С годами я всё больше и больше понимаю слова, сказанные Николаем Островским: "Жизнь даётся один раз. И надо прожить её так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...".
Всё то время, что сегодня осталось за моей спиной, я старался быть хорошим сыном, хорошим учеником, хорошим студентом, хорошим солдатом, хорошим специалистом, хорошим отцом, а главное - примерным гражданином. Старался быть полезным близким и тактичным к окружающим. Уважаю себя за то, что ни разу не был подлецом, рассчитывал на свои "кровные", мною заработанные, и не халявил, старался быть добрым и понимающим.
Но жизнь, пусть даже гения, лишена смысла без главного удовольствия - секса. Да, такими нас создала матушка-природа. Многие из живущих на Земле ограничивают себя процессом воспроизводства, но я сейчас не о том. Я о сексе как о смысле жизни, как о предназначении, как о единственном наслаждении, который даётся любому, как в раю.
Я - гей, и по-своему доволен этим. Судьба не обижала меня, одаривая любимыми мужчинами, хотя и "дерьма" от этого хлебнул изрядно: и обворовывали, и клофелинили, и били. Но ни на кого зла не держу, я всех простил, и не потому что лох, просто не хочу походить на этих уродов, не желаю, чтобы негатив и злоба корёжили мою личность, хотя доверие к себе подобным за это время порастратил. Давно понял, что простой "перепих" по туалетам или на плешках - это не для меня. Я могу построить отношения с человеком, в которого влюблён или хотя бы чувствую симпатию и доверие, а главное, вижу, что это взаимно. Ведь важно не с кем лечь, а с кем утром проснуться.
Эта история произошла со мной после окончания института. Сколько времени утекло с тех пор! Поволынив на берегах Чёрного моря после госов, накупавшись и загорев до черноты, я вернулся домой и начал поиск работы, но по своей непосредственной специальности нигде ничего не нашёл, а кушать хочется каждый день. Я не отчаивался, но беспокойство нарастало.
В моей жизни много чего происходит "вдруг", так произошло и в этот раз. Я встретил свою бывшую классную руководительницу, а поскольку она всегда понимала нас, видела "насквозь" и по-своему искренно любила, то сразу же прониклась моей проблемой. Через день она перезвонила мне и предложила поработать учителем, поскольку данная ставка являлась к 1 сентября у них вакантной и соответствовала моему профилю. Подумав, я определился с выбором и пошёл устраиваться на работу. А что мне мешало это сделать? Знания - энциклопедические, говорить образно могу, дисциплину всегда в коллективе держал, особыми наклонностями не страдаю - мне интересны мужики от 20 лет и старше...
Дали мне полную нагрузку, факультативы и классное руководство. За последние дни лета я познакомился с новыми коллегами, поскольку всех "старых" учителей уже знал, они ещё меня учили. Когда рассказывал о своей нагрузке на учебный год, все улыбались, слыша о моём классном руководстве. Всю подоплёку этих улыбок я узнал уже при первом знакомстве с моими подопечными.
Меня представили на торжественной линейке 1 сентября, и я подошёл к "своему" классу. Потом был первый урок, на котором передо мной сидели 15 пацанов и 10 девчонок. Глаза их горели любопытством, как бы спрашивая: "Какой ты? Что нам от тебя ждать?". В среднем ряду на целую голову возвышался над всеми парень, именно парень, так как пацаном его назвать было никак нельзя. Модная причёска из русых волос, усики над верхней губой, крупная, сложившая фигура, длинные пальцы, высокий рост... Я недоумённо посмотрел на него, потом спросил:
- Вы кто-то из братьев моих учеников?
В ответ услышал хохот всего класса. Парень строго сказал:
- Ну?! - и все притихли. - Я Соколов Иван, ваш воспитанник.
Посадив его на место, я с вдохновением начал рассказывать суть темы о вкладе нашего народа в достижение мира на Земле. Глаза у моих учеников округлились, у некоторых даже языки вывалились, а я балдел - видимо, был "в ударе"...
За первый год они показали себя во всей красе. В школе не было больше хулиганов, чем в моём классе. 5 парней состояли на учёте в комнате милиции, 3 девочки из 10 были профессиональными проститутками, и я периодически забирал их из отдела милиции вокзала, поскольку они отсасывали хуи в мужских туалетах у проезжающих парней, где и отлавливались бдительными милиционерами. Кстати, после школы все они очень удачно вышли замуж, и сейчас у них образцовые семьи: отпрыски и любящие мужья, как на подбор, красавцы. Видимо, в юности ещё наебались и теперь ценили то, что делало их семьи счастливыми.
Я возился с классом, как нянька: был с ними строгим, иногда жёстким, но никогда жестоким. Они своими юными душами чувствовали мою доброту и прощали мне мои "наезды", тем более что все они были справедливыми. К концу учебного года я всё-таки усмирил эту "банду". Нет, они не стали "паиньками" и отличниками, но и "атаманские разгулы" прекратились. Учителя не верили в то, но это случилось. Я установил строжайший контроль над ними, записал учеников в массу кружков, сидел практически на всех их уроках, когда у меня не было своих, и каждое воскресенье таскал их с собой в лес, опустошая при этом многолетние запасы моей мамы в подвале.
