Точка отсчёта
У банков не бывает часа пик. Банки - это пыточный конвейер; если в них много людей, то это пытка очередями, если мало - пытка нерасторопными работниками.
Парень перед Глебом листал брошюрку о долговременном кредитовании и насвистывал "У губ твоих конфетный, конфетный вкус". Если бы перед Глебом появилась его фея-крёстная и пообещала выполнить одно желание - либо ускорить очередь, либо заткнуть парня с брошюркой, он бы не смог выбрать.
У единственного рабочего стола торчал странный тип со следами ожогов на лице и руках. Судя по обрывкам разговора, странный тип был твёрдо намерен застраховать своё здоровье от падающих каштанов.
- Сейчас осень, - сообщил он, хватая девочку-менеджера за руку. - Вокруг сплошные каштаны! Вы понимаете, как это опасно для головы? Почему я не могу застраховать свою жизнь? Что значит "не здесь"? А где? А телефончик подскажете? А ваш? Почему сразу "хам"!
Парень с брошюркой засмеялся, наконец-то перестав насвистывать. Глеб дёрнул уголком рта.
- Веселишься?
- Не психую по мелочам, - ответил парень.
Он выглядел, как профессиональный бегун - голубоглазый и светловолосый, с таким телосложением, что Глеб невольно ощутил укол зависти; черты у парня были мягкие и смазливые, как у модели из каталогов одежды. - Клёвые татухи.
Глеб отвернулся. Татуировок у него было много, и он тоже считал их клёвыми, так что беседа заглохла сама собой. Он завидовал парню с брошюркой не потому, что не был красив. Просто теперь люди в очереди пялились не только на него.
- Эй, парень, - странный тип с ожогами отошёл от стола, и очередь продвинулась на шаг вперёд. - Топал бы ты отсюда. У Тельцов на сегодня плохой прогноз.
- Я не Телец, - ответил Глеб. - Херовая из тебя Ванга.
- А я и не к тебе обращаюсь, - ответил тип, коротко глянув на парня с брошюркой. - Эй, солнечный, послушай умного дядю. Дело пахнет керосином, советую сваливать. И кстати, вы отлично смотритесь вместе!
Спустя 78 часов после точки отсчёта
- ...мать честная! Мы же не в каком-то американском городишке!
- Ну ты загнула. Думаешь, у них там заложников берут чаще, чем у нас?
- Конечно! Эти америкосы совсем безбашенные, сериалы посмотри.
- Выводят! Там кого-то выводят!
- Какой симпатичный. А почему он в одном ботинке?
- Серьёзно? Тебя только это интересует?
- ...а татухи у него, как у зэка.
- Всё равно симпатичный. Только пришибленный какой-то.
- Ленка, ну ты и дура. Их трое суток держали взаперти и морили голодом. Какой ещё он должен быть?
- Это последний. Семён говорит, что это последний, больше никого нет.
- Круто, смена закончится пораньше.
- Девочки, там нужно успокоительное.
- Всё, пошли, пошли, расселись тут, как в театре!
- Витальич, не ори!
- Ой, Людка, нас снимают! Нас покажут по телику!
- Журналюги бездушные. Парень чуть живой, а они всё лезут, всё лезут...
Точка отсчёта
- ...и кстати, вы отлично смотритесь вместе!
- Мы с ним не...
- Да какого ху...
- Тут маленькие! - женщина, стоявшая в очереди за Глебом, ударила его газетой между лопаток. - Что вы себе позволяете! Лерочка, отойди от дяди!
Лерочка выглядела сурово и умилительно в один и тот же момент - как внебрачный отпрыск Сталина и Мэри Поппинс.
- Лерка, прости, - сказал Глеб.
- Да ничего, - сурово ответила Лера.
- Ну, не хотите - как хотите, - тип со шрамами потерял интерес к разговору, достал из кармана мобильник и направился к выходу. - Эй, сладкий, угадай, из-за чего мне только что нагрубили в банке? Нет, я не показывал фокус с дохлой птичкой. Нет, я полностью одет. Нет, я... Да за кого ты меня принимаешь!
Глеб перевёл взгляд на парня с брошюркой.
Тот не выглядел встревоженным. На его шее болтались католический крест, звезда Давида, растаманский значок в виде листка конопли и несколько солдатских жетонов, на одном из которых было выбито "Эдик616" и бессвязный набор цифр, а на другом надпись "Упал - отдался".
Глеб указал взглядом на крест, застрявший основанием в звезде Давида.
- Ты не определился с конфессией или ограбил ларёк с побрякушками?
Парень открыл рот, но ответить не успел.
- Всем стоять!
Это прозвучало, как худшая в мире пародия на американские боевики.
- Это ограбление!
Глеб заржал.
Ей богу, это было смешно. Какое ещё ограбление? Ограбления - они где-то там, по телевизору, они не могут случиться с тобой, потому что с тобой не может случиться ничего похожего. Потому что телик - это телик, а ты - это ты, и вы никогда не...
А потом Глеба ударили по голове, и мир схлопнулся до солнечного зайчика на металлическом жетоне.
Когда Глеб выныривал из липкого небытия, пытаясь очнуться, что-то хватало его за ноги и тянуло обратно на дно. В реальном мире его куда-то тащили, кто-то кричал, где-то лаяла собака - а может, это был чей-то смех, Глеб не особо отличал.
Он пришёл в себя не потому, что ему стало лучше. Он очнулся из-за тошноты, подкатившей к самому горлу - спустя секунду Глеба вывернуло в картонную коробку, услужливо подставленную ему под нос.
- Я же говорил, - сказал парень с брошюркой, переквалифицированный в парня с коробкой. - У него сотрясение.
- Ну охуеть теперь, - голос был мужским и звучал надтреснуто, как у парня, которому нет ещё и двадцати. - И чё, тут теперь блевотиной вонять будет?
- Попрошу не выражаться! - истерично взвизгнула женщина. - Тут моя дочь!
У Глеба отобрали коробку, тут же обхватив руками его голову и пытливо заглядывая в глаза.
- Сколько пальцев?
- Ты их не... не показываешь.
- Всё окей, - хмыкнул парень с коробкой. - Жить будешь.
Глеб закашлялся и отпихнул его от себя.
- Что случилось?
