Вдалеке от шумных городов, среди необозримой тайги высится деревянная церковь Вознесения Господня. Рядом разбросаны небольшие бревенчатые дома. Часть из них - хозяйственные постройки, в других помещаются кельи иноков. В небольшом домике с резными наличниками - православная библиотека, здесь же келья игумена, отца Фёдора. Длинный деревянный корпус с окнами к реке - это приют. В приюте четверо юных отроков и Максимка, послушник постарше.
Максимка здесь уже 5 лет, он попал сюда после побега из приёмника-распределителя и долгих скитаний по вокзалам. Максимка жил в самой маленькой угловой келье один, так как его духовный наставник отец Михаил решил, что ему, Максимке, необходимо в будущем принять постриг, а готовиться к этому непростому шагу надо наедине с Богом. Ранее келья эта использовалась для покаяния согрешивших иноков и называлась в монастыре "кельей плача".
Всё шло по накатанной колее: молитва, службы, учёба... Зимой юноша топил монастырские печи, а летом работал со всеми на огороде. С могучим послушником Семёном они вместе заготавливали дрова, пилили деревья ручной пилой. Потом Максимка работал топором и аккуратно складывал поленца под навес. С большим трудом он выпросил благословение у отца Фёдора на это нелегкое послушание, донимая его этой просьбой аж две недели. Проведя год с топором и пилой в руках, юнец здорово окреп, и игумен не терзался более тем, что дал ему непосильную работу.
В Чистый Понедельник (первый день Великого поста) Максимка всё время после учёбы наводил порядок на дворе и под навесами и пришёл в свою келью только после вечерней службы. Он с удивлением увидел там вторую кровать с твёрдым, как и у него, матрацем и лоскутным одеялом, на которой лежал парнишка примерно его возраста, он спал, видимо, очень устав с дороги. Вскоре Максимка отвернулся к иконам, усердно помолился на коленях и упал на свой "дубовый" матрац. Всю ночь парню не спалось. Он всё посматривал на своего неожиданного соседа, и в голове у него была сплошная каша из мыслей. В 4 утра он всегда проверял печи, топил в церкви к заутрени. Вернувшись из церкви, он забылся тяжёлым сном и чуть не проспал службу.
- Доброе утро! Я не знаю, как надо по-церковному... прости, - в голубых глазах нового послушника отразились строгие лики с икон, стоящих напротив. - Меня зовут Егором, а тебя?
- Тебе не сказали? Максим, - Максимка сверкнул на него своими зелёными кошачьими глазами. - Со мной можешь не церемониться, а по-церковному постепенно научишься.
- Куда нам сейчас? - Егор приглаживал рукой свои растрепавшиеся за ночь вьющиеся соломенного цвета волосы.
Максимка дал ему свой деревянный гребень и ответил:
- В церковь, куда же ещё. Холодной водицей умоемся, и сон сойдёт, - Максимка причесал и свои почти прямые тёмно-каштановые волосы, которые и так никогда не топорщились, и, увлекая за собой Егора, направился к двери. - Не бойся, тут жить можно. Ты сам-то откуда?
- Из Екатеринбурга, родителей не помню, бабка померла, из-за кореша чуть в колонию не закрыли, - Егор вынул из кармана очки и нацепил их на нос.
- О-о! По фене здесь не надо... Ты ещё и в очках? Ха-ха, повезло тебе, что не в лагерь попал, - Максимка толкнул паренька плечом по направлению к церкви. - Я в колонии не был, но как там, на зоне, понаслышке знаю.
Максим сильно переживал нарушение своего спокойствия, он понимал: отныне ему придётся подолгу терпеть, в келье больше не сбросишь напряжение - он теперь не один! Его наставник, отец Михаил, строго-настрого запрещал всем рукоблудие, но не пойман - не вор. Максимка ни разу не был застигнут наставником врасплох и поэтому нагло врал ему в лицо, что не страдает этим пороком. После каждого разговора с отцом Михаилом на эту тему Максимку мучила совесть, и он просил у Бога простить ему эту страшную ложь. Но всё повторялось снова: наступал вечер, и, несмотря на усталость и хроническое недосыпание, Максимка снова и снова сжимал в своих руках свой рвущийся на свободу, моментально твердеющий кол.
