Подкатегория: без секса
- Ден, выключи музыку, она мне уже надоела, одна и та же песня целый час играет, - говорит он.
Услышав это, я вздрагиваю и только вздыхаю. Я не могу выполнить его просьбу, потому что выключать нечего и на самом деле в комнате стоит тишина. Он лежит на кровати и бездумно смотрит в потолок, а я сижу за ноутбуком и всё читаю, пытаясь понять, что же с ним происходит.
- Ден, там, в углу кто-то стоит... Скажи ему, чтобы ушёл! Мне страшно! - снова говорит он через некоторое время и начинает плакать.
У него такой испуганный и жалкий вид, что у меня сжимается сердце. Я подхожу к кровати, сажусь рядом с ним и осторожно поглаживаю его по голове. Он вздрагивает и пристально смотрит мне в лицо, словно видит меня в первый раз.
- Нурик, не бойся, это же я!
Он почему-то тыкает в меня пальцем и вдруг начинает смеяться, громко и истерично.
- У тебя на голове кто-то сидит! И одно ухо нормальное, а другое такое страшное!
1.
- А вы ему кто? - устало спрашивает врач, оторвавшись от истории болезни, исписанной мелким убористым почерком.
От волнения я начинаю ёрзать на старом колченогом стуле. В маленьком тесном кабинете стоит ужасная духота, несмотря на открытое окно и старенький вентилятор, от которого нет совершенно никакой пользы. На улице - около 37, на небе ни облачка, и совсем нет ветра. Мокрая рубашка противно прилипла к телу и облегает его плотно, как скафандр. Я чувствую лёгкую дурноту, и мне трудно дышать. Это от жары. А ещё я очень сильно волнуюсь.
- Понимаете, доктор... - начинаю я и рассказываю этому уже немолодому мужчине, уставшему и тоже одуревшему от жары, историю нашего с Деном знакомства.
Воспоминания уносят меня к событиям прошлого лета, в продуктовый магазин на нашей улице, где я впервые увидел его. Помню, тогда он покупал сигареты, а поскольку выглядел гораздо моложе своих лет, продавщица потребовала у него паспорт. Я стоял сзади в очереди и, естественно, не преминул заглянуть в документ. Фамилия оказалась слишком длинной и какой-то нечитабельной, я успел разглядеть лишь довольно короткое имя и дату рождения, с удивлением узнав, что ему недавно исполнилось двадцать три. Расплатившись за сигареты, он вышел из магазина.
На следующий день мы снова столкнулись в том же магазине, и он опять стоял на кассе впереди меня. Продавщица назвала ему сумму, он достал кошелёк и стал считать деньги. Ему не хватило лишь пятьдесят тенге, чтобы оплатить покупку. Тётя Зина, как мы её все называли, грузная седовласая женщина с огромными грудями, принялась кричать, типа надо было заранее деньги посчитать, прежде чем складывать продукты в корзину, а теперь ей, дескать, придётся убирать что-то из чека и долго возиться с компьютером, в котором она была далеко не сильна. Он ответил ей на казахском, судя по всему, что-то грубое, так как она вдруг покраснела, как рак, и начала страшно ругаться. Назревал скандал. Я быстро достал нужную монету и протянул её ему.
- На, возьми!
Он удивился, но деньги взял и сказал мне "Коп рахмет" (Большое спасибо). А выходя из магазина, я вдруг увидел, что он стоит на ступеньках с пакетом в руках, словно ждёт кого-то.
- Спасибо тебе ещё раз. Я обязательно отдам тебе деньги... Если хочешь, пойдём прямо сейчас ко мне домой.
- Да ладно тебе, ты что! Потом как-нибудь отдашь, деньги-то смешные!
- Нет-нет, пойдём, я не люблю быть кому-то должен, - настоял он, и я согласился. - А меня Нурлан зовут, - добавил он, когда мы входили в подъезд.
- Денис, - ответил я, немного удивившись тому, что он не протянул мне руку и даже не обернулся, когда я назвал своё имя.
Я хотел подождать его у порога, но он, немного смущаясь, сказал, что у него ко мне есть просьба, и пригласил к себе в комнату. Я прошёл по длинному узкому коридору, заставленному старой мебелью и какими-то коробками, теряясь в догадках и даже не представляя, о чём он хотел меня попросить. В какой-то момент я даже подумал, что... Но всё оказалось банально и прозаично: у него уже несколько дней зависал старенький компьютер, и он совершенно не знал, что делать, потому что очень плохо разбирался в этом.
- Вот, виснет опять... Надо мастера вызывать, а мама говорит, что у нас денег нет на это... И друзей у меня тут совсем нет, мы же только недавно переехали... Может, посмотришь? - с виноватым видом сказал Нурлан и включил комп.
Мне показалось странным, что парень в двадцать три года говорит такие вещи, - про маму и про деньги. Ещё меня удивило, что с самого начала он не спросил меня, разбираюсь ли я в компьютерах. Тогда я не придал всему этому большого значения, он просто показался мне немного своеобразным что ли.
Как я и предполагал, комп просто под завязку был забит всевозможными вирусами, на удаление которых у меня ушёл почти целый час, во время которого Нурлан сидел рядом на табуретке и периодически спрашивал: "Ну что, получается?" Наконец, мощная антивирусная утилита, скачанная мной со специального сайта, сделала своё дело, и компьютер после окончания проверки ушёл на перезагрузку.
- Всё, сейчас он перезагрузится, и всё нормально будет. А мне бежать уже надо, - сказал я, и это было правдой, в тот вечер у меня действительно были дела.
Он снова принялся многословно благодарить меня, по несколько раз повторяя одни и те же слова, а в коридоре так долго тряс мне руку, что я снова подумал...
- Эй, погоди, я же тебе деньги не отдал! - вдруг спохватился он, когда я уже вышел на площадку, и сунул мне несколько мелких монеток.
Мне не хотелось брать их, но он настаивал так, что я просто не мог отказаться.
Через несколько дней мы снова случайно встретились, на этот раз на улице, когда я возвращался с работы и проходил мимо его подъезда.
- Салам, как ты? Ты торопишься?
- Да нет, - я протянул ему руку, и, как и в прошлый раз, Нурлан слишком долго не выпускал её.
- У меня опять комп барахлит, может, зайдёшь, а?
После рабочего дня я был такой уставший, что мечтал только об одном - поесть и завалиться смотреть телевизор, но он повторил свою просьбу таким жалобным голосом и так посмотрел на меня, что я не смог отказать.
- Эх ты, сколько значков! - удивился я, увидев рабочий стол, практически полностью занятый различными иконками. - И программ сколько запущено! Он же слабенький у тебя, вот и не тянет! Зачем ты все эти проги установил?
- Не знаю, так получилось...
- Ладно, посмотрим, что тут можно удалить... - со вздохом ответил я и полез в панель управления.
В тот вечер я впервые познакомился с его мамой - она вернулась с работы и сразу прошла в комнату.
- Здравствуйте! - сказал я уже немолодой женщине с усталым видом. - Меня Денис зовут, я вот пришёл...
- Знаю, знаю, Нурик мне про тебя рассказывал... Спасибо тебе! Сейчас ведь люди какие пошли, злые все, жадные, каждый только для себя, и никто никому не помогает просто так. На вот, возьми, мы бедно живём, больше нет, - и она протянула мне пятьсот тенге.
- Да вы что, не надо ничего! Я же просто так пришёл помочь, от чистого сердца!
- Ну, пойдём, я тебя хоть чаем угощу!
Она усадила меня за стол и напоила крепким чаем по-казахски, то есть со сливками, причём очень жирными. Сказать, что он мне не понравился, - ничего не сказать, но из уважения пришлось выпить чашку и съесть несколько сухих печений.
- Денис, ты как-нибудь приходи в гости к нам, если хочешь, конечно... Нурик тут один совсем, друзей у него нет, а я целыми днями на работе пропадаю, с утра до вечера, - сказала она мне, когда пошла проводить до двери.
- Хорошо, обязательно приду, - заверил я женщину, а сам снова удивился положению вещей: надо же, мать работает в поте лица, а сын, молодой и с виду здоровый парень, сидит дома и ничего не делает.
Как странно! Правда, может у него диабет или что-нибудь в этом духе? Хотя диабетчики тоже вроде работают...
