... Отец ехать провожать его в аэропорт не велел, но помахать ему с балкона — мы, конечно, вышли.
Дождавшись, когда тот появится на крылечке и поддёрнув ремень дорожной сумки, закурит, коротая пяток минут до прибытия нашего шофёра Славика, я, копируя напутствия матери, Чудищем из «Аленького цветочка» пробасил вниз: «Павлу-у-уша (так мэм его называет), всухомятку там не ку-у-ушай!...» Он, оценив шутку, и, в свою очередь, бутафоря, отдал «гласу свыше» честь: мол, слушаюсь, усё буит в поряде!..
... Если б он знал, чем сейчас заняты его «родные и склизкие», и где в данный момент находится рука одного из «провожающих», ему бы точно было не до шуток!..
— Т-ты об-бещал!... — Задышала в мою сторону, мгновенно затёкшая густой краской маменька (высота третьего этажа, перспектива и предрассветный полусумрак — всего 4.00 утра — Пенелопы «румяна» бы Улиссу разглядеть не позволили с улицы; а если б и да, — он, наверняка, отнёс бы сей эффект на счёт предутренней прохлады и свежего ветерка), которую моя, «вплывшая» между «Сцыллой и Харибдой» «лодочка» вынудила прогнуться и вспорхнуть на цыпки, словно балеринку.
Вместо ответа, усмиряя бунтовщицу, я намеренно грубо (и даже з-зло!) хапнул оную за пах, заставив судорожно хватануть ртом воздух и — слава богу не громыхнув! — толкнуться животом в панель под перилами. Так-то лучше, мамулёк! От ты у мя таперча хде — в кулаке!..
«Феерично!», — как выражалась героиня одной старой комедии. Болтать ни о чём с собственным родителем, юморить и, одновременно с этим, — по-хозяйски нафлячивать пизду его супруги!... Тучную пизду, надобно заметить! У которой «за лобок — закатился колобок»! Не «костянку», как у Илонки-Плоскодонки из второго подъезда, а полноценную «миронью»: жирный, сочный, мясистый «беляшик» между пышных мамашкиных ляжек! Вторя Лесли Нильсеновичу Голопистолетову, снизу-вверх откомплиментившему Присциллу Элвисовну Пресликович, (тянувшуюся с лесенки за чучелом бобра на высоком стеллаже): «Знатный б о б ё р!» «... Как-будто у кепки отвис козырёк!»; пиздатая фрау моя мамулёк! Воистину: «Папа едет в Ленинград: мамин ёбарь будет рад!...»
... Ночь коротка-а-а,
Спят облака-а-а,
И лежит у меня на ладони
Ваш роскошный шанхайский тушка-а-ан...
Вообще-то, тушкан должен быть мексиканским. Это барс — шанхайским. Но поскольку на барса сейчас похожа именно мама... — «Не рычи!... Я говорю — не рычи!...», — ... то подобные вольности вполне допустимы. Ну, для мамы — — не вполне-то «вполне» (из-за вольностей тех подневольности /почему и шипит в недовольности/), но тут уж — «сударыня — барыня: хотит — живёть, хотит — удавицца»!... Брякс!... Плохая кровосмешутка. Хотя и хорошая... Эт» я, просто, про церемонии и дипломатии. Чтоб расслабон не поймала. Раз отпустишь вожжи — не натянешь позже! Тут, как с девками в школе: зажал в угол — «сыграл в «Google», заорав ржущим порноклассникам:»Нашё-о-ол!!!» (ежли щупки уже есть), или: «Результатов — ноль!» (коли титьки ещё не носит). «... А я говорю — не рычи!...» Такая, мать ея, эдипломатия!..
... Славик подал экипаж секунда-в секунду. Как-раз когда наш командировочный, докурив, вскинул руку в прощальном салюте: «Не скучайте без меня!» («Да уж будь уверен!...», — ухмыльнулся я про себя), и как-раз когда то, за что я, перестав «месить фарш», прихватил присмиревшую раскоряку, — набрякло, провисло и пару раз хлюпко квакнуло, заливая мою сложенную «ковшиком» долонь горючими слезами бартолиниевых желёз.