Огромнейшую помощь во всём я получал от Ивана. Он обладал таким авторитетом в классе, что мне оставалось только завидовать ему. Мы с ним за этот год стали друзьями. Он доверял мне, видя, что "своих" я "не закладываю" ни директору, ни родителям, а всё стараюсь решить сам на основе доверия и ответственности за данные обещания. Он обладал феноменальной памятью, которая позволяла ему, выслушав объяснение учителя, не открывать лишний раз учебники, потому он и учился на твёрдые четвёрки, хотя возможности свои не реализовывал и на 50%. Но иногда и ему "шлея под хвост попадала", и тогда он вытворял такое, что все хулиганские выходки остальных по сравнению с его делами воспринимались как невинные шалости.
Однажды ко мне во время урока примчалась учительница по рисованию с вытаращенными глазами, не способная вымолвить ни слова. Она показывала "моим" фильм о творчестве художников-передвижников и случайно в темноте обнаружила, что две из моих юных проституток смачно отсасывают огромный хуй Ивана прямо в зале в последнем ряду. Вот женщина - размерчик-то она узрела даже в темноте!
Когда, наконец, наступил май, я вздохнул с облегчением, в надежде на то, что найду за лето работу по специальности. Ваня, уловив мой настрой, сказал:
- Не бросайте нас, мы без Вас пропадём, - и посмотрел на меня таким влюблённым взглядом, что я ещё долго от этого ходил с улыбкой до ушей.
20 августа я вышел на работу в школу, а через три дня вся моя "банда" во главе с Ваней, загоревшая, отдохнувшая и повзрослевшая, радостно встречала меня у школы, пришли даже те трое оболтусов, что уже поступили в ПТУ. Они старались сделать мне приятное и выполняли все мои поручения: получали учебники, мыли класс, перетаскивали мебель.
С 1 сентября началась учёба, и класс как подменили - учителя не могли им нарадоваться. Я не стал обольщаться этой идиллией и на всякий случай восстановил ту систему, которая сложилась у нас в предыдущем году. В результате мои ученики были так заняты, что времени на безобразия у "вольных запорожских казаков" не оставалось... Но это мне только казалось.
Через неделю пропал Ваня, и на четвёртый день его отсутствия в школе я пошёл к нему домой. Двери были закрыты. У бабушек-соседок я узнал, что родители "подарили" парню полную самостоятельность, отказываясь кормить его и одевать, мотивировав это тем, что якобы он уже взрослый. Холодильник поставили в свою комнату, а в двери вставили замки. А у него старые штаны порвались, и ходить ему в школу не в чем. Вот он и "заколачивает" теперь где-то на новые...
Прождав до вечера, я встретился с родителями Ивана. Но оказалось, что мы были "жителями разных планет" и не понимали друг друга. Привлекать к этому милицию - значит предать Ваню, а друзей не закладывают, даже во благо. Я отстал от этих уродов и, вернувшись к скамейке у подъезда, снова сел на неё.
В темноте "глыбой уставшей и побитой собаки" нарисовалась фигура младшего Соколова. Я его окликнул, и мы о многом с ним проговорили. Продолжили разговор у меня дома, куда я его забрал, чтобы покормить парня. Да, разговор был не из лёгких, в Иване было столько гордости, что его уговорил принять от меня денежную помощь, только надавив на то, что друзьям не отказывают, или он врал мне о том, "какой я для него главный и самый любимый друг"? Тут он потупился и согласился.
На следующий день, изрядно подчистив мою сберкнижку, мы пошли в магазин. Нужно было выбрать не только костюм, туфли, тёплую куртку, но и ботинки. У парня всё было нестандартным, он был слишком высоким и крупным для конкретного роста, поэтому нам пришлось повозиться, поскольку пиджак был от одного размера, а брюки от другого. Мы специально поехали в магазин при фабрике, так как там всё было гораздо дешевле, чем в обычном магазине, и ещё там был уценённый отдел, где продавались вещи с небольшим, незначительным браком. Вот там-то мы и отоварились, купив ещё на наши деньги пару рубашек, трусы с майками, носки и даже один свитер.
Мне пришлось активно помогать Ивану всё это примеривать. Застёгивая молнию на очередных брюках, я невольно опёрся на его пах. Там мгновенно полыхнуло, его хуй встал, и я понял, что училка по рисованию не ошиблась, аппарат действительно был большим, а ведь по возрасту Ваня ещё пацан! Пришлось на время прекратить все примерки, и мы пошли перекусить в ближайшее кафе, должно было пройти время, чтобы ОН опал, иначе вообще никакие штаны на такой мощный стояк не налезали. В дальнейшей примерке я хоть и участвовал, но близко к паху парнишки руки не подносил.
Деньги у нас ещё остались на то, чтобы купить продукты. Я договорился с бабушкой-соседкой по площадке, и она выделила Ивану полочку в своём холодильнике.