- А на что похоже? - с любопытством уточнил парень. - Назовём это "Клубом анонимных заложников". Возражения есть?
Глеб поднял голову. В комнате царила гробовая тишина.
- Возражений нет, - резюмировал парень. - Принято единогласно.
Помещение было большое, но душное, с запертой металлической дверью, забранными в решётки лампами и стеллажами коробок. Окон не было - их запихнули в подвальный архив. Вдоль стен сидели люди. Ни одной супергеройской морды - Брюсов Уиллисов и Сильвестров Сталлоне, готовых устроить диверсию и перебить грабителей, среди заложников не наблюдалось.
А ещё ни на одном из них не было банковской формы.
Глеб взял предложенную бутылку с водой и прополоскал рот.
- Где работники?
Парень с коробкой пожал плечами.
- Не представляю. Наверное, заперты где-то ещё.
- Что требуют?
- Не представляю.
- Надолго?
- Не представляю. Ты думаешь, они с нами болтали за чашечкой кофе, пока ты был в отрубе?
У Глеба попытались отобрать бутылку, но он вцепился в неё ногтями и огрызнулся.
- Не налегай, - попросил парень с коробкой. - Чёрт знает, сколько нам тут придётся просидеть.
"И принесут ли ещё", - закончил про себя Глеб.
Парень с коробкой протянул ему руку.
- Эдик.
Глеб пожал его тёплую мягкую ладонь и взглядом указал на жетоны:
- Я догадался.
Эдик помог ему лечь, придержав под голову, и принялся осматривать рассечённую кожу у него на затылке. Даже сейчас, в тусклом свете ламп, в духоте, насквозь пропитанной отчаянием и запахом старого картона, он выглядел спокойным, как столетняя бабуля на воскресной службе.
- Что будем делать? - спросил Глеб.
Люди молчали. Крикливая мамаша обнимала дочку и сдавленно всхлипывала. Пухлый мужчина в дальнем углу, не моргая, пялился на Эдика - словно надеялся, что тот одарит их манной небесной и выведет наружу без сорока лет блужданий по пустыне.
- Мы ничего не будем делать, - Эдик, не оправдав ожиданий пухлого мужчины, оставил в покое затылок Глеба и принялся рвать банковские документы в коробку с блевотиной. - Лично я хочу жить. А значит сидим, не дёргаемся и ждём, когда нас отпустят.
- Тогда какого хрена ты делаешь? - зло и смущённо уточнил Глеб.
Его снова мутило, и было стойкое ощущение, что коробка ему ещё понадобится.
- Делаю кошачий туалет, - сказал Эдик, раздирая в мелкие клочья какие-то брошюрки. - Потому что другого у нас не предвидится.
концу первого часа Эдик знал всех по именам, профессиям и месту жительства. Глеб лежал, устроившись головой на стопке бумаг, и сверлил взглядом его белобрысую макушку. "Хренов "солнечный"... Тип с обожженной мордой либо гадал по внутренностям, либо знал про ограбление".
- Ни у кого нет гипертонии? - спрашивал Эдик; его белая футболка ярким пятном выделялась на фоне серых стен. - Диабета? Клаустофобии? Нет, зайка моя, не диатеза - диабета. Ну и здорово. Значит, сидя взаперти, мы ничем не рискуем.
- Тут нет туалета, - вяло откликнулись из дальнего угла
- ...ничем, кроме чувства собственного достоинства, - отрезал Эдик. - А это не смертельно.
Ему почти не отвечали, но слушали, впитывая каждое слово. Он был чем-то вроде радио - успокаивающий нервы фоновый шум без особой смысловой нагрузки.
- А я вот огня боюсь, - признался Эдик. - Но нас вряд ли сожгут заживо, а всё остальное - мелочи жизни.
Их было одиннадцать. Прыщавый пацан с одутловатым лицом, представившийся Серым. Пухлый мужчина, отзывающийся на спорное и несолидное прозвище "Колюня". Мать, чьего имени не запомнил никто, кроме Эдика, и её суровая дочь Лерка, которая выглядела спокойнее всех в этой комнате. Пара тощеньких студенток, пожилая дама с одышкой и тремя подбородками, женщина с тридцатилетним сыном, оправляющая "сыночке" воротник и квохчущая над ним, как целый курятник наседок.
Из вещей им оставили только пластиковую упаковку с шестью бутылками минералки.
- Ты как сюда попал? - спросил Эдик, усевшись на пол.
Его светлые брюки и футболка были изгвазданы кровью и пылью, как будто Эдиком вытерли половину полок, а потом промокнули рану на голове Глеба.
- Шёл обменять деньги, - сказал Глеб, придерживая гудящий затылок. - Послезавтра еду в Черногорию - жариться на пляже и жрать мидий, пока не затошнит.
- А я - продлить карточку, - откликнулся Серый из дальнего угла комнаты.
- А у меня проблемы с кредитом, - посетовал Колюня.
- А мы хотели оформить заём.
- Забежала снять деньги.
- Хочу аннулировать счёт.
- А у меня собеседование.
- А мы с сыночкой хотели пожаловаться! Почему у нас такая большая комиссия? Почему эта стерлядь нас заранее не предупредила?!
Человеческий мозг - непостижимая вещь. Какой бы херовой не была ситуация, рано или поздно он адаптируется. И люди снова будут говорить друг с другом, и жаловаться друг другу, и ругаться, и доказывать что-то, и надеяться, и ждать, и жить.
Глеб поднял взгляд на Эдика. Тот сидел, откинувшись спиной на холодную стену, смотрел в пустоту и улыбался.
- Кто следующий?
- Колюня, давай ты.
- Я... я никогда не-е-е... не играл на пианино!
Глеб загнул палец. Студентки засмеялись и захлопали в ладоши.
- Врёшь! - выкрикнул Эдик. - Ты - и на пианино? Чувак, по тебе плачет баскетбольная секция, а не музыкалка!
- У меня была сложная, но увлекательная жизнь.
Согласно уговору, проигравший должен был пятнадцать минут орать под дверью "Помогите, убивают!". По количеству загнутых пальцев (а значит, и по близости к проигрышу) Глеб безнадёжно лидировал.
- Следующий.
- Я никогда не-е-е... не носил дырявые носки!