Потаскавшись по вокзалам ещё совсем юным, он знал, что парни и девчонки не пальцем делаются. Две сердобольные вокзальные проститутки приютили его как-то в сильный мороз в своём полуподвале, который снимал для них сутенёр. Его уложили спать на дно старого шкафа, и он мог, слегка приоткрыв дверцу, видеть всё, происходящее в комнатке. В тот день он впервые подрочил, повторяя движения Машкиной руки на члене её клиента. Спермы не было, но приятные ощущения запомнились. Как же он испугался, когда в первый раз через несколько лет на его одежду, лицо, стену полетели белые, как сметана, струйки жидкости. Было приятно, но... Всю ночь после этого у него из глаз текли слёзы, ему было стыдно перед Богом и перед отцом Михаилом, а ещё - это было прощание с незрелостью. Серые облака тоже плакали вместе с ним. Наверное, им было жаль, что такое прекрасное молодое сильное тело никогда не коснётся другого - нежного и мягкого.
Что ждало Максимку впереди? 5-6 лет послушания и постриг - вечное заточение в монастырских стенах. Паренёк верил в Бога, но не до фанатизма, у него всегда было своё мнение по поводу многих жизненных вопросов, но высказывать его вслух он и не пытался. На все вольные мысли и глупые вопросы послушников у монахов всегда были припасены вразумляющие наставления и проповеди, а иногда и душеполезные наказания.
Егор и Максим жили вдвоём в "келье плача" и потихоньку начали привыкать друг к другу. Егор исполнял послушание на кухне и в трапезной: мыл полы, посуду, чистил овощи и не так уставал, как Максимка от своей работы.
- Хочешь пирог с капустой? - Егор протягивал Максимке слегка помятый под одеждой пирожок.
- Зачем ты взял с кухни в келью пироги? Это же воровство! - покачивал головой Максимка.
- Я не воровал, это отец Кирилл дал мне пироги, чтобы я поправлялся быстрее, - и Егор посмотрел на юношу с улыбкой.
- Я тоже вот думаю: ты уже месяц при снеди, отец Кирилл вечно тебя пичкает разной едой, а ты не прибавил ни грамма, - Максимка взял пирожок, но держал его в руках, не кусал. - Больной ты, что ли?
- Да. У меня много разных болезней нашли, поэтому я и здесь, а не в колонии. Но, может, я поправлюсь всё-таки с Божьей помощью... - Егор уминал уже второй пирожок. - А то ведро с водой еле таскаю, у отца Кирилла сердце рвётся на меня смотреть.
Максимка протянул пирог Егору обратно:
- Ешь сам, а то завтра ведро не дотащишь!
Максимку тяготила общительность Егора. Он нехотя разговаривал с ним, втайне мечтая о полном уединении. За весь этот месяц он подрочил только один раз, когда ходил в лес за хворостом, было очень холодно, но терпеть уже не было сил. Можно было, конечно, дрочить в 4 утра, когда он затапливал в церкви печь, но дрочить, глядя на святые лики на стенах, парень считал совсем уж кощунством и не отваживался на это.
Весь день он прятал свой стояк, у него ломило яйца, но и приближающаяся ночь не сулила парню облегчения. Максимка еле выстоял вечернюю службу. Всё, больше он не мог терпеть! Едва Егор сомкнул глаза, Максимка встал, развернул иконы в келье ликами к стене, взял тряпочку, чтобы она впитала в себя следы его греха, и лёг на матрац, дрожа всем телом. Он медленно работал рукой, но всё равно кончил очень быстро. Несмотря на зажатый в зубах угол одеяла, Максимка не смог сдержать слабый стон.
он увидел, что Егор смотрит на него со своего убогого ложа.
- Тебе больно? - глаза юнца были немного влажные и блестели в темноте.
- Не говори никому, что видел, - Максимка вытирал тряпочкой свой никак не падающий член. - Грех, конечно, но мне без этого туго. Мне больно, когда я этого не делаю.
- У меня он тоже иногда становится больше, - и Егор наивно показал юноше свой слегка привставший членик. - Бывает, что во сне я пачкаю постель. Только я так, как ты, не делаю.
- Вот и дальше не делай, только про меня не рассказывай отцу Кириллу и другим, хорошо? - Максимка чувствовал, что надо бы ещё разок спустить, чтобы член упал, и тогда можно будет поспать спокойно. - Я ещё раз повторю, мне надо. Отвернись, будь другом!
- Нельзя посмотреть? - Егорка даже привстал на постели.
- Не надо, а то получится, что я тебя учу плохому, на грех совращаю, - Максим уже начал медленно двигать рукой по члену.