Целую неделю мы с ним не виделись. Я работал, занимался своими делами, а в субботу ездил за город - один из друзей купил старый, подержанный катер, и мы весь день катались по Сырдарье, а вечером устроили пикник на правом берегу. Я пил только пиво, но от жары меня развезло так, что друзьям пришлось провожать меня до дома. В воскресенье я, естественно, чувствовал себя не лучшим образом и с утра пораньше отправился в магазин за минералкой, к помощи которой всегда прибегал, когда меня мучило редкое похмелье. У холодильника с минеральной водой я неожиданно увидел Нурика.
- Привет, а у меня сегодня день рождения... Вот думаю, что купить.
- Ой, ну, поздравляю тебя! Арак (водка) купи, - в шутку сказал я, но, увидев выражение его лица, осёкся и тут же пожалел о сказанном.
- Я не пью алкоголь, сок только или газировку...
- Молодец! А я вот вчера с друзьями пива выпил, сейчас так хреново! - ответил я и потянулся к заветной бутылке с минералкой.
- Слушай, можно тебя пригласить?
Если честно, мне совсем не хотелось никуда идти, но я вдруг вспомнил слова его матери о том, что у него совсем нет друзей, и внутри у меня что-то дрогнуло.
- Хорошо. Только у меня подарка нет никакого... Давай я попозже, ближе к вечеру приду.
Вернувшись домой, я залпом выпил полбутылки, принял душ и сразу почувствовал себя лучше.
долго думал, что подарить, пока вдруг не вспомнил про простенький дешёвый телефон, который достался мне в подарок по акции, когда несколько месяцев назад я покупал себе смартфон. Аппарат, конечно, примитивный, только звонит и сообщения посылает, но и мы ведь не братья и не лучшие друзья... У нас вообще такие странные отношения, да и Нурик этот сам по себе такой странный, если не сказать чудной. Словом, этот телефон - самое то.
Через час я уже сидел у него на кухне, ел торт и запивал его газировкой. Парень очень обрадовался подарку и несколько раз повторил, что теперь я - его настоящий друг, а его мать даже прослезилась и обняла меня.
- Спасибо тебе! Ты столько делаешь для него!
Теперь, когда у него был телефон, мы часто писали друг другу сообщения, иногда созванивались, точнее, звонил я, потому что у него почти никогда не было денег на балансе. Иногда я приходил к нему в гости, иногда мы выходили погулять во двор, где сидели на лавочке и грызли семечки. Мне стыдно признаться в этом, но я тогда как-то стеснялся его и всегда делал так, чтобы мои немногочисленные друзья и приятели не видели нас вместе.
Парень казался мне очень странным; я понимал, что у него что-то с головой, но воспитание и тактичность не позволяли мне спросить напрямую, что же с ним происходит. Более того, я, как мог, старался избегать некоторых тем и никогда не задавал вопросов, на которые ему наверняка не захотелось бы отвечать. Почему он не работает? Чем занимается, если сидит дома целыми днями? И почему иногда на несколько дней выключает телефон и до него невозможно дозвониться?
Сейчас я и сам не могу сказать, почему тогда общался с ним. Может, из жалости к бедному, ущербному парню, а может...
Время летело быстро, и, в принципе, ничего не менялось: я работал, отдыхал, развлекался с друзьями, несколько раз ко мне в гости приезжали родители, а на новогодние праздники я сам сделал себе подарок в виде поездки в Ату, так как очень давно мечтал посетить нашу бывшую столицу. У Нурика тоже всё было по-прежнему. Его мать так и разрывалась между двумя работами, а он всё сидел дома и, насколько я знал, совершенно ничего не делал.
Целый год пролетел совершенно незаметно. Где-то в середине апреля тихим весенним вечером он вдруг позвонил сам и, позвав меня к себе домой, сказал, что мать хочет поговорить со мной. Если честно, я как-то даже испугался, подумал сразу, что вдруг она узнала обо мне что-то такое, что посторонним людям знать вовсе не нужно, и, признаться, был готов к не очень приятному разговору, когда переступал порог их квартиры. Разговор действительно получился далеко не приятный, однако речь пошла совсем о другом.
- Нурлан, выйди, пожалуйста, нам с Денисом поговорить надо, - сказала мать, когда я прошёл на кухню.
Я напрягся и с нетерпением ждал, когда он уйдёт в свою комнату с пиалой и несколькими печеньями в руках. Когда дверь за ним закрылась, мать вдруг расплакалась.
- Что случилось?
- Денис, мне надо тебе кое-что сказать... Я сегодня была у врача, у меня рак. Он сказал, что мне осталось жить несколько месяцев, может, даже недель.
От неожиданности я чуть не выронил из рук кесе (национальная пиала для чая). Бедная женщина! И бедный Нурик! Что же с ним теперь будет?
- Наверное, я не должна просить тебя об этом... но мне больше некого... Я скоро умру, у моего сыночка ведь больше никого нет, а ты же сам видишь и понимаешь, какой он.
Она заревела навзрыд и не могла успокоиться так долго, что мне стало страшно. Наконец она перестала плакать, вытерла слёзы платком и продолжила:
- Больной он у меня... Я в медицине не разбираюсь, не помню уже, как эта болезнь называется, психиатр это лечит... Только оно не лечится совсем, от таблеток ещё хуже становится. Мы когда в нашем городе жили, пробовали лечиться, он даже в больнице лежал. Ему там так плохо было, ты не представляешь! А город у нас маленький, все друг друга знают. Парни над ним смеялись очень, соседи тоже косо смотрели, вот нам и пришлось уехать...
- Чем я могу помочь? - заикаясь, спросил я.
- Позаботься о нём, умоляю тебя! Ведь когда меня на станет, пропадёт парень совсем! Он же ни работать не может, ничего. Упрячут его в больницу эту, где все буйные, и уже никогда не выпустят оттуда! Неужели мой сыночек такое заслужил?
Я сидел, опустив голову, и не знал, что сказать. Всё это для меня было шоком: и болезнь Нурика, хотя я догадывался, что у него не всё в порядке с головой, и то, что его матери скоро не станет. Наверное, следовало как-то утешить её, сказать что-то такое, хотя разве словами тут поможешь? Человек смертельно болен, это ведь как приговор, и уже ничего нельзя сделать, а тут ещё и с сыном такое.
- Хорошо, я сделаю, всё, что смогу, - ответил я, хотя плохо представлял себе, в чём именно будет заключаться моя помощь.
- Он ведь хоть и больной, но добрый очень и ласковый, он и мухи не обидит, не то что другие больные. У них и агрессия, и злость такая бывает, что страшно даже. А Нурлан, он спокойный... Ты ведь один живёшь тут, без родителей, возьми его к себе, спаси парня, не дай ему сгнить в этой больнице.
2.
Буквально через две недели после нашего разговора его мать слегла, сильная слабость и боли не позволяли ей дойти даже до кухни. Она промучилась ещё несколько дней, и десятого мая её не стало. Для меня это были самые страшные майские праздники за всю мою жизнь - я не гулял с друзьями и не развлекался, не выпил ни капли пива и, само собой, никуда не поехал, а провёл почти всё время с Нуриком и его матерью, ухаживая за ней и присматривая за ним. И друзьям, и родителям пришлось соврать - я сказал, что нашёл подработку на все праздники. Как иначе можно было объяснить, где я пропадаю целыми днями? Но это была не самая страшная ложь. Мне ведь ещё приходилось врать парню, говорить ему, что его мать скоро поправится и что всё у них будет нормально.
- Не переживай, мама скоро встанет, - говорил я, а сам гадал, сколько же ещё продлиться эта агония, и, отворачиваясь, глотал слёзы.
В ночь на десятое мая я остался у них, а утром, когда вошёл в комнату его матери, всё было кончено. С трудом справившись с эмоциями и страхом, накатившим на меня, я позвал парня на улицу и, усадив на лавочку около подъезда, начал судорожно подыскивать слова, чтобы донести до него случившееся.
- Нурик, дружище, мне нужно тебе кое-что сказать... Ты только не пугайся.
Я не буду описывать, что испытывал в тот момент, когда, заикаясь и стараясь не смотреть ему в глаза, сказал, что его матери больше нет.
- Денис... ты чего? Сен досымсынгой! (Ты же мой друг!) Ты же только вчера говорил, что она скоро встанет! Как ты мог обманывать меня?
Он заплакал, закричал что-то на казахском и вдруг побежал по улице. Я кинулся было за ним, но у меня вдруг закружилась голова и так закололо сердце, что мне пришлось остановиться. Наверное, это от стресса, и потом - я так устал за эти дни не только морально, но и физически! Без сил я опустился на лавочку во дворе и невидящим взглядом уставился на окурок, валявшийся у меня под ногами. Что теперь будет с ним? И со мной? Я ведь не могу взять на себя такую обузу... А бросить его... Я же давал обещание его матери, что не оставлю парня!
