Подкатегория: без секса
4. Воспоминания
На тренировках мой нежный зверь превращался в строгого и беспощадного тренера. Это были два разных человека, и я никогда не обижался на него за это. Он безжалостно тянул мне связки, нагружал физически, заставлял сотни раз отрабатывать один и тот же удар или комбинацию, доводя её до автоматизма. Я поначалу откровенно просил пощады, но ни уговоры, ни мои слёзы не могли повлиять на его решение. "Малыш, ты меня прости за то, что я груб с тобой на тренировках, но так надо. Я понимаю, тебе больно, но эта боль необходима - она сделает тебя сильнее и выносливее", - бывало, после тренировки говорил он, нежно меня обнимая. И вся моя злость на него улетучивалась. Бывало и так, что он нёс меня на руках, когда я просто падал от бессилия.
Да и себя он нагружал не меньше моего, даже больше. Я садился ему на плечи, и он приседал, на каждой ноге по отдельности. Я бил его дубиной, которую он для этого специально подготовил. "Не понимаю, как такое можно выдержать". Бывало, мои нервы в такие моменты сдавали: "Ну как можно, откровенно говоря, дубасить дубиной любимого человека", - и первое время я плакал, как маленький, я просил, нет, я умолял его прерваться. Но он терпеливо поднимал меня на ноги, вручал эту биту, и всё продолжалось.
Когда заканчивались эти пытки под названием тренировки, Иван сам нёс меня в баню и сам мыл меня, потому что у меня не было сил даже стоять, не говоря уже о том, чтобы идти. И каждый раз в процессе этих каторжных тренировок я ненавидел его, как заклятого врага. Но та нежность и та забота, которую он проявлял ко мне после, уничтожали всю мою злость на него под ноль.
И я не устаю удивляться этому контрасту его натуры. Как в этом человеке могут одновременно уживаться столько противопоставлений.
Но главное, что просто выбило меня из колеи, так сказать, в хорошем понимании выражения, так это тот концерт, на который мы с дедом Макаром были приглашены.
Я помню, волновался, потому Ивана всё не было. Все места постепенно оказались заняты. Людей столько пришло, что мест не хватало, и они разместились в проходе. Основной свет погас, и сцену озарил свет. На сцене перед микрофоном стояла женщина. Она объявила, что будет читать стихи Есенина. И по залу понеслась музыка. Но самое интересное меня ожидало впереди, когда занавес поднялся и в центре сцены осветили рояль, за которым сидел Иван. Я сидел на первом ряду и не мог ошибиться. В белом фраке ("где они его взяли?") за чёрным роялем сидел мой титан. В таком образе он предстал впервые передо мной, и я потерял голову. Я не мог оторвать глаз от Ивана. Этот фрак ему очень шёл, и я не мог не удивиться тому, что ОН играет на рояле. Никогда бы не подумал, что эти ручищи могут двигаться так плавно, извлекая из инструмента такие мелодичные звуки. Мелодия говорила о любви, да и песня, которую исполняла женщина, явно на это указывала. Как я узнал потом, это был романс.
Потом были ещё мелодии. И женщины, да и некоторые мужчины плакали, а Иван играл... нет, он не играл, он рассказывал о своей жизни, и многие в этом образе узнавали себя. Да чего греха таить, я со стариком тоже прослезился. Я просто сидел с открытым ртом и не моргая смотрел на Ивана, влюблялся в него всё больше и больше. А когда, после концерта, он сказал, что последняя мелодия была исполнена для меня, я снова расплакался. Я был рад... нет, я был бесконечно счастлив, и сейчас, уже по прошествии времени возвращаясь в прошлое, я понимаю, что ради всего этого стоило жить.
Шло время, и мои слёзы от боли в мышцах и костях высохли, я уже сам начал втягиваться в процесс. Некоторые комбинации мы уже отрабатывали в паре.
Но были и тёмные пятна в нашей жизни, одно из которых постоянно и систематически повторялось. Иногда бывало так, что у Ивана могла заклинить рука или пальцы. Они просто ни с того ни с всего переставали на некоторое время двигаться, потом всё проходило. Иногда, по его словам, в ушах мог возникнуть резкий свист, как от колёс поезда. Разговор с нашим, местным врачом ни к чему не привёл. Она сказала, что необходимо обследование и что, если нужно, она выпишет направление. "Однако более углублённые исследования и анализы потребуют денег", - пояснила она. Но Иван отказался от обследований, потому что сейчас ему нельзя было показываться на людях.