Егор сначала отвернулся, но потом опять стал подглядывать за соседом по келье. Его здорово возбуждал большой подрагивающий член Максима, на котором тот двигал кожицу, оголяя головку. Из мочеиспускательного канала время от времени выделялись капельки смазки, они блестели в тусклом свете лампадки. Егор тоже взялся за свой вставший член и начал двигать кожицу на нём. Максимка заметил его движения.
- Я же попросил тебя... Отвернись! - взмолился Максим, отворачиваясь прочь от Егоркиных глаз.
- Максимка, это так приятно. Это приятно! - Егорка вдруг вскочил и сел на кровать Максима с торчащим вверх концом. - Только у меня нет этих капель... почему-то.
- Каких капель? - Максимка повернулся на спину, не в силах больше отгонять от себя любопытного Егорку.
Юнец скользнул пальцем по кончику головки своего члена и сказал:
- Есть, есть, у меня тоже есть, я просто не обращал внимания на это. Ух, какой он у тебя огромный! Ты же мой ровесник, только вот...
- Егор, я на год старше, но это неважно. Проваливай на свою кровать, пока я тебя... - Максим даже не знал, что он тогда с ним сделает. - Если хочешь, тоже потрогай там его себе, только мне не мешай.
- Не злись, Максим, я уйду, только можно - я твой потрогаю? Один разочек, пожалуйста, когда ещё у меня такой вырастет! - и, не дожидаясь ответа парня, Егор коснулся головкой своего члена головки члена Максимки.
Парень почувствовал, как ласково скользнули по смазке их члены - для него это было новое и очень приятное ощущение, но Максим не очень понял его. Он приподнял зад и прикоснулся своим членом к Егоркиному... и больше не смог остановиться. Он схватил свой несгибаемый здоровенный кол и стал растирать смазку по головке Егоркиного хорошенького членика. Егор тянулся от него, а Максим к нему - так, что чуть не накрыл его своим телом.
- Максимка, что ты делаешь? - Егоркино дыхание стало прерывистым. - Я... Я же так всего тебя перемажу скоро... Так нельзя! - Егорка вскочил и улёгся на свою кровать, заворачиваясь в одеяло.
Он не видел, как в низкий потолок бешено полетели поблескивающие в свете лампадки струи спермы. Максим так ещё не кончал! Всё его тело содрогалось от удовольствия, сердце колотилось в груди с бешеной силой и скоростью, сладкие рыдания, вырвавшиеся из его груди, несомненно, слышали и в других кельях. Егор тоже плакал, уткнувшись лицом в жёсткую подушку и всё повторяя:
- Я не нарочно, я не знал, прости... Покарай меня, Господи!
- Я тоже не знал, - вдруг спокойно сказал Максим, обнимая его сзади крепкой, жилистой рукой. - Спасибо, Егорка, только смотри, молчи об этом!
Затем Максим нащупал уже падающий Егоркин членик и стал ласково подрачивать его. Когда Егоркин член начал слегка вздрагивать, парень поднёс к нему тряпочку. Егорка издал несколько сладких мурлыкающих звуков и, сбросив на тряпочку, затих. Максим в сердцах обругал свой опять вздыбившийся кол, погладил Егора по голове и лёг.
Этой ночью он проспал до 5 утра. Проснувшись, он тут же вскочил с постели и стрелой помчался в церковь топить печь. В своей утренней молитве он благодарил бога за тёплый весенний день, потому что если бы был морозец, то церковь не нагрелась бы за 2 часа, и тогда начались бы расспросы и нравоучения.
- Чадо наше, Максим, ты здоров? - поинтересовался отец Михаил у юноши после службы. - Ночью мне показалось...
- Да, я упал с кровати и сильно ударился. Я, кажется, ругался непотребными словами, - не моргнув глазом, соврал Максимка. - Назначьте мне наказание за непотребство, отец Михаил, я был гадок, разбудил послушника Егора своими воплями.
- Он сказал, что крепко спал и ничего не слышал, так что он на тебя не сердится. Только Господь, Он всё видит и всё слышит! Сегодня ты натаскаешь воды для монастырской бани сверх своего основного послушания, - и отец Михаил назидательно указал пальцем в сторону колодца.
После тяжёлого трудового дня Максимка, весь взмыленный от беготни, упал, наконец, на полок остывающей бани и расслабился. Братия и послушники уже помылись, и он не ожидал, что кто-то нарушит его одиночество, но оказалось, что отец Кирилл ездил за какими-то специями в село и тоже ещё не мылся.
