Да, теперь я уже гей со стажем. Чем дольше я живу, тем всё больше и больше влюбляюсь в людей, хотя столько раз уже был ими бит и обманут, предан и растоптан. Но как-то так получилось, что в период ненависти ко всем я понял, что сжигаю самого себя в своём же огне. Нет, я не лох и стараюсь быть достаточно осторожным в общении, просто я никогда не скатываюсь в огненный смерч ненависти к тем, кто этого заслуживает.
Я просто научился забывать, отсекать от себя таких людей, считать, что "данная особь" для меня теперь не существует. Поверьте, это помогает. Но никогда не жалел, что я гей. Принимал это как подарок небес, и судьба награждала меня яркими встречами, которые поднимали меня в облака той силой, которая называется любовью!
Да, я люблю мужчин больше, чем женщин. Мне нравятся в них всё, но главная моя страсть - это великое чудо природы - хуи! Нет, не члены, не письки, а именно хуи. Я люблю ими играть в любом их состоянии, и когда я это делаю, то являюсь самым счастливым человеком на земле. Просто, как сказал один мой любимый человек, я фанат хуя!
Почему? Объясню, чтобы не казаться шалавой или больным ублюдком. Я из семьи военных. Сколько помню себя, мы колесили по воле министерства вооружённых сил по всем медвежьим углам нашей необъятной России. Не знаю, как родителям, а мне от этого было хорошо. Я родился на Урале, начал учёбу в Сибири. Мне нравились эти медвежьи углы.
Я до сих пор люблю запах сапог, казармы, меня радует военная форма, хотя военным я не стал и никогда не хотел им быть. Тем не менее, первый сексуальный контакт у меня случился именно в армии, куда я попал после первого курса института, поскольку в нём не было военной кафедры. Самые лучшие мои любовники были военные, с одним из них я даже прожил семьёй целых шесть лет. Да, я, как в песне, "люблю военных: хуястых, здоровенных"...
Откуда это? Все мы родом из отрочества. Моё прошло в дальних военных гарнизонах, которые располагались далеко от жилья, и меня окружали только люди в форме. Рядом, за окном нашей временной квартиры, я видел именно их - молодых, статных, красивых, у которых сперма от отсутствия женщин чуть не из ушей лилась. Секс для них, наверное, был главным делом в жизни после еды, но это я понял только тогда, когда повзрослел.
А началось всё обыденно просто. Моими персональными няньками были молодые солдаты из части, в которой служил отец, поскольку родители мои работали большую часть суток. И вот однажды (я это хорошо помню) у своего "няня" - а это было летом во время дневного сна, я просто не мог уснуть, если он не ложился рядом со мной, - я обнаружил нечто там, где, когда я засыпал, ничего не было. Поскольку я всегда был любопытным и не отягощённым излишней стыдливостью пацаном, то тут же полез выяснять, что это. Сколько же у меня было удивления, когда, оттянув солдату трусы, я обнаружил там стоящее чудо, которое было тёплым и живым, твёрдым и мягким одновременно.
Я выбрался из-под простыни, сел поудобнее и начал трогать нежданно обнаруженную игрушку. Видимо, мой "нянь" крепко спал либо балдел от происходящего, но постепенно я открывал для себя всё новые удивительные возможности живой "игрушки". Продолжалось это долго, поскольку в своих экспериментах я не только гладил "предмет", но и наклонял, придавливал и скользил по нему рукой, оголяя "красный цветок".
Это мне так понравилось и настолько меня увлекло, что я разразился диким воем, когда эта красота задёргалась, что-то выплюнула прямо мне в лицо, а потом, как мне показалось, обидевшись, сдулась и спряталась в волосах. Проснувшийся "нянь", обалдевший от случившегося, стал успокаивать меня, а я, слизывая с губ свои слёзы и его сперму, утих только тогда, когда он пообещал мне, что, если я буду хорошо себя вести и ничего не расскажу родителям, он даст мне эту "игрушку" ещё раз.
Поскольку я был подвижным и шкодливым живчиком, который умудрялся вытворять чёрте что, единственным способом у "няня" усадить и успокоить меня было дать мне возможность поиграть этой обалденной "игрушкой". Так продолжалось всё время его службы. Меня аж трясло, когда я игрался его хуем, тем более что, как я понимаю это теперь, он у него был длинным и достаточно толстым. Наверное, это нравилось и ему, поскольку я доставлял ему удовольствие и всегда слизывал его сперму со своего тела или лица, совершенно не понимая, что это такое. Никогда не было с его стороны попытки попросить меня взять его орудие в рот, инициатива всегда исходила от меня, это была такая игра, которая принимала форму изощрённой дрочки. Обычно это происходило днём во время подготовки меня к дневному сну.