Ну и, разумеется, пророчество деда Макара сбылось - по деревне поползли слухи о нас с Иваном, правда, никто открыто не осмеливался нам говорить об этом, а нам было накласть на слухи. Мы были счастливы, и мнение окружающих нас не интересовало. И сейчас, вспоминая весь прошедший год, я хочу рассказать ещё о двух знаменательных событиях, которые изменили мой внутренний мир.
Пожалуй, начну с того, как однажды я пришёл домой. Нужно было натаскать воды, да и матери по дому помочь. Мать при виде меня всегда плакала. Она не могла нарадоваться на моё преображение, и её совершенно не волновали те сплетни, которые расползались по деревне.
Вот и сейчас она сидела на веранде и смотрела, как я ношу воду. Тут в калитку ввалился отец, разумеется, бухой в тло.
- Что делает этот гомосек в нашем доме? - заревел во всю свою пропитую глотку отец.
Зимой он сломал ногу и сейчас ходил на костыле. Нет, в нём он больше не нуждался, но так он жалостливее выглядел, от чего сердобольные люди наливали ему рюмочку-другую.
Вот и сейчас он стоял возле калитки и покачивался, опершись на костыль, пытаясь удержаться на ногах. Я, не обращая внимания на него, продолжил носить воду. Проходя мимо него с вёдрами, я почувствовал удар в спину. Потом раздался хруст, и дужка от костыля полетела вперёд меня. Костыль разлетелся вдребезги. Было ли мне больно? Не особо, за этот год тренировок Иван научил меня выдерживать куда большую боль. Я лишь обернулся. На лице отца было полное замешательство. От удивления он аж дышать перестал. Конечно, он ожидал увидеть совершенно другую реакцию. Раньше я боялся физической расправы с его стороны и потому приходил, когда его не было дома, и старался так же уйти. Сейчас же я боялся, что могу ненароком зашибить его.
А как я отреагировал на его выпад? Да никак. Этот поступок с его стороны - это агония бессилия.
Мать тут же подскочила к нему и принялась хлестать его ладошками. "Ты чего это, старый *...* - не стеснялась она в эпитетах, - творишь?" Он её сильно ударил, и она упала. Вот тут моё терпение закончилось. Я мог стерпеть в свой адрес любые слова и побои, но за мать порву любого, даже его.
Я поставил ведра и влепил ему такую пощёчину, что он плюхнулся на землю, вывалившись за ограду. Почему пощёчину? Во-первых, удар не настолько сильный, чтобы что-то повредить, а во-вторых, это очень оскорбительно, гораздо больнее удара кулаком. Эту боль куда тяжелее заглушить.
Я наклонился к его уху:
- Ещё раз мать тронешь, и я тебе все руки переломаю.
Я помог подняться матери, потом вылил последние вёдра воды. Батя всё ещё лежал на земле и даже не предпринимал попыток подняться. Я подошёл к нему и помог ему подняться.
- Ты извини, бать, - я отряхнул его от грязи, - я мог стерпеть твои побои, но мать... - я прервался.
Дальнейшие слова были не нужны.
И тут я не на шутку испугался. Отец весь затрясся. Я уже думал, что зашиб его, не рассчитав сил. Но когда я посмотрел на него, то увидел, что по его щекам текут слёзы. У меня от сердца отлегло. Он крепко обнял меня. Наверное, понял, что сын его стал настоящим мужчиной, даже несмотря на то, что он гей.
Слёзы отца меня сильно удивили, ведь до этого дня он лишь раз пролил скупую слезу - на похоронах своего отца. А тут просто как маленький ревел.
Что в тот момент между нами произошло, не знаю, но после этого он бросил пить и снова начал работать. Ведь он был печником от бога, а в деревне это мастерство ценится на вес золота.