Телефонный звонок прервал мои размышления. Мне не хотелось отвечать, но абонент звонил так настойчиво, что пришлось снять трубку.
- Денис, ты куда пропал? Не звонишь совсем! Когда встретимся?
Канат. Парень, с которым несколько месяцев назад я познакомился на одном сайте и с которым мы периодически встречались, для того чтобы... Да, я как-то совсем забыл рассказать об этом. Мне ведь нравятся парни, причём уже давно. Именно поэтому мне пришлось уехать из родного города, где из-за моей ориентации вышла крайне неприятная история и я чуть не оказался на скамье подсудимых, хотя не совершил ничего противозаконного. Тогда мне сказали, что если я не покину город или если снова появлюсь там в ближайшее время, то меня закроют лет на пять, не меньше, и что зеки на зоне по достоинству оценят мои сексуальные пристрастия... И вот уже три года, как я живу в Кызылорде, снимаю небольшую квартиру на окраине и работаю водителем на одном заводе, ещё иногда подрабатываю частным извозом, хотя это совсем небезопасно - порой приходиться подвозить нетрезвых парней, которые способны придраться к чему угодно и даже отобрать деньги. Как ни странно, в большинстве случаев меня спасают скромные познания в казахском - стоит мне поприветствовать агрессивных жигитов на государственном языке и добавить, что южане - очень добрый и гостеприимный народ, и что вообще, для меня казахи - как братья, их поведение, как правило, сразу меняется, и поездка проходит без эксцессов.
того случая в родном городе я какое-то время вообще думать забыл о парнях - только любовался на них на улице и мечтал о том, что однажды познакомлюсь с кем-нибудь. Некоторые из моих новых приятелей - всё молодые рабочие с нашего завода - тоже очень нравились мне, но они казались законченным натуралами, поэтому я даже не помышлял о том, чтобы соблазнить кого-нибудь из них. Так и жил, без секса и без ласки, пока этой зимой не вылез на сайт и не осмелился написать одному жигиту, который мне особо понравился. Моложе меня на три года, высокий, худой и немного прыщавый, он не был таким уж красавцем, но почему-то сразу расположил меня к себе во время нашей первой встречи. Я не то чтобы влюбился в него, нет, но определённое чувство всё же тронуло моё сердце, и мы стали встречаться, правда, не так часто, как хотелось бы. Канат был из тех, кто не приемлет секс на первом свидании, как оказалось, и на втором тоже, так что мне пришлось терпеливо ждать, когда же он наконец привыкнет ко мне и скажет, что готов.
В плане секса ничего особенного у нас не было, так что не стоит и описывать, но для меня, изголодавшегося по мужскому телу, это было что-то, и уже на второй день я сам позвонил ему и попросил о встрече. А потом ещё через день.
- Блин, да я не хочу так часто. Неужели каждый день с тобой будем? - возмутился он, когда мы встретились четыре дня подряд.
- Нет, ты что, это только сейчас, первое время, у меня же так давно никого не было! А ты такой красивый и прикольный!
- Правда? - недоверчиво спросил он.
- Да, ты - самый красивый казах на свете! - с жаром выпалил я.
Конечно, это было не так, даже среди моих знакомых с завода многие парни были куда симпатичнее его, но в тот момент он действительно казался мне самым лучшим, так что в некотором роде я говорил ему правду.
Последний раз мы встречались перед праздниками, а сегодня уже было десятое число...
- Кана, послушай, мне сейчас некогда, у меня тут такое! - и в двух словах я рассказал ему про Нурика и про его бедную мать.
- Ничего себе! Не ожидал от тебя такого! Этот парень, он тебе нравится? Ты с ним тоже, что ли...?
- Да ты что! Мы просто друзья! Он же... - я чуть не сказал "больной", но вовремя прикусил язык.
- Да не ври, если бы он тебе не нравился, не стал бы ты с ним и с его матерью столько возиться! А помнишь, я тебе говорил - у меня никого нет, я только с тобой, и чтобы у тебя так же было! Короче, я обиделся! - буркнул он и отключился.
При других обстоятельствах я бы расстроился и, скорее всего, перезвонил бы ему, стал бы просить прощения, но сейчас мне было не до него. Успокоится - сам позвонит, а если и нет - что поделаешь! Значит, буду жить какое-то время без секса. Правда, возможно, что это время опять растянется на годы...
Не знаю, как так вышло, но, познакомившись с Нурланом, я почему-то даже не думал о сексе с ним, хотя он был довольно симпатичным, привлекательным парнем, несмотря на все свои странности. Правда, одно время, ещё до встречи с Канатом, у меня была мысль: что если попробовать? Вдруг он не откажет и осуществит хотя бы одно из моих немногочисленных сексуальных желаний, но я всё останавливал себя, а когда узнал про его болезнь... С моральной точки зрения просто кощунственно - парень не в себе, а я буду приставать к нему и, воспользовавшись тем, что он не может оказать должного сопротивления, стану удовлетворять свои сексуальные прихоти. Нет уж, увольте, я лучше до старости буду жить без секса, чем пойду на такое!
В тот день Нурик вернулся домой поздно, когда уже почти стемнело и я метался по их квартире, не находя себе места от беспокойства - вдруг с ним что-нибудь случилось? Радость от его возвращения длилась недолго; почти сразу я заметил, что он ведёт себя не так, как прежде. Парень прошёл в свою комнату молча, не говоря мне ни слова, а когда я через несколько минут зашёл туда, то увидел, что он сидит на стуле в странной позе и стереотипно покачивается из стороны в сторону. Я спросил, что с ним, но он лишь что-то промычал в ответ. Я понял, что от стресса у него, видимо, случилось обострение, и очень испугался, так как совершенно не знал, что делать и как ему помочь.
- Нурик, что с тобой? Ты меня слышишь?
Никакого ответа. Такое ощущение, будто я разговариваю с мраморной статуей. На меня накатила паника. Что же теперь делать? Вдруг это состояние не пройдёт? А ведь завтра похороны его матери!
Я кое-как справился с волнением и вышел на балкон покурить, а когда вернулся, он вдруг сам заговорил со мной.
- Сен мени алдадын... (Ты обманул меня...) Ты говорил, что мама встанет и всё будет, как раньше... Ты мой лучший друг, поэтому я верил тебе... - он начал плакать.
Я присел рядом с ним на корточки и обнял его.
- Прости меня, я... - слёзы душили меня, и я никак не мог найти нужных слов. - Я знал, что твоя мама умрёт, но не мог сказать этого... Я не хотел, чтобы ты расстраивался, и твоя мама тоже этого не хотела... Ты ведь... - во второй раз слово "больной" было готово сорваться у меня с языка.
- Мамы больше нет... Кто теперь будет готовить еду, стирать одежду? Кто будет ходить в магазин в те дни, когда мне бывает так плохо, что я не могу выйти из дома? Ты не знаешь этого, а у меня бывают такие моменты, когда мне страшно выходить на улицу... Мне кажется, что все на меня смотрят и хотят сделать мне что-то плохое... И меня всё пугает: и небо, и деревья, и машины... У меня бывает страх... сильный страх... я ведь даже до центра один не могу доехать, если и выхожу на улицу, только в своём дворе... а бывает, что я целый день лежу в кровати, и у меня нет сил даже встать... не могу ни двигаться, ни говорить... хочется просто лежать и ничего не делать...
От его слов мне стало так нехорошо, что я чуть не упал в обморок. Борясь с приступом накатившей дурноты, я присел на кровать и обхватил голову руками.
- Нурик, ты успокойся, всё будет нормально...
- Нет, не будет! Тогда ты тоже так говорил... Я тебе не верю больше! Кет армен! (Уходи прочь!)
- Ты хочешь, чтобы я ушёл?
- Нет... я ничего не хочу! Хочу только, чтобы мама пришла! Анам кайда? (Где моя мама?)
Меня бросило в жар. Если так будет всё время, то я не выдержу! Это - настоящая пытка, иначе не назовёшь!
- Послушай, - терпеливо сказал я. - Мама не придёт, теперь мы с тобой вдвоём будем... Я буду... ухаживать за тобой и помогать тебе всё время... - я сам ужаснулся своим словам, представив, во что теперь превратится моя жизнь, если всё будет так, как я ему сейчас говорю.
- Правда? А мама когда-то говорила, что если с ней что-то случится, то меня заберут в больницу и я буду там, пока не умру... Я не хочу в больницу! Там очень плохо, там такая невкусная каша, и ещё там мне делали эти ужасные уколы... Не хочу в больницу, слышишь? - снова прокричал он, на этот раз на казахском, а потом заговорил так быстро, что я не понял ни слова.
