Подкатегория: без секса
- Политаев?
Я отвёл взгляд от промокшего февральского окна. Зима окончательно сдала свои права, и первая капель упоительно постукивала по фасадным стёклам. Рядом с моим рабочим местом стоял Вадим Дымов, сурово возвышаясь над монитором компьютера. Вопреки всем офисным дресс-кодам лохматый, в чёрной водолазке и в потёртых джинсах.
- Что это за хрень?
Он швырнул мне на стол толстую папку-скоросшиватель и вперил в меня свой пристальный взгляд.
- Строительная смета, - после небольшой паузы выдавил я из себя.
- Инвесторы прибудут завтра. Почему не просчитано всё до конца?
- Я всё сделаю. Сегодня, - я подтащил к себе папку и под хищным взглядом Вадима принялся нервно перелистывать страницы.
Вадим тоже нервно рассматривал меня своими ярко-зелёными глазами, почему-то на мгновение задержался у стола, хотя процедура проставления моральных пиздюлей была завершена. Вечно какой-то геморрой творится в этом чёртовом офисе. То с чертежами, теперь вот со сметой. Явно же, что какой-то остолоп опять всё напутал, а отдуваться приходится мне.
- Свали нахрен, - не выдержал я.
- Не дай бог из-за тебя на работе задержусь, - напоследок бросил Дымов.
Дождавшись, когда Вадим скроется с глаз, я откинулся на скрипучий рабочий стул и возвёл глаза к унылому подвесному потолку. Хотелось удавиться, а ещё лучше - удавить начальника, который явно сам что-то перепутал... Теперь оправдывайся и вертись, как хочешь.
В приоткрытое окно втянуло поток тёплого воздуха, и почему-то вспомнилось лето. Давнее, полузабытое...
Росли мы вместе, буквально под одним крылом, на одной площадке. Никто уже и не вспомнит, когда познакомились и как нас с Вадимом побратали. Ели одни и те же конфеты на одни и те же праздники, играли общими игрушками, донашивали друг за другом одежду. То я внезапно вырастал из курточки, то Вадику штанишки оказывались коротковаты. Умилению мам-подружек не было предела: Вадимка и Дениска - лучшие друзья. И в огонь, и в воду, и в медные трубы.
Не учли одно: между делом мы не упускали возможности подтолкнуть в огонь, воду и медные трубы друг друга. Пацаны...
Поначалу шло всё как у обычных ребят: беготня вокруг качелей, разбитая коленка и порванная куртка при попытке покрутиться вместе солнышком. Конфликты из-за того, чья палка длиннее, а машинка - круче. Тихая зависть, когда Вадиму купили самокат, а мне - нет, ибо много хулиганил и откуда-то подцепил матерное слово.
Что-то между нами усложнилось, когда Вадька начал расти, словно в задницу натолкали дрожжей - стал долговязым, наглым и завёл подъездных дружбанов. Я наблюдал и бесился, ведь нас всегда друг с другом сравнивали и ставили то в плохой, то в хороший пример, а теперь баланс был нарушен.
Не было больше связи. Скоро не стало и дружбы.
То, что Вадим может быть мне неподходящим другом, в голову не приходило. Семьи давно породнились, буквально в одно целое сплелись, какое там "неподходящий"?
А ведь так и было...
Я потёр уставшие глаза и в пятый раз перелистнул страницы сметы. Часы мерно отсчитывали время, гудел кулер, пощёлкивали над головой ядовитые офисные лампы.
Голова раскалывалась.
Я встал, дополз до кухонного уголка и сделал себе крепкий кофе. Вернулся за стол...
Само собой, мы пошли в одну школу и в один институт - в тот, что находился ближе к дому. Я выбрал экономическую специальность, Вадим - архитектурную. После пар, бывало, очень редко пили вместе пиво в подъезде, обсуждали незначительные мелочи вроде преподов и экзаменов.
Говорить могли недолго и за три минуты разругаться в хлам. А после - обращаться друг к другу только с матом. Да так, что весь подъезд был в курсе: Политаев и Дымов опять поцапались.
Было и табу. Вадим не ухлёстывал за девками. Я тоже. И оба, стоило только заикнуться на эту тему, отмалчивались. Точнее, отмалчивался я, а Вадим сразу слал нахуй...
