Подкатегория: без секса
Посвящается всем тем пацанам, которые уже открыли и которым ещё только предстоит открыть для себя стреляющие миры Томаса Алана Вэйтса
Полгода тому назад один пацан - если вы, господа, читали что-то из моих вещей, то заочно вы с этим пацаном знакомы, я целиком посвятил ему рассказ "Чёртик из коробочки", но и вообще, он, этот редких качеств пацан, так или иначе, присутствует и в других моих рассказах, - так вот, полгода назад этот пацан, прочитав посвящённого ему "Чёртика", попросил меня, чтобы я дал ему прочесть и другие мои рассказы. Что ж, я был не против. Более того, я даже был обязан дать ему прочесть эти самые другие мои рассказы, ведь я начал их писать, когда узнал этого пацана, с нашего знакомства это всё у меня и началось. И вот, предположив, что именно из всего на тот момент мною написанного может больше всего понравиться пареньку его возраста, я в первую очередь подсунул ему рассказ "Ладонь, протянутая от сердца".
Сказать, что я угадал, - это значит не сказать почти ничего. Даже "Чёртик", посвящённый этому пацану и, в значительной степени, с самого этого пацана списанный, был... нет, не забыт, а отложен. В некоем, созданном этим пацаном "хит-параде" моих рассказов - а ведь этот пацан прочёл и всё остальное, - "Чёртик" был отодвинут примерно на... где-то на место так... Да это и не важно, а важно то, что первое место было отдано "Ладони...", хотя я сам с таким, с позволения сказать, "рейтингом", категорически не согласен! Того же "Чёртика" вот взять, к примеру. Ну, да ладно.
Так вот, этот пацан - и сам редких качеств! - стал, если называть вещи своими именами, попросту бредить героем "Ладони...", и даже в своих делах, поступках и словах стал ему, герою этого рассказа, подражать по мере возможностей. Я имею в виду мои возможности, ограниченные рамками той вещи, ведь это был всего лишь небольшой рассказ, и характер Ложки, Ильи Логинова, возможно, в чём-то был дан мною несколько схематично - не мне судить. Да я и не сужу, а вот пацан, с которого всё началось и который сам обладает редкими качествами (извините, господа, но я, как об этом несложно догадаться, очень люблю этого пацана, поэтому так часто и повторяю некоторые словосочетания), он рассудил, что Ложка очень даже подходит ему в качестве примера. Ну, я в этом ничего удивительного и уж тем более предосудительного не вижу. Я даже рад этому, мне и самому Ложка очень нравится, хотя герой "Чёртика" всё-таки чуть больше, пусть он и попроще Ложки.
Так вот, этим пацаном, который, кстати, меня тоже очень любит, по прочтении им рассказа "Ладонь, протянутая от сердца", было затребовано продолжение. "Затребовано" - я сказал? Хм, знали бы Вы, господа мои, чего я натерпелся! А я был занят, представьте себе - семья, работа, то-сё. К тому же я тогда был захвачен своей повестью, над которой почти всё это время работал и которую назвал "Два вечера на троих", а она шла у меня ох как непросто!
Но вот, наконец, у меня появилось свободное время, "Два вечера" я окончил, от вечных запаров на своей фирме решил отдохнуть, а мой любимый пацан вместе с моим сыном умотал на эти выходные в Абзаково кататься на сноубордах. Блин, ну вот какие могут быть, ко всем бесам, сноуборды, если под конец зима преподнесла всем вполне прогнозируемую подлянку: холодина, ветрище, метель! Да ещё и в горах, пусть даже и благоустроенных на вполне европейский лад. Но и этим пацаном, и моим сыном, которого, кстати, вы, господа, тоже знаете по моим рассказам, в их возрасте такое малосущественное обстоятельство, как погода, редко принимается во внимание - если ты реально нормальный пацан без башки! - а эти двое у меня именно таковы.
Так что сегодня вечером я решил навестить своего - нашего! - Ложку, не без душевного трепета, признаюсь, но решил. Впрочем, виноват. Я это решил не сегодня, не вчера и даже не позавчера... Кстати, позавчера было 14 февраля, день св. Валентина, праздник всех влюблённых, и именно позавчера, в сей малопонятный для меня праздник, я пообещал этому редких качеств пацану, с которого всё и началось, и моему сыну, который в этом с моим любимым пацаном, как это часто бывает, проявил солидарность... В общем, они из меня в буквальном почти смысле выбили обещание, что я снова напишу о Ложке, - как там у него дела, интересно?
Но на самом деле решил я снова написать про Ложку ещё полгода назад, когда увидел, как этот любимый мною пацан влюбляется в Ложку, и что эта его влюблённость в героя моего рассказа светится ровным изумрудным светом, и что этот свет, это чистое изумрудное сияние вызвано на самом деле мною, и оно уже вполне осознанно перенаправляется любимым мною пацаном с Ложки на меня. Здорово, да? Это-то здорово, но говорю же: всё как-то мне было недосуг. Но вот позавчера, 14-го февраля, в день св. Валентина, в праздник всех влюблённых, я окончил очень непростую для меня повесть "Два вечера на троих", поставил в ней последний восклицательный знак, и точку, и многоточие, и много вопросительных знаков, и решил, наконец, навестить своего - нашего - Ложку, Илью Логинова, Логина, Рогинов-сана.
Что ж, решения ведь необходимо исполнять, не так ли? И обещания необходимо выполнять, а потому... А потому, поставив пластинку бесконечно уважаемого мною Тома Вэйтса и задав проигрывателю режим воспроизведения треков в случайном порядке, я начинаю этот рассказ, начинаю его в ритме и тональности альбома "Mule Variations" Пусть это и не самый "хитовый" из альбомов Мастера, но зато один из моих любимых.
***
"Big In Japan"- И всё, что ли?! Ну, ты, и пидор! - на меня обрушивается очередной удар, я уж и со счёту сбился, который, да и не до счёту мне, больно мне, больно и обидно, и страшно, и я плачу. - Бля, полпачки "Балканки" и червонец токо! В натуре, чуваки, я же точно у этого петуха мобильник видел. Пиздец, он зажигалку в пачке с сигаретами ныкает!
- Ща, Геныч, погодь. Копа, ты чо, сука, подержать его нормально не можешь?! Дёргается, блядь. Та-ак, ща-ас. А это что?
Всё. Нашли. Э-эх-х, и надо же мне было за этот угол зайти. Приспичило! Потерпеть не мог.
- Говорю же, видел я, как он по мобиле базарил!
- Комар, дай-ка глянуть, - этот, третий, который меня держит, выпускает мои локти, заведённые назад, и берёт мой мобильник у старшего из этих троих гадов. - Блядь! Дешёвка какая-то хуинная. "Siemens A70" - старьё, сука, ни фотокамеры, ни Интернета. Во, сука, экран даже не цветной, блядь! Наверное, и полифонии тоже нету нихуя. Ну, ты, лошара, чо у тебя мобильник такой левый? Чо, блядь, у родаков сыну на приличную мобилу бабок нету? Олень, сука, лохастый!
- Ну, пожалуйста-а, ну, не на-адо-о, - бессильно плачу я. - Пожалуйста, па-ца-ны-ы, отдайте. Мне... мне мама его н-н... на Новый Год ку-купила. Пожалуйста-а! Он ста-ары-ый, у нас-с... у нас с мамой только на такой денег...
Старший из этих гопников - Комар, что ли, - презрительно хмыкает, а двое других, так и вообще - ржут, гады. И тут же, снова - резкий удар! На этот раз что-то уж совсем круто, так что я даже на секунду отключаюсь, и хоть тут же прихожу в себя, но обнаруживаю, что у меня из носа течёт - ручьём бежит! - кровь. Бежит. Прямо на грудь, на куртку. Чёрная она у меня спереди, на груди, незаметно будет, наверное, но ведь кровь! Сроду у меня такое - по жизни нос слабый.
- Хорош, валим. Генка, я сказал, хорош, в натуре! - и этот Генка, послушав Комара - видать, тот у них старший вообще по теме, а не только по возрасту, - отпускает капюшон моей зимней куртки, убирает занесённый для ещё одного удара кулак, а Комар сквозь зубы мне говорит:
- Ты, лошара, ты же понял? Всё понял? Кому вякнешь чего, сука, родакам, или там ментам стуканёшь, и мы тебя из-под земли... Понял, сука? За меня, сука, вся братва...
Та-ак!
Это "та-ак" раздаётся справа от меня, это кто-то новый. Я поворачиваюсь, и эти трое поворачиваются тоже. Я, чуть не подпрыгнув от неожиданности, а эти трое хоть и не подпрыгивают, но тоже - резко. Ведь это самое "так", оно произносится таким голосом... резким, сухим, ломким, в этом голосе лёд, и стальная стружка, и битое стекло, и ещё что-то такое, острое и опасное.
Пацан... Ну, старше меня, конечно, и примерно ровесник двоим этим уродам, но всё-таки пацан, Комар-то этот ещё старше, по ходу. Сдвинув на затылок тёплую зимнюю бейсболку с какой-то нашивкой - золотая звезда с земным шаром и буквы ещё какие-то, - этот новый пацан смотрит на нас. Ещё светло, и я отлично вижу, что и взгляд у него такой же, как и голос: острый, холодный и опасный. Ну, и что дальше? Что сейчас будет? Что, неужто этот пацан решил за меня встрять?! А с виду, вроде, не дурак - чего бы ему тогда впрягаться?! Этих же трое, да и Комар этот ещё ведь...