- Успокойся, всё будет хорошо, - медленно сказал я ему на его родном языке. - Тебя не положат в больницу, я тебе это обещаю. Знаю, тогда я обманул тебя, но сейчас я говорю правду. Нурик, пожалуйста, поверь мне.
Боже, что я несу? Как я могу обещать парню это, если он и впрямь болен и, судя по всему, нуждается в лечении и уходе, который я не могу ему обеспечить?
- Ты не обманешь меня? - он всхлипнул и посмотрел на меня с такой мольбой в глазах, что я вздрогнул и отвернулся, не в силах вынести взгляда этих доверчивых и наивных глаз.
- Нет, не обману.
- И ты всегда будешь со мной? И будешь стирать мои носки и постельное бельё? И готовить куырдак (национальное блюдо из мяса и лука) на обед? Ты умеешь его готовить, да?
Тут я уже не смог сдержаться и разревелся.
- Умею, то есть нет, но я научусь, обязательно... - сказал я сквозь слёзы. - Ты только успокойся, хорошо?
- Мы с тобой будем как братья, да? Всегда вместе. Ты ведь не бросишь меня, правда?
- Я никогда тебя не брошу, Нурлан, - ответил я ему и вдруг с ужасом понял, что ни при каких обстоятельствах не смогу нарушить это обещание.
3.
- Молодой человек, вы меня слышите? - возвращает меня к реальности голос врача.
- Ой, простите, я просто задумался... Друг я ему, единственный и самый лучший, у него больше никого нет, мать была, но она недавно умерла... Ему после этого так плохо стало, что он даже на похороны не смог пойти, один я хоронил... На следующий день я ушёл на работу. Когда вернулся, смотрю, дверь настежь, в квартире всё разбросано, а его нет... Я до утра прождал, потом сообразил, что, наверное, его сюда к вам привезли... Доктор, скажите, так он у вас?
- У нас, где же ещё ему быть, - отвечает тот.
- Можно мне его увидеть?
- Нет, - отрезает врач. - Он сейчас получает сильнодействующие препараты, ему нужно отдыхать, так что никаких посещений. Где-то через неделю, когда состояние стабилизируется, думаю, можно будет...
- Скажите, а у него это серьёзно?
Врач вздыхает.
- Да. Обычно мы это друзьям не говорим, родственникам только, но поскольку у него никого больше нет... Парень очень серьёзно болен, у него тяжёлое эндогенное заболевание, причём запущенная форма. С таким диагнозом нужно постоянно принимать определённые препараты, чтобы тормозить, скажем так, разрушительный процесс в головном мозге, а он, судя по всему, никакого лечения не получал.
- Он говорил, что, когда жил в другом городе, был один раз в больнице, но от лекарств ему было очень плохо... Да, дома он, скорее всего, ничего не принимал.
- Вот видите, отсюда и обострение; да ещё и смерть матери - это ведь такой стресс для неустойчивой психики. Сейчас ему нужен длительный курс терапии - месяц, может два.
- И что, потом он будет здоров?
- Увы, нет, это заболевание неизлечимо. Препараты могут лишь оборвать психоз и сделать так, чтобы болезнь не прогрессировала... Иногда удаётся вернуть пациента к относительно нормальной жизни, и он может жить дома и даже выполнять несложную работу, но всё равно в любой момент может начаться обострение... И потом, некоторые больные не реагируют на терапию и, несмотря на высокие дозы лекарств, продолжают пребывать в таком вот состоянии, у всех по-разному.
- Вы говорите, что болезнь может прогрессировать... до какой степени?
- Не хочу вас пугать, молодой человек, но в ряде случаев наступает полный распад психики, у человека исчезают все эмоции, как плохие, так и хорошие, он становится совершенно бесчувственным, на отдалённых стадиях, как правило, у него разрывается речь и никак невозможно понять, что он хочет сказать... Такие больные часто впадают в ступор и могут сутками лежать в одной позе, не есть, не пить и даже испражняться под себя. Но это не самое страшное - ступор в любой момент может смениться возбуждением, и тогда они становятся опасны как для самих себя, как и для окружающих. А ещё у них часто бывают галлюцинации, они видят и слышат то, чего нет... Вообще, знаете, сейчас всё это в Интернете есть, можете сами посмотреть, просветиться, так сказать.
- Если ему станет лучше, он сможет жить дома? - спрашиваю я с надеждой.
- Не знаю... Теоретически да, но вы же говорите, что у него никого нет... Выписывать домой таких больных, когда у них нет родственников, готовых и способных ухаживать за ними, мы не можем...
- Что же тогда бывает с ними?
- Тогда их отправляют в специализированное учреждение, то есть в психоневрологический интернат, проще говоря, в дом инвалидов. А сейчас извините, мне надо работать. Я и так с вами целый час уже проболтал.
вышел из психиатрической больницы в таком состоянии, что, казалось, ещё немного, и мне самому понадобится помощь этого дядечки в белом халате. Ну и дела! Оказывается, всё гораздо серьёзнее, чем я думал! Нурлан очень болен, и, скорее всего, им так и не удастся вылечить его. А как же обещание, которое я дал ему самому и его матери?
Придя домой, я поужинал, хотя у меня кусок не лез в горло, и, сев за комп, принялся читать многочисленные статьи, посвящённые этой болезни. И чем больше я читал, тем страшнее мне становилось. Надо же, раньше я даже и представить себе не мог, что существуют такие страшные состояния, как ступор или кататоническое возбуждение!
Уснул я уже далеко за полночь и, естественно, утром чувствовал себя таким разбитым, что мне пришлось выпить две чашки кофе. В течение всего рабочего дня я только и думал о том, как помочь Нурику и вытащить его из лечебницы, хотя и понимал, что это ведь не выход. На следующий день к вечеру разразилась пыльная буря, которая часто случается в нашем регионе, особенно летом и в такую жаркую и засушливую погоду. Мне пришлось остаться на заводе допоздна и ждать, когда она стихнет. В итоге домой я попал уже около девяти вечера и не успел залезть под душ, чтобы смыть с себя грязь и песок, как в дверь вдруг постучали.
На пороге стоял молодой очень смуглый парнишка.
- Салам, ты Денис? Это вот тебе Нурлан дал, - сказал он с сильным акцентом и протянул мне свёрнутый пополам тетрадный лист.
Я схватил его и пробежал по нему глазами. "Забери меня отсюда! Меня бьют, отбирают еду и делают эти уколы, от которых мне очень плохо!"
- Меня сегодня выписали, вот он просил передать, - ответил парень на мой немой вопрос.
- Слушай, подожди, не уходи, пожалуйста! Скажи, как он там?
- Плохо... Парни старше и сильнее бьют его, санитары иногда тоже... А ещё ему уколы всё время делают, он от них на месте усидеть не может и всегда по палате бегает. И лицо у него такое становится страшное... Один глаз закрывается совсем. Одышка у него, и во рту сухо очень... Плохо парню. А он тебе кто?
- Друг, - ответил я и только сейчас в полной мере осознал значение этого вроде бы простого русского слова из четырёх букв.
Друзей ведь не бросают в беде, особенно если им так плохо... Нужно что-то делать! Пусть даже Нурлан правда очень болен, он не может оставаться там, где с ним так плохо обращаются и наверняка лечат далеко не современными препаратами - за последние два дня я много читал об этом и узнал, что в больницах, как правило, используют давно устаревшие лекарства, которые вызывают кучу ужасных побочных эффектов.
- Он хочет бежать оттуда, - почему-то шёпотом сказал парень. - Я могу помочь ему.
- Так тебя же выписали уже!
- Нет, это я просто так сказал по-русски, меня на два дня домой отпустили. В понедельник я опять туда вернусь.
- Да ты проходи, - спохватился я. - Тебя как зовут?
- Данияр.
Я словно взял пример с Нурлана - наше рукопожатие получилось более долгим, чем бывает обычно между двумя парнями. Может, потому что он чертовски красив и понравился мне, как только я увидел его на пороге? Эти раскосые глаза и смуглая кожа, эти волосы цвета воронова крыла... О чём я думаю? Нурику сейчас так плохо, он в настоящем аду, а я позволяю себе подобные вещи! Разозлившись на самого себя, я отдёрнул руку, и мы прошли в комнату.
