Медленно тянулись дни. Очередная, кажущаяся бесконечной неделя, как и все предыдущие, начиналась давящим на сознание понедельником. Лёшка стоял в мастерской у верстака и пытался унять дрожь в руках. Недавно их отряд пригнали с "физо" и, не дав времени на отдых, тут же отослали в производственные мастерские - работать.
На улице бушевала непогода, ветер гнал с севера свисающие от дождевой тяжести, серые, разорванные в клочья тучи. Плети дождя то и дело хлестали в окно, растекаясь по нему скучными, однообразными грязными потоками. В мастерской пахло сыростью и деревом. Изредка повизгивали станки и ножовки. Был слышен глуховатый шум перекладываемых предметов и постукивание молотков.
Лёшка стоял и отрешённо смотрел на свой недоделанный парусник. Времени оставалось мало, а сделать надо было ещё очень много, особенно учитывая то, что администрация рассмотрела в его увлечении очередную возможность продемонстрировать великую силу воспитательного гуманизма и дала освобождение от работ при условии, что он доделает парусник к ближайшей выставке. А она была приурочена к родительскому дню, равно как и истрепавший всем нервы злополучный футбольный матч.
"Физо" же действительно сегодня получилось на редкость изматывающим, а всё по вине одного приблатнённого пацана по кличке Валет. На уроке биологии на вопрос учительницы, что у человека расширяется и увеличивается почти в четыре раза, Валет встал, расстегнул штаны и со словами: "Конечно же хуй!" - достал свой член из трусов наружу, после чего стал надрачивать его, словно подтверждая свои слова. Сидящие на первой парте Катька с Цветиком обернулись и, покраснев, противно захихикали на весь класс, а учительница, закрыв лицо руками, моментально выбежала в коридор.
- Цветик, - крикнул Валет, - а ну увеличь мне его в пять раз, как ты умеешь!
Пацаны заржали и стали бросаться в отрядных пидоров, скомканными листами бумаги, в которые предварительно сморкались или сплёвывали.
Но уже через несколько минут после происшедшего в класс вломился дежурный воспитатель с помощником, которые выволокли Валета в ДИЗО. Последний орал на весь класс, что ненавидит мусоров и будет их душить до конца жизни, но, получив увесистый удар в бок, замолчал и, обмякнув, потащился отбывать заслуженное наказание.
Валет по жизни был бродяга, беспредельщик, он и не представлял себе никакой другой жизни, кроме как за забором, где ему было всё знакомо и понятно, остальных же пацанов в наказание погнали на улицу, где в течение двух часов, под дождём, заставляли их бегать по стадиону, отжиматься и ходить гусиным шагом. Сам же воспитатель, спрятавшись под навесом, поёживаясь от сильного ветра, курил, то и дело покрикивая:
- Куда, блядь, встал?! Опустился ниже! Ниже, блядь, я сказал! Я, сука, дурь повыбиваю из вас, обмороков! Ещё штрафной круг, олигофрены.
Теперь же от всех этих нагрузок у Лёшки дрожали и руки и, что самое ужасное, кончики пальцев, что не давало ему возможность взять необходимые мелкие детали со стола и приклеить их к макету парусника. Мысли его были расспрошены и находились далеко от работы. Тоской в груди заломило желание оказаться дома, закутаться в одеяло и выспаться. А ещё ужасно захотелось грибного супа, который варила бабушка, с горячими пирожками с капустой. Лёшка сглотнул образовавшуюся во рту слюну и только взялся за надфиль, как его тронули за плечо.
- Вот ты где, - сказал Витька, лукаво бегая по сторонам своими хитрыми глазами.
- А где мне ещё быть? - огрызнулся Лёшка, мысленно злясь на своего приятеля, который выдернул его из таких вкусных, домашних воспоминаний.
- Я еле отчистился, - устало улыбнулся тот, - бля, все штаны уделал, мокрый весь - пипец... Когда такое ещё было, даже не припомню.
- Дак и хуй на уроке не каждый день показывают, - ответил Лёшка и добавил, - у меня тоже трусы с майкой к телу липнут - неприятно.
- Иди просушись, - кивнул Витька в сторону отряда, но Лёшка отрицательно покачал головой.
- Не могу, надо этот грёбанный корабль доделать, а у меня не стоит на него вообще.
- Да у тебя вообще чё-т в последнее время ни на что не стоит, - Витька сел на стоявшую у верстака табуретку, - какой-то ты весь разбитый. Так нельзя. Будешь грузиться, спецуха раздавит тебя.
- Да по хер на неё. Не я первый, не я последний.
- Ну, это понятно, но всё равно не хер киснуть... Давай через часик подтягивайся в подвал разваленного корпуса, - Витька уже поднялся с табуретки и смотрел на Лёшку взглядом, не терпящим возражений. - Я дверь там подвальную закрою изнутри, постучишь несколько раз "тук-тук-тук-тук".
Витька выбил костяшками пальцев дробь по столу и, подмигнув другу, исчез так же незаметно, как и появился. Лёшка же постоял ещё несколько секунд, после чего вздохнул и продолжил заниматься своим парусником.
