Подкатегория: без секса
Осенней ночью на трассе гадко. Непроглядная темень, мокрый отсвечивающий асфальт и слепящие фары летящих навстречу фур.
- Ни черта не видно! Надо щетки поменять... - пробурчал себе под нос Паша, которому до кольцевой автодороги оставалось совсем чуть-чуть.
Дома в Москве его ждали, и по мере приближения к мегаполису Дучетто все прибавлял и прибавлял газу, мечтая, что скоро он обнимет своего смешливого кренделя. Его отрезвило смс: "Не гони! Будь осторожен. Купи сигареты!". Интуиция у Лелика феноменальная. Пашка опомнился: "Что это я, действительно, как псих, лечу по мокрой дороге? Я нужен олененку живой, а не размазанный по "торпеде"... Да и курить хочется..."
***
Вот уже год, как они жили рядом. Паша-Дучетто предложил Лелику снимать на двоих квартиру - у каждого свои харчи на отдельной полке в холодильнике и своя личная жизнь. Лелик немедленно согласился. Имя Вадим в доме не произносилось, Лелик без объяснений понял, что вопросы неуместны и в душу не лез.
Паша медленно и трудно выходил из депрессии. Первое время после злополучной стычки в клубе, закончившейся насилием, Паша существовал как механический модуль: функционировал по программе. Тяжелее всего переживались выходные. Дучетто никого не хотел видеть и слышать. Чуткий Лелик уловил настроение соседа и незаметной мышкой шмыгал по квартире. Изредка по утрам, когда у Олега была первая пара, а Дучетто собирался на работу, они кидали друг другу вежливые приветствия и пожелания хорошего дня.
Но постепенно Паша справился с шоком, стал больше похож на себя прежнего. Повеселел, ожил и - обнаружил рядом с собой классного компаньона. Нейтральное соседство сменилось ненапряженным приятельством. Они пили по вечерам пиво, обсуждая прошедший день или сплетничая о знакомых. На ночь больше не закрывали двери в свои комнаты, а громко перекрикивались через коридор. По выходным вместе клубились или ходили в гости.
Паша не обращал внимания на то, что в тусовке к Олегу относились неоднозначно. Обаятельный и общительный Лелик имел сомнительную репутацию неразборчивой манерной "пидовки": паренек с огромными миндалевидными глазами, вежливый и интеллигентный, пользовался бешеным успехом у "брутальных мудаков" за тридцать. Любые, даже самые циничные субъекты велись, стоило Лелику, наиграно смущаясь, вскинуть метровые ресницы и посмотреть в глаза намеченной жертве своим фирменным "затравленным" взглядом. Паша веселился, наблюдая за охотой приятеля, и шутливо требовал, чтобы Лелик провел с ним мастер-класс. Лелик принимал игру и давал Дучетто отвязные советы, от которых у Паши ломило скулы от смеха, а в голову лезли странные ревнивые мысли: "Вот прыткий сученок! Почему я раньше не замечал, какой он красавчик? Интересно, есть ли в округе хоть один гомо-гомо-сапиенс, повадки которого он еще не изучил?"
Однажды они проснулись в одной постели. Посмотрели вечерком фильм, называется! Никто не помнил, кто первый завелся - вроде как, одновременно крыши посносило. На утро Паша, отгоняя от себя сладкое видение потного распластанного Лелика, строго сказал:
- Я надеюсь, ты понимаешь, что это был просто дружеский секс?
- Разумеется, Паша! - пряча обиду, ответил Олег.
Договориться-то договорились, только через пару дней, когда Лелик в белой обтягивающей майке и домашних рваных джинсах мыл посуду, Паша не выдержал - подошел сзади, обвил его руками за талию и прошептал на ухо:
- Что-то я сегодня такие сильные дружеские чувства к тебе испытываю...
