Подкатегория: без секса
Меня зовут Ибрагим. Мне 19 лет. Я служу во дворце Великого повелителя бескрайней Османской империи султана Сулеймана. Привёз меня сюда много лет назад отец нашего повелителя, Великий султан Мехмет.
Помню, как сейчас, этот день. Запах весны, цветов и полыни, солнце, ослепляющее взор, ветер в лицо, и я бегу по полю, вдыхая аромат свободы. Сам не заметил, как выбежал на дорогу и услышал стук копыт, отдающийся в ушах и по сей день. Конь вздыбился и повалил султана на землю. В мгновение воины окружили его, обнажив свои мечи и направив их на меня. В тот день повелитель спас испуганного паренька, приказав остановиться стражнику, поднявшему меч.
Султан был добр, и вместо того, чтобы просто забрать меня в рабство, он оказал честь моим родителям, предложив им щедрый выкуп за меня. Конечно, у них и так не было выбора, но разве простые деревенские люди могут мечтать о большем счастье для своего сына! Моей нищете и голоду они предпочли жизнь во дворце для меня. Пусть я буду расти и жить вдали, не рядом с ними, но зато в роскоши дворцовых стен, где меня всегда накормят, обучат чему-то, дадут соответствующее воспитание.
Заплатив щедро моим родителям, султан увёз меня вдаль, в свой дворец, далеко от родителей, братьев и сестёр. Я часто вспоминал их. То, как мать на прощание обнимала меня, прижав к своей груди, и говорила, что меня ждёт счастливая жизнь. Отец же, который едва сдерживал слёзы, говорил, что всегда знал, что я особенный и что моя жизнь не должна пройти в коровнике и в невежестве. С годами я стал забывать горечь разлуки, но их лица и сейчас стоят передо мной. Слёзы матери, скатывающиеся по её не по годам морщинистым от тяжёлого труда щекам, наставления отца и плач сестёр.
Во дворце со мной обращались хорошо, меня учили письму и чтению, грамматике и языкам. Я быстро привык к тому, что окружало меня, к доселе неизвестной мне обстановке и культуре. Мне нравилось письмо, изучать науки, познавать что-то новое. В принципе, я всем был доволен. Чего мне не хватало и не хватает по сей день, это свободы, ветра, бьющего в лицо, лугов и полей, щекотания травы, журчания ручья поодаль дома и бескрайнего неба в чистом поле.
Мне была оказана большая честь, я прислуживал самому султану Мехмету.
- Знаешь, почему в тот день я не позволил стражнику отрубить тебе голову? Ты напомнил мне одну очень важную вещь: не важно, кто ты, Великий султан или деревенский парнишка - все мы смертны. Я прошёл много сражений и отделался лишь лёгкими ранениями, но чуть не погиб, упав с лошади по вине выбежавшего на дорогу сорванца. Может, твой отец и был прав, считая, что ты родился под счастливой звездой и что ты особенный, не такой, как все.
Иногда в пьяном бреду он поговаривал, что когда-нибудь сделает меня своим приближённым, но я не строил амбиций на этот счёт. О чём может мечтать простой раб, кроме как не служить своему повелителю!
К сожалению, наш повелитель покинул нас через несколько лет, и на трон вступил его старший сын, правитель санджака Манисы, султан Сулейман, которому на тот момент не было и 20. В Манисе все были довольные его правлением, и до султана часто доходили слухи о благоприятном отношении народа к нему.
Неудивительно, что не прошло и двух лет, как он завоевал расположение народа во всех концах Османской империи и всех обитателей дворца. О его справедливости, уме и храбрости люди слагали сказания. Каждая девушка во дворце мечтала оказаться в его объятиях. И не только потому что он был султаном, а ещё и из-за его неземной красоты и мужественности.
