Мой драгоценный Ванечка мирно сопел, причмокивая губами во сне, и улыбался. Как бы хотелось думать, что она дарована мне, что он вновь переживает события последних суток, что это награда за искренне доставленное удовольствие ему, ну и, конечно, "чего греха таить", мне. Я ужиком выполз из тепла бархатной кожи руки и ноги, возложенной на меня ещё до сна, и тихо стал передвигать своё удовлетворённое тело в сторону ванной. Душа пела и парила, хотелось быть добрым и благодарным всему миру за то, что живу, что могу и хочу дарить радость другим, хотелось крикнуть во весь голос, так чтобы услышали все: "Я люблю Вас, люди!".
Охладившись прохладой воды до пупырышек на коже, я понёс себя на кухню, хотелось встретить пробуждение моего любимого мужчины чем-то вкусненьким, чтобы он понял, как дорог и нужен. Растворяясь в сладости мечты, как буду каждое утро вот так готовить и ждать заспанное, но обязательно счастливое лицо моего дорогого, как он войдёт голеньким и с улыбкой скажет: "Ух, как вкусно пахнет! Это всё для меня, кудесник ты мой, а?", мурлыкая от грёз "песенку о счастье и о любви", я даже не заметил появление Вани. Он стоял в проёме дверей полностью одетый и какой-то чужой. У ног его стояла спортивная сумка с вещами.
- Ну что, спасибо, мне было классно с тобой, я, наверное, уже пойду? - с холодной отстранённостью случайного человека с улицы сказал тот, кто так стал дорог и необходим, кто всю ночь нашёптывал мне такие приятные слова.
Что могло случиться за этот последний час, если он так холоден и недоступен сейчас? Чем я посмел обидеть того, кого хотел бы видеть рядом ежечасно, ежеминутно, ежесекундно? Боги, за что?
В глазах потемнело, солнышко, видимо, ушло за тучи, руки повисли, как плети, а из глаз полились Ниагарские водопады. Я стоял перед ним как воплощение боли, как вся вселенская скорбь. Видимо, это было настолько реалистично, что доброе сердце не выдержало, и Иван, подбежав ко мне, обхватил меня, посадил на стул, подал стакан воды. Зубы клацали о стекло, меня всего колотило и дёргало, как паралитика, и я никак не мог успокоиться. Меня гладили по голове, и тишину разрывали только всхлипы да шум капель воды, которые падали в металлическую плошку.
- Ну же, успокойся, дурашка ты мой! Ты ведь у меня уже третий в этот приезд в Москву. И что я мог подумать, когда проснулся? Я в постели один, и даже записки нет никакой. Вот я и подумал, что ты как все, как эти двое москвичей-стервятников, которые избалованы тем, что все едут в первопрестольную поебаться, поскольку многим, как и мне, не с кем на хуторе оторваться. Вот они и, не предложив даже чашку чая с утра, выставляют таких простых парней, чтобы пойти потом и снять такого же, но новенького, или как они в междусобойчике говорят - "свежее мясо". И ты идёшь по утренним пустынным улицам, а на душе так говнисто, как будто всю ночь тебя в выгребной яме сортира держали. Вот я и оделся, чтобы тихо уйти, да случайно нос, как компас, привёл на вкусный запах на кухню. А тут ты. Я и подумал, что, может, готовишь плацдарм для нового ёбаря, а про меня уже и забыл, - с горечью и дрожью глухо произнёс Ванечка.
Всхлипывая, я ответил:
- Какой же ты глупенький, я же для тебя всё готовлю. Ведь люблю тебя больше жизни! Никогда и никуда не уходи от меня, а?
От первых поцелуев его пухлых после такой бурной ночи губ слёзы высохли. Губы, как бабочки, порхали по всему лицу, пока не всосались в рот и, обхватив язык, не стали покусывать и облизывать его, втягивать в себя. Шаловливые ручки загнули спереди фартук и заскользили по расслабленному хую и яичкам. Ах, вот уже губы на шее, на сосках, в ямочке пупка, выдохнув горячим воздухом, обхватили хозяйской хваткой ствол и застрочили в темпе "румба" или "самба" (ну точно какого-то ритуального танца африканского племени "хумба-сосумба") под глухие удары тамтамов в моих висках, которые исполняла бурлящая и пульсирующая кровь. Переход от одного эмоционального состояния к другому был настолько резким, что спустя некоторое время я зафонтанировал в глубину жерла, и всё, излитое мною, было всосано мощной помпой, обладателем которой стал мой избранник.
Облизав губы и смешно причмокивая, это чудо выдало:
- Вкусно, да мало! Итак, чегой-то есть хочется. Что тут "моя любимая жёнушка" наготовила для "добытчика самых редких в мире энергетических консистенций, ценой равных жизни человека"?
Руки зашуровали с крышками и стали хватать то, что было возможно схватить без риска для здоровья. Пришлось применить китайскую пытку номер раз: просунуть руку между ног, ухватиться за "конец" и потянуть назад:
- Уж, замуж, невтерпёж - всё пишется через "Ж". Иди, проглот, и мой руки с мылом да садись за стол. Я всё быстро накрою!