Лелик расхохотался... и домыл посуду попозже. С Леликом вообще все было очень легко. Олег никогда не капризничал, ничего не требовал, никогда с Пашей не спорил - тонкий, деликатный, комфортный мальчик. О чем еще мечтать? Ну, разве что, как-нибудь "жеребца" на двоих пригласить.
Дучетто с изумлением заметил, что он в командировках страшно скучает по Олегу.
- Ты тако-о-ой дружелюбный, - ехидничал Лелик, когда изголодавшийся Паша по приезду набрасывался на него самым, что ни на есть, активным способом.
В компании никто долго ни о чем не догадывался. Лелик сам не смел, а Дучетто не спешил всем рассказать об их союзе. Паша предвидел веселые бестактные подколы в стиле: "Чем вы это, интересно, в постели вдвоем занимаетесь?" и осторожные предупреждения: "Старик, ты что обалдел? К этой манерной подстилке нельзя всерьез относиться..."
Конечно, Дучетто нашел бы как отбрить пристающих, но беда была в том, что он сам, по большому счету, Олегу не доверял. Думал про себя: "С этим ветреным блядовитым типом не может быть будущего. Есть только "сейчас". Я буду выглядеть посмешищем, когда Лелик рванет к следующей станции". Его мучили эти мысли, хоть Лелик вроде и не давал никаких поводов для ревности. С некоторых пор он кокетничал только с Дучетто и только "в домашних условиях"...
Но Паша, внушая себе, что они только bed-friends, страховался от возможных разочарований. Чтобы не расслабляться, Паша не спускал Олегу ни одной слабости, изводя его придирками и замечаниями. Так, например, Пашу бесила манера Лелика одеваться, особенно ненавистна была короткая, до пупка, белая шубка из синтетического меха. Пашу выводила из себя бесконечная болтовня Олега по телефону. А еще собранного Дучетто раздражала Леликина перманентная рассеянность.
Паша развлекал общих знакомых короткими историями в духе - "Лелик отстаивает свое право на один 24-часовой разговор по телефону в день", "Лелик демонстрирует свой новый макияж сантехнику", "Лелик наливает "незамерзайку" в емкость для тосола", "Лелик открывает бутылку шампанского над своим ноутбуком"... Но, если бы Олег не был таким безалаберным, то не произошло бы недоразумение, которое прорвало плотину в их отношениях.
Дучетто с родителями "был в разводе" - они не желали общаться с сыном. Паша горько иронизировал, цитируя известный фильм: "Я так и не успел сказать своим родителям, какое у меня было счастливое детство". Но в систему его детского счастья еще входила сестра. Соня была на десять лет старше брата, и они жили вместе только до Пашкиного первого класса. Это было давно, и он был тогда слишком маленький, так что теперь смутно помнил то время. Но так как любой ребенок неизвестным науке радаром улавливает истинное отношение, то Паша всегда нес в себе знание, что Соня - это теплое, Соня - это родное.
Сестра рано вышла замуж. Может быть, стремилась вырваться из-под родительского гнета, а может быть, действительно влюбилась в угрюмого студента последнего курса института международных отношений. Через два года после свадьбы молодая семья уехала работать за границу. С отсутствием сестры Пашу примерило то, что у него появились собственная комната и охрененные шмотки, а еще то, что любимая сестра регулярно писала. И он ей писал обо всем, даже о самом сокровенном.
Когда Паша поссорился с родителями, и ему показалось, что весь мир против него, беременная вторым ребенком Соня прилетела из Женевы, чтобы поддержать брата. Одному Богу известно, как она отыскала его в сумасшедшем мегаполисе. Паша увидел тогда встревоженную отяжелевшую сестру, всю в пигментных пятнах, в мятом, прямо из чемодана, платье, в дурацких кроссовках, т.к. опухшие ноги не влезали ни в одни туфли, и воспрянул духом: "Ну, раз так... то жить еще можно..."
