- А им, кремом этим, можно? - Колька посмотрел на Влада вопросительно.
- А почему нельзя? - возбуждённо прошептал Влад. - Нормальный крем - от солнечных ожогов. Какая нам разница? Главное - смазать.
- Я тебя первый, - Колька, став на колени перед Владом и протянув одну руку за тюбиком, пальцами другой руки перехватил свой член у самого основания. - Дай мне крем.
- Ты уже был первым, - отозвался Влад. - Теперь я буду первым. Становись!
- То не считается, - возбуждённо прошептал Колька, глядя, как Влад безуспешно пытается ногтём мизинца проколоть фольгу в горлышке тюбика. - Надо чем-нибудь острым проткнуть. Влад, я первый, слышишь? Я сначала тебя.
- Нет, Колёк, не наглей, - Влад, пружинисто встав на ноги, подошел к окну. В раму окна был вбит гвоздь, и Влад, приложив горлышко тюбика к шляпке гвоздя, легонько надавил, протыкая фольгу. - Ты прошлый раз захотел быть первым, и я уступил тебе. И не моя в том вина, что без смазки у нас, у обоих, ничего не получилось. Вот. а теперь буду первым я - я тебя первым трахну. Согласись, Колёк, что всё у нас по-честному, - Влад, подойдя к матрасам, вновь опустился на колени. - И вообще, хуля мозги друг другу дрочить? Давай, бля, хуи лучше в жопах подрочим.
Влад, глядя на Кольку, возбуждённо засмеялся и, не сомневаясь в своей правоте и выдавив крем из тюбика на указательный палец, круговыми движениями пальца стал осторожно размазывать крем по головке своего хищно торчащего вверх члена. Колька вдруг подумал, что он младше Влада, и, глядя на палец Влада, понял, что будет так, как сказал Влад. Ну, и фиг с ним, - подумал Колька, непроизвольно сжимая мышцы сфинктера.
- Ну, что? - Влад, вытерев палец о полотенце, скользнул ладонью по Колькиному бедру, и Кольке показалось, что рука у Влада немного дрожит. - Давай, Колёк, не томи - поворачивайся задом!
Колька, ничего не говоря, развернулся к Владу спиной и, подав вперёд корпус, опустился на локти согнутых под углом рук - встал перед Владом раком.
- Ниже, бля. Ниже прогнись! - Влад, стоя на коленях сзади, одной рукой придерживая Кольку за бедро, ладонью другой руки надавил на Колькину поясницу. - Ниже, Колёк.
Подчиняясь Владу, Колька послушно развёл локти в стороны и, повернув набок голову, уперся щекой в матрас, отчего зад его, тут же заострившийся, чуть приподнялся вверх. Ягодицы, и без того раздвинутые, распахнулись ещё больше. Жопа Колькина была перед Владом на уровне его, колом торчащего, члена, и Влад, одной рукой по-прежнему придерживая Кольку за бедро, другой рукой, держа свой член у самого основания, направил смазанную кремом головку в очко.
- Осторожней, бля, - прошептал Колька, невольно напрягаясь.
- Не учи отца ебаться, - отозвался Влад, прикасаясь головкой к туго стиснутому отверстию Колькиного зада. - Попал?
- Не знаю, вроде попал, - прошептал Колька. Он хотел добавить что-то ещё, но в это время Влад надавил смазанной головкой члена на Колькино очко и Колька, почувствовав тупую раздирающую боль, дёрнулся, одновременно выдыхая перекосившимся ртом протяжный горячий стон:
- А-а-а...
- Стой, Колёк... стой, не дёргайся! - Влад, почувствовав, как головка его члена, разжав мышцы сфинктера, вскользнула в узкое, жаром обволакивающее очко, тут же - в одно мгновение - крепко сжал руками Колькины бёдра, не давая Кольке соскочить с члена. Ощущение было фантастическое - головка члена была уже ТАМ, и Влад, обжигая губы горячим дыханием, хрипло выдохнул:
- Стой...
Чувствуя, как член Влада, раздирая очко тупой обжигающей болью, с каждым мгновением всё дальше и дальше продвигается вглубь, Колька рывком приподнялся на локти и, гримасничая от боли, хватая ртом воздух, задёргался и закрутил головой:
- Пусти... ой, бля... не могу я... Влад, не могу я - пусти.
Влад, не слушая Кольку, плавно вдавил свой член до самого основания и, почувствовав, как лобок его упёрся в расщелину между разведенными Колькиными булочками, замер. Член был полностью ТАМ - в горячем очке. Влад, вжимаясь пахом в Колькины ягодицы, на какой-то миг затаил дыхание, пытаясь осознать новые, еще не ведомые ощущения. Это был кайф - чувствовать, что ты ТАМ. Владу вдруг показалось, что он совершенно не чувствует свой член, словно член его парит в невесомости, и вместе с тем отчетливо чувствовалось, как мышцы Колькиного сфинктера туго обжимают член у самого основания. Удерживая вырывающегося Кольку руками за бёдра, Влад размашистыми толчками задвигал задом - взад-вперёд заскользил членом в Колькином очке, от наслаждения приоткрыв пышущий жаром рот.
- Влад, не могу я... больно, бля... не могу...
- Молчи, Колёк. Я быстро. Ещё чуть- чуть.
Судорожно сжимая матово-белые в лунном свете голые ягодицы - с сопением двигая бёдрами взад-вперёд, Влад сладострастно ебал Кольку в жопу.
- Не могу я... больно.
- Сейчас...
Влад, сладострастно сопя, толчками долбил Кольку в очко и хотя Колька, то и дело дергаясь, пытался вырваться, Влад, сжимая в ладонях Колькины бёдра, держал его крепко, - член, словно поршень, скользил взад-вперёд.
