В порыве общей страсти мы и не заметили, как директор школы стоит возле стола совсем близко от нас и потрясённо смотрит на все происходящее! Он, видимо, не находил ни слов, ни вскрика. Как нас назвать сейчас вообще?! Здесь, в кабинете уважаемого человека, завуча советской школы он видит такое непотребство!
Директор школы - Валерий Павлович, за глаза называемый учениками просто "Палыч", работал в школе давно. Бывший военный, отставник, он пользовался неизменным уважением в школе. Внешне директор был очень представителен, солиден, всегда при галстуке, безупречно, опрятно одет. Огненно-рыжие, красиво вьющиеся волосы зачёсаны назад. Всегда румяное полное лицо, приятное на вид, и благородный светлый лоб внушали людям расположение к нему, даже симпатию. Но мягкости характера на работе Палыч не проявлял, оставался волевым и сильным руководителем, нашему завучу под стать, и даже покруче её. Иногда он вёл у нас уроки географии, и мне всегда нравилось, как он преподавал. Но никогда мне и в голову не могло прийти, чтобы увидеть в нём нечто большее, чем преподавателя, чем главного руководителя школы. И теперь он стоял перед нами в серых отутюженных брюках, в белоснежной рубашке, обтягивающей его солидное тело, при строгом галстуке, скреплённом золотым зажимом посредине, с элегантной укладкой причёски, со всех сторон стильный, праздничный, красивый.
Однако как он смог войти в кабинет завуча совсем неслышно, незаметно? А, да, у него наверняка имеется свой ключ. Но я же оставил ключ завуча в скважине изнутри! Это невероятно! И теперь он всё увидел! Позор-то какой! Но как бы там ни было, мы прозевали его визит. Теперь оплошность наша была роковой - нас застигли на самом что ни на есть горячем!
Не знаю, почему в такой момент взгляд мой остановился на отутюженных брюках его. Я отчётливо видел, как за тканью брюк директора буквально на глазах ползет в величину удлинённая мужская плоть! Член Палыча стал уже распирать ткань изнутри, и этого было не скрыть! Взгляд его, ошарашенный, ещё взирал на то, как в последних сладких муках вздрагивают нежные груди завуча, как холодец, как груди её всколыхиваются, и оттого член директора растёт, растёт, растёт!
Мы с Пилей, напрочь парализованные страхом, ошеломлённые, как стояли, так и не сдвинулись с места. Я лишь ощутил ещё, как последний слабый выплеск семени Дениса полился вдогонку предыдущим, и друг мой стал обмякать в моих ладонях, пенис его слабеющий стал выползать из женских недр. Да и мой член теперь тоже уменьшался, весь в резине тихонько выскальзывая из недр парнишки. И руководитель школы был свидетелем всему этому! Пуговица на прорехе его с силой отлетела, и в оказавшемся небольшом проёме ширинки стала видна ткань мужских трусов. Тут же отлетела и вторая пуговица, и член могучий, призывно упираясь в трусы, частично высунулся наружу, полез откровенно вверх, вперёд! Домбра ничего этого ещё не знала, начальника своего не видела, поскольку глаза её были сладко прикрыты, она ещё витала в своём неописуемом женском раю...
Потрясённый взгляд грозного руководителя перешёл с полунагого завуча на нас, абсолютно обнажённых, каждого в позе самой откровенной и бесстыдной. Что было дальше? Пытаюсь вспомнить...
Директор, видать, тоже далеко не равнодушный к Лидии Васильевне, был здоровым нормальным мужчиной и живым человеком. Он был потрясён, конечно, но что произошло с ним дальше, я до сих пор понять не могу. Палыч метнулся к двери и спешно закрыл её изнутри на ключ, который оставил в скважине провёрнутым поперёк, чтобы никто и никаким способом уже не мог войти в кабинет. Затем он подошёл к нам и с негодованием в голосе процедил:
- Объясните мне, что... здесь... происходит?!
А я тем временем невольно смотрел на то, как член его уже так сильно выперся из прорехи, что только ткань трусов ещё чудом сдерживала мужскую плоть от полного обнаружения. Но он, видать, не знал об открывшемся конфузе там, у себя внизу, и потому так смело воздвигся перед нами. Но что интересно - обессиленная завуч лежала, закрыв глаза, и не реагировала на новое событие, она просто спала! Действие препарата продолжилось и после главного события. Ее прекрасное лицо, блаженно расплывшееся в полуулыбке, приковывало к себе наш общий взор. Валерий Павлович, похоже, случайно влился в наше трио, вот-вот готовый образовать собой квартет. Или я ошибаюсь, не знаю... Тогда мы с Пилей были настолько ошарашены, что не находились, что нам делать или сказать.
Денис тоже увидел выпирающий орган властного руководителя. Мы с другом пялились на член в трусах, и у каждого из нас тоже вновь стало наполняться там, внизу. Я, смущённый, нервно, стараясь сделать это как можно незаметнее, за спиной Дениса стянул с себя отработанный презерватив и отбросил его от себя под стол. Член мой воспрял во всей своей чистой, невинной спелости, готовый к действиям опять! Он был налитой, с нежно лучистой головкой, хоть и мокрый от спермы, но просто красавец, я даже восхитился про себя, до чего силен, красив мой член!
Правда, спрятаться совсем не получилось - Палыч кощунственную готовность у меня, а уж у Пили тем более, заметил, нахмурился, явно намереваясь что-то резко, обличительно нам врезать. Но я тут же нашёлся и, неожиданно для себя метнувшись к полу, протянул директору одну из красных роз. С болтающимся крепким фаллосом стоял я совсем нагой перед необъятным мужчиной и лепетал:
- Валерий Павлович, по... по... пожалуйста, понюхайте. Вот, причина в этом...
- Что это? Роза? А при чём тут... - но, удивлённо кося глазами на мой член, он всё же понюхал предлагаемый цветок, пожал плечами. - И что? Это цветок вместо вас насиловал тут женщину?
- Да вы понюхайте ещё, сильнее: сами всё поймёте, - пришел мне на помощь Пиля.
Следовало ожидать, что грозный руководитель сейчас напрочь отринет нашу заморочку и устроит сильнейший скандал, ведь это уже явно назревало! Но, к нашему с Пилей удивлению, смущённо взглянув на разрумянившуюся Домбру на столе, он опять, но уже направленно понюхал розу, ещё, ещё, непонимающе приподнял брови и... отбросил цветок в сторону:
- Чего вы мне тут голову морочите?! Вы хоть понимаете, что натворили и что вас ожидает за это? Вы ж в тюрьму теперь загремите! Подумали вы хоть немного своими глупыми мозгами или нет об этом?! Позорище школы, горе своим родителям, да как вы посмели учинить такое! Надругаться над женщиной, над завучем школы! Как вы... - молнии негодования полыхали в его глазах, губы подрагивали возмущённо, мощный кулак вознёсся в воздухе, готовый вот-вот нас сокрушить. - Немедленно одевайтесь, и разговор у нас будет сегодня короткий. В школе этой вам больше не учиться, это я вам обещаю...
Но последние слова он выговаривал как-то с трудом и вяло, еле слышно, взгляд его затуманивался, руки опускались, и Пиля и я смекнули, что роза подействовала даже на него!
Сейчас Палыч отключится на время, и мы с другом сможем улизнуть из кабинета, а там уж будь, что будет... И так понятно, что мы пропали, залетели - дальше просто некуда!
Денис кинулся к своей одежде и начал суетливо наспех одеваться, я же не стал спешить - а что теперь мне терять-то мне? Да и директор вот-вот может грохнуться и, чего доброго, при падении удариться головой об стол или об пол. Уж этого-то допустить мы никак не должны!
Я устремился к слабо покачивающемуся Палычу и стал заваливать его на стол рядом с Домброй. Места на широком столе для двоих всё же хватало кое-как, буквально впритирку. И тут меня осенила страшная идея: а что если? А что: всё равно меня теперь, скорей всего, посадят, чего терять-то мне тогда? Зато останутся необычные воспоминания о школе, так почему бы не испытать и это?
Я взволнованно повернулся к другу:
- Хочешь ещё острых ощущений? Маленький шок...
- Ты что, с ума сошёл? - он удивлённо выпучил глаза. - Что ты ещё надумал? Это ж сам директор! Рвать нам надо отсюда и поскорее!
- Смотри, он уснул, как и Домбра, а член у него стоит, будто у молодого.
- Ну и что? Отсосать у него хочешь, что ли?
- Ты совсем дурак? Хотя... Да я просто хочу посмотреть, отчего у него так долго стоит. Не знаю почему, но не успокоюсь, пока не пойму, не увижу.
- Слушай, да у тебя мозги уже поехали, чувак! На фига тебе мужик-то, чё, ты, ебать его собрался, что ли?
- Не знаю... просто у него стоит, и мне не по себе. Меня аж пробирает изнутри!
- Да ты - маньяк! - поднял бровки товарищ.
- Сам не умывался! - нервно, шутя, парировал я.