Второе событие произошло незадолго до ситуации с отцом. Я возвращался с работы и размышлял над тем, чем бы сегодня разнообразить наш ужин и вечерний секс после тренировок. Да, сейчас у меня уже хватало сил и на это. Мои мысли прервал голос Пети:
- Я слышал, что наша Ефимка под Ванюшу легла?
Как же давно я его не видел, и ещё бы столько же не видеть! Сейчас он вышел из проулка со спины. Словно караулил меня. Я стиснул зубы и сжал кулаки. Но не от его слов, а от того, чтобы удержать себя и не размазать его прямо тут.
У меня не было никакого желания с ним разговаривать. Но я знал, что этот так просто не отстанет. Можно было бы отпи*здить его за все мои обиды, но Ваня запретил мне драться. Можно было применять приёмы боя только в качестве защиты.
- Петя, отъе*ись. Я не хочу даже говорить с тобой, - заявил я.
- Ты чё это о себе возомнила, сучка? - он быстро подошёл ко мне со спины и взял за плечо.
Резко рванув, он хотел развернуть меня к себе лицом, но я быстро скинул его руку. От того, что она не встретила должного сопротивления, он по инерции отшатнулся. В этот момент я резко развернулся и толкнул его. Выпучив свои испуганные глаза, он плюхнулся на свою пятую точку.
Вскочив на ноги, он с яростью в глазах рванулся ко мне. Хотел нанести удар в челюсть. Я без труда отвёл его, этот давно изученный мною удар. Второй рукой я схватил его за горло, сделал шаг навстречу ему и подставил ногу. Он снова оказался лежащим на земле с придавленным горлом. Попытался вырваться. Но, предупреждая дальнейшие его действия, я просто быстро поднялся на ноги и отошёл он него. Он снова поднялся, но уже не стал бросаться. Наверное, понял, что я уже не тот Ефимка, каким он меня постоянно видел. Он стоял и ничего не предпринимал. Наверное, с одной стороны, был удивлён переменами во мне, а с другой - боялся подойти, потому как понял, что наскоком ему меня "взять" теперь не получится. Однако уязвлённая гордость всё-таки взяла вверх, и он, собрав пальцы в кулаки, снова ринулся на меня.
Конечно, одно дело отрабатывать удары на груше или в паре, и совершенно другое дело - уличная драка. В ней нет договорённости, кто куда и в какой последовательности будет бить. Никто заранее не предупреждает об ударе. А непрофессиональные драчуны опасны тем, что их удары совершенно непредсказуемы, но, вместе с тем, отсутствие поставленного удара лишает его всякой силы.
ударов я всё же пропустил, но Пете досталось больше, и если у меня была разбита губа, то у Пети, помимо губы, вовсю кровил нос. Мы стояли, уже немного измотанные нашим боем. Всё лицо и одежда были в запёкшейся крови. Никогда не думал, что настоящий бой так изматывает. Я бился за свою честь, а Петя за свою уязвлённую гордость, как мне казалось, но я сильно заблуждался на этот счёт.
И вот он снова бросается на меня с кулаками, а я не пойму, чего он такой злой, что ему от меня всё это время нужно? Почему он постоянно ко мне цепляется? Драться сил уже почти нет, но надо стоять до конца. Я отвожу одну руку, от второго удара уклоняюсь и, чтобы он не смог снова нанести удары, просто делаю шаг навстречу и блокирую его, крепко обхватив. Так ещё обычно обнимаются закадычные друзья после долгой разлуки. Разумеется, он пытается вырваться. Дёргается, словно в агонии. Я запинаюсь, и мы, как столбик, падаем, заваливаясь набок. Больно до жути, но я понимаю, что моё положение неудачное и что если я сейчас его отпущу, то для меня это плохо закончится, поэтому я только сильнее сжимаю руки. "Лежат два парня на полянке и обнимаются" - картина маслом. От осознания этой картины - того, как мы выглядим со стороны, на меня нападает дикий ржач. Понимаю, что от смеха моя хватка слабеет и Петя вот-вот высвободится из моего захвата, но остановиться не могу. Петя высвобождается и начинает меня колотить куда придётся. А мне, бля, смешно до слёз.