Взад-вперёд, взад-вперёд. Боль не исчезла и даже не притупилась, а словно, достигнув своего апогея, стабилизировалась, и от этого уже было легче. Колька, кусая нижнюю губу, тяжело дышал, и дыхание это было похоже на всхлипы - казалось, что Колька, судорожно втягивая в себя воздух, всхлипывает. Взад-вперёд, взад-вперёд, - скользя членом в обжигающе горячем Колькином очке, Влад чувствовал, как наслаждение его стремительно растёт, ширится, с каждой секундой делаясь всё сильнее и сильнее, ещё сильнее, ещё и вдруг, содрогнувшись и с силой вдавившись в Колькин зад, Влад замер, кончая...
Влад мастурбировал уже года три, причем последние полгода или даже чуть больше он проделывал это едва ли не каждый день и ни разу ещё не было так сказочно, так необыкновенно сладко. Оргазм был фантастический, - грудь у Влада ходила ходуном, он тяжело дышал, чувствуя, как огонь, залпом полыхнувший в промежности, медленно угасает, и возбуждение, сладко гудящее во всём теле, уступает место лёгкой, почти невесомой умиротворённости.
Колька, почувствовав, как пальцы Влада, цепко державшие его бёдра, ослабли, тут же всем телом подался вперёд, соскальзывая с Владова члена. Рухнув плашмя на матрас, Колька с силой сжал ягодицы - стиснул что есть силы мышцы сфинктера, словно желая выдавить из себя остатки распирающей, тупо обжигающей изнутри боли, еще секунду назад раздиравшей очко. Они оба тяжело дышали - оба были мокрые от пота. Влад, опрокинувшись на спину и вытянувшись на матрасе рядом с Колькой, потянулся за полотенцем. Да-а-а, ебать в жопу парня - это кайф! Настоящий, бля, кайф!
Боль в Колькином очке исчезла - испарилась, словно её никогда там не было и, приподнявшись, Колька с любопытством посмотрел на Влада. Влад, лёжа на спине, вытирал полотенцем член.
- Ну, Влад... ты совсем... - тихо засмеялся Колька, сам не зная, что этим "совсем" он хочет сказать - что оно означает. - Сразу видно, что опытный.
- Однозначно, - отозвался Влад, не глядя на Кольку.
Влад сказал всего одно слово, но этого было вполне достаточно, чтобы в голосе Влада Колька не услышал ни упругой напористости, ни жаркого возбуждения, что еще несколько минут назад так отчетливо - почти осязаемо - звучали, обжигая уши. Голос был словно бесцветный - никакой. Но ведь так бывает: сразу после оргазма, едва исчезает опалившая тело сладость, накатывает апатия или даже безразличие к партнёру. Так бывает. Влад, отбросив в сторону полотенце, умиротворённо закрыл глаза, не обращая на Кольку ни малейшего внимания.
Минуту или две они молчали. Колька, глядя то на лицо Влада, то на его лежащий на боку толстый, словно опухший, член, ждал, когда Влад предложит долбиться дальше - естественно, поменявшись при этом ролями, но Влад ничего не говорил - он лежал на спине с закрытыми глазами и Колька, не выдержав, первым нарушил молчание:
- Влад...
- Что? - отозвался Влад, не спеша открывать глаза.
- Что - "что"? Становись - моя теперь очередь.
глубине души Колька боялся, что Влад, отдолбив его в жопу, сам свою жопу не подставит - скажет, что он уже не хочет или что Колька ещё молодой или что-нибудь еще придумает удовлетворившийся Влад, чтоб очко своё не подставлять. И получится... получится, что Колька, давший в жопу, является "голубым", а Влад, если он жопу свою не подставит - трахнуть себя в жопу не даст, "голубым" не является. Да-да, получится именно так, а это уже не по правилам - так они оба не договаривались. Глядя на Влада, Колька машинально тискал ладонью вновь твердеющий член.
В том возрасте, в каком пребывал Колька, душа ещё не отравлена, не растлена и не замутнена грузом вековых предрассудков, и потому достаточно малейшего толчка, чтоб любой парень захотел попробовать с парнем. Именно поэтому Колька хотел продолжения секса: подставив Владу очко своё, он хотел теперь точно так же натянуть в очко Влада, инстинктивно понимая, что это будет кайф и наслаждение. Колька жаждал секса - и вместе с тем, как всякий человек, живущий в обществе, где однополый секс до сих пор воспринимается многими так, как давным-давно предписали его воспринимать ловцы человеческих душ, Колька совершенно не хотел быть "голубым". В том социуме, где жил Колька, над "голубыми" смеялись и вслед им улюлюкали, а наиболее "натуральные" парни, публично демонстрирующие своё подчеркнуто презрительное отношение к "голубым", могли даже предпринять целенаправленную травлю либо вообще устроить "ремонт". Конечно же, всё это - и смех, и улюлюканье, и всякие-разные прессинги по отношению к тем, кто обнаруживал свою вовлеченность в однополый секс - было плодом-результатом тысячелетних усилий ловцов человеческих душ: это они, лицемерные пастыри, предававшие анафеме тех, кто жаждал плотских радостей жизни, из поколения в поколение формировали у неотягощённой умом паствы душевный недуг - гомофобию. Но Колька ничего этого не знал, и вся его нелукавая правда заключалась в том, что он, следуя своей человеческой сути, жаждал совершенно нормального секса: желая вставить свой член Владу в очко, он жаждал сексуального наслаждения. Да, Колька жаждал наслаждения, и в то же время - помимо этого - ему было просто необходимо натянуть Влада по полной программе, и вот почему: с Владом нужно было сделать то же самое, чтоб они оба таким образом оказались в одинаковом положении, что, в свою очередь, не позволит Владу думать или говорить, что Колька "голубой".