- Ну, давай тогда быстрее снимай с него штаны, смотри уж, и рывками, рывками отсюда. Не будь самоубийцей! Нас же тут в любой момент накроют или менты, или учителя!
Пиля оставался надёжным напарником, меня он не бросал. Мы с ним осторожно, чтобы не разбудить, стянули с взрослого мужчины сначала брюки, потом трусы, и стоящий член упруго высвободился на наше обозрение! С полураскрытой головки, на глазах полнясь, стекала капля, прозрачная, как слеза. Директор мирно спал, не соглашался спать лишь его могучий орган! Но как возможно такое, как? В столь опасной ситуации любопытство моё, пожалуй, и впрямь было ненормальным, однако я осторожно двумя пальцами начал совсем обнажать чужую оконечность. Пальцы мои, обтекая, опускаясь, заголили её полностью, и мы с Денисом вовсю смотрели на то, как новая капля высвобождалась из нежного канала и стекала по натянутой уздечке. Нервно взглянув на Пилю, я понял, что и ему это страшно интересно, он таращился на то, что я творю, и уже ждал с нетерпением, что же предприму я дальше.
- "Отсосать", говоришь? - задумчиво вымолвил я. - А ты пробовал когда-нибудь сделать это?
- Не-а... - Пиля отрицательно помотал головой. - Но слышал я, что этого делать нельзя, западло. Пацаны в школе, во дворе если узнают, засмеют же! Да и вообще, мне, кроме Домбры, не нужен никто. А ты... ты соснёшь у него, да?
- Ещё не знаю, но так захотелось что-то необыкновенное испытать. Есть же возможность!
- Так давай лучше я тебя по-дружески выебу, как ты меня, - простодушно предложил мой недавний секс-партнёр. - Ощущения получишь - мама не горюй! Я сам до сих пор под впечатлением.
- Как не стыдно мне ТАКОЕ предлагать! - в шутку возмутился я. - А может, лучше директора натянешь, а?
- Да ты совсем сдурел! На фиг он-то мне нужен! Что в нём интересного? Пухлый боров, мужик, живот, как бочка! Да и старый он уже для нас с тобой.
Пенис директора стал плавно опадать, заваливаясь набок - видно, не понравилось, как хозяина его "боровом" назвали! Но я решил исправить положение и стал бережно и трогательно пальцами закрывать и открывать упругую головку. Член горячий снова стал благодарно наполняться - всё больше, всё сильней. Он становился ещё величественнее и красивее, чем прежде, с налитой главой, ласково поблескивающей в моей руке.
- Спорим, я возьму у него в рот? Спорим? А тебе слабо взять у мужика, - нарочито сделал я вызов Пиле.
- Это мне-то слабо?! Чё мне слабо-то? Да я, если хочешь знать, ничего не боюсь!
- Ну так возьмёшь первым, или кишка тонка?
- Да ты... - и тут Пиля оттолкнул меня от спящего и начал наклоняться над призывной оголённостью директора.
Глаза Дениса испуганно таращились на готовый к действию орган мужчины. Он замер лицом перед самым членом, огненным и сильным, и явно не мог заставить себя действовать дальше. Налитая нежность головки вот-вот коснётся его губ... Но что-то парню явно мешало. Нет, не сможет, да и зачем действительно парнишке столь жуткое испытание? Мой верный товарищ поддался на провокацию, но не до конца.
- Нет, не могу... - растерянно выпрямился Денис, виновато хлопая белёсыми ресницами. - Только после тебя, если ты решишься.
Я отстранил приятеля и нагнулся над снова опадающим величием мужским. Не знаю, почему мне так сильно захотелось этого, но я точно знал, что обязательно должен запретный плод хоть раз в жизни отведать. Рядом посапывала мирно прекраснейшая из женщин, а я вдруг запал на красоту плоти мужской. Дух исследователя явно заявил во мне: "Хочу всё знать!".
Переведя дыхание, я снова пальцами стал настраивать скользкий от расплывшейся смазки чужой масленок. Когда же член горячий опять восстал до полного предела, когда оконечность налитая засияла красой и силой, я, наконец, нагнулся и... поцеловал её! Я услышал, как Денис шумно выдохнул, хрипло, взволнованно кашлянул, переминувшись с ноги на ногу, затем присел, чтобы лучше видеть мой неслыханный подвиг. Я снова отважно поцеловал головку, и она наполнилась ещё сильнее, чуть не лопнув от натуги; директор тихо простонал, но глаза всё же не открыл. Денис весь покраснел, напрягся, для него это был явный шок!
Левой рукой я сверху вниз провёл ладонью по разомлевшей массе мужских яичек. Палыч снова сладко простонал, и мошонка стала стягиваться в тугой розовый мешочек. Мужчина стонал утробно, даже немного с готовностью изгибаясь навстречу ласке. Я же не брал в рот, я только целовал головку и поглаживал яички у опасного мужчины, и всякий раз встречал меня его томный стон.
От Палыча исходило сильное тепло, что приятно, по-домашнему обволакивало мне лицо. Мельком взглянув в лицо ему, я увидел, как блаженство разглаживает ещё недавно строгие черты. Облик директора, и так симпатичный, становился ещё более приятным, добрым. Да, главный руководитель школы, нашего ПТУ был вовсе не дурён, действительно красив, это я и раньше примечал. Благородный лоб его был несколько светлее налитых, всегда румяных щёк, и эта светлость стала вдруг манить мой взор, сродни нежной светлости оголённой женской груди. Мне захотелось даже скользнуть обнажённой головкой своей по этому челу, сокровенной частью ощутить тепло мужчины, слиться с ним... "Нет, нет, меня уже совсем не туда заносит, довольно, хватит!" Но мало того, член его большой теперь тоже очаровывал меня своим великолепием, спелостью, силой.
Спал ли директор, а может, нет? Наверное, спал, но всё же непонятно, как спящий человек может так остро ощущать столь явные прикосновения и отзываться на них так остро? Мне нравилось целовать огромную головку, и я осторожно кончиком языка чуть облизнул её переднюю, самую чувствительную часть. Стон утробный из груди мужской донёсся до меня жалобно, просяще; член, как натянутая тетива, выпрямился, напрягся, полнясь до предела, и... глаза Палыча открылись! Медленно приподнимая голову, он удивлённо смотрел на меня, по-прежнему абсолютно нагого, и, похоже, он ещё не мог понять, что происходит и где он вообще находится. Пиля тут же метнулся к рассыпанному по полу букету и сгрёб его весь в охапку. Он быстро поднёс головки сразу трёх роз к мужскому лицу. Палыч нахмурился, не понимая, что парень делает и зачем, и вдруг отшвырнул розы от себя.
- Какого, вы тут... Что вытворяете? - вяло, с трудом попытался он выговорить дальше, но язык его слушался всё слабее.
Денис быстро на ухо шепнул мне:
- Скорее соси у него, а я постараюсь борова удержать и усыпить!
Но какое тут "соси", когда у меня сердце от волнения и перепугу рухнуло в пятки и колотилось, готовое вот-вот порваться или выпрыгнуть и ускакать. Однако я понял, что только в удовольствии грозного руководителя может быть наше с Дениской спасение, потому снова нагнулся над опадающим достоинством мужским. Член горячий вяло заваливался набок, и капля новая, прозрачно стекая по нему, клейко потянулась и капнула на стол. Но совсем взять в себя опасное достоинство я никак не мог решиться, почему-то я этого боялся! Снова я лишь поцеловал скользкий конец, излучающий глубокий жар, и легонько обхватил его сухими губами. Палыч вздрогнул мелко, замер. Он уже сидел на столе, и я чувствовал пылающий возмущением взгляд его надо мной. Его сильная рука тяжко опустилась мне на голову, и от руки этой пахнуло сладким зноем. Он ухватил меня за волосы не очень сильно и не больно, но ощутимо и стал за волосы приподнимать мне голову, затем я услышал жёсткое:
- Как смеешь ты! Да как вы...
Но тут рука остановилась почему-то - ни туда и ни сюда. Директор попытался пошевелить ногой, намереваясь опустить её на пол и встать, но нога, запутавшись в спущенных штанах, лишь безвольно колыхнулась и обмякла. Могучая рука его, слабея, соскользнула обратно на стол. Денис, аккуратно поддерживая Палыча за плечи, сдерживая его падение, медленно опустил мужчину на прежнее место возле Домбры. Директор закрыл глаза, глубоко вздохнул и, видимо, опять уснул. Пенис его стал сморщиваться, ослабевать, от недавнего величия его не оставалось и следа.
- Слушай, ты давай кончай с этими экспериментами скорее! - отчаянно и недовольно проговорил Денис. - Если Палыч ещё раз проснётся, он нас или прибьёт, или точно засадит надолго. И Васильевна вот-вот уже должна очнуться - ты на часы-то посмотри! Запалимся с тобой по полной, если сейчас же не сквозанём отсюда!
- Ты уходи, - сказал я. - Без обид, правда, уходи. А я должен ещё на немного задержаться.
