Вот и сейчас она сбросила его. Прямо на пол перед моей больничной постелью. Прямо себе под свои красивые девичьи черненькие в плотном загаре латиноамериканки ноги. Она сбросила с маленьких девичьих с маленькими пальчиками, таких же черненьких от
загара стоп домашние тапочки и наклонилась ко мне. Стоя в одном своем теперь передо мной желтом купальнике.
— «Моя красавица Джейн!» — загудело в моей голове — «Девочка моя!».
— Джейн! — радостно выдавил я из себя — Это ты! Ты пришла ко мне! Ты живая! Где ты была любимая моя?! Я здесь с ума сходил от нашей разлуки!
— Тише милый — услышал я тихо ее нежный ласковый женский любимой голос — Тише — она повторила — Мальчик мой, любимый мой, я пришла успокоить тебя. Успокоить тебя — и она легла рядом со мной, почти чуть ли не на меня прижавшись ко мне и положив на мою грудь свою девичью черную в распущенных длинных волосах голову. Она прижалась ко мне, забросив на мои все еще бесчувственные ноги свою левую согнутую голую черную от загара и полную в бедре и голени девичью
ножку, проведя коленом по моему в пижаме животу. Она положила мне на грудь обе свои в широких рукавах халатика девичьи руки, и, гладя нежно по моей груди маленькими пальчиками, посмотрев снова мне, молча в глаза, сказала — Я спасла тебя любимый. И это главное.
Я почувствовал ее. Ее тело. Почти нагое гибкое как у русалки женское в аромате запахов тело. Ее пышной трепетной в дыхании груди соски сквозь тот ее лифчик купальника. Торчащие снова и упирающиеся мне в мою под пижамой грудь. Ее девочки моей Джейн страстное тяжелое дыхание и ее это лицо в полумраке моей каюты. В желтом свете Луны и
звезд. Это моей Джейн жаркое, как и ее разгоряченное тропическим солнцем и моей любовью гибкое как у восточной танцовщицы в узкой талии тело. Джейн уперлась своим в узких желтых плавках купальника волосатым с промежностью лобком и животом в мой живот. Своим тем кругленьким красивым живота пупком. Выгибаясь как кошка, лежа на мне.
Она провела правой рукой и пальчиками по моему лицу, по губам и щекам и произнесла — Колючий — произнесла моя Джейн — Небритый и колючий и такой любимый — Джейн подняла свою с моей груди голову и поцеловала меня в губы. Но уже не так как раньше, а по-другому. Словно уже прощалась со мной. Прощалась навсегда.
Джейн произнесла на уже четком русском с грустью — Я так и не надела то черное для тебя любимый вечернее черное платье. Прости меня Володенька.
В ее черных как бездонная неподвижных глазах стояли слезы и она, молча, встала и пошла, мелькая голыми своими овалами красивых черненьких от загара переливающихся в свете луны и звезд через иллюминатор окна моей медицинской каюты девичьими бедрами. Пошла к выходу из моей каюты. Дверь так и была не заперта, и она встала на пороге ко мне, обернувшись и глядя на меня, лежащего на больничной постели. Почти нагая. И босая. В одном своем теперь желтом купальнике.
Джейн переступила через порог двери и пошла, не оглядываясь по длинному корабельному коридору круизного судна.
— Джейн! — вырвалось у меня из груди — Джейн! Куда ты?! Джейн! — я вдруг соскочил на свои ноги, даже не заметив этого, и подлетел к выходу и двери и выглянул в коридор. Выглянул в коридор, которого не видел до этого. Первый раз из больничной каюты, где лежал совершенно один.
Джейн обернулась. Она посмотрела на меня теперь как-то тоскливо и вышла в коридор между каютами. Я как ненормальный соскочил с постели и не заметил, что мои ноги зашевелились, и я бросился за любимой вдогонку.
— Джейн! — кричал я — Подожди не уходи любимая! Но она уже была в конце коридора пассажирского судна и силуэтом и, не оборачиваясь, растворилась за углом поворота.
Я летел как ошалелый за ней до того поворота. Шлепая босыми ногами, я пролетел повороты и лестницы, ведущие наверх к выходу на нижнюю палубу пассажирского идущего по океану английского круизного лайнера.
Ни кого не было на моем пути. Весь корабль спал. И только я как безумный летел босиком по деревянной теперь палубе к перилам ограждения корабельного борта. Я вылетел на выходящий к озаренному светом раннего утра, выступающему наружу, как и другие на этой палубе смотровым пассажирским балконам.
Там стояла у поручней ограждения моя красавица Джейн.
Она стояла в желтом своем купальнике и была озарена уходящим в рассвет светом звезд и луной. Все ее тело блестело черным загаром в свете исчезающей в рассвете луны. От округлых бедер голых до самых ступней ног от тех узких плавок и широких женских ягодиц, до верха девичьих черных от загара как все ее тело плечей. Она вся переливалась
своим смуглым почти черным загаром в утреннем ярком солнечном свете восходящего солнца.
Джейн стояла спиной ко мне, облокотившись о те бортовые поручни ночного идущего по ночному Тихому океану лайнера.
Джейн стояла, повернув свою женскую черноволосую головку ко мне.
Она смотрела на бегущего к ней меня по длинному поперечному узкому коридору, ведущему к бортовому выступающему в океан из бортовой оконной палубной надстройки балкону.
Ее длинные вьющиеся на ночном океанском сильном ветру черными, как смоль змеями локоны волос переплетались и путались на ее плечах и спине. Они, развиваясь, оплетали девичье Джейн, в золотых колечками в ее миленьких ушках сережками такое же миленькое повернутое ко мне
личико с черным, как сама ночь, прощальным и смотрящим на меня из-под черных в косом изгибе бровей взором печальных и страдающих обреченной горечью неразделенной любви глаз.
