Подкатегория: групповой секс
Из цикла "Житейские Истории. Запретная Любовь"
Любимому завучу посвящается
Очнулся я в больничной палате. Рука и нога были загипсованы, грудь тоже сковывал гипсовый корсет, в голове мутилось. Что со мной? Почему я здесь? Медленно я оглядел палату - спросить не у кого: здесь только моя одинокая койка. Из раскрытого окна падал яркий дневной свет, и ветерок приятно поддувал в палату, донося свежесть и запахи цветущих деревьев - на дворе весна! Шевелиться было тяжко: сразу нудно возникала тупая боль в боку, и нога на растяжке не давала слезть с кровати. Я начал усиленно вспоминать, что же произошло? Да, да, теперь я вспоминаю... Это всё она, точнее, из-за неё...
Сказать, что я был влюблён в неё с первого взгляда, такого не припомню. Но со временем я её тайно и страстно полюбил. Именно страстно, жгуче! Однако на какую взаимность мог я рассчитывать тогда? Ведь то событие произошло, когда мне только исполнилось восемнадцать лет! А ей тогда было уже около сорока. Но событию тому, решающему и судьбоносному предшествовал ещё один нелепый случай. Вот с того-то случая и стали восстанавливаться в больнице воспоминания мои...
Вы можете быть уверены, что в современных школах (а также ПТУ, техникумах) никто из пацанов не курит? Думаю, вряд ли... Это явление как существовало раньше, так существует и теперь, - просто напасть какая-то! Но в советское время курение учеников преподавателями пресекалось намного строже. Однако втайне от учителей упрямые школьники находили возможность подымить за углом школы, в школьных туалетах, в каких угодно других укромных местах. В сибирском профтехучилище, в котором довелось учиться мне, активно боролась с такими нарушениями дисциплины наш завуч - Лидия Васильевна Домбровская (среди учеников просто "Домбра"). Она была настолько ярым ненавистником никотина, что её, больше чем кого-либо из "училок", панически боялись все учащиеся-курильщики. Лидия Васильевна не стеснялась и вылавливала нарушителей где угодно и всегда в самый неожиданный для них момент, когда, казалось бы, её в принципе рядом быть не должно!
Наша завуч была женщиной видной: невысокого роста, дородная и очень светлая - натуральная голубоглазая блондинка. Я не припомню, чтобы она когда-нибудь была накрашена. Вполне возможно, что она лишь на работе не пользовалась косметикой (макияжем). Но я её всегда видел именно такой - простой и по-своему яркой этим. Светлые бровки и ресницы делали облик завуча добродушным и наивным. И в этом была особая привлекательность, которую я очень ценил. Я невольно сравнивал её глаза с глазами поросёночка, и такое сравнение мне нравилось, поскольку ассоциации душевной чистоты и природной непосредственности грели мне душу. Но нет, далеко не простой была наша завуч - умный руководитель, с твёрдым характером, темпераментная, умеющая себя преподнести, в общем, личность яркая и довольно сильная. Потому её поросячье-розовощёкая внешняя простота никак не укладывалась в моей голове с истинной сутью жёсткого руководителя, даже диктатора в юбке, коим она и была в нашем ПТУ уже полтора десятка лет.
Ещё я помню, как меня особо привлекала и впечатляла её высокая, объёмная грудь. Тогда мне было невдомёк, что бюст такой упругости может держаться исключительно при помощи бюстгальтера. Однако мне казалось, что каждый раз я вижу естественное состояние её неповторимой груди, и потому налитые формы объёмного тела, аппетитно обтянутые платьем, впечатляли не только меня, а и многих парнишек в училище. Необъятный бюст завуча, соблазнительно торчащий остриями своими вперёд и чуть вверх, всякий раз очаровывал, завораживал, лишал покоя... А её круглый объёмный живот! Милый, возбуждающий интерес парнишки живот-арбузик! Домбра всегда выглядела будто слегка беременной. Оттого в мыслях своих тайных я нет-нет, да и строил умопомрачительные образы, как могла бы она выглядеть вовсе обнажённой, как могла бы она быть, в общем... ну, со мной! Впрочем, заглядывался я тогда не только на неё, а и на всех дородных женщин, попадающихся на глаза. Мне казалось в ту пору, что полнота женщину очень красит, делает соблазнительной. Конечно, я не влюблялся в совсем уж жирных тёток, но налитые соки, умеренная полнота женских форм со временем всё чаще привлекала моё тайное внимание, разжигая юношеское воображение. А завуч наша оказалась просто эталоном женской красоты в моих глазах. Да-а... тогда я ещё не знал, что всерьёз заболел её харизмой и телесным великолепием, что привлекательный образ её уже совершал в подсознании моём непоправимые изменения.
Как-то в ПТУ-шном туалете, когда я уже собирался выходить оттуда, я увидел, как Лидия Васильевна вдруг нагрянула прямо в наше отделение! Я оторопел, заворожённо глядя на неё. Думаю, оторопели и все ученики, уже хотя бы потому, что некоторые из них только что тихонько покуривали. Дым в туалете стоял коромыслом, а меня, если честно, мутило от никотина, поскольку я был некурящим парнем и не понимал странного пристрастия ровесников к этой привычке. Кому всё это нужно - сознательно травить себя, окружающих, создавать серьёзные проблемы со здоровьем в будущем, и всё ради чего? Красиво, эффектно? А по-моему - просто глупо...
- Это что здесь происходит?! - грозно выкрикнула завуч, и пацаны тут же опрометью кинулись врассыпную.
Кто-то, спешно выбросив папиросу, делал вид, что он тут ни при чём, кто-то ещё пытался незаметно спрятать улику, но, в общем, паника в туалете поднялась ещё та! Однако нашу всевидящую Домбру было невозможно просто так вот обмануть.
Впрочем, тогда поразило меня совсем не это. Что уж там, курение - обычное здесь дело! Но вот то, что я вдруг случайно заметил, повергло меня в столбняк и зрелище это до сих пор в памяти моей осталось одним из самых ярких. Возможно, именно оно и повлияло на меня в ту пору и сокрушительно отразилось на сексуальности...
Лидия Васильевна выкрикивала что-то обличающее, сильно и хлёстко отчитывая сорванцов. Что именно кричала, уже не припомню, поскольку взгляд мой случайно остановился на одном из учеников из параллельной с нашей учебной группы. Это был Пилевский Денис - по прозвищу "Пиля". Он тоже, как и завуч, был светленький и такой же толстячок, но, в отличие от неё, курил по-чёрному. Дурачок: поговаривали, что кто-то соврал ему, будто от курева можно похудеть, вот и смолил парняга одну папиросу за другой, но каким был румяным колобком, таким и оставался.
Так вот, этот Пиля как раз стоял тогда перед писсуаром, и завуч застала его в интересном положении. Папиросу он, понятно, успел куда-то сбросить, но при виде Домбры почему-то не сильно растерялся, а начал осторожно расстёгивать свою ширинку - я это точно, воочию увидел! Пиля заинтересованно посматривал на завуча и тихонько расстёгивал одну пуговичку за другой, но Домбра, похоже, этого пока не замечала, увлечённая своей грозной тирадой о вреде курения и жестокого наказания с вызовом родителей на педсовет. А перед моим взором оказались как раз она и этот Пиля - они оба, как на ладони!
Наверное, тогда никто, кроме меня, и не заметил некоей странности, но я-то отчётливо видел, как Денис уже полностью расстегнул ширинку, робко перебирая в ней пальцами, и... раскрыл, наконец, её совсем. Игривым взглядом голубых глаз он посматривал на завуча и с опасливой украдкой чуть по сторонам, дабы не увидел кто посторонний. Пиля явно хотел быть виден "таким" только ей одной! Вот оно что-о-о!
Он тихонько запустил ладонь себе под резинку трусов и начал высвобождать оттуда свой юношеский пестик. Но как при этом Пиля поглядывал на завуча - это надо было видеть! Его ласковый маслянистый взгляд говорил слишком о многом, и это стало понятным даже мне тогда! А она никак не примечала особого к ней внимания какого-то парнишки, увлечённая разносом прокуренных недоумков! Пиля тем временем аккуратно, двумя пальцами взял свой кончик и открыл нежно-розовую головку, по которой уже клейко расплывалась и тянулась, поблёскивая, первая капля. Он совсем сдурел, что ли?! Что он вытворяет?! Да, конечно, он делал вид, что собирается мочиться, и умело этим пользовался. Вот ведь! И уж явно он хотел продемонстрировать Домбре то, что мне бы и голову не пришло тогда. Но если б на этом всё и завершилось - так нет же!
