Оздоровительный лагерь принадлежал молочноконсервному комбинату. Все пацаны из отряда жили в одном посёлке и ходили в одну школу. Чужаков в лагере было немного. Мама Лёлика получила путёвку в качестве гонорара за проблемное интервью с директором молочного производства и была уверена в том, что ей крупно повезло. Вера хотела как лучше, хотела, чтобы её щуплый сыночка прогрелся и отъелся. Откуда ей было знать о том, что поселковое хулиганьё будет травить его уже за одно только то, что он горожанин, не говоря уже о его трепетной внешности.
Впрочем, Лёлик не оставлял надежду с кем-нибудь подружиться. Даже прижатый к стенке в душевой, он приветливо улыбался и старался отвечать на непонятные вопросы старших пацанов правильно, впопад. Но ведь как угадаешь, чего они от тебя хотят и почему так беснуются? И что, в конце концов, означает смешное слово "гомик"?
Ватага хамоватых пацанов всё плотнее сжимала кольцо вокруг переминающегося с ноги на ногу Лёлика, прижимающего пакет с мылом и мочалкой к груди.
- Птенчик, ты без мамы-то мылся хоть когда-нибудь? Может, тебе помочь? Давай мы тебе голову намылим? - вкрадчиво предлагал рыхлый, подловатый пацанёнок по кличке Баллон.
- Да чего там голову... Давайте сразу задницу этому гомику намылим! - ржали братья Ксерокс - разбитные близнецы из второго отряда.
- Благодарю вас, я сам всё умею, - вежливо отказался от предложений Лёлик, что вызвало взрыв всеобщего веселья.
Только когда угрюмый прыщавый переросток Лёва Разруха, надвигаясь на Олега, скомандовал другим:
- Держите дверь! Хватит время терять! - и подцепил пальцем его застиранные плавки, Лёлик вдруг почувствовал угрозу и чуть не обдулся.
Тогда он собрал все свои силы и захохотал во всё горло, натужным смехом выталкивая из себя страх. На шум в душевую заглянул вожатый, и толпа недовольно рассосалась, а Лёлик ещё некоторое время разглядывал потолок с разводами, чтобы слёзы обиды и облегчения случайно не вытекли из его глаз.
Как он потом вис на Вере и умолял её забрать его из лагеря, но она в ответ только устало попросила его потерпеть ещё недельку. В следующий родительский день Лёлик, причёсанный, с утрамбованной дорожной сумкой, прождал Веру весь день в фойе корпуса, но никто к нему так и не приехал до конца смены. "Не стоило жаловаться, - понял смышлёный Лёлик. - Не просился бы домой, Вера приезжала бы по выходным, как и все остальные родители".
Лёлик всегда входил в сложное положение своей юной мамы. Он себя от Веры не отделял. Это у них у обоих никак не складывалась Верина личная жизнь. По мере своего разумения Лёлик старался, как мог, чтобы у неё всё получилось. К её ухажерам он ластился и каждого нового с готовностью звал "па". Они попробовали пожить с ревнивым хоккеистом, с педантичным хормейстером, со страдающим одышкой пузатым адвокатом. Были и другие, не менее запоминающиеся квартиранты.
На время Лёлика изгоняли спать на кухню. Маясь на скрипучей раскладушке, он однажды представил рядом с Верой мощного мужика, на котором не было ничего, даже пижамы. От этого Лёлику стало сладко, стыдно и почему-то немного завидно, но, поразмыслив, он решил, что когда станет взрослым, то справа от него всегда будет спать щенок, а слева котёнок, и тогда уж пусть мама завидует ему.
"Папы" шли вереницей. Никто не задерживался в их доме надолго, оставляя в душе Лёлика чувство вины: это он опять не понравился новому дяде. Правда, был один слюнявый "папа" - университетский лектор, преподаватель математического анализа, который очень даже благоволил к Вериному сыну, и всё шло хорошо, пока лектор не стал нашептывать Лёлику о том, что он всё про него понимает и знает, и однажды, шутя, не засунул пареньку язык в ухо. Лёлик маме о такой мелочи рассказывать не стал, но математику после этого случая так яростно возненавидел, что этот Венедикт Северьянович и сам скоро испарился из их жизни.
В конце концов, при папе №9 взрослеющий Олег с болью осознал, что одним своим присутствием до зубного скрежета напрягает маминого мужчину. А когда он бросается завязывать этому "папе" галстук или тайком гладит ему рубашки, то только усугубляет непростую ситуацию в доме. Несмотря на свой немалый жизненный опыт, "номер девять" - оператор новостного канала - никак не мог уразуметь, что это за такое нелепое создание ироничной природы: скроенное, как парень, но парнем желающее быть далеко не всегда.