Отец Кирилл важно вошёл в парную, поддал пару и уселся на полок рядом с Максимкой. Он был добродушный толстяк и считал, что все люди должны быть немного толстоваты, потому что в худеньком теле нет ни здоровья, ни силы. Максимка не смотрел на него, но отец Кирилл попросил парня похлестать его веником. Максим нехотя поднялся и, по мере покраснения белого тела отца Кирилла, начал возвращаться из своего забытья к действительности. Они потёрли друг друга мочалками.
Максимка заметил, что у отца Кирилла на пухлом животе очень много растительности, и это смотрелось достаточно привлекательно, только вот его (другого слова не подберёшь) пиписька была крохотной, как свистулька, и, скорей всего, не видна была юноше из-за огромного пуза монаха. Максим решил прервать греховное разглядывание тела отца Кирилла и смешал горячую воду с холодной водой в ведре. Затем он поднял над головой ведро тёплой воды и вылил её на отца Кирилла, смывая с того мыльную пену.
- Ох! Хорошо! - отец Кирилл отфыркивался, улыбаясь большим белозубым ртом. - Силён ты стал, чадо, крепнешь помаленьку. Как бы мне ещё Егорку привести в вид человеческий, а то он ровно как девчонка: дохлый да плаксивый. Ты там с ним не очень строго-то, в келье?
- Он что, жаловался? - слегка поморщился Максим.
- Да нет, говорил даже, что с тобой ему легче привыкается на новом месте, - и отец Кирилл направился к выходу. - Не задерживайся тут, скоро вечерня!
Вечером после бани Егорке нездоровилось. Голова его не была горячей, но всё тело отрока тряслось, словно от холода. Ночью дрожь перешла чуть ли не в судороги.
- Может, отца Кирилла разбудить? - забеспокоился Максимка.
- Не надо отца Кирилла, он станет читать молитвы, и я совсем не усну до утра. Буду слушать его, плакать о своей греховной жизни, - глаза у Егорки уже были на мокром месте. - Мне надо согреться. Когда со мной раньше случалось такое, бабушка обкладывала меня грелками, и я засыпал, а утром всё уже было хорошо.
- У нас грелок нету здесь, как же я согрею-то тебя? - Максим перебирал шёлковые волосы отрока.
- Обними меня.
- Ты что?! А если войдёт кто?
- Отец Мефодий уже проверял нас и видел, что мы спим. Ну, если не хочешь... - и Егор повыше натянул одеяло.
- Ладно, давай. Вот так... Со мной тебе теплее? - Максимка обнял юнца сзади и положил руку на его живот.
- Да, мне так хорошо с тобой! - Егорка постепенно переставал дрожать и вскоре заснул.
Максим, обнимая его, обещал себе тут же уйти, как только Егорка заснёт, но почему-то никак не уходил на свой матрац. Он гладил Егоркино хрупкое тело. Его руки задевали нежные, едва ощутимые в пальцах сосочки, гладили крепкую маленькую попку. Максимка вовсе не представлял себе, что обнимает девочку. Тех девушек, которых он видел из шкафа раздетыми, он вряд ли стал бы так нежно обнимать. Его "чугунный лом" стоял во всю длину, занимая место между Егоркиных ягодиц, а Максим всё гладил их...
- Ты плохо выспался нынче, чадо? - отец Михаил заметил тёмные круги под глазами Максимки.
- Да, отец Михаил, душеспасительное чтение очень сложно для моего понимания, - Максим воткнул топор в бревно. - Много раз перечитывая один и тот же лист, я и не заметил, что уже 4 часа утра, а я ещё не ложился.
- Сдаётся мне, что ты листаешь книги у себя в штанах, мой милый, - покачал головой отец Михаил. - У тебя прекрасная память. Я помню, как за 16 дней ты выучил псалтырь, и понимать тебе его не понадобилось, и так запомнил. За рукоблудие и враньё сегодня ты поработаешь с отцом Николаем, кроме основного послушания будешь строгать доски и таскать с ним брёвна. Топить, сдаётся мне, сегодня сильно не надо, а корпус для сирот пора уже строить, не ровён час, ещё кого-нибудь Бог принесёт. Ещё Семён вам поможет, у него пока нет дела...
работал на постройке корпуса для сирот 2 месяца. Только теперь он не мечтал об отдельной келье, а готов был сам поджечь плод своих и отца Николая двухмесячных трудов, лишь бы не расставаться с Егоркой.
Реставрируя в памяти проделки вокзальных проституток, Максимка однажды взял Егоркин член в рот. Он не знал, что с ним делали у себя во рту Машка и Зинка, поэтому положился лишь на свой опыт, лаская член там, где у него самого были нежные места. Он медленно шёл языком по уздечке, как любил водить себе, размазывая смазку, огибал им головку. Егор сосредоточенно смотрел на это действо, немного удивлённо и даже с испугом.