годы Сонин муж сидел помощником консула в Брюсселе, но в каждую свою командировку в Россию брал семью, чтобы не терять связь с родственниками и друзьями. Вот и в тот раз Соня с мужем и детьми проездом - всего на два дня - остановились в Москве. Договариваясь с Пашей о встрече, сестра неожиданно пригласила его вместе со спутником в ресторан. Дучетто хотел пойти один, но потом подумал: "А почему бы и нет? Лелька учится в архитектурном, а Сонька любит искусство, много путешествует. Им будет, о чем поговорить. Они должны друг другу понравиться". Лелик разволновался не на шутку, но Паша отрезал:
- Прекрати! Оденься нормально и не опаздывай.
Местечко для ужина дипломат выбрал пафосное. За столом, кроме Пашкиной сестры, ее мужа и двоих детей, присутствовал друг семьи с супругой. Разговор протекал свободно, атмосфера была легкая, непринужденная, только Паша сидел как на иголках и ломал голову, почему Лелик так задерживается. Вдруг Пашкина племянница прыснула в кулак, рассматривая что-то за Пашиной спиной. Дучетто обернулся и похолодел. У входа в зал стояло его "чудо в перьях"...
Запыхавшийся Лелик был одет в черную майку с надписью "Everybody lies", черно-белые клетчатые обтягивающие штаны - почему-то в пятнах зеленой краски - и кустарно посеребренные кеды. И это еще было бы терпимо, но облик законченного фрика довершала оранжевая вязаная кофта, растянутая на локтях, и розовый бабский ободок в волосах.
Разумеется, люди со стальной закалкой светскости и глазом не повели, когда Паша представлял им своего друга, но сам Дучетто еле сдерживал ярость. Он заметил короткий колкий взгляд, который муж бросил на Соню, и Паше захотелось немедленно Лелика придушить. Дипломат подозвал официанта и предупредительно обратился к Олегу.
- Что Вам заказать? Мы пьем виски, дамы - красное вино, дети - кока-колу... А Вы что предпочитаете?
Лелик, не чувствуя Пашиной поддержки, абсолютно растерялся:
- Да, да, спасибо... Я тоже выпью виски... вино... кока-колу...
И он, действительно, выпил и то и другое, и третье. Попросил еще. И еще выпил. Соня пыталась вовлечь Олега в общий разговор, но он не сводил виновато-испуганного взгляда с Паши и продолжал весь вечер накачивать себя алкоголем. Как будто это был вовсе не общительный обаятельный Лелик, а какой-то прибитый пыльным мешком нелюбезный бирюк. Прощаясь, Соня, взвешивая каждое слово, сказала брату:
- Павлуша, мне... очень понравился твой... ммм... экзотический друг...
И было видно, что она врет.
В такси Дучетто молчал, а Лелик, сгорбившись на заднем сидении, уныло смотрел в окно. Дома Паша тоже не спешил начать разговор, решил: "Пусть помучается... осознает свою вину... А потом я всыплю ему по первое число...". Но Дучетто не умел долго сердиться. Он отвлекся - почитал, посмотрел телевизор, погулял по Интернету - и забеспокоился, почему это Олег не идет спать. Дучетто нашел Лелика на кухне - Олег сидел в темноте и нервно курил. Паша дернулся: "Блин, как же я забыл... Мы же поссорились...", а вслух произнес:
- Иди-ка в комнату, мне надо с тобой поговорить.
Когда Лелик вышел на свет, то Паше показалось, что в парне что-то неуловимо изменилось - он двигался резко, а спину держал напряженно прямо. Олег заговорил первый:
- Ну, говори, Паша! Говори! Не тяни кота за хвост... Я так понимаю, между нами все кончено? Я могу выметаться?
Паша опешил, ему такой поворот и в голову не приходил:
- Олли, ты чего?
- Я чего? - голос Лелика предательски задрожал. - Да ничего особенного... Просто я тебя не устраиваю... Просто я "не так сижу, не так свищу"... Просто я не сумел понравиться твоим родственникам-снобам...