Вообще-то было б даже хорошо, если бы мой товарищ оставил меня возле ещё спящей Домбры, ведь сам-то я ещё и не пробовал её! Но, видимо, Пиля догадался о моей уловке и категорически замотал головой:
- Без тебя? И не подумаю! Вместе ввязались в эту бодягу, вместе и ответ держать, если что.
спящих преподавателя на столе, как две пузатые горы, ослепительно сияли наготой и были в нашей полной власти, но только власть эта меня не радовала ничуть. Угрызения совести не давали продолжить. Не для этого ж я пошёл на такой поступок - на тот поступок и на другой! Но мне важно было познать то, что, возможно, больше никогда я не смогу испытать в своей жизни. Я много слышал разных мнений, пересудов о разнополом сексе и об однополом, но сегодня у нас с товарищем состоялась удивительная возможность испытать всё что угодно на себе самих! Ведь когда-то ж, хотя бы раз, следует лично убедиться в том, что нам подходит, а что и нет. Так я и сказал Денису. Пиля задумался и, вздохнув, ответил:
- В чем-то я понимаю тебя. Только пробовать со взрослым мужиком не хочу, не буду. Но тебе я, чем сумею, помогу: ведь ты мой друг теперь. Если хочешь, ноги Палычу подержу, а ты вжаришь ему туда как следует: у тебя опыт сегодня уже появился, знаю... - лицо Пили смущённо раскрасневшееся, горело не меньше, чем лицо спящей красавицы, что аппетитно формами нагими возвышалось на столе.
Я приблизился к Денису почти вплотную и, осторожно потянувшись, поцеловал его в знойную, пухлую щеку. Он чуть вздрогнул, но не отстранился, я поцеловал его в густой румянец и другой щеки, сказал:
- Спасибо тебе, друг.
В ясно-голубых глазах Дениса засверкали слёзы. Глаза раскраснелись по краям, и он смущённо отвернул лицо, глухо промолвил:
- Что ты делаешь со мной?
Мой друг был уже полностью одет. Но я тыльной стороной ладони прикоснулся к его паху, и там отзывчиво и скоро стало наполняться. Там было ласково и горячо. Денис стоял не шевелясь и вникал, как я ладонью томно скольжу по его владениям, лаская и этим дразня, к чему-то призывая вновь... Еще недавно разрешившийся, вымазанный в крови девы, друг покорно ждал моих новых действий. Пенис его упругий вскоре уже не умещался в оковах брюк, и тогда он сам расстегнул пуговицы, стянул с себя штаны вместе с трусами, откровенно оголив передо мной молодой и сильный орган, уже сияющий нежной округлостью наизготовку.
- Что ты хочешь? - спросил он тихо.
- Хочу тебя. Хочу всего и сразу. Ты так красив, Денис, если б ты только знал, как ты похож на...
- Ты тоже классный, - ответил он. - Но меня не тянет к мужикам. Кому б другому я за такое даже врезал, но тебя вот уважаю - ты мой друг... Хочешь у меня пососать? Но он у меня, смотри, в крови. Мне неудобно...
- Кровь любимой женщины - разве можно этим брезговать нам с тобой? - и, встав на колени перед смущённым другом, я скользнул лицом по изнывающему в ожидании органу его.
Член упругий с готовностью напрягся, направляясь мне в лицо. Денис смотрел на меня сверху, опустив голову и осторожно положив ладони мне на голову. Было понятно, что это - приглашение.
Я поцеловал жаркий масленок у Дениса, и тот откликнулся новой смазкой из канала с белёсым остатком недавней спермы. Пусть же семя вырвется опять, только уже в меня! Я этого хочу. Очень! Губы мои жаркие охватили не менее жаркую головку. Друг мой верный тихо податливо вздохнул и плавно, осторожно сам начал вдавливать мне в рот сокровище плоти. Вот и взял я у друга то, о чём и мечтать ещё недавно не рискнул бы! Вот его юное величие у меня во рту, пылающее, твёрдое, готовое к самому святому действу, к таинству великому меж нами. На языке моём окислилась горечь крови завуча, но брезгливости я не испытал. Даже, напротив, этот привкус ещё сильнее примагнитил меня к предмету вожделения.
Я шершаво облизнул головку, языком стирая кровь на ней, и друг мой мелко задрожал. Член его густо напрягся перед скорым уже разрешением: это я понял по сильно сжавшейся мошонке передо мной. Денис покрепче охватил мне голову ладонями своими и начал потихоньку качать во мне сокровенной частью себя. Надрывно он простонал и всё сильнее и напористее всовывал и всовал в меня так, и уже вогнал настолько, что я чуть не поперхнулся. Нам обоим грозила опасность скорого разоблачения, а мы уже не могли друг от друга оторваться, мы снова друг в друге растворялись, мы вновь сплавлялись воедино, но уже иным путём! Мошонка его, окровавленная, горящая желанием, ощутимо ударялась мне по подбородку, но я всё отклонялся назад, стараясь языком оплетать и всасывать лишь самый конец, твёрдый и упругий. Дениса затрясло от этой ласки сокровенной. Тут он застонал так, что чуть не закричал, бёдра его задрожали сильнее, конвульсивно, и тугая пресная струйка свежайшей спермы брызнула мне прямо в горло, поплыла по корню языка. Я сглотнул, благодарно обхватил гладкие ягодицы друга и с чувством, требовательно прижал его к себе. Мы растворялись один в другом, и я понял - наконец, произошло то, чего мне так сильно не доставало!
Вскоре пенис возлюбленного стал опадать у меня во рту и выскользнул совсем. Я поднялся и заглянул в помутившиеся глаза Дениса. Его ещё покачивало по сторонам, он ещё был в сладком полёте... И тут я взял его за щёки и жарко в губы поцеловал. Поцелуй мой погрузился в Пилю долго и влекуще, и друг встретил мой язык кончиком своего языка. Он покорился и всасывал мой поцелуй, он пил его и этим искренне стал услаждаться тоже. Прощальный полёт взаимный нас подхватил, вознёс...
Но тут грубый голос со стороны стола вдруг прогремел, как гром.
- Я всё видел. Так вот чем вы тут занимаетесь!
Мы с Денисом встрепенулись и резко обернулись на возглас. Директор, слабо опершись локтем о столешницу, ещё полулежал, огромный живот его, чуть расплывшись, возвышался горой, и взгляд серьёзный, устремлённый на нас, был более чем красноречив! Член Палыча стоял опять призывно, ярко сияя оконечностью в свете заката солнца за окном! И брюки он ещё не успел надеть. Мирно спала лишь наша Домбра, не ведая, что происходит рядом с нею. Но почему директор не надевает брюки свои, так и лежит во всём бесстыдстве перед нами; неужто не замечает, что мы его наполовину раздели? Наверное, он ещё не пришёл в себя. Денис быстро, судорожно заправил свой орган и, уже абсолютно одетый, поспешил к закрытой двери, с нетерпением ожидая там меня.
Палыч наклонил голову и из-за живота своего еле различил конец могучего члена, свои спущенные брюки и трусы. Он резко приподнялся на своей внушительной руке, но тут же начал сползать на пол. Видно, силы были у него ещё не те, и сползал он весь мешком, вдруг свалившись на пол лицом вниз. Оголился его полный бело-розовый зад, толстые ляжки и объёмное брюхо, наполовину нагое из-под задравшейся рубашки. Он попытался встать, но начал заваливаться снова, лодыжками заголенных ног путаясь в своих же собственных штанах. Мы с Денисом подскочили и с великими усилиями помогли-таки ему подняться на ноги совсем. Директор попытался всё же дотянуться до спущенной к самому полу нижней одежды своей, но сильные полные руки были ещё слабы. Тогда он ухватился за нас с Денисом и, глядя туманным взглядом то на товарища моего, то на меня, еле выговорил:
- Вы - развратники. Я вас... обоих... Что с завучем сделали? Как вы могли?
Его качало, будто пьяного, и он с трудом удерживался на ногах. Обхватив, он стал давить на нас, невольно обнимая.
- Я вас обоих по... - дальше он не договорил, потому как Денис, которому, видимо, это всё уже изрядно надоело, вдруг нагнулся и припал лицом под огромный круглый живот прямо к паху директора!
Палыч удивлённо поднял брови, надул пухлые щёки, осоловело посмотрел на меня.
- Ты что... Он что... Ой-й, чего он там вытворя... вытворяет!
Директор сморщился, будто вкусив лимон, и вдруг резко поддал тазом в сторону Дениса, пытаясь, видимо, отшвырнуть парнишку. Но Пиля явно не оставлял свою затею, которую мне не видно было за огромным шаром директорского чрева! Палыч выпучил глаза и замер, рот его приоткрылся, он простонал глухо и с надрывом. Пиля совсем сдёрнул с ног директора штаны, трусы и отшвырнул их в сторону, дав громоздкому мужчине шире расставить ноги, чтобы всё-таки хоть как-то удерживаться стоя. Школьный руководитель набычился, понимая свой позор, но всё ж раскорячился, уже не шелохнувшись, уходя в странную ласку у себя в паху. Поскольку стоять он мог теперь самостоятельно, уперев руки себе в бока, я чуть отошёл, чтобы посмотреть, что же там делает мой товарищ, и увидел, как Денис (по моему, видать, примеру), обхватив губами мощную головку мужскую, делает с ней что-то языком. Стержень огромный вряд ли уместился бы во рту Дениса, но это было и не обязательно - сама оконечность, спелым помидором до половины лишь вмещаясь в рот Пили, вминалась туда глубже томными толчками, однако полностью не имея возможности войти.