шли, я испридумывался, как затащить этого "упрямого осла" днём в школьную столовую, чтобы накормить его. Он дошёл до того, что штаны висели на нём, как на вешалке, а попка просто исчезла. А она мне шибко нравилась, чтобы просто так к этому привыкнуть. И я опять применил "тяжёлую артиллерию", убедив парня в том, что "он предаёт меня, что мне так важно с ним, моим лучшим другом и помощником, продумать тактику и стратегию "обуздания диких мустангов своего класса", а он мне мешает, поскольку для этого есть время только в течение обеда. И при этом он что, предлагает, чтобы я трескал, а он в это время сидел рядом? Разве это по-дружески?"
В силу своего старшинства я опять победил, понимая, что это ненадолго. Пришлось привлекать - под большое обещание оставить всё в тайне - родительский комитет. Председатель - Мария Ивановна, заведующая почтой, взяла Соколова на утренний разнос газет, а это аж в 5 часов утра; а Светлана Владимировна, начальник ЖЭКа, на уборку подъезда вечером в одном из домов. Вместе набиралось 100 рублей, и на них можно было жить. Я помогал парню убирать подъезд, а потом волок его домой, чтобы всеми правдами и неправдами накормить. Он уже не так сопротивлялся и ворчал при этом. Приходя, мы вначале (каждый по отдельности) принимали душ. Через некоторое время я начал замечать, что Ваня находил кучу поводов для того, чтобы, когда я мылся, заходить в ванну и пялиться на моё голое тело, и всегда оставлял широкую щель, когда мылся сам. А уж если он видел, что я случайно при этом бросаю взгляд на него, то демонстрировал мне свой хуй или попку, которая вновь, в связи с нормальным питанием, приняла свою округлость.
Так прошёл этот учебный год. Летом мы первый раз отправились в большой недельный поход на Рузское "море". Причём в последний день перед походом нас чуть не завернули, поскольку заболел физрук, который должен был быть вторым руководителем мероприятия. И если бы не бывший секретарь райкома партии, дедушка одного из моих учеников, который уговорил директрису, пообещав ей, что поедет с нами, всё бы сорвалось. Дед прожил с нами сутки и смылся домой.
Ваня, на правах командира группы, спал со мной в одной палатке. Каждый вечер он тщательно закрывал вход в неё и, обняв меня, укладывался спать. Всякие попытки возражения с моей стороны он просто игнорировал или с упрямством утверждал, что ему холодно. Среди ночи, взгромоздив на меня то руки, то ноги, он притирался своим большим телом к моему, и я чувствовал его крупный стояк. Для меня эти ночи были бессонными, хорошо, что у меня была возможность отсыпаться днём. Я боролся с искушением. Волна желания и похоти захлёстывала меня, и я еле сдерживался, ведь я уже давно любил этого чудушку и боготворил каждый его поступок, но я считал недопустимым ебаться там, где работаешь, да ещё и со своим учеником. Что мне было делать? Я всерьёз задумывался над тем, чтобы уйти из школы.
А Соколов не грузил себя, он давно не обращал внимание на своих родителей, видя в них только соседей по коммунальной квартире. Что-что, а предательство он не прощал никогда и никому, тем более что благодаря моим стараниям и помощи тёток из родительского комитета он имел ту малую сумму, которая позволяла ему жить самостоятельно.
Меня он боготворил, я часто ловил на себе его влюблённый взгляд "преданного пса". Однажды я услышал, как он разбирается с одним из самых неуправляемых парней класса. Он месил его своими "кувалдами" и жёстко при этом нашёптывал:
- Ещё раз из-за тебя, ублюдка, достанется Барсу (так они называли меня между собой), я тебя урою! Понял?!
Вмешиваться я не стал, тихо ушёл, а мой самый безбашенный ученик после такого "вливания" стал просто шёлковым.
Летом я Ваню не видел, так как по приглашению своего одноклассника Миши он уехал на юг, где подрабатывал на пляже спасателем. Вновь появился он 26 августа, ворвавшись, как ураган, в квартиру и в мою жизнь. За лето он ещё больше повзрослел, подрос, а загар у него был просто "африканским".
Он сразу понёсся в ванну, вопя, что голоден и может съесть слона. Я готовил на кухне, когда услышал очередной его вопль. Назвав меня сокращённо по имени и отчеству, Соколов попросил потереть ему спину. Я вначале хотел отказаться, сославшись на занятость из-за приготовления пищи, но потом не устоял перед искушением посмотреть на него голенького.
Самозабвенно и нежно я мыл его тело. Наверное, это больше походило на ласки, что по-научному называются петтингом, чем на всё остальное, но у меня не было сил на то, чтобы остановиться. Ваня довольно урчал и томно вздыхал. Когда я всё-таки пересилил себя и остановился, он развернулся ко мне всем корпусом. О, боги! На фоне его крепкого тела красовался такой же загорелый стоящий хуй - точнее, хуище! - на красной открытой головке которого бриллиантами сверкали капельки смазки.