Посмотрев на меня, она повернула взор своих глаз в сторону океана, и отвернулась от меня, глядя в синие бушующие и не спокойные за бортом пассажирского круизного лайнера волны.
Джейн отвернулась в сторону океана, не глядя уже на меня.
Она стояла и смотрела куда-то в океан и ничего не говорила. Она глядела просто, куда-то не отрываясь, взявшись своими черненькими от загара голенькими руками о поручни борта балкона, выгнувшись, как делала всегда, назад узкой девичьей голой загоревшей спиной в гибкой как у русалки талии. Выставив вперед жгучему утреннему восходящему на заре солнцу, свой голый овальный черненький круглым красивым пупком девичий животик. Джейн стояла в каком-то еле заметном бликующем на утреннем ярком солнце лиловом свечении. В его ореоле,
идущим от ее самой. От ее черненьких босых девичьих маленьких ступней. По ее вверх полненьким икрам, овальным бедрам и широким ягодицам Джейн кругленькой женской попки в узких купальника желтых плавках, подтянувших ее волосатый с промежностью лобок и стянутых тугими тонкими пояском и лямочками под выпяченным вперед в сторону океана и балкона тем голеньким сексуальным животиком. До самой ее подтянутой туго желтым лифчиком полной трепещущей в тяжелом страстном дыхании сверкающей загаром девичьей груди, стянутой туго треугольными лепестками как парусами нашей затонувшей мореходной яхты Арабеллы лифчика. Застегнутого туго, на ее женской узкой загоревшей спине.
Свет перемещался ярким, но колеблющимся свечением по ней и расходился лучами в стороны. На тоненькой под развевающимися черными, как смоль волосами ее шейке. И расходился ярким свечением от ее боком повернутой ко мне в профиль ее миленькой красивой чернявой головки. Он тонкими острыми мерцающими лучами расходился в
стороны. От ее Джейн лежащих на поручнях ограждения выступающего в океан балкона черненьких от плотного ровного загара рук. Этот лиловый призрачный и не объяснимый свет. Тот свет, о котором говорил судовой корабельный доктор Томас Эндрюс и сам капитан судна Эдвард Смит. Буд-то бы я был весь, тоже покрыт этим светом плавая на волнах в окружении дельфинов. Свет моего спасения. Свет, спасший мне жизнь. Свет хорошо различимый на ярком утреннем свете. Свет моей Джейн.
***
Джейн смотрела куда-то вдаль в океан. Куда-то туда на восход за кромкой горизонта яркого горячего утреннего солнца.
— Прости меня любимая! — я прокричал ей, любуясь ...
ее полунаготой. Знакомой так моим мужским рукам. Замедляя бег по корабельному спящему каютами коридору. Я сбавил темп передвижения и осторожно приближался к своей призрачной теперь любимой. Медленно приближаясь, боясь спугнуть это ночное еще, красивое и радостное моему влюбленному сердцу видение, произнес еще раз — Прости! — я осторожно шел на яркий тот лиловый свет, касаясь пальцами рук и ладонями стен длинного коридора — Я не смог спасти нас обоих! Я не смог сделать, то, что обещал! Прости любимая моя! Прости меня! — я приближался к лиловому мерцающему передо мной яркому свечению, из которого казалось, и состояла вся моя Джейн — Прости меня Джейн! — снова произнес громко в отчаянии я — Я не смог спасти тебя и нашего будущего ребенка!
Джейн снова повернула в мою сторону, слегка откинув полуоборотом назад свою девичью головку. И посмотрела на меня влюбленными черными своими цыганскими гипнотическими, как бездна океана и снисходительными в прощении глазами. Глазами, наполненными тоской и одиночеством. И услышал я в ответ ее, летящий откуда-то со стороны океана любимой громкий и ласковый голос — Не вини себя любимый. Твоей нет вообще здесь какой-либо вины! Забудь все и начни все заново! — услышал я — Ты жив и это для меня главное! Денниел ждет меня и тоже прощается с тобой и желает тебе счастья! Прощай! — сказала моя Джейн и исчезла.
Исчезла прямо на моих глазах. Исчезла, как ее словно и не было.
— Джейн! — прокричал как полоумный на весь океанский простор я — Джейн! Любимая! — я, рванув, что силы как сумасшедший подлетел к перилам балкона — Не уходи любимая моя! Джейн! Джейн! — казалось, я поднял весь на уши спящий в ночи круизный корабль, идущий в темноте ночи по Тихому океану, и переполошил всех.
Но никто меня не слышал. Все заглушал шум бурлящей вырывающейся из-под его киля и по бортам лайнера рассекаемой его гигантским стальным корпусом океанской воды.
Я подлетел к перилам и посмотрел вниз в бурлящий там далеко внизу подо мной океан. Я смотрел вдоль борта до самой отлетающей большими волнами в сторону от огромного многотонного корабельного обтекаемого металлического корпуса океанской воды. Через стоящие в глубоких специальных нишах спасательные закрепленные тросами на лебедках и кранах шлюпки до самого уходящего далеко белого борта в сторону кормы.
Никого.
— Джейн! — прокричал я вдаль, вцепившись судорожно пальцами в поручни балкона в ревущую вдоль борта лайнера воду — Джейн! Любимая! Не бросай меня! Джейн!
Но кроме шума океана и шума самого корабля я не услышал в ответ ничего.
Я вспомнил, что прибежал сюда уже на нормальных вполне здоровых ногах, и, прислонившись к перилам спиной, я съехал по ним и сел на пол этого открытого в океан корабельного балкона. Я так и просидел до самого полного восхода солнца на этом балконе. В этой дурацкой больничной пижаме. И когда окончательно рассвело, я пришел в себя.
Я понял, что это был просто сон. Просто сон и ничего более. Сон, выстраданный любовью к своей любимой. И она пришла просто проститься навсегда со мной.
