Едва за ними захлопнулась дверь, словно гильотиной отрубившая от них эти липкие, грязные щупальца внешнего мира, он набросился на неё как грабитель, пытающийся сорвать вожделенную драгоценность. Она, вспыхнув неделей сдерживаемой страстью, мгновенно устремилась к нему навстречу. Он срывал с неё одежду, только изредка касаясь губами мелькающие перед ним всё более и более обнажающиеся участки её тела. Лифчик слетел со своей хозяйки, как будто испугавшись его приближающейся руки. Руки, словно на едином дыхании тут же опустившуюся вниз и сдвинувшую в сторону её трусики.
Когда он успел достать свою распираемую вожделением плоть, она даже не заметила. Но он ворвался в неё всей своей накопленной и нерастраченной страстью. Стремительность была такова, что даже её крик не уместился в промежутке между его первым, вторым, третьим ударами...
Но, не успев сделать и пяти движений, он неожиданно замер. И, задыхаясь от охватившего его вожделения, тщетно силясь придать своему голосу равнодушно-спокойную интонацию, прошептал:
* Знаешь, Любимая, я что-то сегодня совсем не настроен на секс. Не стоит что-то. Давай просто посидим, поговорим за жизнь...
Её глаза сперва округлились, а потом стали буквально квадратными от охватившего её ужаса. Там, внутри себя она явственно ощущала распиравшее и пульсирующее в ней неутолимой жаждой его огромное, раскалённое, любящее сердце. Что он сказал? Что произнёс? Как такое может случиться?
Но он не дал ей прийти в себя от второго за каких-то восемнадцать секунд шока. Он взял её так, как не брал ещё никто и никогда, как она мечтала каждый день, каждый час с того самого мига, как впервые осознала себя Женщиной. И оргазм ворвался в неё, в её ещё совсем не готовое тело. Ворвался в самую душу, затапливая новой, неожиданной волной любви к этому, ещё не вполне знакомому, но уже столь близкому и дорогому для неё мужчине.
* Да ты, оказывается, садист... — словно выдохнула она, безуспешно пытаясь справиться с нахлынувшим на неё головокружением.
* Да! — в продолжение её интонации тоном, не допускающим ни малейших сомнений, прошептал он...
Подождав, когда она переведёт дыхание, опустившись перед ней на колени, он, нисколько не смущаясь своей вздыбленной из расстёгнутых джинсов плоти, стал медленно стягивать с неё подмокшие трусики. Он растягивал удовольствие, и она, зная это, его не торопила. Потом он коснулся поцелуем её лобка, словно консервным ножом вспорол языком смыкание её губ и одним движением головы вниз вскрыл её лоно, немедленно извергнувшее на его губы целый поток любовного нектара. Он вдыхал самый восхитительный аромат в мире, впитывал её сок, втягивая в себя каплю за каплей всё то, что она, казалось, накопила в себе за бесконечную неделю их такой долгой разлуки.
Наконец, испив чашу до последней капли, он выпрямился и, раздеваясь, произнёс:
— Прости, всё получилось так быстро. С мужем у тебя хоть по пять минут получается, а я, наверное, и на это неспособен...
Он поднял на неё взгляд, полный озорного лукавства но, вместо предвиденного комплимента совершенно неожиданно наткнулся на леденящий душу ответ:
— Не смей так говорить! Про мужа. С ним у меня никогда ничего подобного не было. Иначе я ни за что не была бы сейчас здесь.
И после двух ударов сердца тихо добавила — с тобой...
Потом они не спеша направились в душ. Как ни странно, но в душе они просто мылись, поливая друг дужку из многодырчатой лейки и смазывали свои тела розовым ароматным шампунем. Сперва они мыли друг дружку, даже не помышляя о любовных играх. Но постепенно его пальцы всё чаще задерживались на её груди, а его губы — на её шее. Её рот тоже находил себе на его теле всё новые и новые мишени для поцелуев, и вскоре не целованных мест на нём практически не осталось. И это было прекрасно! Они молча готовились к чему-то гораздо большему, всезахватывающему и всепоглощающему. Они настраивали друг друга на большую, огромную Любовь, которая так неожиданно, и, как им казалось — незаслуженно снизошла на них с самого неба.