Оставив Лёшку одного, Витька вбежал в общежитие, быстро проскакал по ступенькам на этаж, где располагался их отряд, и заглянул в игровую комнату. Не найдя того, что он искал, Витька прошёлся по коридору дальше и, открыв двери в помещение, отведённое для так называемой самоподготовки, увидел за крайним у окна столом нужного ему пацана. Тихо, стараясь быть незаметным, он проскользнул внутрь и, подойдя к столу, постучал по нему пальцем. Пацан поднял голову. Витька махнул ему головой в направлении коридора и сказал:
- Идём, Сань, выйдем.
Тот посмотрел на Витьку жалостливым взглядом и, почти взмолившись, проговорил:
- Вить, не сегодня. Завтра физика, а мне гаплык, меня по-любому должны спросить, а я не готов.
- Да, бля, забей, - махнул рукой Витька, - идём... Дело пустяковое, на несколько минут.
Санька закрыл тетрадку, учебник, оглянулся, попросил сидящего за ним пацана "забить" место и, встав, побрёл за Витькой в коридор. В коридоре тот позвал Саньку за угол и тихо, почти на ухо, сказал:
- Давай иди в подвал на наше место. Я сейчас подтянусь.
- Вииить, - взмолился пацан, - ну не надо! Я тебя прошу! Ты же обещал... У меня и времени нет. Если я не подготовлюсь к физике и завтра хватану "парашу", меня Цван убьёт, он же предупреждал.
- Да, бля, не ной ты, всё пучком будет, я же тебе сказал. Чем больше ты грузишься, тем больше забираешь сам у себя время. Давай, короче, иди, я подтянусь через пять минут следом.
Санька опустил голову и пошёл по направлению к выходу. Витька же, проводив его взглядом до двери, подошёл к дневальному, узнал обстановку по общаге и, покрутившись немного по этажу, пошёл следом за Саней.
Оглядываясь по сторонам, Витька незаметно прошмыгнул в подъезд старого разваленного корпуса и, придерживаясь рукой за стенки, стал спускаться по шатким ступенькам вниз. Подойдя к металлической двери, он потянул её на себя и, пройдя внутрь, плотно прикрыл её за собой, задвинув для верности ещё и на засов. В комнате тускло светила одиноко свисающая с потолка лампочка. На ящике под стенкой послушно сидел Санька. Завидев Витьку, он обречённо встал. Витька подошёл и показал ему обратно на ящик.
- Садись. Разговор есть.
Санька сел, а Витька, достав сигарету, закурил и, пустив дым под потолок, продолжил:
- Лёшку ж знаешь?
- Какого?
- Семейника моего.
- Знаю, конечно, - Санька старался не глядеть в глаза Витьке, однако тот, будто гипнотизируя пацана, старался смотреть именно в упор, нет отводя взгляд.
- Надо будет сделать и ему то, что ты делал мне!
Возникла секундная пауза, во время которой Санька моментально вспыхнул.
- Вить, ты же обещал, что этого не будет больше, что это было один раз и что я отработал свой долг!
- Не ной! Я же обещал, что никому не скажу, и не соврал же, а Лёшка мой семейник, его грузит всё, и он расслабиться хочет.
- А я тут при чём? - у Саньки на глаза накатились слёзы.
- А при том, что ты и так уже отработал, так отработаешь ещё. Не бойся, Лёшка болтать не будет, он пацан свой в доску. И потом, я же тебе это предлагаю один на один. Я бы мог и по-другому сделать. Навалять тебе, например, чтобы он это увидел, - и всё, ты попал. Я же не делаю такого западла...
- Я повешусь, - Санька опустил голову и вздрогнул.
- Я тебе, бля, повешусь! Ты что, совсем с ума сошёл? - Витька подошёл и дёрнул того за плечо. - Кому ты этим лучше сделаешь, себе? Тебе откидываться через год, забудешь всё, как страшный сон, если будешь вести себя нормально, а не ныть, как тёлка, тут. Хули ты разнылся? Сам виноват. Сел играть, а долги отдавать надо; тебе ещё повезло, что это я с тобой сел, а если бы с тобой сел Цван или Бес... Фу ты, бля, вспомнил на ночь глядя...
Витька помолчал секунду, затем сплюнул в сердцах на пол, а Санька поднял глаза и посмотрел на него упор.
- Ну, чё ты смотришь? Хотя по хуй. Был бы Бес на моём месте, уже зашивали бы тебя со всех сторон, а я ж не трогаю тебя сзади, а отсос... И потом, я ведь тебя не тянул играть со мной! Влетел бы я, пришлось бы мне отвечать. Пойми, что есть два пути: первый - это спросить с тебя, как с фуфлыжника, объявив об этом всему отряду, и ты сам знаешь, что тебя за это ждать будет, второй - это то, о чём я тебе говорил. С меня спрос какой?! Я тебя не опускал, не насиловал, я тебя по "понятиям на шляпу приболтал", так что хорош грузиться. Я тебе сказал, что всё будет нормально, и слово своё я держу. В этом меня никто упрекнуть не сможет.
Санька молчал, а Витька подошёл вплотную и, одной рукой расстёгивая ремень, второй надавил тому на плечо.