С момента начала правления султана Сулеймана меня перевели с должности помощника правителя сначала на кухню, затем в гарем, в помощь главному евнуху, а недавно я получил должность банщика, где и прошёл соответствующий инструктаж. И больше я уже никогда не был в покоях великого султана. И практически не видел молодого повелителя. Хотя каждый раз с упоением смотрел на него, когда он проходил мимо. Наблюдал за ним, гуляющим по саду, в окружении своей свиты. Сидящим в тронном зале, посреди ублажающих его своими танцами наложниц, мечтающих когда-нибудь оказаться в его покоях и родить ему наследника.
Каждый раз я украдкой смотрел на Повелителя, проходящего мимо по длинному коридору, ведущему в зал заседания дивана. Его тёмные, как ночь, глаза вызывали во мне трепет и страх. Всё, чего мне хотелось, это лишь того, чтобы хотя бы на секунду он одарил меня своим взглядом, позволил мне поднять очи и утонуть в нём. Я даже и не мечтал о большем - лишь только о взгляде.
Каждую ночь я рисовал себе эту картину - о том, как встретятся наши глаза, как я, не отрываясь, буду любоваться им, а он одарит меня своей лучезарной улыбкой. Мой луноликий повелитель!
Это чувство приносило мне радость, сердце выпрыгивало из груди от одной только мысли о нём. Но душа изнывала, страдала от того, что понимала, что не быть этому никогда.
О, Всевышний! Прости мне мои грешные мысли, что смею даже думать о таком. Я лишь твой смиренный раб, который заплутал в дебрях собственного сознания. Мечтающий о недосягаемом. Я слуга, который готов умереть каждый раз, видя его приближающийся силуэт. Я недостоин даже мыслей своего Повелителя... повелителя моего сердца и души... Сулейман!
Проснувшись ни свет ни заря, я отправился на кухню за едой. Мне практически не удалось поспать ночью, так как мысли были только об одном, только о нём. Тем более что сегодня особенный день. Сегодня мне первый раз предстояло подготовить хаммам к приходу повелителя.
Я не мог ни есть, ни спать. Всё внутри меня трепетало в сладкой истоме. Я ужасно волновался. Дрожь пробирала всё тело. Я сделаю всё, чтобы повелитель остался доволен.
Часы тянулись, словно вечность, я ждал наступление ночи, как никогда ранее, но палящее солнце всё не хотело покидать привычный ему небосвод.
Неумолимо поднимаясь из-за горизонта, луна сменила солнце, и ночь окутала своими объятиями город; звёзды, словно мозаика, отражались от мраморных стен дворца, играя и переливаясь в свете молодого месяца. А луч солнца пробирался по коридорам в окружении своих слуг. Увидев его фигуру вдали, я смиренно опустил голову, уставив взгляд в пол, ибо рабы не смели даже смотреть на своего повелителя.
Он зашёл в хаммам, я проследовал за ним. Сняв с него одежду, слуги обернули его пояс белой простынёй. Всюду был пар и запах благовоний.
Слуги удалились в маленькую комнату внутри хаммама. Я же остался наедине с повелителем. Из одежды на мне были только лёгкие шаровары - из-за пара и жары верхнюю одежду мы снимали.
Мог ли я когда-нибудь мечтать об этом - о том, что увижу его вот так! Никогда даже представить себе не мог. А он стоял передо мной во всей красе и поливал себя горячей водой. Я не смел даже шевелиться, ожидая указаний султана.
Я слегка поглядывал на него, любовался его фигурой, он был словно статуя, архитектурный шедевр. Он стоял ко мне спиной, я видел лишь его спину, но что творилось внутри меня в эти минуты, не передать словами! Всё плыло перед глазами. Образы моего повелителя вспыхивали перед глазами, словно молнии. Ноги еле держали меня, я боялся просто упасть и потерять сознание. Лучше сразу умереть, чем испытать такой позор и увидеть недовольство на лице моего повелителя солнца и луны.
