Марья Александровна пожала плечами, видя, как безропотно я согласился, а Верочка и Володя даже сердито взглянули, изумляясь покорности и безответности перед этим небрежным приказанием.
Рязанова взглянула на сестру с усмешкой, точно хотела сказать: "Видишь, какой он послушный!"
Марья Александровна с детьми уехала на озеро, а мы выехали на дорогу и тотчас же свернули в лес, большой густой лес, тянувшийся километров на пятнадцать.
Сперва мы ехали шагом, молча. Елена Александровна была серьезна. Я искоса взглядывал на всадницу: она была очень хороша в своем наряде; штаны для верховой езды, а поверх красная клетчатая блузка без рукавов и ковбойская шляпа. Стройная, изящная, красивая, блестевшая под лучами солнца, она прекрасно сидела на красивом коне и точно чувствовала, что ею любуются.
- Ну, не отставайте от меня! - проговорила она, подтянула поводья, взмахнула хлыстиком, пустила лошадь рысью, потом в галоп и понеслась по лесу.
Мы скакали по лесной дороге, среди густой чащи деревьев, сквозь которую едва пробивалось солнце. В лесу было свежо и несло смолистым ароматом. Рязанова неслась впереди как бешеная, подгоняя лошадь хлыстом, когда Опал уменьшал бег. Я едва поспевал за ней; в моих глазах мелькало только красное пятно. Мы углублялись все дальше и дальше в чащу, а Рязанова все неслась как сумасшедшая... Наконец я стал отставать. Она обернулась назад, взмахнула хлыстом и скрылась из моих глаз...
Когда наконец я догнал ее, она ехала шагом, опустив поводья. Опал был весь в мыле, и она ласково трепала его благородную шею. Елена Александровна раскраснелась и прерывисто дышала... Глаза ее блестели и улыбались; полуоткрытые губы слегка вздрагивали.
- Благодарите меня, - проговорила она, смеясь, когда я подъехал к ней, - что...
я позволила вам догнать себя, а то бы ехали вы теперь один-одинешенек... Ах, как хорошо здесь... в лесу! - прибавила она, заворачивая лошадь в узкую тропинку, по которой едва можно было проехать двоим.
Она поехала вперед, я ехал сзади. Так ехали мы несколько минут. Наконец Рязанова обернулась:
- Что ж вы сзади? ... Мне поболтать хочется...
Мы поехали рядом; наши лошади почти касались друг друга.
Она посмотрела на меня, улыбаясь какой-то странной улыбкой, и сказала:
- А вы все еще сердитесь?
- Я не сердился...
- Ну, ну, не сочиняйте, скромный юноша; точно я не знаю, что у вас никакой работы нет. Ведь правда? - шепнула она, нагибаясь ко мне. - Правда?
- Правда! - еще тише проговорил я.
- То-то! Ведь я все вижу, - сказала она и засмеялась.
Тон ее был особенный: ласковый и в то же время резкий. Она глядела на меня каким-то загадочным, странным взглядом, продолжая улыбаться. Я начинал проваливаться в невидимые сети ее женственности, которыми она постепенно окутывала меня. Казалось, между нами не было теперь никаких преград, и я свободно любовался ее высокой грудью, ее нежным профилем, ее королевской осанкой. Близость гибкого тела казалась доступной и упоительной.
Мы все подвигались вперед. В лесу было так хорошо и свежо. Только треск под копытами сухого валежника нарушал торжественную тишину леса. Впереди, на полянке, показалась маленькая полуразвалившаяся изба, густо заросшая вьющимся хмелем.
- Я устала. Отдохнем здесь! - проговорила Рязанова.
Я спрыгнул с лошади и помог ей сойти. Когда я обхватил ее стан, руки мои вздрагивали.
Я привязал лошадей. Елена Александровна вошла в избу и присела на лавке у окна.
- Тут прежде лесник жил, - заметила она и задумалась. - А вы что стоите? Садитесь! - резко сказала она.
Я сел около, молча любуясь ею. Она облокотилась на окно и глядела в лес, вся залитая багровыми лучами заходившего солнца. Я любовался ею и видел, как тяжело вздымалась ее грудь, как вздрагивали ее губы.
- Что же вы молчите? - повернула она свою голову. - Говорите что-нибудь... Посмотрите, как хорошо здесь!
Но что я мог сказать?
- Какой вы... смешной! Что вы так смотрите, а? Говорите же что-нибудь, а то вы так странно молчите! Ну, рассказывайте, отчего вы так сердились на меня? Теперь не сердитесь, нет? - говорила она странным шепотом, вовсе не думая о том, что говорит.
Я взглянул на нее. Она сидела, улыбаясь все тою же загадочной улыбкой, с полуоткрытыми губами. И вдруг она стала расстегивать блузку и обнажила грудь. Я бросился к ней и начал покрывать поцелуями. Поднял голову и она, увидев мой сияющий вид, подошла к подоконнику и села на него снимая обувь, а потом и нижнюю одежду, велев мне раздеваться. Меня затрясло как в лихорадке. Я очень торопился и засуетившись, не сразу понял как она хочет. Она поставила ступни на подоконник, а когда я подошел протянула на встречу руки и обняла меня. Я посмотрел вниз и направил свой изнемогающий член прямо в ее горячую темноту и скрестив руки за ее спиной начал быстро двигаться. Она тихо смеялась, замирая в моих объятиях.