- Давай, не ссы, всё будет пучком, если ты сам не будешь кипишевать.
Санька опустился на корточки, и в это же время у Витьки сползли брюки на бёдра...
окончательно, что настроения на парусник сегодня у него никакого нет, Лёшка положил инструменты и осмотрелся по сторонам. Пацаны в цеху суетились и занимались каждый своим делом. До Лёшки никому не было интереса, и он, крадучись, стал потихоньку проходить к выходу. Уже практически в дверях он столкнулся с Цваном.
- О, малой, привет! - удивился тот. - А я о тебе недавно вспоминал! Давно не виделись.
Он быстро огляделся по сторонам и, закусив нижнюю губу, взял Лёшку за плечо:
- А ну пошли.
"Блядь. Попал!" - мелькнуло у Лёшки в голове, при этом сердце нервно заныло. Цван же втолкнул Лёшку в небольшую комнатку, где хранились разные бруски и доски, и закрыл дверь изнутри. Сквозь маленькое пыльное решётчатое окно внутрь падал тусклый серый свет ненастного дня.
- Садись, - указал Цван на сложенные доски, а когда Лёшка сел, подошёл и стал расстёгивать брюки.
Лёшка молча поднял на Цвана глаза.
- Хули смотришь, - ухмыльнулся тот, - пора уже привыкнуть.
Справившись с пуговицами на брюках, он приспустил штаны, и перед Лёшкиными глазами оказались уже знакомые ему белые трусы, которые, как и прежде, были чисто выстираны. "Следит за собой. Чуханы, небось, трудятся не покладая рук", - отметил Лёшка про себя.
- Хули ждёшь? - поторопил Цван и, приподняв майку, взял Лёшку за затылок, подтолкнув пацана к выпирающему из трусов члену. Лёшка хотел было взяться руками за резинку трусов, чтобы стянуть их вниз, но Цван отдёрнул его руку и вместо этого вжал Лёшку лицом себе в трусы. Крепко прижимая голову парня, он потёрся об неё несколько раз, и Лёшка почувствовал, как в трусах Цвана, шевелясь, начинает набирать силу член.
Цван ослабил хватку, но Лёшка не двигался.
- Ну... Чо тормозишь? - Цван удивлённо посмотрел на Лёшку, который застыл в бездействии. - Разучился, что ли?
Лёшка замер, не зная, что делать: провести по трусам языком или спустить трусы с Цвана. Видя его нерешительность, Цван выдохнул:
- Заебал ты. Надо, в натуре, тебя чаще вафлить, а то ты потерялся совсем.
Большим пальцем руки он приспустил трусы под яйца, вывалив член наружу, залупил головку и стал постукивать ею по носу Лёшки.
- Давай уже вспоминай любимую конфету, раздупляйся.
Голос Цвана стал спёртым. Член был горячим, тяжёлым и встал уже в полную силу. Цван подставил головку к Лёшкиным губам и приказал:
- Соси! Только, бля, нежно.
Лёшка приоткрыл рот и, обхватив головку члена губами, стал посасывать её, время от времени теребя языком уздечку. Так длилось несколько минут. Потом Цван убрал Лёшкину руку, взял пацана за уши и стал просто насаживать его головой на свой вставший член, не обращая внимания ни на попытки Лёшкиного сопротивления, ни на то, что член не мог целиком войти тому в рот. Лёшку подташнивало, на его глаза накатились слёзы. От образовавшейся во рту слюны, которую Лёшка не успевал сглатывать, член чавкал, то и дело выскакивая изо рта. В эти моменты Цван брал его у основания и вставлял с размаху Лёшке в рот снова, а иногда просто постукивал членом по лицу, после чего проталкивал его Лёшке в рот, наклоняя голову чуть в сторону и упирая член тому за щеку.
В какой-то момент Лёшке показалось, что эрекция у Цвана начала ослабевать, и он хотел взять член Цвана рукой и подрочить, вернув ему былую крепость, однако тот вытащил член из Лёшкиного рта и, надавив пацану на голову, подтолкнул его губами к яичкам. Лёшка уже знал, что надо делать. Он поласкал сначала одно яичко языком, потом другое, затем обхватил их губами и стал посасывать, а затем и вовсе вобрал яички в рот, перекатывая их там и чувствуя их нежную упругость. Цван же сначала прижимал Лёшкину голову к яичкам сильнее, затем отстранил её и без каких-либо разговоров вставил член пацану в рот и просто стал трахать его, то и дело увеличивая темп движений.
Лёшка понял, что до развязки осталось совсем немного времени, и, левой рукой держа Цвана за бедро, ладошкой второй руки стал ласкать яички, отчего Цван начал двигаться ещё быстрее, член его увеличился в размере настолько, что практически заполнил весь Лёшкин рот, и Лёшке даже на секунду показалось, что он сейчас треснет. Однако Цван, глухо застонав, двинул в последний раз бёдрами глубоко вперёд и вжал голову Лёшки в свой пах. В ту же секунду рот Лёшки начал заполняться спермой. Он стал судорожно её глотать, но спермы было очень много. Она была густой, застоявшейся. Лёшка рванул голову в руках Цвана, но Цван крепко держал его, не оставляя ему ни малейшего шанса на освобождение. Чувствуя, что Лёшке тяжело справляться и что он задыхается, Цван слегка ослабил хватку, но полностью Лёшкину голову из рук так и не выпустил, хотя и это уже дало Лёшке возможность двигать головой и, несмотря на подкатившую к горлу тошноту, отсасывать и глотать сперму свободнее.