- Сидишь ещё?
Я отлип и повернулся. За монитором показалась тёмная голова Дымова. Странно - времени девять, с минуты на минуту должна была появиться охрана, а никак не этот...
- Угу, - отмахнулся я, снова утыкаясь в папку и стараясь игнорировать ёкающее сердце.
- Много осталось?
- Ещё одна поправка. Не отвлекай.
- Собирайся, пошли домой.
Я, было, попытался изобразить скептический взгляд, но быстро сдался. В куртке с меховым воротником Вадим был очень... домашний и красивый.
Одно время за ним увивался весь немногочисленный состав девчонок с первого курса. Продолжалась пляска до середины второго семестра - к тому моменту все успели познакомиться поближе и осознать, что нахер оно надо, такое красивое и такое несносное.
- Нет. Я же сказал, что всё сделаю.
Дымов положил на рамку монитора руку - изящную, пианистам и не снилось.
Природа одарила. Притом как-то небрежно, словно камушки драгоценные рассыпала - то тут, то там у Вадима были всякие ништячки. Широкие плечи, красивые руки, на редкость удачная форма челюсти, мощная комплекция и шея - мечта любой романтичной дурочки.
- В таком состоянии ты понаделаешь ошибок, а мне завтра это дерьмо за тобой разгребать.
- Завтра как раз со свежей головой всё проверю. Отъебись.
Вадим посмотрел оценивающе-цепко, показал фак, махнул рукой и ушёл, не прощаясь.
Этим своим вмешательством он сбил весь рабочий настрой. Я очередной раз вздохнул, допил в два глотка горький до судорог кофе и, отчаянно морщась, открыл окно нараспашку.
Неподходящий друг... Когда я впервые применил это определение по отношению к нему? То ли после диплома, то ли когда нас обоих приняли на работу в одну организацию.
Моя мать вышла на пенсию и смылась в Воркуту, родители Вадима захотели второго отпрыска, купили квартиру побольше, а старенькую двушку оставили сыну. И теперь, после развала семейного тандема, мы... Отдалились. Потому что не подходили друг другу. Никогда. Совершенно.
Но сожаление - вымученное, злое, будто старый, изгнанный из стаи волк, никуда не девалось, и обидно было почти до слёз. Что ещё хуже, Дымов постоянно мельтешил перед глазами, напоминая: я существую, я изумителен, и я тебе неподходящий друг. А ты мне вообще никто.
Я вернулся к рабочему месту. Компьютер привычно гудел, поверх рабочего стола сыпались зелёные иероглифы матрицы.
Уболтать охрану задержаться не удалось, так что с работы я топал в скверном настроении, мотаясь туда-сюда по улице. По дороге купил газировку и пачку пельменей.
То, что на площадке творится вакханалия, я услышал ещё на первом этаже. Зашёл в лифт, нажал с усилием на кнопку с пятёркой, лет десять назад пожжённую праведным огнём чьей-то зажигалки.
Оказалось, что к Вадиму припёрлась целая толпа. Я попробовал молча пробиться к своей двери - не получилось.
- О, Политаев, ты, что ль? - кто-то взгромоздил мне на плечо провонявшую табаком руку и громко рассмеялся в ухо. - Давно тебя не было видно.
собой, подъездные друзья Дымова меня знали. Я пытался безуспешно влиться в их компанию, да только был, как повелось, неподходящим.
Невысокий, щуплый, с линзами минус три, я смотрелся среди них как ромашка в пустыне под тенями кактусов. И ладно бы внешность мимо - ни одной темы не мог поддержать. Ни спортзал, ни машины, ни бухло меня не интересовали, а разговоров о сериалах и кино никто бы не понял.
Вадим в этой быдловатой среде выглядел настоящим интеллектуалом, прямо-таки кактусом в очках, и я догадывался, почему он так и не прекратил общение с ними. В конце концов, любому камню нужна добротная оправа. Даже фальшивому.
- Заходи, выпьем-поболтаем.
- Я очень устал, - выкрутился я из цепких рук, и тут на площадку вывалился Вадим - в белой майке, спортивных штанах и потрёпанных синих домашних тапках...
Посмотрел, как показалось, с отвращением. Он уже не впервые смотрел так, а потому я приостановился.