Я уже говорил о том, что спать днём мне, прирождённому живчику, никогда не хотелось, и я оттягивал это смиренное лежание, как мог, до тех пор, пока не открыл для себя самую лучшую из моих пацанских игрушек - красивый и вздыбленный хуй моего "няня". После этого я не только со смирением, но и с великим желанием ждал того момента, когда же мне, наконец, скажут, что пора ложиться отдыхать. Моего первого "няня" звали Иваном. После его слов я моментально нёсся в ванную и, пока он набирал воду, быстро скидывал с себя всю мою "амуницию". Он брал меня на руки и укладывал в ванную, затем, чтобы не намочить, снимал с себя гимнастёрку и майку.
Помню волосатую грудь парня, огромные пятна его сосков, сильные руки, которые не столько мыли меня, сколько ласкали везде и всюду. Он нежными пальцами перебирал мои волосы, обмывал мне грудь, руки, ножки, попку, мой небольшой отросток вместе с яичками. Мне было это так приятно, что с каждым днём наши "водные процедуры" становились всё более продолжительными по времени. После этого Иван насухо вытирал меня полотенцем и нёс в постель, я всегда спал голым и никогда не стеснялся своего тела. Затем он закрывал дверь в ванную и мылся сам, а я лежал и ждал, когда он выйдет из ванной с мокрыми волосами и слегка приподнятыми трусами. Нет, они не стояли торчком, они только выдавали или подчеркивали некоторую красоту и выпуклость в них. Иван ложился рядом со мной и нежно гладил меня по волосам.
Насладившись лаской, я выбирался из-под простыни и садился ему на грудь. Теперь я начинал гладить его, пока, спускаясь всё ниже, не обнаруживал "домик" ниже пупка. Это трусы натягивались от вздыбленной плоти. Я осторожно оттягивал их резинку, и на свет вылетал "красный цветок", который подёргивался в такт моим усилиям снять трусы с ног солдата. С этого момента для меня переставало существовать всё на свете. Передо мной было чудо, которое под моими руками изгибалось и прижималось к животу. Но больше всего мне нравилось раскрывать его полностью. На "красном цветке", как утренняя роса, появлялась капелька, которую я своими маленькими пальчиками размазывал и ждал, когда появится следующая. Я двигал обеими ладонями по стволу вниз и слышал вздохи обладателя такой прелести.
мои движения были ласковыми и медленными, я никуда не спешил, потому что знал, что если быстро играть, то "цветок" плюнет и спрячется. Я растягивал своё удовольствие и, как я понимаю это сейчас, дарил своему "няню" Ивану обалденный кайф. Не знаю, сколько это продолжалось по времени, но всему есть предел. "Цветок" с каждым моим поглаживанием становился всё толще и "каменнее", цвет его из красного переходил в лиловый, роса лилась потоком, а потом он неистово начинал дёргаться у меня в руках, и из него одна за другой вылетали струйки белёсой жидкости. От любопытства я наклонялся, и они все попадали мне на лицо.
Я продолжал ласкать "цветок" до тех пор, пока он не становился вялым и маленьким, а потом просто падал, зарываясь в густых зарослях волос. После этого я слизывал с себя, помогая в этом деле рукой, "нектар цветка", и его вкус мне казался слаще мёда. "Няня" обтирал моё лицо влажным полотенцем, поворачивал меня на бочок, и я мирно засыпал. Но иногда, проснувшись через некоторое время, я вновь обнаруживал "домик" в трусах Ивана, и тогда наша игра повторялась.
Я так привык к своему "няню" - доброму и заботливому человеку, что моим первым и настоящим горем стал его отъезд. Папа объяснил мне, что у него "дембель". Я так горько рыдал, что Иван сжалился надо мной и сказал, что уедет только тогда, когда найдёт мне другого "няня", ещё лучше, чем он, и если тот мне понравится, то тогда он отправится домой.
Эти последние наши с Иваном дни были самыми сладкими для меня, потому что мы играли в полюбившуюся мне игру всё время вместо прогулок, и тогда я узнал, что если не давать прятаться "цветку" в зарослях волос, а продолжать дарить ему ласку, то он вновь оживёт и распустится во всей своей красе. Только теперь я понимаю, как же Ивану нужно было любить меня - маленького человека, что он столько раз подвергал себя сладостной пытке рук пацана последние три дня нашего общения в течение всего длинного и такого короткого дня.