Боясь навредить маме, Лёлик собрал свои манатки, и эра "пап" сменилась эрой "папиков".
Вера вышла замуж. Олег изредка навещал мать и её нового отпрыска. Когда Лёлик уходил, до отвала накормленный и наигравшийся с братом, Вера обнимала его в прихожей и, заглядывая сыну снизу в глаза, виновато спрашивала:
- Ну, как ты там, Лапыш?
Что он мог ей ответить? Может быть, так: "Всё нормально, Вера. Молодость приносит стабильный доход. Красота продана, тело выгодно вложено. Не волнуйся, я всегда найду, где жить, что есть и кому за это сосать". А про то, как ему приходится заискивать, зависеть и подстраиваться под кого-то, можно и промолчать...
- I am fine, мамкин, - включал улыбку Лёлик.
Врать матери он перестал, только когда стал жить с Дучетто.
***
Дучетто снилось, что его голова покоится на сгибе локтя Вадима, и они плывут куда-то, покачиваясь. Серые глаза напротив смотрят на него, не мигая, и от этого гипнотического взгляда отяжелело всё его тело. Время зависло в полной бессмысленности. Умиротворение. Нирвана...
Вдруг рядом, на расстоянии вытянутой руки, вскрикнул во сне Лёлик, и Дучетто проснулся. Его парнишка явно заболевал: всю ночь он беспокойно метался по постели и каскадно кашлял. "Эх, не надо было его вчера в фитнес с собой таскать", - подумал Паша. Он натянул на друга сползшее одеяло и погладил его трогательно выступающую лопатку на худой горячей спине.
Но даже бережно накрывая Лёлика, Паша вдруг опять подумал о Вадиме. Он, в сущности, ничего не знает об их совместной жизни. Почему Лёлик, которого всегда патронировали состоятельные бизнесмены, вдруг связался с обычным ментом? Может, и над Лёликом Вадим нависал точно так же - ловя отсутствующий взгляд парня, и точно так же ласково бил его по щеке открытой ладонью, возвращая тем самым в реальность? Может, Лёлик точно так же ныл и выл в подушку от боли, злости и накатывающего на него волнами оргазма? Паше вдруг стало не по себе: а что, если Вадим в эту самую минуту тоже не один?
***
Серая гора заслоняла Вадиму весь вид. Он попробовал было пошевелиться, чтобы размять затёкшие члены, и ландшафт вдруг ожил. Гора обернулась подушкой, а странное образование не в фокусе прямо под носом - рукой, которая капитально затекла. Как вечером он рухнул на сбитую постель, так и отключился, стянув с себя китель лишь наполовину. Майор милиции с трудом сел на кровати. Комната немного покачивалась, поворачиваясь к Вадиму то стеной с унылыми заляпанными обоями, то выцветшим плакатом сериала "Доктор Кто", прилаженным сюда ещё Лёликом в тщетной попытке украсить это помещение.
Больше года здесь была только одна тропинка: от кровати до кухни, так как хозяин квартиры здесь только ел и спал. Но всю последнюю неделю в этом месте он, как одержимый, мёл, мыл, скрёб, пылесосил и ремонтировал. И если хаос хоть как-то прикрывал запустение квартиры, то наведённый Вадимом порядок обнажил её казарменный уют. Особо тщательному разбору подвергся нехитрый гардероб: теперь хозяину некоторое время не надо будет сосредоточенно рыться в ящике комода, разбирая носочный пазл; однотонные джемперы немного повисят на плечиках, а джинсы, количество которых существенно поредело после критического осмотра, пару дней полежат аккуратной стопкой, а не медузой-горгоной. Всё было готово к приёму гостя, но никто не приходил, а телефоны молчали. Когда делать по дому ему стало абсолютно нечего, а закупленные для встречи коньяк и шампанское основательно намозолили глаза, Вадим сказал себе: "Ша! Хватит обманывать себя. Он не придёт". Мысль эта оказалась для него настолько горькой, что не запить её спиртным не представлялось возможным...
переставляя ноги и стараясь не делать резких движений, Вадим преодолел расстояние до кухни. В холодильнике нашлась заначка водки и апельсиновый сок. Он зарёкся пить днём, но ведь он ещё в форме, поэтому эта целительная порция будет считаться ещё вчерашней, а не сегодняшней.