- Ночью. Оттуда можно сбежать ночью, - начал Данияр. - На ночь в отделении только медсестра одна дежурит и один санитар. Они с вечера ложатся спать в коридоре на кроватях, и никто не может пройти, но можно проползти под ними... Если они проснутся, то будет плохо, но они спят крепко...
- А дверь? Там же ведь всё закрыто?
- Там один ключ такой специальный для всех дверей, как в поезде, видел, да? - он достал из кармана нечто, действительно похожее на ключ проводника, которым открывают окна и двери в вагоне, и потряс им у меня перед носом. - Я взял его у медсестры, она ничего не заметила...
- Молодец! - похвалил я его, и мы тут же стали оживлённо обсуждать план побега.
В принципе, всё просто - в понедельник вечером, когда персонал уснёт, парни проползут по коридору под обеими кроватями и откроют сначала внутреннюю дверь, а потом и наружную, а там буду ждать их я.
- Только я потом вернусь, я не хочу бежать, меня и так домой отпускают.
- И давно ты там?
- Уже почти месяц, скоро выписать должны.
- Ты извини, конечно, что спрашиваю... что у тебя? - осторожно спросил я его.
- Не помню, как это называется... там три буквы какие-то... короче, у меня бывает период, когда я ничего делать не могу, сижу или лежу просто, и скучно очень, и грустно, а бывает, что энергия прямо прёт, тогда могу бегать, прыгать весь день и много чего делать... Вот такая болезнь у меня.
"Маниакально-депрессивный психоз, или МДП" - тут же подумал я, вспомнив одну из статей, которую прочитал накануне. Вещь тоже неприятная, но не такая страшная, как то, что у Нурика, - при МДП ничего не прогрессирует, и как долго бы человек не болел, никогда не наступит это страшное конечное состояние, которое врач обозначил как полный распад психики. Эх, повезло Данияру по сравнению с Нурланом, хотя какое уж там везение!
***
- Ну, вот мы и приехали! - говорю я ему, паркуясь около дома и с трепетом вспоминая, что мне пришлось пережить за этот вечер, пока мы приводили в действие план побега; как я целый час прохаживался вдоль больничного корпуса, так как от волнения не мог устоять на месте, как всматривался в окна, пытаясь угадать, что же там происходит и почему парни так долго не выходят, и как забилось моё сердце, когда уже около полуночи дверь отделения наконец-то отворилась и на пороге появились две тёмные фигуры...
Парень за всю дорогу не проронил ни слова и сейчас сидит молча. Это пугает меня, и я начинаю думать, что, может быть, не стоило затевать всё это. Может, ему нужно было оставаться в больнице, там же всё-таки врачи какие-никакие и лекарства, пусть и первого поколения, и с такими ужасными побочными эффектами... Нет! Я же обещал ему! И потом, там такие условия! И еду у них отбирают, и бьют их! Уж лучше пусть он будет дома, зато в тишине и покое, тут его никто не обидит, и он всегда будет накормлен.
- Нурик, мы приехали, давай выходить!
Выйдя из машины, я открываю дверку с его стороны и протягиваю ему руку. Никакого эффекта. Тогда я беру его за плечи и пытаюсь поднять. Он что-то бормочет и отталкивает меня. И вдруг в этот момент в конце улицы появляется свет. Прищурившись, я успеваю разглядеть, что это патрульная машина. Только этого не хватало! Я быстро сажусь на сидение рядом с парнем и захлопываю дверку. Хоть бы они нас не заметили!
Как назло, машина останавливается как раз напротив нас, и через несколько секунд из неё выходит молодой полицейский, подходит к нам. У меня сердце уходит в пятки от страха и начинает кружиться голова. Но тут его напарник высовывается из окошка и что-то кричит ему. Тот разворачивается и быстро садится в машину, которая сразу трогается с места и на большой скорости исчезает в конце улицы. Наверное, где-то что-то случилось, и их вызвали по рации. Какая удача!
- Хочу домой, - вдруг произносит Нурлан каким-то деревянным голосом. - К маме хочу!
Я обнимаю его и крепко прижимаю к себе. От парня сильно пахнет потом, дешёвыми сигаретами и ещё чем-то.
- Нурик, брат, мы уже почти дома, пойдём!
На этот раз он позволяет вывести себя из машины. У него так плохо идут ноги, что мне приходится тащить его к подъезду. Временами он сопротивляется и что-то говорит на своём языке.
Наконец, мы дома. Я разуваюсь и вешаю ключи на гвоздик около двери, а он стоит рядом, переминаясь с ноги на ногу, и смотрит перед собой невидящим взглядом.
- Это не мой дом, - наконец произносит он.
- Нет, теперь это и твой дом тоже, теперь ты будешь жить здесь, со мной.
- С тобой?
- Да. Мы будем жить вместе. Помнишь, я обещал тебе это? Вот я и выполнил своё обещание, забрал тебя из больницы. Ты успокойся, всё будет хорошо, - последнюю фразу я произношу на казахском, мне почему-то кажется, что так до него лучше дойдёт.
Я усаживаю его на табуретку и снимаю с него обувь, а потом и грязную одежду, местами испачканную каким-то супом. Только тут я вспоминаю, что у меня всего одна кровать, а значит - мы будем спать вместе. Нет, я не брезгую, но он такой грязный! Придётся искупать.
Я тащу его в ванную и прямо в трусах ставлю под душ. Сам иду в комнату и возвращаюсь с чистыми трусами и большим махровым полотенцем. Прежде я никогда не видел его совсем голым и, признаться, испытываю своеобразное чувство, когда снимаю с него старые трусы и одеваю новые. Не буду скрывать, это в некоторой степени возбуждает меня, но я тут же глушу в себе это чувство, говоря себе, что передо мной больной, совершенно беспомощный парень и что я просто не имею морального права смотреть на него, как на... Нет и ещё раз нет!
кухне я завариваю крепкий чай. Он молча сидит на стуле и дрожит. Видимо, замёрз. Я растираю его полотенцем и одеваю на него свою футболку.
- Не хочу такой чай, - говорит он, и я вспоминаю, что парень любит чай по-казахски, но у меня в доме нет ничего молочного.
- Нурик, малыш, я знаю, что тебе нравится с молоком, я завтра же куплю его, но сейчас уже поздно, магазин закрыт.
- И чашка эта не моя. Где моё кесе? - говорит он на казахском, и я снова вспоминаю, что он всегда пил чай из одной и той же пиалы с замысловатым орнаментом.
- Хорошо, я завтра схожу к тебе домой и принесу твоё кесе, а сейчас ты попьёшь чай из этого бокала, договорились?
- Договорились, - повторяет он, в точности копируя мою интонацию, словно передразнивает меня, и я с ужасом понимаю, что это тоже один из симптомов его заболевания.
Он выпивает две чашки чая, съедает несколько бутербродов с колбасой и говорит, что хочет спать. Я укладываю его на кровать и сам ложусь рядом.
- Сейчас будут укол делать! Не хочу! - вдруг кричит он и, вскочив, начинает метаться по комнате.
Я хватаю его за руку, но он вырывается, и я вдруг понимаю, что парень гораздо сильнее меня и что если так и дальше пойдёт, то наступит день, когда я просто не справлюсь с ним... Наконец мне всё же удаётся поймать его и буквально насильно уложить в постель. Нурлан тяжело дышит, его сердце бьётся так быстро и громко, что я слышу это на расстоянии, а в его глазах застыло выражение ужаса, от которого у меня самого по всему телу пробегают мурашки. Я беру его руку в свою, а другой глажу по голове и успокаиваю, как могу.
Он долго ворочается в кровати и нечаянно бьёт меня ногой в живот. Мне хочется изругаться матом, но я сдерживаюсь и говорю себе, что теперь мне придётся привыкать ко всему этому и ещё ко многим вещам. Это будет нелегко, но разве у меня есть другой выход?
- Я не могу спать, тут темно... мне страшно...
- Не бойся, Нурик, я же с тобой.
- А мама всегда целовала меня в щёку перед сном и говорила "Спокойной ночи"
От этих слов я вздрагиваю. Целовать его, пусть даже и не в губы... Нет, это выше моих сил! Достаточно того, что мы и так лежим почти голые на одной кровати. Я ничего не отвечаю ему и отворачиваюсь к стенке. Он слово в слово повторяет то, что сказал несколько секунд назад. "Похоже, без этого он не уснёт", - думаю я и, повернувшись, тыкаюсь губами в его чуть щетинистую щёку.
- Кайырлы тун! (Спокойной ночи!)
4.