В мгновение меня в чувство привёл мой повелитель. Развернувшись ко мне вполоборота, не произнеся ни слова, а лишь указав на мочалку, он дал понять, что я должен помыть его. Подбежав к нему, я смочил мочалку ароматными маслами и стал мягко тереть ему спину, шею. Лёгкая пена покрывала его тело, его кожа переливалась и играла бликами, будто ослепляя меня. Руки мои дрожали, я никак не мог успокоиться, губы сжались, глаза были закрыты, а в голове крутились лишь образы.
И тут я почувствовал, что он разворачивается ко мне. Я открыл глаза, но не смел поднять их, я даже не видел, смотрит ли он на меня. Я опешил, не мог пошевелиться, просто стоял как вкопанный. Я боялся даже посмотреть на его торс, не говоря уже о страхе взглянуть в его глаза.
- Продолжай, - раздался, как раскат грома, его голос, хотя звучал он не грубо, а в тот момент мне казалось, что мягко, как никогда.
Я начал натирать его торс мочалкой. Я ненавязчиво прикасался к его телу. Ничего более гладкого я никогда в жизни не трогал, его кожа была словно шёлк, рука так и скользила по нему. Его тело было самое прекрасное, что я когда-либо видел в своей жизни, к чему я когда-либо прикасался. Прекрасное молодое тело, уже познавшее тяготы дальних походов и ласки прекрасных наложниц. Я еле сдерживал дрожь, чтобы не начать трястись перед своим султаном.
Я всё ещё боялся откровенно поднимать глаза, смотря лишь украдкой, натирая его. Но мне было достаточно и этого.
О, Аллах! Я бы всё отдал, лишь бы иметь возможность прикасаться к этому телу.
От моего усердного натирания простыня, обвивающая его, спала с тела. И я оторопел. Я не знал, что мне делать, я просто уставился на его обнажённое тело, я потерял всякий контроль над ситуацией. Я не знал, нужно ли поднимать и обматывать её вновь вокруг тела. Всё, о чём я думал и чего я хотел, это лишь любоваться им бесконечно. И я потерял всякий контроль над собой.
Будь благословенен и проклят тот день, когда я оказался в этом дворце! Лучше бы старый султан позволил стражнику, вознёсшему меч над моей головой, завершить своё дело. И я бы никогда не испытал столько любви и горечи, отчаяния от потерянных надежд.
Я оторвал взгляд от его тела. Наши взгляды встретились. Я смотрел ему прямо в глаза, а он мне. Сердце заколотилось так, как никогда ранее, и я уже не мог сдерживать дрожь. Я просто стоял и смотрел на него. Эти мгновения казались мне вечностью. Я утопал в бездонных, чёрных, как ночь, зеницах его очей. Он просто поглотил меня целиком, одурманив мой рассудок. Как я мечтал в это мгновение прикоснуться к его алым губам, ощутить ладонью не по годам грубоватую щетину! Мне казалось, я видел его лучезарную улыбку, одобряющую и подбадривающую меня.
Словно ангел, он стоял рядом и источал невиданный доселе свет. Я ослабил руку, и мочалка выпала из неё, упав на мраморный пол. Я уже ничего не боялся, я просто был как в тумане, не контролируя себя и не осознавая своего поведения и положения. Я просто был околдован его величием и луноликостью. Не отдавая себе отчёта ни в чём, я протянул руку и прикоснулся к его руке. Я уже даже не слышал ни своё сердцебиение, ни шум воды. Всё вокруг застыло. А я словно воспарил над нами и видел всё сверху. Мои глаза были открыты, но я видел лишь свет - как тот, солнечный, что ослеплял меня когда-то дома. Моему блаженству, казалось, не будет конца.
Я стоял неподвижно, держа его за руку, смотря в его глаза. Это всё, что я мог сделать в тот момент, стоя перед ним, смотря в его глаза и утопая в нём. Мои губы невольно и безмолвно произнесли: "Мой повелитель"...