А пауза затягивается. И вдруг этот, новый пацан, смеётся! Да так... от души - во как! И совсем другим голосом, не острым и ломким, а мелодичным, нараспев как-то и очень весело говорит:
- Тэкс-тэкс, и что это мы тут наблюдаем? Ну-у, мне и Ламброзо не надо быть, я отлично и без этого понимаю, что мы наблюдаем тут трёх дебилов с отчётливыми родовыми дегенеративными признаками, - странный пацан, и говорит он как-то странно, но я чувствую, что ему ни хрена не страшно, и ещё я чувствую, что хоть тон у этого пацана и поменялся, но опасность у него из голоса не ушла, очень отчётливая у него в голосе есть опасность.
А ведь и эти трое уродов это тоже распрекрасно чувствуют! Двое, Геныч этот и второй, как там его, явно трусят, переглядываются, оглядываются (блин, неужто удрать собрались?! втроем же они!), а третий, Комар, старший из них, он-то, по ходу, очканул ещё больше, чем его шестёрки, это я тоже отлично понимаю, тут и мне тоже не надо быть никаким... Ламброзо, что ли (знакомое что-то, художник, что ли), чтобы прочитать это на роже у Комара. А пацан выдёргивает из ушей маленькие наушники от MP3-плеера, по ходу, а может, и от телефона, делает неуловимое движение плечом, и с плеча ему в руку соскальзывает спортивная сумка с такой же эмблемой, как и на зимней бейсболке пацана, и при этом он продолжает говорить, и снова у него меняется тон. Сейчас он говорит очень ласково, и в этой ласке опять полно опасности:
- Комаров, Витенька, а мне казалось, мила-ай, что ты более умный юноша. Сам вот теперь не пойму, отчего это мне так казалось.
Бли-ин, да они знакомы! Вот же... А пацан снова делает что-то незаметное, и его сумка оказывается на сугробе чуть в сторонке, и говорит:
- Какое разочарование для всей нашей образовательной системы, неслабой, в общем-то, при всех её недостатках! А уж какое, милай, это для тебя разочарование и для этих вот твоих подпёрдышей, об этом я могу только догадываться.
И этот странный и, по-видимому, в натуре опасный пацан всё так же неуловимо занимает положение, при котором Комар обнаруживается мною уже между этим, явно опасным пацаном и своими "подпёрдышами", и я вижу, что Комару совсем нехорошо, но он всё же отвечает этому новому пацану, и даже с вызовом пытается он ответить.
- Логин, ты чо?! Шёл мимо, вот и иди, это наша разборка, сука, нехуй тут... У тебя свои понятия, у меня свои, сука.
- Сука, - легко соглашается пацан. - У тебя понятия сучьи, но я сейчас не буду об этом. А вот вообще про "понятия"... Комар, ты бы поосторожней с этим, однажды ведь могут и спросить тебя за "понятия" - как с "понимающего".
- Ты, что ли, спр... спросишь? - голос у Комара неожиданно "даёт петуха", и уже всем, не только мне, понятно, что он отчаянно трусит, но, по ходу, для нового пацана это как раз неудивительно.
- Могу спросить и я, - а сейчас этот пацан говорит уже не легко, а с напором, я прямо чувствую давление, и не только слухом я это чувствую, и не объяснишь, как, но чувствую. - И прямо сейчас. Я, видишь ли, имею право на этот спрос, я даже имею право предъявить... Ты знаешь, что это такое - "предъявить"? Знаешь. Так вот - могу. За беспредел хотя бы. А могу и не спрашивать и, соответственно, нихуя не предъявлять, да, мне так будет даже по приколу. Я ведь могу и так приколоться. Солью тебя, например, на Олега Артуровича Шанько. Ну, ты о нём слышал, главным образом, в связи с его погонялом "Шаньга", а вот я знаком с ним несколько ближе. Вот, доложу тебе, милай, у кого "понятия"! И именно, кстати, о "беспределе". Потому, кстати же, и "авторитет". Вот пусть он (но, что вероятнее всего, не сам он, а его "гасконцы") с тобой и... Да, в понедельник у нас тренировка вместе, "перестрелка" у нас в понедельник, он как раз просил меня, чтобы я ему кое-какие штучки по "интуитивной стрельбе"... Что такое, Витюша?
А что тут такого? Витюше уже всё ясно, мне всё ясно, всем всё ясно. Всё.
- Мобильник, - пацан произносит это слово снова очень сухо и холодно, даже у меня мурашки побежали, блин!
И хотя он говорит это, кажется, в пространство, но один из "подпёрдышей" (не Генка, другой, как его там) торопливо протягивает из-за спины Комара этому пацану - блин, моему спасителю! - мой несчастный "Сименс".
- Хозяину отдай, - всё так же сухо и холодно говорит этот пацан.
Как его этот Комар назвал? Логин, что ли? Говорит он, не глядя на этих троих. И тут ведь он впервые смотрит на меня, ну, в смысле, я впервые ловлю его взгляд, глаза в глаза, и я... я поражаюсь: уж очень взгляд у него... настоящий какой-то! Хотя тяжеловат этот взгляд, но я почему-то понимаю, что эта тяжесть его взгляда ко мне не относится. А кровь у меня перестала идти, кажись.
Меня молча тычут в плечо, молча суют мне "Сименс", я молча его беру, опускаю глаза, смотрю на свой проклятый мобильник (как я радовался, когда мама мне его купила, ещё ведь и на Новый Год) и снова, не удержавшись, начинаю плакать. Вот же! Опять пауза.
- Всё, раклы, сайонара! Испарились щас же! - совсем уж какой-то коброй присвистывает этот пацан... ну, Логин.
Я боковым зрением, сквозь пелену слёз, замечаю, как трое этих гадов по одному проскальзывают мимо меня. Второй гад задевает меня плечом (да и хрен с тобой!), а вот Комар, он проходит последним, вот он. Я не знаю, почему он это делает, не знаю и не понимаю, наверное, именно от своей трусости и из-за отчаяния ещё, наверное. Он бьёт меня снизу по руке, в которой я держу свой мобильник, о котором я столько мечтал. "Сименс" вылетает у меня из ладони, описывает в воздухе короткую дугу и с треском оканчивает свой полёт, врезавшись в глухую бетонную стену, огораживающую гаражи, за угол которых я и забежал, чтобы отлить по-быстрому.
Вдребезги! Задняя крышка в одну сторону, аккумулятор в другую, расколовшийся телефон - в третью. А Комар этот сучий не оглядывается даже, шаг только ускоряет. Я и плакать перестал! Стою, рот раззявил, смотрю ему в спину, мол, как же это?! Ведь вроде всё уже кончилось, и подарок мамы уже был у меня в руке - как же тогда? Почему?
- С-с-с... - тихо слышится у меня из-за спины.
Это Логин, кто ж ещё, но я не оглядываюсь, я смотрю в сутулую спину моего самого Главного Врага, самого ненавидимого мною Врага в моей жизни.
И тут я каким-то шестым чувством ощущаю, что это вовсе ещё не всё, это не кончилось ни хрена, во всяком случае, для этих троих гопников, что сейчас что-то будет! Я так же, каким-то непонятным для меня самого чувством, улавливаю у себя за спиной быстрое, очень резкое движение, такое вот только так и уловишь - шестым чувством! Оглянуться я не успеваю, о моё левое плечо опирается... да, это опирается Логин. Он не отстраняет меня, он очень быстро двигается, ему вовсе незачем меня отстранять, и он просто опирается в прыжке о моё левое плечо - легко, меня даже не пригибает, - и он приземляется впереди меня, приседает на подогнутой правой ноге, волчком на ней проворачивается, а вытянутой левой бьёт - подсекает, - со спины Комара под коленки! И быстро как! Комар, взвизгнув, нелепо взмахнув руками, валится на бок, а там, куда он валится, снега и нету совсем, как назло - ветром выдуло! Прямо на кирпичи он валится на какие-то битые. А Логин уже на ногах, принял стойку.
- Короче так, бакланы! - говорит он своим ледяным звенящим голосом двум "подпёрдышам". - Съебётесь щас - отловлю и покалечу. На месте стоять! А ты, блядина, поднимайся, хорош скулить, рано ещё тебе скулить. Встал, сучара!
Комар потрясённо смотрит на Логина снизу вверх, опирается было на руку... Ясно, что он сейчас ни хрена не соображает, ему бы лежать по-тихому да не рыпаться, а он в непонятке и ещё, по ходу, из-за своей гоповской трусости, хочет выполнить... да, приказ Логина. Не успевает. Логин легко, без напряга, даже без толчка, пружинно вдруг подпрыгивает на одной ноге и с резким выдохом, а скорее, со свистом бьёт левой тяжёлой своей зимней кроссовкой Комару прямо по башке! Тот снова на кирпичи. А вот теперь он действительно лежит и не рыпается. Да-а.
Логин снова в стойке, он смотрит на "подпёрдышей". Он же сейчас их... Да и с Комаром этим неизвестно что. Нет, хватит, не надо!
- Пожалуйста, хватит, - прошу я Логина в спину. - Брось их, не надо, пожалуйста.
Этот пацан, и в самом деле оказавшийся очень опасным, совершенно спокойно поворачивается к двоим гопникам спиной, склоняет голову чуть набок, к левому плечу, задумчиво смотрит на меня, потом склоняет голову к правому плечу, улыбается мне. И мне вдруг тоже делается весело, и ещё прикольно, да, прикольно - так он голову наклоняет, как сильный, уверенный в себе пёс, или даже, скорее, волкодав.
- Хм, "пожалуйста"! Что ж, слово волшебное. Но мобильнику-то твоему хана? Хана. Такой вот есть вариант: сейчас я приведу эту блядину... - Логин сильно пинает Комара под рёбра, тот дёргается, из этого я заключаю, что "блядина" живой, и Логин тоже, по-видимому, так же понимает его дёрганье. - Ага. Так вот, я приведу его в чувство, а потом постараюсь убедить и его, и этих двоих чадосов, - этот потрясающий пацан небрежно кивает на "подпёрдышей", а те ни живы, ни мертвы, - компенсировать тебе потерю. Уверен, я смогу найти очень убедительные доводы, ну, в соответствии с их ментальностью и умственным уровнем. Да?! - это он "подпёрдышам".