В ванной, избегая в зеркале вида чужого неприкаянного мужика со свиной щетиной на опухшей физиономии, Вадим разделся и встал под ледяной душ. Колючие струи воды долго били ему в лицо, всё не справляясь и не справляясь с испариной. Вода холодными ручьями пробегала по груди, прессу, пробиралась под яйца и маленьким водопадом срывалась со сморщенного члена.
Вадим сел на дно ванны и сцепил пальцы на затылке. Минут через двадцать ему полегчало, и тут сквозь шуршание распылителя и журчание стока к нему вдруг прорвалась далёкая мелодия мобильника. Он рванулся, задел раковину, чуть не снёс косяк, саданулся о сейф в коридоре, отчаянно заскользил мокрыми ногами по линолеуму и всё равно опоздал. Мелодия смолкла в тот самый момент, когда он выхватил телефон из внутреннего кармана куртки, но зато немедленно ожил входной звонок. Прикрывшись курткой, Вадим распахнул дверь.
- Я не вовремя? - небрежно спросил Дучетто. - Ты так долго не открывал и мобилу не брал... Ты не один?
Всё для Вадима преобразилось и ожило в одно мгновение. Словно его целый год дома не было или вообще не было, а сейчас он вдруг нашёлся: такой как есть - голый, веснушчатый, мордатый и с похмелья, но снова живой. Он уронил куртку, волнуясь, сделал приглашающий жест:
- Входи.
Дучетто протиснулся бочком в тесную прихожую, бросая настороженные взгляды в глубь квартиры, и повторил свой вопрос:
- Ты не один?
- Теперь нет. Теперь с тобой.
- Ну, здравствуй тогда, что ли?
Вцепившись в гостя, Вадим понял и вобрал в себя всё сразу: вкус утреннего кофе, лёгкий запах дорогого одеколона и свежее дыхание холодного утра.
- Значит так, - первым пришёл в себя и отдышался от поцелуя Дучетто, который вобрал в себя нечто совсем другое, - я согласен на твои ролевые игры. Я так понял, что сопротивление тебя только заводит? Исполню в лучшем виде. С моей стороны два условия: во-первых, презерватив обязателен. Не хочу, чтобы меня волновала твоя личная жизнь. А во-вторых, будь добр, постарайся не ставить мне лишних синяков. Мой партнёр ни о чём не должен догадаться.
- Ты всё сказал? - оскорбился Вадим.
Он вдруг почувствовал себя нелепым цирковым медведем перед одетым с иголочки поджарым, стройным Пашкой и добавил:
- Я живой человек, между прочим, а не аттракцион для прилива адреналина! Не было никогда никаких игр и не будет...
- Тогда, в клубе, была игра! - перебил его Дучетто, повысив голос, и лицо его приняло упрямое выражение.
На скулах Вадима заиграли желваки:
- Нет!
- Игра! - крикнул Дучетто и в подтверждение своих слов стукнул ребром ладони по косяку.
- Это тебе легче так думать...
"Боже мой, зачем я спорю?" - подумал майор. За год он перемерил множество слов, переставляя их, как пятнашки, и составляя из них фразу-покаяние. Одна комбинация показалась Вадиму достаточно убедительной, и он бесконечно репетировал её бессонными ночами. Но теперь эти слова застряли у него в горле. Когда-нибудь, в другой раз он ещё произнесёт: "Я поступил с тобой плохо. Так плохо, как только вообще возможно поступить с человеком", - и, целуя ладони, вымолит у него прощение. А сейчас он просто поймал Пашкину руку и мягко завел её ему за спину. Что-что, а болевые точки майор милиции, в прошлом боец спецподразделения, знал отлично.
- О`кей, как скажешь... Пошли тогда, - резко сменил тон Вадим и подтолкнул Дучетто в спину.
- Я сам!
- А вот теперь без САМО-деятельности, - начал вживаться в роль хозяин квартиры.
Он швырнул парня носом на мятую постель, одновременно дёргая на себя его замшевую куртку:
- Давай сюда шмотки свои пижонские, если не хочешь, чтобы я их помял.
Вадим навалился на Дучетто, захватом блокируя движение и вспоминая то, каким жёстким, неудобным, суставно-мускулистым соединением могут быть два сплетённых мужских тела. Но их тела говорили на одном языке, допускающем этот звериный, рваный, первобытный лексикон.
