение спокойной радости.
Не зная, что предпринять, я прохаживался по ковру и думал: "На столе он меня драть будет или на диване? А может, на полу? Или не удостоит такой чести и просто отдаст охранникам?" - когда вошёл Пал Палыч и закрыл за собой дверь на ключ. "Значит, начнёт сам", - подумал я. Он уловил направление моего взгляда и ответил на немой вопрос:
- Михалыч входит без стука, а я не хочу, чтобы даже он присутствовал при разговоре.
"Уже интересно, он что, думает - один справится?", - опять подумал я, но промолчал, ожидая продолжения.
- Не стой столбом, садись, - показал он на кресло, а сам сел напротив.
Я, всё так же молча, сел, и Пал Палыч без предисловий взял, что называется, быка за рога.
- Вчера Влад официально заявил о ваших с ним отношениях. Ты понимаешь, что это значит? Молчи, я не собираюсь читать тебе мораль, сам такой. Знаю, что ты в курсе, просветил сыночек. Так вот, он совсем ещё молокосос, и ему нечего терять. По крайней мере, он так считает. Но вот тебе и мне терять есть что, и даже очень. Надеюсь, ты не собираешься бросать жену, детей, внуков? Да и мнение людей для тебя не последнее дело. Ты старше меня почти на 15 лет, Владу годишься в дедушки, да и мне в отцы; представь только, каково будет общественное мнение? Ведь всем и каждому даже Влад при всём своём желании не объяснит, что это он тебя совратил, а не ты его. Молчи, молчи, - снова остановил он меня, как только я попытался открыть рот.
- Представь, как ты будешь объясняться с женой и что скажешь детям, а ведь и внук у тебя уже всё понимает. Владу было столько же, когда он нас застал с Михалычем. Моя уже давно была в курсе, и то я не знал, куда деваться. Тогда я и потерял сына. Да и раньше-то он всегда тянулся к деду. Я учился, работал, делал карьеру, до семьи ли мне было? Дед с ним нянчился. Бабка умерла ещё до рождения Влада, вот они и сроднились - два никому не нужных человечка. Так и получилось, что мы, родные, были никем друг для друга. Второй родилась дочь. С ней я, наоборот, как-то сросся, но на втором году жизни она умерла. Так бывает... Да... Влад был ещё очень молод, когда дед тоже умер, а тут ещё этот случай с Михалычем... Парень остался совсем один. Меня он просто видеть не мог, мать не слушал. Жил, как волчонок. Чужой среди своих. Мы не заметили, когда он встретил тебя, но, скорее всего, он признал в тебе деда, а на фоне наших с Михалычем отношений его тяга к деду в твоём лице обрела столь уродливую форму. Но он изменился. Не сблизившись с нами, он стал заметно лучше учиться и в обычной, и в музыкальной школе, а танцевал так, что ему прочили будущность танцовщика. Да это ты и сам знаешь. Сам сидел в жюри. Да, мы радовались и этому. В одиннадцатом классе Влад заявил, что пойдёт на факультет журналистики. Мы опять ничего не поняли. Не поняли даже тогда, когда он категорически отказался ехать в Питер и заявил, что учиться будет здесь. Всё было просто: он решил пойти по твоим (деда) стопам, а от Питера отказался, чтобы не потерять тебя.
Да... в тебе действительно что-то есть. Я никогда ни с кем так не разговаривал. Ну, кроме Михалыча. С Михалычем мы знакомы с пелёнок. Я и не помню, когда мы познакомились: в яслях - вместе, в садике и школе - вместе. Собственно, первое яркое воспоминание о нём - это как мы играли пиписьками друг друга. В летнем лагере был ремонт, и нас положили на койки по двое. В тихий час, когда все спали, мы и занялись своими собственными игрушками. Так и играемся с тех пор. Перерыв был, когда мы пошли в школу и стали что-то понимать, но потом, через пару лет, как с цепи сорвались. Больше мы не разлучались: вместе в армию, вместе в институт, вместе на работу. Михалыч даже и не женился. Может, не женился бы и я, если бы не Рита. Она выбрала меня, как Влад тебя. Мать тоже всё знает, просто научилась не придавать этому значения. Узнав о Владе, она, конечно, поплакала (мы хотели бы иметь внуков), но тут же всю вину переложила на себя. Сами, мол, виноваты, ребёнок не должен расти без родителей, а теперь уж ничего не поделаешь: какие сами, такие и сани.