Денис, видать, хорошо работал, да так, что мужчина грозный стал мычать уже, как добрый телёнок. По светлому лицу директора вздрагивало и невольно расплывалось блаженство. Изнывая, он всё ж попытался оттолкнуться от Дениса - тщетно! Тогда он нагнулся к сладкому насильнику и жёстко ухватил его за плечи. Но друг мой не сдавался, заключив пухлый зад мужской в капкан своих рук, похоже, решив как можно раньше удовлетворить директора, чтобы мы поскорее оставили уже этот дурацкий кабинет. Расставивший ноги Палыч ещё больше склонился к Пиле, что-то мне напоминая. Его крутые ягодицы и мощные лядвы по-женски гладко и аппетитно сияли нежной белой кожей, а налитой живот могучим глобусом почти возлёг на усладителя внизу. "Такой рыжий, а бесстыжий!" - подумалось мне. И что теперь мне оставалось делать - ждать, когда всё здесь разрешится, но без меня?
приблизился к директору сзади и, отведя руки Дениса, нежно скользнул ладонями по выпирающим мужским бокам. Тихонько пахом своим я стал прижиматься к женственно-мягким объёмам. Директор же был так занят удовольствием спереди его, что пока не придавал значения моей коварной ласке. Но мой орган встал скорее, чем я ожидал, он воспрял почти что сразу, сильно и призывно. Смазка уже сочилась из него, обволокла головку, и я начал вдавливать свой стержень снизу вверх туда, куда было опаснее всего: ведь Палыч мог сейчас ударить меня наотмашь! Он и впрямь набычился, накаляясь от дерзости ученика, и полуобернул степенную голову ко мне, но не сказал пока что ничего, чего-то, возможно, ожидая. И я не заставил себя долго ждать, с натугой я густо вошёл! В самом директоре пошло уже легче, и я сразу же качнул внутри. А он в ответ качнул своим стержнем в рот Денису. А я вдогонку снова в Палыча. А он в друга моего, а я сзади в горячую мужскую утробу. Так мы качались и качались, не видя больше ничего вокруг. Идеально круглый живот Палыча бултыхался, сзади и чуть сбоку напоминая мне объёмы женской груди, и это стало мне нравиться, завораживать, ласкать мой взор, ласкать мои ладони!
Директор прорычал глухо, как пьяный, и, наконец, невольно подмахнул мне мягким задом. Он, как и Денис недавно, оказался сразу меж двух огней, в столь сладком плену, что и не знал уже, что делать. Его откровенно насиловали два школьника, а он сейчас никак не мог сопротивляться! Оставалось лишь покориться, хотя б на время, и доставить нам удовольствие уже собой, своим могучим телом.
Мы не видели, что Лидия Васильевна наша наконец проснулась. Взирая на нас троих, она потрясённо вскрикнула и всхлипнула! Палыч, вздрогнув, полуобернулся на звук и с ужасом увидел завуча, во все глаза глядящую на нас! Директора всего встряхнуло, и мурашки гусиной кожей на какие-то мгновения покрыли гладь нежного полунагого тела. "Позор-то какой, - читалось в его распахнутых глазах. - Всё, я пропал!" Но не в силах уже остановиться от сладости порочной, он продолжал и продолжал впихивать в Дениса стержень свой и от меня выдерживать качки и мощные волны. Грузное тело его взбултыхивалось в такт моим подачам. Я толкался в директора уже столь откровенно, сильно, глубоко, что откровенней и глубже было просто некуда! Галстук, посередине схваченный золотым зажимом, широким языком колыхался тоже в такт движениям, стильные запонки на белоснежных рукавах рубашки посверкивали золотом и теперь тоже волновали мне воображение, контрастом подчёркивая невольный плен солидного мужчины.
Желая скорого разрешения, Палыч стал поддавать упруго-мягким задом ко мне, буквально надеваясь на мой член! Но никак не удавалось ему разрешиться, и это было сладкой мукой для пожилого человека. Что-то не складывалось, мешало что-то. Может, неопытный Денис ему там делал что-то не так, как надо. Или что ещё? Но эта сладкая пытка, затянувшаяся для всех, назрев до края, просто должна была извергнуться оргазмом - нельзя иначе! Иначе можно было сойти с ума и директору, и мне! Тогда я быстро пропустил свои ладони к мужскому паху и попытался Пиле подсобить. Я стал оглаживать и нежно мять крупную, ядреную мошонку, и Палыч покорно застонал опять, весь тая от ласки, такой желанной, неодолимой. Ладонь моя горячая встряхивала тяжесть яичек грозного руководителя, делая самого его мягким и податливым снова.
И тут директор замер вдруг... и вскоре мелко задрожал чреслами своими, часто-часто входя в рот Денису. Я понял, что настал и мой черед, и тоже стал часто и быстро натягивать мужчину, ещё откровенней и сильнее обхватывая и лаская необъятность боков и брюха, массу груди, сильные плечи... Мы зарычали с Палычем одновременно, одновременно же начав разряжаться самым ценным из себя! Денис поперхнулся, но первый напор сдержал и тоже, как и я, обхватив директора, но спереди, цепко не отпускал его, пока тот не обмякнет. Однако, видно, недаром Палыч долго держал сокровенное в себе: жидкость плодородная накопилась и выплеснулась так обильно, что Денис, чуть не захлебнувшись, быстро отнял голову от раскалённого паха, и голубоватое семя с силой брызнуло прямо на стекло окна, на стену, на решётку батареи...
А я тем временем сладко кончал уже в него, и это пламя от меня было руководителю безумно приятно, важно, желанно тоже. Он продолжал упруго мне подмахивать, надеваясь на мой член ещё жарче и уже с полным откровенным чувством. "Вот, вот, вот, получи, получи, получи!" - словно всё кричало в нём. И я всколыхивал в объятиях его могучий глобус под рубашкой, и он этому был только рад! Полуобернувшись, он жаждал теперь ласк моих любых - всё, что угодно, теперь всё можно, даже нужно! Я, потянувшись, ещё продолжая сам вздрагивать, надрывно спускать в него, стал расцеловывать сзади его налитые, красные от натуги щёки...
Но вот последний вздрог от меня встряхнул директора, и стержень мой, замерев прощально, стал слабеть, тихо выскальзывая из недр мужских. Ну, вот и всё: финита ля комедия; как говорится - "Кончил в тело - гуляй смело!". Теперь можно умереть... Мужчину, приятного на ощупь, я отведал, да только женщину-то так и не имел!
Тем временем Домбра слезла со стола и лихорадочно стала собирать свои нежные груди, наспех одеваться, красная, как помидор, от стыда, от срама, от всего, что так вдруг, внезапно открылось ей! Куда попала она! Не только тело - саму душу ей вдруг изнасиловали тут и осквернили!
Павлович медленно распрямился, весь красный, будто из бани, просто огненный от стыда, от ещё не совсем угасших наслаждений. Он разворачивался ко мне, и на лице его слабо вздрагивали волны гаснущей сладости порочной, в глазах его синих под поволокой слёз еще плыли облачка неги, любви. Но, видно, всё существо мужчины уже боролось с кощунством совокупления, из рая плотских утех он усиленно, как мог, возвращал себя, впихивал обратно в жёсткий мир табу.
Директор плотно поджал красивые губы, и мне так захотелось поцеловать его во влекущие уста. Но рука мужская взметнулась и тяжко влепилась в меня вдруг звонкой пощёчиной.
- Сопляк! Подонок ты! Вы оба, вон из нашей школы!
От оплеухи я чуть не оглох, в ухе зазвенело, зашумело в голове. Так всё завертелось у меня перед глазами, что я потерял ориентацию и рухнул на пол.
Что происходило в кабинете дальше, я уже не мог ни увидеть, ни услышать. Я просто вырубился вдруг. Удар тяжеленной рукой мужской тогда оказался для меня слишком силён...
Помню ещё: после этого события в школьном коридоре завуч окликнула меня и подошла. В её глазах было столько скрытой боли, что мне сразу стало не по себе. Холодок пробежал по моей спине. Глядя мне пристально прямо в глаза, она сказала:
- От Пилевского можно было ждать чего угодно, но ты-то... Как ты мог?! Подлец! - подумав, она добавила: - Далеко пойдёшь... - и, напоследок смерив меня презрительным, испепеляющим взглядом, резко отвернулась и решительно пошла вдоль коридора.
Жар хлынул мне в лицо, голова закружилась, и ноги подкосились: вот и получил я признание в любви взаимной! Она уходила от меня и уже навсегда. Да, права она, тысячу раз права: я подонок, подлец, и нет мне прощенья! Нет места мне в этом мире! Таких, как я, нужно уничтожать, а не учить в советских школах.