Тут я увидел, что взгляд завуча случайно скользнул и в сторону Пили. Взор её ошарашено опускался ниже, ниже... тормозился и совсем уж остановился там, где вовсю и ярко расцветало совершенство отроческого стержня в бесстыдных пальцах простого советского студента! На какие-то мгновения взгляд завуча удивлённо застыл там, внизу. Эти считанные мгновения протянулись для меня как вечность - вечность какого-то сладкого безумия, от которого по спине пробежали мурашки и тряхнула дрожь. Я и сам впервые видел буквально на глазах восстающий пенис парнишки, да ещё и такой налито-бесстыдный, доверительно-нежный и... красивый! Стержень наполнялся спелостью вишни и глянцево отсвечивал головкой, обтянутой тонкой розовой кожицей, ещё непорочной и чистой. Головка сияла, как лампочка, силой молодости и изнывала, обволакиваемая переливами прозрачной смазки...
Однако нужно отдать должное завучу Домбре: конечно же, её потрясло такое диво, она заметно содрогнулась, лицо, и так румяное всегда, враз полыхнуло, раскраснелось сильно, откровенно. Но, тем не менее, быстро овладев собой, она стыдливо отвела свой взор. Я ожидал неминуемого взрыва негодования, ураганного скандала: уж теперь-то точно случится нечто громкое и ужасающее по сокрушительности своей! Но Лидия Васильевна лишь, как бы ненароком, подошла и прикрыла своей спиной Дениса. Странно... Неуверенно и растерянно она продолжала что-то говорить в назидание обличённым курильщикам. Видимо, не хотела, чтобы кто-то заметил чудовищное откровение, которое Пиля удумал там представить.
помню: я вышел тогда из туалета или выскочил, но помню, как вдруг плохо мне стало. Меня зашатало. Тогда впервые я чётко осознал, что со мной что-то серьёзное произошло. Неокрепшая, в общем-то, ещё юная психика была не готова к такому зрелищу! И к тому же, я точно тогда понял, что влюбился в нашего завуча, влюбился по уши и, похоже, навсегда! Это было потрясением не меньшим, чем только что увиденное. Лидия Васильевна, увы, не устроила истерику и не начала прилюдно поносить, стыдить и унижать дерзкого ученика. Вот ведь диво - так не похоже на неё! Но мне стало понятным, что Пиля, как и я, наверное, неравнодушен к ней. В общем, она деликатно и незаметно для окружающих скрыла ошеломительный конфуз.
Что было дальше, толком не знаю, ведь я вышел из туалета, но на Дениса после того стал обращать внимание тоже. И не то чтобы особая симпатия у меня к нему возникла, конечно, нет... Но его вдруг удивительный сексуальный образ, что так потряс меня, немыслимая нагота самого интимного места перед взором Моей любимой женщины!.. В общем, всё это воздвигло у меня в душе какой-то странный ансамбль, гремучую смесь противоречивых чувств, переживаний, ощущений. Пиля - мой восемнадцатилетний ровесник, а Лидии Васильевне было тогда около сорока, и я нет-нет, да и строил уже в мыслях образы, как они - Пиля и грозная Домбра - могли бы воссоединиться в близости запретной. И чего я только не придумывал! Воображение разыгралось не на шутку, но никакого опыта в столь тайном деле у меня в ту пору быть ещё не могло, и оставалось мне лишь вновь и вновь услаждаться распалёнными фантазиями - одна ярче другой. Удивительно, но особой ревности по отношению к Пиле я тоже не припомню, да и сейчас я не ревнив. В каком-то плане Денис мне даже понравился - как просто хороший, добрый пацан, никогда и никому вроде не делавший плохого. Правда, он водился с известными в ПТУ хулиганами из старших групп, но что с ними имел общего, для меня оставалось загадкой. Уже потом до меня дошли слухи, что его, как и некоторых из его старших приятелей, посадили на зону. Но это было позже.
Однако тот случай в школьном туалете вселил в меня сладкое безумие - мне жутко захотелось увидеть продолжение тайного интима между Пилей и завучем школы! Но как это сделать, как? Ведь это ж невозможно, просто немыслимо, боязно даже представить! Однако я всё чаще ловил себя на том, что обязательно должен "это" увидеть. И начал я думать, что делать мне, как быть? Однако, с другой стороны, зачем вообще мне удовольствие Пили, когда я сам уже вовсю пылаю чувствами к Домбровской? Парадокс какой-то! Может, у Дениски вообще это несерьёзно, баловство, но у меня-то - серьёзней некуда, для меня это вообще стало мечтой и целью номер один! Ах, как я безумно хотел Лидию Васильевну! Я ложился вечером и утром вставал с мыслями, со сладкими мечтами о розовощёком завуче, я никак не мог отогнать от себя столь милый сердцу образ... Я уже мечтал поскорее повзрослеть и непременно жениться на ней! Да-а... и незаметно для себя стал я мечтать, чтоб уже самому оказаться на месте Дениски и также завлекательно вдруг обнажиться перед ней... этим самым признавшись любимой в самом-самом сокровенном. Пусть она узнает, что испытываю я к ней, пусть!
Вот так и решил, в конце концов (но как наивен я был тогда!): для начала создам ситуацию, чтобы Она меня увидела таким, и даже ещё лучшим, чем Пилю; и это теперь стало очень важным! Я даже попробовал, рискнул всё же начать курить, но после первых же затяжек нутро у меня так вывернуло наизнанку, что с той поры навсегда и напрочь зарёкся я когда-либо брать в рот дымящуюся гадость! Значит, по замыслу моему оставалось курильщика лишь изобразить. Ну что ж - тоже вариант!
И вот я зачастил в тот школьный туалет, как следует продумывая свой тайный план, от которого мурашки у меня всё шли по коже. Я прикидывал, где и как я мог бы стоять на случай, если она вдруг снова нагрянет, и что мне следует делать при этом? Втайне и дрожа я надеялся на то, что она тоже закроет меня от ребят своей широкой командирской спиной, но перед этим обязательно успеет увидеть восставшее откровение моё! А ещё мне почему-то захотелось вдруг, чтобы и Пиля тайную наготу мою тоже узрел! "Интересно, а вот если действительно...", - мысленно улыбался я. Но в реальности такая задача представлялась совсем невыполнимой - устроить столь уникальную сцену, чтобы её зрителями и участниками оказались сразу мы трое, но при этом невидимые окружающими! Вот это я задумал, так задумал - ну, ничего себе! Однако уже в том возрасте мне нравилось решать сложные задачи, я любил распутывать хитрые узлы, обожал головоломки и радовался, когда неизбежно оказывался победителем в любой из ситуаций.
С Пилей же я ещё не был близко знаком, никогда не разговаривал с ним, - просто не возникало причин для какого-либо контакта. В школьных коридорах ПТУ мы лишь встречались иногда случайно и проходили мимо друг друга, не здороваясь: со всеми же не перездороваешься - вон сколько учеников вокруг! У него не было интереса ко мне, а у меня - к нему. Впрочем, теперь-то интерес у меня появился, но я медлил как-либо обнаружить перед ним мою страшную тайну. А зачем раскрываться? Пусть тайной и будет пока, пусть всё свершится как бы между прочим, случайно. Я всё вроде как следует рассчитал, но жизнь, увы, внесла в план неожиданные коррективы...
- Это что здесь снова происходит?! - выкрикнула завуч, как только ворвалась в юношеский туалет опять. И снова, уже второй раз, в самое укромное место, где раньше пацанам ничто не угрожало! Но я-то это уже предвидел, я выжидал. И вот оно, наконец-то я дождался!
Дым в туалете стоял такой, что можно было смело развешивать учебники, и я к тому тоже приложил немалое усилие, сложно рассчитав и лично приблизив ситуацию. Нет, конечно, не стал я курить, но специально зажёг папиросу и положил её, дымящуюся, прямо поверх писсуара - пусть полежит для виду. Никотиновый дым оставался противным для меня - тошнотный и едкий, но на что уж не пойдёшь ради признания в сокровенных чувствах перед Любимой! А ведь для меня это было тогда всё равно что подвиг - из примерного парня вдруг, внезапно заделаться отпетым курильщиком, да ещё и в школьном туалете! Ну, а чтобы дыма было больше, перед визитом завуча я успел подбросить в две пустые кабинки по клочку тлеющей газеты. Теперь дымовая завеса - ну, по всем статьям - хоть пожарку вызывай! Но не переборщить бы... Ведь даже некоторые прокуренные пацаны закашлялись, не понимая, откуда такой дымище-то навалил - просто караул! У меня же сложилась отличная диспозиция за тем самым третьим от входа писсуаром, за которым намедни вызывающе обнажался Пиля! А сам Денис, вот ведь удача, снова спешно выбросив папиросу, как раз очутился примерно на том месте, где в прошлый раз находился я. Получается - мы с ним поменялись местами и ролями. Сложился как нельзя лучший, самый идеальный вариант - подарок судьбы! Ну что ж, пора, расслабляться буду потом...