Окончательно ослабив хватку рук, Цван вытащил член из Лёшкиного рта и, обтерев его об лицо пацана, заправил член в трусы, после чего, одёрнув куртку, стал застёгивать брюки. Лёшка поднялся и, обтирая рот рукой, стал разминать затёкшие ноги. Цвану в глаза он старался не смотреть.
- Блядь, - между тем выругался тот, охлопывая себя по карманам, - а мне тебе и дать-то нечего.
- Мне ничего не надо, - еле слышно сказал Лёшка.
- Тебе-то, может, и не надо, а так, получается, я тебя по беспределу отхуесосил. Не канает.
Он полез в карман, достал пачку "Мальборо", достал сигарету, затем, подумав, взял ещё несколько, а пачку с оставшимися сигаретами протянул Лёшке.
- Хотя нет. Палевно. Спросят, откуда такие сигареты.
Он забрал пачку себе, положив на доски с десяток сигарет.
- Остальное додам по случаю. Или при следующей встрече. Не грузись только.
Подойдя к двери, он аккуратно открыл её и несколько секунд осматривался по сторонам, затем сказал:
- Давай иди бегом, пока палева нет.
Лёшка вынырнул из склада и тут же быстрым шагом пошёл к выходу. Оказавшись на улице, он почувствовал себя мерзко. На душе творилось что-то ужасное, хотелось плюнуть на всё и повеситься. Надоели эти заборы с колючкой, эти дебильные дубаки, Цван, однообразные лысые рожи пацанов вокруг, разрисованная чебурашками и солнцем столовая, этот противный дождь, монотонно капающий с козырька мастерской.
Лёшка достал сигарету и закурил. Голова поплыла, и стало немного легче. "Меня же Витька ждёт", - вспомнил он и, подняв воротничок куртки, быстрым шагом пошёл по направлению к старому, разваленному корпусу.
перед входом назад и увидев, что за ним никто не идёт, Лёшка проскочил внутрь здания и стал аккуратно спускаться по ступенькам. Подойдя к металлической двери, он постучал условным знаком, и уже через несколько секунд лязгнула задвижка.
- Давай бегом, - впустил его Витька внутрь, - чё там, дождь? Я, бля, жду тебя, жду, а тебя всё нет и нет.
Подвал был сухой и довольно чистый, из мебели тут были только несколько ящиков, если их можно было выдать за таковую, да разложенная на полу картонка. В противоположной от входа стене виднелась ещё одна дверь.
- А там что? - кивнул Лёшка головой в её сторону.
- Пусто. Нифига нет. Просто комнатка... Проходи, присаживайся на ящик, - пригласил его Витька и, подойдя к стенке, приподнял банку, откуда извлёк папиросу и, сев напротив Лёшки, спросил, - ну чё, взорвём?
- Давай, чё уж теперь.
Витька послюнявил мизинец, смочил папиросу и, взяв её в зубы, чиркнул спичкой. Затянувшись, он жестом показал Лёшке подвинуться поближе и открыть рот. Лёшка открыл рот, а Витька достал раскуренную папиросу и, перевернув её таким образом, чтобы тлеющий конец оказался у него во рту, стал усиленно дуть. Лёшка подвинулся ещё ближе и стал вдыхать идущий белый дымок, задерживая его в лёгких только на мгновение и после этого выпуская под потолок.
- Тут помещение закрытое, ещё и на "вторяках" нахапаемся, - хихикнул Витька. - Давай ты мне теперь паровоз замути.
Лёшка взял папиросу и повторил то, что до этого делал Витька. Витька вдохнул клуб белого дыма, задержал дыхание, постоял так какое-то время, затем тоже выпустил дым и взял опять папиросу себе. Смочив вновь палец слюной, он подмочил бумагу и, зажав папиросу в мизинце правой руки, обхватил её кулаком левой, сделав что-то наподобие колодца или курительной трубки, и глубоко затянулся, но внезапно закашлялся, давясь дымом.
- Крепкая сука, пробирает, - проговорил он, отдышавшись и вытирая с глаз проступившие слёзы.
Лёшка затянулся ещё раз и через мгновение почувствовал, как тело стало наполняться тяжестью. Потяжелели руки, веки, ноги стали ватными, лицо сидящего напротив Витьки стало как-то интересно и заторможенно рассыпаться на квадратики, как картинка по телевизору во время сильной грозы. Лёшка засмеялся, ему показалось это очень забавным. А ещё он вдруг почувствовал, как у него начал вставать член, и он тут же сжал его рукой.
- Торкнуло? - гагакнул Витька. - Шмаль знатная, не всегда на хорошую нарвёшься. Давай ещё по разочку, тут на два хапка осталось.