Играли все, кроме Лерки и её мамы. Первая рисовала на старых документах, орудуя найденным на полу огрызком карандаша. Вторая сидела у стенки, накрыв колени длинной юбкой, и всем своим видом порицала шумного Эдика ("Сколько можно орать, он пугает девочку!"), порицала татуированного с ног до головы Глеба ("Кошмарная пошлость, особенно усатый мужик на руке"; мужик на руке был Сальвадором Дали, но Глеб не стал это озвучивать), порицала игру в "Я никогда не", порицала одну из студенточек за кофточку с глубоким вырезом, открывающим её тощее декольте, а вторую - за поцарапанные туфли. Словом, делала то, что умела лучше всего на свете, - порицать.
- Эдик, твоя очередь.
- Я никогда не-е-е... не спал с девушкой.
- Серьёзно? - изумился Глеб. - Да на тебя бабы должны вешаться пачками!
- Не интересуюсь, - парировал Эдик. - Я сплю с парнями.
Мама Леры посмотрела на Эдика взглядом акулы, почуявшей кровь. Колюня уронил леденец, с трудом добытый из подкладки пиджака. Глеб удивлённо моргнул. Сам Эдик не обратил внимания на произведённый фурор. Он выглядел расслабленно - как человек, который только что озвучил рецепт своего любимого сэндвича, а не признался в том, что трахается с мужиками.
- Погоди, ты...
- Да какая разница, - отмахнулся Эдик. - Что важнее - Серый не загнул палец. Он у нас девственник! Глеб, гони мне сотню.
Глеб поперхнулся. Спор на сто рублей насчёт Серого, его прыщей и его девственности и правда имел место быть.
- У нас отобрали деньги, забыл?
- Тогда отдай мне ботинок, - потребовал Эдик. - Это будет залог.
- Ты серьёзно?
- Я никогда не шучу про классные ботинки! Гони сюда.
Глеб заворчал и принялся расшнуровывать берцы.
- Кто следующий?
- Оля.
- Я никогда не... не была в Канаде!
Глеб загнул последний палец на руке.
- Ты серьёзно? - сурово уточнил Эдик. - Есть хоть что-то, чего ты не делал?
- Ну, - Глеб вручил ему ботинок и встал. - Я был женат, я работал билетёром в цирке и охранником на кладбище, я воровал в магазине, я подстрелил на охоте вот такенную утку... короче, я сделал в своей жизни всё, что хотел сделать. Можно умирать со спокойной совестью.
Эдик суеверно постучал по полу.
- Не сглазь. А я вот ещё многое не успел. Хочу прыгнуть с парашютом...
- Банальщина, - скривился Глеб.
- Побывать на концерте Леди Гаги.
- Уже интересней.
- Отпрысков хочу.
- Ты вообще в курсе, что для этого нужно переспать с женщиной?
- Всегда можно усыновить.
- Ну да, - хмыкнул Глеб. - В России пидарасам ведь так просто живётся. Взял и усыновил.
- Именно потому я мечтаю найти свою вторую половину, съебать к хуям в Данию... - Эдик обернулся. - Лерка, прости.
- Да ничего, - ответила Лера, флегматично зарисовывая карандашом лист бумаги.
- ... съебать к хуям в Данию, усыновить двоих малышей и завести собаку.
- Золотистого ретривера, - подсказал Глеб.
Эдик, который до этого момента явно не задумывался о породе, воспылал энтузиазмом и закивал.
- Да!
- Вы с ним идеально друг другу подойдёте, - кивнул Глеб. - Оба блондинистые и безмозглые.
Студентки и Серый обидно заржали, но Эдик, кажется, этого даже не заметил. Он был простой, как пять копеек, необидчивый и добродушный.
- А я потомства не хочу, - признался Глеб. - Малыши - это отстой. Лерка, прости.
- Да ничего.
- А ради чего тогда жить? - спросил Эдик.
- Ради себя, - Глеб подошёл к двери. - Ладно, что там нужно кричать?
- Помогите, убива...
- Тише! - Колюня взмахнул пухлыми ухоженными ладонями и застыл. - Тише! Там кто-то идёт!
- "...а ситуация в Инвестцентроблбанке всё ещё накалённая! Подробнее о требованиях грабителей в нашем шестичасовом выпуске, но уже сейчас понятно, что переговоры на стадии..."
- Ой, да переключи ты уже. Достали мусолить.
- Солнышко, там же люди. Окажись я на их месте, мне бы хотелось, чтобы ты за меня переживала.
- Вот если бы ты был на их месте, тогда бы я переживала. Всё, коляску в руки и гулять перед обедом. Кто у нас тут самый сладенький? Кто-о-о у нас тут самый сладенький!.. И не приближайся к банкам.
- Ребята, какого х-х... Лерка, прости.
- Да ничего.
В дверь снаружи что-то ударилось. А потом заскрежетал ключ.
Глеб подобрался - сильный и упругий, как лесная кошка, изукрашенный татуировками, которые виднелись даже на подбритых висках. Эдик застыл рядом с ним, так и не поднявшись с пола, наклонив голову и прислушиваясь.
Дверь распахнули пинком ноги. Ткнули в Эдика пистолетом - Глеб не разбирался в оружии совсем, но не сомневался, что этот, по крайней мере, заряжен, - и заорали:
- На колени. Малая и её мамка - на выход.
- Что вы...
- Быстро!
Парней было двое, и на них были надеты мотоциклетные шлемы. Тошнота всколыхнулась, и Глеба чуть не вывернуло под ноги грабителям. Пока они сидели взаперти, болтали, по глоточку цедили дефицитную воду и играли в "я никогда не", их подвальный мирок казался почти нормальным. Цельным и не таким абсурдным, как сейчас.
- Что вы с ними...
- Молчать. На выход!
Глеб опустился на колени рядом с Эдиком. Лерка сбросила с коленей разрисованные бумажки и молча встала. Её мать колотила мелкая дрожь.
- Они вас отпустят, - сказал Эдик, не поднимая головы и пялясь в пол; смотреть в дуло пистолета он не хотел. - Вас просто на что-то обменяют. Идите.
- Молчать!
Мать схватила Лерку за руку, но одна из студенточек вскочила на ноги и рванулась вперёд.
- Выпустите меня!
- Молчать и не дёргаться! - рявкнул парень в мотошлеме.
- Выпустите меня, выпустите наружу!