Сил у него уже было не так много, мне не было больно, но в какой-то момент мне начало надоедать это, и я врезал ему в челюсть. Удар пришёлся так удачно, что его отбросило и он упал на спину. Я медленно поднялся. Петя тоже попытался резко вскочить на ноги, но у него не получилось. Видно, всё же я сильно приложил его, и он сейчас, словно пьяный, пытался подняться. Наконец ему это удалось. Он снова попытался продолжить драку.
- Петя, а тебе какого х*я от меня надо, бл*ть? Ты чё до меня дое*ался?
Он опешил от моего вопроса и остановился, словно его ледяной водой окатили. Замерев, как статуя, он глазел на меня, а я не мог понять, что с ним происходит.
- Потому что я люблю тебя, сука! - проревел он во всю глотку.
И, пиз*ец, вот тут меня переклинило... Любит он!.. Я от злости сжал кулаки, аж до боли в суставах.
- Любишь, б*ять, говоришь... - я сделал шаг навстречу. - А где ты был со своей любовью, когда Федя на поляне меня дрочил? Где, сука, ты был со своей любовью, когда вы пи*дили меня всей компанией ради развлечения почти каждый день? А где твоя любовь была, когда я был на реке? - я сделал ещё один шаг к нему, пальцы просто свело от боли. - Засунь свою любовь себе в жопу!
Я не знаю, что в тот момент удержало меня от того, чтобы не ё*нуть ему со всей силы в челюсть. Наверное, я просто побоялся сломать её ему. Поэтому я просто развернулся и хотел уйти, да хрен там.
- Я испугался. Понятно тебе? - снова орал он во всю глотку. - Да, я струсил, понимая, что если другие узнают о моих чувствах к тебе, то просто зачморят.
Я развернулся. Ну нет бы уйти, просто прожевать, выплюнуть, перешагнуть и пойти дальше, но нет, обида, годами копившаяся во мне, была сильнее голоса разума.
- Я понимаю, очко заиграло от страха. Но ты поступал по-ублюдски, когда принимал участие во всех издёвках надо мной. И сейчас ты говоришь, что всё это потому, что любишь меня?! Б*ять, Петя, лучше бы ты этого не говорил. Потому что если раньше мне было плевать на тебя, то сейчас, б*ять, я тебя просто ненавижу. И мне интересно, на что ты рассчитывал? Что я после стольких лет издевательств буду плакать от счастья у тебя на гуди? - я не дал ему ответить, да и меня совершенно не интересовало его мнение. - Лучше не попадайся мне на глаза, а то я за себя не ручаюсь.
Он попытался отобразить какую-то эмоцию на лице, но кровавая масса, успевшая засохнуть на его лице, не дала это сделать парню.
- Я добьюсь тебя любым способом! - выкрикнул он и приблизился ко мне. - Чего бы мне это ни стоило!
Эта фраза стала последней каплей в чаше моего терпения. Месил я его жестоко, как он тогда меня у реки. Он пытался уворачиваться, пытался подставлять руки, но во все свои удары я вкладывал каждый момент, всплывающий у меня в памяти, который вызывал у меня злость.
Остановило меня лишь то, что Петя вдруг рухнул на землю как подкошенный. В этот момент я сильно испугался, буквально впал в оцепенение. "Что делать?" - крутилось у меня в голове. Я мог его оставить тут, и вряд ли кто-то потом что-либо смог сказать, потому что нас никто не видел. "Но тогда чем я лучше него, если так поступлю, если сейчас поддамся страху?"
Я громко выругался и подошёл к Пете. Пульс был, значит я просто вырубил его одним из ударов. Бросать я его не стал - всё же какой-никакой, но человек. Друг? Вряд ли. Этот образ уже растворился во мраке боли и злости. Сейчас он был для меня обычным человеком. И я скорее боялся за себя, нежели за него. Что обо мне подумает Иван, когда узнает, что, с одной стороны, я, поддавшись своей злости, устроил драку, а с другой - бросил человека. Потому, взяв его за руки и взвалив себе на спину, потащил парня домой.
Каким-то чудом мне удалось дотащить это бесчувственное тело до дома, где мы с Иваном жили. Конечно, я всю дорогу думал о том, что скажет обо всём этом Иван, и я очень боялся, что он перестанет меня учить и, что ещё хуже, прогонит. Однако последствия того, если бы я парня там бросил, где ударил, могли бы быть хуже. К тому же всё-таки не последний человек он для меня.