- Вась, пусть валит, тут ему не место.
Кольнуло. Кольнуло неожиданно больно - заходили желваки, но я сдержался и ровно ответил:
- Слишком много гонора.
Вася, тяжёлый, пьяный и двухметровый, угрожающе нахмурился.
- Есть что сказать - в лицо скажи.
- Я-то сказал, - закипая, прошипел я. - Не моя проблема, что сразу не доходит.
Меня толкнули к стене. В плече словно взорвалась осколочная граната и засыпала осколками всю правую часть тела. Как не заорал - вопрос на миллион.
- Умный стал, да? Ты давай, поговори мне.
Вадим возник буквально из ниоткуда. Его рука, защищающая, прикрывающая, упала над головой. Послышался приятный домашний запах, знакомый с давних пор, и я почему-то покраснел так, что лицо чуть не воспламенилось.
- Лысый, съебись.
- А хули он?..
- Не в настроении человек. С кем не бывает.
И посмотрел прямо на меня, сжавшегося, словно никому не нужный клочок бумаги. А потом снова - на Васю.
Так Дымов и застыл. Побелела линия губ, гармоничные черты лица сложились, как мозаика, в уверенную угрозу. "Лысый" спасовал - отступил, пробубнил что-то о наглых мелких ублюдках и ушёл в квартиру.
- Дверь открой, - рокотом раздалось у меня над головой.
Я негнущимися пальцами распечатал свою квартиру и юркнул в проход. Протиснувшись следом, Дымов рывком захлопнул дверь. Помнил ведь, сколько силы надо приложить и как хлопнуть, чтобы сразу отрезало от мира...
- Больно ударился?
- А тебя ебёт?
- Не ебало бы - не спрашивал.
Я сбросил сумку и пакет в угол, сполз по стеночке и уронил голову на колено. Вадим тихо присел рядом.
Неожиданно тронул плечо, потянул вниз уголок пальто.
- Дай посмотрю.
- Нормально всё.
- Я помню, что у тебя это плечо больное. Дай.
Я быстро сдался. Ничего он там не увидит. Нового - ничего.
Я стряхнул пальто с плеч, прижался горячим виском к панельной стене и, подумав немного, расстегнул рубашку. Вадим надавил - несильно, подхватил мою руку снизу под локоть, осторожно покрутил туда-сюда, присматриваясь. Свет выхватил из полумрака рваный белый шрам.
Кровь ударила в голову. Я неожиданно вздрогнул и поблагодарил бога за идею коридоров - где мало света и не видно, как может гореть человеческое лицо.
- Долго заживало?
Он впервые заговорил об этом.
- Не, - я подтянул рукав и привычно подвигал плечом вниз-вверх, убеждаясь, что всё в норме. - Тебя ждут.
- Им уже всё равно, кто и где находится, - хмыкнул Вадим. - Так неприятно моё присутствие?
- Ты сказал, что мне там не место.
- Обида ёбаная?
- Ой, знаешь...
Я встал, судорожно стискивая ворот рубашки, и перехватил внимательный взгляд. Больше не смог выдавить из себя ни слова.
Дымов поднялся - медленно, изящно, как кобра из корзинки факира. Упёрся рукой в стену. Наклонился, выставив напоказ идеальные ключицы.
Неровное дыхание тронуло моё ухо.
- Если бы я был пьян, я бы тебя поцеловал. Не обижайся.
Развернулся и ушёл, снова искусно закрыв капризную дверь.
"Ошибок не нашел", - сообщил по почте Дымов, и я вздохнул с облегчением.
Я уже полдня не мог сосредоточиться ни на чём, так что выполненная без ошибок смета была чудом.
Думалось о прошлом - о тех временах, когда на стенах висели пыльные ковры, и после школы хотелось не домой и спать, а гулять.
Вадим заходил ежедневно и принципиально не надевал тапочки. Он не ел чеснок и лук. Не соглашался носить зелёное - говорил, что у него на этот цвет аллергия, и показательно чесался.
Он таскал с улицы котят и щенков, которым тёте Вере потом приходилось искать хозяев. Приносил ледышки и растапливал их на батарее в подъезде. Водил меня по гаражам и на трубы. И там однажды столкнул - подумал, что в сугроб...
