Стояла великолепная сентябрьская погода. Вечерний ветерок уже нес прохладу, но закатывающееся солнце еще заставляло щуриться. Липы в обрамлении плаца еще зеленели, в то время как стоящие поодаль тополя уже облачились в золото облетающей листвы. Выбритый, в начищенных до блеска сапогах и отутюженном хэ-бэ, я стоял на плацу, готовясь заступить в наряд дежурным по штабу полка. Глубоко вдохнув осенний воздух, я закрыл глаза и слегка задрал голову, пытаясь поймать на лицо последние капли загара от осеннего солнышка. До развода караулов и суточного внутреннего наряда оставалось еще минуть восемь-девять. Справа от меня молча выстраивались караулы, слева – казарменные наряды, кухня, КПП и все прочие. За моей спиной тихо встали два моих дневальных, которых следовало бы окинуть суровым взглядом, но лучи заходящего солнца так ласкали мое лицо, что поворачиваться кругом не было никакого желания.
До описываемого мною момента я успел отучиться два курса в московском вузе, попасть под новую редакцию закона "О всеобщей воинской обязанности", снявшую неприкосновенность со студентов дневных отделений, загреметь в армию, отслужить более года и получить звание младшего сержанта. Служба к тому времени уже вошла в привычку и воспринималась не как катастрофа, а как какое-то большое недоразумение, которое рано или поздно должно было закончиться.
Чей-то резкий смех прервал мой кайф и заставил открыть глаза. Плац был уже почти заполнен и я стал оглядываться по сторонам, выискивая знакомые лица, кивая головой в знак приветствия и отвечая улыбкой на улыбки. Вдруг мой взгляд зацепился за незнакомого мне лейтенанта, стоящего лицом к строю и явно намеревающегося заступить помощником дежурного по полку. Он был ростом выше 180 см, под офицерским кителем четко просматривалась атлетическая фигура, светлые, коротко остриженные волосы, выглядывали из-под фуражки. Новые блестящие сапоги и портупея еще без затяжек выдавали выпускника военного училища этого года. Я еще раз огляделся по сторонам. Все взгляды, с которыми мне удалось встретиться, содержали один и тот же вопрос: "Кто это?" В эту минуту общее любопытство были прерваны негромким, но хорошо поставленным голосом.
- Равняйсь! Смирно! Для встречи справа на кра-аул!
Взяв под козырек, лейтенант направился в сторону подошедшего дежурного по полку, с целью рапорта о построении караулов и суточного наряда.
А шагистика у него ничего – думал про себя я. Интересно, сколько ему лет? Если его угораздило окончить командное училище, то двадцать один, если инженерное – двадцать два. То есть старше меня всего на год, от силы на два.
Углубленный в свои подсчеты я даже пропустил момент когда все присутствующие дружно прогавкали приветствие новому дежурному. После этого, согласно ритуалу, заступающий дежурный занялся караулами, а новый помощник – всеми оставшимися. И первым в этом почетном списке был я. Он почти бесшумно подошел ко мне и остановился напротив.
- Дежурный по штабу младший сержант Талгаев, – в соответствии с уставом отчеканил я.
Мы стояли друг против друга, сантиметрах в сорока, одинакового роста, почти ровесники. И только здесь я заметил, как пристально он смотрит мне в глаза. При этом взгляд его был не тяжелый, и я спокойно его выдержал. При этом я не мог понять: то ли он пытается рассмотреть меня изнутри, то ли просто на какое-то мгновение отключился, но пауза явно затягивалась. Моя легкая, непроизвольная улыбка вернула его к действительности.
- Как давно служите, младший сержант?
- Второй год.
- Ранее ходили дежурным по штабу? Обязанности знаете?
- Так точно, товарищ лейтенант!
Он отошел и продолжил обход. Далее все шло своим чередом, в соответствии с воинским уставами и полковым распорядком. Обход был закончен, все стоявшие на плацу промаршировали торжественным маршем мимо дежурного и его помощника и разошлись по своим местам. Я со своими дневальными отправился в штаб, где началась привычная всем деятельность, называемая военной службой.
Время шло, прошел вечер, пробила полночь. В полку уже два часа как был дан отбой, дневная суета сменилась расслабляющей ночной тишиной. Дежурный по полку отправился исполнять свои обязанности по проверке караулов, оставив нового лейтенанта в дежурке на телефонах в гордом одиночестве. У боевого знамени полка потихоньку подремывал часовой, периодически разминая затекающие ноги, а я развалился на стуле в своем помещении и ждал двух часов ночи, чтобы произвести смену дневальных, да и самому отправиться в объятия одеяла. Тишину и идиллию ночного штаба нарушил негромкий голос лейтенанта.