— Любимая — уже тихо и горько роняя вновь накатившие слезы, произнес я — Вернись ко мне — я это произнес, уже зная, что это конец всему и конец моей безумной неразделенной любви.
Я встал на ноги и поплелся снова вниз в корабельную больничную палату, минуя повороты, лестницы и войдя назад к себе.
Корабль еще весь спал.
Я странным для себя образом впопыхах на бегу запомнил обратную дорогу и просто упал на постель ничком. Помню, как весь вздрогнул и открыл глаза.
Было утро. Я просто лежал в своей больничной постели. И это был просто очередной пригрезившийся мне невероятно реалистичный сон.
Возвращение в себя
Я стал ходить. Судовой врач Томас Эндрюс не обманул. Мои больные ноги отошли от странного паралича, и пришли в полную норму. Приобрели чувствительность и подвижность. Я их чувствовал до самых ступней и кончиков пальцев. Я даже не хромал. Все восстановилось. И я уже мог свободно перемещаться по круизному кораблю среди всех его многочисленных пассажиров.
Я ходил по движущемуся стремительным скоростным ходом по океану красивому круизному туристичеcкому лайнеру под флагом США.
Кругом были только отдыхающие иностранцы разных мастей, рожи и цвета кожи. Все трещали на своих языках, от которых могла заболеть без привычки любая голова. Но я был привычен к такому и вот тоже гулял
среди отдыхающих по парадной палубе несущегося по океанским волнам красивого круизного пассажирского лайнера.
Прошли уже третьи сутки с того момента, когда меня сняли с воды. Время на корабельных часах главной шикарной залы лайнера было пятнадцать семнадцать дня и шло время снова к закату как и сам день. На горизонте появилась красная полоска над самой гладью океана. Это так парил от жары океан.
Действительно опять было жарко и парево было нехилое на всем судне. Многие из отдыхающих не вылезали из бассейнов. Даже часть сменной команды отдыхая от вахты купалась в своем бассейне.
Доктор Томас Эндрюс, как звали, судового доктора пассажирского лайнера «FАNTАSIА», дал каких-то таблеток и сделал уколы от
неприятных весьма еще внутри организма возникших колющих ощущений. Хотя бы чтобы спать было мне спокойней. Больше ничего не предпринималось. Капитан лайнера и доктор, да и все спешили меня спихнуть куда-нибудь. Попросись я сойти где-нибудь, на каком-нибудь острове, они бы наверняка так бы и сделали. Высадили бы и все. Зачем только меня сняли с воды, ни понимаю? Зачем не дали умереть! Умереть
с моей ненаглядной красавицей латиноамериканкой, моей черноглазой любовницей Джейн! Иностранцы!
Все же я был здесь лишний. Хоть капитан и доктор общались со мной более мене радушно.
Я бесцельно бродил сам не свой по этому, круизному океанскому лайнеру, идущему мимо Маршалловых островов в сторону Гаваев. Я
бродил от самого его носа до самой кормы. Поднявшись на ноги после этой ночи на следующее утро.
Я бродил по кораблю практически без присмотра со стороны. Как и обещал доктор Томас Эндрюс. Никто не был свидетелем моей прошлой буйной ночи. Возможно, я кричал лежа в постели во сне на всю каюту, но никто меня действительно не слышал, как понял я. Не слышал моего ночного во сне помешательства. Никто не видел и не слышал, как я несся хромая и припадая то на одну больную ногу, то на другую по корабельным коридорам, за призрачным видением моих любовных страданий. За моей ушедшей в неизвестность крошкой Джейн. Потому, что это было просто во сне. Это очередная выстроенная моим видимо еще воспаленным больным мозгом выстраданная прощальная вполне реалистичная иллюзия. И я уже начал приходить в себя. Все приходило постепенно в надлежащую физическую форму. Я просто приходил в себя.
Я поднялся уже на ноги, и доктор обследовал меня, разрешил мне прогулки по их круизному туристическому пассажирскому лайнеру, идущему в сторону Гаваев. Мимо Каролинских островов.
Я был вполне здоров и только и знал, что бродил по кораблю, обойдя его весь по всем его многоэтажным жилым надстройкам и палубам.
Единственное место, где я теперь не хотел быть, это были выходящие в океан открытые боковые лайнера смотровые балконы. После случая прошлой ночи я туда теперь ни ногой.
Я все думал о своей любимой Джейн и о том, что это было просто бессознательным наваждением. И Арабелла и Дэниел и Джейн. Что то,
что говорил судовой доктор Томас Эндрюс, все было правдой. Я пришел в себя, попав снова в реальный мир из мира бессознательного мира, страдая теперь только от кожных ожогов от палящего океанического
солнца, которое неслабо обожгло меня за время непродолжительного плавания на круизном лайнере. Сильно обветрило и обгорело лицо, и я его прятал под темными очками и под своей заросшей рыжеватой щетиной. Я отворачивался от прохожих, стараясь не привлекать внимание, и бродил в своей одежде русского моряка по прогулочным палубам «FАNTАSIА».
...
Я тяжело приходил в себя и все думал о Дэниеле и своей Джейн.
Однажды даже как мне показалось, я увидел Дэниела, а то был просто судовой рабочий матрос в спасательном красном жилете. Работающий на носу, идущего по Тихому океану лайнера. Я было даже, дернулся в его сторону, открыв свой от удивления рот, но тот матрос был просто сильно похож на двадцатисемилетнего моего погибшего в океане друга. Да и по возрасту был таких же, как мне кажется лет.
Мне было тяжело даже поверить в свое чудесное спасение. Один в открытом океане и целых семь суток в волнах и под палящим солнцем.
Среди обломков погибшего своего грузового судна «KАTRIN DYUPОN». Единственный выживший или просто брошенный спасшейся командой русский наемный матрос.