Я жарко возжелал себе наказания жестокого и беспощадного. Подлый насильник! "Подлец, подлец, подлец!" - набатом стучало у меня в висках. Домбра уходила, не оборачиваясь, и со спины я не мог видеть её слез, но ясно чувствовал, как ненавидит она меня! Стиснув зубы и кулаки, я вдруг тоже развернулся и бросился в противоположную от завуча сторону.
Я бежал по коридору что есть силы, будто так мог убежать от позора своего, от самого себя. В пылу самобичевания ничего уже не соображая, я не заметил, как быстро добежал до тупика. С разбегу я чуть не ударился об стену, но рядом было широко распахнутое окно, и оно будто приглашало меня в мир иной, где не было ненависти и нелюбви. Не сбавляя скорости, я с силой оттолкнулся от пола ногами и сразу вылетел из окна на улицу. Поток воздуха рванул в жаркое лицо - я летел с третьего этажа школы прямо на асфальт, и снизу стремительно неслась на меня неминуемая смерть! Но тут сильный порыв ветра качнул тополя, и одна из толстых веток неподалёку, колыхнувшись, оказалась подо мной... Треск ломаемой мною ветки, шлепок тела об асфальт, вспышка в глазах, боль и сразу мрак...
спасительно сдержала моё падение, мне повезло. Я выжил, отделавшись лишь переломами ноги и руки, двух рёбер да лёгким сотрясением мозга - сущие пустяки! Господь не позволил мне погибнуть так рано да ещё так глупо. Всевышний милостиво подарил мне возможность жить и дальше, чтобы мог я искупить свою вину. Но как искупить мой грех тягчайший теперь?
Теперь, лёжа в палате, загипсованный и перевязанный, я всё мечтал о том, что в палату обязательно войдёт Домбровская Лидия Васильевна, я так сильно этого жаждал, что ухаживающая за мной медсестра сказала, будто я даже бредил Домброю во сне. И я мечтал о главном: о возможности попросить у неё прощения, от всей души извиниться за себя и за Дениса. Но она так и не пришла ко мне. Было ясно лишь одно: она просто не желает меня знать. "Понятно... секс совместный - ещё не повод для знакомства...", - с горькой улыбкой подумал я.
Больше я вообще Домбру не видел. Уже позже я узнал, что она всё же заходила в больницу и, справившись в регистратуре о моём здоровье, ушла, ничего не передав мне - ни слова! Ещё я узнал, что она подала заявление на увольнение из школы сразу после того, как меня, переломанного и разбитого, скорая отвезла в больницу. Вот и всё: больше Лидия Васильевна не работала в нашей школе ни дня, не согревала душу влюблённым в неё ученикам добродушно-солнечным обликом своим, своей красотой, своей харизмой...
Правда, в палату ко мне регулярно наведывался сам Пиля! Нужно отдать должное товарищу по приключениям: меня он тогда сильно морально поддержал, и, несмотря на свою авантюрную натуру, другом он оказался стоящим, интересным и, главное, надёжным. Вот тогда, уже в больнице я с ним по-настоящему и подружился. Друзья ведь познаются в беде! А он меня не бросил.
Он чистосердечно снова мне признался в том, что давно уже по уши влюблён в Васильевну и мечтает в будущем обязательно жениться на ней, несмотря на огромную разницу в их возрасте. Только лишь в этом я не мог согласиться с другом, поскольку сам жаждал стать настоящим мужем дорогой мне, но навсегда уже недоступной женщины, у которой добродушная внешность, но при этом такой стальной характер... Однако с Денисом мы прекрасно поняли друг друга и в этом тоже и, чтобы не делать один другому больно, перестали говорить о любви к нашей общей мечте - женщине, которую хоть и преступно, но телесно познали вместе.
Мы с Пилей стали испытывать друг к другу тёплые братские чувства. Впрочем, мы и стали "братьями по крови"... крови нашей потерпевшей Домбры. Где-то я слышал, что ничто не сближает людей так, как совместно пролитая кровь. Но мы тогда не могли ещё знать чего-то очень важного. Не могли мы знать в ту пору, что через годы сблизит нас не только это...
Что же касается директора школы, то тут осталась загадка для меня. Денис уверенно твердил, что никакой директор в кабинет завуча тогда не заходил. Вот те раз! Валерий Павлович просто не смог бы зайти, поскольку ключ я провернул в замочной скважине изнутри. Так что этот ключ не позволил бы вставить другой ключ снаружи. Но тогда получается, что всё это безумие с полуголым Палычем просто не существовало на самом деле?! Значит, кроме Домбры и Дениса я ни с кем ещё в кабинете не мог быть тогда!
- Да ну чё бы ты на взрослого дядю накинулся-то, с какого перепугу? - рассмеялся Пиля моему вопросу, после того как я подробно поведал ему всю историю, изложенную выше.
Сидя на табурете перед моей больничной кроватью, он убеждал меня:
- Реально было всё, что ты мне тут рассказал... всё, кроме Палыча, которому ты поставил палку. Сдаётся мне, что директор наш вообще не в курсе того, что мы в кабинете у завуча бывали и что там вытворяли с ней. А она нас с тобой, между прочим, не заложила, иначе б в школе был такой переполох, сам понимаешь!
- Но как же... Ведь я чётко помню!
- Неужели ты правда думаешь, что здоровенный мужичара позволил бы себя натянуть какому-то неопытному пацану! К тому же - это ж целый директор! Он уважаемый человек, дорожащий своей репутацией и репутацией школы. И где это видано, чтобы пуговицы от ширинки, как пули, отлетали?! Чё-то тут не то... Странности не замечаешь? Да чтоб ещё и я... отсосал у мужика?! Ты что, совсем? А я вот думаю так: когда ты спускал, ну... в меня, а я в Домбру, у тебя начались глюки в голове - от перенапряжения, от волнений. Говорят, такое бывает. Так что скачки с директором - это тока твои фантазии получаются. А знаешь, почему я так подумал? Ты совсем не куришь, а соликс сделан в лаборатории на основе ядов, составляющих никотин, и плюс ещё каких-то хитрых добавок. Ты тогда хоть и не нюхал розы, но испарения от них всё равно витали в кабинете завуча. Мне-то хоть бы что: я ж курю, ты знаешь, а у тебя крыша поехала реально! Нанюхался ты по-любому. Глюки, братуха, глюконат кальция! - хохотнул он. - Ты вошёл во вкус сзади меня, вот и понесло тебя вразнос - понравилось! К тому же нервы, стресс, переживания... Потому и поймал ты клин. Бывает!
- А вот не надо было допускать до белого каления! - фыркнул я.
- Не надо было допускать до белых коленей? Да уж, до коленей женских ты дорва-а-ался! - подколол меня товарищ. - А что касается Палыча, так хорошо, хоть не с крокодилом каким привиделось тебе, а с самим директором школы - милейшим человеком! - не выдержал и прыснул он от смеха. - Ну, ладно-ладно, не обижайся. Ты отравы от роз нанюхался, это понятно. Так что никакой не Палыч, а испарения от соликса тебя и вырубили, плюс прыжок твой из окна потом - всё это повлияло. Ты ж об асфальт аж с третьего этажа долбанулся! Так что ещё и не такое с мозгами могло статься! Видишь, ты даже не помнишь, как мы с тобой вышли из того кабинета. А слиняли мы по-хитрому. Я сначала уговорил выйти тебя, а сам остался с ещё спящей Васильевной. Перед этим, правда, мы с тобой её полностью одели и посадили в кресло. Порядок там, на столе восстановили - всё чин по чину! Я даже её кровь с пола стёр. Она могла бы и не знать, что мы с ней там накуролесили, если б не порванная целка, которая, понятно, у неё болела. Когда она очнулась, сидя в кресле, я сразу вышмыгнул из кабинета и плотно закрыл за собой дверь. Она меня и увидеть после пробуждения не успела. Вообще никто не мог видеть, как мы из её кабинета по одному линяли, потому что народ к вечеру уже весь отвалил по домам, а сторож на первом этаже бухал с какой-то тёткой - праздник же праздновали, Восьмое марта! Так что доказательств против нас нет никаких. Выебали бабу, и хорошо, всем хорошо. А тебя, кстати, я от школы до твоего дома еле довёл - тебя реально штормило, и даже рыганул ты пару раз. Родаки твои перепугались, так я им навтирал, что флакон какой-то, брошенный на улице, нашли, и ты нюхнул. Вроде, поверили.
- Значит, Валерия Павловича я не... ну, не это? Но а с тобой-то как? Я и вправду там после Домбры с тобой, ну, взял у тебя... и всё, что тут тебе сказал?
Денис смущённо покраснел, пухлые щеки его ярко полыхнули. Таким он мне стал нравиться всё больше, поскольку напоминал любимую, хотя бы лицом (правда, и телом почти что тоже).
- То, что ты делал там со мной, это чистая правда. Врать не буду, так всё и было... - сказал Денис. - Но повторяю: никакой директор этого видеть не мог. Там, кроме нас с тобой и Домбры, не было никого. А завуч после того, как мы, то есть я её оттянул хорошо, уснула. Ну, а дальше я тебе уже сказал, как мы слиняли с кабинета и всё такое. Всё.