- Талгаев!
- Я!
- Зайди!
- Есть! Товарищ лейтенант, младший сержант...
- Отставить! Садись.
Я осторожно присел на табурет, стоящий с торца стола.
- Сколько тебе лет?
- Через три месяца двадцать один.
- Откуда родом? Как звать?
- Кириллом. Из Москвы я, товарищ лейтенант.
- Да говори ты потише, Кирилл. Ночь же, вон и часовой задремал. Ты чего не в курсе, что после полуночи обращения по звания отменяются.
- Да как-то не приходилось сталкиваться с таким явлением.
- Вот теперь считай, что столкнулся. Олег! – представился он и протянул мне руку.
- Кирилл! – ответил я на представление и также протянул руку.
- Слушай, я здесь первый раз в наряде. Вот только вчера прибыл, а сегодня уже поставили. Не знаешь, когда здесь помдежи отдыхают?
- С двух ночи до шести утра. Вместе со мной.
- Вместе с тобой? – произнес он, почему-то растягивая гласные. Это что ж, вместе спать будем?
- Точнее одновременно.
- О! Спать вместе и спать одновременно это совершенно, брат, разные вещи. Ты, понятное дело, направишься в казарму, а мне здесь где-то располагаться или можно в общагу.
- Вам, как помощнику, можно в общагу, в "Хилтон" по-нашему.
- Красивое названьице! "Хилтон" - это что-то фешенебельное, пятизвездочное. А здесь? Даже воды нет, туалет в конце коридора. А какая роскошь в апартаментах! Кровать, тумбочка и письменный стол. Хотя бы холодильник, а уж о телевизоре остается только мечтать.
- Привыкните. По первости холодильником послужит подоконник, сейчас по ночам уже не жарко, так что продуктам ничего не будет, а телевизор купите с первой зарплаты.
- Это потрясающе! С первой зарплаты! Да до нее еще дожить надо! Во чудеса судьбы. Сам родом из крупного города, учился вообще в миллионнике, пиво – рекой, девки – толпами, проблем никаких! И вдруг – бац! Без воды, без холодильника, без телевизора. Ничего и никого! Лес, да лес кругом!
Его монолог о тяжелой лейтенантской судьбе был прерван звонком внутреннего телефона. Не поднимаясь со стула, он ухитрился дотянуться до трубки. Представившись, он минуты две слушал, что говорила трубка, потом помахал ей в воздухе и глядя на меня, произнес:
- Тебя, начальник штаба.
помещение представляло собой вытянутую комнату, настолько узкую, что пройти к телефонной панели можно было только по стенке. Но этот единственный для меня путь оказался заблокирован развалившимся на стуле Олегом, который даже не шевельнулся, чтобы освободить проход. Мне пришлось вытянуться во весь рост, при этом перенеся свой центр тяжести на плечо Олега. В таком наклонном положении я начал разговор с начальником штаба, который принялся меня учить служить Родине. Через некоторое время я понял, что разговор идет просто ни о чем, но был обязан выслушать всё до конца.
Внезапно я обнаружил, что моя свободная рука зажата между ладонями Олега. Да не просто зажата, а поднесена к самому лицу так, что фалангами пальцев я ощущаю его дыхание. Тепло, исходящее от лейтенанта, разливалось по всему моему телу, вызывая забытые ощущения блаженства. Мне казалось, что своей грудной клеткой, лежащей на твердом погоне Олега, я чувствую его сердцебиение, и эти равномерные удары заставляли пульсировать кровь и в моих жилах. Разговор с начальником был уже окончен, но я не находил в себе сил положить трубку на пульт и вернуться на свое место. Между тем Олег поднес мою руку к своим губам. Почувствовав это, я дернулся.
- Бог с тобой! В десяти метрах часовой у знамени, дневальный маячит по коридору, дежурный может ввалиться в любую минуту.
- Да, я понимаю. Но...
- Без но!
Часы показывали без пяти минут два. В штаб вернулся перевозбужденный ночной прохладой дежурный, закашлял часовой у знамени в преддверии скорой смены. Явился мой второй заспанный дневальный, я проконтролировал их смену и скомандовал отбой бодрствующему. Доложил дежурному, что отправляюсь спать, и вышел из штаба. Спустившись с крыльца, я достал сигарету и решил минут пять постоять на свежем воздухе. В эту минуту из штаба вышел Олег, встал около меня и тоже закурил.