Но как и устроено законами природы, рассвет кончается закатом. Я почувствовал, что повелитель оттолкнул мою руку. В мгновение жар поглотил всё тело. Свет погас, и я увидел его чёрные глаза, которые были переполнены яростью и напоминали уже не прекрасную ночь, а бездонный холодный колодец.
Удар ладони по лицу отбросил моё и без того безвольное тело.
- Ты что себе позволяешь, раб! Стража! - схватив простыню и прикрывшись ею, вскрикнул он.
Через секунду стража уже была наготове, направив копья на меня. В тот момент от стыда и безысходности я сам был готов насадить свою грудь на острие. Что же я наделал, почему Всевышний не остановил, умертвив меня, раньше содеянного!?
- Схватите его и бросьте в темницу! А затем высеките его!
Я готов был упасть на колени перед своим повелителем, целовать его подол и просить его о смерти за содеянное. Умолять простить меня за мою дерзость и освободить меня от мук, ибо жизнь вдали от созерцания его величия не имеет уже для меня никакого смысла.
Я лишь молил Всевышнего о том, чтобы повелитель отдал бы приказ, и стража пронзила бы моё сердце копьём, заколов на месте смиренного раба, осмелившегося мечтать о солнце в своих объятиях.
всё было как в тумане. Я молюсь Всевышнему, чтобы он избавил меня от этих мучений, о прощении, и припадаю к ногам своего повелителя, вымаливая у него прощение за мой поступок.
Белые одеяния срывают с меня. Я закован в кандалы. Разум рисует лишь картинки. А выглядываю в пол лица, я вижу своего повелителя, омывающего себя в хаммаме. Его прекрасное тело... Я слышу восточную музыку, завывающий голос женщины, словно молящей о прощении в своём пении, круговорот наложниц, кружащих в верхнем зале, с прикрытыми лицами и обнажёнными животами, играющих ими, словно море волнами. Они кружатся по кругу. Многообразие цветов одеяний: сиреневый, лазурный, цвет морской волны, цвет луговых растений... Я смотрю на Сулеймана, всё так же украдкой, не смея приближаться. Я готов вечно любоваться его телом. Он разворачивается ко мне, смотрит на меня чёрными, как смола, глазами...
Удар плетью жжёт мою спину. Ещё удар и ещё. Музыка в голове не прекращается, я всё так же слышу её пение, я вижу его улыбку. Я не чувствую боли, моя душа покинула моё тело и находилась там, где никогда уже не сможет быть, - рядом с повелителем моего сердца.
Он словно манит меня к себе. Женщина завывает с большей страстью. Ещё удар - спина уже растерзана языками плети. Я вижу своё исполосованное тело в знак назидания за мои грешные мысли и смелые поступки.
Я уже потерял счёт ударам. Вся спина кровоточит...
Он протягивает мне руку. Я словно переношусь к нему, оказываюсь рядом. В эту же секунду я парю над большим залом, смотрю сверху на танцующих наложниц. Калейдоскоп цветов одеяний словно гипнотизирует меня. Они, не прекращая, кружатся всё быстрей и быстрей. Слеза катится по морщинистой щеке женщины, молящей о прощении... Слёзы моей матери.
"Я всегда знал, что ты особенный"...
Получая свои удары, я вижу лишь его. То, как он смотрит в щель в стене. Его чёрные глаза. Он наблюдает за моим наказанием за мою порочность и смелость. Кровь стекает по спине... Я беру его за руку. Я улыбаюсь перед его ангельским свечением. Я словно нахожусь в невесомости. Мои губы приближаются к его губам...
Я вижу один туман, пелена окутывает мой взор, его силуэт отдаляется от меня в ярком свечении, я уже не вижу его лицо, подобное месяцу на небе, его бездонных глаз. Душа кричит, кричит навзрыд, но голос мой не слышен, губы произносят лишь одно: "Мой повелитель".
А дальше только темнота.