Не прошло и пяти-шести минут, как за закрытой дверью кухни раздался тонкий сказочно-мультяшный голос:
- Кто-кто в теремочке живёт, кто-кто в невысоком живёт? - а вслед за этим под звуки песенки из представления кабаре "Ах, эти ножки, ножки..." в щель просунулась голая длинная нога, перетянутая ленточкой, с бантиком на ляжке, как подвязкой для чулка. Вслед за этим в открытом проёме двери появилось такое чудо, что я не выдержал и захохотал, как от щекотки. На голом теле красавца были только три бантика: один на взбитых волосах, как у первоклашки, второй, большой, на середине крупного ствола хуя, третий на попке между ягодиц в самой серединке расщелинки. Да ещё и красные напомаженные губки бантиком и нарисованные кошачьи усы.
Улыбаясь и вертя ножкой на большом пальчике, как маленькая девочка, этот шутник нежным голоском спросил:
- А такого ты меня полюбишь?
Хитрые глаза и подёргивания "пестика за пупком" красноречиво говорили сами за себя. Забыв о незаконченной сервировке стола, теперь уже я, в свою очередь, скользнул на колени и, обхватив попку, припал жадным ртом, как к носику чайника, к обнажённой маковке его восставшей елды. На удивление, и мне не пришлось трудиться долго, поскольку в запале удовлетворения желания я не только всеми известными способами: языком, ртом и горлом - ублажал "шалунишку", который благодарно дёргался в эйфории, но и вполз двумя пальчиками в попку и, как тесто, разминал и гладил определённый бугор моего актёра с местного Бродвея моей квартиры. Да, по сравнению "с ночными вбросами залпов нектара" в мой ртище сейчас упали лишь "капли дождя, как в жаркой пустыне". Видимо, поистощились кладовые, и надо было срочно вбросить в топку горючее для работы в полном режиме фабрики по выработке спермы.
Уже было три часа дня, когда мы сели завтракать... или обедать, но точно не ужинать, поскольку Иванушка, как потом выяснилось, поесть повкусней да побольше - большой любитель. Как же приятно-аппетитно он ел! Такое можно показывать со сцены, и, поверь, у всех будут слюнки течь, а некоторые нетерпеливые и на подиум к главному действующему лицу бы забрались.
Умиротворённые качеством и количеством еды, да и принимая степень определённой оголенности, мы как-то сами по себе оказались возлежащими на диване. Да уж, точно, никуда мы сегодня (типа на улицу) не пойдём.
В мои ноздри вполз запах чего-то вкусного, и снилось, будто бы сосал я с причмокиванием хуище Ивана, а он кончил, да так много, так вкусно, что я не только язык утопил в благодати, но и носом почувствовал запах чего-то, никогда не осязаемого. Моя рука ещё щупала холодную пустоты вдавленности, где недавно спал мой желанный, а ноги уже сами по себе спешили на кухню, "держа нос по ветру". Свежий и облизывающийся кок колдовал у духовки, и даже голая попка с открытой щелью наклонённого повара с карамельным входом в шоколадные закрома любимой попочки вещала, что приготовлено нечто этакое.
Нет, нас обоих за уши нельзя было оторвать от пирожков из картошки с зелёным луком, да ещё и таких маленьких и таких вкусных, обжаренных на растопленном сале со скворчащими шкварками! Повар запивал их горячим чаем, а я холодным молоком. Скукожив хитрюще-умное лицо, создатель вкуснятины на полном серьёзе спросил:
- А ты знаешь, каков главный долг и обязанность хозяина по отношению к дорогому гостю? - и, увидев моё недоумение, продолжил, - Ублажать! Всеми возможными способами и не "щадя живота своего". А ты готов к тому, чтобы быть достойным хозяином? Не обидишь гостя? - при этом он недвусмысленно стал оглаживать мои аккуратно-упругие "булки" и ездить пальчиком по промежности, всё приближаясь к уже разъёбанному им же входу.
Мне было приятно, что он так меня желал, что готов пойти на любую хитрость, только бы оторваться самому и показать, что для него значат мои слова и предложение жить вместе. Надо же, ему, простому хлопцу с Украины из хутора Донецкой губернии, жить в столице! Да и всякий страх перед тем, что меня порвут этим монстром, остался в прошлом - как-никак, в активе "две палки, брошенные им ещё прошлой ночью". Да ещё и как брошенные! Церемонно подхватив за шею и ноги, он на руках отнёс меня на диван с чистыми простынями - успел хозяин поменять потные да смятые на хрустящие и отглаженные. Любуясь бесстыдной наготой, он крутил меня, как куклу, своими рабоче-крестьянскими лапищами, целуя везде, где бы ему хотелось. Но столько в этих, казалось бы, грубых телодвижениях было нежности! От этого я впал в состояние неги! Я балдел и ждал, и тёк, и был доступен, как воск, готовый принять любую позу и заданную форму.