Докурив "пятку", Лёшка полуразвалился на ящике, широко расставив ноги в стороны, и упёрся головой в стенку. Тяжесть, которая посетила его с первой затяжки, разлилась окончательно по всему телу и напрочь приковала его к ящику. Двигаться было лень. Говорить тоже. Сфокусировав свой взгляд на тусклой лампочке, Лёшка щурил глаза, пытаясь поймать её разноцветные блики, что казалось ему очень важным в данный момент. А ещё ломил вставший член в штанах. Лёшка мял его рукой, пытаясь успокоить, но эффект был обратный. Член буквально ломило до боли.
- Хорош там лысого душить, - сказал Витька сухим скрипучим голосом, но Лёшка, даже не ответив ничего, просто повернулся к нему, улыбнулся уголком рта и продолжил своё занятие.
Он даже не обратил внимание на то, как Витька встал, подошёл к двери, которая была напротив, и, зайдя в неё, через несколько секунд вышел обратно, но уже с другим пацаном. Лёшка узнал в нём Саню и, не понимая, что происходит, насторожился. Пытаясь сконцентрироваться, он сжал кулаки и упёрся ногами в пол. "Буду бить в голову, и будь, что будет", - решил он. В это же время он заметил, как Витька слегка стукнул Саньку в грудь, а затем взял его рукой за плечо и подтолкнул к Лёшке. Санька подошёл и опустился перед Лёшкой на колени.
- Хули ты ждёшь, приступай, я же тебе всё уже объяснил, - донёсся откуда-то из глубины подвала эхом Витькин голос, и в ту же секунду пальцы пацана дёрнули Лёшку за пуговицы на брюках.
Лёшка инстинктивно ударил того по рукам. Санька оглянулся на Витька, а тот кивнул головой - мол, продолжай дальше, не обращай внимания. Пацан успел расстегнуть только верхнюю пуговицу, и в тот же момент в Лёшку как будто вселился "бес". "Или ты, или тебя", - вспомнил он старый пацанский закон. Моментально всплыла в памяти недавняя картина с Цваном на складе, да и всё, что происходило с ним раньше. Всё это вдруг мутной волной всколыхнуло в Лёшке дремавшую до этого времени неконтролируемую агрессию, которая беспощадно давилась им изо дня в день и внезапно потребовала немедленного выхода.
- Не так, бля, - сказал он не своим голосом; взяв голову пацана, он крепко вжал её себе в брюки. - Чувствуешь, сука, прибор!? - проговорил Лёшка, а ошарашенный Витька стоял и смотрел на своего "семейника" раскрытыми от изумления глазами.
- Теперь расстёгивай, - продолжил Лёшка командовать.
Пацан непослушными пальцами стал расстёгивать трудно поддающиеся пуговицы, а когда, наконец, справился с ними, то отодвинул повыше Лёшкину курточку и хотел было стащить штаны вместе с трусами.
- Не торопись, - Лёшка отбросил его руки от резинки трусов и, приподнявшись, приспустил штаны ниже, после чего, взяв пацана за голову, ткнул его в оттопыренные членом трусы и крепко прижал к ним.
- Нравится, сука? Нравится? - спрашивал он, но пацан молчал, а Лёшкины бесы внутри расходились всё сильнее и сильнее.
Оттянув резинку трусов вниз, он достал член, оголил головку и ткнул её пацану под нос.
- Нюхай, сука, как конфета пахнет, - сказал Лёшка, копируя Цвана, и стал водить пацану залупой под носом.
Санька хотел было отдёрнуть голову, но Лёшка крепко взял его за затылок.
- Куда дёргаешься, вафел? - сказал он, с трудом поднимаясь с ящика.
Встав перед пацаном в полный рост, Лёшка подвигал бёдрами, отчего штаны свалились вниз на щиколотки, приспустил ниже трусы и стал водить членом по лицу пацана, размазывая тем самым выделявшуюся смазку. Взяв Саню за голову, он слегка запрокинул её назад и стал стучать членом тому по лицу, по губам, щекам. Шлепки были сильные. Санька пытался крутить головой, но Лёшка не отпускал его. Он стучал по носу и губам.
- Открой рот и достань язык, - приказал Лёшка.
Санька не двигался. Тогда Лёшка крепко пальцами сжал тому скулы и повторил:
- Язык, сука.
Пацан высунул язык, и Лёшка, постукивая членом по языку, вогнал болт пацану в рот, предупредив:
- Соси! Только нежно, а то, нахуй, зубы повыбиваю.
На глазах пацана от чувства униженности и подавленности проступили слёзы, он стал посасывать Лёшкин член, но делал это неумело, цеплял зубами нежную и чувствительную головку, за что получал от Лёшки подзатыльники.
- Аккуратнее, сука! - говорил тот. - Я же предупреждал тебя, что зубы повыбиваю; смотри мне!
После таких замечаний Санька останавливался, убирал зубы, сжимал головку Лёшкиного члена губами и начинал сосать снова. Несколько раз Лёшка брал его за уши и насаживал почти целиком себе на член, отчего пацан кашлял и давился, за что получал очередные подзатыльники.
Наконец, Лёшка вытащил член у него изо рта и подставил к его губами свои яички.
- Лижи давай! - но пацан не решался выполнять приказ. - Лижи, сука, а то жопу будешь лизать.