Я сам до сих пор не верил в свое чудесное спасение. Все эти разговоры про стаю дельфинов отгоняющих от меня молотоголовых акул и это странное лилового цвета призрачное вокруг меня свечение.
Мне нужно было домой. Скорей домой. На Родину в далекий Владивосток.
— «Хватит» — теперь уже думал я — «Наплавался».
Призраки Тихого океана
Прошли еще одни сутки в Тихом океане. И корабельные часы главной залы лайнера показывали десять вечера. Лайнер задержался и простоял в каком-то не очень большом островном населенном островитянами архипелаге целых девять часов. С самого утра, как только сюда прибыли. В архипелаге очень похожем, на тот, который я видел в своих тех странных обморочных спасительных видениях. Вместе с моей красавицей Джейн и ее братишкой Дэниелом. Все было до жути очень похоже, на те, тропические рыбацкие острова, где мы все вместе отдыхали. Где Дэниел ремонтировал двигатель нашей яхты Арабеллы, а моя ненаглядная красавица Джейн купалась вдоль барьерного островного мелководного рифа с красивыми коралловыми рыбами и черепахами.
Я, стоял у борта, у самого ограждения верхней смотровой палубы, и смотрел на похожее, как в моей памяти поселение рыбаков и ловцов жемчуга. На их такие же из пальмовых листьев стоящие прямо на воде на столбах домики. Словно все как будто было только вчера. Словно все начинает воскресать снова из моей бессознательной памяти и утерянных в океане красивых воспоминаний.
Как все было, похоже. Один в один. Даже этот крик альбатросов и чаек над головой, как на нашей яхте в бурлящем океане. И я видел там себя гуляющим вместе со своей любовницей и красавицей Джейн по песчаному из белого кораллового песка пляжу. Прямо по берегу и по самой воде.
Я вспомнил тот брошенный пальмовый домик. Домик, наполненный до самого верха и крыши пальмовыми листьями, и где и как я с Джейн занимался любовью. Где-то там мы оставили тогда нашу из брезента сумку с бокалами и закуску к спиртному. Пообещав друг другу вернуться туда и забрать ее вместе, когда все закончиться.
Я вспомнил тот разговор между нами о том, что я хотел бы остаться здесь на этих островах и рыбачить и тоже собирать жемчуг. И Джейн была не против. Ей тоже эти нравились места. Рай среди океана.
Было прохладно. Особенно под наступающий вечер. Я вдохнул свежего порывистого воздуха с океана и повернулся на парадной верхней палубе у борта лайнера и увидел Джейн. Увидел ее спину и гибкую как у русалки или восточной танцовщицы узкую талию.
Она шла сама по себе, прогуливаясь, как и я по палубе среди отдыхающих и любующихся с корабля местными красотами океана.
Джейн шла от меня по палубе спиной в том черном своем вечернем платье. Но это была точно Джейн! Она встала у бортового ограждения прогулочной палубы лайнера и смотрела куда-то вдаль океана. С распущенными по плечам длинными черными как смоль волосами. И это была точно она!
— «Джейн!» — меня ошарашило прямо в голову — «Не может этого быть!».
Это было очередное видение. Видение среди бела дня.
Она снова пошла по палубе, стуча высокими на шпильке каблуками и мелькая икрами загорелых до черноты красивых ножек.
Ошеломленный увиденным, я поспешил за ней, вослед. Торопясь догнать любимую. Не знаю, что это было. Призрак или наваждение какое-то. Я
просто сошел в этот момент с ума. Забыв про все на свете я устремился за любимой любуясь ее милыми загорелыми почти черными от загара того ножками в черных туфлях на высокой шпильке.
Джейн шла не особо торопясь. Шла, виляя своим крутым женским широким задом и крутыми бедрами. Полными изумительными в тех туфлях икрами своих умопомрачительных ножек. Она шла, завлекая, словно, специально меня. И я шел за ней.
Точно как тогда там в моем бессознательном призрачном покинувшем навсегда меня красивом мираже, словно напоминая о себе снова и дразня меня. Сводя с ума. Как на той нашей призрачной яхте Арабелле. В первую наступившую ночь в той песчаной мелководной лагуне незнакомого островного атолла. В тот бушующий за пределами атолла шторм. Когда сильный стихии ветер срывал с пальм песчанного острова листья и швырял их в океан. Я вспомнил странное спокойствие в том атолле. И тихую саму лагуну. В которой, практически не было волн и потом тишину. Луну и звезды. Звезды на ночном небе после резко оборвавшегося шторма и мою красавицу Джейн в главной каюте Арабеллы с бокалом французского вина и первые признаки проявления нашей короткой, но страстной уже любви. В наших словах и глазах. И именно это черное, такое же точно черное до колен вечернее ее платье. И эти туфли на Джейн, идущей впереди меня красивых до безумия ногах.
Я даже вспомнил, как Джейн коснулась меня своим левым бедром ноги, как бы невзначай, соблазняя меня.
— «Моя красавица Джейн!» — ударила кровь в мою голову — «Ты ли это? Или просто призрак, пришедший из моего сознания, чтобы свести меня окончательно с ума!» — думал я, и слышал, как дико и страстно по новой, забилось, в моей мужской груди. Мое страдающее по любимой сердце.
— «Откуда ты явилась!» — стучало в моей голове — « И зачем любовь моя?!» — я спешил догнать ее и схватить за руку пока мое видение не исчезнет. И я схватил ее за руку. Голую до самого плеча, руку такую же красивую, покрытую ровным почти черным загаром. Я схватил свою красавицу Джейн за руку, и она обернулась, напугано уставившись на меня.