Други мои, собратья по геевской сути, как же это неподражаемо - быть выебанным любимым человеком, когда тебя не трахают для удовлетворения собственной похоти, а любят! И даже свою охеренно-большую жердину вводят, как в хрустальную вазу, которой очень дорожат. Когда вкрадчивое вползание чередуется с толчками проталкивания. Когда выходят, выворачивая тебя, как носок, наизнанку, и снова вбиваются, как "кувалдой костыль загоняют в шпалу на железной дороге". Когда руки и губы не знают покоя в обволакивания всех твоих эротических точек. Когда, наконец, кончают, наполняя под завязку спермой, и не вытаскивают хуище, оставляя его, как анальную пробку - действительно, зачем портить чистоту хрустящих простыней?! Как спустя час полудремоты, подогнув ноги и установив "в партер", вновь начинают вхождение на Голгофу своего и моего кайфа. Это фантазия! Бог дал мне достаточное количество любовников, но такого мастера-ёбаря, ненасытного в природном желании обладать, пока есть силы, ещё не было.
раз в жизни я кончил, не прикасаясь к своему "малышу", и случилось это, когда Ванечка в четвёртый раз овладел мною. Причем из полувставшего хуя ничего не стреляло, сперма текла из меня рекой, и её удивительно было много. Он выполнил свою ночную норму! И на последней, пятой палке уснул сразу и мгновенно, как только слил в мою попку свой последний заряд.
Мне было приятно лежать на боку рядом с любимым, накрепко соединённым с ним в единое целое его невынутым хуем. А выпасть такой гигант просто не мог, поскольку, когда опадал, то всё равно заполнял своей массой и тяжестью все пространство туннеля попки. Мне в отличие от него не спалось, видимо, количество спермовитаминчиков, излитое в меня, стимулировало энергию жизнедеятельности. Я поглядывал через плечо на сопящего и улыбающегося парня, и мне было так славно, как давно уже не было. Так начался мой последний опыт семейной жизни, который продлился, к сожалению только три года.
Как же сладко вырваться из объятий Морфея от толчков в попку, от ощущения наполненности и раздирания внутри таким классно-горячим орудием любви. Какой благодатью наполняет ласковая стимуляция сосков, которая вынуждает прогнуться и отклячиться да посильнее насадиться, чтобы контакт был более полным и захватывающим всё твоё "Я". Всё в возрастающем темпе "качелей" я летел вверх и вниз, голова кружилась от сжигающей страсти, и стоны озвучивали очередную серию порнофильма под названием "Ты и я".
Забив в очередной раз свой болт и вдавив его дальше некуда, мой желанный Ванечка ухнул и заурчал, и забилось хуище в опустошающем оргазме. Отвалившись на спину и щерясь, как кот, он улыбался в полной истоме и неги. Ну уж нет, красавчик, "моей антенне явно нужен разъем для выхода в эфир". Перебравшись на грудь и оставляя дорожку накачанных и не успевших всосаться в клетки стенок моего разъебанного туннеля выделений, я вставил свой штырь в глубину открытого рта и, "пару раз передернув затвор", во всю глубину своих семнадцати с половиной сантиметров слил всё накопившееся прямо в глотку. Вот теперь точно кайф!
Помыв друг друга в ванной, позавтракав на скорую руку, мы отправились на разведку. Надо же осуществлять план совместного проживания, а тут как без работы. Не может быть, но во всех трех конторах, куда мы просто случайно зашли недалеко от дома, специалиста такого уровня сразу же согласились взять на работу. Везде раздав обещания и переписав необходимые документы для приема, решили не спешить, а выбрать там, где заработная плата побольше, да и наличие отпуска летом для поездки к бабушке на хутор было жизненно важно.
В остаток дня съездили на вокзал и взяли билет, прогулялись по Красной площади и Кремлю, как очень хотел Ваня. Дома, приготовив добротный ужин и ополоснувшись по отдельности, встретились на ложе любви.
- Сегодня я весь твой и без всяких ограничений, считай своим личным волшебником, все твои фантазии будут воплощены, хоть я и не "старик Хоттабыч", - зашептал прямо в зацелованное ушко мой желанный и ненасытный богатырь.
Нет, к такому шквалу чувств привыкнуть нельзя, это как любимое сладкое: приторно, но хочется ещё и ещё. За эту ночь на его попке оторвался уже я, но так, как ему понравилось в первую нашу ночь, так чтобы ебать и его хуище сосать. А мне что, даже очень понравилось. Да и шея не болела, длина то у него дай боже каждому. Правда, как он я не мог, сразу, не вынимая, с десятиминутным перерывом вновь опахивать, мне перерыв нужен. Так что приходилось и моей попке потрудиться. А уж губы у обоих стали припухшими от постоянных поцелуев и засосов.
Сколько же в нём силы и желания! Да, трудновато будет привыкать к такому, если еженощно, я ведь простой статистический мужик, а не половой гигант как некоторые, мне и двух раз в неделю достаточно, а тут столько, да каждую ночь.
Оставшиеся трое суток мы гуляли по Москве, купались, загорали, дремали под лучами ласкового солнца, чтобы ночью устроить очередной мастер-класс. И совсем неважно, кто у кого сосал и кто кого ебал! Обоим это было в такую радость, что удовлетворяя себя, ты это делаешь для полной релаксации другого. Делаешь так, чтобы в первую очередь он балдел от того, что ты ему дал, что именно так смог зажечь страсть в его сердце. И столько было благодарности в каждом прикосновении, в каждом поцелуе, в каждом обладании, что можно было и потонуть с непривычки.