Уже подходя к дому, я изрядно вымотался, сил не было даже стоять. Я услышал скрип калитки и уже приготовился к тому, что сейчас Иван увидит, всё поймёт и таких пи*дюлей мне вломит, что неделю костями срать буду. Но он не сказал ни единого слова. Даже в лице не переменился. Осмотрел меня, потом Петю.
- Сам подняться сможешь?
Я кивнул.
- Давай, пошли домой, помыться надо и раны обработать.
Он поднял Петю, и мы пошли в дом. Больше всего в этой ситуации меня убивало абсолютное спокойствие Ивана. Ни единого намёка на раздражение или нервозность. Он вёл себя так, словно для него это обычное дело. И я никак не мог уловить в его интонациях, злится он или просто хорошо маскирует свои эмоции. И эта неизвестность меня просто бесила.
Иван расположил Петю на диване, который стоял в обеденной зоне. Осмотрев и ощупав его, он вернулся ко мне. Я сидел за столом, подперев голову руками. Она просто гудела, как пчелиный рой, который разворошили.
- Малыш, нужно помыться, - он слегка коснулся моего плеча.
"Б*ять, да ты хоть наори на меня, что ли. Так я хотя бы буду понимать твоё состояние!" - мысленно изливал я своё негодование.
Я молча встал, и мы пошли в баню.
- Не переживай, с ним всё будет хорошо. Голова будет сильно болеть, - пояснил Иван, когда на пороге я обернулся, чтобы посмотреть на Петю.
Иван был просто непрошибаемый, я не переставал удивляться его выдержке. "Он вообще когда-нибудь нервничает или психует? Но лучше не проверять границы его терпения, потому что знаю, что когда терпение у таких людей достигает предела, то потом их просто не остановить". Он, между тем, с присущей ему нежностью и аккуратностью смывал с меня запёкшуюся кровь. Меня так мать никогда не мыла. А я смотрел в его глаза безотрывно и не моргая. Что я хотел в них увидеть? Я и сам не знаю. Наверное, мне было бы легче, если бы он накричал на меня или дал подзатыльник. Но он просто смывал с меня следы побоев. Это молчание меня убивало.
- Вань, извини... - я не смог продолжить говорить дальше, но и молчать я тоже не мог.
Это ещё хуже, чем пи*дюлина.
Его взгляд был спокойный и ровный. "Его, наверное, даже полиграф бы не прочёл", - почему-то сейчас скользнула у меня мысль.
- Не хочешь рассказать подробности?
Я опустил голову. Всё тело ломило, ссадины щипало от мыльной пены и воды. Голова по ощущениям была раза в три больше реальной.
А что я мог рассказать?
- Вань, я честно пытался уйти. Но он просто не отставал, - мой голос дрожал; мне было стыдно и обидно, что я пообещал Ивану не драться, но не сдержал слова. - Вань, я не хотел...
Он молча слушал мои всхлипы и оправдания.
- Я не об этом, а о причине, - он уловил мой непонимающий взгляд. - Следы крови у него разной степени запёкшести. Значит, что-то произошло уже после того, как основная часть драки была завершена... Расскажешь?
Я долго не решался заговорить об этом. Мне было стыдно и до невозможности обидно.
- Он сказал, что любит меня. Понимаешь, б*ять, любит, сука! - новая волна эмоций наполнила меня, и я сорвался на крик. - А то, что столько лет издевался надо мной, он списал на свой страх. И вот тут меня просто замкнуло! Вань, я просто озверел, - обида и злость, которые скопились за годы мучений, просто выплёскивались, как лава, наружу.
Иван не перебивал меня, а молча слушал и ждал, пока я закончу извергать эпитеты. А из меня лилось, как из рога изобилия:
- Понимаешь, я бы мог пропустить оскорбления мимо ушей, даже его тупые шуточки, но это, Вань, это было выше моего терпения! - наконец-то я выдохся и замолк.
- Ты хорошо поступил, что не бросил его там.