Лелик уже почти плакал:
- Я сделал все что мог, чтобы быть рядом с тобой... Но с меня довольно... У меня нет больше сил все время ходить на цыпочках, боясь шагу ступить, - как на минном поле - только бы ты не раздражался, только бы ты не сердился... Ведь тебе не угодить! Ты подмечаешь любой промах. Хватит меня гнобить. Я тоже человек, Паша. Я устал ждать от тебя подачек: внимания, одобрения, участия... Мне ничего от тебя больше не надо, и не нужно меня переделывать. Оставь меня в покое! Слышишь? Я сам уйду... Сам!
Вид дрожащего, убитого горем Лелика подействовал на Пашку своеобразно. Он почувствовал себя до неприличия счастливым:
- Тсс... Тише, тише! Иди ко мне!
Лелик тут же бросился к Паше на шею и разрыдался. Разрыдался так горько, так отчаянно, как плачут обычно только дети. Захлебываясь словами, Лелик поведал, как в институте - на паре по живописи - обнаружил, что забыл дома ключи и мобильный телефон. Дома же остался адрес и соответствующая случаю одежда. Но Лелик помнил название улицы и, прочесав все окрестные рестораны, все-таки нашел Пашу.
Дучетто обнимал хрупкие вздрагивающие плечи, целовал затуманенные, полные слез глаза и шептал:
- Тише, малыш... Успокойся... Я здесь, здесь... Мы вместе...
Потом они, обнявшись, просидели в темноте и проговорили всю ночь. Паша не скрыл от Лелика ничего. Рассказал даже о том, как Вадим сломил его сопротивление в туалете клуба. А Лелик рассказал, сколько ненужных, пустых связей было у него до Паши, и как он боится его потерять. На рассвете они заснули, не размыкая рук и не оставив между собой ни страхов, ни недомолвок.
***
Дучетто высмотрел в темноте придорожный круглосуточный магазинчик. Притормозил рядом с фурами, пристроившимися на ночлег. Вокруг была кромешная темень, и лишь свет в окне торговой палатки да горящие фары какой-то одинокой легковушки, втиснувшейся между финских монстров грузоперевозки, подсказывали, что здесь теплится жизнь. Паша поднял воротник, запахнул куртку и рывком преодолел расстояние от машины до двери магазина.
В палатке было тепло, и стоял одуряюще затхлый запах. Молодая пухлая девица с повадками ветерана совковой торговли брезгливо обслуживала единственного покупателя - мощного мужика в милицейской форме, который, судя по стоящей на прилавке литровой бутылке водки, готовился по-взрослому оттянуться. Паша замер в сторонке, пока мент выбирал нехитрую закуску и отсчитывал купюры огромными, как у землекопа, руками. Продавщица раздраженно громыхнула кассой и насыпала сдачу горкой монет. Наконец Паша дозрел, чтобы спокойно, на выдохе, произнести:
- Здравствуй, Вадим!
Мент медленно - всем телом - повернулся к Паше. Он выглядел скверно: одутловатое, плохо выбритое лицо; мутные глаза с красными молниями-прожилками; слипшиеся волосы, выбивающиеся из-под фуражки... Но, тем не менее, в этом опускающемся, убитом жизнью человеке угадывался прежний красавец Вадим.
Немую сцену нарушила девица за прилавком:
- Молодой человек, Вы собираетесь что-нибудь брать?
Паша наугад ткнул в пачку сигарет - этот сорт он никогда не курил, зачем-то взял с полки чипсы, которые не переваривал. Со звоном покатились по полу монеты - Вадим положил мелочь мимо кармана.
Лицо Вадима ничего не выражало. Глядя на Пашу - куда-то в район подбородка, он буднично, как будто и не было ничего необычного в их встрече в этом забытом богом месте, поинтересовался:
- Ты в город? До Москвы не подбросишь?