Последующие два месяца моя жизнь больше напоминала агонию: всё было так плохо, что казалось - ещё немного, и я сам сойду с ума. И было от чего. Во-первых, я остался без работы. Мне пришлось уволиться, потому что состояние Нурика ухудшилось и уже не позволяло оставлять его дома одного: он то бегал по всей квартире в страшном возбуждении, разбрасывал все вещи и кричал что-то непонятное, то открывал газ и с нездоровой улыбкой слушал шипение конфорки, то лил воду прямо на пол, а однажды чуть не вышел в окно с пятого этажа. К тому же у него участились галлюцинации, он постоянно разговаривал с несуществующим собеседником и часто махал руками, словно отгонял от себя кого-то. Потом возбуждение неизменно сменялось спадом: без сил он ложился на кровать, поджимал под себя колени и, уставившись в одну точку, мог провести так целый день, не реагируя на внешние раздражители и отказываясь от еды.
Оставив работу на заводе, я надеялся на то, что хоть иногда смогу подрабатывать частым извозом, но внезапно пришла ещё одна беда - уже на следующее утро, проснувшись, я не обнаружил свою машину там, где оставил её вечером. Полицейские, естественно, приняли заявление об угоне, но, как и следовало ожидать, никого не нашли.
Оставшись без работы и без авто, я впал в страшное отчаяние, потому что накопленные деньги тратились очень быстро, и я с ужасом понял, что скоро мне нечем будет платить за квартиру и не на что покупать еду. А я ведь не один. У меня на руках больной парень, за которого я несу полную ответственность. Его надо кормить, поить и ухаживать за ним. И самое страшное - его нельзя оставлять одного больше, чем на полчаса, да и то даже за тридцать минут моего отсутствия он такое может натворить!
Само собой, я уже не мог позволить себе снимать квартиру, как прежде, да и не к чему это было, так что я переехал к Нурику, что существенно снизило расходы на жильё, но деньги всё равно таяли, как снег по весне. В отчаянии я позвонил маме в Костанай, надеясь получить от неё не только моральную поддержку. Но стоило мне начать рассказывать ей о том, что происходит, как она страшно разозлилась, а узнав, что я живу на квартире у психически больного парня, из-за которого мне пришлось бросить работу, в гневе выкрикнула, что у неё больше нет сына, и швырнула трубку. Я остался совсем один. Один наедине со всеми свалившимися на мои плечи проблемами. Один с больным, практически невменяемым парнем, бросить которого я уже не мог, и не только потому, что обещал ему самому и его матери быть с ним до конца...
В тот день, придя из магазина, я накормил Нурика, сел за комп и в который раз принялся читать про его болезнь, хотя от всех этих статей у меня уже голова шла кругом. Вдруг на одном из сайтов я увидел одну интересную ссылку. Там шла речь о каком-то инновационном методе лечения психических заболеваний, разработанном российскими учёными в Новосибирске. Что-то связанное с белками, участвующими в передаче нервного импульса в головном мозге. Вот бы поехать туда и попробовать! Но ведь это, наверное, очень дорого! Тем не менее, я всё же записал номер и на следующее утро уже разговаривал с каким-то профессором.
- Так лечение бесплатное? - почти закричал я, не веря своим ушам.
- Не кричите так, успокойтесь... Да, это бесплатно, только это не лечение в прямом смысле слова... Мы набираем добровольцев для участия в эксперименте. Никаких гарантий мы не даём, и после курса лечения нашим препаратом возможно как улучшение, так и ухудшения состояния больного.
Я уже не слушал профессора, который что-то долго говорил о возможных побочных эффектах. Главное, что это бесплатно, а значит, мы можем поехать туда и попробовать! Парню так плохо, что терять уже всё равно нечего. Или мы поедем туда и у нас появится шанс, или... Я с ужасом подумал о том, что наступит день, когда у меня не будет денег даже на хлеб, и тогда я просто буду вынужден идти на работу, а Нурику придётся вернуться в дурдом. Нет, не бывать этому!
- Да, хорошо, я записал, - ответил я, когда доктор продиктовал мне адрес и назвал дату и время первого консультативного приёма, положил трубку и повернулся к парню, сидевшему на кровати со своим неизменным кесе в руках.
- Нурик, братишка, кажется, у нас появился шанс... Мы с тобой поедем в Россию, и там тебе должны помочь.
- В Россию... - эхом отозвался он. - А зачем? Я и так здоров, у меня ничего не болит. Это всё голоса... они отбирают у меня силы и не дают мне ничего делать... Они показывают мне эти картинки и всё время пугают меня. Скажи им, чтобы они перестали.
Я только тяжело вздохнул и, сев рядом с ним, обнял его за плечи и прижал к себе.
- Нурик, ты болен, сильно болен, но сам не понимаешь этого. Ты не переживай, скоро всё изменится. Там, в Новосибирске, очень хорошие врачи, они изобрели какой-то новый метод. Тебе обязательно станет лучше, поверь мне.
Он ничего не ответил, а я встал и снова сел за комп, чтобы посмотреть расписание поездов и стоимость проезда. Потом открыл коробку, где хранил наличность, и, посчитав купюры, с ужасом обнаружил, что у нас хватает только на билет до Астаны и то в один конец. Что же делать? Неужели из-за денег мы упустим этот единственный шанс? Неужели я позволю Нурику сгнить в больнице и остаться в таком состоянии на всю жизнь? Конечно, можно попросить в долг. Родители уж точно ничего больше не дадут после того моего звонка, им даже звонить бесполезно, а друзей у меня практически нет. Правда, можно занять немного у парней с завода, у них вроде как недавно зарплата была. Можно ещё у Данияра спросить, он вроде как говорил, что отец у него далеко не бедный. На худой конец, я могу продать свой смартфон, правда, боюсь, за него много не дадут...
Перекусив и выпив кофе, я начал действовать. Вначале позвонил одному бывшему коллеге, потом другому, а третьему написал смс, но никто из них не захотел помогать мне. Все, как один, сказали, что им самим нужны деньги и что они с трудом перебиваются от зарплаты до зарплаты. Звоня Данияру, я уже ни на что не надеялся и был в таком отчаянии, что почти плакал. Как ни странно, он ответил, что может дать немного денег, и уже через час мы встретились недалеко от его дома. Того, что он дал, всё равно не хватало, так что я вернулся домой и, отыскав коробку и документы от телефона, отправился на рынок. За аппарат предложили чуть ли не половину стоимости, и в другой ситуации я бы ни за что не согласился продавать его за двадцать тысяч тенге, но сейчас у меня не было другого выхода.
того же дня я купил два билета на автобус до столицы и кое-какую еду в дорогу. Потом снова посчитал, что осталось. Как раз на дорогу до Новосибирска. Я плохо представлял себе, где сам буду жить и что есть, пока Нурик будет в больнице, тогда меня это совсем не волновало. Главное, чтобы его включили в это исследование и чтобы этот препарат ему помог. В противном случае... Об этом даже не хотелось думать.
Я очень боялся, что по дороге он может напугать людей своим странным поведением и привлечь к себе ненужное внимание, но, как ни странно, всю дорогу он вёл себя на удивление спокойно и большей частью молчал, так что добрались мы без приключений и неприятностей, если не считать маленького инцидента на границе, где пограничник, уже на российской стороне, почему-то никак не хотел пропускать Нурика.
- Если он больной, как вы говорите, у него должен быть сопровождающий, а вы ему кто?
Стараясь не злиться и не повышать голос, я объяснил этому мужику в форме, что у парня больше никого нет и что мы едем в Новосибирск на лечение.
- Вы оба, что ли, лечиться будете?
Мне понадобилось прямо-таки ангельское терпение, чтобы растолковать пограничнику суть дела. Наконец он хмыкнул, поставил штампы в наших миграционных картах и, пробурчав, что мы можем находиться на территории Российской Федерации тридцать дней, пропустил нас.
Утром мы почти не завтракали, так как ещё с вечера съели всё, что я купил в дорогу, поэтому, как только мы вышли из поезда, Нурик стал просить есть.
- Послушай, мы сейчас не можем ничего купить, у нас нет денег, но ты не переживай, вот доедем до больницы, и там тебя накормят, - сказал я ему, когда мы выходили из здания вокзала, и вдруг только сейчас с ужасом понял, что меня-то никто класть в больницу не будет, а значит, мне самому придётся добывать себе еду и ещё и жить где-то.
"Ладно, это всё ерунда, что-нибудь придумаем! - сказал я себе. - Может, мне разрешат пожить при больнице, а уж там я с голоду не умру".
- Есть хочу, - повторил парень и встал, как вкопанный, недалеко от входа в вокзал.
