Дома я взялся писать два имейла: один для Мириам, другой для Ани. Потом свернул это бесполезное занятие и перешёл к составлению одного общего письма. Долго мучался с фразами, возился с приветствием, сомневался, стоит ли втягивать Родни в это запоздалое извинение. Наконец, плюнул и написал, как есть:
«Аня, Мириам! Простите, что так получилось. Я хотел рассказать, но не успел. Я вас очень люблю. Витя»
Нажал «Отправить» и с замиранием сердца сел ожидать ответа. Было два часа ночи, но мне почему-то казалось, что ответить они должны немедленно. Прошёл час, надежды на благополучный исход таяли на глазах.
«Они, конечно же, прочитали, но посчитали лишним отвечать,» — с отчаянием думал я.
«Они просто вычеркнули меня из своей жизни», — пришёл я к выводу перед сном.
На следующий день была суббота — выходной перед оргазм-шоу. Я проверял почту каждые пятнадцать минут. Надежда сменялась отчаянием, иногда я заставлял себя пропустить проверку, чтобы через десять минут кинуться к компьютеру и начать проверять всё подряд, включая спам. Ближе к вечеру я успокоился и даже выключил компьютер. По телевизору шёл «КВН», Картункова переоделась в мужика, изменяющего любовнице с женой. Она жгла не по-детски, а мне было не смешно. Я представил себя женщиной, как я доверяюсь мужчине, как он пользуется мною и параллельно трахается с другими такими же дурочками.
Неожиданно раздался звонок. Это была Вика — девушка, с которой я иногда встречался:
— Знаешь, Витя, — словно извиняясь, начала она. — Ты, наверное, и сам заметил, что отношения у нас разладились в последнее время. Ты только, пожалуйста, не обижайся. Понимаешь, мне нравится один мужчина, и я ничего не могу с собой поделать. Понимаешь? Мне кажется, я люблю его, — она взволнованно дышала в трубку, ожидая моей реакции. — И тебя я тоже люблю, но больше как друга, понимаешь?
— Понимаю.
— Давай останемся друзьями? Ты только не пропадай, звони. Слышишь?
Я вежливо раскланялся и повесил трубку. Никто никому звонить, конечно, не собирался. Всё было кончено и с Викой тоже. Теперь я остался один.
«Всё плохое, что могло случиться, уже случилось, пора с чистого листа», — уныло подумал я.
Словно услышав мои мысли, кто-то сверху распорядился иначе. Опять раздался звонок:
— Витя, можешь подъехать? Нужно поговорить, — голос Родни звучал устало и безапелляционно.
— Конечно, — я тут же подскочил и помчался на встречу.
***
Мы сошлись на нейтральной территории — в ресторане. Родни сразу перешёл к делу:
— Ты хоть представляешь, сколько я денег из-за тебя потерял? Или, ты думаешь, я не знаю, чем ты с Мириам занимался?
Он притворялся. Не мог же этот барсук признать, что девочки выбрали меня, а не его.
— Она не кончала, — промямлил я в ответ.
— Не кончала? — он перешёл к зловещему шёпоту и стал похож на скунса, готового вот-вот выпустить вонючую струю. — Она не кончала во время шоу, потому что ты ей запрещал, урод.
— Ничего я ей не запрещал, — обиженно промычал я в ответ, понимая безвыходность ситуации. — Она сама предложила...
— Да мне пох, чем вы там занимались, — раздражённо перебил Родни. — Значит так, слушай сюда. Если не хочешь, чтобы завтра твои фотки с членом во рту разлетелись по Рунету, ты должен возместить мне расходы. Двадцать тысяч евро.
Я вылупил на него глаза, как на сумасшедшего. Таких денег у меня отродясь не водилось.
— К-как?
— Андреа хочет тебя, — тон Родни сменился на деловой. — Сказал, что ты хороший актёр. Поедешь в Италию на месяц. Вот контракт, хочешь — подписывай, не хочешь — завтра же твои родители обо всём узнают.
— А что, так не узнают? — растерянно пробормотал я.
Родни хитро прищурился, прежде чем ответить с налётом пафоса в голосе:
— Даю тебе честное-пречестное слово: как только отработаешь деньги, можешь валить на все четыре стороны.