- Та-а-ак, опять всё те же: Пилевский, Дёмин... ага, и Варнава тут как тут. А ну-ка, быстро показывай, куда спрятал папиросу! Кто там ещё за дымом спрятался? А, ну-ну... Никто из туалета не выходит, пока я не разрешу. Счас буду всех проверять! - зычно потребовала она. - Быстро выворачивайте карманы, не-мед-лен-но! - ох уж, командирша в юбке!
Но тут я понял, что у меня совсем мало времени на подготовку интимного сюрприза! И я сильно заволновался: всё происходило слишком быстро, не успевал я действовать так, как задумал!
Завуч направилась в глубь туалета, погружаясь в клубы дыма, а я остался вне её поля зрения, да ещё и в сизой завесе! Всё было не так, как я спланировал, ну всё пошло наперекосяк! И Пиля совсем не видит меня, неизменно пялясь снова лишь на Домбру! Более того: какой-то ученик из другой группы встал возле соседнего писсуара, вообще закрыв меня от взора учительницы! Вот досада!
А Домбра полностью исчезла в дыму, грозя нарушителям дисциплинарными карами и привлечением родителей. Я слышал, как она уже проверяла у каждого карманы. Сердце моё вылетало из груди! Эта проверка - новость; раньше она самолично не обыскивала карманы учеников! Но до меня очередь пока ещё не дошла, а до Пили - тем более, поскольку он стоял по курсу движения завуча после меня - последним. В проходе между кабинками с одной стороны и писсуарами с другой завуч шла от одного парнишки к другому, и те неохотно выворачивали свои карманы. Я всего разглядеть не мог - дым, да ещё и сам оказался стоящим спиной к гром-бабе, но косился через плечо, контролируя ситуацию, и спешно-спешно готовил свой оробевший инструмент! Но благо, в таком дымище, да плюс ещё прикрытым от Пили другим учеником, это сделать оказалось даже легче, чем я предполагал! Острота ситуации, интрига, близость самой огнедышащей Домбры да плюс ещё и близость Пили наконец стали полнить мой скромный пестик, становящийся уже гибким стержнем. Практически, мне никто не мешал сейчас заниматься тайным раздражением и самоусладой. Оказалось, что из создавшейся помехи я извлёк и пользу - успевая обстоятельнее подготовить свой нервно пробивающий токами сюрприз.
тут ученик, который случайно прикрыл меня собой, не уличённый в курении, вдруг покинул своё место и вышел из туалета. Я сразу открылся взору Пили! Сейчас он увидит у меня там! Так да или нет? Почему-то мне захотелось вдруг, чтобы именно сейчас он "это" увидел, как когда-то впервые увидел у него я! Меня стала пробирать мелкая дрожь, и... и, о проклятие: орган мой чувствительный стал вдруг опадать вместо того, чтобы призывно и ярко заявить о себе! Пенис уменьшался в размерах катастрофически быстро и вот уже совсем поник... Как ни пытался я, щекоча головку, спешно наловчить его, всё было тщетно - он будто омертвел!
И тут я увидел, как взгляд Пили остановился, наконец, на расстёгнутой ширинке моей, на поникшем отростке, жалко сминаемом в пальцах, и этот ярко опешивший взор ровесника будто молнией прошиб меня с головы и аж до пят! Светлые глаза Дениса удивлённо округлялись и округлялись - как бы не вывалились совсем! А что если он сейчас закричит вдруг и осмеёт, опозорит меня тут же перед толпой пацанов? Ого, об этом я и не подумал раньше... Я нервно быстро прикрыл ладошкой своё откровение и не знал, что мне делать теперь. А Пиля тем временем переводил взгляд то на приближающегося завуча, то опять на моё тело ниже пояса. Наверное, он догадался обо всём, и кто бы мог подумать, что вдруг... вдруг он пришёл мне неожиданно на помощь!
Тихонько Денис приблизился на место только что ушедшего паренька, встал боком ко мне, спиной к писсуару и, слегка покачивая рукой, случайно или нет, краем ладони вдруг чуть приударил и скользнул мне... прямо по опавшей плоти! От касания столь неожиданного в самом укромном месте меня будто током прошибло, пробрало аж с головы до пят! Или от головки до самой глубины яичек - я так и не понял тогда. Неважно! Стало страшно приятно и дерзко, и стыдно! Протест и стыд смешались воедино. "Нет, он случайно, он и не думал касаться меня там!" - утешал я сам себя. Мой гибкий орган встрепенулся удивлённо, с надеждой, будто лишь этого и ждал, и стал стремительно полниться откровением порока! А Пиля вновь вернулся на место своё и, раскрасневшись, ненавязчиво то и дело поглядывал то мне в лицо - то на орган мой, так своевременно и странно разбуженный им! О, этот взгляд - как он будоражил, как горячил мне кровь! Я чувствовал, как внизу у меня восстаёт всё сильнее, как там всплывает горячее солнце, излучая вокруг себя лучи нежных, сладких позывов.
Но тут я ощутил вдруг, как надрывно и слишком рано в паху у меня начинают сжимать и схватывать позывы совсем скорого извержения! А Дениска удивлённо или восхищённо и потрясённо смотрел мне вниз, уже почти не отрываясь, и от взгляда этого преждевременное и неуместное сейчас разрешение плоти катастрофически ещё больше ускорялось. Лучше бы он сейчас на меня не смотрел: ведь это как лавина, которую не следует и беспокоить! Я зажмурил глаза и с силой стиснул зубы, тщетно пытаясь отключиться от сладкого безумия. Я до боли закусил губу... Рано, рано - надо чтобы она подошла! Но член мой юный, наполнившись до откровенной крайности, стоял уже нагло, пошло, приготовившись совсем скоро выплеснуть всё сокровенное из себя! "Пиля, отвернись, Пиля, да не смотри мне туда! Не сейчас-с-с..."
И в это самое время рядом раздался голос:
- Та-ак, значит, и наш примерный ученик, отличник, тоже теперь стал курить! Вот как! И как это понимать?
Я вздрогнул, ослышавшись: "Как это вынимать?". Лидия Васильевна восстала передо мной олицетворением благородного упрека, жаркая, яркая, как само солнце, но, видно, в завесе дымовой она ещё не успела заметить то, что у меня вовсю напружинилось там - внизу. Брезгливо, двумя пальчиками, она лишь взяла с писсуара тлеющий огарок моей папиросы, чтобы что-то высказать, другую же руку, не глядя, устремила мне прямо в карман! "О-й-й-о-о-о!"
- Что ты там прячешь ещё? А ну...
Но я, с дрожью в груди, чуть отклонился и слегка повернулся к ней, подставив под руку завуча свой распахнутый скворечник. Ладонь Домбры нежной женской кожей скользнула мне прямо по изнывающему стволу, остановилась изумлённо, вздрогнула и непонимающе на мгновение обхватила член, ощупывая его, пытаясь разобраться, распознать объект! От сладости запретной и такой уже сокровенной, горячо желанной я чуть не сошёл тогда с ума!.. Наверное, она подумала, что это и есть тщательно скрываемая от неё вторая папироса?
Домбра сделала попытку вытащить улику и этим только сильнее подстегнула всё во мне. Пальцы её соскользнули по нежной оконечности, и... Дымящаяся "папироса" у меня вздыбилась из проёма штанов так уже сильно, что горячо упёрлась женщине прямо в нежную ладонь! Жгуче-приятные токи от руки любимой встряхнули меня снаружи вовнутрь и обратно к ней, только сильнее и призывнее.
Лидия Васильевна, не понимая, почему папироса какая-то странная, вновь попыталась её ощупать, понять. Пальцы завуча опять скользнули по клейкой, жаркой головке, невольно терпко обволокнув её токами сокровенной ласки. Я, сам не зная как набрался смелости, непроизвольно вышло, но, дрожа от возбуждения, кончиками своих пальцев прикоснулся к пальцам Домбры и уже ими же слегка вынудил головку закрыться, а потом снова открыться до самой своей предельной наготы!