Утренний азан пробудил меня от забвения. Не знаю, сколько я пролежал без сознания. Сил не было даже на то, чтобы открыть глаза. Спину жгло. Я лежал на грязном топчане в сырой темнице и лишь ощущал тепло рассвета. Я не мог пошевелиться, не было ни сил, ни желания. Моя боль в груди не покидала меня, я даже забыл про свою истерзанную спину...
Сквозь остатки рассеянного сознания я слышу, как отпирается дверь. В темноте я даже не вижу, кто это, даже очертаний фигуры. Слышу звон таза о пол и плескание воды. Спину снова обожгло прикосновением влажной материи. Даже это нежное прикосновение отдаётся в теле жгучей болью.
Кто-то моет мне спину, обрабатывает раны целительными маслами. Я всё ещё неподвижен. Тряпка падает в таз с водой, и я слышу звук удара о воду, но ничего не могу увидеть или различить. Взгляд рассеян, словно в тумане.
Запах похлёбки. Я чувствую, как он приближается ко мне. Сколько уже я не ел? Ужасное чувство голода мучает меня. Рука аккуратно приподнимает мою голову и разворачивает, поднося ко мне бульон. Я жадно заглатываю его, закусываю хлебом, проглатывая его, не прожевав.
Кто же ты, моя спасительница, что продлеваешь мою жизнь, наказывая меня этим? Неужели Всевышний решил дать мне шанс, прислав мне тебя? Чего он добивается? Осознания грехов покорного раба, раскаяния, мольбы за содеянное или просто хочет продлить мои мучения, дабы я искупил грехи свои жизнью во мгле несчастья и небытии одиночества?
У меня даже нет сил просить тебя избавить меня от моих мучений, моя спасительница! Уже которую ночь ты спасаешь меня от тягости забвения. Лечишь меня своей нежностью и заботой. Ещё никто и никогда не прикасался ко мне так нежно и с таким трепетом. Твои руки словно атлас.
Кто же ты, откройся мне, сними те одеяния, что я могу разглядеть в темноте; почему покрываешь голову чалмой, а лицо паранджой? Только глаза, которые мне никак не удаётся разглядеть. Может, ты сон моего безумия? Я ведь даже от нехватки сил не могу прикоснуться к тебе, убедиться, почувствовать, что ты реальна...
Я прихожу в сознание лишь с утренним призывом и с твоими прикосновениями. Всё остальное время я безвольно лежу в затмении, моля о смерти. Чувствую, как раны мои затягиваются.
Произнеси хоть слово, не томи безмолвием своим! Расскажи мне о моём пороке, скажи, как живет мой месяц? Я уже не летаю и не возвышаюсь, как раньше, когда я видел нас с ним в секунды моего счастья. Мои глаза больше никогда не смогут лицезреть его, почувствовать его взгляд, его прикосновения...
Прости меня, моя спасительница, я не должен говорить о таком. Я должен быть благодарен тебе за спасение и сострадание. Но сердце неустанно высекает лишь только имя его, словно те плети, что оставили шрамы боли и утраты на теле и до конца дней моих будут напоминать мне о моём грехе и о самом счастливом мгновении, ради которого можно прожить и не одну несчастную одинокую жизнь.
Не уходи, прошу, с тобой мне теплей, я чувствую то, что чувствуешь ты. Твоё сердце, как и моё, потеряно, мечется в терзаниях. Не знаю, кто заставляет трепетать твоё сердце в болезненной истоме, но да простит его Всевышний. Может, любить тебя и быть с тобой ему не позволяет воля. Все мы безвольные рабы Великого Создателя. Таким, как мы с тобой, счастье даровано лишь на небесах.
Собрав всю волю, мне всё же удаётся остановить тебя, схватив неуверенно за руку. Ты останавливаешься, так же неуверенно пытаясь вырваться. Ты подходишь ко мне, наклоняешься. Темнота не даёт увидеть мне свет глаз твоих, что плачут по ночам от горести любви, прочесть ту боль, что кроется в душе, что заставляет сердце биться. Прошу тебя. Сжалься...