Конечно, если Влад заупрямится и подставлять Кольке своё очко откажется, ничего смертельного, в принципе, не произойдёт - смена Колькина закончилась, завтра он уедет домой, и там, дома, никто из друзей-пацанов никогда не узнает, как он стоял на матрасах раком и как его долбил в очко Влад - никто и никогда не узнает об этом в Колькином городе, а значит никто и никогда "голубым" его не обзовёт. Обо всём этом Колька, не желающий быть "голубым", уже успел подумать. Но всё это относилось к логике аморальной морали, сшитой по лекалам ловцов человеческих душ - коммерсантов в рясах. А еще была логика жизни, а по законам этой логики Колька жаждал секса. Голый Влад лежал рядом, и его сочная попка манила Кольку, нетерпеливо тискающего свой вновь подскочивший член, обещанием упоительного кайфа.
- Влад... - Видя, что Влад не отзывается - ничего не говорит в ответ, Колька нетерпеливо пошевелился. - Ну, чего ты? Давай, слышишь? Моя теперь очередь.
- Может быть завтра? - отозвался Влад, глядя на возбуждённый Колькин член.
- Что - "завтра"? - в Колькином голосе послышалось едва уловимое напряжение.
- Ну, завтра... утром проснёмся - и ты меня сразу же дёрнешь, - пояснил Влад. Он лежал на спине, вытянув ноги, и его собственный член умиротворенно покоился на боку, матово блестя в лунном свете обнаженной головкой.
- Ага, ты сам меня дёрнул сейчас, а я тебя, значит, завтра. Какой ты, Влад, хитрый! - торопливо прошептал Колька. - Мы же, бля, так не договаривались.
- Ох, Колёк, какой ты извращенец! - Влад, оторвав взгляд от Колькиного члена, глядя Кольке в глаза, тихо засмеялся.
- Почему я извращенец? - Колькины глаза округлились от удивления.
- Ну, а кто же ты? - отозвался Влад, весело глядя на сбитого с толку Кольку. - Хочешь, чтоб я тебе дал. Просишь меня, парня, об этом - фак у тебя на меня стоит. Конечно, бля, извращенец!
- Иди ты! - Колька сообразил, что Влад над ним смеётся - прикалывается. - Сам меня трахнул. Меня сам, бля, натянул и это - не извращение. А я, значит, извращенец. Как же! Расскажи об этом своей бабушке. Понял?
- Я Мимозе расскажу, - невозмутимо отозвался Влад.
- Что ты ей расскажешь? - Колька не верил своим ушам. Было похоже, что Влад издевается над ним, прикалывается. - Что ты ей расскажешь?
- Как что? Скажу, что ты лез ко мне ночью, приставал - хотел меня, в зад изнасиловать. Вот что я расскажу Мимозе! Понял? Скажу, что ты извращенец.
- Ага, только ты не забудь при этом рассказать, как ты сам меня... сам меня изнасиловал, - прошептал Колька, сжимая в ладони напряженно вздыбленный член.
- Кто тебя изнасиловал? Я?! - делано изумился Влад. - Разве не в мире и согласии мы это делали?
Колька, глядя на Влада, закусил губу. Кажется, начинало сбываться то, чего Колька в глубине души боялся с самого начала: Влад был старше, и если Влад не даст ему теперь в жопу - не подставит своё очко в ответ, то получится, что он Кольку банально развёл, как последнего лоха, и не только никому ничего в такой ситуации не скажешь, а наоборот - ещё нужно будет просить Влада, чтобы сам Влад никому об этом не рассказывал. Конечно, Колька завтра уедет - просить Влада он ни о чем не будет, и всё равно, всё равно Кольке стало не по себе.
- Так не честно, - прошептал Колька и в голосе его задрожала обида. - Влад, мы же договорились. Ты сам, ты сам сказал, что вначале ты, а потом я. Ты обещал. - Колька, глядя Владу в глаза, почувствовал, как горчайшая обида комком подкатывается к горлу. - Я думал, что ты нормальный мужик... я поверил тебе, а ты...
- А я - что? - Влад, глядя на Кольку, приподнял голову.
- А ты... ты, Влад, не мужик вовсе... вот ты кто! - чуть слышно прошептал Колька и, отвернувшись от Влада и ещё сильнее закусив губу, потянулся за своими плавками.
комком подкатившая к горлу, защипала глаза. Конечно, он сам виноват, что поверил Владу: Влад раскрутил его, как лоха, и теперь прикалывается - смеётся над ним. И пусть! Пусть смеётся, пусть! Он, Колька, завтра не пойдёт на завтрак и на обед не пойдёт - он за забором дождётся деда. Конечно, ничего Мимозе Влад не расскажет - не такой он дурак, чтоб об этом рассказывать. Он будет рассказывать тем, что приедут на новую смену. Будет хвалиться, какой он шустрый. И пусть, пусть рассказывает! Его, Кольки, здесь уже не будет, а дома никто ничего не узнает. Никто никогда ничего не узнает, а если никто ничего не узнает, значит - ничего этого не было. Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в Колькиной голове, пока он тянул за плавками руку. И ещё Колька успел подумать, пока тянул руку, что спать в эту ночь он здесь не будет. Лучше в беседке он будет спать, чем здесь. Да! И ещё успел подумать то, что уже сказал он вслух: Влад - не мужик.