Завуч вскрикнула вдруг, и рука её резко выскользнула из моей прорехи! Я увидел испуганное, ошеломлённое лицо любимой. Распаренно-красный и взволнованный облик грозной руководительницы был волшебным, желанным, самым ненаглядным для меня! Лик её смущённый был ликом ангела, не меньше! Если б она только знала, как я любил её тогда! Но она растерянно попыталась что-то высказать, однако на полуслове осеклась. Губы её и подбородок задрожали, а взгляд робко упёрся в то, что я по-прежнему сдерживал в пальцах своих, и поросячьи глазки стыдливо стали округляться уже от возмущения! Потеряв дар речи, она лишь приоткрывала рот, и мне, уже качающемуся от близкого обморока в плазме сильного предоргазма, так захотелось вдруг в красивый полуотвор её губ возложить и всунуть свой тайный, но такой явный теперь позыв бесстыдный! Одновременно хотелось её целовать, целовать, целовать туда же, во влекущие нежные женские уста... Но что было делать теперь? Сейчас грянет буря, и мне конец навсегда - или Домбра при всех мой позор обнаружит, и тогда мне провалиться и сразу умереть, или...
Мой же вольный или невольный помощник Пиля передвинулся к нам поближе, чтобы видеть всё, что могло быть интересным и важным, похоже, для нас с ним обоих. Мне уже не следовало щекотать кончиками пальцев головку, поскольку она и без того переполнялась всем, что выдержать просто я был не в силах! За отвором же губ соблазнительных у завуча отсвечивал ослепительно белый ряд зубов. Как красива она - глаз не отвести!
Домбра чуть наклонила голову, видимо, ещё не совсем уверенная в том, что начинает различать в дыму. Она чуть помахала ладонью, отгоняя дым, и теперь, уже точно всё осознав, отпрянула возмущённо. Краем глаза я видел и Дениса, который, восхищённо прищурившись, взирал на моё восставшее безумие плоти. Я увидел, что у Дениса тоже вздыбливалась выпуклость в штанах, и он спешно прикрыл её сложенными вместе ладонями.
Всё это произошло за секунды, и никто, наверное, кроме нас троих даже не догадывался о сокровенной сцене. Но главное произошло вдруг, внезапно и ещё безумней.
Стыд перед завучем оказался сильнее моей смелости, и я попытался отклонить и быстро спрятать в ширинку свой плотский боевой дух, но стержень никак не умещался! А чтобы никто из посторонних не смог узреть эту постыдность, я был вынужден повернуться к завучу, стараясь уже прикрыть горячее достоинство своё. И в это время орган нагой упруго выскользнул у меня из пальцев и отпружинил прямо в сторону Лидии Васильевны. Качнувшись вверх, предельно наполненный откровением, он резко опасно замер... И тут в паху у меня пробрало сладкими позывами, меня сотрясло изнутри, обдало жаром, и... семя назревшее туго брызнуло прямо на платье завуча, на её ближнюю руку, на стену, на кафельный пол...
Что было потом? Что было... Пытаюсь вспомнить... Такого конфуза, конечно, я не мог и помыслить, к нему я никак не был готов. Даже не видя себя со стороны, я знал, чувствовал, что весь вдруг сильно раскраснелся; глаза мои слезились от сумасшедших чувств: ведь я любил её, я хотел её, жаждал быть её мужчиной! В туалете том свершился не просто эксперимент, не просто забавная игра и не просто испытание себя как мужчины и её как женщины. Это было больше всего вместе, несравнимо больше!
А она... Что она...
Домбра вдруг громко вскрикнула, пряча от учеников обрызганную руку, и выскочила из туалета! Всё, конец, теперь я полностью разоблачён, навсегда опозорен, и нет мне пощады ни на этом, ни на том свете! Теперь вся школа обязательно узнает о моём проступке, меня осмеют, от меня отвернутся все, все, все! А она смалодушничала - я и помыслить не мог, что сильная завуч поведёт себя так...
И тут Денис, как бы между прочим, снова приблизился ко мне и, подняв с пола отброшенный Домброй огарок моей папиросы, сказал громко, так, чтобы было слышно всем в туалете:
- Если не курил раньше, то лучше не начинай. Запалился сразу. Видишь, как училку пробрало! Да-а, такую папиросу отбросила - ещё бы курить и курить! - а сам незаметно для всех прикрыл меня своей спиной, давая возможность скрыть от окружающих мой вот-вот готовый открыться позор.
Я, страшно волнуясь, незаметно застегнул порочную наготу и навсегда оставил в тайне от других то жуткое откровение своё.
Юный Денис Пилевский поступил как мужчина, вовремя закрыв меня собой.
следующий день Денис сам подошёл ко мне в одном из школьных коридоров. Мы познакомились оригинально. Он сразу, без каких-либо вводных слов спросил тихо:
- Хочешь выебать Домбру?
От прямолинейности Пили я даже опешил - как можно говорить так пошло о любимой женщине моей, как вообще можно сводить любовь лишь к похоти?! Да, я вчера в туалете отличился, но это ещё не значит... Мне и так не по себе, мне очень неловко от того, что я там совершил. И ещё мне страшновато от возможных последствий. Впрочем, сообразительный Пиля сразу понял моё состояние и тихо, доверительно, чтоб никто в коридоре не услышал, поправился:
- Есть у меня шикарная идея. Если согласишься с моим планом, скоро Домбру отведаешь, как захочешь. Но только учти - вместе со мной!
Тут ушлый толстяк поведал мне свой дерзкий и очень опасный план. После услышанного я напрочь забыл и про учёбу, и про всё на свете; я стал думать только об этом. Уж очень привлекательной оказалась идея Пилевского, хоть и опасная для нас обоих... У меня тогда ушло немало сил на борьбу с самим собой. Дилемма стояла передо мной невыносимая: или согласиться на безумный шаг и действительно реально побыть в самой сокровенной близости с завучем, или же не согласиться, но тогда на всю жизнь остаться в стороне от её умопомрачительной красоты... и наготы... Пиля же, словно прожжённый змей-искуситель, умело внушал, как здорово будет мне, когда самая шикарная учительница школы покорно ляжет под меня! Увещевания Дениса тогда оказались слишком убедительны, стали сильнее моей воли, моей чести, даже моего уважения к самому себе. В конце концов, я согласился попытать счастья в опасной затее и вскоре совершил поступок, последствия от которого уже никогда нам не исправить...
Дядя у Пили был сельским ветеринаром, и он использовал для усыпления животных один редкий препарат, который назывался "соликс". Препарат выглядел как совершенно прозрачная жидкость без вкуса и запаха, но обладал мощным воздействием на нервную систему животных, на их психику. Вдохнув пары этой жидкости, свинка или теленок, овечка или даже конь на какое-то время становились будто парализованными. Они вообще не могли двигаться, но при этом частично оставались в сознании. Пиле удалось при случае умыкнуть у дяди немного этой оставшейся чудо-жидкости. Вот у Дениски и возникла идея - а чего добру пропадать: не использовать ли свойства препарата в своих тайных целях? С другой стороны, ещё хорошо, что с таким опасным предложением он обратился именно ко мне, а не к какому-то совсем уж бестолковому, безответственному пацану. Я же согласился составить компанию Пиле лишь в том случае, если стопроцентно буду уверен в безвредности этого средства для здоровья человека.
И тогда мы с Дениской решили сначала провести эксперимент друг на друге - прям как настоящие учёные! Пиля дал мне немного вдохнуть из флакона, и через несколько секунд я будто одеревенел. Я прекрасно слышал, что пытался говорить мой новый приятель, видел и чувствовал, как он тряс меня за плечи, пытался сдвинуть меня с места, но сам же пошевелить даже пальцем никак не мог. Потом я отключился, видимо, заснул. После того, как я пришёл в себя и движения мои восстановились до нормы, в голове у меня всё же ещё слегка кружилось, и почему-то в носу отдавало никотином. Но головокружение длилось недолго, и привкус никотина исчез. Ничего не болело, чувствовал я себя нормально. Тогда и Пиля при мне нюхнул из флакона, да так, прямо со склянкой, и замер, стоя передо мной. Я принял флакон из его руки, чтоб пузырёк случайно не упал и не разбился, и стал пытаться разговорить приятеля, но тот не реагировал никак. Пиля просто стоял, покачиваясь и бессмысленно глядя перед собой, а вскоре глаза его закрылись - он уснул! Я его пошатал за плечи и осторожно, с усилием положил на пол. Денис лежал на полу и спокойно дышал; я пощупал пульс - сердце товарища билось нормально.
В общем, эксперимент друг на друге нас обоих удовлетворил - соликс оказался отличным средством для исполнения нашего плана! Однако как же склонить завуча школы подышать парами этой чудо-жидкости? Но и на этот счёт у Пили возникла хитрая идея.
Как раз приближалось восьмое марта. Мы с приятелем хорошо подготовились, всё продумав.
- Дорогая Лидия Васильевна, позвольте от нас двоих особо поздравить вас с Международным женским днем и пожелать вам... - Денис сыпал приятными для любой женщины словами, и мы с ним тайно оба волновались, что завуч не примет наш букет из красных роз.