Да и в повседневном быту Ванечка был чудом. Добрый, нежный, заботливый, готовый отдать все, не злобливый и не обидчивый. Даже в молчании он был прекрасен, поскольку взглянет так ласково, так крепко и заботливо прижмет, что и слов никаких не надо.
Как же я скучал, проводив поезд, считая дни. Десять всего, а мне казалось, годы проходят и все без него. Как же мне не хватало его блеска глаз, улыбки, жарких губ, мощного тела, "конца", всегда готового к употреблению. А вдруг он раздумает и не приедет? А вдруг он встретит того, кто ему понравиться больше, чем я? Я слонялся по дому, забыв поесть и побриться, даже зубы почистить и умыться, просто ждал!
Как же я мчался встречать поезд, который приходил, согласно полученной телеграмме, на Курский вокзал. Ура! Поезд, нужный вагон и его улыбающаяся мордашка и крепкая мощь фигуры, обвешанная тремя сумками и парой пакетов. Как я очутился в его руках среди брошенных саквояжей, не заметил, меня кружили и вертели как на карусели, а губы жарко шептали в самое ухо: "Берем такси и быстро домой! У меня всю дорогу столбом стоит, чувствуешь? Целые сутки из постели не вылезаем! Эх, заебу я тебя, мой желанный, готовься морально!"
Дальше все было как раскадровка фильма. Раз - такси, два - дом, три - лифт, четыре - прихожая, пять - мы уже голые в ванной. Какое же это счастье видеть его башенки вздернутых сосков в тёмной окружности ореола, как великолепно руками, губами, ртом осязать вздыбившую красноголовую плоть, его мясистую железную дубовость. Да, видимо, правда, что десятидневное воздержание молодого хлопца приводит к такой возбудимости, что хватило всего десятка скольжений, массирования языком и мягкого покусывания, чтобы вкусить всё, что накоплено, и слушать "довольное уханье филина и рычание льва" одновременно. А какое же это удовольствие самому входить в жар любимого рта, стукаясь яйцами о подбородок и в свою очередь заливать в горло, что так сладко отдать своему долгожданному.
Перерыв на застолье лишь только разогрел в обоих предвкушение, как сейчас его я, как он через несколько минут меня во все допустимые дырки будет: ласкать и качать, раздирать и массировать, сливать и вопить от эмоций. И правы все, кто смог когда-то мне объяснить главное, что когда ты с любимым в постели, то неважно, у кого какие размеры, потому что любое прикосновение приносит такое великое наслаждение, которое описано во все времена и у всех народов как яркие образцы верности и чувственности.
Ведь романтика и другой антураж "любви от Бога", которая у семидесяти процентов живущих на земле людей, не случается никогда вообще. Ну, не способны они по своим качествам на подобное, но все её ждут. Поэтому во все времена воспевали Ромео и Джульетту, Тристана и Изольду, Петра и Февронию, которых Русская Православная Церковь считает покровителями и образцами. А дарованную богом любовь надо искать! И не ныть, не жаловаться на судьбу от того, что не дал бог тебе этот дар. Но, при этом, если нет торта, не отказываться от куска черного хлеба, иначе и от голода помереть можно.
А любовь, она, как снегопад: сколько к нему ни готовиться, он всегда случается внезапно для городских служб, да и любого человека. И тает она так же, как лед, если в ее костер не подбрасывать, как топливо, всего себя, всё, чем богата твоя Личность, что готов отдать, и тогда обязательно всё вернется по законам геометрической прогрессии стократно.
Как же это классно наслаждаться с дорогим тебе человеком в сексе, зная, что не нужно спешить куда-то, что не придут через час родственники с работы и потому надо быстро утолить голод обладания другой попкой или хуем, поскольку без этого невозможно жить. Как это наполняет тебя удовольствием растворения в своей и его неге. Все эти мысли наполняют меня спустя полчаса, как слил сперму в узкую попку, и сам наполненный его соком балдеешь, что он заснул, кончив, и по привычке, не вынимая свой боевой клинок из разъебанной дырки.
Наша совместная жизнь после бурных постельных утех в течение суток постепенно входит в русло тихого мирного счастья совместного проживания семьей. Не мешает его работа, мои ранние подъемы, чтобы накормить перед трудовым днем работника, ожидание его и приготовление разных сюрпризов, я ведь в отпуске. И не правда, что это скучно. Даже мое состояние вылилось в стихи, опять же для него - единственного и нужного мужичка.
Я недавно услышал, "Что?! Любовь?! Ха!? Это просто химера. Это скука, без дела. Знаешь, просто хочется тела"
Нет! Любовь - это прозренье! Это душ высокое стремленье! Это рядом, вместе на века! И не верь, что это ерунда.
Что потом, мол, все это пройдет. В то, что быт тихонько засосет. В то, что все приестся, надоест.