- А ну, бля, стой! - перехватывая Колькину руку, Влад с силой потянул Кольку на себя. - Это я не мужик? Я?
- Пусти! - Колька попытался вырвать руку, но Влад, вцепившись в запястье, держал его крепко - не вырвешься. Конечно, не вырвешься - Влад был старше и потому был сильнее. А между тем, в глазах у Кольки уже стояли слёзы. - Пусти.
- Стой, тебе говорю! - Влад, раздвинув в стороны свои ноги - широко разведя их, рванул Кольку на себя и Колька, не успев оказать никакого сопротивления, в тот же миг оказался лежащим на Владе. Член Колькин упёрся Владу в живот. - Ты чё, Колек, обиделся, что ли? - прошептал Влад, одной рукой прижимая Кольку к груди, в то время как другая его рука скользнула по Колькиной спине - к сочным Колькиным ягодицам. - Обиделся, да?
- А чего ты? Сам говорил, что ты - сначала, а я - потом, и сам же. Сам ты слова своего не держишь. - в Колькином голосе клокотала неподдельная обида. - Или ты что, ты думаешь, что я лох, да? Или думаешь, что я "голубой"? Да? Ты так думаешь? Так?
- Ничего я, Колёк, не думаю, хуля мне думать? - обдавая Колькину шею горячим дыханием, шепотом отозвался Влад.
- А почему же... почему ты надомной смеёшься? Ты думаешь, что если ты старше...
- Колёк! Я говорил, что я дам, и я тебе дам.
- Ага, завтра утром, - отозвался Колька. Лежать на Владе - чувствовать Влада под собой, вдавливаясь залупившимся членом во Владов в пах, было в кайф, и Колька, выясняя отношения, не делал ни малейшей попытки слезть с Влада. Наоборот, лёжа на Владе, Колька едва заметно двигал бёдрами, делая это совершенно непроизвольно. - Ну, чего ты молчишь? Когда ты мне дашь? Завтра утром, да?
- А ты хочешь, чтоб я дал - когда?
- Сейчас, - прошептал Колька и, не удержавшись, тут же добавил, обдавая шею Влада горячим дыханием, - Ты же сам... ты, Влад, сам мне обещал... сам! Или что - не так?
- Так, - отозвался, словно эхо, Влад.
Да, так бывает, и бывает нередко. Влад был старше Кольки, но этого было вполне достаточно, чтоб почувствовать в однополом сексе нечто большее, чем просто трах. Лёжа под Колькой - чувствуя на себя горячее Колькино тело, Влад, уже дважды кончивший, испытывал не возбуждение, а смутное, ему самому непонятное, чувство нежности. Это было странное, совершенно новое и вместе с тем необыкновенно приятное чувство. Раздвинув ноги, Влад лежал под голым возбуждённым Колькой, и Владу казалось, что Колька для него как родной, как брат. Никакого брата у Влада не было, и какими бывают братские чувства, Влад не знал, но сейчас, обнимая Кольку, он совершенно отчетливо думал, что этот парень мог бы быть ему братом и тогда он, Влад, любил бы Кольку, как старший брат должен любить младшего. Нежно гладя ладонью левой руки сочные Колькины ягодицы, правой рукой Влад прижимал Кольку к себе и уже от одного этого было приятно. Черт знает что! Ещё утром... да что там утром! Ещё час назад Влад даже помыслить не мог, что он может - и будет - испытывать чувство нежности к парню. Он, парень, к такому же парню, и вот - на тебе! Эта нежность плавилась в душе, растекалась, словно жар, по всему телу. Влад, чуть повернув голову набок, ткнулся губами в тёплую Колькину шею.
- Колёк, ты мне нравишься, - прошептал Влад так тихо, что Колька едва расслышал. Собственно, это был даже не шепот, а сотканный из дыхания выдох.
- Не заговаривай мне зубы, - тут же отозвался Колька, пытаясь понять, что изменилось в интонации Влада. Что-то изменилось, но - что?
- Я серьёзно... серьёзно тебе говорю!
- И я тебе говорю серьёзно.
- Ты что - не веришь мне?
- А как тебе верить, если ты врёшь? - отозвался Колька. - Договорились, а ты...
- Ну, давай... - прошептал Влад, скользя сухими горячими губами по Колькиной шее. - Давай, если хочешь.
- Хочу! - мгновенно отозвался Колька. В голосе его отчетливо прозвучало радостное нетерпение.
- Сильно? - Влад, скользя ладонями по Колькиным ягодицам, прижал губы к Колькиной шее.
- Всё, Влад! Хватит. Хватит надомной измываться! Или ты сейчас мне даёшь, или я тебя знать не хочу. Понял? На улицу спать пойду.
- Всё, Колян, всё! Я понял. Я твой - еби меня, извращенец! - приглушенно рассмеялся Влад.
Ущипнув губами нежную кожу на Колькиной шее, Влад развёл в стороны руки - и в тот же миг, оторвавшись от Влада, пропустив мимо ушей слово "извращенец", Колька рывком встал на колени. В комнату серебряным потоком струился всё тот же лунный свет, и в этом зыбком свете вполне отчетливо был виден юношеский силуэт: Колька стоял на коленях между раздвинутыми Владовыми ногами, и возбуждённый член его, под углом вздыбленный обнаженной головкой к потолку, конвульсивно вздрагивал от предвкушения.
- Смазывай, - прошептал Влад, подавая Кольке тюбик с кремом.
