По мотивам русских народных сказок.
Накинул Иван-царевич плащ-невидимку, подхватил любимую свою супругу на руки, спрятав её под полами плаща, да и вышел вон. И двинулся он по коридорам замка, спеша вынести Василису к желанной свободе, да отыскать сундук с погибелью Кощеевой.
— Скажи, ласточка моя, где у Кощея сад? — спросил он Василису.
— Зачем тебе, Ванюша?
Рассказал царевич ей, что хочет смерть Кощея достать.
— Ой, Ванечка, неправду Горыныч сказал тебе, — неожиданно заявила Василиса.
— Как это? — Иван аж застыл на месте и сильнее сжал жену в своих руках.
— А так, сокол мой, носит Кощей на груди оберег. Точно глаз его, тёмно-синий, глубокий. И однажды он похвалился мне, что, дескать, в этом-то обереге и спрятана его погибель.
— И ты ему веришь?! — Иван с сомнением смотрел на Василису.
— Верю, Ванечка, верю. Я же сама эту иглу видела.
— Это что же, выходит, смерть всё-таки в игле?
— Да, милый, смерть — в игле, а сама-то игла ‒ в камне драгоценном. Он ещё тогда сказывал мне, что ежели стану я его женой, то он мне доверит хранить тот кулон и беречь его пуще глаза. Дескать, никто лучше супруги не сохранит его. И знаешь, Ваня, — Василиса задумалась на мгновение, — сдаётся мне, что не злодей он...
Признание жены так ошарашило царевича, что он остановился.
— Да, что ты такое говоришь?! Кощей — не злодей?! Василиса, да в своём ли ты уме?
— Ванечка, сокол мой, не гневись! Он, конечно, злой и... — Василиса опустила голову, — но... Его ведь никто не любит, понимаешь?
— Ага! Его никто не любит и поэтому он стал супостатом! Василиса, ты под чарами его! Нет, надо скорее выносить тебя из проклятого места, — и царевич прибавил шагу.
— Ваня, Ванюша, вот всегда ты торопишься! — зашептала ему жена. — Да посуди сам, ежели человека никто не любит, так он же на целый свет зло таить начинает, счастью чужому завидует... Слышала я, что была у него любовь когда-то. Да только он не сберёг то, что имел, растерял. Не разглядел счастья своего.
— Ну... не знаю... — Ивана одолевали сомнения, слова Василисы показались ему разумными.
Однако уж больно по-бабьи всё это выходило. Влюблённый Кощей! Да разве ж может быть такое?! Нет, уж его голубушка чересчур мягка сердцем. Вроде и не дура баба, да только в корень не зрит. «Игла, может статься, и в кулоне, — прикидывал царевич, — но про доброту его — всё сказочки для детей малых. Всякое во свете деется, но не такое».
— А почему же тогда Горыныч соврал? — спросил он.
— Не знаю... Может, он просто не знал про самоцвет. Кощей ведь мог иглу из сундука вынуть и в камень перепрятать, — предположила Василиса. — Ванюша, а у меня план есть, как иглу добыть, — вдруг сказала она, лукаво улыбаясь.
— Говори, — улыбнулся в ответ царевич.
Приблизившись ротиком к уху мужа, зашептала, жарко опаляя его своим дыханием. Едва удержался Иван, чтобы не облобызать её прямо здесь, под сводами Кощеевого замка.
— Нет, ни за что! — отрезал он, услышав план Василисы.
— Ну, Ванюша, Ванюшенька, — заканючила она, — почему же нет? Чем плох мой план?
— Всем. И не перечь! А не то осерчаю и отшлёпаю по задочку твоему, — пригрозил строгий муж, сводя брови.
— Ну...
— Нет! Ты жена мне, али кто?
— Жена, милый, жена...
— Вот. А посему слушать должна. И не перечить! А сделаем мы иначе.
***
Яга сидела перед зеркалом и молча перебирала украшения в шкатулке. Вот гурмыцкое ожерелье ‒ дар красавца купца, из-за морей привезённый. Розовый крупный жемчуг оттеняет нежную кожу шеи красавицы. А вот на ладони лежит синий баус.
До сих пор помнит она глаза того, кто похитил её сердце. А теперь только и осталось у неё, что вот этот кулон с чудесным сапфиром. Смотрит она в него и как наяву видит.
Широкое ложе. Два тела сплелись в жарких объятиях.