— Кто вы! — произнесла напугано красивая незнакомка. Незнакомка так похожая на мою ненаглядную любовницу Джейн. С такими же черными, как смоль длинными вьющимися локонами как змеи до самой задницы волосами, забранными теперь в тугой пучок на темечке под золоченую заколку. И маленькими золотыми сережками на хорошеньких и миленьких ушках. И эта такая же, как у Джейн моей тонкая исцелованная шея, как и ее трепыхающаяся в моих руках молодая полная с точащими сквозь платье сосками девичья грудь.
— Что вам нужно?! Кто вы?! — прокричала практически мне в лицо напуганная та незнакомая мне девица — Отпустите руку! Наглец! — и девушка выдернула свою загоревшую до черноты из моей правой руки свою тоже правую руку.
Она, резко обернувшись, ушла с верхней парадной палубы лайнера куда-то вниз, затерявшись среди толпы туристов и отдыхающих иностранцев. А я так и стоял опешивший и приходящий постепенно в себя от своей ошибки, стараясь успокоить себя и проглатывая свои набежавшие вновь на глаза горькие слезы.
— Джейн! — пролепетал почти про себя я — Что ты сделала со мной! Моя любовь! Моя спасительница! — я стоял и плакал на глазах у всех и все
смотрели на меня и не понимали, что со мной происходит. Я был разбит. Разбита была вдребезги моя душа, и мне все это было уже не вернуть.
Не вернуть Джейн и не вернуть Дэниела. Не вернуть то, что я потерял навечно. Потерял свою единственную в беспутной русского моряка жизни любовь. Любовь, в своих тех бессознательных призрачных, почти присмерти в океане видениях. Любовь, которой ни стоил даже на одно мгновение, этот гребанный продажный с потрохами мир. Который мне теперь казался куда более иллюзорным, чем тот, который у меня отняли.
Мир, канувший ...
в бездну океана. Канувший безвозвратно и оставивший во мне неизгладимый отпечаток. Потусторонний мир, который мог только родиться в самом океане. Призрачное наваждение бессознательного моего состояния, вызванное внезапной роковой трагедией унесшей многие жизни в том пожаре и катастрофой моего грузового судна. Все что я мог видеть, все было просто наваждением. Наваждением иной реальности. Реальности наложенной на эту настоящую реальную реальность. Наваждением среди бушующих океанских волн, дельфинов и молотоголовых акул.
Когда меня нашли в океане, доктор Томас Эндрюс с пассажирского круизного лайнера «FАNTАSIА» говорил о каком-то странном лиловом свечении вокруг места катастрофы и об акулах и дельфинах.
Что это было на самом деле, никто не знает. Я и сам не знаю.
Кто-то берег меня и охранял тогда семеро суток. Может моя любимая Джейн, может Дэниел, может сам Посейдон. Кто?
Может, это было соприкосновение двух миров рожденных моим бессознательным состоянием души. Души впавшей в предсмертную каталепсию на трое суток.
Я ни как не мог себя убедить в том, что то, что я пережил, было порождением психической травмы. Что я лицезрел в бессознательном состоянии просто долгую семисуточную иллюзию, находясь в состоянии предсмертной каталепсии по шею в океанской воде, под палящим тропическим солнцем и луной и звездами каждой холодной ночью. Среди
обломков «KАTRIN DYUPОN». Без спасательного жилета среди ящиков и бочек и прочего мусора с затонувшего при пожаре судна. Над пятикилометровой океанской бездной. Окруженный дельфинами и акулами я лицезрел свою бессознательную и одновременно в полном сознании иллюзию, настолько для меня реальную, что она была целым отрезком живой и осязаемой моей жизни. Жизни в каком-то отдельном параллельном мире. Мире, соприкасающемся с нашим миром. И из которого, я выпал оказавшись в итоге вот здесь. Точнее там, где и был раньше, вернувшись назад во времени и пространстве. И безвозвратно потеряв тот иллюзорный мой красивый хоть и опасный, но дорогой и ставший родным мне мир. Мир моей красавицы Джейн. Мир моего друга Дэниела. Мир дружбы, любви, приключений и счастья.
«НОВОЗУБКОВСК»
Вскоре меня, как и обещал капитан Эдвард Смит, подобравшего меня в океане лайнера «FАNTАSIА», пересадили на наш торговый грузовик и я прямым ходом плыл на Родину. На Родину забывшую меня, своего
блудного, шляющегося по океанам и заграничным портовым кабакам сына.
Это случилось посреди Тихого океана и по середине палящего солнцем дня. Борт к борту. Часа в три дня, оба судна сошлись друг с другом. И меня на спущенной с лайнера « FАNTАSIА», доставили на наш грузовик.
Мы шли теперь во Владивосток. И меня включили на время в команду Российского судна. Без документов, так на основании как потерпевшего катастрофу русского моряка.
Наше встретившееся в Тихом океане судно их круизному лайнеру «FАNTАSIА» называлось «НОВОЗУБКОВСК».
Капитан «FАNTАSIА» объяснил ситуацию со мной капитану нашего торгового судна при передаче меня прямо в океане, как жертву кораблекрушения. Он рад был, что наконец-то отделался от меня, как и сам судовой врач Томас Эндрюс.
И вот я, освободившись от очередной вахты в дизельном машинном отсеке, стоял и любовался Тихим океаном. Я смотрел вдаль, куда-то туда за линию горизонта. Туда куда каждый вечер садилось горячее тропическое солнце. Я плыл домой. И старался не думать уже ни о чем, кроме Родины. О моем Владивостоке. В котором, я уже давно не был. Еще со времен развала нашего Союза.
Я старался забыть свою случившуюся историю, но она была слишком яркой, чтобы ее можно было вот так просто забыть, как советовал доктор с иностранного пассажирского судна «FАNTАSIА» Томас Эндрюс. Слишком в ней было всего, такого, что можно было вот так просто забыть. Забыть то, что врезалось в память в мельчайших подробностях и с такой силой, что я не находил себе теперь места.