- Ага, - послушно выдохнул Колька и, открутив колпачок, выдавил крем из тюбика на указательный палец. Колька делал всё то же самое, что делал до этого Влад: круговыми движениями пальца он старательно размазал крем по открытой головке возбуждённого члена, затем, взяв полотенце, тщательно вытер палец и только после всего этого, отбросив полотенце в сторону, вновь посмотрел на лежащего перед ним Влада.
- Ну, чё, давай - становись задом.
Влад, глядя на Кольку, не двигался.
- Ну, чего ты, Влад! - в Колькином голосе наряду с нетерпением послышалось лёгкое беспокойство. Колька стоял на коленях перед Владом, и член его - длинный и толстый, обнаженной головкой вздёрнутый вверх, мелко подрагивал от нетерпения.
- Колёк... - прошептал Влад, глядя на хищно залупившийся Колькин член, - а это... когда в жопу - это очень больно?
- Ну... - Колька запнулся, не зная, как ответить. Он невольно посмотрел на член Влада - на член, которым Влад его, Кольку, трахал - долбил в очко. Конечно, это было больно, когда Влад гонял свой стояк, словно поршень, взад-вперёд, но сейчас никакой боли Колька не чувствовал. Боли не было, и Колька, оторвав взгляд от Владова члена - снова глядя Владу в глаза, прошептал:
- Я же вытерпел... и ты вытерпишь. Все терпят. Давай! Поворачивайся задом.
- Давай не задом, - глядя на Колькин член, отозвался Влад.
- А как? - Колька смотрел на Влада, не понимая.
Влад, по-прежнему лёжа на спине, молча согнул ноги в коленях и, задирая ступни ног к потолку, прижал колени к плечам. Влад будто сложился вдвое, при этом его ягодицы сами собой разошлись, распахнулись перед Колькой в стороны, и Колька отчетливо увидел темнеющее между ягодицами очко. Это было даже лучше, чем задом. Влад лежал перед Колькой на спине - лежал к Кольке лицом, и вместе с тем очко его было как на ладони.
- Так попробуем, - прошептал Влад, прижимая колени руками к плечам.
- Ага, - выдохнул Колька. - Давай так.
В комнату лился лунный свет - время было уже за полночь. Колька подполз на коленях к лежащему с поднятыми ногами Владу ближе и, одной рукой упёршись в матрас - нависнув над Владом, другой рукой направил свой член. Влад почувствовал, как смазанная головка твёрдо уперлась ему в промежность. Корректируя, Влад прошептал:
- Ниже... ниже немного... - И, затаив дыхание - держа двумя пальцами член у самого основания - Колька, послушно переместив головку члена ниже, почувствовал, как она упёрлась в небольшое углубление.
- Попал? - Колька замер, вопросительно глядя Владу в глаза.
- Кажется, да, - чувствуя, как головка члена надавила на мышцы сфинктера, отозвался Влад. И не зная, чего ожидать дальше, а потому невольно напрягаясь, Влад тихо выдохнул, глядя Кольке в глаза:
- Всовывай.
затаив дыхание, медленно надавил членом на туго стиснутое очко и хорошо смазанная головка, разжимая мышцы сфинктера, вскользнула вовнутрь. Влад, невольно дёрнувшись, закусил губу. Головка члена была ТАМ! Колька почувствовал обжигающую сладость лежащего под ним Владова тела и, не в силах сдерживать себя - двигая вперёд бёдрами, стал тут же вдавливать член дальше - вглубь. Член входил всё глубже и глубже, медленно исчезая между ног Влада, и Кольке казалось, что член его по мере исчезновения словно растворяется внутри Влада, становится странно невесомым, почти неощутимым - и вместе с тем Колька чувствовал, как у самого входа член туго обжимается и потому скользит впритирочку, доставляя неизъяснимое наслаждение. Член был уже наполовину ТАМ, когда Влад, неожиданно вцепившись в Колькины бёдра, стал с силой отталкивать Кольку от себя:
- Вынимай, бля, Колёк, вынимай. Не могу я! - Влад, выгибаясь под Колькой - гримасничая от боли, хватал ртом воздух. Колька, не ожидавший такой реакцией, на мгновение замер, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Влад, изловчившись, оттолкнул Кольку от себя.
- Ты чего? - Колька, всё так же нависая над Владом - не меняя позы, обескуражено округлил глаза. Член его, выскользнув из очка, неподвижно застыл, распираемый небывалым возбуждением. - Я ж засунул. Я уже засунул! Чего ты!
- Больно, - перебивая Кольку, прошептал Влад - и, словно оправдываясь, тут же добавил, потирая ладонью промежность:
- Горит всё в жопе. Как наждаком, бля.
- Это сначала, - перебивая Влада, зашептал Колька. - Сначала, а потом - ничего, терпеть можно. Слышишь? - можно терпеть, давай, Влад, еще раз, слышишь? - я же вытерпел. Давай!
- А ты, бля, ты не спеши! Хуля ты спешишь? Не торопись, Колёк, понял? Медленно надо, постепенно, чтоб очко привыкало, понял? - Влад, снова обхватив ладонями колени, прижал ноги к груди. - Давай. Ещё раз.
Колька мог бы ответить Владу, что Влад сам, когда вгонял свой член в очко, не очень-то медлил. Наоборот, он делал это как захватчик и Кольке точно так же было больно, но говорить об этом сейчас было совершенно неуместно - и Колька, вновь пристраиваясь к раскрытым ягодицам Влада, лишь кивал головой, изнывая от нетерпения. Голый Влад, лёжащий на спине с прижатыми к груди ногами, был готов к новой попытке и это для Кольки было главное: ощущая во всем теле сладость юношеского нетерпения, Колька уверенно направил свой член между ягодицами - в очко. Обнаженная головка уткнулась в маленькое углубление стиснутого входа, Колька почувствовал это - почувствовал, как пульсирует под головкой члена туго стиснутый входик Влада. От напряжения приоткрыв рот, вопрошающе глядя Владу в глаза, Колька начал медленно, очень медленно, давить членом вперёд, разжимая головкой мышцы сфинктера.