Заставив удерживаемую за подчревок сделать фальшивый «чи-и-из!» и процедив: «Скажи чё-нить, дура!...», — я, «с особым цинизмом», продублировал приказ «морзянкой», — чувствительно прессанув материнский вульвёшник (глуховой «эспандер кистевой»!).
«... Целу-ую! Счастли-иво!», — натянуто (в прямом смысле: на мои указательный и средний пальцы — прям» «хентайка и щупальце»!...) улыбнулась пославшему вверх ответный «flying kiss» рогоносцу подвергаемая харрасменту мазерша.
... Хлопок автомобильной дверки совпал с хлопком по ядрёному — «Эх, Мор-р-розова!...» — крупу, загнав ставшую моей на целых три дня женоматерь в комнату.
— Ты обещал!!! — Уже кривя ебальце в плаксивой гримаске, топнула ножкой морально травмированная, когда я, как в подлодке, из которой никуда не денешься, загерметизировал казавшийся ей спасительным балконный отсек.
«Ну вот, — упрёки, оскорбленья, без оснований подозренья!...», — «печально» вздохнув, процитировал я бородатый, как мамин Venusberg, анекдот (на каковую хохму, впрочем, шокнутая моим бесчинством муттерхен даже не отреагировала). — Разве наше устное соглашение было мною нарушено?! — «В недоумении» развёл я руками. — Всё, как договаривались: не лапать, не тискать, не щупать! Я вообще обещанное перевыполнил! Поскольку, вдобавок к перечисленному, ещё и не мял, и не жал, и не мацал! А лишь ласкал! Только и исключительно! Всего-то-навсего! А то со старту: «Отпальпируйся от меня!!!» Ну чё ты, мам, как целка, прям?!... — Решил я в стихотворной форме «обидеться».
— Не при нём!!! — Сжала в отчаянии кулачки, находящаяся на грани истерики матрёна, чьи «вставшие раком» мозги вновь пропустили мимо сознания обращённую к ней сальность. — Не!!! При!!! Нём!!!
«Бинго!!!», — внутренне возликовал я. Вот он Момент Истины!!! «НЕ ПРИ НЁМ!!!» Значит «БЕЗ НЕГО» — дозволяется!?! Пусть «добровольно-принудительно», пусть — гы, каламбур! — «с грехом-пополам», но уже без «повстанческих настроений»!?!
... Нежелательным интересом шушерящих смежноквартирников-эксаудиристов, страдающих инсомнией, я не тревожился: коттедж наш — в престижном-то Ягодном — отдельностоящий, и наглухо отзаборен от таких же, держащихся особняком пеньхаузов. Петрушь, забивши на «прослушку», From Dusk Till Dawn, на всю катушку! Долби — с-ораундом, как в кинотеатре!... Поэтому, никак своего триумфа не выказав (дабы «не раздрессировывать») и успокоив «задетую за живое» голосом, каким разговаривают с ободравшей коленку разнюнившейся детсадницей: «Всё, всё... Ш-ш-ш... Не буду-не буду... При нём (выделил голосом) — не буду...», я, для закрепления у «жертвы полового терроризма» «Стокгольмского синдрома», усиливающего у «сексзаложницы»чувство задолженности за предоставление права «широчайшего выбора» аж из целых двух зол, — чмокнув рёвушку-коровушку, будто маленькую, в макушку: «Не плякай, моя холёсяя!...», — самым наивероломнейшим образом развернул эль парэнцу, как в сказке: «к креслу передом, ко мне задом», и, — судя по плаксы-ваксиному «Ай!?!», которое я перевёл как незаконченное «I love you!», — мои 23 сантиметра горячей сыновней любви достали до самого материнского сердца!... «Ай!...»«... love you!...»«Ай!...»«... love you!»«Ай — и — и — ий!... «»... love you-u-u-u!...»
ФЕЕРИЧНО!!!
P. S. От Советского инцформбюро! Вот уже второй месяц наши войска пытаются прорвать оборону противника, которую тот пока ещё держит. В результате упорных боёв нами были захвачены ключевые высоты, и подготовлен плацдарм для решающего наступления. Несмотря на то, что неприятель ещё продолжает сопротивление, в его рядах уже сейчас заметны растерянность и смятенье. Противную сторону теснят, и становится ясно, что вопрос её капитуляции лишь дело времени. Победа будет за нами!