- Кирилл, проводи меня до "Хилтона".
- Что с непривычки боишься заблудиться? Здесь недалеко.
- Вдвоем как-то веселее.
- Пошли.
Военный городок спал. Ни в одном окне не было света, на полутемных улицах ни одной живой души. И только двое неспешно брели по дороге – офицер и сержант. Каждый из них знал, куда ведет эта дорога, но остановиться не мог. И не было уже силы, способной преградить им путь.
Мы молча подошли к общежитию, поднялись на второй этаж. Одна из дверей тихо отворилась и пропустила нас внутрь. Мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, а я уже чувствовал себя в крепких объятиях Олега. Сопротивляться было бесполезно. Его прерывистое дыхание уже передалось мне. Казалось, что давно забытые чувства вновь охватили меня, заставив отречься от сумрачного настоящего и вернуться в лучезарное прошлое. Я перестал ощущать себя рабским существом в солдатской форме, моя душа рвалась наружу, вызывая понимания того, что сейчас на этого молодого лейтенанта будет вылит весь спектр чувств и эмоций, накопленный под военной формой в течении прошедшего времени.
Отбросив все предрассудки, я отдался во власть Олега. Я ощущал его язык у себя во рту, чувствовал, как его беглые пальцы судорожно пытаются расстегнуть выпуклые металлические пуговицы на моей форме, а руки проникают под куртку, цепляясь за лямки безразмерной солдатской майки. Я предпринял попытку начать тот же процесс в его направлении, но был решительно остановлен. Год с лишним воздержания давал о себе знать. Казалось, что мой член сейчас разорвет это чертово галифе. Куртка и майка уже валялись на полу, а язык Олега уже крутился где-то около моих сосков, опускаясь все ниже и ниже.
- Скинь сапоги, - прохрипел он шепотом.
Я повиновался. Сапоги и портянки не первой свежести отлетели в дальний угол комнаты. В эту минуты руки Олега вцепились мне в брючный ремень, пытаясь его расстегнуть. Стоящий колом член просто вылетел на свободу, когда Олег, справившись с ремнем и пуговицами на штанах, оттянул резинку моих трусов.
Два тихих мужских стона нарушили тишину ночной комнаты, и в эту же минуту я ощутил на своем члене тепло влажных губ Олега. Никогда я не видел подобной жадности. Извиваясь всем телом, рыча и массируя мне бедра и ягодицы, он упивался моей эрекцией, пытаясь заглотить орган, размером больше среднестатистического. За считанные секунды его язык успевал пройти путь от головки до промежности, вылизать яички и опять вернуться к головке. Я как заколдованный стоял посередине комнаты, голый, расставив ноги шире плеч и затаив дыхание, не обращая внимания на то, что стоящий передо мной на коленях офицер даже не отстегнул пистолет. Разумеется, подобное долго продолжаться не могло.
- Я кончаю, - тихо прошипел я.
В эту минуту Олег, как голодная кошка, бросился ртом на мой член и заглотил его на такую длину, что я даже испугался. Но остановить процесса было уже не в моих силах. Сперма била как из брандспойта. Судя по частоте сглатываний Олега, ее количество было немереным. Мир плыл у меня перед глазами. Я с трудом оторвал его голову от своего члена. Олег медленно сполз на пол, где-то посередине между моими сапогами и формой. Я молчал, не в силах выговорить ни слова. Он заговорил первый.
- Спасибо. Извини, я не могу предложить даже крана с холодной водой, как видишь, его здесь просто нет.
- Да чего взять с солдата! Будет баня - вымоемся.
Я медленно подошел к нему и помог подняться. Я расстегнул ему ремень, снял портупею и все это хозяйство, включая оружие, положил на тумбочку. Олег сбро-сил китель и лег на кровать, широко расставив ноги. Я ловко стащил с него сапоги, а через минуту и вся остальная новенькая офицерская экипировка летела на туже тумбочку, на которой уже лежало табельное оружие. Убедившись, что я еще не утратил навыков раздевания партеров, довольный собой я прыгнул на кровать и прижался к нему всем телом.