— Моя! Только моя будешь! — шепчет пылкий любовник, лобзая пышную грудь. Ненасытные губы блуждают по прекрасному телу рыжеволосой юной чаровницы. Плоский живот опаляют их прикосновения. Стонет дева, трепещет, вплетает пальцы в волосы любимого. А поцелуи перемещаются всё ниже. Вот он ласкает внутреннюю сторону широких бёдер, разводит их. На мгновение замирает и смотрит ей в глаза. Изумрудный взгляд красавицы затуманен, уста алые горят, как и её цветок меж ног.
— Милый, я сгораю... — признаётся дева.
— Сейчас, ведьмушка моя сладкая, сейчас, — его язык скользит по лону точно на качелях ‒ снизу-вверх, сверху-вниз, заставляя деву стенать и выгибаться.
Тонкие пальцы впиваются ему в волосы. А голодный язык устремляется глубже: уже проникает в горячий грот рыжеволосой прелестницы. Она кричит и начинает двигать бёдрами, стараясь пропустить язык любовника дальше. И взорвавшись в безумном освобождении, одаривает его рот сладким любовным напитком.
Вдруг громкий стук в двери прервал сладостное видение Бабы Яги. Изба закудахтала, заквохтала и заплясала на месте.
— А ну, стой! — поморщившись, вскричала ведьма. — Кого там нелёгкая принесла? — спросила недовольно. — Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?
— Открывай, Яга, некогда мне с тобой по попусту воду в ступе толочь, присказки твои выслушивать! — послышался женский голос.
— Ишь ты, какая прыткая! — проворчала ведьма.
Открыв скрипучую дверь, удивлённо застыла на месте.
— Вот дела так дела! Люди добрые, гляньте! Совсем наша сорока хватку теряет! По лесу сама Василиса идёт, такая новость, а она — ни сном, ни духом. Ну, проходи, проходи, сердешная!
— Здравствуй, Баба Яга, — в избушку лесной ведьмы вошла Василиса собственной персоной.
Лицо её запылилось, волосы из косы выбились, сарафан помялся.
— Входи, входи, — засуетилась Яга. — Чайку с дороги? Вижу, притомилась ты.
— Некогда чаи распивать! — отрезала Василиса. — По делу я.
— Ага, вижу, — Яга улыбнулась и подмигнула зелёным глазом, кокетливо поправила платок, — ко мне иначе не захаживают. С Иваном что?
От этого её вопроса из глаз красавицы хлынули слёзы, сквозь рыдания она стала рассказывать.
— Пропал мой Ванюша! Совсем пропал! Ежели ты не поможешь, сгинет он у Кощея.
— А ну, прекрати реветь! — прикрикнула хозяйка избы. — Говори толком. Тебя-то спас, живёхонька. Так что у вас произошло?
— Он... он... сказал, чтобы я его дожидалась... Плащ дал, а сам вернулся во дворец. И не пришёл... Я видела, как стража поволокла его куда-то. А я кинулась на берег... Там нас Горыныч должен был забрать и перенести с острова. Он меня не хотел переносить... Но я уговорила. И решила к тебе отправиться... Ванечку спасать надо!
Внезапно она резко замолчала и с изумлением уставилась на шкатулку с украшениями.
— Откуда это у тебя? — спросила, нахмурившись.
— Что? А это, — ведьма улыбнулась, — так, цацки... Ну, сама же понимаешь, женщина я интересная... Поклонников много, подарочки дарят...
— Нет! Вот это, — Василиса шагнула и взяла в руки кулон красоты невиданной, — вот это откуда у тебя?
В тёмно-синей глубине камня виделись какие-то клубящиеся вихри. Казалось, в сапфире что-то постоянно меняется и один вихрь сменяется другим. Всё это великолепие было оправлено в изящную золотую вязь и подвешено на крупной золотой цепи.
— Тебе-то что?! — Яга отобрала у гостьи кулон. — Моя игрушка... Хочу — говорю, хочу — нет...
— Я просто... уже видела такую... У Кощея. Он на груди носит... точь-в-точь... Сказывал, смерть его там.
— Смерть?! — ведунья с удивлением уставилась на Василису.
— Ага, там внутри игла спрятана... Иглу он мне тоже показал...
— Погоди! — Яга беспокойно заходила по горнице. — Это что же выходит? — рассуждала она вслух. — Я, когда бежала от него, стянула камушек на память... И думать не думала, что там смерь может быть. Камень и камень. А он повтор ...