Когда друг закончил говорить, я устало откинулся в кровати и задумался: "Значит, всё, что с Палычем было, лишь привиделось мне?". И всё ж оставалось чувство: чего-то Пиля не договаривал. Этот хитрый бестия с озорными глазами, сидевший сейчас рядом... Ну, не законченный же я глюкоман! Что-то тут не то...
Завуч Домбровская не подала в суд ни на меня, ни на Дениса; вообще нас - двух преступников - даже не вызвали в милицию. Тишь да гладь! Значит, действительно никому ничего не сказала она о случившемся, не выдала нас. Но то паскудство, что мы с Пилей учинили... Молодцы, нечего сказать! Вместо мозгов в нас работала лишь дурная похоть. А Лидия Васильевна, напротив, оказалась настоящим Человеком! У поэта Николая Тихонова есть такие строки: "Гвозди бы делать из этих людей, Крепче бы не было в мире гвоздей!". Я преклоняюсь перед этой крепкой, удивительной женщиной и по-прежнему... люблю её, люблю, люблю... Я по-прежнему схожу от неё с ума...
После выписки из больницы я ещё поучился пару месяцев в той школе. Иногда случайно встречая директора где-нибудь в школьных коридорах или видя его, когда он возглавлял построения на линейку, всё пытался я заметить в его глазах хоть какой-то, хоть захудалый интерес ко мне - знает ли он про то сокровенное, что случилось в кабинете, или нет? Но глаза руководителя школы были абсолютно безучастны к моей персоне, он лишь иногда скользил по мне взглядом обычным, без какого-либо интереса, как и по любому другому ученику. Значит, прав Денис: всё, что у меня возникло в памяти о событии в кабинете с Палычем, всё это - лишь галлюцинации после воздействия соликса на непривычный к ядам организм. Что ж, это всё и объясняет. И слава Богу! Иначе б сгорать мне от стыда, и совесть тогда б окончательно меня загрызла. Те порочные образы, безумная связь с директором... это нелепо, ужасно, и я гоню от себя эти мысли прочь.
мой тогда был военным, офицером, и семья наша нередко кочевала по стране с одного гарнизона в другой. Так что через пару месяцев после моей выписки из больницы, мы всей семьёй переехали в другой город (а теперь это территория уже другой страны), где отец и дослуживал до пенсии своей.
С Пилей у меня после того контактов не было никаких. Так что не видел я больше ни Лидию Васильевну, ни Дениса. Никто более не узнал мою сокровенную тайну, от которой и до сих пор глубоко в душе мне не по себе...
Ныне у меня любимая жена, две взрослые дочери, есть уже и первая внучка. Но супруга моя не была похожа на Домбру, вообще никак. А образ же моей первой незабываемой любимой упорно не сглаживался в памяти, все так же томя и терзая душу. Не спасало меня ничто от той давней неразделённой любви - ни семья, ни возраст. С годами я всё чаще и чаще стал мечтать снова когда-нибудь съездить в тот далёкий сибирский городок, где учился давным-давно. Я спал и видел встречу с моей единственной женщиной, с моим настоящим чувством, которое из сердца не вырвать уже никогда. Конечно, по возрасту она давно на пенсии, если ещё жива (ах, только бы она была жива!). Но, уверен, не смогла и она забыть тот сокровенный случай, который ярче солнца и сильнее любых ухаживаний, возможно, врезался в память ей. Я почему-то в этом не сомневался. Не могла она тогда отключиться полностью, ведь у неё были открыты глаза, она явно всё ощущала, испытывала вместе со мной, вместе с Денисом. Спустя годы мне было теперь важно, чтоб не забыла она тот случай. С возрастом я всё чаще думал об этом, и стало мне уже казаться иногда, что у истории давней обязательно случится продолжение...
И Бог, похоже, услышал мои молитвы - продолжение всё же настало! А помогло мне в этом современное средство связи - интернет. Через сайт "Одноклассники" мне с трудом удалось найти, наконец, Пилевского Дениса. О, сколько радости было у нас обоих, когда мы стали с ним переписываться по электронной почте! Однако на все мои вопросы, кем теперь Денис работает и каковы его семейные дела, он почему-то стойко отмалчивался. Меня это беспокоило - неужели он до сих пор (в сорок-то лет!) одинок, без жены и без отпрысков? Плохо, если так: нельзя человеку жить вне семьи! О Лидии Васильевне мы, будто сговорившись, оба упорно не начинали разговор. И он, и я прекрасно понимали, что именно наша бывшая завуч и наша страстная совместная любовь к ней и объединяла нас с ним, таким образом, сделав близкими до сих пор.
И вот Денис сам первый предложил встретиться в реале. Он пригласил меня в гости к себе в Россию, дал точный адрес, сказав лишь, что давно уже возглавляет одну из православных епархий. Так, стало быть, Денис Пилевский - бывший пройдоха, авантюрист и преступник - теперь архиерей? Интересный поворот!
Я приехал к нему в гости без семьи, один. Не хотелось, чтобы жена и дочки узнали о моём неприглядном прошлом.
Сорокалетний Денис Пилевский в обители именовался Никодимом. Ещё в аэропорту меня встретил его помощник викарий. Он подкатил на роскошном новехоньком джипе прямо к трапу самолёта, и внутренняя служба свободно пропустила священника туда. Уже само начало встречи в аэропорту немало предвещало мне. Вообще интересно было видеть молодого батюшку в рясе, скуфье и с бородой на навороченной иномарке! Приветливый и улыбчивый монах лихо вёл по городу машину, развлекая меня рассказами об их обители. Вскоре он с комфортом доставил меня туда.
Друг мой давний встретил меня радушно и пышно прямо у входа в свои апартаменты. Когда я увидел его, в окружении других священнослужителей, то был потрясён и очарован, не сразу признав в осанистом холёном владыке того, кто так сильно врезался мне в память ещё с юных лет. Монахи расступились, и передо мной предстал дородный архиепископ в парадном своём облачении, с толстой золотой цепью, крестом и панагией на широкой груди, с аккуратно подстриженной золотистой бородкой. Он сразу заметно выделялся среди других священников: стильная бородка и очки в золотой оправе делали его больше похожим на крутого бизнесмена или политика, чем на батюшку. Однако это был реальный владыка православный. Сияющими голубыми глазами он приветливо улыбался мне. Мы сблизились и крепко стиснули другу друга в объятиях. Я услышал, как он тихо простонал, не отрываясь от меня:
- Я так этого ждал, надеялся, братишка, если б ты только знал!
То же самое и мне хотелось ему сказать. Мы трижды по-православному поцеловались и ещё раз стиснули друг друга, с чувством колыхаясь в объятиях взаимных. Отрываться от Дениса мне не хотелось, он излучал столько тепла душевного, столько света исходило от давнего друга, что я просто купался в свете этом. То был праздник самый настоящий для нас обоих! Но ещё больший праздник, оказывается, ждал нас впереди! Глаза Дениса сияли, и он смотрел на меня с радушием и братской любовью. Пока мы шли рядом по аллее его обители, к нему - архиепископу - подходили люди и, припадая на колено, просили благословения. Как женщины, так и мужчины, стоя на колене, целовали холёную полную руку благословляющему владыке. Здесь, видать, очень почитали, уважали Никодима, и гордость за друга, признаюсь, переполняла меня. Ай да Денис, вот тебе и Пиля! Кто б мог подумать... Знайте ж наших!
У Никодима была прислуга, отдельная кухня, само собой, вообще отдельный дом при обители - роскошный двухэтажный особняк в византийском стиле. В том дворце на втором этаже он меня и поселил. Там из окна своей гостиной я мог любоваться видом храма златоглавого, обсаженных цветочными клумбами склонов и красивых закатов солнца вдали за осенним лесом.
Никодим пригласил меня за стол, сам сел напротив. Стол большой, широкий, весь заставленный блюдами дорогими, но никого, кроме нас с ним, за трапезой не оказалось, поскольку он - хозяин здесь - велел прислуге удалиться. И вот мы с ним вдвоём! Он встал из-за стола и, подойдя ко мне, налил полный бокал ароматного кагора, не забыл и себе плеснуть. Присев рядом со мной на стул, он посмотрел мне в глаза долгим глубоким взглядом и сказал:
- Выпьем, друг мой, за твой приезд ко мне. За тебя, дорогой!
Мы чокнулись полными бокалами и выпили. Он оставался рядом со мной, не отходил:
- Будь здесь, как дома, друг. Ты здесь желанный и долгожданный, поверь. Нам много о чём надо бы поговорить. Мне есть что рассказать, да и от тебя хочется услышать, как ты жил все эти годы, покуда мы не виделись. Ведь столько лет прошло! - Никодим положил горячую ладонь мне на колено и проникновенно продолжил: - А помнишь... - но тут же, спохватившись, добавил: - Но об этом после. Потом, потом, - и стал любоваться мной. - А ты хорош, братишка! Просто красавцем стал - какой солидный, представительный мужчина! Уж представляю, как девки ухлёстывают за тобой! Будь я женщиной, обязательно б в тебя влюбился, - хохотнул он, и в глазах была загадка.