Ощущение мужского тела в такой непосредственной близости, вновь вызвало у меня нешуточную эрекцию. Язык Олега опять крутился в моей ротовой полости, а руки шалили на затылке. Мои руки тоже не бездействовали. Я исследовал его спину, бедра, половые органы и остальные части его великолепной фигуры. Мое легкое прикосновение к его анусу заставило его содрогнуться. Все! Старые инстинкты взыграли во мне с новой силой. Я был похож на хищника, почувствовавшему жертву. Через секунду мой смоченный слюной палец уже разрабатывал анус Олега. Мы, как-будто, поменялись ролями. Теперь я проявлял инициативу, а он расслабился и целиком отдался моей власти. Еще секунда, и он оказался повернутым ко мне спиной. Мое горизонтально стоящее достоинство пошло вперед. К своему великому изумлению, я почти не встретил сопротивления. Лишь войдя в Олега сзади почти на всю длину, я услышал легкий стон, но остановить меня было уже невозможно. Я работал по максимуму. На алтарь офицерского и собственного удовлетворения были брошены самые извращенные мои приемы. Темп то увеличивался, то затихал на несколько секунд, чтобы потом взорваться с новой силой. Временами я извлекал член до последних миллиметров, чтобы тут же резко вогнать его на всю длину. Олег тихо выл и параллельно занимался собой самостоятельно. Кончили мы одновременно. Второй раз за вечер у меня все поплыло в глазах.
- Тебе пора, - спустя некоторое время раздался тихий голос Олега.
Пора, так пора. Солдату дважды повторять не приходится. Я быстро оделся, намотал портянки, сунул ноги в сапоги и тихо покинул "Хилтон", оставив голого, распростертого на кровати Олега. Зайдя в казарму, я заехал по уху задремавшему на боевом посту молодому солдату, быстро разделся и ловко запрыгнул на свою койку. Хотя и положено уже было спать на нижнем ярусе, но на верху мне казалось симпотичнее. Я закрыл глаза. В память все снова и снова вставали картины сегодняшней ночи, но усталость брала свое. Я засыпал.
осень плавно перетекла в позднюю, а та, в свою очередь в предзимье. Из солдатских каптерок были выданы шинели и зимние шапки, майки и трусы рядовому и сержантскому составу были заменены на рубахи и кальсоны, а в воздухе казармы начинал витать едва уловимый запах ста дней до приказа. В офицерском "Хилтоне" тоже все шло своим чередом. Кто-то приобретал мебель, кто-то обмывал очередное звание. Олег оказался общительным малым, довольно скоро завязавшим хорошие отношения со всем офицерским составом. Он немного обустроил свою комнатенку, приобрел холодильник, телевизор и повесил на окна занавески. Когда позволяли обстоятельства, я наведывался в эту, ставшую очень симпатичной, комнату. Расквартированная вдали от остальной цивилизации, войсковая часть жила по своим, особым законам. Солдаты-срочники входили в офицерские дома не только в качестве грубой физической силы, но и в роли сантехников, электриков, а иногда и воспитателей, или даже репетиторов. Рукопожатия при встрече вне строя между солдатом и офицером были общеприняты. Человеческие законы, превалирующие в отдаленном полку над общевоинскими уставами, позволяли нам с Олегом встречаться, не вызывая никаких подозрений и воспринимались окружающими как нормальное явление.
В полку началась волна увольнений в запас последнего передо мной призыва, поэтому стал ощущаться острый дефицит сержантского состава, допущенных к несению нарядов дежурным по штабу полка. Как следствие - участились мои дежурства, но в сложившейся ситуации меня это только радовало. Каждый наряд являл собой возможность ночной встречи с Олегом, который тому времени стал для меня больше, чем другом. Он стал составной частью моей жизни, человеком, ближе которого в тот момент у меня никого не было. И наши интимные отношения в то время уже превратились не больше чем в дополнение к человеческим чувствам, кото-рые мы питали друг к другу. В своих отношениях мы уже отбрасывали многие условности. Учитывая отсутствие горячей воды в военном городке и единый банный день раз в неделю для всех его обитателей, мы прощали друг другу запахи пота, несвежего белья, портянок и дешевого одеколона. По окончанию очередной партии удовольствия, мы приступали к водным процедурам, поливая воду друг другу из бутылки над тазом, а потом с хохотом намывая этой водой пол в комнате. Моя жизнь оказалась наполненной смыслом, и время полетело намного быстрее, что для солдата не последняя вещь.