Они трусливо жмутся друг к дружке, а мне, и впрямь, смешно: два крысёнка, старшую крысу вырубили, а эти боятся страшного опасного пса-волкодава, который очень не любит крыс.
- Да. Они согласны, и этот... - и снова страшный удар ногой достаётся Комару, на этот раз куда-то в низ живота, от которого тот снова дёргается. - Видишь? И этот согласен. Ещё бы, это же я сейчас с ним очень убедительно говорю, вот он и согласен. Только вот есть одно обстоятельство. Загружу я их на бабки или на мобильник, чтобы тебе вернули, они завтра же и вернут, они же при "понятиях", они же знают, что такое "счётчик", всё сделают. Но где они достанут бабки или мобильник? Ясно где. Отработают кого-нибудь, так же, например, как вот только что тебя.
Логин замолкает, внимательно смотрит на меня, бровь поднял, и я вдруг вижу, что он очень симпатичный, да что там, он очень красивый парень. Только зачем он мне всё это сейчас говорит? Он что, думает... Или что, проверяет он меня, что ли? Ну да, откуда же ему знать, что я не крыса? А я не крыса! И нечего тут меня проверять. Хотя, конечно, я за всё ему благодарен - а за что? - я своё тоже получил, хотя и не как Комару, но мне всё же досталось, а мобильник, подарок мамы мне на Новый Год, разбитый валяется.
- Не надо их грузить, - говорю я, сдерживая слёзы, и эти слёзы непонятным для меня самого образом просятся наружу от обиды на этого Логина. - Не надо. Это... Я пошёл, пусть и они тоже... в другую только сторону пусть.
Он ещё некоторое время продолжает смотреть на меня - я под его взглядом стою, не двигаюсь, хотя вроде и собирался уже уходить, а потом поворачивается к "подпёрдышам":
- Всё. Теперь у меня к вам всё. Подобрали эту падаль, - и опять он ногой по Комару, но уже легонько, - и сквызанули отсюда. Когда он очухается (если он очухается), скажете ему, что я не считаю его моим личным делом. Пока не считаю. Но если ещё хоть раз... К вам двоим, сучата, это тоже относится. Всё, пошли на хуй!
Мы с Логином смотрим, как "подпёрдыши" помогают подняться Комару. Он, по ходу, начинает приходить в себя, хотя... да, окончательно в себя он придёт ещё нескоро. Потом они чуть ли не волоком тащат его за собой, у того ноги плохо слушаются, но всё же в очень быстром темпе они исчезают за углом. Ладно, а я-то чего жду? Мне в другую сторону. Куда же я папку-то свою бросил?
On Up To The House"
- Тебе куда? - спрашивает Логин, поднимая свою спортивную сумку.
- А? - я не сразу понимаю смысл вопроса, собирая части разбитого "Сименса". - Мне? Домой.
- Да это ясно. Я спрашиваю, где ты живёшь?
- На Московской.
- Ого! Это же где-то у вокзала, так? Далековато. А чего ты у нас делаешь? Приключений искал?
Я вскидываюсь, сердито смотрю на него и... тут же остываю: Логин стоит передо мной, изящно опёршись чуть согнутой ногой о какой-то камень, торчащий из-под снега, и смотрит на меня, снова склонив голову к плечу, и снова он поднял левую бровь, а смотрит без насмешки, а так, с любопытством, по-доброму, вот я и остываю. Классный же парень, сам же я виноват, сам на этих гопников нарвался, сам сюда зашёл, за эти гаражи - потерпеть не мог, приспичило мне, понимаешь.
- Ага. Искал, получается, - соглашаюсь я и пытаюсь улыбнуться, но не очень-то это у меня получается. - Ну, искал или не искал, а нашёл. На свою, блин, задницу. Это... спасибо тебе, большое.
Он просто пожимает плечами. Ну да, для него-то это ничего особенного, крутой пацан, это я уже понял. Он переспрашивает:
- А всё-таки? Каким зимним ветерком тебя сюда занесло? Одинокий раненый самурай на заснеженном поле.
Я хмыкаю, не удержавшись: интересный какой пацан! Ветерком...
- Да ну. Я у вас тут в художественной школе занимаюсь, возле телефонной станции, знаешь?
- Да. Ясно. А это у тебя в папке рисунки? Ах, наброски! Странно. То странно, что эти выблядки твои рисунки не порвали - как я думаю, именно в этом выразилось бы их отношение к искусству карандашного наброска.
Печальная улыбка кривит мои чётко очерченные губы.
- Рот закрой! Хм, ещё один. Кто, кто... ты, кто ж ещё. Слышь, пацан, я в восхищении! Да нет, серьёзно. Папку с рисунками скинул, а мобильник проебал! Всё правильно: искусство лишь вечно, другое всё преходяще. Слышь, самурай, а ты, часом, в затылке не чешешь иногда? Ладно, пошли. На остановку тебя провожу, куда ж ещё? Если у тебя планы не поменялись. Хорошо. Это хорошо, если ты планы не меняешь, так и надо, - Логин болтает со мной, а мне болтать особо неохота, тоскливо мне, и нос болит, но я понимаю, что так лучше, когда болтаешь о пустяках. - Погоди, у тебя платок есть? Держи-ка. Чистый он, чего ты? Ага, ты ещё скажи мне, что постираешь его потом. Any time. Пожалуйста большое, говорю. Ты какой язык учишь? Ну, а чо тогда... Ну, и куда ты попёр? Вон там у нас маршрутки останавливаются, там у трёх маршрутов конечная. В натуре? Хм, с июня тут живу, а что так ближе, не знал... Чтоб тебя! - Логин налетает мне на спину.
Мы идём по узкой тропинке между сугробами, след в след, я впереди, он позади, и ему некуда деваться, когда я резко останавливаюсь, вот он и налетает с ходу на меня, стукнувшись при этом коленкой об мою папку с металлическими уголками. Ах, ты ж! Какой же я идиот! Какие теперь, на хрен, маршрутки!
- Это... Извини, пожалуйста, я задумался.
- Мыслитель, Б! Вежливый мыслитель. Извиняю, пожалуйста. О чём задумался-то?
- Да так. Мне, наверное, на трамвай надо. Деньги-то эти гады у меня того.
- Ё! Ё. и Б! Что ж ты молчал-то?! Ну, Комар, ну, блядина! А этот тоже хорош - молчит, Ё! Собственно, а чего я ору? Блядь, тебе ж не до того было, растерялся же ты, наверное. Много забрали?
- Да ну, десятку, - про сигареты я, конечно же, Логину не говорю, да ну. - Но это у меня на маршрутку десятка была. Теперь на трамвае придётся.
- Не смертельно. Хотя и не так быстро и комфортно, как на маршрутке. Ты носом не шмыгай, снова может кровь пойти. Смотри, я в этой девятиэтажке живу.
"Ну, и хорошо тебе, - думаю я, - а мне вот теперь придётся через весь город на трамвае"... На трамваях, точнее, потому что проездного у меня нет, а значит, кондукторши будут выгонять, нужно будет ждать следующего трамвая, эх... Ладно, не впервой! Иногда везёт: или кондукторша не заметит, или даже просто разрешит, какая попадётся.
- Трамваи наши - это да. По тундре, по железной дороге... Ха! Веришь, мне как-то пришлось однажды в товарняке проехаться, тоже зимой дело было, прикинь. А вот в Японии такие поезда есть - "синконсен", ох и быстрые! Да, бывал. И на синконсене ездил. Так вот, представь себе - двести пятьдесят в час в среднем, а уж насчёт комфорта я помолчу, даже выход в Интернет есть с каждого кресла. Правда, билеты дороговатые, хотя, как известно, всё относительно. А в Токио на некоторых линиях метро автоматические поезда есть, без машинистов, и, что интересно, там людям это гораздо больше нравится, японцы считают, что так спокойней. И дешевле - не знаю уж почему... Стой! А скажи мне, раненый вежливый самурай, а проездной у тебя есть?
Я удивлённо смотрю на Логина. Ничего себе, как это он догадался? Да, Логин...
- Да ну. Я так.
- "Так" - как? По шпалам?
- Да ну.
- Да ну? Ну да, ну да. По шпалам, значит... Самурай! Достоинство не может быть неудобством - хвалю. Блядь. Б., то есть. И я, как назло, все бабки Юрке занял. Вечно он... Так, ну что, пошли ко мне, деньги у меня дома.
- Да ну. То есть спасибо, но не надо, я сам.
- Сам? Ну, и катись. Во-он остановка, трамваев, правда, не видать, но там рельсы, там шпалы... Дурак, я же от души! Когда к тебя от души, от сердца, ты тогда не отказывайся, самурай, не надо. Нельзя. Я вот дважды в жизни в таких случаях не отказался от помощи, и очень этому рад. Рот, блин, закрой, да?
И Логин просто разворачивает меня за рукав к своей девятиэтажке, и мы снова идём по тропинке - вот снегу навалило за вчера! - к нему домой, только теперь он впереди, а я позади. И он теперь не болтает со мной, он чего-то такое насвистывает, что-то со сложным ритмом, и мне почему-то понятно, что у него здоровское настроение. А я иду следом, и мне уже не тоскливо, хотя мобильник, конечно... Вот, иду я за ним, слушаю то, как он насвистывает. А ничо такой мотивчик, и у Логина здорово получается, хоть и на ходу, и вообще, он, сто пудов, классный парень! Кстати, это даже хорошо, что мы идём к нему. За деньгами, в смысле. А то на трамваях, с кондукторшами этими... А деньги я ему верну, обязательно верну. Это ещё и потому хорошо, что мы идём к нему, что я узнаю, куда привезти деньги. Ну, так уж скоро не получится, с деньгами у нас того, мама кредит выплачивает, да и у Егорки процедуры, но я ему объясню, что так уж быстро не смогу, наверное, он меня поймёт, классный же парень. А если у него сейчас дома никого, так, может, он мне даже разрешит умыться - это вообще бы тогда...