Санька, готовый уже вовсю разрыдаться, лизнул одно Лёшкино яичко, потом другое.
- Энергичнее... Энергичнее... - подзадоривал тот пацана, надрачивая одновременно с ним себе член рукой.
Санька облизывал яички размашисто, то одно, то оба сразу, посасывал их губами. Лёшка же стал дрочить всё яростнее, ускоряя темп движений. Через какое-то время он оттолкнул рукой голову пацана от себя и, направив член тому в район носа, густо выстрелил тугой горячей струёй спермы. От неожиданности Санька дёрнул головой, но Лёшка приказал:
- Рот открой, сука!
Санька приоткрыл рот, и Лёшка стал кончать ему прямо на язык. Спермы было много. Часть её попадала в рот, часть на подбородок и на нос, свисая с них белыми тяжёлыми каплями. Лёшка размазывал их и снова засовывал член пацану в рот.
- Облизывай, - продолжал он выражать свои приказы.
Пацан старался, и через какое-то время Лёшка, сдавив залупу рукой, выдавил из неё последние капли спермы, после чего обтёр член пацану об лицо, заправил его в трусы, подтянул брюки и стал заправляться.
Витька, наблюдая за картиной вафления, был просто ошарашен ею. Член его стоял вовсю, но он не решался даже двинуться с места. Лёшка же порылся в кармане, достал сигареты Цвана и положил их на ящик, сказав:
- Бери, это тебе, - а сам, закуривая одну, оставленную для себя сигарету, отошёл в сторону.
После эякуляции Лёшку немного отпустило, но при этом ему ужасно захотелось на свежий воздух. Он подошёл к двери и отодвинув запор, повернулся и сказал Витьке:
- Я пойду подышу.
Витька, подойдя к Саньке, достал из кармана носовой платок, кинул его тому на руки и велел:
- Утрись и выбрось, только не здесь. И сигареты забери. Свет выключи, - после чего побежал вслед за Лёшкой.
Догнав того на ступеньках, Витька тронул Лёшку за плечо и сказал поражённо:
- Ты пиздец, я не ожидал от тебя такого!
- А я от тебя! - парировал Лёшка; Витька осёкся и остался стоять на ступеньках дальше, а Лёшка молча стал поднимался выше.
Выйдя на воздух, он вдохнул полной грудью тяжёлый сырой воздух. Дождь, который шёл целый день, стих, правда, противно моросило, и к этому добавился сильный пронизывающий ветер, но всё равно, как показалось Лёшке, в небе уже виднелись просветы.
Первые симптомы раскумарки прошли, но остатки ещё продолжали довольно крепко держать Лёшку в цепких канабинольных лапах. Страшно хотелось пить и, что самое ужасное - есть. Притом есть много, не останавливаясь, и чтобы это была не просто еда, а что-то жирное, мясное, сытное или сладкое. Хотелось горячего шашлыка и торта. Рот Лёшкин вновь наполнился слюной. Сплюнув её на землю, он пошёл через бурьян в сторону общежития.
показалась Лёшке невозможно длинной. Его вдруг охватила паника, что он идёт долго и медленно и что его уже все увидели, хотя на самом деле не прошло и пятнадцати минут. Подойдя почти к самому крыльцу общаги и даже дотронувшись до ручки двери, он услышал за спиной оклик:
- Коротков, стой!
Это была "дубачка" Светлана Владимировна, грузная тётка с закрученным на голове тюрбаном вечно спутанных волос, лютовавшая иногда похлеще мужиков воспитателей. "Влип, - промелькнуло в голове Лёшки. - Узнала меня, сука, и бежать уже поздно". Он остановился и попытался было сконцентрироваться, но его так до конца и не "отпустило".
Воспитательница подошла к Лёшке, взяла его крепко за руку и развернула к себе.
- Ты где был? Ты почему шляешься? Что у вас сейчас по распорядку дня?
Лёшка глянул на неё и хотел уже было что-то соврать, но вдруг рассмотрел в её мясистом лице с небольшими усиками над верхней губой и широком носе что-то поросячье и сдавленно захихикал, а затем его окончательно прорвало, и он, не сдерживая себя, стал смеяться всё сильнее и сильнее.
- Короткооов, - удивлённо протянула та, - что ты себе позволяешь?
Однако Лёшку это стало веселить ещё больше. Она дёрнула его за рукав:
- Ты не в себе! Да ты пьяный! Нет, ты под кайфом! Что ты нюхал? А ну, смотри на меня, я сказала, смотри мне в глаза!
"Дубачка" развернула Лёшку к свету и, глянув в его глаза, безошибочно определила:
- Точно! Под кайфом! Ну всё, Коротков, допрыгался ты до ДИЗО! А ну, пошли за мной.
Лёшка упёрся ногами в землю, но та перехватила его за шиворот и крепко дёрнула за собой. В этот же момент как будто из-под земли появился Цван.
- Что случилось, Светлана Владимировна?
- Ааа, Старинов! - протянула она. - Полюбуйся на своих. Из твоего отряда вроде. Белый день на дворе, без году неделя, а он уже под кайфом! Сейчас я его отведу дежурным, его на ДИЗО быстро определят, а там и срок новый накрутят.