Домбра была одета празднично: в белое атласное платье с кружевами на высокой груди, с алой матерчатой розой, приколотой сбоку воротничка, в белоснежных шелковых чулках и туфлях. Она была обворожительна, будто невеста на выданье. И она действительно слегка опешила: чего это вдруг два ученика без приглашения зашли в кабинет завуча? В глазах её ещё читалось смущение от прошлого моего "подвига" в туалете. Но красивый букет она всё же приняла из рук Дениса.
Завуч стала озираться по сторонам кабинета, присматривая, куда бы пристроить подаренные цветы, но тут Пиля быстро проговорил:
- А-а... вот, обратите внимание, какой приятный запах у этих роз. Вот, понюхайте, понюхайте. Вы таких роз ещё видывали, правда-правда...
- Розы как розы, - хмыкнув, пожала плечами Домбра, но, видать, чисто женское любопытство всё же одержало верх, и чуть склонив белокурую голову, она понюхала цветы. - Обычный запах, чего вы выдумываете.
- Да нет же! - настаивал Пиля. - Это очень тонкий аромат, он не сразу ощущается, вот понюхайте ещё раз, и вы сами согласитесь.
- Так, спасибо за букет и, пожалуйста, не устраивайте мне тут очередного представления. Ну, выходите, выходите из кабинета, я занята. Выходите, я сказала.
Мы с Пилей были озадачены - с первого вдоха учительницы средство не подействовало на неё вообще, а на второй вдох нечего и рассчитывать теперь! Понурив головы, мы развернулись и со вздохом вышли из кабинета. Дверь закрылась. Всё пропало! Мы растерянно переглянулись - что делать-то теперь? Когда шли по коридору, Пиля вдруг ткнул меня локтем в бок:
- Не дрейфь: сейчас вернёмся и тихонько заглянем в её берлогу. Не могла она не заинтересоваться и не понюхать веник уже без нас. Вот увидишь. Это ж женщина!
Мы развернулись и направились обратно. Мимо по коридору проходили толпы учеников, то тут, то там учительницы шествовали с охапками букетов, подаренных учениками и сослуживцами - женский день! А у нас с товарищем стояла задача: не привлекая ничьего внимания, если удастся, снова нырнуть в заветный кабинет. И нам это удалось. Чуть приоткрыв дверь, Пиля сквозь щёлку в проёме подсмотрел, что происходит внутри, и, оглянувшись, подмигнул мне: "Заходим, быстро!". И вот мы снова в кабинете!
Завуч стояла к нам спиной, лицом к окну, на полу перед ней лежал наш рассыпавшийся букет и разбитая ваза для цветов. Лужица воды из осколков вазы ещё растекалась по полу, касаясь её туфель. Пиля подкрался к Домбре поближе и осторожно заглянул ей в лицо; обернувшись, махнул мне рукой, шепнул:
- Есть контакт! Дверь закрывай скорее.
В замочной скважине изнутри торчал ключ, и я тут же провернул его два раза, оставив в двери. Для проверки чуть подёргал дверь - закрыта надёжно. Я опасался, как бы Домбра не упала и не разбила голову о какой-нибудь угол стола или стула, но она стояла, чуть покачиваясь, и, будто задумавшись о чём-то, смотрела в окно. Полированный стол у завуча был широк, массивен и мог бы уместить на себе двух Домбр. Руки мои дрожали. Мы с Пилей быстро сняли с этого стола какие-то книги, телефон, канцелярские принадлежности, очистили столешницу полностью и, приблизившись к завучу, убедились в том, что она, закрыв глаза, уже спит. Мы стали осторожно отклонять её назад к столу. Она слегка обмякла и начала безвольно заваливаться на нас. Мы никак не ожидали, что невысокая женщина для нас, пацанов, может оказаться настолько тяжеловесной! Даже чуть не уронили её, когда по мере наклона своей немалой массой она всё сильнее стала вдавливать нас в пол! С большим трудом нам удалось-таки положить её на освобождённый стол. Она лежала теперь на спине головой к двери и к окну ногами. Я бережно приподнял её прекрасную голову, любуясь ею, подложил под голову найденный неподалёку валик из контурных карт. Пиля приложил свое ухо в её груди, проверяя удары сердца. Дыхание Домбры было ровным, как и должно было быть.
В общем, пока что у нас всё шло по плану. Но сердце моё выскакивало из груди. Вряд ли в праздничный день кто-то постучит в кабинет завуча. Сюда вхож бывает только директор - солидный мужчина, бывший военный, но он сегодня занят организацией концерта в актовом зале. По нашим с Пилей подсчётам у нас было не менее получаса на запретную любовь. Вот цель заветная - гром-баба и просто милая женщина лежала перед нами, и у каждого из нас дух захватывало от её неописуемой красы и от остроты ситуации, в которую мы сами себя загнали. Но медлить было опасно: уж если решились на такое - нужно действовать!
ладошками начал осторожно скользить по белым шёлковым чулкам, обтягивающим ноги завуча, прямо ей под подол. Глаза его белёсые закрывались от удовольствия, и, видать, пальцы уже коснулись того места, о котором он мог только мечтать. Я же приблизился к изголовью любимой и залюбовался ею снова. Осторожно, чтобы не разбудить, я начал робко расстёгивать пуговицы на её белом платье. Моя главная мечта - её могучий бюст! И, наконец, я добрался до кружевного бюстгальтера, что матерчатыми тисками сковывал бело-розовое сокровище моё. Осторожно - наверх до горла - я стянул тугой лиф, и атласно сияющие гладкие груди ослепительно вывалились наружу пред моим ошалевшим взором, они чуть расплывались по бокам, но всё равно вздымались могуче и призывно!
О, это был мой тайный восторг - я впервые увидел заветные женские прелести, да ещё и самого завуча школы! У меня тут же напрягся в штанах и пополз ввысь мой чуткий орган. Он так быстро и сильно упёрся, что пришлось брюки снять, а затем я вообще решительно стянул с себя и трусы. Полностью сбросив с себя всю одежду, я остался совсем голый. Пиля, посмотрев на меня, сделал то же самое, и у него я увидел так же уже вовсю торчащий пенис. С полуоткрытой головки парнишки клейко сочилась и расплывалась капля похоти. Денис с интересом посмотрел на мой так же призывно плачущий инструмент. Мы остались довольны видом друг друга, и полуобнажённый образ женщины на столе придавал нам ещё больше боевого задора.
От переизбытка чувств и страха, что в любой момент в кабинет кто-нибудь может постучать, у меня выскакивало сердце и голова шла кругом, но я вспомнил, что прихватил с собой презерватив. Снова метнувшись к беспорядочно валяющейся на полу своей одежде, я быстро достал из кармана брюк маленький пакетик, разорвал его и, встряхнув нежную, в ароматной присыпке резинку, стал аккуратно натягивать её на свой горячий член. Пиля удивлённо посмотрел на меня:
- Ну, ты даёшь! - восхищённо протянул он.
- А ты чего без презика? - удивился я. - Хочешь, я свой дам - у меня ещё есть с собой в запасе.
- Не-а, - отрицательно мотнул головой приятель. - Я хочу её живьём попробовать.
Тут Домбра чуть простонала и приподняла голову, глаза её слегка раскрылись. Она удивлённо посмотрела на меня, уже полностью напялившего матовую резину на бронебойное достоинство. Я чуть в обморок не упал! В ясно-голубых глазах её стала проявляться осмысленность, она пошевелилась и, опираясь одним локтем о столешницу, тихонько стала приподниматься. Сердце моё оборвалось! Но сообразительный Пиля метнулся к валяющимся на полу розам и быстро поднёс пару цветов к лицу учительницы. Домбра, поморщившись, попыталась отклониться, но снова обмякла. Я, придерживая голову любимой, мягко опустил её обратно на валик из карт, она тихо вздохнула и прикрыла глаза.
Сердце моё выскакивало от страха из груди, и пенис уже не стоял, а сморщившись, спрятался совсем. Да и у Дениски дело с возбуждением плоти обстояло не лучше - перепугались мы оба, и немало! Неужели она нас видела такими - голыми, да и вообще? А может, она ничего потом не вспомнит?
Но дорога была каждая секунда, и Пиля, решительно задрав атласный подол, оголил белые в кружевах женские трусы, аппетитно обтягивающие налитые бёдра, ягодицы, саму сладкую впадину - цель и давнюю мечту нас, пацанов! Мы вдвоём с трудом стянули с завуча эти белоснежные трусы и сразу обалдели от чарующей женской наготы! До чего у неё гладкая, нежно-розовая кожа и налитые формы - будто сладкая сдобная булочка, румяная и аппетитная со всех сторон. Милая, желанная, самая красивая!