Влад морщился, кусал губы, с шумом хватал ртом воздух, но Кольку не останавливал, терпел. Нависая над Владом, Колька засовывал осторожно, делая короткие остановки после каждого толчка вперёд. Так, миллиметр за миллиметром, член постепенно вошел весь - полностью. Колька упёрся лобком в промежность Влада и, чувствуя обжигающую сладость абсолютного слияния своего тела с телом Влада, замер, глядя Владу в глаза.
- Засунул? - оторвав ноги от груди, Влад опустил икры голеней на Колькины плечи.
- Ага, - подаваясь вперёд, глухо отозвался Колька.
- Целиком?
- Вроде...
Колька сказал "вроде", и Влад, то ли не расслышав, что Колька ему ответил, то ли желая убедиться сам, что член действительно засунут в его очко до самого основания, скользнул ладонью к своей промежности. Колька почувствовал, как пальцы Влада коснулись его лобка. Точно: член был ТАМ, и был он там полностью - весь, целиком, до самого основания.
Колька долбил Влада в очко, и лунный свет, щедро льющийся в комнату, серебром омывал юную страсть. Ноги Влада, лежащие на Колькиных плечах, колыхались в такт толчкам, на лбу Влада выступил пот, обжигающая боль тупо раздирала изнутри, но Влад не торопил Кольку - не отвлекал его словами, надеясь, что так Колька быстрее кончит. Член, туго обжимаемый кольцом сфинктера, скользил, словно поршень, взад-вперёд. Колька, горячо дыша приоткрытым ртом, двигал бёдрами, наслаждение, и без того сильное, необыкновенно сладостное, с каждым толчком делалось все сильнее. Сладость нарастала - и вдруг, содрогнувшись, Колька замер, кончая... всё!
Огнём опалившая сладость плавилась между ног всего мгновение, но это было то самое мгновение, из-за которого Кинси писал в 1948 году: "С самого начала истории, гомосексуализм составлял значительную часть человеческой сексуальности, особенно потому, что он является выражением заложенных в человеке его основных качеств". Наслаждение, получаемое от однополого секса, было и остаётся одним из самых сладчайших наслаждений, которые способен испытывать человек.
Колька, оттолкнувшись от Влада, рывком вытащил член из очка и Влад, чувствуя, как жжение в очке, освобождённом от распирающего давления скользящего взад-вперёд члена, тут же исчезло, с облегчением опустил ноги. Колька, не глядя на Влада, потянулся за полотенцем.
Какое-то время они молчали. Они лежали рядом в лунном свете, щедро льющимся в палату через два небольших окна, лежали на полу - на сдвинутых матрасах, оба голые, оба устало опустошенные - полностью удовлетворённые, и оба они думали о том, что случилось с ними этой ночью. Они, молча лежавшие в лунном свете, думали об одном и том же. Ещё утром они не знали, как друг друга зовут - они были в разных отрядах, и у каждого из них в была своя компания: они видели друг друга в лагере на протяжении всей смены, но никогда не общались. Ещё вечером, за ужином, проведя до этого вместе - вдвоём - почти целый день на море, они оба ни о чём подобном не помышляли. И даже, когда сидели перед отбоем в беседке и уже собирались идти спать, они оба ещё не подозревали, что может случиться в принципе и что случается в реальности, когда парни остаются вдвоём - ночью на одной постели. Они оба ничего такого не предполагали, ни о чём таком не думали, и вдруг внезапно возникшее, непонятно откуда взявшееся, притяжение с необъяснимой силой потянуло их друг к другу, и они, подхваченные струящимся в окна лунным светом, закружились в жарком танце своей юношеской страсти. И потом, когда страсть уже понесла их, у них у обоих даже мысли не возникло как-то этой страсти воспротивиться. Страсть, у обоих впервые вспыхнувшая, упоительная и сладкая, не терпящая отлагательства, несла их на всех парусах, надуваемых лунным светом, несла к неведомым берегам. И то, о чём они оба лишь слышали, но о чём оба никогда не мечтали, с ними так естественно и так просто случилось: клейкая сперма на животах... вафельное полотенце... крем от солнечных ожогов... обжигающая боль и неведомое ранее, не менее обжигающее наслаждение. Так что же, собственно, с ними случилось - что с ними произошло?
- Влад... - прошептал Колька, первым нарушая молчание. - Ты что - уже спишь?
- Нет, - отозвался Влад.
- Я тоже не сплю, - Колька повернул к Владу голову. - О чём ты думаешь?
- А ты? - прошептал Влад, поворачивая голову к Кольке.
Они лежали рядом - плечом к плечу, ощущая тёплое дыхание друг друга.
- Я курить хочу, - чуть помедлив, отозвался Колька.
- Ну, и в чём проблема? Пойдём - покуришь.
Они вышли на улицу. Огромная луна висела над головой. Было уже поздно - была ночь, и потому, наверное, было очень тихо. Или, может быть, тихо было потому, что в лагере было совершенно пусто. Где-то - совсем недалеко - было море, но шум его тоже не был слышен. Фонари равнодушно освещали центральную аллею, эстраду, хозблок...