- Дура, у меня маленькая! - взвизгнула мать Леры.
- Выпустите меня сейчас же! - истерично взвыла студентка. - Вы! Мрази! Выпустите меня туда, мне нужно наружу!
Глебу захотелось заткнуть себе уши, трусливо отгораживаясь от происходящего. В голове шумела кровь, сердце билось в истерике, а на лицо словно натянули полиэтиленовый пакет. Всё было плохо, всё было плохо, всё было пло...
- Марина, сядь.
Голос у Эдика был ледяной. У Глеба дёрнулась рука, и парень в мотошлеме с готовностью перевёл на него пистолет. Глеб чувствовал себя, как натянутая до предела струна, которая вот-вот лопнет, порвётся, закричит страшным криком, - как вдруг его пальцы накрыла чужая ладонь.
Эдик взял его за руку и крепко прижал ладонью к полу.
"Тише, - сказал про себя Глеб. - Дыши"
Воображаемый полиэтиленовый пакет исчез с лица, и Глеб сумел вздохнуть. Эдик действовал на него, как шприц с успокоительным.
Жаль, что только на него.
- А ты вообще педик! - взвизгнула студентка. - Почему я должна тебя слушать?!
- Потому что у этих парней пушки, - пояснил Эдик, стискивая в ладони пальцы Глеба. - А я не хочу, чтобы у нас были неприятности.
- Дело говорит, - буркнул парень в шлеме. - Мамаша - на выход.
- Выпустите меня! - заорала Марина. - Выпустите меня, выпустите меня, выпустите меня, выпустите ме...
Один из грабителей ударил её по лицу. Студентка рухнула, приземлившись на задницу, и протяжно завыла. Эдик смотрел в пол и молчал.
Мать Леры схватила дочь за руку и, не оглядываясь и не сказав ни слова, вышла из комнаты. Один из парней в мотоциклетных шлемах кинул на пол пакет - Глеб смутно понадеялся, что там еда, - и захлопнул за собой дверь. Дважды повернулся ключ, снова заскрежетало - и наступила тишина.
- А они, - сказал Колюня, мелко подрагивая, - а они... Они... их точно отпустят?
- Не знаю, - сказал Эдик и наконец-то разжал пальцы, отпуская руку Глеба. - Надеюсь, что да.
Старуха с тремя подбородками и вторая студенточка тихо плакали. Серый сидел в углу, не шевелясь, цветом лица сравнявшись с серой стеной.
- Они как-то быстро, - тихо сказал Глеб. - Может, и нас скоро отпустят?
- Не сглазь, - устало попросил Эдик. - А то знаешь, как бывает...
Он сглазил. Следующие четырнадцать часов дверь оставалась заперта.
Из жратвы что-то осталось?
- Мой завтрак, - одна из студенточек развернула пакет; даже запомнив, что одна из них Марина, Глеб всё равно их не различал. - Слушайте, они реально сэкономили. Забросили нам еду из наших же вещей.
Эдик уставился в потолок. Лицо у него было одухотворённое, как у человека, познавшего дзен и получившего восьмидесятипроцентную скидку на компьютерную технику.
- Так поблагодарим же маму Серого за те чудесные котлеты, которые бы точно испортились, если бы мы не доели их пять часов тому назад.
Глеб повёл носом, заглядывая студенточке через плечо.
- Фу, это ещё что?
- Я вегетарианка!
- Бутеры с авокадо? Серьёзно?
- Они очень сытные.
- Сама ешь эту мерзость.
- И съем!
Воздух в помещении был затхлый и зловонный. Ближе к утру вывели старуху с тремя подбородками, но ни воды, ни еды не оставили. Впрочем, острой нужды в них пока что не было.
Глеб посмотрел на мамашу, которая обмахивала своего великовозрастного сыночку подшивкой бухгалтерских отчётов за декабрь 2007 года, и перевёл взгляд на Эдика.
- Вернёмся к разговору, прерванному котлетами.
Эдик изобразил рукой что-то неопределённое - видимо, дал добро на разговор.
- Удиви меня.
- Тебе правда ни разу не хотелось попробовать с женщиной?
- Нет.
- И тебе нравится, когда тебе в задницу...
- Да.
- И тебя ни капли не смущает этот разговор?
- Нет.
- Ты мой герой, - признался Глеб. - Но зря ты баб не любишь. Как только отсюда выйду, буду трахаться сутки напролёт. Лерка, прос...
Он замолчал. Лерки в подвале уже не было.
- Надеюсь, с ними всё хорошо, - сказал Эдик, прикрыв глаза.
Глеб поджал губы и запрокинул голову.
- Эй, Боженька!
Эдик уставился на него с любопытством. Мать и её великовозрастный сыночка - с неодобрением верующих христиан.
- Я тебя редко о чём-то прошу, - выкрикнул Глеб. - Но знаешь - давай так! Если все мы отсюда выберемся живыми и здоровыми, я женюсь на Ксюхе, образую новую ячейку общества и сделаю пару-тройку пацанов. А если хоть с кем-то случится какая-то херня, то я вот с этим парнем, - он ткнул пальцем в Эдика, тот согласно кивнул, поддерживая пари с Богом. - ...так вот, я с ним буду совокупляться до второго пришествия, наплевав на все твои заповеди. Если не хочешь, чтобы его задранные ноги мозолили тебе глаза - будь добр, сделай так, чтобы все мы выбрались отсюда в целости и сохранности!
- Вообще-то это неудобная поза.
- Что?
- Ну, с задранными ногами и... А, забей!
Кто-то засмеялся, и Глеб с чувством выполненного долга привалился к стене, сделав глоток из бутылки. Он не знал, когда их выпустят, понятия не имел, что творится наверху, но твёрдо знал одно - его не тошнило, рана на голове не воспалилась, а значит, всё было не так уж и плохо.
- А давайте, - сказал Эдик, пару минут помолчав, - давайте встретимся в ближайшее воскресенье в кафешке за углом... м-м-м... "Скоррини"?
- "Сантини".
- В "Сантини", в семь часов вечера. Вместе отметим, что мы это пережили, и всё такое...
- А давайте!
- Отстойное времяпровождение для воскресенья, но я согласна.
- И я.
- И я.
- Это глупость несусветная.
- Но вы придёте?
- Мы поду...