Взгляд мой робко опустился туда, где у булочки виднелся маленький отвор сладкой начинки - повидла упругого, алого, которое звало отведать его, и как можно скорее! Золотистые волосики, венчающие лоно, на лобке были чисты, прелестны. Налитые бёдра, до половины обтянутые тонкими чулками, и ягодицы, мощные и мягкие, теперь абсолютно голые, сводили меня с ума - само совершенство женской наготы предстало перед нами, и мы, два ещё неопытных в этом деле юнца, какое-то время стояли так и с восторгом любовались общей богиней нашей.
Но надо было уже что-то делать. Добраться до запретной пещерки Домбры, лёжа на ней сверху, нечего было и думать - у полной женщины заветное место находилось ближе к заду. Значит, нужно было как-то изловчиться и подобраться к ней иначе. Переворачивать спящую на живот мы не решились - ещё очнётся вдруг опять! Тогда мы подтянули её в сторону окна так, что пухлые лядвы оказались на весу. Это дало нам возможность, осторожно задрав ей ноги, оказаться как раз в нужной позе.
- Ну... Кто начнет? - глухо, взволнованно спросил меня Пиля, и я понял, что он сам очень желает быть первым.
- Давай ты, - сипло ответил я, хотя мне не меньше, просто до безумия хотелось войти в мою любовь!
- Тогда держи ей ляжки, только повыше задери, а лучше положи себе "на погоны".
Я так и сделал. Когда он, раздвинув ноги, пристроился пахом к лобку Домбры, я подошёл сзади к нему и положил мягкие толстые ноги учительницы себе на плечи. Я с трудом пытался удержать могучие чресла завуча, до половины обтянутые белоснежными чулками. Из-за этих шёлковых чулок ноги её постоянно норовили соскользнуть с моих плеч, и руки тоже еле их удерживали. Товарищ силился вставить свой пенис куда нужно, но, видать, что-то не получалось у него. Он аж тихо выругался.
- Я так никогда не выебу её, - с досадой простонал он. - У меня постоянно выскальзывает оттуда и никак не встаёт толком. Что мне делать?
- Попробуй сначала сам себя возбудить руками, - посоветовал я.
- Как? У меня руки заняты - я ж удерживаю тело, чтоб не сползла, не грохнулась со стола. Стол, гадство, скользкий, как ледяной каток! Да и дойки её хочу гладить, когда буду её ебать!
Первая трудность казалась непреодолимой; если мой товарищ не сумеет зажечься, то из затеи нашей будет мало толку - одно разочарование; во всяком случае, для него!
- Ну, давай я попробую тебе как-то помочь, - предложил я, старательно удерживая милые женские чресла.
- Как? Интересно...
Я на время высвободился из умопомрачительного плена ножек Домбры и, метнувшись к шкафу, начал быстро перебирать разные вещи и вещички там, лихорадочно соображая, чем можно было бы стреножить учительницу нашу. Вскоре я победно вознёс в руке полотенце: "Вот - то, что нужно!". Вернувшись к ногам завуча, я связал полотенцем её голеностопы и в таком состоянии снова забросил их себе за плечи. Теперь мне не обязательно было держать ноги спящей женщины, они сами держались на моей шее, и руки мои оказались, наконец, свободными.
Пиля же изнемогал, тщетно пытаясь всунуть в сладкую пещерку совсем уже упавший свой стручок. Я чуть прижался к нему сзади, сказал:
- Не волнуйся, сейчас я помогу тебе настроиться.
Потянувшись вниз, из-за его спины я чуть прикоснулся пальцами своими к пацанскому предмету. Пиля вздрогнул и напрягся недоумённо, я это почувствовал.
- Ты что это? - было понятно, что моё прикосновение ему совсем не пришлось по вкусу.
- Ты ж мне помог когда-то там, в туалете; теперь я знаю, что нужно для стоЯчки.
Кончиками пальцев я всё же аккуратно взял его головку, но товарищ отдёрнулся от пальцев моих и попой нежно-светлой и упругой невольно упёрся мне в пах. От этого он ещё больше возмутился и процедил:
- Перестань, я лучше сам счас отойду и надрочу себе. Не прикасайся ко мне ни сзади, ни спереди - я ж не баба!
Этот бзик его меня просто возмутил: что он тут начал строить из себя?! Время нашёл! Сам же мучается, а искреннюю помощь мою отринул. Ну и пусть себе валит, куда хочет!
Я отпрянул от его пухлого зада и процедил:
- Дёргай, куда хочешь, и ни о чём больше не проси меня!
Но он удивлённо полуобернулся и, подумав, сказал:
- Да ладно тебе: чё ты сразу? Если без этого никак, то уж потрогай мне немного, так и быть. Но тока к заду не прижимайся, хорошо?
- А как мне не прижаться, если иначе не могу достать твой конец? Мне ж ещё и ноги Домбре держать надо на шее своей!
Он промолчал, видимо, усиленно соображая, что ему делать-то теперь? Время летело быстро, и препираться нам было опасно, недосуг. Только командный дух, слаженные действия могли принести нам обоим успех. Конечно, мы с ним никак не могли предугадать именно такой однополый наш конфуз. Но как же быть? Тогда я сказал решительно:
- Если не согласен со мной, тогда давай меняться местами. Я тоже хочу Домбру. Не меньше тебя, между прочим!
- Нет! - вскрикнул Пиля. - Подожди. Я ещё попробую сам возбудиться.
- После тебя я могу её не успеть!
Он попытался изловчиться, чтобы одной рукой помастурбировать себе, но тело Домбры, частично лишённое опоры, поползло набок, норовя вот-вот свалиться со скользкого стола.
- Твою мать! - проскрипел зубами мой упрямый подельник. - Да хрен с тобой, дрочи мне скорее, только не увлекайся, а то ещё спущу до времени. У меня уже яйца вот-вот лопнут, а хуй не стоит, зараза! Но мне надо спустить в неё. Ну, так ты начнёшь или нет, наконец?
снова прислонился к нему сзади и тихонько опять обхватил пальцами его ласково-мягкую головку, которую он теперь не убирал. Он тихо простонал, уходя в ощущения моей ласки там, куда раньше, видно, никому и никогда бы не позволил! Пенис его стал полниться, но как-то неуверенно и слабо. Мои пальцы, мягко обволакивающие его скользкий кончик, повторяли уже одни и те же возвратно-поступательные движения, слишком явные движения, слишком откровенные! Но, увы, большого эффекта и они не возымели. Явно - волнение друга брало верх, нещадно угнетая похоть. Я чувствовал отчаяние Дениса - и первенство над женщиной он уступать мне не хотел, и сам оказался не в состоянии... А время шло, мчалось всё неотвратимее, нам не следовало долго тянуть с главным действом для каждого из нас.
- Ну, сделай что-нибудь ещё, - простонал первопроходец.
А что я мог ещё-то сделать? Фантазии на что-то большее у меня не доставало.
- Я должен спустить в неё обязательно. Помоги, друг, будь человеком!
- Да зачем тебе это? - никак не мог я его понять.
- Так надо. Очень надо. Я... - он запнулся и, наконец, признался мне: - Я хочу, чтоб она от меня забеременела, хочу, чтобы она стала моей женой. Настоящей женой, понимаешь? Для этого и придумал всю эту бодягу.
- Так чего ж ты тогда делишь её со мной? - опешил я и чуть не скинул в сердцах ноги Домбры со своих плеч.
- Тебе я доверяю. Да и не справиться мне одному, сам видишь - вдвоём еле ворочаем её.
- А ты предлагал ей идти замуж за тебя?
- Ещё бы! Предлагал, конечно. Но она только посмеялась; говорит, дескать, мелкий я и прочую бабскую фигню. Она замужем ещё не была ни разу, я узнавал, вот и спешу, чтоб не залетела от кого другого. А так - забрюхатится от меня, ей и деваться будет некуда, тогда согласится подождать, пока я повзрослею.
- Ну, теперь понятно.
Настроение моё враз упало - моя любимая так запросто может достаться другому, моему приятелю, который сейчас стоит ко мне спиной, а точнее своим пухлым задом и просит - меня! - помочь отдать ему мою же женщину! Ну, это уже вообще! Во мне вскипела злость на себя: я - такой кулёма, сам добровольно отдаю любимую на растерзание своему подельнику. Но и так просто отстранить приятеля я сейчас тоже не мог, ведь он действительно полностью доверился мне! Что делать? Его мне жалко было и себя, и свою на глазах гибнущую последнюю надежду... Дух соперничества овладел мною, теперь я тоже загорелся, чтобы Домбра отяжелела - но от меня! Презерватив не помеха, я его с члена стяну в любой момент, в крайнем случае, незаметно на конце порву - так даже лучше. Пусть Пиля думает, что я предохраняю Домбру от оплодотворения, а на самом деле спущу в неё по всем статьям! Но как помешать Денису кончить первому в мою любовь? Ведь кто первый оплодотворит, от того мужчины и малыш родится, это мне было известно даже тогда.