- А можно спросить?
- Фью, фью-фью. Рискни, самурай. Хм, да конечно можно, спрашивай.
- А кто у тебя дома? В смысле, тебя ругать не будут?
И тут я налетаю Логину на пятки и папкой своей проклятой, прямо металлическим уголком, ему по ноге сзади даю.
- Уй!
- Прости, пожалуйста.
- It’s just impossible, so politeness! On our fields of war. Ладно, это ж я сам встал на дороге... Дома, спрашиваешь? Хм, ругать. Ну, один персонаж у меня дома есть - это сто пудов! А вот второй, обормот, - и Логин лезет к себе во внутренний карман, сам стоит на одной ноге, свободной рукой почёсывает ушибленное мною место на подогнутой другой, под коленкой, и мне лыбится. Хоть и темнеет уже, но я вижу, что ему, в натуре, весело! Он достаёт мобильник. Ха, мобильник! Это у него даже и не смартфон, это у него коммуникатор - компьютер практически, у таких даже полная клавиатура внутри есть, такой я только раз в "Мире связи" видел, такой ведь стоит...
- Б! Папка твоя. Слышь, самурай, классная у тебя папка, такую же себе куплю - комаров бить. Так, погодь, - а сам, стянув перчатку, набирает что-то на своём коммуникаторе.
Блин, здоровски, прямо с экрана можно, большой сенсорный экран у него, вообще по теме. И мне подмигивает. И что-то мне как-то и не грустно даже щас, и тем более не тоскливо. Хотя, конечно, "Сименс" мой...
Стаська! Ты сейчас где? А-а, понял, просто я позабыл, как обычно. Но это ненадолго? Надеюсь, что ненадолго, - чувствуешь угрозу в моём голосе? Да погулял я с ним, что ты, в самом деле! Стась, да нормально у него там всё, я ему куриозином помазал и повязку наложил. Да только эти повязки ему, кавалеристу... Только и остаётся, что пасть ему зашить, и как он, зараза, сдирать их умудряется? Слышь, Стаська... М-м-м... Погоди, я думаю, - и Логин смотрит на меня, что-то прикидывает, потом решительно кивает и продолжает говорить. - Стаська, такое дело. Ты "Импрезу" не ставь на стоянку, домой подъедь сперва. Да съездить надо будет, человека одного отвезти на Московскую. Это у вокзала, как я понимаю.
Я было вскидываюсь, но Логин спокойно показывает мне кулак, и я затухаю, а он дальше:
- Ну-у, как тебе сказать... Человек, как человек, художник, вежливый, блин, и планов своих никогда не меняет, а папка у него, с набросками, так я такую же хочу! Он вот тут, рядом стоит, я при нём о нём говорить не могу, это нетактично, во-от, - и Логин мне подмигивает, а я улыбаюсь до ушей. - Короче, приедешь - сам увидишь. Всё, Стас, отбой. Отбой, говорю. На связи был тай-са Рогинов Ирия.
Он прячет коммуникатор и, не надевая перчатку, протягивает мне руку, причём делает он это как-то необычно, открытой ладонью вверх. Обычно так что-нибудь просят, но он-то как раз не просит, он предлагает познакомиться:
- Илья. Можно Илья, можно Илька, иногда можно Илюха, Илюшенька нельзя, это имя одной женщиной приватизировано, а желательно - Ил. М-м, Илюшка тоже можно.
Я смеюсь и пожимаю его руку.
- Гриша. Как хочешь, так и можно... Извини, а можно я снова спрошу? А почему тебя этот вот... Комар, почему он тебя Логином назвал? Это компьютерное ведь слово, как в интернете, я имею в виду. Или как?
- А, меня так в гимназухе зовут и на квартале тоже: у меня фамилия Логинов. Есть тут Юрка такой один... Б! Знаешь, вежливый самурай, иди-ка ты впереди и резко не останавливайся - это я тебя тоже вежливо прошу: по-жа-луй-ста. Проехали... Так вот, Юрка. Из-за него я, можно сказать, на тебя и напоролся. Он, зараза, у меня все бабки выгреб. У него батя с фирмы поздно приходит, а он чо-то такое, очередное, в "Альфа-компьютере" засёк, девайс какой-то маловразумительный, вот и рванул туда. Хотел и меня с собой потащить, но я отбился, решил угол срезать через гаражи, а там на вас натолкнулся. Во-от. Это он меня Логином прозвал, он, в натуре, на компьютерах задвинутый... Или продвинутый? И то, и другое - в его случае одно вытекает из другого... Гриша. Это Григорий, да? Не, так не катит, ты не обижайся только. Молодец. Гриша лучше. Гриша... М-м, Гришка - тоже ничо. Ха, Гринька! Ладно, так не буду. Грицко... Да я шучу, это у меня бывает, только я часто с тобой шутить не буду, шуточки у меня дурацкие, только Стаська их и переносит в любом количестве. О качестве я сам, понятное дело, судить не берусь.
Сюда. Там вон налево и ко второму подъезду. О! Лампочку вкрутили у нас над подъездом - жизнь полна маленьких радостей! Можно, спрашивай... Стаська? Ну-у, как тебе, понимаешь... Он мой опекун, но это всё хуйня, это ещё неизвестно, кто чей по жизни опекун. Он мне, по сути, старший брат, хоть и не по родству. И ещё он самый лучший мой друг. Во-от, Гриша... А пока ты не поставил себя каким-нибудь нетактичным вопросом в неловкое положение и снова не начал демонстрировать свою потрясающую вежливость, я тебе сам скажу, что родителей у меня нет, и вообще до июня никого у меня не было... то есть не стало. Это очень грустно, и я об этом не буду. А вот в июне мы встретились со Стаськой, Станиславом Сергеевичем для тебя, а мои друзья-пиявки его С.С. зовут иногда. Так вот, мы с ним с июня, и это... вот тут я теряюсь, тут и эпитетов мне не подобрать в моём богатом лексиконе, как это здорово! И тёть Тома, мама его ещё... Щас, подъезд открою. Блин, какого я ключи в джинсы сунул! Заходи... Погодь, самурай! Гришка, скажи, ты собак не боишься?
Я совсем забыл про все свои беды, слушая Илью! Это вот он так на меня действует! Ну, и хорошо, пускай действует, я не против. А ещё я немножко растерян: я не привык ещё к Илье, и мне странно. Иногда он мне кажется очень взрослым, особенно когда он так вот, по-особенному говорит, но это он играет во взрослого, по-моему, а иногда кажется таким, какой он и есть, почти ровесником, а иногда, когда он смеётся, например, тогда вот он совсем пацаном становится.
- Да ну! Нет, я собак не боюсь - ну, если они не кидаются на меня, конечно. Я их люблю, у нас у самих собака есть, ну, собачка, правильнее сказать, Малышом зовут. Он ещё щенок у нас, это мы с мамой братишке его подарили, очень у нас Егорка собачку хотел. Ну, такая, знаешь, Илья, собачка - дворняжка. Но умный! И хорошенький, беленький такой, только на мордочке пятно чёрное, слева. А ещё кот есть, но он дурной у нас, дикий вообще, отморозок по жизни, его не то что Егор наш с Малышом боятся, его даже и мы с мамой стороной обходим. А что, Илья? У тебя тоже есть собака?
Мы стоим на площадке перед лифтом. Илья, надавив всей ладонью на кнопку вызова, опирается всем своим весом на эту руку, стоит, снова как-то очень изящно подогнув ногу, слушает меня и снова голову к плечу склонил, улыбается - заслушался. А потом он, вдруг встрепенувшись, хлопает по кнопке лифта другой рукой.
- Гришка, самурай, смотри: гадский лифт не работает! З-зар-раза! Днём же работал, сволота! Слыхал я тут, по телеку, про такое загадочное явление: "реформа ЖКХ" называется. Это что-то вроде полтергейста, по ходу! Чо хихикаешь? Чесно те говорю! Необъяснимое же что-то: лифты вечно ломаются, вода горячая, понимаешь... О-ох! Поиграем в альпинистов? На девятый этаж нам - Гималаи, блядь.
- Поиграем. Илья, прикинь, я на пятом живу, а у нас лифта и вовсе нет, так я привык.
- Так я не привык, и привыкать не намерен! Я вот недавно - это у нас во втором подъезде труба в подвале лопнула, потом всё замёрзло на хер, и я тогда неделю в фигуриста непарного играл! - так я сочинил хокку. Это такое трёхстишие в японском стиле, только там рифмы не бывает, там сложность с размером, нужно чтобы в первой строчке пять слогов было, во второй семь, а в третей снова пять. Это моя любимая игра! Говорят, что неплохо у меня получается.
- А что сочинил-то, Илья?
- Слушай, - Илья останавливается между этажами, упирает сжатые кулаки в бока, наклоняется надо мной - ну, так-то он не длинный, но повыше меня, конечно, - и "страшным" голосом, с резкими придыханиями, нараспев декламирует:
- Я камикадзе!
В ЖЭКе всё разнесу я!
Сладкие грёзы.
- Ух, ты! Здорово, - совершенно искренне восхищаюсь я. - Вау! Мне понравилось, Илья. И получилось у тебя здорово, и правильно очень, надо их там разнести, у нас батареи еле тёплые, братишка болеет всю зиму.
Блин, я вот вспомнил про Егорку, ну, что он болеет у нас, но настроение у меня не испортилось, а про "Сименс" свой несчастный я уже и совсем не думаю! Да ну, что уж теперь, зато вот с Ильёй познакомился.