"Охренеть, он меня ещё и хвалит. Я вообще-то пи*дюлину ожидал, а не похвалу", - мысленно возмутился я; но я понимал, что ругаться ему сейчас, да и вообще нет смысла.
- Вань, - я набрался всей смелости, на которую только был способен, - ты... - я прервался, следующие слова застряли у меня в горле, и я никак не мог их озвучить.
- Говори уже, коли начал.
Никогда не думал, что сказать слова, означающие признание, будет так тяжело.
- Вань, ты не бросишь меня?
От осознания всей этой ситуации у меня увлажнились глаза. Ещё одно мгновение, и я бы точно разрыдался. "Блин, так гадко внутри я себя ещё никогда не ощущал". И вроде бы Иван не ругает, ничего не говорит в укор мне, даже интонации доброжелательные, как если бы мы просто разговаривали, но я не могу посмотреть в его глаза. Мне так стыдно.
На мой вопрос он лишь улыбнулся и пожурил мою гриву.
- Фим, то, что ты устроил драку на улице, хотя её можно было не устраивать, это нехорошо. Но я понимаю, все мы живые люди, у всех у нас есть нервы и терпение, которому рано или поздно приходит конец, особенно если тебя вынуждают выйти из себя. Пусть эта ситуация послужит тебе уроком на будущее.
"Я не об этом спрашивал!" - мысленно возмутился я, но озвучивать эти мысли не стал. Сейчас не то время, когда нужно наглеть. Я лишь виновато посмотрел Ивану в глаза.
- И нет, малыш, я тебя не брошу.
Видно, он прочитал в моих глазах мои же мысли, а после того, как я облегчённо выдохнул, он снова улыбнулся...
- Но завтра двойная нагрузка на тренировках.
- Б*яять. Вааняя! Я так и знал, что где-то спрятался подвох...
- Ну а как ты думал, ошибки нужно отрабатывать...
вернулись домой. К этому времени Петя начал приходить в себя. Я отправил Ефима спать, а сам сел у стола напротив дивана - так, чтобы видеть Петю.
- Ну что, очухался? - спросил я, когда он начал оглядываться по сторонам.
От моего голоса он резко повернул голову в мою сторону и подскочил. От этих движений голова отозвалась болью, потому как на лице незамедлительно отобразилась гримаса боли.
- Не нужно делать резких движений, - ловлю его взгляд на дверь, потом на окна: ищет пути отхода. - Дверь открыта, тебя никто не держит, - поспешил я успокоить его, в ответ на что он сразу же подскочил и направился к двери, но у него закружилась голова, и он успел упереться о стену, чтобы не упасть.
- Давай помогу.
- Не надо! - Злобно, сквозь зубы процедил он.
Но это скорее от боли в челюстях, нежели от самой злости.
Он сделал ещё пару шагов и начал сползать по стене. Я мигом оказался возле него. Попытавшись его подхватить, наткнулся на агрессивное сопротивление. Конечно, я мог воспользоваться своим превосходством в силе, но решил, что он должен сам захотеть, чтобы ему помогли. Поэтому я убрал руки, но был готов в любой момент подхватить его. Ждать мне почти не пришлось, так как его попытка подняться на ноги ничем хорошим не увенчалась, и он просто упал.
Я не стал ждать приглашения и подхватил его, отнёс обратно на диван. Судя по плавающему взгляду, сотрясение мозга у него было точно. Он попытался "побрыкаться", но в таком состоянии у него это очень плохо получалось.
- Н-да, сильно же Ефим тебя помял... Это ж как надо было его разозлить, чтобы он такое с тобой сделал? - этот вопрос я задал скорее для того, чтобы он подумал над ситуацией, нежели что-то ответил.
- Не трогай меня...
Петя как-то резко замолк, потому как по нему было видно, что он ещё хотел что-то сказать, но резко прервался, стиснул зубы и от напряжения в челюстях покраснел. Честно, я немного заволновался, думая, что ему становится хуже, но когда в его промежности начало мокреть, одновременно с этим он злобно и в то же время как-то жалобно выдохнул: "Суукаа". Я понял, что он обмочился. Либо у него уже была такая проблема, либо это от сотрясения. И тут пацан реально заплакал от своего бессилия и от стыда. Оно и понятно. Хорошо, что на диване лежала клеёнка под покрывалом.