Нет! Не верь! Любовь - это протест! Тем, кто не любив, уже увял, Тем, кто на блага променял Утреннюю ясную зарю! И чарующе нежное люблю!
Пусть, у нас, сегодня и всегда! В дождь и в зной, в метель и холода! Будут: Помыслы чистые, чистые! И поцелуи жгучие, жгучие! И руки друг к другу летящие! И глаза друг друга манящие! И слова, которые ждут! И, чтоб меньше было разлук! И чтоб не было вовсе войны! И чтоб только он и ты!
Пусть, идут чередою дни, Пусть, седыми станут виски Пусть! Ты только люби! Люби!
наши сладкие еженощные бдения, когда усталость уносится прочь, после того как сам вымоешь уставшее тело любимого после работы, а потом обнимаешь его и ласкаешь, когда то медленно, то быстро возносишь свою или его душу на Олимп блаженства.
Не знаю, как у кого, но нас обоих заводят рассказы о прошлых поёбках с другими, о приобретении того опыта, который теперь доводит каждого из нас до такого исступления в сексе. Это так зажигало нас, что каждое соитие превращалось в оргию и пир гурманов.
Я рассказывал о службе в армии и общении с Женечкой, Вадимом, Вано, обо всех тех, кого я буду помнить до гроба и чьи отношения воспел в своих рассказах. Ванечка о себе, начиная с первой дрочки с другом, как после испробовали всё, что подсказывала фантазия и ртом, и попками, пока он со своей семьей не уехал в Донецк. Потом он рассказал о других случаях. Вот один из них:
"Приезд к соседке внука из Киева вызвал переполох всех хуторских собак, которые гнали парубка по дорожке, облаивая и хватая за брюки. Правда, большего урона ногам не принесли, вот только модные джинсы разодрали, но все население потянулось в хату к бабе Гане, чтобы принести народные средства от укусов внучку - Мирославу.
Возвращаясь как-то после работы в поле и пролезая через бурьян у сарая соседки, я случайно увидел, как этот девятнадцатилетний студент голышом на соломе наяривал свою вздыбленную плоть, запустив три пальца в свою попку. Мой "перископ резко поднял смотровое стекло" и вырывался из полотняных штанов. Недолго думая, я тихонько просочился в приоткрытую дверь и, скинув пыльные сапоги, неслышно подошел к парню. Воспользовавшись, что глаза у Мирки были закрыты, вывалил свое богатство и поднёс к лицу. Видел бы ты его расширенные зрачки, когда нос уловил запах, рот от удивления раскрылся, когда глаза увидели мой лом. Я втолкнул туда свою залупень. Без слов "с урчанием довольного кота, пожирающего сметану", он пиявкой всосался в нее и, забыв о своем, обхватил руками ствол и стал заглатывать "жердину", как питон. Сантиметр за сантиметром она вся куда-то вошла. А когда узкое отверстие стало обжимать, я заверещал и излился. Так впервые познакомился с эффектом "бездонной глотки". Попытка вытащить свое боевое орудие была пресечена суперспособным секс-партнером, который одной рукой схватил мой большой мешок с яйцами, а второй, придерживая попку, не давал сдвинуться на миллиметр.
Потянув на солому, он уложил меня на спину и вновь начал совершать такие манипуляции, от которых теперь уже мои глаза вылезали из орбит, а елда торчала "столбом и гудела от электрического напряжения страсти". Насосав до нужного состояния, Мирослав прыжком дикой кошки перебросил свое тело и мгновенно впустил штык в свою растянутую попку. Галоп сменялся легкой трусцой, пока я не завалил его на сено и остервенело не стал вбивать его в самый жар и глубину, да так, что на весь сарай раздавались громкие шлепки моего хранилища спермы, упакованный в кожаный мешок. При этом на его лице было такое удовольствие без тени боли от игры с моим огромным монстром. А уж когда, напрягая внутренние мышцы своей узкой трубы, он стал так умело массировать обнаженную маковку, что я, взвыв, стал заполнять его под завязку своим "густым киселем".
И опять мне не позволили даже на миллиметр выдвинуть до яиц вогнанный кол, который стоял как водонапорная башня при урагане. Раскрыв глаза и улыбаясь во все тридцать три зуба, он прошептал: "Давай еще раз, не могу, как кайфово! Меня уже полгода таким хуилом не ебли! Ну, же не медли, ми-лень-кий!" И опять начался "новый заезд скачок жеребцов на ипподроме"! Мне было интересно как "первооткрывателю мирового закона тяготения" неужто смогу третий раз подряд, не отдыхая ни минуты? Мирка, как "гутаперчатый мальчик" успевал пальчиками ласкать соски, губами всасывать мой язык, при этом подавая свою попку так ко мне, что я входил на всю длину. Да не все взрослые бабы позволяли мне так глубоко впихивать, вопя, что я "порву им матку", что таким, как у меня, "только кобыл трахать". Время остановилось, я не просто потел, а тек потоками, но когда, заверещав подо мной, парень стал разбрызгивать от телодвижений на метр от себя все пространство, включая меня самого, я от гордости, что довел эту ебливую сучку до анального оргазма, взвыл, как "раненный орангутанг" и упал на него, изливаясь куда-то под самое сердце.