Я так и не мог поверить в нелепость этой моей случившейся со мной истории. Слишком она полна трагизма и одновременно радости и счастья. Счастья такого какого я не испытывал в жизни никогда.
Этот корабельный доктор был прав, когда сказал, про то, что со мной произошло, что-то уникальное. Что-то из разряда вон, возможно даже аномального. Но что это было я и сам не знаю.
Это странное лиловое свечение там, где нашли меня и, дельфины, охранявшие меня, когда я был в этой странной отключке семеро суток от акул. И вообще стоит ли верить в то, что сказал этот иностранец доктор.
Может то, что было со мной, было правдой и все произошло за короткий срок и разом закончилось, как и началось, но сама история казалась уже
вымыслом. Слишком все в ней было необычно и скоротечно. Как то, словно все и для одного только меня. Даже такая безумная страстная любовь. Любовь посреди Тихого океана. Любовь к моей возможно пригрезившейся мне в том долгом беспамятстве красавице латиноамериканке Джейн. Любовь к ее родному брату Дэниелу, как и их такая вот в океане страшная и дикая смерть. Смерть, которую удалось избежать только одному мне. Единственному выжившему на сгоревшем почти посреди Тихого океана иностранном торговом судне «KАTRIN DYUPОN» русскому моряку, пережившему массу смертельных опасностей.
Меня осмотрел наш уже судовой доктор и отметил то, что я вполне нормален и физически и умственно. Только кожные ожоги от чрезмерного пребывания на пассажирском иностранном лайнере на верхних палубах.
***
Я стоял снова у бортового ограждения верхней иллюминаторной надстройки палубы судна. Рядом со спасательными на кранах и тросах шлюпками. Уже нашего торгового грузового судна. У самых ограждения ботовых перил и смотрел на горизонт. Туда вдаль океана. В синеву раскаленного тропическим солнцем неба.
Первой же ночью, после того, как меня приняли на борт, и я оказался на «НОВОЗУБКОВСКЕ», еще до вахты, мне приснилась Джейн. Уже здесь на русском судне. Она шла по воде, прямо ко мне по самой глади Тихого океана. Шла ко мне во сне. Я не видел ее лица, а только видел снова силуэт. Ночной на фоне огромной луны ее силуэт в лиловом свечении, и истошный прощальный крик дельфинов. Я помню, проснулся и уже не мог заснуть, как не пытался. Это была настоящая изнурительная пытка. Я не как не мог отойти от моей любви и тоски по моей Джейн. Никак не мог, как ни пытался все забыть как бредовое наваждение.
И вот уже под вечер, после первой трудовой вахты, часов в пять, я вышел на палубу нашего грузовика и смотрел вдаль в горизонт океана. Там была яхта. Яхта шла параллельным курсом с нашим судном. На фоне яркого раскаленного летнего солнца она светилась белыми из парусины парусами на одной единственной мачте.
Парусное, кажущееся маленьким и видать не такое уж маленькое издалека суденышко шло параллельным с нашим «НОВОЗУБКОВСКОМ» морским курсом. Не сворачивая и довольно далеко, почти у самой линии морского горизонта. Где-то там, где снова заходило яркое тропическое солнце. Очередным наступившим вечером.
Я старался его лучше рассмотреть и жалел, что не было в этот раз у меня армейского бинокля.
Это была одномачтовая белая яхта. Так, по крайней мере, мне казалось.
Мне казалось, я видел мою яхту Арабеллу, идущую бок, обок, с нашим Российским грузовым судном. Яхта возвращалась назад. И казалось, шла курсом в мой родной Владивосток.
— Не вероятно! — произнес я, громко, перекрикивая шум воды за бортом и шум самого нашего идущего на полном ходу судна, не отрывая взгляда
от идущего параллельным с нашим судном курсом еще одного. Похожего на Арабеллу парусного скоростного суденышка.
— Что?! — прозвучал девичий молодой голос на русском — Что-то вы там увидели?! — произнесла, перебивая шум волн, молодая официантка из корабельной столовой нашего торгового судна из состава команды
«НОВОЗУБКОВСКА». Она работала в составе поварской бригады и обслуживала весь рабочий состав в корабельной столовой нашего океанского груженого заграничными ...
станками грузовика.
Еще в корабельной столовой я заметил ее заинтересованный ко мне женский взгляд и перешептывания с поварихами и ухмылки тех в мою сторону. К этакому чудному русскому, как и она, и они все свалившемуся неожиданно всем им на голову моряку утопленнику, найденному иностранцами в океане.
Скажу сразу, не все на нашем корабле отнеслись ко мне более менее лояльно. Даже сам Васильев Николай Демидович, капитан «НОВОЗУБКОВСКА», включив меня в свою команду судна. Это все моя работа на иностранных кораблях. Некоторые смотрел подозрительно и практически не общались со мной. Некоторые были более, менее радушны и даже сочувствовали мне, тридцатилетнему найденышу, чудом выжившему в кошмарной катастрофе.
Помню, как они все таращились на меня на верхней палубе нашего судна. Как на диковинное существо из океана. Они уже знали все про меня. Про то, как я проплавал без сознания трое суток и выжил в открытом океане, а не пошел на корм акулам. Как меня нашли иностранцы и отдали теперь им. И что я из Владивостока, как и они.
Я молчал и никому не рассказывал свою подробно историю. Так только пожар и я в отрытом океане и все. Про Арабеллу, Дэниела и мою любовь Джейн я умолчал. Ни к чему выворачивать свою всем душу. Еще засмеют как ненормального.
И вот я увидел, казалось, свою яхту Арабеллу. И вздрогнул от испуга и повернул голову в сторону молодой, довольно миленькой на личико светловолосой лет, наверное, двадцатидевяти, тоже как моя призрачная Джейн, или может тридцати девицы.