Я снова сказал ему, что нужно немного потерпеть, но он ничего не хотел слышать. В отчаянии я полазил по карманам и вдруг обнаружил одну монетку в сто тенге. Обрадовавшись, я усадил парня на лавочку, а сам отправился в ближайший магазин. Вначале я сильно удивился, увидев цены на продукты, которые показались мне очень низкими, но потом до меня дошло, что это в рублях и что на самом деле всё стоит где-то раз в пять дороже, значит, на сто тенге я смогу купить только вон ту булочку в упаковке. Вздохнув, я пошёл искать ближайший обменник. Там меня ждало очередное разочарование - оказалось, что можно менять только купюры.
- Монеты нигде не меняют, - отрезала тётка в окошке. - Что же вы, приехали в Россию совсем без денег, что ли?
От обиды и отчаяния мне захотелось закричать на всю улицу, что я больше так не могу и что я очень устал от всего этого. Ощущение безысходности сковало сердце, и я снова почувствовал себя на волоске от безумия. Вернувшись к парню с пустыми руками, я еле заставил его подняться. К счастью, нужная больница находилась недалеко от вокзала, так что туда можно было дойти пешком. На одной из остановок я вдруг увидел пожилую женщину, торговавшую пирожками с картошкой. Как раз в этот момент Нурик снова сказал, что хочет есть, и посмотрел на меня таким взглядом, что внутри у меня что-то дрогнуло, и ноги сами понесли меня к остановке, на которой, к счастью, не было никого, кроме старичка с клюшкой, сидевшего на лавочке.
- Здравствуйте, вы меня простите... - сказал я ей и, протянув руку, схватил два пирожка.
- Караул, грабят! - закричала женщина.
- Извините, пожалуйста, я не для себя беру, вот для него. Это мой друг, единственный и самый лучший. Он болеет сильно, мы сюда на лечение приехали, денег у нас совсем нет, а ему есть надо. Простите, - выпалил я, и у меня снова заблестели глаза.
Старушка от удивления открыла рот. Я подумал, что она опять собирается закричать, и уже хотел было броситься бежать, как вдруг она сказала:
- На лечение? Что, издалека приехали? На, сынок, возьми вот ещё, - я не мог поверить своим ушам, а она стояла и протягивала мне ещё несколько пирожков.
Неожиданно мне стало так грустно, что я разревелся и, всхлипывая, рассказал этой незнакомой женщине всё, ну или почти всё, начиная с того момента, как познакомился с Нуриком. Она слушала молча, только охала и вздыхала. Потом вдруг обняла меня и сказала, что я очень напоминаю ей её единственного внука, которого несколько месяцев назад сбило машиной. Мы долго стояли и разговаривали; на прощание она пожелала нам удачи и, достав старый рваный кошелёк, протянула мне сто рублей.
- Возьми, это в память о моём Коленьке, царствие ему небесное.
По дороге мы съели все пирожки, точнее, съел их Нурик, запивая минералкой, которую я купил в киоске, мне же достался только один, и, подходя к зданию больницы, я чувствовал лёгкое головокружение и неприятное ощущение пустоты в желудке.
Мы вместе зашли к врачу, который принял нас в огромном кабинете, сидя в шикарном кожаном кресле. Я подробно описал ему всё, что происходит с Нуриком.
- Интересный случай, - пробормотал он, разглядывая парня. - Вы выйдите пока, мы тут с вашим другом потолкуем.
Я вышел в коридор, и потянулись минуты ожидания, которые показались мне вечностью. Прохаживаясь перед кабинетом, я думал только об одном - хоть бы его взяли в эту больницу! Ведь если нам сейчас откажут, то получится, что всё было напрасно и мы зря проделали такой долгий путь, а самое главное, тогда умрёт последняя надежда... Если мы вернёмся домой и всё будет, как прежде, то я просто сойду с ума, и нас уже обоих упрячут в дурдом, насильно и надолго.
Наконец меня позвали в кабинет.
- Вы почему не сказали, что не местные? Мало того, что приезжие, так ещё и из другой страны, а мы принимаем только граждан Российской Федерации, так что...
У меня внутри всё похолодело, и голова закружилась так сильно, что мне пришлось плюхнуться на стул без приглашения.
- Доктор, вы не можете так поступить... Я на последние деньги привёз его сюда в надежде, что вы поможете ему. У нас даже нет денег на обратную дорогу. Да и что нас ждёт там, дома? Я не могу работать, мне всё время нужно быть рядом с ним, вы же сами видите, в каком он состоянии. Он и газ может открыть, и воду, а один раз встал на подоконник и чуть не вышел с пятого этажа! А если я сдам его в больницу... Я не могу этого сделать, понимаете, не могу! Он для меня теперь как брат родной!
- Ты мой брат, - сказал вдруг Нурик и обнял меня за плечи.
Врач какое-то время смотрел на нас обоих и молчал.
- Пожалуйста, помогите нам! От вас зависит жизнь человека! Вы же врач, давали клятву Гиппократа, клялись, что будете помогать людям. Да, у нас казахские паспорта и полиса этого нет (или что там ещё нужно), но ведь это всё формальности. Вы же можете что-то сделать...
- Могу, - наконец ответил врач.
- Вы согласны? - с трепетом спросил я.
- Да, но должен вас предупредить, что у парня болезнь слишком тяжелая, и потом, такая форма... Нет никаких гарантий, что препарат, который мы испытываем, поможет ему. Правда, у нас есть один молодой человек, у которого симптоматика очень похожа на вашу, мы уже неделю наблюдаем его, и имеется кое-какая положительная динамика... Ну, хорошо, допустим, мы возьмём Нурлана, в вы-то сами где будете жить? Лечение ведь займёт как минимум месяц, а может, и больше.
- Ой, да это не важно! Главное, чтобы вы ему помогли, а я не пропаду!
Доктор пристально посмотрел на меня.
- Что, бомжевать на улице будете, подаяние просить или, ещё того хуже, воровать станете? Вас ведь без документов даже грузчиком на базар не возьмут... Эх, ладно, помогу я вам, оформлю вас к себе, тоже как бы на участие в эксперименте, только об этом никому ни слова.
- Спасибо, - только и смог пробормотать я.
- Жалко мне вас стало - и вас, и друга вашего. Первый раз такую дружбу встречаю! Чтобы один парень для другого столько сделал! Приехать сюда на последние деньги и остаться в чужой стране без копейки и без крыши над головой... Даже для брата родного не все на такое пойдут, сейчас молодёжь-то вон какая!
- Он мой брат, - снова проговорил Нурик. - Он всегда будет со мной. Он никогда не сдаст меня в больницу, я ему верю.
- Доктор, а вы на моём месте разве смогли бы поступить по-другому после таких слов?
Наше пребывание в больнице растянулось на два с лишним месяца, за которые я такого насмотрелся, что, наверное, до конца жизни буду с содроганием и ужасом вспоминать это и просыпаться в холодном поту каждый раз, как мне "посчастливится" увидеть больницу во сне. Но это всё ерунда, это всё пустяки, ведь главное - Нурику помогли. Российские врачи во главе с тем самым бородатым профессором сделали невозможное, за что я им не просто благодарен - будь у меня достаточно денег, я бы при жизни поставил им памятник, всем вместе и каждому по отдельности за их великий, самоотверженный и, не побоюсь этого слова, святой труд. Они не просто вытащили парня из пучины безумия, где он пребывал последнее время, но дали ему надежду. Надежду на будущее, на то, что однажды он станет полноценным человеком и будет как все - работать и отдыхать, смеяться и плакать, когда на то будут причины, а не когда истерический смех или болезненный безудержный плач будут вызваны дисбалансом этих самых проклятых нейромедиаторов в головном мозге...
Мы снова, как и в первый день, сидим в кабинете профессора, на которого Нурик смотрит теперь уже осмысленным взглядом.
- Ну что, как ты себя чувствуешь? - спрашивает тот его, пролистывая увесистую историю болезни.
- Вы знаете... Это сложно объяснить. Как будто заново родился, как будто это не я, а кто-то другой... Но знаете, доктор, я ничего не помню. Не помню, как оказался здесь, где и с кем жил до этого и чем занимался.
- Это совершенно нормально, - успокаивает его врач. - В этом и заключается наша инновационная методика, не имеющая аналогов. После выхода из психоза предшествующие события, равно как и сам психоз, амнезируются, то есть забываются, как бы стираются из сознания пациента, и тот начинает жизнь словно с чистого листа. Со временем ты, возможно, что-то вспомнишь, но не старайся делать этого сейчас, воспоминания могут только навредить тебе.