Олег, в свою очередь, тоже не бездействовал. Учитывая, что часть молодых офицеров была откомандирована для осуществления очередной призывной кампании, он ухитрялся оказываться на внеочередных дежурствах, да и еще попадать на мои дни. Как я ждал этих ночей! Предвкушение встречи начинало овладевать мной еще накануне. Я не мог дождаться того момента, когда вытянусь на плацу, подчиняясь командному голосу Олега, когда буду ему представляться и увижу его лицо в непосредственной близости от своего во время ритуального обхода, буду смотреть ему прямо в глаза и понимать, что это только начало сегодняшнего счастья.
Так было и на этот раз. Мы заступили на дежурство, и каждый исполнял свои обязанности, испытывая сладострастное сердцебиение в ожидании ночи. Время шло. Военный городок уже уснул, и стрелки часов вплотную приблизились к заветной двойке, часу начала волшебства. Исполнив необходимые ритуалы и отрапорто-вав дежурному по полку что удаляемся на отдых, мы отправились в "Хилтон". В полку недавно закончились учения, в которых принимало участие подразделение Олега, и ему пришлось почти неделю просидеть "на точке", что лишило нас возможности каждый день видеться по утрам на плацу. Поэтому радость встречи была обоюдной и объяснимой.
Мы только что вылили друг на друга первую половину накопившейся страсти и развалились на кровати, ловя кайф и обсуждая последние полковые новости, как раздался стук в дверь. Мы переглянулись. Стук повторился.
- Лейтенант, открой быстро! – это был голос подполковника, дежурного по полку.
- Под одеяло, – резко скомандовал мне Олег.
Я подчинился. Буквально за секунду Олег натянул на себя галифе, не тратя времени на надевание трусов, лихо щелкнул подтяжками по свои великолепным голым плечам, и открыл дверь. В комнату просто ввалился дежурный.
- Через несколько минут будет тревога. Бегом в штаб. Талгаев, поднимайся. Тебя тоже касается!
Происшедшее в последующие минуты я не могу объяснить до сих пор. Повинуясь этому командному голосу, я отбросил одеяло, представ перед взором дежурного во всем голом блеске, и принялся натягивать на себя форму. Боковым зрением я заметил, что Олег также одевается со скоростью, ничуть не уступающей моей. Дежурный смотрел на эту сцену равнодушным взглядом, и, странное дело, его присутствие нас абсолютно не смущало. Заметив, что мы уже принялись за сапоги, дежурный бегом покинул комнату Олега. Через несколько мгновений и мы вылетели из общежития, застегивая на ходу шинели и ремни. Держа в руках зимние шапки, мы бросились в направлении штаба.
Только здесь, на морозном воздухе, до меня дошла вся сложившаяся ситуация. Я резко остановился и за рукав шинели остановил Олега.
- У тебя нет подозрения, что мы залетели?
По глазам Олега я понял, что ситуацию осознал и он. Его взор уставился куда-то в пустоту, и он с трудом выдавил из себя.
- Что теперь будет?
- Без понятия. Меня, скорее всего, отправят в другой полк, а тебе придется объясняться с замполитом.
В штабе начинали загораться огни, необходимо было бежать туда и продолжать службу.
Всю последующую неделю мы провели в ожидании неминуемой кары. Даже на плацу, перед утренним построением всего полка мы боялись встретиться глазами. По вечерам, лежа на своей койке, я с напряжением вслушивался в солдатские разговоры, которые велись в разных частях казармы, не проскочит ли где-нибудь порочащая меня или Олега информация, и готовый, как лев, броситься в любую минуту и прервать эти байки. Душа была вся черная, мысль об этой проблеме не покидала меня ни на минуту. О себе я вскоре определился. В самом крайнем случае меня переведут в другой полк, пусть даже снимут с плеч сержантские лычки, но статус "деда" надежно защити меня на любом новом месте службы. Все равно, счет оставшейся службы уже идет на дни, дотяну как-нибудь.
Чем больше я углублялся в размышления о себе, тем больше начинал задумываться о судьбе Олега. Учитывая его офицерское звание и вскрывшуюся связь с солдатом, последствия могли быть совершенно непредсказуемые. Увольнение его из армии по статье "за дискредитацию звания военнослужащего" представлялось в тот момент более, чем реальным. Конечно, я понимал, что учитывая пикантность ситуации, все будет сделано по максиму конфиденциально. Все-таки офицер и сержант - не два чуркогомика, которых застукал с поличным прапорщик в каптерке в прошлом году. Но от этих мыслей спокойнее не становилось.