Пролежав минут сорок, мы в полутьме (это сколько же времени прошло), кое-как прикрыв наготу, просочились к ставку, чтобы помыться. С каким восторгом меня мыли и терли, при этом лаская "натруженный посох" и переминая пустые до боли яйца. Нет, после такого марафона я уже ни на что не был способен. Мирослав привязанной собачкой следовал за мной, выражая ежеминутно восторги моим способностям и богатству в штанах. Надо же, уговорил мою бабушку отпустить меня на ночевку к ним и всю ночь ласкал мой хуище ртом, пока под утро я в полусне не въехал опять в него и не отымел подряд два раза.
Все два оставшихся месяца его летних каникул я ублажал его почти каждую ночь, слушая при этом восторги. Договорившись о встрече в Киеве на новогодних каникулах, он уехал, а я вырваться не смог, поскольку осенью поступил учиться в ПТУ в Макеевке.
В армию меня забрали в положенный срок. Ты бы видел какую "битву развернули покупатели" за обладание мною, такого готового специалиста, как сказал капитан в морской форме, обойдя в этой гонке всех: "Ну, что "жнец, пахарь и на дуде игрец", поехали. Так я попал служить в морскую пехоту в моторизированную часть, где после учебки стал главным дизелистом. Часть наша в такой глуши располагалась, что баб мужики видели, только когда в отпуск уезжали. Даже офицерские жены в поселке жили, аж за десять километров. Служба моя, в отличие от других, не напрягала особенно, строевая и другая солдатская мура по минимуму, да еще и свои апартаменты в помещении здания дизельной. Как-то мне повезло на командиров и сослуживцев, какого-то прессинга даже от старослужащих солдат не было. Да и в сексуальной жизни как-то так получилось, что дрочил нечасто. Сразу же, с первых бань, стал "достопримечательностью части", мой могучий болт на фоне скукоженных перчиков большинства вызывал восхищение и желающих, в шутку помацать такого монстра было предостаточно.
Даже в учебке было пара парнишек из нашего призыва, которые застенчиво предложили: один ночью в туалете, когда дневальными были, а второй в курилке днем - подрочить вместе. Самое интересное, что все мои партнеры в армии никогда, за все три года службы, не знали о существовании других, а набралось их в общем числе двенадцать человек. Причем, были и одногодки, такие же "салаги", как я. И "черпаки"; и "дедушки"; и мичман. И даже два офицера: один молодой лейтенант, а второй майор из штаба. Научился сам классно сосать и попку подставлять, но в основном опахивал я попки парней и мужиков разных национальностей. Конечно же, все они были не в один день и даже месяц, а за все долгие годы моей службы. Всех помню, все мне дороги, но любил из своего гарема только двух.
Ну, с первыми двумя было сложнее всего - учебка, места приспособленного, как позже, не было, так мы находили всякую возможность уединиться. А когда хуй стоит, то изобретательность такая, как у профессионального разведчика. Везде было: и в туалете ночью, и в подвале, где мусор разгребали, и в лесочке. После учебки первого отправили в другое подразделение, а Ромка-москвич попал со мной: вот в дизельной, на разъебанном и скрипучем диване (видимо, не одно поколение солдат там пялились), я его и поимел в попочку, верещал как "полевая мышка в когтях ястреба", а потом ничего, втянулся и сам постоянно на палочку напрашивался. Да потом ему операцию какую-то на желудке сделали и комиссовали. Остальные все были из моего дизельного взвода, как-то быстро сами напрашивались. И я всю геевскую науку любви с ними прошел: и в рот, и в попку попробовал, но не часто, поскольку все хотели только одного: засунуть мою елду во все допустимые места.
Мичман в каптерке, когда я, отправляясь в первый отпуск, переодевался после душа в парадную форму, увидел меня голяком, а "мой одноглазый предатель встал от похотливого рассматривания", старшой, без слов руками потянулся да и засосал его, встав на колени. Вот с ним-то мы до дембеля отрывались. Как только у него в попки засвербит, он и вызывает через дневального, а там "понеслась душа в рай". Мне классно с ним было от того, как он увлеченно всё делал и сосал и садился на него в позе "султана", да и гарцевал с таким упоением, что у меня, пока трижды не солью, постоянный стояк был. А может быть, он реализовал себя таким образом, ведь у самого-то стручок с мизинец был, да и то когда встанет. Зато кончал всегда от анального кайфа, не прикасаясь к нему рукой.