Я сидел ошарашенный новой перспективой съёмок в порно, стремительно прокручивая в голове возможные варианты. Личных сбережений у меня не осталось, в последнее время я жил на широкую ногу.
— Родни, я не хочу сниматься в порно, чтоб меня потом на улице узнавали, — хныкая, проблеял я. Это была уже даже не просьба, а мольба.
Он опять прищурился с хитрецой на губах:
— А ты не волнуйся, Витёк. Никто тебя не узнает. Фильм «Зорро» называется, слышал про такой?
***
Первые часы после встречи я всё порывался пойти в милицию.
«Наверняка, есть статья, запрещающая шантаж», — думал я.
Но каждый раз, взвешивая мои детские доводы, против его связей, параноидальной предусмотрительности, позволявшей ему оставаться безнаказанным все эти годы, я приходил к неутешительному выводу, что ничего у меня не получится и я только сделаю хуже. Кроме того, честное слово Родни чего-то да стоило. Сложно представить себе человека, который в лепёшку разобьётся, чтобы вернуть долг. Из всех моих знакомых только Родни помнил про пять рублей, одолжённые накануне в ресторане. Только он, выдавая зарплату и премиальные, использовал купюры, удобные мне, а не ему. Родни любил деньги, уважал их, можно сказать, он их боготворил. Поэтому, когда он завёл эту тему про долг и подкрепил ультиматум честным словом, я почему-то сразу поверил, что он оставит меня в покое, как только я отдам ему долг, и наоборот — сделает из меня посмешище, если я останусь ему должным.
На следующий день я подписал соглашение и тут же поехал в «Краун Плаза», чтобы встретиться с Андреа. По контракту весь следующий месяц я буду занят в съёмках фильма.
Мириам с Аней не отвечали, с каждым днём я всё больше утверждался в мысли, что совершил ужаснейшую непростительную ошибку. Это чувство вины, испепеляющее изнутри, выворачивало наизнанку, как поросли бамбука, прорастало сквозь меня. Я перестал отдавать себе отчёт в том, что происходит, что это происходит со мной, да и происходит ли вообще. Любовь, всё это время заполнявшая меня целиком, неожиданно проснулась, закипела раскалённой обжигающей лавой, перелилась через край и полностью вытекла, оставив сосуд пустым. Моя вера в счастье пошатнулась, и я снова превратился в беспомощного кафка-таракана, неудачника-дрочера, того самого мальчика на побегушках из операторской, который возомнил себя богом, мечтал о прекрасной жизни, но в итоге получил по заслугам. Я ненавидел себя, первое время сопротивлялся. «Всё ещё может поменяться», — успокаивал я совесть. Но этот огонёк оптимизма становился всё меньше, пока окончательно не погас.
Все люди, впадающие в депрессию, делают это по-разному: одни начинают пить, у других пропадает аппетит, третьи причиняет себе или окружающим боль, как это делала Мириам. Мне хотелось убежать, вырваться из когтей всепоглощающей пелены забвения. Но тогда я ещё не знал, что от депрессии нельзя убежать, что она живёт в голове, а не вокруг нас, что это не мир поменялся, а я поменялся.
Моё тело продолжало функционировать. Разум зациклился на неразрешимых задачах и не хотел отпускать. Эмоции и чувства омертвели, остались только рефлексы.
Человек жил: вставал каждое утро, завтракал, чистил зубы, валялся в постели или бесцельно гулял по улице, но ни с кем не общался. В назначенный день он собрал чемодан, сел на такси и отправился в аэропорт. Никому не было до него дела. Родители и знакомые с безразличием восприняли его сообщение о том, что весь последующий месяц он будет находиться в командировке в Италии.
«Будет лучше, если самолёт разобьётся», — со злорадством думал он, вздрагивая при каждом встряхивании во время взлёта.
Его уже не волновала перспектива сниматься в итальянском порно, наоборот, ему хотелось окунуться в эту грязь, увязнуть в ней по уши, захлебнуться в жиже.
Рим странным образом напомнил ему Минск. Сталинский ампир родного города плавно перетёк в пышное великолепие столицы древнего мира. Римляне точно так ...