Крови было много. И верещали мы в два горла, притом Дымов даже громче, несмотря на то, что это у меня было распорото плечо. Родители орали тоже, в унисон с сиреной скорой помощи.
Мы оба, не согласуясь, умолчали, кто виноват в инциденте. Поскользнулся, упал, арматура... отвечали одинаково.
Из больничных холодных коридоров меня вытащило в коридор его квартиры. Прямо в руки к Вадиму - к его странно-осторожным пальцам, к прикосновениям, от которых невидимый кот катал клубок внизу живота.
"Если бы я был пьян... не обижайся..."
В кабинет, громко цокая каблуками, заплыла наша главбух и начала докладывать: так и так, вроде справляемся, вроде живём, вроде всё хорошо. А я смотрел на её ярко-красные, идеальной формы губы и видел перед собой ключицы Вадима.
Не шло из головы, что Дымова с девушкой никто никогда не видел. Его отстранённость касалась всех абсолютно и не была чем-то неприятным - ведь он вёл себя так со всеми. Даже с собственной мамкой Вадим был жёстким и непоколебимым, как каменная ограда, зарытая в землю с фундаментом.
А со мной... со мной чуть-чуть мягче?
Плечо тянуло неприятной болью, и я выпил две таблетки обезболивающего. Переборщил с дозой - на голодный желудок сознание поплыло. Работать не моглось, так что день прошёл в неприятной липкой лихорадке и перекладывании документов с одного края рабочего стола на другой.
Просто мне требовался отдых. Вот и всё.
Поэтому вечером, вместо того чтобы снова путаться в сетях аптек, я пошёл за другим лекарством - винно-водочным.
Пил по дороге, избрав путь незаметными тихими переулками, где никто не поймал бы за распитием спиртного в общественном месте. Хотя на тот момент было почти всё равно - потому что болело так, что внятных мыслей в голове почти не водилось.
Так что на Вадима, несущего в свою берлогу скромный пакет жратвы, я наткнулся уже порядком похорошевший. Наткнулся и почему-то не смог пройти мимо.
- Вадь, а ты вообще жениться собираешься? - почему-то улыбка получилась злобная, хотя я хотел начать скорее философскую беседу, нежели очередной конфликт.
- У-у-у, - Дымов удивился. - Какие люди-хуюди и под портвешком. Чего так?
- Да как-то расслабиться захотелось, - я продолжал в том же агрессивно-вызывающем духе, но Вадим внезапно реагировал совсем не так, как можно было ожидать.
Он словно вынюхивал - весь напрягся и затаился.
- Нимб попортишь, - заметил он, окидывая меня серьёзным прохладным взглядом.
Я был одет как-то не по сезону легко и начинал замерзать, а алкоголь разукрасил моё скуластое лицо лихорадочными тенями.
- Я тебе вопрос задал, кстати.
- По идее, это тебя вообще не касается.
На это я лишь натянуто хмыкнул - не стоило и надеяться, что ответ будет другим.
"Тебя не касается". Так мы решили давным-давно. У людей, которые не способны друг друга понять, может быть только одно верное правило - не касаться друг друга.
В лифт зашли вместе, и я, измученный тянущей пульсацией в плече, забился в угол, лишь бы лишний раз не шевелить уязвимой частью организма. Алкоголь на голодный желудок делал своё дело. Становилось легче, но не намного.
- Ты какой-то серый, - заметил Вадим.
В хорошем, воспитанном обществе полагалось добавлять к подобной фразе что-то вроде "всё ли в порядке?" или "как ты?", но это было просто замечание и ничего больше.
Я отвечать не стал, поднял глаза - и, кажется, между нами мелькнула тихая тень, очень редко переносящая мысли одного человека в голову другого, не уронив ни буковки. Она приходила к нам всего пару раз.
В больнице - я точно помнил тот момент, когда Вадим пришёл и сел у моей постели. Тень принесла мне в ладошках самое большое раскаяние в мире.
Второй раз был недавно - после Васькиной атаки. Но тень пришла с пустыми руками, потому что в тот момент у нас обоих в голове была пустота.
И вот теперь.
площадке Вадим поймал меня за локоть здоровой руки и мягко потянул за собой. Открыл дверь в свою квартиру - умудрился одной рукой, повесив пакет на запястье. Стряхнул ботинки, помог снять верхнюю одежду, а потом повёл в дальнюю комнату.