Всё время, пока Палыч произносил свой монолог, он упрямо смотрел куда-то под стол, говорил негромко и медленно, делая длинные паузы. Он даже не говорил, а размышлял вслух, лишь изредка вскидывая взгляд, будто проверяя, здесь ли я ещё.
он поднял голову, посмотрел на меня и, будто проснувшись от своего гипнотического сна, обратился ко мне:
- Что скажешь, дедуля?
- А что бы вы хотели услышать? Вы всё совершенно правильно поняли, разобрались с собственным сыном. С моей, между прочим, помощью (вспомните рыбалку) нашли наконец-то с ним общий язык. Чего вы теперь хотите от меня?
- Да только одного: чтоб ты понял, что не в твоих интересах делать глупости. Судя по твоему рассказу, сам ты тоже далеко не ангел, и то, что Влад якобы совратил тебя сам, - полная ерунда. Но дело не в этом. Да, Влад подставился, но это его проблемы. Ты же должен думать о себе. Влад готов на весь мир кричать о своей счастливой любви. Тебе это надо?
- Разумеется, нет.
- Вот это я и хотел услышать от тебя. И надеюсь, что ты понимаешь, насколько серьезна ситуация. Стоит сделать одно резкое движение - и огласки не миновать: Влад, потерявший от любви голову, будет крушить всё вокруг, оттого что у него отняли любимую игрушку. Решим так: я не знаю, любишь ты Влада или нет, но, безусловно, своё удовольствие ты получаешь (хотел бы и я в твоём возрасте иметь такого партнёра), вот и продолжай в том же духе. Надеюсь, долго это продолжаться не будет, и Влад начнёт подыскивать себе ровесников; но даже если это будет вечно, и он действительно в меня и в мамашу пошёл, ты ничего не теряешь, пока всё тихо-мирно. Моё мнение таково: пусть всё остается, как есть. Надеюсь, у тебя хватит ума не использовать создавшееся положение в своих корыстных целях.
Тут уж не помогла и таблетка. Я вскочил с кресла, будто меня кипятком ошпарили:
- Да вы... да ты... Вы отдаёте себе отчёт в том, что вы говорите?! - вернулся ко мне дар речи.
- Ну-ну, прости, я совсем так не думаю, прости, не то ляпнул. Я всегда уважал тебя как умного человека. Теперь раз за разом убеждаюсь, насколько я был прав. Думаю, мы ещё будем дружить семьями... Как бы ни сложились в дальнейшем ваши с Владом отношения.
Я уже больше не сел.
- Думаю, мы обсудили все вопросы? - спросил я жёстко.
- Да, у меня всё, - ответил Пал Палыч как-то даже виновато.
- Тогда дверь откройте, я пойду. Привет жене.
Несмотря на неуклюжие попытки Пал Палыча расшаркаться передо мною, фраза об использовании ситуации в корыстных целях крепко засела у меня в голове, и я был просто вне себя. Значит, он всё-таки не поверил, что я не знал, кто такой Влад, и боится шантажа с моей стороны! Вот сучара, подумал я, какой сам, такими и всех считает.
Дверью я хлопнул довольно громко, так что и секретарша, и Михалыч, сидевший тут же в предбаннике, вскочили со своих мест. Красиво получилось: я иду, и все стоят по стойке смирно. Класс, думаю, так вот вам, думаете, за деньги всё можно, да сосите вы все у пьяного ишака!