- Отдайте его мне! - попросил Цван. - Светлана Владимировна, это же такой залёт для отряда, да и Вам проблемы будут, ведь Ваше дежурство. Отдайте, прошу Вас. Хотите, я Вас расцелую?
"Дубачка" застыла в нерешительности. Действительно, очередной залёт никому не нужен был, но и отдавать свой трофей просто так у неё тоже не было ни малейшего желания.
- Старинов, - сказала она после минутного замешательства, - что ты себе позволяешь?
- Ну Светлана Владимировна, отдайте! Я лучше его проучу, уж поверьте мне, чем ваши "дубаки".
Та подумала ещё несколько секунд и подтолкнула Лёшку к Цвану.
- Хорошо, забирай... Только не калечить! Я лично проверю!
Цван же взял пацана за рукав и рванул к себе.
- Стоять! - сказал он Лёшке и тут же с благодарностью посмотрел на "дубачку". - Спасибо, Светлана Владимировна, с меня бооольшая шоколадка!
- Иди давай быстрее, - махнула та рукой, - и чтобы я такое видела в последний раз!
Цван прижал руку к груди, словно говоря: "Что Вы! Больше такого никогда не повторится", и подтолкнул Лёшку пинком в сторону мастерских.
- Что, пиздюк, залёт? - зашипел он Лёшке на ухо. - Ну, пошли за пряниками.
Доведя пацана до уже знакомой Лёшке коморки, Цван открыл двери, втолкнул его внутрь и заперся с ним изнутри.
- Ну, рассказывай! - встал он напротив Лёшки.
- Что рассказывать?
- Где? С кем? Что?
- Я один был. Краску нюхал.
- Пиздишь! - Цван с размаху ударил Лёшку в грудак, и Лёшка отлетел на стоящую в углу кровать. - Повторяю вопросы. Где? С кем? Что?
Лёшка приподнялся и посмотрел на Цвана.
- Сам, говорю же. Краски в мастерской отлил. Потом за общагой замутил "кайфушку".
- Хули ты мне тут этот фуфел впариваешь? Ты чё, во мне лоха голимого увидел? Колись, сучонок, иначе пиздец тебе будет!
- Я сам был, - продолжал настаивать Лёшка, опустив голову.
Удары посыпались на него один за другим. Бил Цван не то чтобы сильно, но неприятно. От каждого удара по Лёшкиному телу разливалась тупая боль.
- Ну что? С кем был? - опять переспросил Цван, делая для себя небольшой перерыв.
- Я сам был. Мне нечего больше сказать, - ответил Лёшка.
- Ну смотри, бля! Я тебя по-хорошему спрашивал...
Цван подошёл к тумбочке, резко открыл её, достал верёвку, подошёл к кровати и взял Лёшку за руку. Резко вывернув ему руку назад, он уложил Лёшку на живот прямо лицом в синее пыльное байковое одеяло, сам же Цван сел сверху и, заломав Лёшке вторую руку, стал крепко его связывать. Связав Лёшке руки, Цван связал ему ноги и подтянул их к рукам. Затем он опять порылся в тумбочке, взял вафельное полотенце, туго его свернул и, сдавив Лёшке скулы, с силой затолкал его тому в рот. Лёшка закрутился на кровати и стал мычать что было сил, но тщетно. Цван же, не говоря ни слова, вышел из коморки и вернулся через несколько минут, неся в руке толстую деревянную рейку. Отвязав Лёшке руки от ног, он положил его вдоль кровати и сказал:
- Последний раз говорю, колись!
Лёшка в ответ только отвернул голову к стене. Сильный удар не заставил себя долго ждать. Он пришёлся чуть ниже ягодиц, задев бёдра. Лёшка выгнулся и замычал.
- Ну?! - спросил Цван.
Лёшка молчал.
- Тогда будешь огребать по полной.
Следующие четыре удара обрушились на пацана практически без перерыва. Лёшка буквально вгрызся зубами в полотенце, которым был заткнут его рот. Цван же, стряхнул со лба прилипший кусочек оторвавшейся от рейки деревянной коры, отложил её в сторону и сказал:
- Ладно, пока довольно. Отдыхай. Мне по делам нужно идти. Приду, продолжим разговор, - после чего он вышел из коморки, а Лёшка остался лежать, прислушиваясь к ноющему от боли организму.
Страшно хотелось плакать: от унижения, от того, что он валяется в этой вонючей коморке, связанный, с заткнутым ртом, но Лёшка сдерживал слёзы из последних сил. И не потому, что стеснялся Цвана. Он стеснялся самого себя. Своей беспомощности, которая поедала его внутреннюю силу.
Отдохнув в течение какого-то времени, Лёшка стал пробовать развязаться, но безуспешно. Цван явно умел хорошо связывать и не оставил Лёшке не малейшего шанса на освобождение. Кляп вытолкать Лёшке изо рта так же не удалось, и в итоге, решив беречь силы, он просто замер и закрыл глаза.
Цван вернулся где-то через час с небольшим. Он зашёл в коморку, принеся собой свежий запах улицы, закрыл двери и, подойдя к Лёшке, взял его за подбородок и посмотрел парню в глаза.