- Что ты с ним такое делаешь? Разве можно то место, откуда писаешь, в рот тащить? - Егорка был сильно взволнован происходящим и не очень возбуждался от ласк Максима.
- Тебе не нравится? Жаль. А мне это очень приятно.
- Может, мне тоже попробовать твой, и тогда мне тоже будет приятно? - Егор заёрзал на матраце. - Это не противно?
- Мне - нет! С тобой - нет, - Максимка продолжал ласкать пенис Егорки, чей нежный маленький длинный бутончик вдруг распустился у него во рту и превратился в длинный твёрдый ствол. - А-ах, как здорово! - Максим выдохнул, вынимая изо рта своего любимца и проводя языком по головке.
- Мне тоже нравится, но я боюсь. Так нельзя делать, - мяукал растаявший от ласки Егорка.
Максим не останавливался, игрался с Егоркиным членом и яичками. Он пару раз забрал пенис глубоко в горло и быстро вынул его.
- Ещё так! Ещё так сделай! - Егорка весь подался навстречу его ласке.
Максимка понял это и начал забирать в рот и вынимать его член, слегка посасывая. Егорка поднимал попку, тянулся к нему. Его голова болталась на подушке из стороны в сторону, руки мяли одеяло. Вскоре Максимка получил полный рот неизведанного ранее на вкус лакомства. Часть он проглотил, часть потекла из уголков его губ, но Егор вовсе не был расстроен тем, что одеяло запачкалось, - он был в восторге.
- Максимка, хочешь я тоже тебе так?! Ты не пожалеешь! - Егоркины глаза лучились восхищением.
- Я и так не жалею, - Максим слизывал капли, упавшие на Егоркин живот.
- А эта... малафья - она не горькая? - спросил Егор, уступая место на постели Максиму.
- Нет, не горькая, она и сладкая, и солёная, и не знаю даже какая. Все вкусы вместе, - поделился своими впечатлениями Максимка.
- Как салат "Оливье", что ли? Моя бабушка любила делать салат "Оливье", - улыбался Егор и лизнул головку разгорячённого Максимкиного члена.
- Я не пробовал салат твоей бабушки, но, может быть, это даже лучше, - и Максим закатил глаза от доставляемого ему удовольствия...
В день святых Апостолов Петра и Павла в монастыре окотились сразу три крольчихи, и наутро Максимку послали скосить для крольчих сочный клевер на дальней лесной поляне, хоть небольшую охапку. Он выполнил поручение, завязал в огромный кусок материи кучу тяжёлой свежей травы и хотел уже двинуться к монастырю, как вдруг...
"Люди, что ли, в лесу? Откуда?" - подумал Максим, услышав не то храп, не то стоны в густых кустах. Он поднялся на горку, обогнул кусты, и теперь ему были видны застигнутые им врасплох отец Кирилл с отцом Михаилом. "И этот человек наказывает меня за рукоблудие!" - метнулась мысль в мятежной голове Максима. С невысокой горки ему было прекрасно видно, как отец Михаил дерёт в зад лежащего на пузе отца Кирилла. Последний явно получал удовольствие, мял траву руками и очень призывно постанывал. Отец Михаил пыжился и тяжело дышал: нелегко с такими телесами-то... Максим смотрел некоторое время на это действо и чувствовал, что с трудом сдерживает смех. Чтобы не расхохотаться во всё горло, он тихонько спустился с горки, прикрывая рот рукой, и, взяв узел с травой, зашагал к монастырю.
Максимку терзала одна мысль: "Как можно в такую маленькую дырочку, какой является анальное отверстие, загнать такой нехилый кол, как, например, у отца Михаила или у него самого?" Однажды ночью парень попытался затолкать себе в попку палец - палец вошёл, но приятного от этого было мало. Решение вопроса подсказал случай с новым послушником.
Сергей - так звали недавно пришедшего из Перми в монастырь мужичка - был вдовцом. Игумен попросил его снять с пальца обручальное кольцо и повесить его на шею, как и положено вдовцу, но кольцо словно приросло к пальцу, не проходило через припухший сустав - снять его было невозможно.
- Надо смазать - сказал игумен и дал мужику кусочек мыла.