- Раздевайся, - Петя попытался было возразить, но я встал в полный рост перед ним, а так как я был раздет до пояса, то все мои мышцы были ему отчётливо видны.
Он понял, видно, что если бы я захотел, то давно бы уже силой заставил его раздеться. Его мокрые от слёз глаза скользнули по моему торсу. А когда он увидел мой взгляд, то начал стягивать с себя мокрую одежду. Ему больше не понадобилось говорить ни единого слова.
И вот на свет явилось ещё одно пособие по анатомии. Единственным различием между Ефимом и Петей на тот момент, когда я первый раз увидел его без одежды, было то, что у Пети одежда была не настолько изношена.
Парень явно стеснялся, потому как нехотя стаскивал с себя одежду. Ну понятное дело, не каждый день перед терминатором раздеваешься, да ещё перед тем, кто является твоим соперником. Его лицо точно залилось краской, и это можно было бы увидеть, если бы оно не было залито кровью.
Он медленно стянул с себя мокрые трусы и прикрыл свои скукоженные причиндалы. "Жалкое зрелище", - я мысленно усмехнулся, но внешне не подал виду. Я протянул ему халат.
Всё же как интересно меняется человек под гнётом различных обстоятельств. Вот ты сильный и уверенный в себе, и тебе кажется, что весь мир открыт перед тобой, ты всё можешь и ничто не может тебе помешать на пути к твоей цели. Но происходит одно событие, мизерное и ничтожное по временным рамкам, в твоей жизни, и она меняется кардинально, и только сильные люди выходят из таких событий не то чтобы победителями, но хотя бы не утратив своей чести.
- На вот, возьми, - он почти рывком выхватил у меня халат и поспешил его надеть; я указал ему на тапки. - Надевай и пошли отмоем тебя, - тут же прочёл в его взгляде смешение страха и непонимания. - Не боись, сам будешь мыться, я только рядом постою, для подстраховки. А то мало ли - голова закружится, и упадёшь, убьёшься. Не хватало нам тут ещё трупов для полного счастья.
Петя плотно запахнул халат, словно он был бронированным, и посмотрел на меня с каким-то недоверием. Мы зашли в баню, я сел в предбаннике на скамейку, а Петя пошёл мыться.
- Дверь не закрывай, чтобы мне не ломать её, если что с тобой случится.
Но ничего не случилось, и Петя спешно помылся. Видно, он понял, что никто не собирается его тут гнобить или ещё чего делать, потому как теперь он уже немного расслабился и даже халат не стал запахивать так туго, как сделал это первый раз. Я сказал:
- Вон там возьмёшь ведро, тут стиральный порошок, застираешь свои вещи и повесишь на этой верёвке, к утру они высохнут.
- А я что, до утра здесь останусь?
Мне не были понятны его интонации в вопросе. То ли он сожалел, что останется, то ли чего-то боялся, то ли не хотел снова встречаться с Ефимом.
- Ну, если хочешь, можешь пойти домой, тебя никто не держит.
Парень понял, что сморозил глупость, и направился в дом за своими вещами. Он пошёл стирать, а я решил устроить себе вечернюю пробежку.
- Фима, я на тропу, - в ответ тишина. - Да ладно, не притворяйся спящим, я знаю, что ты не спишь. Не поубивайте друг друга тут.
С этими словами я вышел из дома.
Петя
Я принялся стирать своё обоссанное бельё. "Б*ять, стыдно до жути. Это ж надо было - в самый неподходящий момент случился очередной приступ. Это теперь пи*дец, хоть вешайся, Фимка по-любому всем рас*издит".
За своими мыслями и действиями я не заметил, как на скамейку, которая стояла на террасе дома, сел Ефим. Я не знаю, как долго он там сидел. Он молча наблюдал за моими манипуляциями до тех пор, пока я его не заметил.
"Сука, как же я не хочу его сейчас видеть! Раньше я просто жил с мыслью о том, чтобы увидеть его, караулил его везде, но сейчас..."
- Ты что, обоссался, что ли?
Я молчал. Не знал, как отреагировать. Послать его матом не вариант. Я не мог понять, с какой целью он завёл этот разговор. Скорее всего, хочет поглумиться над моим падением и непременно отомстить за все мои косяки.