Ответ прозвучал излишне поспешно. Скороговоркой Пашка выдал:
- Да-без-проблем! - и сам ужаснулся, зачем это сказал.
Пока шел до машины, пока ждал, когда Вадим отпустит напарника - это их служебная легковушка светила фарами на площадке - Паша уговаривал себя: "Ну и что такого? Пусть едет. Плевать. Я совершенно его не боюсь. Ничего он меня не насиловал - кишка тонка! Я просто сам тогда поддался... Незначительный эпизод. Всего-то жесткий секс... Я уж и забыл. Много чести ему будет, чтобы я до сих пор переживал..." А у самого ныло под ложечкой, и вспотели ладони...
поместиться в машине, Вадим отодвинул до упора сидение. Первое время ехали молча. Паша делал вид, что поглощен дорогой, а Вадим сосредоточенно рассматривал свои ладони. Дучетто двадцать раз уже пожалел, что остановился купить сигареты. Он выдавливал из себя любовь к этому человеку, он старался его забыть, но... Вот Вадим сидит рядом, и Дучетто боится на него взглянуть! Паша внутри цепенел от ужаса, ощущая, что даже такой грязный, неухоженный, пропахший водкой Вадим притягивает его. Унизительные и одновременно будоражащие воспоминания вдруг всплыли во всех подробностях, и от этого заполыхали щеки, стало душно. Дучетто казалось, что он стремительно падает вниз, а не летит вперед по шоссе. Он не выдержал напряжения и каким-то чужим звонким голосом попытался завести разговор:
- Так и будем молчать? Расскажи что-нибудь!
Вадим буркнул в сторону:
- Я не радио...
Паша нервно хмыкнул, а Вадим, насупившись, заерзал и достал бутылку с водкой. Сделав пару глотков, он заговорил:
- А что ты хочешь услышать? Рассказать тебе, как я метелю подозреваемых? А может быть, тебе интересно послушать, какое на нашем участке недавно нелепое самоубийство произошло? Или ты предпочитаешь истории про изнасилования?
Неожиданно Вадим оставил агрессивный тон и продолжил уже спокойнее и тише:
- Хочешь, я расскажу, как презираю себя? Как в зеркало смотреть не могу? Ты хочешь это знать? Как раз за разом прокручиваю в памяти нашу последнюю встречу? Моя жизнь теперь делится на "до" и "после"... Впрочем, "после" жизни уже не было. Я - живой труп, Паша...
Вадим махнул рукой и горько закончил:
- И все из-за тебя... все из-за тебя!
Паша ожидал чего угодно, но только не того, что Вадим ударится в воспоминания. Дучетто был шокирован, но парировал в своем стиле:
- Может, мне еще пожалеть тебя прикажешь? Совесть его мучает... Так, извини, есть за что!
Вадим глухо рассмеялся, и что-то было в этом смехе такое, отчего Паше стало не по себе.
- Совесть? Ха... А если это не совесть меня мучает? А если, Паша, я бы все отдал, чтобы еще раз повторить то, что сделал тогда с тобой?
Машина резко вильнула влево, но быстро выровняла курс. Миновав пост ГИБДД, видавшая виды Мазда въехала в ночную Москву.
***
Лелик очнулся от лязгающего звука - это лифт остановился на их этаже: "Ну, наконец-то!". Олег вскочил и бросился в прихожую. Но тут щелкнул чужой замок, хлопнула соседская дверь, все стихло. Лелик поплелся обратно в комнату, прилег на диван и опять задремал.
***
Глаза Вадима горели лихорадочным светом. Он снова и снова оборачивался, чтобы посмотреть идет ли за ним Дучетто. Решение за двоих принял Паша - ни слова не говоря, он вылез из машины за Вадимом. Сердце болталось где-то в пятках, и, чтобы дышать ровно, приходилось делать усилие. Глубокий вдох - выдох, вдох - выдох... Но Паша чувствовал, что не в состоянии поступить иначе. Будь что будет! Это шанс забыть тот "кафельный" кошмар, стереть его из памяти тела - пусть даже ценой другого кошмара. Впрочем, анализ своего поступка Дучетто оставил на потом.