Квартира выглядела совсем не так, как когда-то. В прежние времена она была похожа на маленький домик на дереве - уютная и тёплая. Когда тётя Вера делала пирожки и угощала ими на кухне, когда дядя Олег по очереди закидывал нас на шею, хохочущих до слёз. Где мы прятались от взрослых за двумя придвинутыми друг к другу коричневыми креслами и возились там с танками и солдатиками - всегда недолго, но очень тайно.
Теперь это была самая обычная медвежья берлога.
Возле выхода батареей стояли бутылки из-под пива и бликовали болотной зеленью. В зале вместо дивана была двуспальная кровать, вместо кресел - рабочий стол, вместо шифоньера с хрусталём - аквариум.
- Зачем? - тихо спросил я.
- Ты на ногах еле стоишь, - ответил Вадим так, словно это объясняло все его действия.
Я не нашёлся что ответить, поэтому сел и уставился на аквариум.
На фоне нарисованных водорослей тихо раскачивалась одна-единственная огромная рыба. Вся в ржавых красных пятнах, местами серая, словно кто-то побрызгал на неё грунтовкой из баллона. Рыба пучила огромный глаз на Вадима, слегка приоткрывая губастый рот.
Я действительно не понимал, зачем нам обоим всё это - но и уходить не спешил. Может быть, я хотел окончательно отделаться от прошлого и воспоминаний, а значит, мне следовало увидеть, как всё изменилось, своими собственными глазами.
- Ответишь на вопрос?
- Насчёт? - поинтересовался Вадим, засыпая в аквариум корм.
Свет рыбьей лампы причудливо раскрасил гладкую чёрную водолазку голубыми бликами.
- Собираешься ли ты жениться?
- Почему тебя вообще это волнует?
- Бывшие друзья обычно это и обсуждают. Когда женишься, скоро ли заведёшь отпрысков, где был в отпуске, когда поедешь. Мне интересно, опередил ли ты меня в любви.
Я чувствовал себя настолько больным и настолько пьяным, что не ощутил в этой фразе никакого подвоха.
А Вадим ощутил, потому ответил:
- Давно опередил.
Боль, представляющаяся мне очень злым когтистым зверьком, вдруг почему-то решила оставить в покое плечо и переместилась к области сердца. И вроде повода-то не было, но я решил, что снова болезненно завидую.
- Ясно.
Тишина нависла над нами. Надавила на грудь и помешала свободно вздохнуть.
- Тогда зачем ты сказал мне про поцелуй? Это ведь некрасиво по отношению к ней?
Когда я поднял глаза, Вадим уже стоял напротив. Как он успел переместиться - знала только рыба, не отводящая от него взгляда, а я упустил. Упустил безнадёжно.
Дымов всегда был очень быстрым и ловким. Ловко прыгал через прикопанные во дворе цветные колёса, всегда побеждал на горке. Он сильнее всех толкал качели, так сильно, что я мог улететь на седьмое небо или даже перевернуться и этого не заметить. Он метал снежки аж до третьего этажа, попадал в карнизы, в окна, в голубей. И вот - оказался близко за считаные секунды.
- Дай я посмотрю твоё плечо, - сказал Вадим. - Я вижу, что оно болит.
- Нет, - я перехватил его руку.
Затем я зачем-то положил её себе на щеку, проверяя контраст температур, и тихо выдохнул, убедившись, что контраст огромный.
- Ты совершенно не хочешь отвечать на мои вопросы?
- Твои вопросы до крайней степени идиотские, потому что ты пьян. Нет у меня никого. Нет, и не было.
- Почему?
Боже, скажи, как часто этот вопрос встаёт между людьми?
Как много проблем было бы решено, если бы мы отвечали на него правдиво?
- Потому, тупица, что я уже давно люблю тебя.
Я на мгновение замер, боясь вдохнуть. Появилось подозрение, что я сплю - слишком уж живой стала память и слишком яркими образами она задышала.
Я помнил: Вадим перестал ко мне заходить, когда меня выписали. Он убегал и отводил взгляд, перестал выходить гулять и часто подолгу бродил чёрт знает где совсем один. Родители даже пару раз вызывали полицейских, тогда ещё ментов.