- Ой, да конечно придут.
- Не решай за нас!
На самом деле Эдик давно уже всё за всех решил. Просто они не знали этого. Знал только Глеб - единственный, кто понимал, кого нужно благодарить за подобие мира в их подвальной комнатушке.
- "Идут вторые сутки заключения на Ладожской, 18. Местные власти недоумевают, почему..."
- Ой, да высадили бы двери и перестреляли там всех.
- Боятся за жизнь заложников.
- За себя они боятся, бляди трусливые. Высадить двери и перестрелять!
- "Мэр обещает, что если в ближайшее время ситуация не будет урегулирована, то он лично..."
Замкнутое пространство и тридцать четыре часа взаперти действовали на Глеба опьяняюще. Они с Эдиком выяснили это в полночь, когда из подвала вывели одну из студенток.
Истеричка Марина получила свой пропуск наружу, и Глеб был за неё рад.
- Шти-и-иль! Сходим с ума-а-а!
- Жара-а-а! Пахнет чёрной смоло-о-ой! Сме-е-ерть одного лишь нужна...
- И мы-ы-ы! Мы вернёмся домо-о-ой!
- Ребята, пожалуйста... - вклинился Колюня, грустно обняв колени.
Серый, Глеб и Эдик его не услышали.
- Его пло-оть и кро-овь вновь насытят нас!
- А за сме-е-ерть ему-у-у...
- Пожалуйста, не надо сейчас про смерть.
- ...может, Бог возда-а-аст!
- Ребята, пожалуйста...
- ...что! Нас! Ждёт! Море храни-и-ит молча-а-анье!
- Парни, перестаньте...
- Жа-а-ажда жить сушит сердца-а-а до дна!.. Эй, а чё там дальше?
- Я тоже не помню.
- Ребята, меня пугает эта песня!
- ...то-о-олько жизнь!
- Здесь ничего-о-о не стоит! Жи-и-изнь других!
- Но не твоя-а-а!
- "Больше половины заложников уже на свободе. Правоохранительные органы уверены, что..."
Глеб уткнулся лицом в колени, положив руку на ноющий затылок. Поспать ему не удалось - женщины плакали, Серый вторил им неожиданно тонкими девчачьими всхлипами, а Эдик постукивал ладонями по пустой коробке, вытряхнув из неё документы. Даже сейчас он лучился добром, солнечным светом и обаянием укуренного торчка. Светлая щетина на его подбородке доказывала, что Эдик был натуральным блондином, и теперь он был похож одновременно на мятежного поэта и Брэда Питта в "Бойцовском Клубе".
Глеб поймал себя на том, что пялится на Эдика, как сутки назад это делал Колюня, и заставил себя отвести взгляд.
- Хочу жрать, - устало сказал он. - Хочу пасту с морепродуктами, как готовит моя соседка. Она бы тебе понравилась.
- Паста?
- Соседка. Во-о-от такие...
- Меня возбуждает во-о-от такой, - напомнил Эдик. - А не во-о-от такие.
- Ты просто не пробовал.
Они помолчали. Эдик отложил коробку и задумчиво спросил:
- И что она? Горячая?
- Как адское пламя, - Глеб с воодушевлением кивнул. - В постели - просто змея.
- Боже, - хмыкнул Эдик. - Я надеюсь, такая же гибкая, а не такая же скользкая?
- Ты змей вообще щупал, умник? - обиделся Глеб. - С хера ли они скользкие?
- Это на ней ты собрался жениться, если мы выберемся отсюда живыми и здоровыми?
- Да.
- Как думаешь, она бы согласилась на секс втроём?
- О-о-о! - Глеб оживился и оторвал щеку от коленей. - Ты серьёзно? Открываем новые горизонты, переходим на девочек?
- Почему нет? - Эдик пожал плечами. - Если мы это переживём, то гулять так гулять.
Серый издал странный звук, похожий на всхлип пополам со смехом.
- Ты чё, типа джинном подрабатываешь? Типа чувак решил потрахаться с тёлочкой, и ему сразу пожалуйста?
- Зная характер Ксюхи, - уклончиво ответил Глеб, - я не уверен, что "сразу пожалуйста".
- И чё, ты баб только гомикам ищешь? - оскалился Серый. - Я, может, тоже не хочу сдохнуть девственником. Эй, Людка, потрахаешься со мной?
Студенточка вздрогнула.
- А может, ты? - Серый уставился на Эдика, и взгляд у него был истеричный и злой. - Отсосёшь мне? Я слышал, педикам такое по кайфу.
- Найди себе шлюшку, когда нас выпустят, - попросил Эдик. - И не трогай Людку.
- Ты щас чё сказал? - обиделся Серый. - Ты щас типа чё, обосрал меня? Ты мной чё, брезгуешь, пидор ебучий?
Глеб рванулся быстрее, чем в его мозгу образовалась хоть сколько-то внятная мысль. Просто вот он сидит, вот он хочет зазвездюлить Серому так, чтобы зубы рассыпались по полу, а вот он уже наткнулся на чужую руку и застыл, тяжело дыша.
- Нет, - сказал Эдик - и медленно убрал руку. - А ну перестали!
- Но я...
- Оба.
- А то чё?
- А то я позволю Глебу дать тебе в рыло, - пообещал Эдик, спокойно усаживаясь возле стены.
Серый заворчал и отвернулся. Глеб был старше, тяжелее, сильнее и выглядел, как машина для убийства зарвавшихся девственников. Связываться с ним Серый не хотел.
- Мог бы и не останавливать, - выдохнул Глеб, разжимая кулаки.
- Не люблю драки, - ответил Эдик.
- Он заслужил.
- Вряд ли.
- А я думаю, что он мудло.
Эдик посмотрел на него в упор, и глаза у него были синие, как морская вода.
- Хорошо, что сейчас я за тебя думаю.
- "Требования грабителей абсурдны. Мы сделаем всё, чтобы это не отразилось на жизни и здоровье..."
посмотрел на часы. Женщин, малышей и стариков уже освободили. По-видимому, забив большой и толстый болт на всех остальных.
- Пока-пока, Черногория.
Эдик открыл глаза.
- Серьёзно? Тебя это сейчас волнует? То, что ты опоздал на самолёт?
- Я в эту путёвку вложил немало бабла, - проворчал Глеб. - Мои друзья там с ума сходят.