Глаза парня горели похотью и желанием. Я с трудом отвёл от него свои, которые так же пылали страстью. Заведя руки за спину, осипшим шёпотом я вытолкнул из себя слова:
- Ты заканчивай, я жду на кухне.
Пулей вылетев за дверь, я еле справился со своим стояком, разложив хуй по всей длине шорт. Ну не мог я забыть о том, что он мой ученик, хотя до боли в висках хотел его!
Ужин прошёл в тишине и недосказанности. Сразу же после этого Ваня, грустный, печальный, уехал домой. Я материл себя последними словами, долго не мог уснуть, потом с остервенением "дрочил свой штык", кончив подряд три раза...
Выпускной класс - это напряжение и полная самоотдача учёбе. Поэтому 1 сентября я решил серьёзно поговорить с Соколовым и предложить ему бросить все работы. Во-первых, он изрядно заработал на юге. Во-вторых, он был обязан принять мою помощь. Иван выслушал с вниманием мои доводы и тихо спросил, глядя мне прямо в глаза, зачем я это делаю, почему готов помогать ему, напрягая себя дополнительным заработком. Я не мог соврать ему. На меня накатила усталость и злость, и из горла вырвалось признание:
- Почему, почему?! Я люблю тебя! И мне жизненно важно, чтобы ты с отличием окончил учёбу в этом году!
Потупив взор, он долго молчал, потом тихо произнёс:
- Хорошо! Я тебе это обещаю!
Проблем с классом у меня в этом году не было вообще. Ваня устроил всем такой прессинг, что ученики просто боялись его, а потом, видимо, втянулись в учебный процесс, да и осознание того, что это их последний год в школе, видимо, дошло до всех...
Отгремел выпускной вечер. Весь класс подкатил ко мне, доброму от исполненного долга и немного захмелевшему от шампанского. Выпускники просто вырвали из меня обещание через три-максимум пять дней съездить на Рузское "море", чтобы в последний раз всем побыть вместе.
В электричке, окружив меня, они вынесли вердикт: у меня неделя отпуска, они всё делают сами, а я вмешиваюсь только тогда, когда что-то начнёт угрожать их здоровью или жизни. Честно говоря, обалдев от сказанного, я всю неделю купался, загорал, ел и рано уходил спать. Они управлялись со всем сами. Я догадывался о том, что вечерами они не только поют под гитару, но и выпивают, а потом целуются и мацаются по кустам.
Ваня всем верховодил. Глубокой ночью он с осторожностью вползал в палатку и, облапав меня, засыпал. Мне было так приятно его тепло, что даже запах спиртного не мешал мне наслаждаться счастьем.
Так пролетела неделя. На вокзале, выйдя из электрички, мы все обнимались, девчонки даже пустили слезу. Просто все понимали, что мы расстаёмся, и неизвестно, когда встретимся вновь.
Дома, разобрав рюкзак, я собирался идти мыться, когда вдруг тревожно зазвонил дверной звонок. В комнату ввалился пьяненький Соколов. Отодвинув меня от двери и скинув обувь, он прошёл на кухню и поставил бутылку водки на стол.
- Представляешь, ЭТИ поменяли дома замки и слиняли куда-то. Барс, ну почему они так со мной?!
Обхватив голову руками, он сел на табуретку и тихо заплакал. Я обнял его за плечи и стал гладить по спине, прижавшись лицом к волосам. Нахлюпавшись носом и вытерев слёзы, он вдруг резко обхватил меня своими лапищами, прижался ко мне и выдохнул:
- Сегодня ты мой! Я сделаю всё, о чём мечтаю по ночам, когда неистово дрочу свой хуй на тебя. И не вздумай мне вякать о том, что я твой ученик. Я мужик, который жаждет ебаться с тобой! Ты же не каменный, а я так сильно тебя люблю!
Я ничего не сказал. Я просто был счастлив! Собрав на стол кое-какую снедь, мы выпили с ним всю бутылку водки. Встав на колени и обхватив мою голову руками, он с нежностью и взасос целовал мои губы, шею, постепенно раздевая меня и осыпая поцелуями всё моё тело. Он вёл себя со мной не как пацан или юноша, а как мужик, который знает, чего хочет от себя и от любовника.
Затем, взяв на руки, он понёс меня в ванну, где стал нежно мыть, залезая, как хозяин, в самые интимные мои места. Наклонившись надо мной и страстно поцеловав в губы, он попросил:
- Помой меня.
Я раздевал парня, осыпая каждую клеточку его тела нежными прикосновениями губ и языка. С трудом стянув с него плавки и увидев стоящий хуй, я не выдержал и заглотил его в рот. Меня не волновало, какого он размера и запаха, я столько лет этого ждал, что мною теперь двигало не сознание, а неистовое желание вкусить Ванин сок, дать ему всё, о чём он грезил долгие ночи. Я жаждал того, чтобы он стонал и кайфовал, заливая мою глотку горячей спермой.