— Простите! — произнесла она — Я напугала вас! Простите меня! — она подошла ко мне совсем близко, и смело прислонилась молодым девичьим плечом правой руки к моему левому мужскому плечу. Я был в легкой измазанной мазутом в машинном отделении белой майке. И утреннее горячее, встающее над горизонтом солнце, крепко уже прижигало мои открытые почти полностью плечи и мускулистые моряка руки.
Я промолчал. Только снова уставился в ту сторону океана, где видел свою вероятно преследующую меня по бурлящим волнам парусную белую одномачтовую яхту.
Ее там уже не было. Это было снова видение и я, потупив взор, теперь смотрел с горечью только в бушующую за высоким теперь железным бортом синюю рассекаемую нашим кораблем воду.
— Простите меня! — еще раз повторила, громко перекрикивая шум волн, на верхней рабочей палубе незнакомая пока еще мне судовая официантка.
— Ничего! — произнес я тоже громко, чтобы она услышала — Все нормально!
— Я слышала, вас подобрали в океане! — прокричала она мне, через шум океанских волн.
— Да, это так! — прокричал я ей в ответ, глянув искоса на ее миловидное молодое женское личико.
— Меня зовут Татьяна! — она назвала первая сама свое имя. Она захотела познакомиться со мной поближе. Еще в столовой она проявила ко мне
интерес, не отрываясь нагловато разглядывая меня. Мое лицо живого утопленника. Ее недвусмысленный интерес ко мне был виден по ее поведению — Звягинцева Татьяна! — она добавила — Вы видели меня в столовой нашего судна! Я здесь работаю официанткой!
— Я помню! — произнес я — Я видел вас! — и присмотрелся еще раз к молодой девице.
С виду обычная русская девица. Тоже довольно и даже очень
привлекательная и подзагоревшая на тропическом солнце, как здесь многие русские моряки этого русского грузового судна. Она стояла
приблизившись максимально ко мне. И касалась локтем своей оголенной загоревшей до бронзового загара девичьей руки к моей руке. Тоже голой
освещенной утренним ярким солнцем, ниже плеча, как и все, что было не закрыто от его лучей. Тоже успевшее подзажариться на круизном подобравшем меня в океане пассажирском американском лайнере.
Я дернулся от прикосновения девичьей руки. Скорее не от самого прикосновения, сколько от неожиданности.
— Вам больно?! — спросила она, громко, жалея меня.
— Что?! — переспросил я ее.
— Больно?! — повторила девица — От моего прикосновения?! Рука болит?!
— Да нет! — ответил громко я — С чего вы взяли! Просто я немного испугался!
— Вы не очень-то похожи на пугливого человека! — произнесла сильно смуглая от плотного и ровного солнечного загара русоволосая синеглазая как гладь океана девица по имени Татьяна в белоснежном кружевном фартуке поверх коротенького светлого тельного оттенка до колен платьица. Она развернулась, узкой такой же точь-в-точь, как у моей исчезнувшей навсегда любовницы Джейн, спиной к Тихому океану, и прислонилась к поручням бортового ограждения верхней иллюминаторной корабельной надстройки. Раскинув по сторонам полуоголенные из-под короткорукавого короткого до колен своего платьица бронзового плотного ровного оттенка девичьи руки. Положив левую миленькими девичьими пальчиками мне, на мою, правую схватившуюся крепко. И нервно от присутствия рядом так близко молодой женщины за поручни руку.
— Вам пока здесь не очень уютно — произнесла, приблизившись, к моему правому уху, уже не так громко Татьяна — Это вы еще не привыкли и, мало с кем, здесь знакомы. Надо вас отвести к медику! — произнесла хоть и громко, но заботливо и ласковым голоском она, склоняясь почти впритык к моему левому уху и почти касаясь его своими полненькими женскими губками, чтобы было слышно сквозь шум океанских волн.
— Это еще зачем? — ответил, вопросительно ей я.
— Вы просто до ненормального возбуждены. Я позабочусь о вас — произнесла она, уже чуть ли не шепотом и, дыша жарко с придыханием мне в само ухо, касаясь его своими жаркими губами — Пойдемте, провожу.
Иностранцы не очень об этом позаботились. Как только вы терпите эту боль. Пойдемте. Я вижу по вашему виду и глазам, что у вас что-то болит.
— Откуда вы знаете, что у меня болит? — снова спросил удивленный таким неожиданным разговором я.
— Поверьте, женщина знает — ответила Татьяна — Это видно по вашим красивым, но тоскливым мужским глазам. Я буду вашей заступницей, здесь и защитницей на этом корабле — она, улыбнулась мне. И, взяв меня за правую руку оторвав ее от поручня бортового ограждения судна.
— Пойдемте! — произнесла громко, перекрикивая шум волн она, и повела меня с собой вниз в нижние помещения нашего грузового русского судна.
— Они так и не поняли ничего — произнесла снова тише Татьяна — А я все вижу. Я женщина и все понимаю и вижу.
Она повернула свою с аккуратно стриженой челкой на девичьем лбу и забранными в длинный хвост, темно-русыми волосами, молодую женскую головку и снова повторила — Пойдемте. Пойдемте. Я провожу вас — и пошла дальше. А я пошел, сам не понимая, почему за ней. Понимая, что речи не идет ни о каком докторе. Татьяна влюбилась в меня, и это было по ней видно. Еще в корабельной той столовой, когда меня кормила и не сводила глаз с меня.
И вот теперь я шел за ней и смотрел на девичью узкую гибкую ее спину и туго подпоясанную пояском белого кружевного фартука, как у моей Джейн талию, точно такую, же тонкую как у русалки или восточной
танцовщицы. И мне казалось, что все словно повторялось как в моем том бессознательном долгом бредовом спасительном сновидении.