- Много кто сейчас сходит с ума.
Глаза у Эдика сменили цвет - теперь они были голубые, как небо в апреле. Холодное, бескрайнее и такое красивое, что хочется взмахнуть руками и взлететь, сбросив в себя шелуху из забот, шарфов и тёплых курток.
Эдик улыбнулся, и Глеб, сдыхающий от жажды, двое суток не спавший и толком не жравший, с притупившимся обонянием и онемевшим затылком, невольно улыбнулся в ответ.
Солнечный...
Даже в пыли и поту он оставался красивым, таким красивым, что к нему хотелось прикоснуться. С Эдиком мозг Глеба расслаблялся до ватной мягкости - не было ни страха, ни злости, ни истеричной напряжённости. Не было даже простого и понятного желания почесать кулаки о рожу Серого - так, чтобы тот не смог выдавить больше ни одного своего "Чё!"
- Эй, - просипел Колюня. - Про нас забыли? Нас отсюда не выпустят?
Эдик спал, неловко съехав головой на плечо Глеба. Когда рука затекла, Глеб спихнул его ниже, укладывая к себе на колени, и медленно погладил по белобрысой башке. Пропустил светлые пряди сквозь пальцы, стараясь не разбудить, и поднял взгляд.
- Глупости. Серого же выпустили.
- Это было давно, - Колюня обхватил руками голову, покачиваясь, как пухлощёкий пластиковый болванчик на бардачке автомобиля. - Про нас забыли. Нас не будут спасать. Мы никому не нужны. Про нас забыли.
Глеб поморщился.
- Заткнись и терпи. Никто про нас не забыл.
- Мы тут сдохнем, мы ляжем и помрём, и никто о нас не вспомнит. Мы сдохнем тут, и никто не придёт в воскресенье в "Скоррини"...
- "Сантини".
- ...потому что мы сдохнем! Сдохнем! Мы сдохнем!
- Тише, не разбу...
Эдик вздрогнул и открыл глаза.
У Глеба в душе что-то оборвалось.
- "Весь город, затаив дыхание, ждёт разрешения конфликта, затянувшегося уже на шестьдесят семь с половиной..."
- Славик, переключи, у меня повтор "Танцуй"!
- Задолбала ты со своим "Танцуй", новости не посмотришь, вечно какая-то шоу-херня.
- Славик!
- Переключаю, не бурчи...
Колюня смотрел на них почти час. Пялился своими мутноватыми слезящимися глазами, подрагивая уголками пухлых губ.
- Что? - не выдержал Глеб.
- Это он виноват, - Колюня всхлипнул и промокнул глаза рукавом пиджака. - Это всё он.
Эдик заинтригованно хмыкнул.
- Братан, у тебя нервы ни к чёрту, выражайся яснее. Кто "он"?
Колюня снова всхлипнул.
- Тот парень.
- Какой парень?
- Ну, тот... со шрамами на морде. У него ещё была такая куцая курточка...
- Точно, - Эдик прищёлкнул пальцами. - Он сказал нам с Глебом, что мы отлично вместе смотримся. И чем он виноват?
- Я был в очереди сразу за ним, - проныл Колюня, дрожа губами и мотая на кулак сопли. - Я был за ним! За ним! Если бы не он со своими каштанами, я бы успел выйти из банка до... до...
- Нет, ну вообще он прав, - усмехнулся Эдик. - Насчёт каштанов. Прикинь, если тебе по темечку...
Глеб и сам не знал, что его дёрнуло.
Он не успел подумать, не успел решить, нужно ли это ему, а если нужно, то зачем, - просто отлип от стены и привстал, резко наклоняясь к чужому лицу. Эдик хрюкнул со смеху и попытался отпихнуть его ладонью, но Глеб уже нашёл губами его губы, одной рукой обхватив белобрысый затылок.
"Эй, солнечный, послушай умного дядю. Дело пахнет керосином".
Тип со шрамами был прав. Зря они тогда его не послушали.
"И кстати, вы отлично смотритесь вместе!"
Больше Глеб не ошибётся.
- Ты чего творишь? - Эдик застыл в его руках, как статуя, недоверчивый и напряжённый.
Чёртов Эдик, всеобщий глас разума и оплот адекватности, единственная понятная величина в жизни Глеба за последние шестьдесят восемь часов.
- Может, это мой последний шанс поцеловать хоть кого-то, - признался Глеб. - Заткнись и...
- А ты в курсе, что твоя вторая рука...
- М-м-м?
- ...щупает мою задницу?
- Она у тебя, как у тёлки с разрядом по лёгкой атлетике, грех не пощупать.
- Ну да, ну да, как у тёл...
Глеб заткнул его поцелуем. Колюня заплакал - видимо, расчувствовался и окончательно раскис.
Нервы у них к концу третьих суток и правда были ни к чёрту.
Дверь распахнулась и с грохотом ударилась об стену, разбудив Глеба и Колюню. Эдик вздрогнул, уронив пустую пластиковую бутылку, с которой он последние двадцать минут отдирал наклейку.
- Кто-то один - на выход.
Они застыли, как тараканы, застигнутые на кухонном столе.
- Живо! - гаркнул парень в мотошлеме, включая Эдику мозги.
- Колюня...
- Я не хочу, не трогайте меня, - истерично взвизгнул Колюня. - Мы тут сдохнем! Мы все тут сдохнем!
- Люди годами сидят в плену, и ничего, - буркнул Эдик. - А у тебя уже крыша потекла.
- Колюня, вали отсюда, - сказал Глеб, не открывая глаз.
Колюню выбрал Эдик. Остальное не имело значения.
- А вы...
- Мы подождём.
Когда дверь захлопнулась, Глеб на секунду - всего на секунду - пожалел о том, что не бросился к выходу.
На самом деле он не хотел ждать. Не хотел сидеть здесь, сглатывая слюну и мучаясь от жажды, не хотел дышать полузаложенным от пыли и вони носом, не хотел видеть ничего внутри этой комнаты. С хера ли он должен уступать место Колюне? Только потому, что тот уже восьмой час ноет и действует им на нервы?
А потом Эдик взял его за руку, и Глеб забыл обо всём.