- А что с ним такое?
- Да бронхи, что ли. Врачи толком не знают, думают, что бронхи. Он же маленький ещё, его если в больницу на настоящее обследование класть, так только вместе с мамой, но у нас так не получается.
- Почему?
- Да ну. Мы только с мамой живём, с отцом развелись... Да, уже четыре года. А он уехал и ни слуху, ни духу. Так, звонил пару раз откуда-то из Украины.
В общем, я не стесняюсь рассказывать это Илье. Во-первых, в этом ничего такого стыдного нет, а во-вторых, Илья и сам вон, вовсе без родителей, и непонятно ещё, что там у него произошло в жизни! Может, у него вообще совсем всё плохо было. А тут подумаешь - развелись мама с отцом...
- Вот. Но ты же не ответил, Илья! У тебя собака есть, да?
- Ф-у-ух, пришли, самурай! Взобрались. Есть у нас собака, Гришка. Только это с виду собака, доберман, а сущность его - боевой конь. Кавалерийский, Б., и имя подходящее: Улан. Это такая лёгкая кавалерия была - уланы. Но вот "лёгкая" - это не про нашего Улана. Слышишь? Это он чует, что я пришёл, вот и гавкает, но ты не боись, он у нас умница, хоть и огромный, но не кидается на людей. Без команды... Так, прошу, Илья, returning of the prodigal son - brother, I mean. Ну, и ты, самурай, заходи...
Kid"
Умывшись первым делом, я, пока Илья следом за мной пошёл в туалет (у них совмещённый санузел), сижу на здоровенном мягком диване - суперный, вообще тема! - сижу тише мыши, стараюсь не шевелиться и даже по сторонам не смотрю. Хоть мы и "познакомились" с Уланом, но... Огромный! Конь не конь, но огромный, а уж зубки... Сидит напротив меня на ковре и - ха! - голову, почти как Илья, наклонил набок, только, в отличие от Ильи, язык ещё высунул и дышит. Смотрит. Да-а! А я смотрю себе на ноги себе, потому что нельзя же собакам в глаза смотреть - что-то я такое слыхал. Вот бы щас покурить, это было бы в тему: вот уж сто пудов, собаки дым не переносят.
Ладно, сижу, осторожненько кошусь по сторонам. А вот как раз по сторонам мне хочется смотреть во все глаза: тут у Ильи, в этой небольшой однокомнатной квартире столько всего! Я сразу заметил и шлемы, и мечи - по-моему, японские, - на таких странных двух подставках. Супер, вообще! Так, а это что у меня под рукой на диване? Книга. Да уж, книг тут тоже полно, и, по ходу, это всё тут именно книги, а не книжки. А эта что-то уж совсем какая-то... серьёзная. Та-ак, Шавров В.Б. "История конструкций самолётов в СССР"... Блин, да что там Илья? Ага, вышел.
- Гришка, дай-ка я гляну, что у тебя с лицом. Я хоть и не специалист, но навыки имею. Так вот сядь, к свету, - Илья поворачивает мою голову, осматривает моё лицо, а я смотрю ему в глаза и удивляюсь: они настоящего зелёного цвета! - Имею навыки. И раньше учили... Нормально, синяк уже есть, но это пустяки. Нос теперь... И сейчас учат. Я занимаюсь стрелковым спортом, есть такой вид - "практическая стрельба", у нас там занятия по оказанию первой помощи в обязаловку... Нормально, то есть ничего страшного, я хотел сказать. Хорошего мало, конечно, но Комара я покруче отметелил. Хотя, по "понятиям", его вообще грохнуть надо.
- Да ну, Илья, забудь ты о нём.
- И рад бы, да у меня, самурай, память уж очень хорошая. И тренированная, к тому же.
- А-а... Илья, а что раньше?
- М-м? - Илья снова бровь поднял, и я уже понемногу привыкаю к этой его манере.
- Ну, вот ты говоришь, что и сейчас учат, и раньше.
- Ну-у, как тебе сказать. Разное со мной раньше было. Ну, например, я ещё кикбоксингом занимался, а в ноябре турнир выиграл - и остыл. Да и времени на две секции не хватает, а стрельба - это, по жизни, моё. Но в додзё (зал у нас так называется, как в карате) я захаживаю: форма, то-сё, поразмяться.
Разумеется, я не собираюсь спрашивать Илью, почему он "остыл" к кикбоксингу, да ещё и выиграв турнир: были, значит, у него причины. Но интересно. Ладно, мечи же тут у него! Но спрашивать вот... Что-то я и так слишком много спрашиваю, подумает ещё, что любопытный я чересчур! Да ну. Хотя есть это немного у меня, особенно когда такое вот, например, мечи! И шлемы вон - четыре, нет, даже целых пять штук. Тоже японские, по ходу.
- А можно ещё спросить, Илья? - я перевожу взгляд со всех этих очень интересных вещей на Илью, а он весело смотрит на меня (наблюдает) и, рассмеявшись, отвечает:
- Гришка! Хочешь, одну вещь скажу? Я могу... м-м, как бы это сформулировать... Короче, я умею быть разным. Ну, так у меня в жизни сложилось всё, что я научился быть очень разным. И у меня это часто притворство. Я, понимаешь, интернатский, и улица ещё, и много ещё чего, - Илья на секунду замолкает, прищуривает свои светло-зелёные глаза, и они у него темнеют. - И я умею быть вежливым - и иногда я бываю вежливым и от души, поэтому ты не думай, что я притворяшка по натуре, говорю же, так случилось, что мне этому пришлось научиться. Но вот что я обожаю в людях, так это когда они всё делают от души. А уж если это врождённое... Вот вежливость твоя - мне почему-то кажется, что это у тебя врождённое.
Я чувствую, что краснею, - от смущения, конечно, но ещё и от удовольствия, если уж совсем по-честному сказать.
- Да ну.
- Ну да. Думаю, я прав, это у тебя врождённое. А вот Стас мой, у него от рождения огромное сердце, это у него от тёть Томы, его мамы... Ты про оружие спросить хочешь? Спрашивай, я же вижу, как ты смотришь на всё это. Хм, Ахилл, испытуемый Одиссеем...
- А-а, Илья! Прикинь, а я знаю! Это когда они на войну собирались, а Ахиллес засачковал и откосить захотел... Ты чо?! Ну, чо смешного? Нам же в изостудии по мифологии много всего рассказывают. Лекции, в натуре. И конспекты мы пишем.
А Илья, услыхав про конспекты, вообще помирает от хохота, катается рядом со мной по огромному дивану, и мне становится смешно. А он затихает вдруг, смотрит на меня снизу вверх, на реснице слезинка, и я кручу пальцем у виска - мол, ты такой, что ли? - вздыхаю тяжко, а потом показываю Илюхе указательный палец, смотрю на этот палец, свожу глаза к переносице и пальцем поправляю воображаемые очки у себя на носу - и он снова начинает ржать! Во! Смешно ему! А мне нравится, я так и Егорку нашего люблю прикалывать, и тот тоже от смеха плачет.
- Ну-у, хоро-ош, ну-у, Илья-а! Я же правда спросить хотел: что, все эти мечи у тебя настоящие? И шлемы?
- Знаешь... о-ох-х, да-а... знаешь, самурай, я прощу, пожалуй, Юрке долг, я же из-за него с тобой познакомился, - Илья вытирает глаза, потом ещё разок хмыкает. - Настоящие, конечно! Гришка, вокруг меня всё настоящее, я так теперь живу.
Я решаю, что мне надо запомнить эти слова Ильи, а сам снова спрашиваю (интересно же):
- Из самой Японии?! Вау, тема! Мечи, надо же.
- Что-то из Японии, что-то в Москве куплено, есть там такой салон.
Илья одним незаметным движением оказывается на ногах - да, это, по ходу, "навыки"! - и тянет меня с дивана к подставкам с мечами.
- Мечи, Гришка, слово неподходящее. Их так америкосы называют - swords, они этим словом много ещё чего называют, вот и повелось по всему миру, с джонников этих... По европейской классификации это сабли, меч ведь в Европе - он с прямым клинком и обоюдоострый, то есть с обеих сторон заточен, и он рубящее оружие. Это в безграмотных голливудских фильмах им тычут напропалую, а вот, например, в древнерусских летописях всего два раза отмечено, что большим мечом кололи, и оба раза случайно - это было так необычно, что даже в летописи попало, прикинь! Вот сабля - другое дело, - Илья берёт с третей, вертикальной подставки огромный меч... то есть японскую саблю, обеими руками показывает мне, и я замираю!
- Как красиво, Илья! Это ножны, да?
- Сая называются.
- А как это так? Как чёрное зеркало. И искры золотые! Вау!
- Лак. Ну, не простой, конечно, специальный, он практически ничего не боится, ну, кроме открытого огня, а так ни жары, ни холода, ни воды, и он долговечный, этому итомаки-но-тати триста лет. Ну, правда, он придворный, им и не бились, по ходу, но всё-таки.
- Триста лет! Сколько же он... Ой, извини, Илья, я не то хотел спросить, - и я тороплюсь спросить то, что хотел, а не про деньги, чтобы Илья чего не подумал! - А зачем тут вот тоже замотано, сверху на ножнах, на сая, как и на рукоятке?
- Это тати, Гришка, их так носили, совсем по-европейски. Видишь два таких... аси, кольца, это для обитори, а к ним уже шнур крепился, сагэо, и саблю на перевязи носили, лезвием вниз. А катану, - Илья касается кончиками пальцев одного из мечей на подставке и продолжает, - это самое известное, её носили за поясом, лезвием вверх. А на сая этого тати обмотка, ито, чтобы рукой придерживать, когда тати достаёшь, она называется сая-ито, а на рукояти - рукоять называется цука - тут обмотка называется...