Куртка стала единственной вещью, которую Паша отдал Вадиму без боя. Горячий, раскрасневшийся и злой от того, что ему никак не справиться с Вадимом, Дучетто был отчаянно азартен в этой нелепой возне, и Вадим, совсем не желая того, втянулся, завёлся с пол-оборота, ошалел от непристойного вида полуголого расхристанного Пашки. Впрочем, теперь Вадим знал, что делал, и по возможности контролировал себя. Так играет кошка с пойманной, но ещё не придушенной мышкой. Она позволяет мышке чуть отбежать в сторону, глотнуть воздуха, почувствовать псевдосвободу, а потом опять загребает, прижимает её тяжёлой лапой, чтоб не рыпалась, и наслаждается трепещущей тушкой.
Дучетто сдался неожиданно. Он просипел:
- Эй, полегче! Для тебя же покупалось.
Вадим сфокусировался и сообразил: то, что он только что чуть не разодрал на куски, были стильные хипсы под цвет рубашки.
Дальше сдерживаться не осталось выдержки. Поехало и ожило всё вокруг: ходуном заходила кровать, раскачался до опасной амплитуды торшер, свалился с тумбочки будильник... Один парень впечатывал, а другой со стоном завершал движение, чуть провожая, делая из точки запятую.
Вадима вело в полудурмане, как будто это всё происходило не с ним, как будто это не у него в руках Паша вдруг начал ловить ртом воздух и, закидывая голову, биться затылком о его плечо. Тонкие белые струйки полетели на простыни, упали на пол, потекли по внутренней стороне Пашкиного бедра. Вадима накрыло следом, и он сам не мог теперь ответить - бесконтрольно или всё-таки сознательно он нещадно впивается пальцами в Пашино тело, оставляя у того синяки на ягодицах, и терзает спину, печатая на ней полукружия засосов.
После секса Паша валялся на боку попёрек кровати, как измученный, выбросившийся на сушу дельфин:
- Ну, ты и мерзавец! Тебе совсем нельзя доверять, да?
Вадим промолчал, сосредоточенно натягивая джинсы и приглаживая пятернёй светлые волосы "римской" длины. Не признаваться Пашке в том, что нет у него никакой личной жизни, и что если бы Дучетто не сказал ему про партнёра, то никаких следов на теле и не было бы.
- А что тебя принесло в такую рань без предупреждения?
Дучетто рассмеялся, осторожно разминая руку:
- Как что? По-моему, сюрприз очень даже удался.
- В следующий раз всё-таки позвони заранее, я хотя бы побреюсь, - и Вадим встревоженно уточнил на полтона ниже, нависнув на руках над Дучетто, - ведь следующий раз будет, правда?
- Посмотрим, - умудрился одновременно улыбнуться и поморщиться Паша, притягивая Вадима к себе за шею. - А куда это ты собрался? Я тебя ещё не отпускал.
Вадим смутился:
- Паш, я не уверен в том, что смогу ещё раз... Похмелье, знаешь ли, плохой афродизиак.
- Просто полежи рядом со мной, - вдруг совсем по-человечески, без рисовки попросил Дучетто, и Вадим не смог ему в этом отказать.
В этот раз никто не тянул одеяло на себя, никто не пытался взять верх, никто ничего не пытался доказать другому, и неожиданно случилась близость - настоящая, полная, исчерпывающая близость, не похожая ни их обычный разговор, ни на их необычный, экстремальный секс. Когда всё на равных, потому что любимому и долгожданному Пашке дозволено было в этот раз абсолютно всё.
- Ты лишил меня девственности. Ты знаешь?
- Догадываюсь. Ты... Ты не жалеешь?
- Дай подумать... Нет, я не жалею...
Через час, провожая Пашу, Вадим вернулся к волнующему его вопросу об их следующей встрече:
- Пах, такое дело... У меня тётка под Тулой живёт. У неё там банька, то да сё. И осенняя охота до конца ноября открыта. Может, махнём туда вдвоём, а? Ты ещё не забыл, как мы когда-то душевно на охоту съездили? Кстати, - вдруг вспомнил Вадим, - тебе большой привет от Лёлика.
Паша застыл:
- От какого Лёлика?
- Ну, ты даёшь! Как от какого? Помнишь, со мной паренёк такой славный жил? Вы ещё дружили взахлёб, в одной компании тусовались?
Паша двумя руками схватился за голову и выдавил из себя со стоном:
- Когда ты его видел?
- Да я сто лет его не видел! - неожиданно для себя начал оправдываться Вадим, которому показалась странной, но одновременно и лестной такая бурная реакция на его слова. - Он просто позвонил мне вчера, хотел поболтать. Рассказал, что взялся за ум, что живёт теперь с родителями и прилежно учится, что давненько не видел никого из вашей старой отвязной компании. А я повеселил его историей о том, как мы с тобой случайно столкнулись ночью у чёрта на рогах... Паш, что с тобой?