Я уже просчитывал варианты предложения к Олегу ехать со мной в Москву после увольнения. А там, может быть, мой отец поможет ему с трудоустройством и жильем, благо у Олега за плечами инженерное училище, а мой отец далеко не последний человек в этом мире. Уж не откажет в просьбе любимого единственного сына. Мысли роились в голове, просчитывались все новые варианты развития событий. Но время шло, а развязка все не наступала. Ожидание становилось уже просто невыносимым. По истине, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. А что творилось в душе Олега, я мог себе только представлять. Подобное происшествие вполне могло поставить крест на его военной карьере, которой не было еще и года. И я не смог бы простить себе до конца жизни, что стал причиной поломанной судьбы далеко не безразличного мне человека. В любом случае, я чувствовал, что нам необходимо объясниться. Спустя десять дней я решил дождаться его около чайной. Заметив знакомую фигуру, скрывшуюся за дверями этого общепитовского заведения, я смело вошел следом. Купив стакан чая, я подсел за столик к Олегу.
- Ты уверен, что мы можем вот так, в открытую, сидеть за одним столом? – спросил он.
- Абсолютно. Прошло десять дней, думаю, проблема рассасывается. Подполковник, по-моему, не из болтливых.
- Я даже не могу себе представить, что он обо мне думает. Я избегаю встречи с ним, я просто не знаю, как на него смотреть.
- Эту проблему тебе придется решать самостоятельно.
Мы замолчали. Каждый, опустив голову, думал о своем. Установившаяся тишина была вдруг прервана чужим голосом.
- Я не помешаю? Разрешите присоединиться?
Мы вздрогнули. У нас за спиной стоял подполковник, держа в руках поднос с ароматно дымящимся капуччино. Не дожидаясь ответа, подполковник подсел за наш стол.
- Слушайте, сынки. Я понимаю, что твориться в душе каждого из вас, что вы боитесь смотреть не только на меня, но и друг на друга. Но вам придется выслушать мой монолог. Потерпите, и, может быть, вам станет легче. То, что я увидел, уйдет со мной в могилу, на этот счет можете даже не переживать, никакого скандала, а уж тем паче, репрессий по отношению к вам не будет. Все происшедшее, невольным свидетелем чего я стал, относится только к вашей личной жизни. Я давно догадывался о ваших отношениях, не раз замечал просветление ваших лиц и особую теплоту рукопожатий при встречах, и именно поэтому, в нарушение всех уставов и инструкций, я сам прибежал в ту ночь к вам, бросив на время боевой пост дежурного по полку. Я был обязан сидеть на месте, послав к вам какого-нибудь посыльного, но был уверен, что в сложившейся ситуации это сделать обязан только сам. Потому что, подобный скандал не нужен никому – ни командиру полка, ни вам, ни даже мне, потому что весь этот конфуз имел бы место во время суточного наряда, вся ответственность за который в тот день лежала на мне. Так что, ребята, молчим все. Я сейчас должен рассказывать вам о долге военнослужащего, о мужестве, о верности присяге. Но зачем? Я сам в ту ночь понял, что если сбросить весь этот наш армейский антураж, снять форму и откинуть в сторону казенное нижнее белье – все мы станем одинаковыми людьми, равными друг другу, не обремененными ни погонами, ни должностями. Вы это поняли раньше меня, и я, по хорошему, завидую вам. Вы два молодых человека, желающие быть счастливыми и стремящиеся к этому. Конечно, я ни в коем случае не поддерживаю вас, но и не осуждаю, так как не имею права этого делать. Вы не нравственные уроды, ни духовные инвалиды, вы - полноценные люди, хорошие солдаты и еще не раз будете полезны обществу. Таких как вы много, может быть намного больше, чем это может представить себе мое поколение. Поэтому у общественности никогда не получиться объявить вам бойкот, как бы этого не хотелось очень многим политиканам. Нельзя начать не призывать вас в армию, нельзя начать отказывать вам в приеме на работу или на государственную службу. Не слишком ли расточительно для страны отказываться от услуг таких молодых, полных сил, талантливых и толковых ребят, только на основании норм нравственности? Если всех вас объединить – получиться армия, пострашнее армии Чингизхана. И поверьте, что в этой многомиллионной громаде найдутся и свои полководцы, и инженеры, и учителя, и переводчики, и кто хотите. И такая армия будет непобедима. А потому с вашим присутствием в этой жизни надо просто примириться, и принять вас какими вы есть. И вы всегда будете служить примером верности, честности и порядочности. Живите, любите, творите, и ваша жизнь будет намного полнее и интереснее чем та, которую проживает мое поколение. Удачи, ребята, и будьте счастливы.