И решение проблемы было тут же подсказано самим Денисом. Поскольку я поневоле, хоть немного, но был вынужден прижиматься к его заду своим передом, я чувствовал, как всё его нутро противилось этим касаниям наших тел. Наконец, он не выдержал и возмутился:
- Чё ты там всё упираешься в меня? Может, ты ещё и в попу хочешь меня выебать?
- А что, можно? - пытался я пошутить, изнывая под тяжестью ног на шее.
- Дур-р-рак! Только попробуй мне! - рыкнул Пиля.
- Я только попробую...
- Я тебя поколочу потом. Не вздумай даже!
Всё, теперь я понял, под каким предлогом уж точно смогу убрать соперника с моего пути! Спасибо, Пиля, молодец, что подсказал! Настроение моё воспрянуло теперь, но нужно было, чтобы воспрянул у меня и непослушный орган! И если Пиля был первопроходцем в женские дела, мне поначалу, видимо, придётся стать первопроходцем в дела мужские, и для достижения заветных прелестей женских это единственный выход сейчас.
Тогда я перевёл дух и, чуть отклонив свой тыл назад, сколько мог, рукой своей тихонько стал настраивать, мять в резинке уже собственное средство. А чтобы возбудиться сильнее, стал искать во внешности подельника хоть что-нибудь приятное. Впрочем, долго искать и не пришлось - мягкие округлые формы Пили сзади вполне могли сойти за женские, ему б только попу помассивней да груди побольше, а так - чем не Домбра номер два? Вот это мысль! Такая же у него нежная кожа, чистое, приятное на ощупь тело, да и на лицо, если посмотреть, он приятен, даже красив (ещё бы, ведь он похож на Домбру!). Ну, тогда держись, мой пухлощёкий друг-приятель!
Орган, только что невзрачный, теперь опять вставал у меня быстро и призывно. Я тихонько обхватил товарища за его объёмные бока и горячей головкой своей начал вжимать ему его в ложбинку между верхними частями ягодиц. Пиля с удивлением замер, переставая тыкать своим членом в вагину.
- Ты что это там делаешь?
- У меня не будет времени возбуждаться потом: сразу после тебя мне нужно успеть тоже быть с ней. Так что я помогаю тебе всунуть в неё, но и ты мне настраиваться не мешай.
- Ну ты даёшь! Ладно, - неохотно пожал он плечами, - если это так, то что ж... Только в жопу мне случаем не засунь. Ага?
- Ну, это как получится. Но если и всуну, то только ради нашего общего с тобой дела.
Я ожидал, что после таких слов он обязательно отшатнётся и, наконец, уступит мне своё место. Но Пиля, тихо прорычав, ничего не ответил, и тогда я начал потихоньку качать своим окрепшим членом по заветному желобку товарища, не решаясь, однако, опуститься ниже. А он отчаянно надеялся ещё на то, что там я его не трону: ведь он доверился мне, он свято верил, что я не позволю себе ничего лишнего!
Попа его оказалась ласково-нежной, на ощупь ничем, наверное, не хуже женской. А чтобы он не заподозрил, что ему сейчас всё же предстоит, я из-за боков округлых опустил свои ладони спереди к паху парнишки и левой рукой начал нежно оглаживать его яички, колечком пальцев правой же руки я снова охватил слабый его член. Мои поглаживания мошонки ему сразу понравились; тихо и доверительно он застонал, покорно отдаваясь мне на ласку неожиданную и такую нужную сейчас, и я начал ощущать в правой руке своей быстро крепнущее его начало. Ничего, пусть думает, что я на его стороне и активно ему помогаю, пока пусть так и будет.
Продолжая оглаживать нежные яички сообщника, другой рукой я стал трогательно и методично потыкивать его крепнущим концом в приотверзнутые недра меж наружных женских губ. Головка его, теперь безоговорочно руководимая мною, ласково тыкалась и тыкалась всё глубже в сущность завуча, уже скользя по упругому язычку внутри. Уже край моей ладони почти упёрся в мохнатый край сладкого органа, наполовину засунув туда горячий член, настолько налившийся силой, что помощь моя дальнейшая была ему и не нужна. Приятель содрогнулся в сладком предвкушении и, закрыв глаза, начал потихоньку сам входить в любимую и выходить из неё.
- Спасибо, друг, - хрипло прошептал он мне, покачивая чреслами своими, весь погружаемый в блаженство, но тут же с удивлением открыл глаза. - Дальше не получается засунуть, что-то там мягко упирается, не даёт войти глубже.
Я потрогал пальцами основание его стержня близ отвердевшего комка мошонки и убедился в том, что пенис друга действительно так до конца и не вошёл в завуча, он лишь останавливался с натугой, изгибаясь от явного упора в недалёкой глубине. Что ж там может быть у Домбры? Странно...
- Давай я попробую! - пылко, с надеждой предложил, чуть не взмолился я.
- Ну уж нет! Я сам.
Тут меня снова охватила злость; я для него делаю всё возможное и даже невозможное - вздрачиваю ему, глажу и мну мошонку, а он! И тогда, уже не церемонясь, я чуть отклонился назад и, направив свой член ему снизу вверх, стал упираться им прямо между ягодиц вовнутрь. Друг напрягся, не впуская моего агрессора в себя, взмолился:
- Не делай этого, остановись. Дай мне спустить, и я сразу уступлю тебе её. Клянусь!
Но я, придерживая рукой уже свой собственный бронебойный обрезиненный снаряд, чтобы тот не соскальзывал, начал нещадно вдавливать его вовнутрь друга. Пиля замер, закаменел, не веря в то, что я это всерьёз, ещё надеясь на то, что я вот-вот уберу свой орган из запретного места. Но куда там! Я встряхнул в ладонях упругие ягодицы друга и, дождавшись выдоха его, с силой вскользнул-таки вовнутрь! Как-то быстро это случилось, даже ощутить толком ничего я не успел, понял только, что весь мой член полностью уже там, в Денисе, в самом огненном его низу! Даже сквозь тонкую резину я почувствовал, как по стержню моему пронёсся сладкий ток.
- Да ты... Что ты... - попытался отпрянуть от меня Денис, но куда?
Оставался только один путь - в Домбру, однако в ней сгибался от упора уже его твёрдый член! И тут Денис ойкнул и вздрогнул. Я сам сквозь него отчётливо почувствовал глухой хлопок в вагине и ощутил, как он членом своим прорвался вдруг глубже, полностью, до самой своей мошонки! Да плюс я ещё надавил на него похотью своей, и получается, мы оба одновременно, таким образом, вошли в Домбру до самого конца! Но я-то вошёл в неё посредством друга, и его член сейчас являлся как бы продолжением моего! Удивительно, я это отчётливо почувствовал, как он получил небывалое наслаждение от входа в женщину и одновременно от входа внутри него самого, - сразу с двух сторон умноженные позывы плоти распёрли друга! И я получил наслаждение не меньшее, смачно набухнув частью себя в недрах парнишки.
товарищ оказался между двух огней - я сзади, Домбра спереди. Пухлого приятеля моего всего встряхнуло, и он замер так, боясь потерять то дивное вдруг ощущение, что так внезапно приобрёл. Теперь я чувствовал себя и на своём месте сзади, и на месте друга впереди, вошедшим в женщину. Я ощутил, как набух клитор, распирая срамные губы, и как горячая жидкость вдруг потекла из пещерки влажной и, посочившись по яичкам друга, стала капать на пол. Отклонив голову в сторону, я обалдел: на пол стекала кровь! Но и Денис уже понял это, удивлённо и восторженно полуобернув свое знойное лицо ко мне:
- Кажется, я понял - она же целкой была! Вот это да-а! В таком возрасте себя сохранила! Сохранила для меня!
"Ага, для тебя! - мысленно возмутился я наглости Пили. - А я здесь что - для мебели? Или чтоб тебя тут подпирать?"