- Да, но ты ж не женщина, - улыбнулся я в ответ.
- Да, не повезло - мужчина я. Какая жалость! - продолжал подтрунивать мой друг.
Я, улыбнувшись, промолчал на это: лишь одна женщина по-прежнему волновала меня в действительности, потому я очень надеялся хоть что-то узнать о ней у давнего приятеля со школы. Ведь он живёт в той же стране, где и я жил когда-то, а вдруг хоть какую-то информацию да сможет сообщить мне он насчёт...
Когда мы поужинали, Никодим пригласил меня в свой кабинет. Он сел в великолепное кожаное кресло с высокой, как у трона, спинкой и, отдыхающе развалившись в нём, выкатив могучий живот, сказал:
- Всё понимаю, знаю, о чём хочешь меня спросить. Но давай вопрос этот пока отложим. Немного потерпи. Сначала я хотел бы просто поговорить о том о сём... Поживи у меня хотя б недельку, и я всё тебе по порядку расскажу. Как сложилась судьба моя, узнаешь; думаю, тебе будет интересно. Наши с тобой судьбы связаны, так уж случилось. Да всё ты прекрасно понимаешь... хотя знаешь ещё не всё...
Он сидел в своём кресле и с добрым лукавством в глазах посматривал на меня, а я, изумлённый, всё никак не мог отделаться от мысли, что с возрастом Денис стал ещё больше, просто разительно ярко походить на незабвенную нашу Домбру, будто был сыном её родным! И перед глазами у меня настойчиво, как мелкие вспышки, стала проявляться картина: обнажённая завуч, лежащая на школьном столе с лицом Дениса-Никодима. Если убрать бороду, то солидный священник передо мной - вылитая Домбра! С ума сойти - какая схожесть! И я почувствовал невольно, как в паху моём начало всходить солнце, и, казалось бы, давно забытая запретная сладость снова стала расплываться по телу, разогревая кровь. Брюки мои стали вздыматься в интимном месте, и, чтобы владыка знатный это случайно не заметил, я смущённо отвернулся к боковой стене, делая вид, что разглядываю фотографии, в рамочках аккуратно развешанные там.
Силясь скрыть своё неуместное возбуждение, я задал первый пришедший в голову вопрос:
- Когда-то давно я слышал, что ты в молодости срок мотал. Это правда?
- Ну да, осталось такое пятно в моей биографии, - согласился Денис. - По глупости попался за компанию с приятелями. Но грех тот я давно уже замолил, покаялся. А с другой стороны... знаешь, если б не то преступление, за которое я честно отсидел, то, наверное, священником бы я и не стал. Как только освободился, твёрдо решил начать новую жизнь - чистую и достойную человека. Вот тогда я раз и навсегда уже бросил курить, стал гнать от себя порочные мысли, удерживаться от любых соблазнов. Потом духовная семинария, потом академия... В общем, встал на путь истинный. Теперь у меня есть всё, что мог пожелать когда-то. Теперь даже ты снова появился в моей жизни, брат. Господу всё по силам. Кто верен Всевышнему Отцу и духовно работает, тот спасётся обязательно.
я тем временем отсутствующим взором всё разглядывал фотографии на стене. Но тут взгляд мой пробежал по двум, видимо, семейным фото, скользнул мимо, но сразу же вернулся. Что это?! С фотографий на меня смотрели два парня. В одном из них я узнал Дениса - голубоглазого блондина, видимо, снятого, когда ему было уже лет девятнадцать. Впрочем, там, на фото он был так же узнаваем. А вот рядом, на второй фотографии я увидел... себя! Но я там был как бы не совсем я, а почему-то немного другой. Там я был не шатен, какой есть от природы, а почему-то блондин, вроде Дениса! Что это?
Я удивлённо обернулся к Никодиму, забыв про величественно упирающееся в штанах откровение плоти. Денис сразу заметил моё возбуждение. Взгляд друга понимающе озарился искорками лукавства, и архиепископ смущённо отвёл красивые глаза, затем посмотрел мне в лицо. Щёки Никодима вспыхнули и запылали; опять вылитая Домбра - я сейчас сойду с ума!
- Что, удивлён? - спросил он, довольный, чуть раскачиваясь в кресле.
- Конечно... Я не понял, так кто это?
- Думаю, ты правильно смекнул: во время нашей с тобой молодости ещё не могло быть таких качественных цветных фоток! Ты сейчас увидел двух моих родных сыновей. Да, дружище, сыновья-двойняшки, родные братья, но один - вылитый я, а другой, как видишь - вылитый ты. Почему? А догадайся сам.
- Хоть убей, не могу сообразить. Как, почему? Твои сыновья? Но по какой причине один из них на меня похож? Ты чего-то не договариваешь... Подожди... Нет, ты меня разыгрываешь, наверное.
- Дружище, если нас с тобой обоих кто и разыграл, так это матушка-природа. Господь сподобил, чтобы твоя мечта сбылась. Один из моих сыновей - он и твой сын тоже; думаю, и тебе он родной не меньше, чем даже мне. Ладно, так и быть: подожди немного, сейчас всё поймешь.
Он набрал по мобилке какой-то номер, взволнованно проговорил:
- Мать, ты можешь сейчас зайти в мой кабинет? Можешь? Тогда я жду. Да, у меня важный гость из другой страны - иностранец! Так что будь готова - я не один. Ну, давай, жду...
Он отключил мобилку и проговорил:
- Сейчас познакомлю тебя с хозяйкой здешней. Наша владычица. Да, кстати, вот, подари ей розы; думаю, ей будет приятно, - и он услужливо пододвинул мне лежащий на секретере свежий благоухающий букет красных роз.
О, как этот букет напомнил мне день, и без того врезавшийся в память! Точно такой же букет мы с Пилей подарили когда-то завучу, которого нам уж не забыть. Подарили и... забрали у неё невинность, унизили её... Нет, сейчас не хотелось вспоминать о горьком и столь грустном. Я взял в руки хрустящий в целлофане букет и понюхал его - запах сочных яблок, такой знакомый запах моей давней, трепетной любви... В сердце защемило снова.
Пока хозяйка не появилась, я спросил у друга:
- Погоди, я что-то не могу понять... У тебя есть сыновья, значит, должна быть и жена. А разве позволительно монахам иметь семью?
- Есть у меня жена, конечно. Семью иметь у нас разрешено. Обет безбрачия я ж не давал. Тем более, сыновья у меня родились раньше, чем стал я духовником.
Тут дверь в кабинет архиепископа открылась, и на пороге появилась красивейшая женщина, холёная, ухоженная, налитая розовощёкая богиня. Лицом она была - копия Никодим, только возрастом значительно старше! Понятно - мама его, ведь друг мой назвал её по телефону матерью. Она вошла в комнату и поздоровалась. Я с учтивым поклоном протянул маме Дениса ароматный букет, она с признательной улыбкой приняла его.
Никодим вышел из-за стола и приблизился к нам. Он встал сбоку от нас так, что мы втроём образовали треугольник, имея возможность хорошо видеть друг друга. Заметно вдруг заволновавшись, но стараясь это не показать, Денис-Никодим проговорил:
- Вот, познакомьтесь, это - мой давнишний школьный друг, - и назвал меня по имени и фамилии, отчего на лице матери Дениса вдруг отразилось сильнейшее изумление, даже испуг и много-много ещё оттенков чувств, какие я не мог бы сразу определить.
Она отшатнулась от нас, и в распахнутых голубых глазах её блеснули слёзы.
- А это вот - моя супруга, Лидия Васильевна Домбровская, - указал Никодим на свою "мать". - Впрочем, вы, кажется, знакомы, - добавил он лукаво, с доброй ухмылкой поглядывая то на меня, то на свою жену.
Я чуть не упал!
- Да, дружище, перед тобой наш бывший завуч и уже много лет как моя законная супруга. После того инцидента она-то и родила от нас с тобой двух сыновей-двойняшек. Это и есть наши с тобой сыновья!
Денис победно и радостно смотрел на меня. Представляю, сколько лет он ждал, чтоб такое мне открыть! А моя голова шла кругом, да и у супруги Дениса, похоже, состояние было не лучше моего. Хотя почему "не лучше"? Лично я был не просто счастлив, я возносился на небеса! Веря и не веря, я во все глаза смотрел на свою давнюю любовь, о встрече с которой лишь мечтал, и слёзы ей и мне слепили взор. Наконец-то я её увидел, - живую и здоровую! Увядающая с возрастом красота её всё ж не сдала позиции, и моя любимая оставалась и теперь не менее пленительной. В моих глазах по-прежнему была она богиней, женщиной-сокровищем, равной которой на свете нет!