- Цука-ито? Правильно?
- Коофу дэс - "я в восхищении"! Держи, только из ножен не доставай.
- Из сая! Да-а... тяжёлый. А что, Илья, в Японии прямых мечей не было? Как в Европе, например?
- Были, конечно. Кэн, например, очень по-европейски выглядел. Кстати, японское спортивное фехтование так до сих пор и называется - кэн-до, "путь меча". Да и вообще, много было прямых мечей, их все обычно называют цуруги, но это всё очень старое оружие, к десятому веку почти и забытое. Оружие древних богов и героев. Ямато Такэру, был такой, - "отец нации". Ещё это оружие называют тёку-то, так и переводится - "древние мечи". То - это слово-суффикс, означающее холодное оружие, обычно длинное. Есть такие "Три Сокровища": Меч, Зеркало и Ожерелье из драгоценной яшмы. Это священные реликвии императорской семьи и всей нации, полученные от светлой богини-прародительницы Аматэрасу. Так вот меч, что скорее всего, там именно такой - кэн.
- Почему "скорее всего"? - зачарованно спрашиваю я.
- Кому ни попадя к священным вещам доступа нет, Гришка. Мало кто его видел, а кто видел - молчат.
Илья, ты всё про это знаешь, да? Как что называется?
- Кое-что. Да всё и не упомнишь! Детали ножен-сая - это почти двадцать названий, а только сама сугата - полоса клинка так называется - это вообще с полсотни терминов, и это только основных!
- Да ну! Ничо себе.
- Да ну... Зуб даю. Смотри, - Илья берёт с общей подставки - а интересно, как она называется? - довольно небольшой такой... не знаю уже, что именно, но он гораздо меньше, чем тот тати, что у меня в руках, достаёт этот новый, и правда, не очень длинный клинок из ножен (сая!), отделанных как бы под берёзовую кору. - Вот, например, вакидзаси, второй то из дайсё, парного набора клинков самураев, смотри.
- Я... Бли-ин, я и не думал, что они такие красивые!
- Да. Вот эта часть острия-кисаки называется по-японски фукура, так у неё пятнадцать разновидностей! Это главные, а так-то больше, и каждая по-своему называется. А линий закалки я и сам не знаю сколько - в каждой школе свои были, и у каждой есть своё специальное название. Это вот черта такая вдоль полосы клинка, она твёрдую, закалённую часть клинка, лезвие - м-м, якиба, от более мягкой и гибкой части - дзихада - отделяет. А эта линия - хамон.
Илья замолкает, смотрит как бы сквозь меня, на губах - и правда, очень красивых, - лёгкая улыбка, и он ими чуть шевелит, будто шепчет что-то сам себе, а в глазах такие же искры, как и на чёрном зеркале ножен-сая того меча-тати, что я продолжаю осторожно, на весу держать в руках, только на зелёном фоне у Ильи в глазах эти искры, и тоже будто золотые.
- А... а он острый? - сглотнув, спрашиваю я, и мне хочется, чтобы Илья говорил и говорил со мной.
Он, встрепенувшись, отвечает:
- Очень. Погодь, самурай! Ща-ас.
Илья опять очень быстро - он на секунду у меня в глазах даже как-то размазывается, как в мультиках! - срывается с места, ищет что-то в куче книг на письменном столе, тоже, кстати, немаленьком, и достаёт старую газету. Потом правой рукой он тоже как-то очень быстро и ловко перехватывает рукоять... цуку - да, цуку короткого вакидзаси, отводит его вправо и вниз, а левой рукой взмахивает газетой, и она раскрывается, как платок. Илья бросает на меня короткий взгляд, потом машет мне подбородком - мол, чтобы подальше я встал, и я с опаской отхожу подальше, а тати прикладываю себе к боку.
- Так, Илья?
- Угу. Улан! Шёл бы ты... на место. Иди, иди, кавалерист лёгкоконный!
Во собака! Ваще, блин, супер! Тема. Совсем по-человечески покачав головой, довольно строго глянув на нас с Ильёй, Улан уходит в прихожую, и оттуда слышится, как он всем своим весом валится на подстилку на полу. Да-а, вот это собака! Куда там наш Малыш! Надо будет обязательно Егорке рассказать, какие псы у людей бывают.
- Вот, самурай, но смотри - это я дома только тебе показываю, эксклюзивно, Стаська у меня не любит этого.
Вот вроде и пустяк это - то, что Илья сейчас сказал, да ну, что особенного-то, а я чувствую, что снова краснею от удовольствия. Да - вот это парень! Щас, наверное, он мне покажет! И он показывает.
Взмахнув левой рукой, Илья этим взмахом руки вверх выпускает газету, и она, шурша, неуклюжей странной бабочкой взмывает к потолку, складывает там свои несуразные квадратные крылья и стремительно пикирует на пол. Стремительно? Да ну! Вот Илья, вот он стремительно!
- С-с-с! - и вакидзаси, молнией сверкнув под ярким верхним светом, преломив его ледяными бриллиантовыми гранями и рассыпав по всей комнате, слившись в смертельно опасную, шелестящую и блестящую дугу, снизу справа пролетает сквозь газету! Сквозь! Она даже не изменяет своё движение от этого, только падают уже две газеты - пополам! А Илья - тут уж я совсем не успеваю заметить, как и когда! - перехватывает вакидзаси уже в обе руки, и снова - сверху вниз, слева направо:
- С-с-с, - блин, три газеты.
Илья мгновенно оказывается на полу, и это очень красиво: левая нога подогнута, колено на полу, прямая правая на всю длину вытянута почти параллельно полу, такой странный "шпагат", левая рука выброшена вперёд. Вакидзаси у него снова в правой руке, и я снова не заметил, как и когда он там оказался, и так необычно он его держит: рука согнута в локте и заведена далеко назад за спину, остриё вакидзаси чуть только и видно мне спереди от груди Ильи. Он снова со свистом выдыхает:
- С-с-с! - и этим остриём вперёд!
Больший из трёх кусков газеты по самую рукоять (цуку) насажен на клинок, и даже ведь не пошевелился этот кусок, только падать на пол перестал. Кисаки, вспоминаю я - остриё, по-правильному, это кисаки. Два меньших куска газеты лежат на полу, по бокам от вакидзаси, намертво замершего у Ильи в его вытянутой руке, а на клинке опадают совсем уже тоже мёртвые крылья большей из газет-бабочек.
- Вау! - ору я в полный голос.
Улан тут же прискакивает к нам в комнату, а я замечаю, что и сам от восторга подскакиваю на месте. Я перестаю подпрыгивать - да ну, Улан ведь тут - и, изо всех сил пытаясь сдерживаться, громко шепчу:
- Вау, Илюха, ваще! Супер! Улётный супер, вообще тема!
- Да ну, - но это Илья меня не передразнивает, он шутит, я это понимаю, а он, чуть раскрасневшийся, поднимается, отмахивает клинком, и газета, не соскользнув, а разрезавшись от центра к краю, падает на первые две! - А вообще, самурай, и правда, неплохо получилось, я с газетой редко прикалывался... Гришка, да положи ты тати, что ты его таскаешь. Да вон, на диван можно... Погоди, эту книжку убрать надо, только на ногу её себе не урони, тяжеленная она у нас, Б. Это Шавров В.Б. - Стаськино священное писание, ну, и я его почитываю... Так, убрать надо всё, газеты эти, а то Стаська не любит, говорю же. В мусор, Гришка, там на кухне под мойкой есть ведро... Это он лапу порезал, вот и прихрамывает, я ему тут перевязки делаю, да он - видишь? - опять всё содрал. Да не бойся ты, самурай, он же просто нюхает. Привыкнет и отстанет. Блин, это что! Он мне в первое время вообще в спину дышал - прикинь! - и я себя при этом... некомфортно чувствовал, а потом привык. У нашего Улана манера такая по жизни: всюду свой нос совать... Самурай, а тебя мама не потеряет? Надо бы ей позвонить.
- Так ведь мобильник же мой... Илья, а у тебя городской телефон есть? Я бы позвонил домой.
Илья кивает мне, уходит на кухню и возвращается с трубкой домашнего телефона.
- Только ты её не пугай, Гриша.
- Да ну, не буду, конечно, - и я набираю свой домашний номер. - Где на вызов жать, здесь? Я просто скажу, что задержусь... Мам, привет. Мам, я задержусь, можно? Да ну, не поздно же ещё! Мам, я... Да нет, я с квартиры звоню, я к знакомому зашёл. Ну, тут, возле изостудии. Да я потом всё расскажу, а то он тут вот рядом, это же нетактично!
Я смеюсь, Илья тоже.
- Ладно, мам, я не буду долго! Да! Погоди, у меня же мобильник не работает. Батарейка села... наверное, - и у меня резко портится настроение, Илья тоже хмурится и губы кусает. - Да. Да ну, не знаю я, мам. До скольки? - я вопросительно смотрю на Илью, он губами мне показывает: до девяти. - Ну, часов до девяти - можно? Я когда домой поеду, то позвоню. Да, мам! Да ну, что ты... Егорыч, ну что? Да ну. Ладно, я недолго. Егорка, я же обещал! Раз обещал, значит, сделаю. Вот приду домой, и посидим тогда. Ага, всё, Малышу привет. Перебьётся котяра! Всё, Егор, пока.
Я выключаю телефон, кладу его рядом с собой на диван, смотрю на Илью, а он развалился сбоку от меня, тати у него у него рукоятью на груди, он голову на руки положил и смотрит, задумчиво улыбаясь, в потолок. А я смотрю на то, какие у него кудрявые пепельные волосы. Не мелкие кудряшки, а пряди такие по бокам ото лба, волнистые скорее, чем кудрявые, и блестят, как клинок у вакидзаси, - красота и опасность!