Я смотрел на загорелые такие же, как и все ее тело, крутыми овалами красивые не менее чем у моей в ушедших бредовых бессознательных грезах любовницы Джейн ноги. Ноги с красивыми полненькими икрами на высоких каблуках светлых туфлей.
Я шел и сравнивал мою ушедшую в неизвестность любимую Джейн с этой молодой, лет двадцати девяти или тридцати, красивой тоже русской девицей.
— Меня зовут Владимир! — крикнул сзади ей я.
— Что?! — она, переспросила, громко перекрикивая шум волн, и обернулась и сверкнула своими синими как Тихий океан глазами.
— Владимир меня зовут! Ивашов Владимир! — снова я громко произнес, догоняя эту официантку из корабельной столовой Татьяну. Сказал это как-то сам, сам не понимая, как это получилось.
Она посмотрела на меня и, взяв меня за правую руку своей девичьей молодой подзагоревшей до черноты на ярком ...
тропическом солнце полуголой рукой, подскочив ко мне и сжав девичьими маленькими пальчиками мои мужские пальцы — Очень приятно — она произнесла тихо, почти касаясь моего лица своим загоревшим, почти черненьким личиком.
И прижалась ко мне своей красивой полной с торчащими возбужденными сосками из-под ее легкой официантки одежды женской грудью. Татьяна осторожно поцеловала меня в губы.
Я схватил девицу за гибкую как у моей призрачной Джейн талию и прижал к себе овальным животиком к своему животу и впился в ее девичьи красивые полненькие губки. Прислонившись плотно своим лицом к ее смуглому загоревшему сильно девичьему личику.
Татьяна обняла меня обеими теми своими в бронзовом, почти черном солнечном загаре девичьими руками за шею, не взирая, на мазут и грязь на моей белой майке машинного отделения.
Я помню, как обнял ее, прижав к себе полной женской с торчащими как у моей Джейн сквозь лифчик купальника сосками и ниже за ее широкую женскую попку и крутые девичьи под коротким светлым платьицем бедра. Прижимая ее девичий овальный к себе с круглым под одеждой пупком животик и волосатый с промежностью лобок к своему возбужденному детородному сдавленному в моих плавках члену. Задирая подол до самых ее узких на бедрах тельного цвета плавок. Я ощутил теплоту ее безукоризненно красивых ног. Чувствуя запах всего ее женского молодого красивого тела. Я захотел ее и это факт. А она вонзила своими острыми ноготками цепкие пальчики в мою плоть, целуя меня с тяжелым сексуальным дыханием.
Оторвавшись от моих губ, она произнесла — Я знаю, куда мы сейчас пойдем Володя — уже глядя возбужденно и сексуально и дико в мои синие с прозеленью мужские глаза своими тоже синими, как океан глазами.
— Куда? — спросил, как бы, не понимая, ее я.
— Пойдемте, скоро начнет темняться — и снова схватив меня за правую руку своей рукой, сказала дрожащим возбужденным голосом и горя необузданным страстным желанием — Я знала, где тебя найти. И знала, что найду все-таки тебя любимый. Правильно все было мне предсказано, что любовь найду в океане.
— Идем — уже сказала, словно мы с ней давно знакомы, Татьяна и потащила меня почти бегом за собой с верхней палубы вниз, вовнутрь, иллюминаторной надстройки русского торгового грузового судна. Она потащила меня по длинному узкому коридору между отсеками и каютами, куда-то еще ниже спускаясь по лестницам в жилые отсеки всей судовой команды.
Я почти бежал за ней следом за этой молодой судовой официанткой. Глядя на ее тонкую красивую девичью молодую шею и над миленькими ушками девицы, пряди ровных русых вверх забранных в длинный хвост волос, и такие же точно золотыми колечками сережки. Я смотрел на волосы не черные как смоль, а русые, почти как у меня. Слегка выгоревшие до белизны местами, видимо, тоже на тропическом солнце. Волосы, такой же молодой и красивой, как и моя навсегда исчезнувшая Джейн шатенки.
Я смотрел на впереди почти бегом идущую красивую молодую официантку Татьяну, но так и не мог высвободить свое больное и страдающее сознание от воспаленной и мистической любви. Любви к призрачной своей женщине. Женщине любящей безраздельно своего единственного мужчину. Женщину, которую мне теперь придется забыть. Если только это я смогу, когда-нибудь сделать. Женщину в смерть, которой мне придется поверить, как и в ее не существование. Я смотрел на девичью гибкую узкую спину и перетянутую туго фартуком официантки Татьяны талию. На красивую загорелую до черноты шею и забранные на самом темечке волосы, синеглазой шатенки. Я смотрел на ее
красивые загорелые до такого же почти черного оттенка. Вихляющие из стороны в сторону с широкими женской задницы ягодицами крутобедрые тащащие меня за собой на скоростном буксире полненькие икрами ноги. Девичьи ноги, мелькающие передо мной из-под короткого светлого почти телесного оттенка платья. И белого столовского затянутого туго на ее гибкой девичьей талии кружевного как у школьницы старшеклассницы фартука. Эти женские красивые на каблуках таких же светлых туфлей полные в икрах мелькающие передо мной ноги. Ноги так похожие на ноги моей ненаглядной красавицы Джейн.
— Моя малышка Джейн! Джейн! Где же ты Джейн? — вырвалось само собой у меня вслух. Как-то произвольно, глядя на официантку из корабельной столовой Татьяну.
— Что? — спросила, повернувшись и остановившись, глядя на меня красивым обворожительным и одновременно вопросительным и несколько удивленным, не понимающим о ком я, синим взором девичьих глаз Татьяна.
— Да так — произнес, смутившись и немного растерявшись, я, и повторил — Так ничего. Ничего.
Конец фильма
Киселев А. А.
30.01.2015— 02.10.2015 г.
(274 печатные страницы).