Я пылал, мой мозг сконцентрировался на кончике моего языка. Сама природа гея руководила мной, и я доводил своей отточенной техникой любимого и дорогого человека до безумия. Его выгибало и корёжило, он стонал в голос и рычал:
- Глубже! Быстрей! А-а-а!
Сперма хлестала из него с напором, заполняя мой рот, глотку, выливаясь наружу, на моё лицо, грудь и даже капая на пол.
С последним подёргиванием его божественного орудия любви Иван почти рухнул на меня, опершись вытянутыми руками о стенку.
Ваню в ванну, нежными поглаживаниями я мыл его мужское и такое любимое мною тело. Мой хуй стоял, как никогда, лоснящаяся залупа стала бордовой от переизбытка притока крови. Мне и так с ним было хорошо, но когда он резко пододвинул меня на себя и со всего маху втянул мой орган в свой огромный рот, я заверещал - такого сладкого чувства я не испытывал уже давно. Парень трудился над ним самозабвенно, его прищуренные глаза выражали желание. Надавив на мою попку, Иван заставил вбивать мой каменный жезл в свой рот всё быстрее и быстрее, пока, заорав, я с мощными посылами не стал изливаться...
Обнявшись, мы просто лежали в ванной, пока не остыла вода. Не было слов, была немая благодарность и счастье, что мы есть друг у друга.
Добравшись до постели, мы уснули, по привычке положив свои тела друг на друга...
Трое суток мы неистово вбивали свои, всегда готовые, орудия любви в горячие и жадно сосущие рты. Утром четвёртого дня, сидя на кухне и поглощая еду, Ваня, поглаживая свой вставший хуй, спросил:
- А можно я тебя трахну? Ты не бойся, что в нём 22 сантиметра, я буду нежен и ласков. Ведь не могу же я тебе сделать больно, я лучше харакири сотворю!
Я только благодарно улыбнулся ему в ответ. Для своего Соколова я готов был сделать всё, лишь бы ему было хорошо!
Насытившись, мы пошли на наше лежбище, на наше ложе любви. Усадив меня на кровати в позу "лотоса", Иван включил музыку и стал танцевать. Это было нечто! Нет, это был не классический стриптиз геевских клубов, это было соблазнение, это было возбуждение себя и меня. Влюблёнными глазами я созерцал его тело. Мощный торс с ярко выраженными кубиками на животе, гордая посадка красивой головы, мускулистые руки, длинные ноги. При росте почти в 2 метра даже его 22 сантиметра вздыбленной плоти не казались гигантскими.
Музыка всё убыстряла движения тела. Иван умел великолепно двигаться, обладая природной гибкостью и великолепным чувством такта. А когда он начал вращать своей упругой и подтянутой попкой, напрягая мышцы, и совершать ебательные движения своим тазом, залупа обрела почти лиловый цвет с капельками сока в центре, и я потерял голову от желания. Меня пружиной рвануло вверх, и я, обхватив его шею руками и скрестив ноги на поясе, стал уцеловывать дорогое лицо. Слегка пододвинувшись, Ваня упёрся скользкой залупой в мои "райские врата". Нет, я не боялся боли, ведь мою "целку" сломали ещё в армии два дорогих мне человека с большими и толстыми хуями. Наоборот, я жаждал, желал ощущения наполненности внутри этим чудом природы. Слегка надавив вниз, Соколов стал напяливать моё расслабленное тело на свой хуй. Медленно, по миллиметру, он вползал в мою попочку, и сколько было в этом движении бережности и страсти! Стенки лона раздвигались под напором жезла, и моё сознание, затуманенное неземным кайфом, сконцентрировалось в нервных окончаниях внутри тела. Почувствовав ритмичные касания яиц, я начал священнодействовать: напрягать и расслаблять свои внутренние мышцы. Ваня взвыл, с его губ стали слетать слова:
- Ещё, ещё так!
Выждав несколько минут, он разложил меня на кровати, высоко задрав мои ноги, и стал наяривать. Его хуй ввинчивался в меня, лаская мужское сердце - простату. Трение о раздувавшуюся плоскость вводило меня в состояние нирваны. Я орал от напора парня и хотел одного: чтобы это было быстрее и глубже. Боги, как он ебал! Страстно, сильно, но с такой нежностью и бережностью, как будто я был хрустальным. Движения становились всё резче, я принимал своего любимого в себя с готовностью и счастьем. Вытащив свой хуй полностью, он мощным ударом вновь вбил его в попку, после чего, навалившись на меня, стал со стоном и урчанием расстреливать стенки мощными ударами струй спермы. Её было так много, что она стала вытекать и течь вниз, по ногам. С громким хлопком Иван вышел из меня и, устремившись к раскрытому бутону, стал ласкать его языком и слизывать всё, что не поместилось внутри. Затем, втянув мою плоть в рот, парень довёл меня до умопомрачительного состояния. Я изливался в него, меня выгибало, и хотелось, чтобы это не кончалось никогда...