"Смазать!" - звонкой ноткой отозвалось в голове Максимки. Сначала парень провёл опыт с пальцами, смазанными мылом, но зад слегка щипало от мыла, хотя два пальца вошли в тело так глубоко, что его член качнулся вверх, реагируя на прикосновение внутри. Потом он решил взять топлёное сало. Конечно, это была не самая приятная на ощупь смазка, но с салом он поласкал себе попку подольше, после чего дрочить ему пришлось совсем недолго. Возбуждение от такой ласки было невероятным.
С Егором Максимка пока на эту тему не говорил, у них и так было всё замечательно. Они вместе учились, потом расходились по работам и снова встречались вечером. После проверки, во время которой они делали вид, что спят, начинались взаимные ласки. Чтобы не клевать носом на молитве, юноши договорились, что позже двух им ложиться нельзя - спать-то тоже надо, но иногда нарушали этот договор.
К сентябрю повзрослевшего Егорку отец Кирилл так и не смог откормить по своему образу и подобию. Приютский корпус был готов, и теперь Максим и Егор жили в разных кельях. Им повезло только лишь с тем, что новые послушники были помещены далеко от них. По ночам Максимка перебирался на цыпочках к Егорке и, насладившись своим другом, оставался спать с ним в обнимку на жёсткой узкой кровати до 4-х часов утра, до растопки церковной печи.
- Егорка, знаешь, я тут приволок сала.
- Ты тоже решил откармливать меня? - улыбнулся Егор, развалившись на кровати и вытягивая вверх руки.
- Нет, топлёного. Я хочу, чтобы ты свой замечательный стержень загнал мне в задницу, хочу попробовать это, - произнёс Максимка, намазывая салом себе вход в попку.
- Ты в своём уме? Я, конечно, на всё ради тебя готов, но тебе-то это зачем?
Тогда Максимка описал парню подсмотренную им в лесу сцену.
- Да у отца Кирилла там, скорей всего, дырища такая, что кулак пролезть может. Он, как нажрётся всего на свете, такими котяхами, небось, срёт, что ему ничего не страшно, а у тебя тут вообще дырки не видно, - Егорка нежно погладил кончиками пальцев блестящую от топлёного сала дырочку Максимки, обрамленную нежным тёмным пушком. - Я не смогу.
- Попробуй! Если не получится, я больше просить не буду, обещаю.
Максимка уже ласково обильно смазывал ему член, и от прикосновений любимой руки Егоркин член становился всё твёрже и твёрже, несмотря на волнение.
- Ладно, уже можно, - сказал он, и Егор с такой силой втолкнул свой член в смазанную попку, что вставил бы, наверное, так и без смазки.
Максим почувствовал резкую боль, его словно всего обожгло, но, стиснув зубы, он решил перетерпеть муку. Егор потихоньку вдавил член по самые яйца в парня и замер.
- Неужели не больно? - Егорка наклонился к уху Максима. - А там вообще ничего, не хуже, чем во рту.
- Двигай членом туда-сюда, - нервно скомандовал Максимка.
Егорка начал двигаться и почувствовал, что кончить Максимке в попку - дело плёвое. Ему было очень приятно, узко, тепло, нежная кишка обнимала весь его ствол. Только вот как Максимка собирается получать удовольствие с его членом в своей попке, это для юнца оставалось загадкой.
Егорка кончил быстро. У Максимки к этому моменту только прошла боль, и начало появляться приятное ощущение, и тут - бах!
- Давай ещё раз, - предложил Максим. - Тебе понравилось?
- Да, понравилось, только как ты после этого завтра срать будешь? Со слезами, наверное, - ответил Егорка, вытирая съёжившийся бутончик своего члена.
- Наоборот, до отхожего сарая, наверное, не добегу, в штаны наделаю, - засмеялся Максим.
Он знал, что Егорка очень любит, когда ему гладят и ласкают языком животик. Парень резко бросил Егора на спину и начал гладить его живот и ласкать языком его пупок, пока не наткнулся на точащую палку Егорки.
- Вставляй! - приказал Максимка и принял боевую стойку на четвереньках.
Второе вторжение не принесло ему сильной боли. Он очень быстро почувствовал бешеное возбуждение, его ноги дрожали, а сердце стучало, казалось, прямо об рёбра. Даже прикосновение собственного бьющегося о живот, до ломоты возбуждённого члена подталкивало парня к скорому оргазму.
Егор подавался вперёд, с трудом сохраняя равновесие, и в ужасе смотрел на то, как резко надевается на его штык Максимка, как всего его друга ломает и прогибает непонятная, безумная сила. "Ему приятно? И где-то рядом ад, и это к вратам его ступени...", - вспомнил он выдержку из проповеди...