Вторым моим "нянем" был Гриша, который, в отличие от Вани - черноволосого и высокого, был светлым и приземистым. У него не было волос на груди, зато были огромные мускулы, и он умел крутить "солнышко" на турнике. А ещё он улыбался так, что самый пасмурный день становился ярким от его настроения. Какой же он был выдумщик в играх, насколько многому он меня научил, а главное, он приучил меня к спорту, начиная с зарядки, бега и силовых упражнений на турнике. Он был со мной целых два года.
Итак, смена "нянь" произошла. Я несколько дней приглядывался к новому человеку, но изменить себя не мог, мне уже до коликов в животе хотелось того, что было у меня с Иваном. Не знаю, либо он рассказал своему преемнику, чем можно успокоить меня и удержать на месте, либо я, в своей святой наглости и непосредственности забравшись Грише в трусы, полностью обезоружил этим своего второго "няня".
"Цветок" Гриши разительно отличался от Ваниного. Если у первого "няня" он был смуглым и длинным с большой головкой, слегка загнутым кверху, то у второго он был белоснежным и толстым. Ровный по всей длине, он заканчивался красной головкой с большой щелью посередине. Грише доставляло огромное удовольствие то, что я своим пальчиком почти влезал в неё, а ещё ему нравилось до урчания, когда я перебирал, гладил и мял его огромные шары, которые не умещались в моей небольшой ладони и были увесисто-огромными. Стрелял его "цветок" так, что мой раскрытый рот заполнялся густым киселём до предела, а моё лицо было покрыто толстым слоем этого вещества, которое на вкус напоминало мне сметану с терпким запахом миндаля.
А ещё Грише нравились те моменты, когда я ложился на него и тёрся об его тело своей грудью так, что головка "цветка" выскакивала из-под меня и упиралась мне в губы. При этом он урчал, как трактор, и называл меня самыми ласковыми словами. В отличие от Ивана, "цветок" у него никогда не падал после первого выброса сладкого киселя из сметаны и миндаля, и я продолжал играть им до тех пор, пока он трижды не орошал моё лицо жидкостью и не наполнял ею мой рот. А потом он помогал мне собрать с лица всю сметану, и я обсасывал его толстые пальцы. Иногда после такой процедуры он просил меня поиграть ещё раз с его "цветком", и хотя из него выступала только маленькая толика напитка, он при этом урчал, ухал и нежно целовал моё лицо, крепко прижимая меня к себе.
Я настолько скучал по Грише, что, не дожидаясь подъёма, сам с утра вставал и без завтрака бежал к нему в казарму. Вместе с ротой я ходил на зарядку и на завтрак в солдатскую столовую. Мы с Гришей много гуляли, но ни разу наша игра не проходила на природе, только дома в постели, но как же это было сладко и желанно для меня! Сейчас я понимаю, что для Гриши это было тоже сладко, к тому же я не давал ему времени даже посмотреть на кого-то ещё или сдрочиться. Я полностью разгружал его яйца, и ночь ему нужна была только для того, чтобы пополнить свои огромные недра новым соком, так необходимым для наших игр. Однако, в отличие от меня, Гриня понимал, что в маленькой части очень легко "запалиться", и никогда не пренебрегал правилами безопасности, потому все наши сексуальные игры и проходили только дома за плотно закрытыми дверями и шторами.
Он отвозил меня каждый день в школу на мотоцикле, потому что я был единственным учеником, который жил в части. Те, кто постарше, жили у родственников, бабушек и дедушек. Но даже во время учёбы наши игры продолжались. Они закончились в ноябре, когда Гриня ушёл "в запас". На память о себе он оставил мне вырезанного из дерева солдатика, который и сегодня стоит на моём столе, напоминая мне о двух удивительных людях, благодаря которым я стал таким, какой я есть. Игры с "красным цветком" не прошли для меня бесследно.
Позже у бабушки мой двоюродный брат объяснил мне, что это не "красный цветок", а хуй, и что его нельзя трогать у больших дядь, потому что за это накажут, и так делают только очень плохие глупыши. Видимо, судьба была добра ко мне и к двум моим "няням", что никто нас не застукал, а я в порыве откровенности ничего не рассказал родителям в ответ на их невинный вопрос о том, во что мы сегодня играли. Просвещённый братом, я очень долго думал о том, почему это может быть плохо, если мне было очень хорошо, но больше так не делал. И только потом, когда я начал сам себя ублажать, когда уже знал о том, кто такие пидарасы, я понял, какой кайф испытывали мои "няни" в невинной моей игре с ними.
Вот такое было моё вхождение в секс и вот почему я фанат хуя.