Следующие трое суток мы ебались! Это происходило ночью и днём. Откуда только в Ване взялось столько сил, столько страсти и постоянного желания моей попки! Во всех наших соитиях было море нежности, и она наполняла наши тела и души. Всего было так много, что я растворялся в неожиданно свалившимся на меня счастье. Так бывает только от большой любви! Нас могла разъединить в эти незабываемые дни только смерть или необходимость.
И она, разлука, наступила, когда Ваня сообщил мне о том, что через три дня уезжает. Это стало для меня шоком. Оказывается, втайне даже от меня он написал заявление с просьбой принять его в военное училище в Челябинск и получил оттуда положительный ответ. Во мне всё застыло. Я не знал, как реагировать на эту новость.
Оставшиеся дни пролетели так быстро, что только на вокзале я понял, что моя жизнь кончилась. Не стесняясь людей, Ваня обцеловывал моё лицо, залитое слезами, которые лились не переставая. Вместе с уходящим вдаль поездом из меня по каплям уходило всё, чем я жил эти последние годы. Я взвыл раненым волком и, никого не видя, поплёлся домой.
Из школы я уволился, меня там больше ничто не держало и не грело. Как ни странно, но в сентябре я устроился на работу по своей специализации. Краски мира ушли из моей жизни, даже солнце стало серым. Чаще всего, тупо уставившись в окно, я плакал. За это время я излил из себя их все - за всю мою прошедшую и будущую жизнь. Даже письма, которые приходили от Ивана достаточно часто, не могли меня вернуть к прежней жизни. На автомате я просыпался, что-то ел, ходил на работу, возвращался домой и опять впадал в ступор. Ни друзья, ни родные не могли вернуть мне мою жизнерадостность и человеколюбие.
Новый год я встречал один, выключив свет и тихо, но упорно напиваясь в одиночку. Стол был уставлен закусками, которые наготовила мама, но еда меня уже давно не волновала. За эти месяцы я похудел, осунулся и постарел.
Длинный звонок в дверь вызвал у меня раздражение. "Кого это там принесло? - подумал я. - Никого не хочу видеть!" Но звонок трезвонил и трезвонил. Я широко распахнул дверь и глянул из темноты квартиры в плохо освещённый коридор. Перед моей дверью стоял сгорбленный мужик в форме, с шапкой, надвинутой на глаза и скрывающей лицо. Я молчал. Тут раздался глухой голос звонившего:
- А здесь проживает учитель школы № 000?
Я всё молчал. Вдруг фигура выпрямилась, шапка слетела с головы человека, и до боли знакомый голос с интонациями Карлсона произнёс фразу:
- Ну, я так не играю!
Если бы гром ударил с небес вместе с молнией, это не так шокировало бы меня, как вид моего любимого Соколова. Произошло чудо, и моя жизнь вновь расцвела яркими красками!
Он сграбастал меня в охапку и затащил в квартиру. Усадив на кухне, чертыхнулся и выскочил за дверь. Через минуту он ворвался ко мне уже с чемоданом и кучей свёртков. Он орал, целовал меня везде, куда попадали его губы, раздевался, разворачивал свёртки... Он был воплощением жизни!
Наконец, немного успокоившись и сев напротив меня за праздничный стол, Иван, подперев лицо руками, вымолвил:
- Как же я тебя люблю! Как же я по тебе скучал! Знаешь, я трижды чуть не сорвался из училища, ведь от тебя почти не приходили письма. И только одно меня удерживало от этого поступка и заставляло учиться - это то, что отличников отпускали на зимние каникулы. А ещё, если бы не ты, то стал бы я бандитом и сидел бы сейчас в тюрьме или лежал бы в могиле, ведь меня бросили в самый ответственный момент те, кто родил. Я стал человеком только благодаря тебе. Я - должник твой на всю оставшуюся жизнь! Ты хоть понимаешь, что сделал для меня?
Слушая его, я смеялся и плакал, а ещё любовался и гордился им.
Мы просидели до трёх часов ночи. Пили, ели и говорили, говорили...
В начале четвёртого Иван подошёл ко мне и, опустившись на колени, стал страстно целовать. Его язык буравил мой рот. Медленно, не отрываясь от наших губ, мы раздевали друг друга. Наши хуи просто окаменели от желания и неимоверно текли.
Взяв на руки, он отнёс меня в ванну и, отрегулировав воду, забрался ко мне. Удивительно, как же мы всё-таки в ней поместились! Улёгшись на бок "валетиком", мы с жадностью всосали в себя подёргивающуюся и вздыбленную плоть. Мы урчали, как два довольных кота, и то медленно, то быстро ласкали наши хуи, всасывая их до яиц. Фонтан спермы ударил нам в нёбо, и мы глотали и глотали этот неиссякаемый поток.
Отдышавшись и вновь завладев губами друг друга, мы продолжили ласкаться, нежась в тёплой воде.
- А у меня для тебя есть новогодний подарок, - сказал Ваня. - Сегодня ты исполнишь свою мечту - сломаешь мне "целку". Пошли в постель, я так хочу ебаться!
опять на руки, любимый отнёс меня на кровать, затем встал "раком", опершись на вытянутые ноги и руки.