Через маленькую решётку под потолком пробиваются первые лучи солнца. Будто раздвигая камни, они пытаются пробиться внутрь и осветить собой темноту, словно услышав мои мольбы. Ты всегда уходила до восхода солнца. Прошу, останься! Позволь увидеть лишь твой взгляд. Продли мне жизнь ещё на пару лет, моя спасительница! Не знаю, кто ты и почему ты здесь. Я так проникся схожей болью, что первый раз окутала тебя...
Лишь слегка коснулись твоего прикрытого лица лучи. Ты подносишь ладонь к моим глазам, закрывая мне их. Сил бороться у меня уже нет. Я просто поддаюсь тебе, оставляя волю свою на твою милость. И вдруг я чувствую прикосновение губ твоих к моим, неуверенное и непривычное тебе до сей поры. Нет ничего прекрасней этих сжавшихся от волнения губ! Я отвечаю тебе взаимностью. Словно ангел благословил меня своим поцелуем, придал мне сил. Ничего более божественного я никогда не испытывал. Лёгкое прикосновение, длившееся мгновение, показалось мне столетиями наслаждения.
Подскочив, дрожа и жалея о содеянном, ты пытаешь убежать. Но твой поцелуй даровал мне столько сил, что я вновь готов летать. Я снова парю, устремляюсь ввысь, я снова хочу жить, продолжать жить ради тебя. Одним поцелуем, этим райским прикосновением твоих мягких губ я был вновь допущен к вратам рая.
Я хватаю тебя за руку и целую её, поднося затем её ко лбу и прикасаясь им к ней. Ведь именно так должны поступать рабы, благодаря своего повелителя за снисхождение и благодать.
О, Всевышний Аллах! Прошу, прими молитву смиренного раба твоего. Припадаю к ногам твоим и молю тебя о прощении за злодеяния и помыслы мои. Спаси душу мою и убереги от греха. Я султан Сулейман Хан Хазретлери, просящий о покаянии и искуплении, сражённый гордыней и положением султан. Прости меня за грешные мысли мои и за преступные желания. Избавь меня от страданий и любви. Окамени то сердце, что в грехе. Я недостоин твоей милости, ибо сердце моё противоречит разуму и вере.
"Раб может позволить себе любить Господина, а для Господина это непозволительная роскошь. Так кто же из вас двоих раб, Сулейман..."
"Все мы безвольные рабы Великого Создателя. Таким, как мы с тобой, счастье даровано лишь на небесах"...
В трауре султан скорбел о ещё несодеянном. Безлунной была ночь, что довела его до отчаяния.
В его покоях стояла фигура в чёрном одеянии, полностью покрывавшем её, лишь глаза, наполненные пустотой и хладнокровием, отражали готовность исполнить любое пожелание своего повелителя.
Повелитель опустил глаза, стараясь не проронить слёзы о парне, чей взгляд он видел лишь мгновение, но запомнит его навсегда.
В ту же ночь, не дожидаясь утреннего призыва, во мраке, словно тени, три фигуры ворвались в темницу. Схватив, удерживали практически бессильное, но такое одухотворенное тело теперь уже в душе свободного человека неподвижным.
Он даже не сопротивлялся и не пытался сорвать верёвку, обвивающую его шею, которую так отчаянно сжимал наёмник. Глаза его светились. А на лице, сквозь боль, была видна блаженная улыбка. О большем счастье, чем то, что уже произошло вчера, он и мечтать не мог. Конечно, ещё минуту назад он мечтал о том, что это повторилось бы и сегодня. Но на что может надеяться просто раб, полюбивший солнце?!
Только безмолвный звук, который он так никогда и не смог произнести вслух, сорвался с его уст в последние секунды его счастья на земле: "Мой повелитель".