Нам ведь удалось побороть эту стену лишь через два года - когда подросли и поняли, что обиды между нами не было ни тогда, ни сейчас.
Я помнил. Вадим стал неподходящим лишь со временем, а раньше он был не просто подходящим - самым лучшим и близким. И тайны у нас были на двоих, и одежда, и ссадины, и наказания. И набор солдатиков.
И никого, никогда, ни при каких условиях не стояло между нами.
Даже когда Вадим начал гулять где попало, пытаясь отвлечься от мучительного чувства вины, даже когда ввязался в дурную компанию.
Даже тогда был он - сильный, смелый, ехидный, наигранно-злой. И был я - мягкий и тихий, как домашний хомячок, подслеповатый и всегда немного потерянный.
И всё. Никого больше.
- Тебя люблю, дурак ты, - тихо сказал Дымов, чуть щурясь, словно от яркого света, хотя мы сидели в полумраке. - Сколько можно уже, а?..
Тихо шипел пузатый фильтр в огромном аквариуме. Столкнувшись с невидимой преградой стекла, рыба разворачивала своё тяжелое тело, чтобы поплыть в другую сторону. Ржавый хвост медленно изгибался, гладкий бок темнел под лампой.
Холодные губы Вадима я поймал интуитивно - и как-то стало не до плеча и не до опьянения. Как-то стало вообще на всё наплевать.
Идиот. Идиотина. Правильно сказал: "тупица". Друг неподходящий? Конечно, какой тут может быть друг-то, а?
- Что ещё я мог сделать? - шептал Вадим, так странно, надрывно, словно потерянный в лесу малыш. - Что ещё я мог сделать, Денис?
Я не ответил. Погладил его по волосам, как маленького, и освободил от короткой чёлки гладкий прохладный лоб.
Был тут шрамик - Вадька однажды тюкнулся лбом о кирпич, когда с кем-то дрался. Он тогда неслабо перепугал тётю Веру, вернувшись домой весь залитый кровью. Ранка была малюсенькая, а текло из неё, как из подземного источника. Поэтому на площадке было пятно крови, и меня оно когда-то напугало просто до смерти. Я вообще плохо её переносил после истории с плечом.
Наши жизни - как туго они переплелись? Уже не разрезать на части, не расслоить, только разве что сжечь всю историю целиком. Весь огромный талмуд.
Второй поцелуй был смелее. Не без робости, конечно, но Вадиму уже было явно наплевать на какие-то границы и рамки - он натерпелся.
Он натерпелся, когда я начал гулять с Илюшей и Валиком, братцами-засранцами, потому что больше было не с кем, а гулять хотелось. Натерпелся, когда мы втроём возились во дворе, и парни пытались втянуть временно-однорукого меня в свои игры. Именно они разрисовали мне гипс маркерами, именно они заставили меня искать палки для шалаша, именно они имели право позвать меня когда угодно на прогулку.
И не важно, что я всегда оглядывался на его окно, не важно, что я смотрел Вадиму в спину, как преданный щенок с перебитой лапкой - важно то, что Вадим быть со мной рядом просто не мог.
Дымов натерпелся и тогда, когда в универе я стоял в компании одногруппников и уже не оборачивался. Натерпелся тогда, когда я сотню раз молча проходил мимо.
И теперь, когда я испуганно отвечал ему на поцелуй, вцепившись худой, неуверенной рукой в водолазку - терпеть уже не мог.
Сколько раз Вадим напивался, чтобы не сорваться к знакомой до последней трещинки серой двери напротив и попросить прощения за всё, уже и не пересчитать. Как и сколько раз его упрекали в том, что он мрачный ублюдок, совершенно не умеющий веселиться.
Он умел. Умел, но только рядом со мной.
Поэтому, когда я не оттолкнул, Вадим рассмеялся. Встал на колени и уткнулся носом в чуть мятую, тёплую рубашку. Смеялся и задыхался, свободный и обескураженно-счастливый.
А я не смеялся - плакал, расслабленно прислонив щеку к тёмной махровой макушке.
- Неподходящий друг... - пьяно шептал я. - Ещё и тупой, как пробка. Любовь ведь так просто выражается...
Что ж, мы всегда и на всё реагировали по-разному. Пусть и чувствовали всегда совершенно одно и то же.