- Ну, давай! - прошептал он.
Я лёгкими движениями стал гладить его спину. Попка парня топорщилась и при нажатии на её половинки пружинила. А когда он начинал сжимать мышцы, я балдел. Её шелковистость и упругость заводила меня. Раздвинув половинки обеими руками, я увидел тёмную точечку в обрамлении светлых волос. Поласкав пальцем, я прильнул к ней губами и стал круговыми движениями языка водить по ней и вокруг неё. Свернув язык трубочкой, я стал им буравить её, постепенно вдавливая его в эти так желанные для меня многие годы врата наслаждения.
Ваня удивительно мог справляться со своим телом: он мог как напрягать, так и расслаблять его. Мой язычок всё глубже и глубже проникал внутрь сладкой пещерки, она пульсировала под моим напором. Мой дорогой человек урчал от удовольствия и шептал:
- Да! Вот так! Ещё! Как классно!
Потом, вывернув голову, он умоляюще попросил:
- Барс, дай я тебя трахну. Не могу, яйца ломит и хуй свербит!
Я не возражал, понимая, что ему, видимо, надо было оттянуть минуту моего вторжения в его тело, хотя Ваня всё уже для себя решил. Я его прекрасно понимал, ведь мне самому потребовался год интенсивной ебли и сосания с дорогими мне парнями в армии, пока я решился подарить им право сломать мою "целку".
Повернувшись к моему курсанту, я разрешил ему действовать, сказав:
- Давай, вломи мне по полной программе своим красавчиком, я выстрадал эту минуту!
Приставив все свои 22 сантиметра к дырочке, он залупой, скользкой от бурно вытекающих из неё соков, медленно стал раздвигать моё колечко. Я, недолго думая, сам, резко подавшись назад, загнал ствол в себя почти наполовину. У Вани "сорвало крышу", и он вогнал в меня всё остальное, а затем со скоростью швейной машинки начал долбить меня, при этом не забывая так вводить хуй, что его залупа буравила мою простату.
Я взвыл от кайфа! Какое это счастье - ебаться с тем, кого любишь и боготворишь! Я подмахивал парню, приподняв бёдра, словно умоляя: глубже, глубже...
Соколов наращивал темп движений, всё жёстче погружаясь в мягкую, жаркую, обволакивающую глубину моего тела. Мы оба проваливались в омут любви, в бездну желания! Я кусал губы, хрипел, мял в кулаках простыню, извивался так, что Ване пришлось навалиться на меня, работая только тазом. Его член, казалось, сейчас взорвётся, настолько он раздулся.
Вдруг парень резко, с хлопком, вышел из моего тела, перевернул меня на спину и застыл так, касаясь залупой моих губ.
- Не хочу быстро кончить, я так мечтал об этом целых шесть месяцев! - промурлыкал он.
Головка его елдища стала тёмно-розовой, венки на нём пульсировали, из отверстия лился сок тонкой струйкой, а я, как извращенец, наблюдал за этим действом, пока, выгнувшись, одним махом не заглотил этот орган и, пропустив раздувшуюся залупу в глотку, не начал сосать ствол.
Через несколько минут Иван опять вошёл в меня, высоко задрав мне ноги. Глаза его, как два омута, светились любовью и нежностью, а сам он вновь был весь там, в дырочке. Он наслаждался и то входил прямо, пробивая её насквозь, то шевелил бёдрами, издавая при этом сладкие стоны, то направлял головку прямо вверх, выжимая из глаз слёзы неги.
Сколько это могло продолжаться - не знаю, но вот я ощутил мгновенную судорогу, сковавшую все мышцы его таза, и Ваня стал выплёскивать из себя всё, что было накоплено им за последние полгода...
Минут тридцать мы просто провалялись на кровати, бездумно рассматривая потолок, а потом я, приподнявшись и взглянув на своё чудо, спросил:
- А можно, я тебя поласкаю?
Моё первоначальное желание познать его сладкую попку не улетучилось, оно только нарастало с каждой минутой. Да и чего тянуть? Ведь он уже озвучил своё решение подарить мне в этот Новый год себя. Я должен был сделать для него ЭТО незабываемым!
Наклонившись над его телом, я стал священнодействовать. Мои губы, язык, нёбо и даже гортань стали единым целым - мужским влагалищем, которое вбирало в себя его хуй. Я старался изменить даже манеру этого процесса, чтобы в очередной раз поднять моего парня на пик наслаждения. Какие-то звуки стали вылетать из глубины тела Ванечки. Мои горячие, обжигающее прикосновения губ, ласкающих яички, нежное воркование над членом перед погружением его в горло, шустрые пальчики, щекочущие волосы и спускающиеся ниже, к "вратам рая", - всё это привело к тому, что тёмное лоно Ивана начало пульсировать под моими ласками. Даже крем я согрел в руке своим дыханием, чтобы парень не почувствовал дискомфорт от холодного прикосновения к нему.