сели в беседке - в том углу, куда не попадал свет фонарей. Колька, на всякий случай пригнувшись, щелкнул зажигалкой и, выпрямляясь, с наслаждением затянулся. Влад не курил. Глядя на Кольку, Влад поймал себя на мысли, что Колька, этот миловидный и вместе с тем обычный парень, вызывает у него, у Влада, странное чувство нежности. Не возбуждения, а именно нежности - чувство это было: тёплое и вместе с тем тревожно-радостное, совершенно необычное. Может быть, это чувство возникло потому, что они трахнулись?
- Жаль, что ты завтра уезжаешь, - проговорил Влад, глядя на тлеющий огонёк Колькиной сигареты. Он не собирался этого говорить, но слова эти вылетели словно сами собой.
- Мы одинаково думаем, - Колька тихо засмеялся.
- В смысле? - Влад посмотрел Кольке в глаза.
- Ну, ты сказал, что завтра мне уезжать, а я перед тем, как ты это сказал, знаешь, что подумал? Завтра дед приедет за мной, и я попрошу его, чтоб остаться здесь ещё на одну смену... ну, то есть, как-то же можно это сделать! Путёвку мне купить или, может, Мимозе заплатить ещё за одну смену. Как ты думаешь? - Колька смотрел на Влада вопросительно. - Согласится Мимоза?
- А дед? Он согласится?
- Дед для меня что угодно сделает! - С нескрываемой гордостью за деда проговорил Колька. - И потом... хуля я дома не видел? Дома одно и то же. А здесь... - Колька смотрел на Влада, не отрываясь и вдруг лицо его расплылось в улыбке. - Здесь ты...
- Колёк... - Влад почувствовал, как радостно - сладко - ёкнуло сердце. - Это было бы... классно было бы! Блин! у меня ещё никогда не было такого друга!
- Влад... - Колька снова засмеялся. - Вот - опять! Мы всё время думаем одинаково. Ты что - читаешь мои мысли?
Перебивая друг друга, они тут же шепотом договорились, что завтра они не пойдут на море, а будут весь день в лагере - у Мимозы на глазах, чтоб её таким образом хотя бы немного задобрить и чтобы она, когда Колькин дед приедет, ничего не имела против Кольки. И еще договорились упросить Мимозу, чтобы она определила их в один отряд. Как-никак, в новом потоке все будут новенькие, а они, Влад и Колька, будут уже по второму разу - будут старожилами. Почему им нельзя быть вместе? Если, конечно, Колька останется.
А остаться Кольке ох как хотелось! Завтра он деда упросит. Ещё как упросит! Дед обязательно что-нибудь придумает. Обязательно. Не может такого быть, чтобы он, Колька, завтра уехал!
- Влад... - Колька вдруг подумал, что Влада надо об этом спросить. А почему, собственно, нет? Нормальный вопрос.
- Что? - отозвался Влад.
- Ты как?
- Что - "как"? - не понял Влад.
- Ну, вообще... жопа не болит? - Колька, спросив об этом, не засмеялся и даже не улыбнулся. Наоборот, он смотрел на Влада серьезно, и в глазах его было неподдельное любопытство - ему действительно хотелось об этом знать.
- Нет - Влад, глядя на Кольку, отрицательно качнул головой. - А у тебя?
- Тоже нет, - отозвался Колька. И действительно, когда Влад его трахал, насаживая на свой фак, было так больно, что казалось ещё немного, и у него, у Кольки, глаза выскочат из орбит. Даже пот пробил - так было больно! А сейчас они сидели, как ни в чём ни бывало, и никакой боли не было и в помине. Словно вообще ничего не было! - Даже странно как-то... - хмыкнул Колька.
- Что тебе странно? - снова не понял Влад.
- Ну, вообще. Смотри: мы сделали это, а словно ничего не было. Ну, то есть, совсем ничего - сидим, будто мы и не трахались.
- Дурак ты, Колёк, - улыбнулся Влад. - Разве, глядя на парня, можно узнать, трахался он в жопу или нет? Все - как все и кто трахается, а кто нет - узнать невозможно. Разве что кто-то случайно застукает парней и потом об этом всем растрезвонит или сами они об этом расскажут. А так - ни за что не узнаешь!
- Да, конечно, - согласился Колька. И всё равно. Всё равно Кольке было удивительно: с ним ТАКОЕ случилось, и вот он сидит, курит, и будто ничего, совсем ничего не было. Разве это не удивительно? Он вдруг снова подумал про Влада - двоюродного брата, к которому они ездили в начале лета на присягу. Отслужит Владик, вернётся из армии и никто знать не будет, трахался он в армии с другим солдатом или ничего такого у него там не было.
- Влад... - снова проговорил Колька и, посмотрев Владу в глаза, широко, во весь рот улыбнулся. - Я раньше думал, что это плохо. Ну, если два парня - друг друга в жопу, а это - кайф!
- Конечно, кайф! - тут же, соглашаясь с Колькой, отозвался Влад. - А знаешь - почему?
- Почему?
- Потому что ты - извращенец! - ответил Влад и точно так же, как Колька, широко, во весь рот улыбнувшись, Влад шутливо толкнул Кольку локтём в бок. - Вот почему!
- Сам ты извращенец, - тут же парировал Колька, локтём толкая Влада в ответ.