Наверное, ему и правда стоило сходить на тренинг по преодолению стрессовых состояний. Весь его мозг, весь его умный взрослый мозг, очутившись в подвале, вдруг стал бесполезен, и потому Глеб сделал единственное, что ему оставалось, - подчинился рукам Эдика, обхватившим его шею.
Какое счастье, что ему не нужно было ничего решать!
У Эдика были тёплые пересохшие губы и мягкие волосы. Глеб навалился на него и зашарил руками, сминая светлую кожу, быстро и жадно тиская - как девку, как лучшую в мире подружку, с которой грех не заняться этим на любой горизонтальной поверхности.
- То есть презерватив у тебя есть, - возмутился Эдик, проследив за его рукой, - а ста рублей нету?
- В следующий раз буду спорить не на рубли, а на презервативы, - пообещал Глеб, сгребая в кулак цепочки на его шее.
Дёрнул к себе, впиваясь в тёплые, истрескавшиеся от жажды губы, отдирая Эдика от стены и толкая на пол. Уселся сверху, задирая его футболку до ключиц - металлические побрякушки соскользнули, глухо звякнув об пол. Глеб накрыл его сосок подушечкой пальца, надавил, легонько растирая, лаская и пялясь заворожённо сверху вниз. Эдик опустил ресницы, словно прислушиваясь к его прикосновениям, глубоко дыша и раскидав руки в стороны. А потом улыбнулся и потянул Глеба к себе.
Он был как солнце. Как счастье. Как глоток воды. Его хотелось трахать не в зловонном подвале с серыми стенами, а на белых простынях, сплетаясь телами, целуя, кусая, а потом не отпуская от себя до скончания времён.
Первенец лета с безбрежными голубыми глазами. Сейчас, в тусклом свете ламп, они казались безжизненными, но Глеб познакомился с ним в банковском холле, когда сквозь окна падал яркий солнечный свет, и Эдик весь словно светился изнутри.
С ним не было противно или неловко, как должно было быть с парнем. Глеб чувствовал его, как себя самого, и подчинялся ему легко и без давления. Это было... почти как любовь. Как будто Глеб помешался на нём, сошёл с ума по его глазам и рукам, и мягким губам. Как будто сам решил, что хочет прикасаться к Эдику - к уголку его рта, к впалой щеке, к увешанной побрякушками шее - каждым поцелуем доводя до изнеможения.
Глеб вцепился в его штаны и потянул вниз, стаскивая их вместе с бельём до середины бёдер. Навалился сверху, вынуждая Эдика развести ноги и задрать колени, стиснул его ягодицы, отрывая крепкую задницу от пола, и вбился в неё сразу на полную длину - крупный, тяжёлый, двигающийся в чужом теле грубо и размеренно. Эдик приглушённо вскрикнул, заткнув себе рот и закусив ребро ладони. Судя по безмятежному лицу, боль его не волновала - а может, он и вовсе её не чувствовал, чёртов пидарас, давно растраханный и умелый, сосредоточенный только на том, как надавливает изнутри тяжёлый чужой член. Глеб усмехнулся и навалился сверху, падая грудью на грудь, грубо отпихивая чужую руку и впиваясь поцелуем в распахнутый рот, сдавленно что-то промычал, но двигаться не прекратил - напротив, двинул бёдрами резче, сильнее, упираясь руками в пол.
Эдик стонал под ним, сжимаясь каждой мышцей, и впивался пальцами в татуированные плечи. Глеб обхватил губами его язык, кусая и снова втягивая в поцелуй; задвигался резче, елозя его спиной по полу и рискуя впечатать макушкой в стену - но нет, до неё ещё сантиметров пятнадцать, и можно снова укусить, поцеловать, захлебнуться дыханием, вбиваясь в тесное чужое тело с похабным шлепком.
Эдик обхватил ладонями его лицо, бездумно и сладко целуя, а потом откинулся назад, запрокинув голову и прогибаясь в спине, с протяжным то ли стоном, то ли криком кончая себе на живот. Глеб вытянулся - весь, от поясницы до загривка, как будто вместо позвоночника внутри него распрямился раскалённый прут. Оргазм оглушил его - на секунду, на две, ещё на чуть-чуть, и Глеб застыл, крупно вздрагивая и ощущая, как быстро и сладко пульсирует каждая клеточка его тела. Двинул бёдрами, будто не почувствовав, что между телами уже липко и горячо от спермы, а потом старательно разжал пальцы, отпуская чужие бёдра.
Эдик лежал рядом с ним, быстро и жадно хватая воздух губами. А потом усмехнулся, повернув голову и взглянув на Глеба.
- Мы могли бы остаться вместе.
Глеб, до этого беспечно гладивший его по обнажённому бедру, непонимающе моргнул.
- Что?
- Ну, знаешь, прийти в воскресенье в "Скоррини"...
- "Сантини".
- ...и сесть вместе, - Эдик улыбнулся краем рта, и было в этом что-то невесёлое. - Я бы взял тебя за руку, а ты бы меня поцеловал. И все бы говорили - вау, у них же охеренная история любви! Они познакомились, влюбились и больше не расставались!
- Ты, балда, в любви мне надумал признаваться? - уточнил Глеб.
Эдик засмеялся и поцеловал его.
разбудил грохот. И вопль:
- На выход! Быстро на выход!
Глеб вздрогнул, оглушённый, ослеплённый, спросонья ничего не понимающий, и вместо того, чтобы спихнуть с себя Эдика, только крепче прижал его к себе.
- На выход!
Это не было похоже на спокойный обмен. Судя по шуму и воплям - на что бы ни рассчитывали грабители, всё рухнуло в тартарары.
- У нас заложники! Не стрелять, у нас заложни...
Кажется, Эдик сориентировался быстрее его. Куда-то рванулся, одной рукой схватив выигранный в споре ботинок Глеба, а другой вцепившись в его запястье. А потом их оторвали друг от друга, сбив Глеба с ног.
Не было никакого "эффекта замедленной съёмки". Когда происходит хуйня, она случается быстро, быстрее, чем твой мозг может её осознать. Эдик взмахнул руками, с ног до головы облитый солнечным светом. Они были там же, где познакомились три дня назад, - в банковском холле, и, казалось, тут ничего не изменилось.
А потом Эдик упал.