Домой я шёл пешком. Влад, поджидавший меня на своей машине, едва открыв дверцу, получил порцию трёхэтажного мата и приказ идти... к папе. По пути, немного расслабившись, я уже посмеивался над ситуацией и над собой. Ну, с чего я вскипел? Пал Палыч явно ничего плохого не говорил и не хотел говорить. Влад приехал, чтобы меня отвезти домой, как белого человека. Михалыч явно переживал за результаты наших переговоров. Всё было идеально, и вдруг я так взбрыкнул. С чего? Ведь по сути мне официально предоставили полную свободу в отношениях с Владом. Я что, мечтал о чём-то другом? Короче, показал свой характер. Теперь они опять все там переругаются. С такими мыслями я, уже совершенно спокойный, зашёл домой, попил чаю с женой и, почувствовав себя уставшим, прилёг и уснул. Всё-таки напряжение дало о себе знать.
Проснулся я ближе к вечеру от головной боли. Черепушка трещала, как с похмелья, а в ушах стоял шум. Встал, пошёл на кухню, чтобы хлебнуть чаю, и всё поплыло перед глазами. Кое-как добрался до кухни, попросил жену померить давление - 180/90. Понятно, рабочее у меня 110/70. Выпил таблетку энама. Попросил жену заварить зелёный чай, а сам снова лёг. Дальше пошёл бред: Влад, врачи, Пал Палыч, главврач районной больницы... Потом удары по щекам... "Зачем меня бьют, мне и так больно", - промелькнуло в голове. И снова главврач:
- Максим, откройте глаза, вы меня слышите? Откройте глаза.
И снова шлепки по щекам, укол, нашатырь... С трудом поднимаю веки. Это не бред. Перед глазами Мария Петровна - главврач, сзади неё Пал Палыч, дальше не вижу - всё плывет, туман. Закрываю глаза, чтобы не тошнило. Голос Марии Петровны:
- Я сделала укол, подождём 30 минут, не будет лучше - повезём в реанимацию, похоже на инсульт.
И снова тишина, только шум в ушах, но и он становится тише, тише, и я исчезаю.
Утром разбудила назойливая муха. Открываю глаза и не пойму, который час? Вроде недавно лёг, а столько кошмаров насмотрелся. Лежу, думаю. Кто-то, слышу, посапывает на соседней койке. Ага, значит, я в гостевой; как лёг, так и не вставал. Постепенно, по мере пробуждения, стал вспоминать вчерашнее: говорили с Палычем, нахамил Владу, лёг спать, а, вот ещё, давление! Но уже всё хорошо. Голова не болит, в ушах не шумит. Кто там сопит, блин?
Оглядываюсь на соседнюю койку - картина Репина "Приплыли"! На соседней нерасправленной кровати, мирно свернувшись калачиком, посапывает Влад. Из всей одежды, которую он снял, были туфли, но у нас разуваются при входе. Значит, уснул, не раздеваясь. С чего бы? Встал, посмотрел на это сладкое чудо, укрыл его пледом и пошёл на кухню ставить чайник. На шум воды выскочила из спальни жена:
- Ты что? Тебе нельзя вставать! Ложись, я всё сделаю. Чаю тебе зелёненького, с жасмином? Я мигом!
Они что, сговорились?! Этот спит не раздеваясь, эта из довольно сварливой особы стала просто олицетворением доброты!
- Слушай, - говорю, - что это с вами случимшись? Не заболемши ли часом? Эпидемия? Влад одетый спит у нас дома, ты суетишься, как перед гостями?
- Так перед гостями и есть. Гость с того света.
- Кто?
- Да ты. Всех вчера перепугал. Влад пришёл вечером, я говорю, мол, спит в гостевой. Он пошёл и чуть не кричит: "Ему плохо! Ему плохо!". Заскочила - труп. Вызвала скорую. Обкололи, уехали. Говорят, что высокое давление, сейчас пройдёт. Ты, и правда, вроде задышал, порозовел. А потом снова сереть начал. Смерила давление - 220. Гляжу - Пал Палыч с Головиной. Откуда взялись? Потом уж Влад сказал, что отцу звонил. Они здесь с тобой больше часа возились. Потом Головина перед отъездом велела каждый час давление мерить. Если снова будет подниматься - в реанимацию.