В лифте Вадим осторожно потянулся своей клешней к Пашкиной щеке. Тот вывернулся и оттолкнул руку, забился в противоположный угол.
- Ты не обращай внимания, у меня здесь такой беспорядок... - смущенно сказал хозяин, открывая дверь. - Давай куртку...
Паша замер у вешалки, втянув голову в плечи:
- Нет...
- Холодно? - засуетился Вадим. - Это я форточку оставил открытой, чтобы хоть чуть-чуть выветрилось. Сейчас закрою...
Вадим поставил пакет с едой и водкой на пол, повесил фуражку на крючок, скинул форменную куртку. Обоим было неловко. Они потоптались в тесной прихожей, не зная, что теперь делать, как приблизить то, чего оба так хотели и так боялись. Между ними все как всегда складывалось невыносимо сложно. Паша шагнул к двери:
- Нет. Ничего не получится... Я не смогу.
Это были его последние слова перед последовавшим безумием...
...Членораздельная речь к Паше вернулась не скоро. Только на рассвете, когда Дучетто стараясь не делать резких движений, медленно и осторожно одну за другой натягивал на себя свои вещи, он разлепил разбитые губы и попросил:
- Завяжи мне шнурки. Я не смогу наклониться.
Чтобы не потерять равновесие, Паша оперся рукой об обнаженную спину Вадима. Смотрел сверху на выпуклые бицепсы, "где память прошлого легла зеленой тушью на плечо", на мощные волосатые руки, на склонившуюся белобрысую голову... Его бешеный любовник старательно возился с ботинками - такой предупредительный, такой заботливый, как будто это не он совсем недавно зверел над Дучетто. Паша еще сладкой тягучей болью чувствовал его в себе.
Что это было между ними прошлой ночью? Проходило сквозь, выворачивало наизнанку и било наотмашь? Отчего Дучетто глох, терял голос, цепенел вместо того, чтобы орать и бежать прочь сломя голову? Это была такая любовь? Или просто слепая животная необходимость?
"Животное... любимое животное", - Паша улыбнулся своим мыслям. Вадим как будто почувствовал это и задрал голову, в его глазах читался страх - страх надвигающейся потери:
- Может, останешься? Я вину свою заглажу... Все будет по-другому...
- Тебе не в чем оправдываться. Я сам хотел.
На прощание они обнялись. Паше удалось не морщиться от боли. Теплые нежные губы коснулись его шеи, но Дучетто смог отстраниться, не показав, как ему хочется, чтобы этот поцелуй длился вечно.
- Я буду тебя ждать! - крикнул Вадим в закрывающиеся створки лифта.
***
Дучетто безразлично взглянул на забытый в машине телефон - 18 пропущенных вызовов. Пашка отключил звуковой сигнал и закинул мобильник за кресло пассажира. Дурман пережитого никак не отпускал его. Он на секунду задумался, вспоминая, как в кульминационный момент, не контролируя себя, хрипел Вадька, и снова жар поднялся волной от копчика до затылка. Паша посидел немного, приходя в себя, пока возбуждение не отступило, и поехал домой.
***
Паше казалось, что он врет очень убедительно. И как он проколол колесо, и как менял его в темноте на обочине, и как подрался с пьяными механиками на шиномонтаже... Только вот Лелик почему-то не верил. Он печально смотрел красными, дурными от недосыпа глазами, без конца вертел свой сотовый, как будто сросся с ним за ночь, и бубнил одно и тоже:
- Просто скажи мне, кто он... просто скажи...
Если бы Дучетто только знал, как абсурдно звучит его рассказ вкупе с искусанными руками, а главное - с футболкой одетой под пиджаком наизнанку...