- Вот. Я позвонил.
- Вот. Ты позвонил.
И к этой манере Ильи я тоже понемногу привыкаю - что он мне так отвечает. И повтор вроде, и ответ - интересно. Вот он смотрит уже не в потолок, а на меня. Да, надо что-то сказать - а что? Я чуть подпрыгиваю на диване. Да, шикарный диван, и мягкий, и большой, и удобный, наверное. И недешёвый - сейчас вся мебель дорогая, но этот диван, по ходу, совсем уж не дешёвый. А интересно...
- Илья, а вот у вас диван один, а как вы... ну, спите, я имею в виду, ведь вас же двое? Ой, Илья, если я чего не того спросил, ты не обижайся, пожалуйста.
Илья пожимает плечами, принимает вертикальное положение, тоже легонько подпрыгивает на диване и спокойно отвечает:
- Я не обижаюсь, пожалуйста. Вот мы на диване и спим вдвоём, а то и втроём: кавалерист наш посреди ночи любит нам в ноги забираться. Места всем хватает на этом диване, ещё и остаётся. Он и так огромный, а уж если разложить его! Тут в комнате только у-узенький проходик остаётся. А вообще-то у меня гамак есть, да только что-то я к нему так и не привык - это от того, наверное, что в прошлых жизнях я ни разу индейцем не был. И возни с этим гамаком - да ну! Ха, вот привяжется это твоё "да ну" ко мне, и что тогда?
Илья щиплет меня за бок, я подпрыгиваю на диване уже всерьёз, машу на Илюху руками, он их с лёгкостью перехватывает и говорит:
- Так, Гришка, семь часов, сейчас уже Стас приедет, пошли на кухню, ужин приготовим, он же с работы, во-от. Поужинаем, а потом сразу тебя домой и отвезём.
- Да ну, - Илья выпускает мои руки из своих, а мне нравилось. - То есть, я хотел сказать: спасибо, но я что-то есть не хочу - я это имел в виду.
- А я тебя об этом и не спрашивал! Я вот тоже не хочу. Я, если хочешь знать, вообще по жизни есть не хочу! Никогда! Мда... Так что мы через "не хочу". Пошли, пошли, а то что-то я сегодня как-то уж особенно "не хочу"!
Я понимаю, что Илья от души зовёт меня ужинать, а не из вежливости, и отказываться мне не надо - нельзя ведь, когда к тебе с душой. Я смеюсь:
- Ну-у. Пошли. Ха, Илья, если честно, то я тоже очень "не хочу"!
- Так вот я ж и говорю.
- Илья, а ты тоже поедешь? Ну, я имею в виду, когда домой меня твой Стас повезёт?
- Поеду, когда тебя мой Стас повезёт. Надо же будет объяснить твоей маме, что с тобой произошло. А ты против?
- Да ну!
In Frame"
- Я... Ил, у меня слов нет! Как же ты так? Подойди ты на пять минут раньше...
- Ор-гор-бор! Слов-вов бор-гор, у него-гор-бор-нет-гор.
- Прожуй, Илья.
Илья с усилием проглатывает и сердито говорит Стасу:
- Вот же ты обормот! Я тебе что, колдун, Б? Я откуда мог знать? Ё., это у меня слов нет! Я вообще, если хочешь знать, там случайно оказался. Если бы Юрка у меня бабки все не выгреб, пиявка компьютерная, я бы в додзё умотал. Стас, так получилось. Виноват. Блядь, действительно, на пять минут бы пораньше...
У Ильи сейчас такой расстроенный вид, что это я готов провалиться сквозь все девять этажей, из-за меня же всё.
- Да ну. Илья, это же я сам! Приспичило мне, понимаешь, потерпеть не мог. А ты и так...
- А я и как? Лоханулся я, Гришка, вот я как. Ну да, Стась, вломил я Комару, но и Грише ведь досталось. Блин, мобильник же ещё его! Кранты мобильнику.
- Гриша, ты его выкинул? Покажи-ка, я же электронщик, может, чего...
Я торопливо срываюсь в прихожую - а вдруг! Во, а Улан на меня уже и не реагирует.
- Ой, Стась, да ничо там уже не сделаешь.
- Вот, Станислав Сергеевич. Вдребезги.
- Да. Именно так это и называется - вдребезги. Так, сим-карту я тебе выну. На кого он у тебя зарегистрирован?
- На маму.
- У него только мама, и братишка ещё, Егором зовут, - Илья задумчиво смотрит на С.С. - Что, Стаська, глухо?
- Смотри сам: экран раскололся, корпус тоже - что тут сделаешь? Дешевле новый купить.
Новый! Мы и этот-то...
- Ладно, Станислав Сергеевич, спасибо, что посмотрели, давайте я его... Скажу маме, что уронил.
- Илья, ты оглодал? Что ты так на хлеб накинулся?
- Отвяжись, Стаська, я думаю.
- Ну-ну.
Некоторое время мы все трое молчим, С.С. с лёгкой полуулыбкой наблюдает за Ильёй, как тот дожёвывает третий кусок хлеба, я смотрю на них обоих. Странно, вот не родные они, а похожи. Нет, не то чтобы внешне. Хотя и внешне тоже. Интересно... Какие у Стаса глаза редкие - не голубые, а тёмно-синие! И, по-моему, здорово они с Ильёй вдвоём живут. Это всегда видно. Когда вот так в доме спокойно и хорошо, значит, всё в порядке. Хотя, Илья совсем и не кажется спокойным, он, скорее, кажется мне... надёжным. Прикольно, Илья сейчас совсем пацаном выглядит - как наш Егорка, жуёт сосредоточенно. А С.С. вдруг смеётся и тоже - совсем пацан, хотя ему лет двадцать пять, по ходу.
- Илья, а скажи мне, твой "Samsung" живой ещё? Ты его, случаем, Юрке своему, этому компьютерному вивисектору, не отдал? На предмет препарирования?
Илья перестаёт хрумкать - это он сейчас копчёное мясо вприкуску с солёным огурцом уминал, но уже без хлеба, - потрясённо смотрит на С.С., и глаза у него вспыхивают зелёным пламенем!
- Стас! Ты! Знаешь, да? А я склеротик, Б! - но я вижу, что Илья совсем не расстроен тем, что он "склеротик", наоборот даже, он снова весёлый и насмешливый, и мне таким он очень нравится. - Прав ты, не надо мне было с самого начала с кикбоксингом. Башка - она не макитра! Ё., Х. и П! И брядь ещё! Гришка, рот закрой, "брядь" - это на моём диалекте великого и могучего японского языка означает: "современная эмансипированная дама за рулём автотранспортного средства" - в довольно-таки вольном переводе, разумеется.
А самого Илюхи уже нет на кухне! Да-а, "навыки" - даже ведь табуретка не качнулась у него, воздух только так... пошевелился. Я смеюсь, Стас смеётся и спрашивает меня:
- Что, Гриша, нравится тебе Илья? Можешь не отвечать, вижу, что нравится. Я и сам до сих пор к нему привыкнуть не могу. Явление из разряда неодолимых, его и друзья зовут так: "Ил-2". Хм, слышишь? А ведь это он ещё не в атаке.
Слышу. И ещё. А щас это что? Стол там, в комнате Илья, что ли, письменный опрокинул? Похоже. Да ну. Это не стол ведь - монумент. Во, Улан в комнату поскакал! На помощь, наверное.
- Улан! - орёт в комнате Илюха. - Чтоб тебя! Стас! Трудно кавалериста подержать? Блядь, да куда я его сунул-то.
С.С. качает головой, и тоже идёт в комнату. А я думаю. Это вот сейчас Илья ищет какой-то "Самсунг". Что значит "какой-то"? Сто пудов мобильник! И не надо быть особо догадливым, чтобы понять, зачем он его ищет: мне хочет отдать. Да ну?! А если? Бли-ин! Нет, не возьму. Зачем? Не возьму... "Самсунг"... интересно.
- Да, Илька, надо будет заехать, ещё хлеба прикупить. Хм, спрос какой на хлеб у нас пошёл!
Илья со Стасом заходят на кухню, Илья взъерошенный и очень довольный, у С.С. на рукаве его белой рубашки пыль, он с улыбкой смотрит на меня, и я вдруг замечаю, что я весь хлеб сжевал, да и не только хлеб, и я мясо всё подъел, пока сидел и думал тут, мыслитель.
- Ой, извините, Станислав Сергеевич, я что-то... А это у вас весь был хлеб, да? Извините, пожалуйста, - блин, я опять краснею, вот же!
С.С. удивлённо смотрит на меня, потом чешет в затылке, Илья дёргает его за рукав, отряхивает с него пыль.
- Стас! У-у... Гришка, забудь ты о хлебе, смотри лучше... Только если ты мне опять своё фирменное "да ну" выдашь, я тогда этот "Самсунг" прямо тут и раскокаю! Или в унитазе утоплю.
- Илья, это... Я...
- Илья - это я! - Илюха смотрит на меня строго, по-настоящему строго, и я прикусываю язык. - Стас, как ты думаешь, аккумулятор не сдох?
- Не должен. Дай-ка. Если ты его до нуля не разрядил, когда вытаскивал, то не должен он сдохнуть.
- Гришка, я паспорт где-то посеял, ясный перец, и руководство тоже, но я тебе объясню, что к чему, у него интерфейс несложный.
- Живой. Подзарядить, конечно, надо, но это после, сначала активизируем его. Гриша, дай мне свою сим-карту. Так, TELE2 у тебя - это хорошо. Я не знаю, как у других операторов, а TELE2 сами телефон на Интернет настраивают, и у них подключение бесплатное.
- А в нём Интернет есть, да? - тихонечко спрашиваю я.