"Что, теперь не смеешься?" - думал я, когда помогал ей садиться на Опала, толкая за попу. Она старалась не замечать меня.
"Еще бы! Когда глубину твоего затосковавшего влагалища проверил молодой член неопытный парня, отстрелявшись внутрь от нахлынувшей на него волны неизведанных чувств".
Мы ехали молча и расслаблено. Но скоро она погнала лошадь и помчалась из лесу как сумасшедшая. Я поехал один, оглушенный диким оргазмом, пытаясь осмыслить произошедшее. Когда я вернулся домой, Опала уже водили по двору.
На следующий день, встретившись за завтраком, Елена Александровна держала себя как ни в чем не бывало. Она сухо поздоровалась со мною и сказала несколько слов. С этого памятного вечера обращение ее сделалось еще суше и резче. Она редко говорила со мной, и если говорила, то небрежным тоном, третируя меня как несчастного учителя, что приводило добрую Марью Александровну в огорчение. Я редко оставался внизу и продолжал относиться к Рязановой с почтительной вежливостью учителя; мое обращение ей, видимо, нравилось.
Я уже подумывал, что она жалеет о том, что между нами было. Но через два дня она вновь предложила ее сопровождать. Мы поехали той же дорогой, обмениваясь ничего незначащими фразами. Я не знал что делать. И просто следовал за ней, стараясь ни о чем таком не думать. Но чем ближе мы подъезжали к избушке, тем сильнее замирало мое сердце, а между ног проскакивал приятный холодок... Мы подъехали и остановились. Спешившись, зашли внутрь. Она сразу начала раздеваться, снимая верхнюю одежду, призвав делать тоже самое. Опять она брала инициативу в свои руки. Честно говоря, я немного растерялся. Да что там, не смел подойти или хотя бы коснуться ее, стояв с приоткрытым ртом.
Рассеянно расстегивая рубашку, я смотрел на нее. Но вот она уже совсем готова. Стоит, согнувшись в известном положении, в котором так часто дразнила меня, опершись руками о подоконник. Но теперь она не собиралась меня томить или испытывать, а эта влажная вульва, притягивающая голодные взгляды множества мужчин, пульсирующая от нетерпения предназначалась для меня. Мгновенный стояк привел меня в чувство. Быстро раздевшись я подошел и помогая рукой направил член в ее самое сокровенное место. Положив на ее спину руки я понял: "Теперь-то инициатива на моей стороне!" И начал совершать размеренные движения. Сладкий стон возвестил мне о правильности мыслей.
А через несколько минут я начал сильно ударять своим тазом по ее попке, увеличивая темп. И скоро радостный крик возвестил мне об ее успешном финале. Но и мне оставалось не долго... И теперь я готов был заорать в экстазе. Я обнял ее за талию наклонившись и целуя спину. Она выпрямилась и повернулась ко мне. Я припал губами к ее соску, ласково смотрящего на меня, обнимая некоторое время, а она запустила пальцы в мои волосы. И мы пошли одеваться. Мне стало все предельно ясно! Симпатичная крошка хочет потрахаться немножко. Так вот чего ей летом не хватало! Одинокой леди надоело томиться неудовлетворенными желаниями и прожигать молодость понапрасну? . .
Встречи продолжались.
После обеда мы часто ездили кататься и заезжали в избушку. Никто больше не торопился, спешить нам было незачем, опасаясь что кто то прервет наши неприличные занятия. И я уже со знанием дела, уверенно хватал ее за упругую задницу, притягивая к себе и помогая освободиться от лишней одежды, лез к ней в трусы, жадно лапая ее где только можно. А где было нельзя? - позвольте спросить. Ну а после, мы бросались в страстные объятия. Она опускалась вниз, поджигая меня и заводилась сама. А потом мы переходили в более активную фазу наших отношений.
Я торжествовал. Самолюбие мое было удовлетворено. Эта богиня, третировавшая меня днем, была моей послушной любовницей вечером, делала сцены ревности, когда я оглядывал проходивших девчонок, говорила, что только в моих ласках она поняла счастие любви. Ни одна душа не догадывалась о наших отношениях. Такой скромный любовник, как я, и нужен был этой женщине, боявшейся светской молвы как огня, но от этого не менее стремившейся к полной и насыщенной жизни.
Я вошел во вкус, и мне стало мало одного раза. Как то собираясь в обратный путь я внезапно понял, что ничто не мешает продлить общение с девушкой. Я крепко схватил ее, оттаскивая от лошади и повел к столу, начал снова раздевать, не говоря ни слова. Она попыталась отстранить меня, но я, возбудившись еще сильнее, удержал ее от всяких попыток мне помешать. Растегнув ширинку, просунул ладони под резинку трусов и спуская их вместе со штанами до колен, повернул к себе спиной и резким выпадом ввел член, прижавшись к ее загорелой попке. Замерев на некоторое время, я восхитился своему открытию. Теперь она будет принимать меня по два раза! И с опозданием и надеждой, спросил. - "Повторим?" Но она, видимо, была со мной уже на одной волне, так как я не услышал... внятного ответа... А потом я помог оправить ее слегка помятую одежду да и ее саму, впервые взяв ее силой и извиняясь, что не мог ничего с собой поделать.