Больше Глеб ничего не видел. Словно это не касалось его жизни - какая разница, кто в кого стреляет, кто что нарушил и почему напал? Эдик лежал, над его правой бровью зияла круглая дыра, а под его головой растекалось липкое и кровавое.
Вот, что сейчас было важно.
Он был мертвее мёртвого. Тёплый, красивый до боли, в задравшейся белой футболке и дурацких побрякушках, с чужим ботинком в правой руке.
Глеб вцепился в него ладонями, словно боясь отпустить. Эдик был его смыслом, его талисманом, самой важной и самой ценной составляющей его жизни на эти семьдесят два часа. Глеб чувствовал себя так, будто его окунули головой в ванну и забыли оттуда достать.
- Эй! - прохрипел он. - Ты должен прийти в "Сантини" и взять меня за руку. А я должен тебя поцеловать. Потому что это наша а-а-ахеренная история, потому что мы познакомились, влюбились, и ты не можешь меня бросить сейчас!
Его не замечали.
Что бы там ни творилось, никому не было дела до мёртвого Эдика и живого Глеба.
- Не можешь меня бросить, - повторил Глеб. - Не можешь! Ты же не всё успел. Это я! Это я успел всё, это я должен сдохнуть. У тебя ещё впереди потомство, концерт Леди Гаги и золотистый ретривер!
Кажется, с Глебом кто-то говорил. Пытался до него дотронуться, оттащить, оторвать его от трупа в перемазанной пылью белой футболке.
- Ты меня предал! - выкрикнул Глеб, выдираясь из чужих рук. - Предал! Ты меня предал! Я люблю тебя, я тебя люблю, люблю, люблю, я люблю тебя, а ты сдох! Ты меня бросил! Предатель!
Он ничего не слышал и не хотел слышать. Он ничего не чувствовал - всё внутри было мёртвое и холодное, прогнившее насквозь. Он ничего не видел - только яркие голубые глаза и красное пятно над правой бровью.
А потом его забрали, вытолкнув на улицу.
И всё закончилось.
- Глеб?
- "...грабители отличились просто неслыханной дерзостью, и это страшное происшествие должно сплотить жителей города и показать нам всю важность..."
- Глеб, ты тут?
Колюня поставил перед Глебом чашку и отошёл. Пластиковый стул скрипнул под его весом.
- Ты не ответил на вопрос.
Глеб оторвал взгляд от стола:
- Что?
- Ты придёшь в воскресенье? - терпеливо повторил Колюня.
Глеб провёл пальцем по краешку чашки.
- Нет.
- Почему? - стул укоризненно скрипнул; Колюня наклонился вперёд, заглядывая Глебу в лицо. - Ты выжил. А Эдик хотел, чтобы все, кто это переживёт, собрались в воскресенье и...
- Я не выжил, Колюня, - тихо сказал Глеб.
Они молчали почти минуту. Официантка переключила канал, и теперь там показывали шоу на льду.
- Я умер там, - сказал Глеб, не поднимая глаз.
По какой-то странной логике Колюня оказался единственным, от кого Глеба не тошнило. Пухлый неловкий плакса, которого успели вывести из подвала до... до всего.
В какой-то момент Глеб подумал, что мог бы выпихнуть вместо Колюни Эдика. И что тогда он бы выжил. От этой мысли всё внутри заполнялось желчью, и Глеб быстро от неё избавился.
- Всё это чушь собачья! - внезапно сказал Колюня.
От удивления Глеб стукнулся зубами о фарфор.
- Чт...
- Ты ведёшь себя, как будто у тебя невесту застрелили, - рявкнул Колюня. - Ты обалдел? Эдик погиб, по-настоящему погиб, это херово - но это не любовь. Ты живой и должен вести себя, как живой, а не как зомби в "Обители зла".
- Ого, ты смотрел "Обитель зла"? Я думал, ты трусишка зайка се...
- Глеб!
Колюня был зол. Впервые на памяти Глеба он был по-настоящему зол, и щёки у него возмущённо тряслись.
- Это не любовь!
- Откуда тебе знать?
- Это не любовь, - повторил Колюня. - Это... чёрт, чувак, я же не психотерапевт! Я не знаю, как это называется. Какая-то эмоциональная фиксация...
- Не неси херню, - поморщился Глеб.
- Это как стокгольмский синдром, только ты втрескался не в захватчика, а в товарища по несчастью.
- Мы все ему обязаны, - отрезал Глеб. - Если бы не он...
- ...то ты отмудохал бы Серого до кровавых соплей, - согласился Колюня. - Он был важен для нас. Он помогал нам. Но ты его не любишь.
- Я люблю его.
- Ты только думаешь, что любишь. Ты сам себе это вбил в башку.
- Я... - Глеб закрыл глаза, подрагивая ресницами. - Я чувствую это как любовь. Какая разница, что это на самом деле?
Колюня откинулся на спинку стула, и пластик под ним жалобно скрипнул. Он молчал долго - несколько минут, скрестив на груди руки и пытаясь взглядом высверлить дырку в чужой голове, а потом вздохнул и спросил:
- Что планируешь делать?
В конце концов, время лечит всё, кроме рака и СПИДа. Даже псевдолюбовь. Колюня понял главное: не было смысла торопить процесс.
- Поедешь в Черногорию?
Глеб качнул головой и сделал глоток. Кофе был отвратительный.
- Помнишь, я сказал, что сделал в жизни всё, что хотел?
Колюня кивнул.
- Я был неправ, - Глеб помолчал. - Я никогда не... Ну... Я никогда не заводил собаку. Может, с этого стоит начать.
- Дай угадаю, - вздохнул Колюня, и за сочувствие в голосе его захотелось убить. - Золотистого ретривера?
Глеб поморщился, сжав под столом кулаки. А потом улыбнулся.
"Веселишься?"
"Не психую по мелочам".
- Точно. Золотистого ретривера.
- Как назовёшь?
- Ещё не думал. Есть идеи?
- Как насчет "Маффина"?
- Это кличка для ослика!
- Эй, это нормальная кличка! Так звали кота моей тёщи, упокой господь его душу. Отвратительный был кот...
- Колюня, ну какого хера! Мою собаку должны звать как-нибудь солидно.
- "Виски"?
- Это не солидн... хотя...
Пышнотелая блондинка скандалила с официантом и требовала заменить ей салат. По телевизору показывали новости.
Жизнь продолжалась.