Сперма, хлеставшая из Максимкиного члена, забрызгала всю кровать, брызги были и на стене, и на полу, и на его животе, щеках, подбородке.
- Максимка, миленький, ты не умрёшь? - Егор склонился над упавшим в липкую постель Максимом, а тот не мог говорить, только улыбался. - Мне что делать? Продолжать? Может, вынуть?
Егор чувствовал, что до оргазма ему не хватило самую малость. Заглядываясь сбоку на блаженную Максимкину улыбку, он немного осмелел и стал слегка покачиваться в попке друга.
- Умх! Продолжай, только можно я полежу на животе? - Максим чувствовал сильное расслабление - свободный полёт.
- Лежи, лежи, я щас, быстро, - Егор подхватил его под бёдра и стал двигаться более уверенно...
Что будем делать с этой мазнёй? - осторожно спросил Егор, кивая на кровать.
- Придётся помыть полы и стены, выстирать одеяло, а матрац в речке замоем, - Максим раздумывал, одеваться ли ему или сначала прыгнуть в реку.
- Вдруг кто-нибудь увидит нас ночью, голышом, да ещё и с матрацем. В реке вода ледяная - сентябрь месяц, - Егор даже поёжился.
- Сегодня братия праздновала Рождество Богородицы, ты же сам накрывал на столы. Они, думаешь, попрутся на речку после такого обильного возлияния? Не бойся: речка к нам близко, а от них далеко. Ты не купайся, я тебя так оботру, а то заболеешь ещё, а мне-то вот придётся лезть в воду, - и Максим взвалил на себя тяжёлый, набитый опилками матрац. - Бери одеяло и тряпки, постираешь их там...
В эту ночь они спали на матраце Максима. Максим спал до 4-х, а Егорка до утра. Максим не решился ложиться к Егору утром, боясь бдительности кого-нибудь из иноков...
- Что с тобой опять приключилось, чадо? - спросил отец Михаил своего подопечного Максимку, когда тот упал в церкви, засыпая на вечерне.
- Я не болен, отец Михаил, мне просто надо немного отдохнуть, - Максим стоял перед ним, покачиваясь.
- Почему ты не просишь работы в покаяние за свои грехи? - строго смотрел на юношу отец Михаил.
- Я и так устаю от работы. Теперь на мне и печи с дровами, и баня, я помогаю отцу Николаю и чего только не делаю. Как что нужно - вечно меня зовут!
- Ты не должен роптать, ведь ты готовишься к постригу. Хорошо, в этот раз я не дам тебе работу для тела, только для души, - и отец Михаил дал Максимке толстую книгу. - Это "Лествица", читай её и запоминай, наизусть учить не надо, но суть ты должен понимать, и я стану спрашивать тебя о том, что ты усвоил. Если ты что не поймёшь - стану разъяснять. Эта книга многим помогла оставить страсти земные.
- Я прочту, - Максимка взял книгу под мышку и подумал: "Почему она тебе-то не помогла, не читал ты её, что ли?".
Максим читал "Лествицу", и всё его существо протестовало против написанных в ней правил. Он не хотел быть бесстрастным, одинаково равнодушным к наказанию и похвале. Он не хотел вырвать с корнем, задушить в себе, как змею, свою буйную греховную фантазию, без которой вообще теперь не мыслил жизни. Как можно жить в этой отвратительной действительности, никогда не грезя, не мечтая о чём-то? Как можно жить без любимого человека, за которого, оказывается, иноку грешно даже молиться. У инока нет никого и ничего, кроме веры в Бога, а у него, у Максимки, есть, и он с этим не расстанется. Можно, конечно, прикинуться иноком, как большинство в этом монастыре с успехом и делает много лет, приспособившись к порядкам и расписанию жизни этого места. Но зачем? Никто не гонит на постриг силком, особенно сейчас, когда на дворе 21-й век.
Через пять дней Максим отдал "Лествицу" наставнику.
- Я не смогу стать монахом, - спокойно сказал он.
- Сможешь, ты очень ревностный послушник, но тебе надо много потрудиться для стяжания Святого Духа. Открой свою душу Богу, и Он войдёт в неё и заполнит её всю, и в ней не останется места для земного и греховного, - мягко ответил отец Михаил. - Куда ты пойдёшь из монастыря? Здесь твой дом, здесь ты и останешься.
- В марте я стану совсем взрослым. Я мог бы поехать в Пермь, выучиться какой-нибудь полезной работе и просто жить... - Максим посмотрел в глаза отцу Михаилу. - Вы не хотите отпустить меня?