Какое-то время, сопя, они шутливо толкались, сидя на скамейке - пытаясь перебороть друг друга. Влад то и дело хватал через плавки Колькин член и Колька, не оставаясь в долгу, делал то же самое - хватал через плавки член Влада. Они определенно нравились друг другу, эти два парня, волею случая оказавшиеся вместе в летнем лагере во время пересмены. Вот ведь как в жизни бывает! Ещё утром они не знали, как друг друга зовут, еще днём, купаясь в море, они ни о чём таком не думали, ещё вечером, разговаривая с Мимозой, они оба ничего такого не предполагали, и вот... Разве это не удивительно?! Было уже поздно - была ночь, а они всё говорили и говорили. Наконец, докурив очередную сигарету, Колька вопросительно посмотрел на Влада, и, хотя спать им обоим ни капельки не хотелось, они, не сговариваясь, одновременно поднялись, чтоб идти в палату. Глядя на Влада, Колька вдруг подумал, что они эту ночь, пока в домике никого нет, могли бы спать без плавок - голые. Да, голые, а почему, собственно, нет - что в этом плохого? Колька уже хотел сказать об этом Владу - предложить Владу спать без плавок, но тут же подумал, что говорить об этом он не будет. Он не будет об этом говорить - он проверит, на самом ли деле Влад читает его мысли.
Это было, конечно, удивительно, но они действительно думали одинаково: за то время, пока они лежали в домике после траха и потом, когда сидели в беседке, ни у Кольки, ни у Влада ни разу не возникло даже намека на мысль о какой-либо "голубизне" всего того, что между ними случилось. Само это слово - "голубой" - ни Владу, ни Кольке ни разу не пришло в голову. Они оба об этом ни разу не подумали, и это было удивительно. А может, ничего удивительного в этом не было? Может, во всём, что с ними случилось, была изначальная логика жизни - логика их человеческой сути. И они, подчиняясь этой логике, на какое-то время просто забыли, что есть всякие убойные слова, с помощью которых хитрожопые люди, то и дело извращающие жизнь, стремятся подменить логику жизни разномастными наборами тухлых догм и лукавых предписаний? Слова, если над ними не задумываться, а принимать их на веру как некую данность, могут далеко увести от истины, но неужели чьи-то чужие слова должны быть важнее собственных чувств? "Голубой", "неголубой"... какая, нах, разница? Есть логика жизни, и нужно совсем не любить себя, не уважать себя и себе самому не верить, чтоб, не задумываясь, позволять лукавым пастырям манипулировать нашим сознанием - нашей единственной и неповторимой жизнью. Впрочем, ни Колька, ни Влад ни о чём таком не думали - ни вслух, ни про себя. Так получилось, что логика жизни оказалась для них в эту ночь неизмеримо важнее шелухи слов и, познав упоительную сладость однополого секса, открыв для себя эту грань человеческой любви, оба они были более чем довольны. Они оба были вполне удовлетворены всем случившимся, и никакие слова и никакие ассоциации, связанные с этими словами, не могли отравить им эту великолепную ночь: они оба были еще не растлены логикой лукавой морали, и торжествующая логика жизни правила в их юных душах своим упоительным балом.
так же светила луна, и её серебристый свет проникал в окна всех пустующих домиков. Эти домики стояли уже лет тридцать, если не больше: осенью, зимой и весной они были пусты, а едва наступало лето - едва начинались школьные каникулы, они наполнялись смехом, голосами и запахами, наполнялись бурлящей жизнью. И это происходило из года в год, из потока в поток. Если б стены могли рассказывать, они бы наверняка поведали о той скрытой жизни, что протекала порой то в одном домике, то в другом, то в одну смену, то в другую. О, они многое могли б рассказать, эти дощатые домики - молчаливые свидетели неуёмной юношеской сексуальности! Порой, в ту или иную смену, не случалось ничего, но ничего не случалось не потому, что в ту или иную смену в том или ином отряде все парни оказывались, как на подбор, сексуально недоразвиты - не догоняли своего сексуального естества, а ничего не случалось исключительно потому, что не хватало какого-то элементарного толчка - слова, жеста, эротического рассказа и тогда каждый удовлетворял себя в тайном одиночестве, как это многими делалось дома. Много ли надо времени, чтоб, достав из шорт напряженный член, сбросить в кустах напряжение! А порой в отряде оказывался какой-нибудь парень без комплексов - вольно или невольно он выступал своеобразным катализатором, и тогда в том или ином домике начинала бурлить никому не видимая сексуальная жизнь: после отбоя, не таясь - не стыдясь друг друга - парни, извлекая из плавок напряженные члены, дружно мастурбировали, устраивали различные соревнования, дрочили друг другу взаимно. А то и вообще, ныряя из кровати в кровать, приспускали плавки и - с сопением тиская друг друга, поочерёдно содрогались в оргазмах. Или сосали друг у друга - брали в рот. Или, расширяя кругозор - познавая новое, один одного пробовали в зад. Случалось порой, что какого-нибудь слабосильного парня после отбоя хором насиловали - заставляли сосать или ставили раком. Да, и такое за три десятка лет в этих домиках бывало тоже. Словом, всякое бывало в этих домиках, и многое, очень многое могли б рассказать их дощатые стены, если б они умели разговаривать! Но сейчас была пересмена, и все домики были пусты. Лунный свет, проникая в окна, озарял их аскетическое убранство и только в том домике, где спали Колька и Влад, было темно. Влад задёрнул оба окна шторами, чтобы, как он пояснил Кольке, никто не увидел их утром, если вдруг кто-нибудь вздумает утром в окно заглянуть.
Они спали, полуобнявшись, на полу - на двух сдвинутых матрасах, спали голые - лицом к лицу, и губы у обоих от неистового сосания - от долгого целования взасос - были немного припухшими. Плавки и шорты лежали рядом, и тут же, рядом, лежал тюбик с кремом - Влад сказал: "Может, он утром ещё пригодится - у меня по утрам всегда стоит...". Они спали, полуобнявшись, спали голые на полу - на двух сдвинутых матрасах, и южная ночь, великолепная южная ночь середины лета, стерегла и баюкала их крепкий юношеский сон.