***
Лёлик проснулся с заложенным носом на мокрой насквозь подушке. Он перевернулся на спину, и теперь слёзы затекали ему прямо в уши. Зачем начался новый день, ему было совершенно непонятно. Потолок с разводами, который Лёлик отупело разглядывал, напомнил ему что-то из прошлого под стать настроению: что-то беспомощное, стыдное...
И мысли лезли в голову горестные. "Такое случается сплошь и рядом. Почему я посмел думать, что меня это минует?" - думал он.
Если бы Лёлика спросили, любит ли он Пашу, он бы без колебания ответил: "Да! Всей кровью, всей кожей". Но маниакальным сторонником моногамии Олег никогда себя не считал. Не он ли пару раз закрывал глаза на неоправданно долгое отсутствие Дучетто на танцполе, а один раз исхитрился пропустить вопиющий случай на даче у друзей, когда обкуренный Паша и один из хозяев так бессовестно натоптали в кустах за беседкой, что сомневаться в том, чем они там занимались, не приходилось... Всё это не имело никакого значения, если утренние сонные четвероногие объятия доставались ему, Лёлику.
Что-то оборвалось неделю назад. Теперь по утрам совсем чужой, какой-то отстранённый Дучетто разбитой губой мечтательно улыбался чашке кофе. Паша ходил как пьяный, смеялся невпопад и обрушивал на Лёлика шквал необязательных вопросов, ответы на которые слушал с остекленевшим взглядом. Олег, ещё ничего не анализируя, ещё ничего логически не сопоставляя, уже желудком чувствовал: Дучетто в кого-то серьезно влюблён.
Вчера, в фитнесе, праздно болтаясь рядом с остервенело качающим пресс Дучетто, Лёлик сделал очередной заход, всё ещё надеясь услышать правду про Пашин ночной фортель недельной давности:
- Между прочим, в клубе сегодня мокрая вечеринка. Мы могли бы там не хуже, чем здесь, размяться...
- Поезжай один, Олли. Развлекайся! - ожидаемо отреагировал на его слова и так порядком взмокший Паша. - А я после бассейна сразу домой. Неделя была просто чумовая.
- Ценю твоё доверие. Но почему бы тебе не довериться мне ещё больше и перестать скрывать от меня твой случайный трах? С любым такое может случиться. Неужели ты думаешь, что я буду биться в истерике из-за того, что ты кого-то там снял на трассе?
- Слушай, отъебись, а? Повторяю: не было никакого случайного траха. Ты достал уже меня этими разговорами!
"Так... случайного секса не было. Значит, был неслучайный", - продолжил травить себя Лёлик.
Ещё чуть-чуть помаявшись без дела, изнурённый подозрениями, он сменил тактику:
- Ты заметил вон того шикарного персонажа?
- Шутишь? Я его торс разглядываю с тех пор, как он в зале появился.
- Там не только торс впечатляющий. Помнится, в постели этот парень был просто супер...
- Что ты несёшь? В какой постели? - рассмеялся Дучетто. - А мне вот помнится, что постелей сроду не стояло в той тёмной комнате, в которой ты мог ему отсасывать. И я вообще подозреваю, что это самец натурала. Может, хватит уже, Ол?
Попытка вызвать ревность провалилась. В эти дни ничто не могло испортить Паше его волшебного настроения, а Лёлика успокоить.
Наблюдая с бортика бассейна за энергичным Пашиным кролем, Олег вдруг явственно представил, как он стискивает в воде этого предателя, эту неблагодарную суку, этого единственного любимого и важного для него человека, и они идут ко дну, вместе с последним воздухом из лёгких расставаясь и с жизнью. Кому она нужна, эта грёбаная жизнь, если они не будут вместе?
- Привет, Олег! Давно тебя здесь не видел, - Лёлик не сразу очнулся от своих мрачных грёз, но, наконец, сфокусировался на том самом атлете с могучим торсом. - Как насчёт...
- Нет! Не интересуюсь! В другой раз.
- То есть? А... да я не об этом, - немного стушевался парень. - Я только хотел спросить: как насчёт того, чтобы погреться в сауне. Ты сидишь тут с синими губами, мурашками размером с горошину и с таким выражением лица, как будто пришёл топиться, а не мышцы подкачать.
- Извини-не-помню-твоего-имени, спасибо за заботу. Я закаляюсь...
Лёлик задумчиво посмотрел вслед белобрысому бугаю и вдруг сорвался в раздевалку, где по памяти набрал номер, уже давно стёртый из его записной книжки...