- Ну беги, расскажи об этом всем... - а сам чуть не рыдаю от стыда.
Едва сдерживаю обиду, комом подступившую к горлу. Хорошо, что стою к нему почти спиной и он не видит моего лица. Ещё не хватало разреветься.
- Не ссы - всё, что происходит в этих стенах, в них же и остаётся. Хотя в твоём случае это проблема.
После этих слов он рассмеялся.
"Сука, ещё и ржёт. И, тем не менее, мне нравится его смех. И как же давно я не слышал, как Ефим смеётся. Его смех такой чистый и открытый! И пусть сейчас он смеётся надо мной, мне всё равно приятно его слышать... Но от осознания того, что он никогда не будет со мной, где-то в груди защемило и стало невыносимо больно. Нет, не физически. На душе стало так погано... Бл*ть, какой же я дебил! Надо было плюнуть на этого Федю..."
И пи*дец, я больше не смог сдерживаться, слёзы просто полились сами по себе. И всё бы осталось незамеченным, если бы от этого у меня не заложило нос и я не шмыгнул им пару раз.
- Петя, ты чё там, ревёшь, что ли? Тебе воды, что ли, не хватает, так там в ёмкости ещё есть.
"Вот она, жестокая плата за все мои издевательства. Притом, что ему ничего и делать-то не пришлось. Я в полной его власти, в их доме, при этом весь парадокс в том, что меня никто не держит, но и уйти я не могу, потому что не смогу пройтись по деревне в таком виде. А он смог бы, он бы пошёл. И я стою и реву, как девка, от всего этого".
Хоть утопись в этом тазу.
В ногах стало слабеть, и я начал оседать. В голове как-то зашумело, и всё поплыло. Я услышал, как Ефим что-то говорит, но не смог разобрать что, наверное, снова какой-то стёб.
Когда я пришёл в себя, то уже снова лежал на диване, а Ефим толкал мне противную ватку с нашатырём под нос.
- Фу, бл*ть, - выдохнул он, - ты меня напугал.
Вот он сейчас стоит в непосредственной близости, склонившись надо мной, и я могу отчётливо видеть отражение своего лица в его сине-зелёных глазах. Как же мне хочется обнять его и прижаться к его гладкой щеке, как же мне хочется поцеловать его в губы и не отпускать никогда...
Удостоверившись в том, что моё состояние нормализовалось, он отстранился. Я сел и не мог отвести от него взгляд. Он словно излучал свет, невидимые эманации исходили от Ефима, и лишь одно пребывание рядом с ним влияло на меня оздоравливающе.
- Я в норме.
Он подал мне кружку воды:
- На, попей, может, отпустит.
- Фим... - я прервался, так как не знал, а точнее - не мог произнести следующие слова; он посмотрел на меня. - Фим, прости меня! - я опустил глаза, не мог смотреть на него.
Он поставил кружку на стол и сел на стул.
- Я не держу на тебя зла, но ты должен знать, что друзьями мы тоже не можем быть.
Эти слова... лучше сразу голову долой. Они надрезали какой-то "шлангчик" внутри меня, и из моих глаз снова хлынули слёзы.
- Ну хотя бы не враг, и то ладно, - прогнусавил я.
- Ты знаешь, я ведь долго хранил твой образ в душе как образ лучшего друга. Я всё надеялся и ждал, что, может быть, ты вернёшься. Но каждый раз, при каждой встрече этот образ утопал во мраке моих душевных терзаний. Самое печальное во всём этом то, что ты своими руками отрывал от этого образа по кусочку, ты словно вырывал его из меня. И, наверное, я был бы сейчас рад твоему появлению в моей жизни, если бы ты не вырвал последний кусочек, который я так отчаянно хранил.
Я понимал, что последний раз вижу его так "близко", что больше мы никогда не сядем и не поговорим вот так, как старые друзья. И всё это время слёзы сами по себе стекали по моим щекам...
Оставаться на ночь я не стал. Это было для меня невыносимой пыткой. Ещё до того, как пришёл Иван, я ушёл. Постирал бельё, отжал, как смог, надел мокрое и ушёл...