Он допил кофе и вышел из-за стола. Мы продолжали сидеть молча, опустив головы, не имея сил поднять глаза друг на друга.
отношения с Олегом продолжались. Временами нам казалось, что мы представляем собой единое целое, находя друг в друге то, в чем нуждались больше всего на свете. Казалось, что изучили друг друга вдоль и поперек. Одну только тему мы никогда не затрагивали. Мы оба в душе понимали, что срок наших отношений строго ограничен сроком моей службы. Олег не мог не осознавать, что нет такой силы, способной оставить московского студента на сверхсрочную службу в богом забытой глуши. Я же, в свою очередь, понимал, что шансы Олега оказаться в Москве, в Академии, в ближайшее десятилетие стремятся к нулю. Каждый из нас знал об этой проблеме, но делал вид, что ее не существует. Мы просто упивались друг другом в настоящем, стараясь не думать о будущем.
А время шло. Наступил март, в конце которого грянул долгожданный приказ министра обороны, и я вместе со своими одногодками, начал готовиться к увольнению. На первомайские праздники ко мне приехал отец, и в каптерке, среди солдатских парадок, появился новенький костюмчик московской фабрики "Большевичка", рубашка и шикарные кожаные туфли. Это был мой дембельский прикид и подарок отца к окончанию службы.
И вот настал тот день, ради которого служит любой солдат, который не забывает ни один мужчина, прошедший срочную службу. Когда на утреннем разводе, на плацу, в торжественной обстановке, зачитывают приказ командира с фамилиями отбывающих завтра на родину. Когда начинается суета с оформлением документов, на оружейном складе появляется очередь желающих поскорее расстаться с карабином, с которым ты, кажется, уже успел срастись, а в библиотеке рассыпаются улыбки и вручаются прощальные шоколадки сотрудницам. И, конечно, последняя ночь, в течение которой тебе разрешается все.
Я не буду описывать происходящее ночью в каптерке. Об этом любой может догадаться без труда. Скажу только, что в полночь я объявил, что желаю немного прогуляться, покурить и лечь, так как хочу выспаться перед дорогой. Под этим предлогом я покинул каптерку, оставив уже начинающих шуметь дембелей. Мне необходимо было увидеть Олега. Я не мог позволить себе уехать, не попрощавшись с ним.
И вот "Хилтон", вот до боли знакомая обшарпанная дверь. Я стоял перед ней не в силах постучать. Мне казалось, что эта деревянная дверь офицерского общежития является границей между тем, что было в моей жизни "до", и того, что будет "после". Для всех моих сослуживцев такой границей завтра будут ворота КПП, которую они с легкостью преодолеют. Но, в отличие от них, мой переход должен быть осуществлен сегодня, и уже сейчас. Я должен был войти, и одновременно боялся этого делать. Осознание того, что я последний раз стою перед этой дверью, рассеи-вало мои мысли. Не помогало даже небольшое количество алкоголя, которое демонстративно было выпито "за дембель", а на самом деле для решимости, чтобы придти сюда и постучать в эту дверь. Сколько раз я старался просчитать эту минуту, сколько думал о ней, и теперь, когда она настала, я стою не в силах даже дать знать о своем появлении. Здесь, за стеной, в двух метрах находится человек, который стал для меня целой эпохой, чье влияние на меня было настолько сильным, что я не представлял себе существование без него. Понимание наступления последней встречи заставляло все плыть перед глазами, и только принятый алкоголь, казалось, предохранял от сумасшествия.
Какой-то шум в соседней комнате заставил меня решиться. Я тихо постучал. Олег открыл. Одетый в футболку и шорты, он явно еще не ложился.
- Я знал, что ты придешь.
- Ты мог позволить себе думать, что я уеду не простившись с тобой?
В ту ночь я остался у Олега до рассвета. Когда лучи восходящего солнца начали проникать в нашу комнату, под столом уже стояла бутылка из-под коньяка, а в пепельнице не умещались окурки. Я уже стоял одетый в форму, готовый бежать последний раз в жизни поднимать свое отделение на зарядку. Олег подошел ко мне и крепко обнял. Его губы тихо шептали возле моего уха:
- Спасибо тебе. За то, что ты был в моей жизни. За то, что поддержал бывшего салобона-курсанта и помог адаптироваться в этой глуши, помог не сойти с ума от одиночества. Ты заботился обо мне, когда я более всего в этом нуждался. Ты талантливый человек и на гражданке добьешься больших успехов. Самое главное – в тебе есть человеколюбие, ты не равнодушен к другим. Иногда это качество будет играть против тебя, но мир устроен так, что добро всегда побеждает зло. Ты сможешь преодолеть огонь и воду и взойти на вершину Олимпа. Там, где тебе не хватить физических сил - возьмешь талантом или просто везением. Я уверен, что еще не раз услышу в будущем твою фамилию. Я благодарю судьбу, что она послала мне тебя. Я никогда не забуду дней, проведенных с тобой. Прощай.