Майор меня так же сам раскрутил, когда я на адмиральской даче, куда всех проверяющих возили, дизелям профилактику делал. Вот там, истопив баньку, да и самому от мазута надо было отмыться, он, пьяненький, и отсосал мне пару раз. Ну а потом уж я, когда позовет, и в кабинете, и дома, когда жена в отпуск уезжала. На трезвую голову никаких у него фантазий, а вот как "на грудь примет", так и ищет на свою задницу приключений с элементами садомазо. Сам меня ебал без всяких ласк и полагающихся прелюдий, хорошо, хоть бог его только пятнадцатисантиметровым хером наградил, да и совсем не толстым, даже наоборот. А потом меня принуждал жестко его трахать, да не по одному разу, так что один раз даже кровь пошла. Я-то напугался, все думаю, дизбат, а он только "ржет как мерин" и говорит: "Вот, Ванятка, ты и во второй раз мне резьбу сорвал, как в мои славные курсантские годы, когда тезка твой первый раз на полевых учениях поимел. Не бзди, пройдет все, это тогда я неделю как с геморрой двигался, а сейчас залижем и повторим, а?" И правда, вбухал в себя антисептический крем да через полчасика подставил еще раз, залив вовнутрь стакан водяры.
всеми тело свое да "одноглазого монстра" я ублажал, а к двум так душой прикипел, наверное, я все-таки любил их. На третьем годочке службы в парке увидел молодого лейтенантика, на котором даже безразмерный комбинезон как-то молодцевато сидел. Запал он мне в душу с первой встречи. Я со всех ног помчался выяснять, что за новенький, оказалось, только вчера прибыл и технарем по боевым машинам десанта служить будет. То за мной все как на веревочке бегали, а тут сам "в силки этой суки любви попался", да так что не выпутаться. Даже интерес к сексу с постоянными партнерами упал, я с ним даже не ебаться хотел, а любоваться, гладить, целовать в пухленькие губки сердечком. Так бы и страдал до конца службы, да судьба, видимо, смилостивилась, поскольку распоряжением заместителя по тылу командира части направили нас обоих на технической машине в город на склады для получения запасных частей. Едем мы с ним, я за рулем, он рядом на пассажирском месте, а мне не столько на дорогу смотреть хочется, сколько в его бездонные зелёные колдовские глаза. И настолько моё обожание, видимо, было явным, что лейтенант краснел, отворачивался, пока напрямую не спросил:
- А чего это, товарищ сержант, куда не пойду, я Вас встречаю, мне, конечно, это приятно, но иногда даже перед дверью туалета оглядываюсь, а не идешь ли ты следом.
- Да Вы не бойтесь, товарищ лейтенант, я это так, с любовью, таких, как Вы, в жизни не встречал, уж больно Вы ладный да сметливый, - смущенно, но честно, ответил я.
Дорога располагает к общению, ехать часа три пришлось. Вот и мы стали вспоминать, все, что в жизни было, заодно и познакомились, Виктором этого милого парня звали.
Поэтому когда уж в город прибыли, он по-дружески предложил:
- Давай не в части поедим, когда еще на довольствие поставят, а в кафе: выберем, что поближе к воротам складов, можно и чуть-чуть спиртного, наверное, давно не пил?
После сытного обеда, правда, в столовой, а не в кафе, где и спиртного-то не было, поехали на склады. Там обрадовало известие, что в казарме для прикомандированных на время военных - ремонт и можно устроиться в гостинице, что недалеко располагалась. Вот тебе и второе везение! По пути заехали на почту, и я получил перевод от бабушки ко дню рождения, целых пятьдесят рублей. А заселившись в двухместном номере, с душем и телевизором, вообще почувствовал себя, как на гражданке.
Вечером, по случаю своей днюхи, пригласил Виктора в ресторан, что на первом этаже. И там впервые пил пятизвездочный коньяк "Арарат", закусывая шашлыком. После принятого спиртного наше доверие друг к другу просто "на дрожжах выросло", да и старше он меня был всего на полтора года. Наше хорошее настроение и радость и приятельское обожание было таким, что шли мы по коридорам, обняв за плечи и периодически слюнявя поцелуйчиками щеки, он мою правую, я его левую. Как-то само собой получилось, что в душ пошли вместе, предварительно скинув одежду. И только там, под струями теплой воды, увидели красоту своих тел в новом свете. Да так, что, не говоря ни слова, стали мыть намыленными руками друг друга. И как-то уже так, незаметно, оказались они на наших полувставших членах, которые и окрепли до полного стояка. И прижав их своими телами к животам, стали целоваться в губы, с каждым разом всё горячее и продолжительнее. И взявшись за руки, разговаривая только глазами, пошли в комнату, где сдвинув кровати, возлегли на это ложе.
Мы целовались и оглаживали тела, наслаждаясь бархатистостью кожи, останавливаясь на башенках сосков. Это было так долго, что яйца ломило, а стволы просто стали каменными. Витя, вздохнув, как "перед прыжком в воду с десятиметровой вышки", развернул себя и припал губами к моему хую. Я, не размышляя ни секунды, вобрал по миллиметру красоту его семнадцатисантиметрового красавца, который был такой же ладненький, как и его хозяин.
Время растворился в пыхтении и причмокивании, каждая клеточка всего меня где-то парила от радости, что свершилось. Какое же это, оказывается, духовное удовольствие, которое просто на порядок выше только физического контакта, когда ты обладаешь телом человека, который завораживал одним только своим присутствием. Я, наконец, реально понял состояние, когда говорят, что "душа поет", мы оба не столько получали телесное наслаждение от подобного контакта, сколько как-то по-новому изучали суть другого, такого враз ставшего дорогим и необходимым, как глоток воды или радости вдоха, когда "легкие рвутся при глубоком нырке в озеро".