- Ну что? Ты мне расскажешь?
Лёшка молчал.
- Хорошо! - спокойно сказал Цван. - Тогда я тебя сейчас буду пидорасить, как последнего чухана.
Он расстегнул перед Лёшкиным носом штаны, спустил их, затем подошёл к Лёшке, нащупал у него на поясе пуговицы, быстро расстегнул их и сдёрнул с Лёшки брюки вместе с трусами, обнажая задницу. Опять подойдя к Лёшкиной голове, он достал член и, медленно его надрачивая, стал поигрывать им у Лёшки перед глазами, после чего вновь задал свой вопрос:
- Ну что, расскажешь? Я же не шучу, буду тебя настоящим пидором делать, до этого времени у нас только цветочки были.
В эту секунду Лёшкой овладело холодеющее чувство животного страха. Он, конечно, понимал, что Цван не будет его прямо сейчас трахать, ибо это считалось бы беспределом. Среди пацанов не приветствовалось насиловать, ну, разве что за реальные косячные поступки, которых тоже было немало. Пацана можно было гнобить, унижать, бить до потери сознания, но дать "в жопу" или "взять в рот" он должен был сам. Однако решительность Цвана повергла Лёшку в шок. Он замычал, а Цван посмотрел на него и снова задал всё тот же вопрос:
- Расскажешь?
Лёшка отрицательно покачал головой, мысленно готовясь к самому страшному, но, к его удивлению, Цван заправил член в трусы обратно и застегнул штаны. С трудом вытащив кляп из Лёшкиного рта, он перевернул его на спину.
- Ты молодец, что не сдал своих пацанов, с которыми раскумарился, - похвалил он Лёшку. - Ты поступил как настоящий пацан, но я тебя хочу предупредить, что это было в первый и в последний раз. Я тебя отмазал от реальной проблемы. Если бы "дубачка" затянула тебя на вахту, тебе был бы пиздец. Мало того, что тебя бы отпиздили, не исключено, что и реально выебали бы, да ещё и накрутили бы новый срок за нарушение режима и употребление наркоты. Мюллер бы такого случая не упустил. Он колол бы тебя до тех пор, пока ты не сломался бы, а запишись ты стукачом, тебе, сам понимаешь, была бы открыта прямая дорога в пидоры, и тут уже ни я, ни кто другой тебе помочь не смог бы. Так что, я надеюсь, ты усвоил этот небольшой урок и сделал для себя правильные выводы.
С этими словами Цван дёрнул узел на верёвке, связывавшей руки Лёшки, затем моментально развязал ему руки.
- Ноги уж сам... - сказал он, вставая.
Лёшка сел на кровать и принялся развязывать ноги. Тело болело. Кусачее одеяло неприятно драло оголённые ягодицы.
Наконец, справившись с узлом, Лёшка распутал верёвку, встал, натянул трусы с брюками и стал их застёгивать. Когда он привёл себя в порядок и стал потирать на руках рубцы, оставленные верёвкой, Цван достал из внутреннего кармана "Сникерс" и положил его на стол.
- Сначала подумал, что спасение тебя от "дубачки" будет достаточной оплатой твоих сегодняшних услуг, но этот "сникерс" я всё-таки тебе приготовил, так что ешь и бегом на ужин; я позже подтянусь.
Лёшка не двигался.
- Так, бля, малой, - стал заводиться Цван, - не еби мне мозг. Опять начинаются эти твои выёбывания! Ты что, считаешь, что я с тобой несправедливо поступил? Ты хочешь мне что-то предъявить? Ну давай, обоснуй, что я сделал не так? Я послушаю, ужасно интересно.
Лёшка помолчал секунду, потом тихо проговорил:
- Всё нормально. Извини, больше такое не повторится.
- Ну вот, это уже другой разговор. Ешь батончик и вперёд в общагу, скоро построение уже будет.
Лёшка развернул "Сникерс" и с трудно скрываемым удовольствием откусил от батончика большой кусок, начав его с наслаждением пережёвывать. Доев конфету до конца, он стал оглядываться, думая, куда бы кинуть обёртку.
- На пол кидай, хуле, - разрешил Цван. - Кому надо, уберёт.
Лёшка кинул обёртку под дверь и вопросительно глянул на Цвана.
- Давай бегом в общагу. Я скоро подтянусь.
Лёшка открыл дверь и побежал. Цван же, глядя ему вслед, подумал: "Классный вроде пацан, но при всём этом мягкий, домашний какой-то, неиспорченный. Тяжело ему было бы выжить здесь одному". Поднявшись, он выключил в каморке свет и вышел из мастерской. Времени у него осталось как раз на то, чтобы добраться до общаги и идти в столовую.
Но ужина в этот вечер не было. Внезапно по всей территории завыли сирены, возвещающие о том, что произошло ЧП. Из громкоговорителей, развешенных на столбах и зданиях, послышалась команда: "Всеобщее построение". Всех воспитанников стали выгонять из общежития на улицу и строить на плацу. Тут же по шеренгам недовольных внезапным построением пацанов шелестом побежало хлёсткое и полузабытое для всех слово: "Побег"...