- Так, значит, это был не сон?
- Какой там сон?! Я собиралась сидеть, так Влад не дал. "Сам, - говорит, - подежурю. Вы ложитесь, поспите". Где там, чуть шорох - выскакиваю. А он сидит, успокаивает: "Уже 130. Спите". Такой настырный, до утра не спал; видно, только-только откинулся. А ты бы всё-таки лёг, а? Головина сказала, чтоб ты не волновался и никакой работы. К компьютеру не подходить и не курить.
Зря она это сказала. Я сразу вспомнил, что почти сутки не курил, и так захотелось!
- Молока налей (я никогда не курю на пустой желудок).
- Всё-таки курить, ну что ты с собой делаешь?
- Так, мерить давление будем?
- А вот давай!
Смерили - 120/80.
- Вот, видишь, ещё повышенное!
Я встал, налил молока сам, пошёл курить.
- Сдохнешь ведь со своей соской!
"А с каким удовольствием я бы сейчас и другую соску пососал, покрупнее и пожёстче," - подумал я, проходя мимо гостевой, где сладко спало после ночного дежурства моё сладкое счастье.
На улице вовсю светило солнце, под сиренью спал кот, вокруг цвели цветы, и таким приятным был дым сигареты, когда я услышал шум подъехавшей машины. Зашли Пал Палыч с Головиной, присели рядом, тут же, под сиренью на лавочке.
- Как самочувствие? - начала Головина.
- Нормально, чувствую себя абсолютно здоровым, давление 120/80, - доложил я бодренько.
- Ну, это вы торопитесь, вам бы не курить, а полежать ещё денёк-другой. Правда, у вас и тут хорошо: тень, свежий воздух. Только никаких резких движений. Не волноваться, и желательно, чтобы никто из посторонних не приходил. Телевизор не смотреть, компьютер не включать, ничего не писать.
- Анекдот, хотите, расскажу? - ответил я, будто и не слышал. - Мужик в партию вступает. Спрашивают: "Куришь?" - "Курю". "Бросишь?" - "Брошу". "Пьёшь?" - "Пью". "Бросишь?" - "Брошу". "Любовницу имеешь?" - "Имею". "Бросишь?" - "Брошу". "Ну, а жизнь за Родину отдашь?" - "Да запросто, на хрена мне такая жизнь!"
Пал Палыч заржал, а Головина, слегка улыбнувшись, уже мягко пропела:
- Вижу, выздоравливаете. Видно, вчера просто перенервничали? Бывает, но всё-таки поберегите себя. Хотя бы для того, чтоб ещё долго пить, курить и по девушкам ходить.
Пал Палыч и вовсе зашёлся в хохоте, видно, представив моих "девушек", и смеялся так, что вышла жена узнать, что тут у нас происходит.
- Ничего страшного, Марь Петровна анекдоты рассказывает, - успокоил я её.
- Ну-ну, - недоверчиво покосилась жена и исчезла.
- Пойдёмте, я провожу вас, - предложил Пал Палыч Головиной, - а ты посиди, я вернусь.
Отправив главврача, Пал Палыч присел рядом, положил руку мне на плечи и тихонько проговорил:
- Ты, действительно, побереги себя, ведь мы теперь родственники. Сегодня отдохни, а завтра с Владом на недельку к нам на дачу. Лечиться, - хитро посмотрел он в мою сторону, - а мы с Михалычем в воскресенье к молодым на шашлычок. Договорились?
Эта история пока не имеет конца. Мне хотелось бы, чтобы она и не кончалась. В тот раз мы действительно пробыли неделю на даче. Это был наш медовый месяц. Пал Палыч действительно приезжал с Михалычем на выходные, но помешать они нам не могли - в доме можно было разместить роту. Вот уже полтора месяца продолжается моё счастье. Как прекрасна жизнь, когда тебя любят и понимают!