Эта ночь без сна была только началом, в нас как будто вселился ненасытный дух обладания. В течение полгода, несколько раз на дню, мы уединялись то в моем убежище в помещении дизельной, то в бронетранспортере, стоящем на стоянке в парке, то в его кабинетике у ворот технической зоны, то в маленькой комнате общежития, где, слава богу, он жил один. Как будто знали о скором расставании...
Он уехал срочно, не попрощавшись, я на летних сборах был, по переводу в другую часть, ближе к родительскому дому. Как же мне было плохо! Я потерял весь интерес к жизни, сидел и плакал душой, уставившись сухими глазами в пустоту.
Пробудил меня к жизни ангел. Да, да! Такой восточной красоты юноши я никогда не видел. Чудо по имени Зафар! И это был первый случай, когда, я, пользуясь положения "дедушки" за полгода до дембеля, сам просил зачислить его ко мне, хотя никакого технического образования и специальности у него не было. Терпеливо учил, сам мыл от мазута и грязи. Сам без всякого разрешения начал у него сосать всего-навсего десяти сантиметровый обрезанный хуечек. И делал это как вокзальная шлюха, забывая, что он "салага", а я "дембель". Пока спустя два месяца, приучив его к возлежанию "валетиком", убедил дрочить мою жердь, а потом уж он сам стал полизывать, пока не засосал, насколько смог. Ни я, ни он меня не ебал. У него уж больно узенькая маленькая аккуратная попка была, да и верещал он по-узбекски так, когда я к его ямочке пальчиком прикасался, что мне казалось, что укусит, как гюрза. Да и боялся, что порву его, жалко было этого миниатюрного мужичка. И он единственный в ночь перед моим отъездом плакал, причитая, что завтра не будет всего того, к чему привык. Виню себя, за то, что совратил, а может быть, наоборот, наградил знанием нового достижения удовольствия"...
Вот под такие воспоминания и протекала наша жизнь. Только не надо думать, что мы оба зациклены только на сексе в нашей семье. Нет! Мы работали, много ходили по Москве, посещали театры, выставки, музеи. Каждое лето ездили на хутор к бабушке, где наши дни отпуска проводили с пользой для себя и окружающих. Но за все годы тени обид или ссор прошли мимо. Ваня - удивительно мудрый человек для семейного быта. Никогда не надоедал, умел быть рядом, но не отнимая твоего жизненного пространства. Ни разу у обоих не возникала желания "сходить налево". Мне его темперамента и постоянной готовности к сексу хватало даже с лихвой. Он всегда считал, что не надо искать чего-то, когда всё рядом. Его жизненное кредо: "Чем больше свободы, тем больше доверия! Удовлетворять под завязку, но оставляя чуть-чуть голодным в постели, чтобы хотелось этого всегда! Отдавать всё, что заработано в семейный бюджет!" И я мастерски распоряжался всем, отправляя деньги бабушке, планируя семейное хозяйство, а остальное хранил на счетах в банке, где один мой, а один его.
Наше трехлетнее проживание было настолько безоблачно-счастливым, что я начинал опасаться всего, уж настолько удивительными были эти годы. Телеграмма об инсульте бабушки стало громом среди ясного и голубого неба нашего беззаботного СЧАСТЬЯ! В этот же день он улетел в Донецк. Мы созванивались каждый день. Бабушку выписали из больницы, но жить одна она уже не смогла. Предложение перевезти ее в Москву она отвергла: "Прости внучок, но помирать буду дома!" Как только позволяла работа, я мчался в Донецкую область. Все лето, благо у меня в такое время и большой отпуск, проводил у любимого, помогая ухаживать и вести хозяйство. На третье лето, приехав, обнаружил в помощниках упомянутого выше Мирослава, который, приехав к бабе Гане, остался в хуторе навсегда. Я понимал, что виноват сам, я не сделал того, удерживаемый ложными ценностями Москвы, что сделал этот парень, бросив престижную работу в Киеве ради Ивана.
Что делать? Да, мне было плохо. Да, какое-то время мы делили Ивана с Мирославом в постели, но никогда не спали втроем. А потом я уезжал, а он оставался. И в один раз в тёмную ночь, после обливания слезами подушки, я понял: "Если любишь, отпусти! Не заставляй рвать ему сердце, уж коли так получилось". Сказать, что потом было просто, значит обмануть. Только через месяц я смог обо всем написать письмо Ивану и всё поведать. Он ответил, что благодарен мне, что так же любит, но бросить бабушку не может. Да и не оценить поступок Мирослава выше его сил. А жить вместе и быть чужими он не в состоянии, да и был он в его бытии раньше, чем я. Заканчивалась письмо фразой со словами: "Прости, ты всегда со мной, и наши счастливые дни не в состоянии отнять никто!"
Будь счастлив, мой богатырь Иванушка! Пусть все будет так, как есть. Что будет, не знает никто, но я всегда жду тебя, моя сказка, моя быль, моя любовь. Ждать днем и ночью, весной и осенью, зимой и летом. "Неисповедимы пути твои, господи!"