Выйдя из душа он зачем-то взял огромную пивную кружку и наполовину наполнил её водой из-под крана. А потом, совершенно неожиданно для неё извлёк из принесённой с собой замусоленной картонки... шикарную алую розу с огромным, распустившимся бутоном.
* Я знаю, ты не сможешь забрать этот цветок с собою домой — глядя ей прямо в глаза сказал он, — но эти минуты, которые мы проведём с тобой здесь и сейчас, и я, и эта роза будем только твоими...
* Спасибо! — прошептала она, подошла к нему, нежно поцеловала в губы и, молча, взяв за руку, увлекла за собой в спальню...
В спальне она медленно опустилась на огромный диван, не торопясь улеглась на спину и слегка развела согнутые в коленях ноги. Она легла так, как уже миллионы лет женщины ложатся перед своими возлюбленными. Так, как для него, казалось, ещё никто и никогда не ложился. Но он молча и недвижно стоял у края дивана и смотрел на неё. Нет, он не бесстыдно осматривал её наготу. Он мысленно уже сливался с ней в любовных объятиях. Он уже трепетно соединял с ней своё тело, свои чувства, свою душу. Она чувствовала в его взгляде такую живую волну любви и нежности, что ей самой казалось, случись в эту минуту пожар или землетрясение — и она покинет это ложе уже удовлетворённой. И ему так не хотелось обрывать это сладчайшее ощущение близости.
Но наконец он подошёл к ней поближе и уже повторно за этот день встал пред ней на колени. Его дыхание обожгло её бёдра, ещё не случившееся касание их губ заставило вздрогнуть. Спина её слегка прогнулась, как бы ещё более устремляя её бёдра к нему навстречу. Словно она пыталась сблизиться с ним даже ближе, чем может вместить в себя слово «близость».
Касание его губ было едва-едва уловимым. Она скорее угадала, нежели почувствовала — вот оно, долгожданное, то, чего она ждала не меньше него. Оно начинается. Тихий, такой манящий и словно невызревший полустон-полувздох приоткрыл её уста, с тем, чтобы они уже не смолкали за всю их дальнейшую встречу.
А он ласкал её губки своими губами, легко и нетребовательно касался кончиками пальцев её чутких бёдер. Его нос неприкасаемо парил над сомкнутыми губками, то приближаясь к лобку, то снова и снова от него отдаляясь. Вот язычок горячей точкой коснулся её тела и она слегка подалась навстречу этому прикосновению, тщетно надеясь, что вот-вот язычок проникнет за сомкнутую преграду и произойдёт встреча двух раскалённых от вожделения тел. Но он отшатнулся от неё, словно это не она, а он сам был этим её движением. Потом эта игра повторилась снова и опять она, обманувшись в его намерении, опустилась своей восхитительно упругой попкой на мягкие ткани постели, так и не дождавшись проникновения...
Пока его язык отвлекал её внимание, его вездесущая ладонь легла на её ягодицы. Убедившись, что она по прежнему будоражаще великолепна, ладонь двинулась к месту их любовной игры. При этом один пальчик, по видимому — самый шаловливый, как бы промежду прочим проскользнул между начинающихся от самой попки губок, слегка раздвинул их и — лёгкой бестией проскользнул прямо в её лоно. Не так глубоко, чтобы это назвать — «вошёл», но и не так мелко, чтобы она смогла сдержаться и не нарушила и без того учащённого ритма своего дыхания.
Что пальчик увидел внутри неё он никому не сказал. Слегка потёрся о горячие узкие стенки входа и сразу же вышел обратно, но как бы ненадолго задержался между её, уже слегка раскрытых и по прежнему ласкаемых его языком губок. Прошёл чуть выше, помедлил, словно отдышался, и продвинулся ещё, пока не коснулся небольшого, но явно командующего всей этой местностью возвышения. Пальчик поклонился сему начальничку уважительным поклоном и, едва касаясь, расточая почтительность и нежность, погладил. А потом шалунишка-пальчик, словно заручившись одобрительным начальственным кивком, начал поглаживать всё увеличивающийся и уплотняющийся ...