Нурик поворачивается ко мне и какое-то время пристально смотрит на меня.
- Доктор, вы знаете, я, похоже, действительно всё забыл. Вот даже не могу вспомнить, кто этот парень. Это ведь мой друг, да? - и он виновато улыбается.
Профессор отрывается от бумаг, достаёт курительную трубку и откидывается в кресле.
- Друг... Всем бы таких друзей, как он! Я бы сказал, что это - твой брат!
- Сводный, что ли? - вытаращив глаза, спрашивает Нурик, и мы все трое, как по команде, начинаем смеяться.
Потом доктор просит его выйти в коридор.
- Денис, я что хочу тебе сказать... Ты сделал для этого парня очень много, ты сделал практически невозможное, ухаживая за ним и привезя его сюда. Но ещё многое тебе предстоит сделать. Теперь только от тебя будет зависеть его состояние и вообще его дальнейшая судьба, у него ведь больше никого нет. Следить за тем, чтобы он вовремя принимал таблетки, которые я дам вам с собой, чтобы он никогда не притрагивался к алкоголю и чтобы, по возможности, у него не было никаких стрессов и переживаний, хотя бы первое время - и это ещё не всё. Ты сам видишь, что лечение подействовало и парень ничего и никого не помнит. И ты сам должен будешь решить, что, когда и в какой последовательности он будет вспоминать и как ты будешь ему это преподносить... Мы со своей стороны сделали всё, что могли, и теперь дело за тобой. Ты должен вернуть его к нормальной жизни, точнее, ввести его в эту жизнь и сделать так, чтобы она была пусть не счастливой, но такой, как у всех, как у нормальных и здоровых парней - по возможности, конечно... Это - очень трудная задача, но ты справишься, я верю в тебя, - и он протягивает мне руку, которую я с чувством пожимаю. - Ты пока подожди в коридоре, а я тут напишу рекомендации и соберу лекарства. Да, кстати, эти препараты нигде не продаются, и я думаю, что появятся в продаже очень не скоро, да и стоить они будут столько, что далеко не каждый сможет купить их, так что... Через полгода вам придётся приехать за новой порцией лекарств, но не только для этого - мне нужно будет осмотреть Нурлана и, возможно, скорректировать лечение.
- Да, конечно, мы обязательно приедем, - заверяю я доктора...
Нурлан сидит на стульчике около кабинета. Увидев меня, он встаёт.
- Ты прости меня, но я правда не помню, кто ты и как мы с тобой познакомились...
- Это долгая история, - осторожно отвечаю я. - Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, а сейчас не думай ни о чём. Главное, что ты выздоровел. Ты даже не представляешь, как я хотел этого и как переживал за тебя! - говорю я и чувствую, как у меня дрожит голос.
- Поэтому доктор и сказал, что ты для меня как брат, да? Слушай, а у меня ведь есть родственники? Мама и папа. Почему они сюда не приехали? Почему здесь только ты?
- Нурик, ты только не переживай, ладно? У тебя больше никого нет, совсем никого.
- Мне страшно, - говорит он и хватает меня за руку. - Я не хочу быть один!
- А ты и не один, у тебя ведь есть я! - отвечаю я и обнимаю его.
- И ты не бросишь меня, правда? Я ведь не смогу один, я ничего не помню. Я даже не знаю, где я живу и с кем, чем я занимался до... всего этого, работал или учился.
- Нурик, никогда больше не спрашивай меня об этом! Если уж тогда я не бросил тебя, то теперь... А жить мы с тобой будем вместе. Как настоящие братья...
Получив огромную коробку лекарств и целых два листа с рекомендациями, я ещё раз поблагодарил доктора за всё, и мы вышли на улицу. В ближайшем банкомате я снял очередную часть денег, которые мне прислала мама, когда ещё два месяца назад я позвонил ей с больничного телефона и рассказал всё. Стоит ли говорить, как волновалась она и как кричала, узнав, что я в России и для чего поехал туда! Вначале она сама хотела приехать в Новосибирск, но я уговорил её не делать этого, сказав, что всё будет нормально и что она может не беспокоиться за меня. Уже купив билеты на поезд, я позвонил ей с вокзала, и мы разговаривали очень долго, пока не закончилась телефонная карточка. Она пообещала, что в эти же выходные приедет к нам в Кызылорду. Я стал вспоминать, когда же мы виделись в последний раз. Кажется, это было ещё по весне, незадолго до того, как умерла мать Нурика...
- Денис, ты прости меня, что тогда я так поступила с тобой, когда ты позвонил и сказал, что живёшь с парнем и что тебе нужны деньги. Я была очень злая на тебя, ведь из-за этой твоей... ориентации нам столько пришлось пережить. Ты же помнишь, что тут тогда было; тебя чуть не посадили и...
- Мама, прошу тебя, не надо об этом! - взмолился я. - Это всё осталось в прошлом, теперь всё будет по-другому. Я больше не буду ходить на эти встречи, свидания, как ты их тогда называла, даже в Интернете ни с кем переписываться не буду.
- Сынок, что это с тобой? Они там и тебя подлечили, что ли? Но ты же сам говорил, что это не лечится! - удивлению матери не было предела. - Хочешь сказать, что тебе теперь девочки нравятся?!
- Да нет, девочки мне не нравятся, - со вздохом ответил я. - Неужели ты не понимаешь? Я люблю Нурика, и, кроме него, мне больше никто не нужен, другие парни для меня просто не существуют! Я только теперь понял, насколько сильно я его люблю и что он значит для меня! Всё это время меня столько раз спрашивали, кто я ему, и я всё отвечал, что друг... Так вот, для меня он не просто друг и даже не брат. Он - моя жизнь, моя радость, моё счастье, которое я наконец-то нашёл! Ты слышишь, мама? Теперь я по-настоящему счастлив!
Мать замолчала, потом покашляла и сухо простилась со мной, сказав, что уже в субботу утром будет в Кызылорде, и попросила, чтобы я обязательно встретил её на вокзале.
Положив трубку, я повернулся и буквально столкнулся нос к носу с Нуриком, который, оказывается, всё это время стоял рядом со мной и слышал наш разговор, точнее то, что говорил я. Мне стало так стыдно и неловко, что я покраснел, как рак, и опустил глаза, полагая, что сейчас он начнёт обзывать меня последними словами и, как минимум, устроит скандал или вообще откажется ехать со мной и скажет, что такой друг ему не нужен... Что я натворил! Я ведь не собирался говорить парню о своих чувствах, по крайней мере, сейчас, когда он ещё не совсем пришёл в себя после психоза. Это следовало сделать гораздо позже, да и не в такой обстановке. Как-то осторожно подготовить его и сказать, что... Ой, что же теперь будет?
- Денис, наш поезд уже объявили, пока ты по телефону разговаривал, он на третьем пути стоит. Что, пойдём? - как ни в чём не бывало сказал Нурик и, подхватив сумку, направился к выходу из вокзала.
Сначала я страшно удивился, но потом понял, что он, скорее всего, ничего не слышал из моего разговора, и испытал огромное облегчение; у меня словно гора с плеч свалилась. Ну надо же, а я уж подумал, что всё пропало!
Лишь только поезд отъехал от перрона, я собрался в тамбур пойти покурить.
- Я с тобой, - тут же отозвался Нурик.
- Зачем? Ты же бросил, да тебе и нельзя сейчас курить.
- Я просто постою там, с тобой. Ты же не против?
Мужчина, стоявший в тамбуре, докурил и вернулся в вагон, так что мы остались одни. Нурлан как-то странно посмотрел на меня и вдруг сказал:
- Денис, а то, что ты говорил своей маме по телефону, это правда?
Меня бросило в жар. Прислонившись затылком к обшивке вагона, я прикрыл глаза, тщетно пытаясь сообразить, что же ответить ему.
- Нурик, братишка, ты... всё не так понял, я совсем не это имел в виду, так что...
- Значит, ты не любишь меня, да? Значит, я совсем не нужен тебе, и ты бросишь меня и будешь искать себе другого парня, да? - в его голосе прозвучала такая грусть и тоска, что я выронил окурок и, вытаращив глаза, несколько раз судорожно сглотнул.
- Подожди, ты хотел бы, чтобы это было правдой, так что ли?!
- Ну, конечно! У меня же, кроме тебя, больше никого нет - ни друзей, ни родных. Да и не будет никого, кому я, на фиг, такой нужен? Если только тебе! И вообще, вот! - он вдруг обвил руками мою шею, притянул меня к себе, и не успел я опомниться, как его губы обожгли меня поцелуем.