А он на миг даже забыл, что стоит нагой, распёртый моим членом у себя в заду. Его восторг передался и мне, и я качнул в запретном месте друга, ещё, ещё, ещё... Он, потрясённый, опешивший от всего, что так сразу навалилось на него, был не в состоянии возражать, принимая в себя мой чудо-орган и не понимая ещё, почему напор в нутро ему становится не менее приятен, чем лоно женщины? Приятно спереди ему, а теперь ещё и сзади, и он, охваченный пламенем любви с обеих сторон, не мог уразуметь, что происходит? И вместо того, чтоб, наконец, место своё мне уступить, теперь уж точно не думал уступать! Теперь он позволял уже иметь его, иметь, и нисколько против этого не возражал. Он уходил в новые, необычные ощущения, уже не зная, что же ему приятнее, нежный охват аж шейкой матки или мой твёрдо-нежный напор мужской внутри него? Полное лицо его лоснилось и сияло, гримаса блаженства невольно искажала его, он застонал обречённо, вздрагивая, снова содрогаясь от моего напора в его запретном месте. Обхватывая любимую то за налитые бёдра, то за пухлый таз, то за круглые бока и вздымающийся арбузик-живот, то страстно сминая и встряхивая ей величественные груди, тем временем он ждал с хотеньем, когда я снова и снова колыхну, поддам ему вовнутрь; всё удовольствия и сразу - счастливчик!
И тут мы оба увидели, как Лидия Васильевна приоткрыла глаза, слабо глядя на нас. По яичкам, по ногам Пили стекала кровь её порванной плевы, и, наверное, от боли-то она и очнулась раньше, чем мы предполагали! Но отрываться от неё, снова кидаться за спасительным букетом теперь не было у нас ни времени, ни сил, ни желания. Пусть будет то, что будет! Возможно, она и не понимает ещё, не ощущает толком ничего, возможно, сейчас она сама опять погрузится в глубокий сон? Но завуч не только не засыпала снова, она всё более осмысленно смотрела на нас. Недоумённо приподнимая голову и упираясь локтем в столешницу, она тихо застонала. Но подняться дальше ей мешали её задранные кверху ноги и полный живот. Сейчас всё может закончиться и рухнуть в самый неподходящий для нас момент! Я сильнее обхватил друга и шепнул ему:
- Давай, начиняй её скорее, а я тебе помогу. Давай, давай же!
И тут мы оба дали!
Глядя на нас во все свои красивые глаза, завуч методично колыхалась всем своим объёмным телом на столе, груди её огромные, как холодец, вибрировали от напора нашей плоти, соски становились торчком от уже взаимного желания. Денис жадно оглаживал её необъятный бюст, пытаясь удержать вместе расплывающиеся, выскальзывающие из рук формы. А я всовывал ему, своим напором также ощутимо сотрясал его округлости, и он, как эстафету, перенимая жаркие волны мои, через себя передавал энергию страсти в неё, и всё сильнее и сильнее. Домбра приоткрыла удивлённо рот, уходя в ощущения невероятной благости у себя внизу, что расплывались изнутри, что росли и крепли.
Зубы Дениса застучали в сладостном ознобе, и я со всем уже безумным откровением имел его, а через него и сквозь него имел и учительницу нашу! А он имел её, сам сзади наполняемый все больше мною. Моя энергия подхватывала Пилю и, как огнедышащий скакун, уносила товарища в неё - любимую мою! Она же поневоле тоже имела нас обоих, впуская в запретные владения свои и возвращая нам энергию обратно, умноженную уже её позывами плоти и надрывая нас обоих желанием своим, теперь разбуженным и сильным. Мой твёрдый стержень стал началом стержня товарища, его же член стал продолженьем моего. Мы слились воедино и уже в едином ритме низвергались в ту, которой дорожили, которую любили самой нежной плотью, любили сердцем каждого из нас и душой каждого. Любовь безумная навеки нас объединила.
Наши энергии закольцевались и пошли по кругу в одной вибрации, которая становилась всё сильнее по мощным импульсам тепла и сладости призывной. Вихрь, центрифуга закружила и потянула нас в себя. Надрывно распирая нас, энергия троих вскипела и понесла в космический полёт. Мы стали вдруг единым целым, будто преодолели вдруг неведомый порог.
Я видел, как изумлённо Домбра расширила глаза, я понял, как она уже реально видела всё и осознавала, и ощущала каждого из нас двоих в себе самой. Сопротивляться ей сейчас? А смысл, когда надрывной негой врывались мы в неё и возносили её сущность в небеса, где благодать и вечная услада? С каждым качком нашим завуч полнилась всё больше, уж до края, короткая шея её, возмущённо напрягшись было, безвольно расслаблялась, голова, поднявшись, опускалась снова и мерно стала покачиваться на столе. Глаза её прекрасные круглились, и дыхание груди высокой подпирало, становилось всё чаще, горячее. Мы дарили ей благость, которую она ни с кем ещё не познавала, мы были первыми мужчинами в жизни её, и ей оставалось ей лишь покориться и возблагодарить нас за безумный подарок, за нашу плотскую любовь. Ладошками пухлыми она нервно обхватила края стола и сама уже нам помогала удерживать её, чтоб ни в коем случае в самый ответственный момент не соскользнуть и не лишиться плена наших ласк, вожделенья и напора.
Запретные позывы плоти общей сейчас кружили нас троих в вихре наслажденья, мурашки, токи пробегали по спинам каждого из нас. А ей хотелось плакать и кричать, но она закусила нижнюю губу и тихо, надрывно постанывала, зажмурив глаза. Налитые щеки её разрумянились так жарко, что тепло от них, казалось, доносилось и до моего лица. Она невольно подмахнула недрами своими в Дениса и сжала лодыжки вокруг моей шеи. Опрокинутая на столе, с бесстыдно задранными ногами, стреноженная, она была бессильна перед сладким пленом и изнывала от новых и новых напоров наших, парализованная наслажденьем. Она была уже готова вот-вот оплодотвориться, и мы были готовы её оплодотворить.
Мы вдвоём в одном порыве вдруг мощно толкнулись вперёд и... замерли, дрожа. Последний вздрог, встряска и лавина, поднимающаяся снизу каждого из нас! Вот оно, вот, сейчас, ещё немного! Клитор, пульсируя, пустил нам волны жара, готовый к взрыву. Домбра напряглась и замерла - сейчас начнётся!
Пиля изогнулся назад, вжимаясь в меня сильно, жадно, с чувством. Все запреты сейчас прочь - только наслажденье, только выплеск скорый важен теперь, и важнее этого нет уже ничего! Он ощущал меня в себе, а себя в любимой, и нас обоих в ней. Как сильный лук внатяжку, мы с ним изогнулись оба, жарко ощущая друг друга и её. Дыхание перехватило у каждого из нас; ещё надеясь удержать лавину общую, мы были уже не в силах сделать это. Я замер, пронзив собою друга ещё разок, он колыхнулся покорно и, зависнув на уде моём, уже не слезал с него. Он оторвал ладони от нежных грудей, раскрыл заворожённо руки, будто встал по центру меж полюсов магнита, разрядами энергии, охватившего его с головой. Так и держал он руки в воздухе, не в силах их опустить, надрывом неги вкрай распёртый с двух сторон!
Я не сдержал лавину первый. Оглаживая круглые бока Дениса, из-за плеча его взирая на отдаваемую сейчас любовь свою, я был вдруг сотрясён мощным сладостным порывом внизу себя.
Семя рванулось из жарких недр моих и обильно брызнуло внутрь Дениса, но как же... ведь там резиновое препятствие на мне! Однако он мой живой выплеск ощутил, да и сам наполнился позывами, неуправляемыми уже. Приняв самый заветный, решающий от меня толчок, он задрожал и в могучем порыве сам стал выплёскивать струёй, ещё струёй облагороженное семя своё в жену (ведь на этот миг она стала его женой по праву овладенья!). Она же растворила полностью сокровищницу девы и с желанием впустила в недра сокровенные порывы нашего оплодотворенья. Она пустила сок обильный, и последние могучие позывы всколыхнули и её, распёрли и жарко встряхнули. Волна от неё прокатилась и по нас, от нас мощно вернулась к ней, вынуждая вздрогнуть её ещё и ещё раз...
Из моих владений сквозь Дениса взлетали призраки крылатые - моя энергия оплодотворенья! Как белые лебеди, величественно влетали они в друга и в неё, и от его промежности в Домбру устремились крылатые призраки его любви, не менее могучей. Сладкое вместилище женское их все с любовью подхватило, и, сливаясь в единое торнадо, птицы энергий наших все вместе стали возноситься дружной спиралью сквозь неё, через голову в неведомую даль. С жалобными стонами Домбра задрожала на столе, невольно жаждая, чтоб мы вошли в неё ещё и глубже, и как можно дольше задержали там свою безумную любовь. Любовь запретная свершалась, ещё свершалась, ещё не прекратилась! В урагане сладком, неодолимом, мы возносились все втроём в великий космос, мы растворялись там, где никто из нас ещё ни разу не был. Мы сплавились все воедино, любя друг друга и боготворя друг друга от всей души. Слезы наворачивались нам на глаза, и все препоны, что мешали нам раньше, сейчас забылись напрочь, они казались теперь просто нелепыми и смешными. Никакая сила не могла бы нас теперь разъединить...