Мои пальцы бережно, но настойчиво разминали дырочку, проникали внутрь тела, и, видимо, моему Соколову всё это было действительно приятно, так как он блаженно урчал. Левой рукой я обхватил его вздыбившийся жезл и, надвинув рот на залупу, стал ласково массировать язычком уздечку. Пальцы правой моей руки находились внутри, причём два из них бережно растягивали вход, а третий пальпировал простату Ивана. Я то водил по ней увлажнённой подушечкой, то надавливал на неё, отчего тело моего любимого стало выгибаться дугой.
Я не стал медлить и, по-прежнему лаская его залупу и не вынимая руку, приблизился к растянутому входу. Мои 16 сантиметров торчали, как железный лом. Медленно я заменил пальцы в расслабленном очке головкой своего хуя. Мой желанный начал двигаться мне навстречу, впуская в себя всё больше и больше этого удовольствия. Я ощутил распалённой залупой прикосновение к горячим стенкам, и направил её так, чтобы она ласкала простату парня, которая так разбухла, что я с трудом протиснулся дальше, сдерживая своё желание резко загнать член в любимого по самые яйца. Я давно знал, что кроме простаты в кишечнике находятся такие точки, которые тоже нужно поласкать, и я сконцентрировал всего себя на этом процессе, взмокнув от желания добиться незабываемых ощущений для моего дорогого человека. Чтобы не возникло даже намёка на боль, я страстно сосал головку, иногда даже прикусывая её.
Мои старания принесли ожидаемый результат: уже через пять минут я довёл Ваню до такого состояния, что он просто выл подо мной. Ноги мои дрожали, возбуждение было таким, что мне казалось, что я кончу сию же секунду.
Войдя в парня полностью, я, не прерывая ласку залупы, дал ему время привыкнуть к тому, что я уже там. Бог мой, как же внутри него было тесно, как приятно слизистая обхватывала все выпуклости моего инструмента любви! Затем, высоко задрав длинные ноги любимого и широко разведя их в стороны, чтобы максимально расширить вход сорванной "целки", я стал входить в Ваню и выходить из него на всю длину члена. Мои движения приносили парню, видимо, всё больше удовольствия и истомы, заставляя его выгибаться, задыхаться, желать глубже ощутить "вспахивание целины".
Я убыстрял скорость проникновения, не забывая чуть-чуть менять направление движения и угол вхождения, чтобы то жёстко, то ласково буравить простату Вани. Его хуище моталось по кругу, залупа стала бордовой, он выгнулся и заревел рыком сибирского медведя. Сперма полетела из него, заливая парню лицо, грудь, живот. Внутри тела всё свело невиданным спазмом, отчего мой хуй стал низвергаться "ниагарским водопадом"...
Не хотелось двигаться, не хотелось говорить, наступило полное единение со своим "Я". Кайф! Благодать! Счастье!
С трудом пересилив себя, спустя некоторое время я стал выползать из развороченного лона. Дырка пульсировала и не хотела закрываться. Я приник к ней губами и стал, едва касаясь, ласкать её язычком, вытягивая оттуда редкие капельки моей спермы, основная масса которой впиталась стенками, как губкой. Опустив ноги, я стал слизывать его сок с лица, груди, живота парня. Ванечка прижал меня к себе и выдохнул:
- Как классно! Я думал, что будет страшная боль, а тут такое благостное ощущение. Как ты ЭТО сделал? А научишь меня так же ебаться? Ведь ты подо мной ещё ни разу не кончил без рук!
- Научу.
У меня не было сил говорить, двигаться. Я растворился в неге, и сон мгновенно свалил меня на грудь любимого.
Утром я проснулся от жёсткого траха. Меня ебали! Как же это было приятно!
Только через два дня ласк, сосания и ебли мы решили выйти в город. О доме Ваня и не вспоминал. Мы ходили в театр, на концерты, но чаще просто гуляли где-нибудь, и я рассказывал ему всё, что знал об истории нашего города. Иногда Ваня заманивал меня то в подворотню, то в подъезд, и там мы целовались. Распалив себя, мы затем летели домой и вновь ебались и сосались!
Десять дней пролетели, как миг. Я опять провожал Ваню на вокзале, но на этот раз у меня не было ощущения безысходности и горя, ведь я знал, что через месяц прилечу к нему в Челябинск, сниму там квартиру, и все наши безумства повторятся...
Все годы Ваниной учёбы я летал к нему раз в месяц. Три общих дня становились для нас сказкой. Но всё равно мы скучали друг по другу и жаждали следующей встречи. Каждое лето мы уезжали на юг, к моим дальним родственникам, и все дни и ночи не могли насладиться друг другом.
Мы не ссорились, понимая с полуслова другого. Нами двигали любовь, уважение, страсть. За все эти годы у меня не возникало даже желания завести какую-нибудь интрижку на стороне. Сам не терплю предательства, а уж Ваня тем более.
После распределения Ваня уехал служить в гарнизон. Сейчас у него семья, старший сын не только мой тёзка, но и крестник. Но раз в год мы вырываем из своей загруженной обязанностями жизни десять дней, чтобы одарить себя и любимого настоящим счастьем!