Слезы покатились из глаз Лидии Васильевны, она со стоном прикрыла лицо букетом и вдруг разрыдалась, колыхаясь своим налитым, упругим телом. Я бросился к любимой, и мы с ней крепко, с чувством наконец-то обнялись. За всю свою жизнь я впервые обнял её! С томительным восторгом ощутил я на себе объём той самой заветной груди её, давление круглого живота - всё то, что когда-то так сводило меня с ума! Я не мог в это поверить - сама Лидия Васильевна сейчас жарко, с чувством была со мной так близко, очень близко! И я, дрожа, покачивал её в своих объятиях; хотелось в ней раствориться полностью... Я бережно сминал нежно-упругие формы, не в силах поверить во всё происходящее и боясь, что это всего лишь сон!
К нам приблизился её законный муж-архиепископ и сбоку с глубоким вздохом крепко обнял нас обоих, понимающе встряхнул за плечи. Теперь нас трое, мечта моя и, видно, наша общая сбылась! Теперь мы вместе, у нас общие отпрыски, общая боль и счастье на троих. Мы трое едины все в одном и том же: в любви, в привязанности, в нашем прошлом и будущем тоже теперь... Ради этих мгновений стоило многое нам перенести. Теперь я точно знал, что был прощён, как прощён был когда-то и Денис. И я остался в епархии у них надолго.
Наши сыновья с уважением приняли меня, они называли меня отцом, папой - точно так же, как и Дениса - своего первого отца. Семя Дениса, когда-то оплодотворив бывшего завуча, передало свои гены нашим сыновьям, а моя мощная энергия, прошедшая сквозь него тогда, мой дух, моя огромная любовь передали им же матрицу и меня. Мы с Денисом - Альфа и Омега, и кто из нас теперь самый родной отец общим отпрыскам, мы не собирались разбираться. Мы с другом понимали, что оба в равной степени причастны к рождению наших общих сыновей.
В один из дней в гостях у Никодима я как-то не выдержал и всё же спросил:
- Одно не даёт покоя мне. Ведь получается, что наши с тобой сыновья - плоды порока? По православным меркам, в порочной связи зачали мы их... Так как у них с ориентацией?
- Не волнуйся: они-то как раз в однополых отношениях не были замечены ни разу. Да, тот, что моя копия, он женат, у него благополучная семья. Он уже и сам недавно стал отцом - у него родился сын.
- О, поздравляю! Так ты, оказывается, уже молодой дед?
- Спасибо. Да, уже дед, - улыбнулся степенный владыка. - Но не только я, а и ты не меньше моего такой же теперь дед! А вот тот сынок, что на тебя так сильно похож, он пока без пары. Но зато пошёл он по моим стопам и уже три года как тоже священнослужитель в соседней епархии. Я работаю над тем, чтоб его сюда к себе перевести. Так что скоро вы с ним встретитесь обязательно.
Конечно, это был подарок для меня огромный, и можно было бы на этом успокоиться, просто жить и радоваться жизни, но не мог я не поинтересоваться ещё кое-чем. Стараясь скрыть своё смущение, я спросил у друга:
- Денис, ну а как у тебя-то с этим делом? Я имею в виду - интим с мужчиной... Случался ещё?
Никодим покачал головой. Было видно, как тяжко ему отвечать на такой вопрос, но, вздохнув, он всё же решительно ответил:
- Друг мой, я уже совсем не тот, кого ты знавал по школе. Но, несмотря на всё перечисленное, наш "подвиг" в кабинете у Васильевны остался в памяти одним из самых значимых событий в моей жизни. После того, как ты меня тогда, у завуча, познал, ни одной гомо-связи у меня больше не было, тем более что волчья жизнь на зоне жёстко оттолкнула меня даже от мыслей подобных. Там быть "таким" - хуже смерти! Много сил у меня ушло на зарабатывание авторитета среди урок. Поначалу было очень тяжко, поскольку на мою внешность сразу стали западать зэки, голодные до интима. Но всё же мне удалось отстоять своё достоинство, а со временем я пробился в "люди" даже там - за решётками да за колючкой. Только правильное, "по понятиям", поведение, смелость, дерзость да пацанский имидж спасли меня там от позора. Сильно пригодились навыки, обретённые в уличных драках. В общем, в обиду я себя не давал. Но всё равно, если б за меня не вступился "смотрящий" в нашей камере... Сам понимаешь - одному против своры там не устоять. Ты даже не представляешь, от какого ада Домбра отвела нас с тобой, не разгласив наше преступление. Не стала она калечить судьбу ни мне, ни тебе. Вот она, Лидия Васильевна, совершила настоящий подвиг - проявила мудрость и человечность. До конца жизни буду уважать её за это, буду ей благодарен. Что же касаемо однополых отношений... Знаешь, я всё мечтал, что мы обязательно встретимся с тобой, но и боялся этой встречи именно из-за последнего твоего вопроса.
Я грустно, понимающе кивнул и ничего не сказал на этот счёт. А Никодим и не поинтересовался, в свою очередь, как у меня-то обстоит дело с "этим" непростым вопросом? Похоже, нам с новым Денисом предстояло построение совершенно новых отношений, на совсем иной основе. Мы оба сильно изменились за те годы, что не видели друг друга. У каждого был свой опыт в жизни, свои ценности. Это, конечно, так. Но всё-таки ведь что-то ж нас до сих пор объединяло! И, думаю, не только наши сыновья...
Как-то в обители меня поразил обрывок сна. В нём Никодим сказал мне: "Давай как тогда в кабинете, но поменяемся местами". Я проснулся, чувствуя в теле дрожь: как это - поменяться местами? Было трудно и помыслить, чтоб взрослый Денис мог бы войти в меня! Я легко могу представить, как сам вхожу в него - румяного колобка, но чтобы он в меня! Нет, нет... Да нет, конечно, глупости какие: это всего лишь сон! И приснится же такое! Но, с другой стороны, была уж слишком очевидной логичность варианта, предложенного во сне, и именно такой-то способ и позволил бы мне, наконец, познать любимую мою! В сновидениях, бывает, сообщаются подсказки. А коли так... Но неужели Денис и в самом деле смог бы пожертвовать законной супругой своей ради утешения друга? Ну а я-то, к примеру, смог бы так же уступить свою жену ему? Не-е-ет, хорошо, что это только сон, не более того... Какие странные мысли стали посещать меня; какой-то свальный грех и непотребство! Нет, надо собираться и уезжать из монастыря: что-то совсем я зациклился на недостойных образах; так недалеко и до нового греха. Близость недоступной возлюбленной моей ведь может довести и до безумства!
Да и вообще, мне и впрямь пора было откланиваться: что-то я загостился. Дома меня ждала моя официальная семья, ждал мой бизнес, но, увы, я всё оттягивал с отъездом из гостеприимной "другой семьи". Я всё ещё чего-то ждал, надеялся на что-то... Меня никто не гнал, напротив - и Никодим, и даже сама владычица наша, архиерейша, не хотели меня отпускать, делали всё для того, чтобы я погостил у них ещё. Они были искренни, я прекрасно видел, как за эти дни ещё больше они ко мне привязались и по-дружески даже полюбили меня. Но вот именно, что только "по-дружески"... Что же это была б за жизнь наша совместная и в дальнейшем, если сердце моё разрывалось от противоречивых чувств, если был лишён я главного в этой жизни - полноценной, всеобъемлющей Любви взаимной?
Но другой сон на следующую ночь поразил меня ещё сильней. В том сне друг мой предложил себя вместо его жены! Но это же совсем иной расклад. Ничего себе! Значит, он готов на многое, даже на неприемлемую для себя близость с мужским началом, лишь бы я не трогал его возлюбленную половину! Он был готов откупиться от меня своим роскошным гладким телом, тем самым возмещая мне долг далёких лет, когда я уступил ему своё счастье быть любимым и отцом - не опосредованным, а самым настоящим и законным. Денис-Никодим, конечно, мог бы обликом и телом своим красивым запросто свести с ума многих, желающих "такой" любви, но сердце моё было занято его супругой. Вот так... и в этом всё...
Но если правда то, что мне приснилось, то зря беспокоился мой добрый друг: разве ж мог бы я на законную жену-то его посягнуть? Конечно, нет. Мой поезд ушёл уже, пронёсся мимо, толком и не остановившись на станции моих надежд. Я этот поезд ещё вижу, но догнать его мне, видать, уже не суждено. Первенство тогда я уступил Денису сам, так чего ж теперь-то сокрушаться? Но всё же как мне больно даже с друзьями дорогими оставаться, как одиноко: Её я потерял!
Как сложилась дальнейшая жизнь моя? Долго рассказывать... Одно скажу лишь: о наших последующих отношениях можно было бы написать целый бурный роман и даже не один. События, неожиданно совсем, стали развиваться, расти и разгораться, и вскоре скучно не стало никому из нас троих! Говорю это с доброй и задумчивой улыбкой, поскольку новые горечи и счастье, что через много лет разлуки появились в нашей жизни, границ не знали. Когда-нибудь, возможно, я всё же напишу роман об этом. Ну, а пока пусть ваша фантазия дорисует остальное, поскольку подсказку выше я вам уже дал...
Ну, а теперь спасибо за внимание.
Навеки ваш...