- Господь сам выбрал тебя, зачем ты противишься промыслу Божию?
- Понятно, я подумаю над этим, - Максим поклонился и вышел из кельи наставника спиной к двери.
- Возьми "Лествицу", её надо прочесть не один раз, - крикнул вслед юноше наставник, но Максим не услышал его слов...
Снова наступила весна, всё зажурчало, ожило. Новых сирот за весь год так и не привезли. Максим с Егором продолжали свои ночные игры. Егорка тоже как-то упросил Максима вставить ему в попку. Имея уже некоторый опыт в этом деле, Максимка постарался сделать это так, чтобы не причинить сильной боли любимому. Да, это была настоящая любовь, какую сейчас трудно отыскать между мужчиной и женщиной, девушкой и парнем. Они любили друг друга всерьёз, помогали друг другу во всём, но им постоянно не хватало времени, проведённого наедине. Они не могли налюбоваться друг другом, надышаться одним на двоих воздухом.
Вскоре иноки стали замечать их слишком тёплые отношения. Первым забил тревогу отец Кирилл. Сидя у игумена, он стал просить его отправить Максимку в другой монастырь.
- Егорка тихий, пусть он здесь останется, а Максим бунтарь. Отец Михаил говорил мне, что он не мыслит себя монахом, от горшка два вершка, а уже от пострига отказался.
- Отец Кирилл, а как отец Михаил посмотрит на то, что я его дрова заготавливать отправлю вместо его послушника и печи топить заставлю. Или, может, ты сам возложишь сей труд на себя? - отец Кирилл отрицательно замотал головой. - Вот и славно. Бдите за ними, не сводите с них глаз, и всё будет спокойно с Божией помощью, - заключил игумен.
Бдение отца Кирилла закончилось тем, что ему вдруг стало безумно обидно за себя. Он никогда не получал от отца Михаила той ласки и нежности, какую усмотрел в отношениях юных послушников. "Он просто спускает в меня, как в отхожее место, - думалось ему перед сном. - Ах, как Максимка обнимает за талию Егорку! Они даже целуются ещё неумело, но зато так сладко! И кто только научил их такому? Смазывают дырочки, чтобы не больно было... Отроки - красивые, сладкие... Ах, помолиться, что ли, ещё, а то бессонница совсем замучила".
Отец Кирилл не стал говорить об увиденном игумену, но разболтал об этом отцу Михаилу...
- Максим, мне даже противно теперь называть тебя чадом. После того, что я узнал о тебе и послушнике Егоре! - отец Михаил был в жутком гневе.
- Мне тоже было нелегко называть вас духовным наставником после того, как я увидел вас с отцом Кириллом в кустах, - Максим слегка улыбнулся. - Вы лихо его драли!
Отец Михаил опешил. От услышанного у него иссяк весь его словарный запас. Он забегал по келье, затем сел и, немного подумав, спросил:
- Может, тебе это показалось? Как ты мог видеть то, чего не было?
- Нет, не показалось, именно у вас я этому и научился. Я попал сюда очень давно, понятия не имея о плотских удовольствиях.
- Козлище, как же я пригрел на груди такую змею?! - отец Михаил весь покраснел и затрясся. - Мы найдём тебе приют!
***
- Куда мы идём? - Егор еле поспевал за быстрым Максимкиным шагом. - Это у нас что, побег?- Вроде того, только собак за нами не спустят, мы спокойно удерём, - Максимка сбавил темп. - Здесь есть железная дорога, я как-то наткнулся на неё, пойдём вдоль насыпи, куда-нибудь и выйдем...
Товарный поезд догнал их на рассвете, обессилевших и грязных. Максимка закинул Егорку в открытый вагон с низкими бортами, а сам зацепился за следующий вагон и скоро пришёл к нему.
- Трапезничать будем? - улыбнулся Егор, растягивая свои полненькие малиновые губы.
- Теперь мы будем делать всё, что захотим! - Максим заключил его в объятия и коснулся его губ своими. - Над нами теперь нет монастырского закона.
- Эх, да только вот Уголовный кодекс... - и Егор склонил голову на Максимкино плечо.
- Не горюй, придумаем что-нибудь. Пермь - большой город, устроимся.
- Ты уверен, что этот поезд идёт в Пермь? - Егор отломил от круглого хлеба кусок и протянул его Максиму.
- Может, и в Ижевск, я не знаю, - рассмеялся Максим. - Нам-то какая разница!