- Ну, как, Интернет - GPRS, можно телефон как модем при компьютере использовать, а с него самого по WAP-сайтам юзать можно. Если картинки не качать, то очень даже недорого. Илья, не крути ты шнур у зарядника, это тебе не нунчаки. Спортом интересуешься, Гриша?
- Хоккеем, Станислав Сергеич. А у меня интернета на компьютере нету, да и дорого это, и комп у меня так себе, 800-ый, а я за "Металлург" болею. Марек - я его вообще уважаю, а Кулёмин - так он герой, можно сказать! И Трэвис Скотт тоже, супер-вратарь!
- Во-от, этого тут в избытке. Илюшка тебе покажет, как "поисковиками" пользоваться. Что ещё - погода, новости, приколы разные, от "Камеди-клаб", например, библиотеки. Илья из исторических разделов не вылезает, даже на уроках. Классная мне его...
- Стас! Шавровым Вадимом Борисовичем ударю.
- Гриша, пин-код скажи?
- Пин-код? Это... 3264, кажись. Да, 3264.
- Вот, всё очень просто: первые две цифры есть удвоенная сумма двух последних. Или наоборот?
- "Лобачевский". Ну, подключил, что ли?
- Илья! Ну, что такое - из рук же рвёшь! Только сеть поймал.
Илюха придвигает ко мне зарядник от "Самсунга", ещё какой-то шнур, ещё какую-то штучку, ещё компакт-диск, и я на нём читаю: "SAMSUNG SGH-E630", а сам, раздвинув мобильник (тема! раздвижной, "слайдер"!), набирает там что-то.
- Блин, отвык. По сто букв на клавишу! М-м... То ли дело у меня! Так, Гришка, я тебе в записную книжку свои номера набил, домашний и мобильный. Ну-ка, попробуй.
Илья протягивает мне "Самсунг", я медлю.
- Гриша, бери, он твой, не надо с Ильёй спорить в таких делах, - Стас улыбается мне так, будто мы знакомы уже давно, а мне и самому так же кажется.
- Я... Да, спасибо. Станислав Сергеевич, Илюша, я...
- Так, самурай, а вот этого не надо, ясно? Звони уже.
Я, изо всех сил стараясь не разреветься, смотрю на экран "Самсунга" - моего, блин, Самсунга. Он цветной, и там строчками: "ИлДом" и "ИлМобилн".
- Илюш, - я немного успокаиваюсь, - а как тут? Тоже, как и на моём старом, просто на вызов? А на какой номер, на "ИлДом"?
Я решаю, что потом надо будет правильно имена вбить.
- Позвони на мобильник, и я твой номер себе в память с определителя занесу.
Я жму вызов. Из лежащего на столе рядом с Ильёй коммуникатора - "Qtek" он у него называется, я таких и не знаю - раздаётся тот же мотив, что Илья насвистывал, когда мы шли к нему домой. Как из плеера - полноценная музыка, риалтон! - звучит резкий, рваный ритм саксофона, и тут же вступает голос, да нет, голосина - тема! Илья раскрывает коммуникатор - да, полная клавиатура.
- Всё, ты мой, - Илья мне улыбается, а я согласен, с радостью согласен с ним.
С.С. тоже улыбается и спрашивает Илью:
- Это из "Big Time"?
- Точно, Стаська, "Telephone call from Istanbul". Я сегодня это на вызов поставил.
- Да, двадцать лет альбому, а никому это не переиграть! И не перепеть. Ха, Илька, прикинь, вот бы Киркоров! Любит же он римейки.
- Хана бы Филе по-любому тогда, последний бы римейк в его жизни был. Я бы по такому разу сам в Москву смотался бы, чтобы поразмяться, а я не "розовая кофточка", куда как!
Илья вдруг резко замолкает, С.С. хмурится, а я ничего не понимаю. Ладно, тут поважнее дела есть, фотокамера ведь тут!
- А, Илья, тут и фотокамера цифровая!
- Да ну?!
А вот сейчас Илюха дразнится! Но не зло, он прикалывается, и я смеюсь.
- Много там чего: и порт инфракрасный есть (вот к нему приёмник для компьютера), и диктофон, и наушники, и камера. А насчёт фотокамеры... Барахло в нём, а не фотоаппарат, Гришка! Стас вот говорит, что все эти опциональные прибамбасы в мобильниках - это просто выжимание денег из народа. Да, Стас?
- Так и есть. Максимальное разрешение 640 на 480, тоже мне!
- Да ну, по теме! Фотокамера! А как она работает? Илья, покажи?
- Ой, да отвяжись ты, самурай! - я опускаю голову, С.С. пинает Илюху под столом по ноге. - Я в том смысле, Гриша, что потом покажу всё, ладно? Неохота мне сейчас с мобильником твоим...
- Конечно, Илья, как скажешь. Потом, конечно, извини. Только ведь скоро мне домой. Да, в общем-то, я и сам разберусь, наверное.
- Наверное, разберёшься, но только раз я говорю, что потом тебе всё покажу, то это значит, что самому тебе не придётся разбираться! Наверное. Будет ещё время.
Я верчу в руках "Самсунг", рассматриваю его, раздвигаю слайдер, он включается... и думаю. Это что же, это обещание? Конечно, обещание! Значит... Да. Вот когда Илья забил в "Самсунг" мне свои телефоны, когда он сказал, что я теперь у него, я... Ну, думал, что так это, а сейчас ведь это он прямо мне обещает, что мы ещё увидимся! Но надо же мне...
- Это что? - я поднимаю глаза от своего мобильника. - Это значит, что мы ещё увидимся, да, Илья?
- Свидимся-увидимся! Гришка, ты чо? Стас, я сто пудов тебе говорю, я такого... Так, завтра я свободен. М-м. Погодь, Стаська, я помню. Как от тёти Томы приду, так и... Ты как завтра, Гришка?
Ну, как - завтра же воскресенье!
- Воскресенье же завтра, Илья, я выходной!
- Понял, не дурак. Вот завтра мы созвонимся и увидимся.
- Да? Супер! Станислав Сергеевич, а вы не против? Ну, что вот Илья со мной?
С.С. смотрит на Илюху, тот делает ему "глазки", ковыряет пальчиком стол. Мы все втроём смеёмся. Как же классно у них, мне по теме! Стас кивает мне на Илью, потом осторожно ерошит мне волосы. Да ну, чего же осторожно-то, я ж не против.
- Видал? Эх, Гриша, открою я тебе один секрет: вот восемь месяцев мы с Ильёй вместе уже...
- Родить можно, Б.! Преждевременно, на Х., но можно!
- Да цыц ты! Вот, а секрет такой: главный у нас Илья.
- Главный у нас я! Наконец-то! Признание пришло к нему при жизни! Восторженная улыбка не покидает моих чётко очерченных губ. А то я все эти восемь месяцев ночами плачу, худею. Стас, не будем. Нельзя быть главным, когда вместе. По жизни когда вместе, тогда главное... Так. Проехали... Гришка, а покажи-ка нам свои работы!
- Работы? - я не понимаю: неужто Илье интересно, чего у меня есть в папке, или это он просто так, из вежливости?
- Ну да, работы, так ведь это называется?! Я, самурай, в этом разбираюсь, - Илья весело смотрит на Стаса, а тот лишь вздыхает. - Я, если хочешь знать, Стасу в Италии, когда мы там были на осенних каникулах, вместо гида был. У меня художественный вкус на японской живописи сформирован, но и европейских Мастеров я...
Илюха смотрит в пространство, изящно пошевеливает в воздухе пальцами и продолжает:
- М-м, Караваджо - тема, как ты выражаешься! А вот Фьорентино... Стаське понравился, а по мне: выставка в мясном ряду! Телеса сплошные, и со светом... Что-то у Фьорентино с экспозицией не того, яркость без контраста. Кризис, в целом характерный для "Квинточенто" (пятисотых годов): переизбыток экспрессии, праздник обнажённого реализма - хотя, конечно, впечатляет.
Илья вдруг быстро - я опять не успеваю это заметить - протягивает руку, щёлкает меня большим пальцем снизу по подбородку, и я захлопываю варежку. Да-а... Что за пацан всё-таки! "Квинточенто", надо же...
- Ну-у, мне Боттичелли нравится, - мямлю я. - Из итальянских.
- Ну да, ну да. Ясность, чистота и вежливость - такое и должно нравиться. Хвалю, самурай!
- Интеллектуал юный. С художественным вкусом вдобавок, - почесав в затылке, грустно говорит С.С. - Гриша, не обращай внимания. Это ещё что, ты бы знал, как мне от него в Италии доставалось! Ладно хоть, что там по-русски мало кто понимает, и то, чуть из Уффици нас не выгнали... Ты покажи рисунки, в самом деле, мне тоже интересно! Улан, выпусти человека, разлёгся, понимаешь.
Я киваю головой (нет, спорить, ломаться и "стесняться" я не буду - не тот случай) и иду в прихожую за своей папкой. Выходя из кухни, я слышу, как С.С. говорит Илье:
- Илья, что ты, в самом деле? Не смущай парня.
- Да ну.
- Э-хе-хе, как мне порой Тихона не хватает... Ох, прости, Илюша!
- Нормально, Стась.
Я удивляюсь, очень даже удивляюсь. Да нет, конечно, это они про кого-то другого. Когда я возвращаюсь с папкой на кухню, то вижу, что Илья чего-то задумался, а С.С. освобождает место для моей папки, и я кладу её на стол.
- Ну, вот. Но только это просто так, наброски, Станислав Сергеич. Ученические. Предметы, фигуры, позы, перспективы...
Стас смотрит на мою папку, пальцем указывает на мою фамилию, глаза у него округляются, он открывает рот, шепчет:
- Илья!
Илья тоже смотрит на мою папку, читает мою фамилию, выпускает из руки чайную ложечку, и она звенит, кружась на столе.
- Тихонов...