Он крепко сжал меня в своих объятиях, затем резко отпустил и отошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Я молча вышел из комнаты.
Через два часа, после торжественного построения и благодарностей командования, я, переодевшись в новенький костюм, вместе с другими дембелями покинул территорию полка. Все вместе мы благополучно добрались до областного центра, где мои попутчики приобрели билеты до Москвы на первый же проходящий поезд. Как меня не уговаривали, но трястись в плацкарте мне не захотелось. Я располагал определенной суммой денег – подарком отца, поэтому мог позволить себе небольшую роскошь, а именно билет на вечерний фирменный поезд.
Прослонявшись полдня по городу и пообедав в ресторане, я вновь появился на вокзале. Сверкающий намытыми стеклами, мой поезд уже был подан на посадку, и я, предъявив проводнице билет, вошел в вагон. Длинный коридор купейного вагона, отделанный коричневым пластиком, дорожка на полу, занавески на окнах – все начинало настраивать на приятный путь. Льняное белье на заправленных верхних полках разительно отличалось от того белья, на котором мне пришлось проспать последние два года, а элегантные чашки на столике не шли ни в какое сравнение с алюминиевыми кружками в солдатской столовой. Казалось, что каждая деталь вагонного интерьера пыталась напомнить о конечной цели моего путешествия. Я си-дел в купе и наблюдал, как постепенно заполняется вагон пассажирами, с которыми мне предстояло проделать путь до Москвы.
До отправления поезда оставались считанные мгновения. "Наконец я возвратился, город детства, как живешь?" - запело вагонное радио, и я про себя отметил символичность песни, что доставило мне особое удовольствие. Чтобы лучше слышать я вышел из купе в коридор. Случайно бросив взгляд за окно, я остолбенел. На платформе я увидел Олега. Одетый в брючный спортивный костюм и кроссовки, он как хищная кошка метался среди толпы, успевая рассмотреть каждого, кто садился в поезд. Его глаза неудержимо шарили по вагонным стеклам, уже готового к отправлению состава. Всю свою неуемную энергию в тот момент он использовал, чтобы найти меня.
Господи, как он тут оказался? Вечером, за двести километров от полка? Да еще и судя по его внешнему виду, явно нелегально, без предварительного уведомления командования о своем отсутствии. Хорошего это ничего ему не сулило.
Как же хорошо он успел меня изучить! Олег точно просчитал, что такой любитель комфорта, как я, поедет вечерним фирменным, да и крутился около купейных вагонов, заранее зная, что поиск у плацкартов ему ничего не даст. Я не сомневался, что стоило ему только бы увидеть меня в окне, он, ни секунды не раздумывая, прыгнет в вагон, впечатав проводницу в противоположную дверь тамбура. По его горящим глазам это можно было определить безошибочно. А что дальше? Он, конечно, договориться с хозяйкой вагона, и та довезет его до следующей станции, но это только еще более усугубит его положение. На утреннее построение в полк он явно уже не успеет и получит проблемы. Ради чего? Ради того, чтобы еще раз сжать меня в объятиях и два часа прокурить со мной в тамбуре? Чтобы еще раз заставить наши сердца рваться на части от бессилия перед неминуемым расставанием?
Я быстро повернулся спиной к окну и встал в простенке между окнами. Это исключило возможность увидеть меня с платформы. Я дрожал всем телом. Прижимаясь к холодному коридорному пластику, я старался хоть как-то сбить жар, охвативший меня. В горле стоял ком. Ценой нечеловеческих усилий я сдерживал слезы.
"Старая мельница, все перемелется, только любовь никогда", - продолжал петь динамик. Я закрыл глаза. Московский скорый набирал ход.
***
Читатель!
Если тебя зовут Олег, ты уроженец города Омска, бывший нижегородский курсант и тебе знакомо, все что описано в этом рассказе, откликнись! Я помню тебя до сих пор!
Твой сержант.