(Уважаемый читатель! Это связанная история, которую лучше читать сначала. Также: в этой истории нет сцен с переодеванием.)
6
Дома я рухнул на кровать лицом вниз и лежал так целый час. Гомосексуализм всегда был для меня табу. В младших классах, когда мальчиков в моём классе было столько же, сколько и девочек, и все ходили в гимназию в одинаковых униформах, мы часто издевались над каким-нибудь изгоем в классе, рисуя ему мелом знак «пидора» на разных местах: сумке, парте, костюме. Это был кружок с точкой посередине и петушиным гребешком сверху. Особым шиком считалось нарисовать сначала знак «пидора» на своей ладони, а потом прихлопнуть этот знак на спине жертвы. Тогда мне казалось, что кружок — это жопа, точка в центре — анус, а гребешок — лобковые волосы, вырастающие у пидоров в районе копчика.
Вспомнив об этом, я с тревогой запустил руку в джинсы за спиной, ощупывая копчик. Пальцы, как будто нащупали волоски. Подскочив, я побежал в ванную, заперся там, спустил джинсы и, вывернув шею, стал разглядывать свой зад в зеркало. Вокруг ануса действительно росли волосы. Я боялся, что первые волоски в этом месте — это только начало.
Мама тоже пугала меня, подсовывая всякие статейки про то, что гомосексуализм — это неизлечимая болезнь, психическое расстройство.
Однажды дала почитать рассказ про молодого человека в одном журнале. Он был девственником, пошёл служить в армию. Во время увольнения познакомился на вокзале с мужчиной, чтобы снять у того комнату на пару суток. Вечером решил принять душ. В ванную зашёл мужчина и начал к нему приставать. Парень поддался искушению, ему понравилось, и после этого он уже не мог остановиться.
В общих чертах из весьма расплывчатых лекций мамы я усвоил следующее: главное — это не оступиться в самом начале. Достаточно один раз попробовать, и назад дороги уже нет. В попе начинаются необратимые физиологические изменения, появляется хронический геморрой, начинает вываливаться кал.
Меня успокаивало только то, что моя попа осталась нетронутой. Я думал об Ане, о том, как сильно гомосексуализм повлиял на её тело.
«Неужели я тоже стану таким?» — с ужасом думал я.
Я тогда ещё ничего не знал ни о транссексуализме, ни о гормональной терапии, ни о смене пола — ничего. Для меня все люди нетрадиционной ориентацией были педиками. Кроме гетеро и педиков в моей голове, как отдельный класс, существовали ещё две категории: лезбиянки и маньяки-извращенцы — нелюди без всякой ориентации.
На следующий день Аня в гимназию не пришла, и я заволновался.
«Может быть, я слишком жёстко обошёлся с ней?» — думал я.
Меня смущало то, что все воспринимали Аню, как девочку, причём очень красивую, а не как педика. Девушки в нашем классе дружили с ней на равных, уважали её, некрасивые в тайне завидовали ей. Парни из параллельного класса заглядывались на Аню, флиртовали. У меня язык не поворачивался сказать «он» про Аню. Никому бы в голову не пришло назвать её педиком или подумать, что она — это он. Ближе к середине дня меня начали терзать угрызения совести.
«Даже если Аня выбрала такой путь, она всё равно человек и заслуживает к себе человеческого отношения. В конце концов мы можем просто дружить», — думал я.
После занятий я долго сомневался идти к ней или нет. Я боялся «крепкой мужской дружбы», боялся, что она соблазнит меня, и тогда я уже точно переступлю эту тонкую грань.
Дверь открыл её отец. Я впервые увидел его. Аня была похожа на него, как две капли воды. У него была такая же восточная внешность: раскосые чёрные глаза, проницательный взгляд, нос с горбинкой и широкими крыльями. Это поразило меня. Я увидел, как могла бы выглядеть Аня на самом деле. У мужчины была густая чёрная борода и усы, но это не меняло сути: Аню можно было представить в мужском обличии.
— Ты Витя? — спросил бородач.
— Да.
Он странно посмотрел на меня изучающим взглядом. Я подумал, как должно быть неловко чувствует себя отец, у которого родился мальчик, который стал девочкой, к которой теперь в гости ходят мальчики.
— Ну проходи.
Я снял куртку, разулся и пошёл по коридору в Анину комнату. Мужчина остался на кухне.
Аня сидела на крутящемся стуле за столом и повернулась, когда я вошёл. На ней был тот же бледно-розовый вязаный свитер из ангоры, что и в прошлый раз, с высоким горлом, те же обтягивающие голубенькие джинсы, те же белые носочки. Глаза распухли, уголки рта опустились. Она попытала выжать из себя улыбку. У неё был такой несчастный замученный вид, что я весь покрылся мурашками и покраснел как рак. Ведь ещё вчера я любил её, безумно.
«Она любит меня, по-прежнему», — думал я.
Я разрывался на части.
— Аня, прости меня, пожалуйста, за вчерашнее. Я не хотел тебя обидеть.
Она шмыгнула носом, поджала губы и кивнула, прикрыв веки.
— Нет, это ты меня прости, — её голос звучал натянуто. Она сдерживалась, чтобы не расплакаться. — Я ведь тебя обманывала, — она опустила глаза.
Я подошёл и сел рядом на кровать. Мы помолчали, то ли виновато, то ли обиженно она отводила глаза в сторону. Наконец, наши взгляды случайно встретились. Я улыбнулся, я ни капельки не злился на неё. Она увидела это и расцвела в улыбке.
— Что? — спросила она, приходя в себя.
— Да так. Ничего.
— Ну что? — неожиданно в ней проснулся игривый задор. Она знала, что я подумал о чём-то смешном, но не решался сказать ей. Я видел по её наполненному любовью взгляду и приоткрытому в предвкушении шутки ротику, что она не обидится. Она никогда не обижалась на меня.
— Знаешь, это ты ловко придумала, чтобы в армию не идти.
Она прыснула со смеху, я тоже. И пока мы смеялись, я думал о том, что я обожаю её смех, её запах, её улыбку, что я не хочу всего этого терять. Пускай она будет кем угодно, гомо, лезбо, лишь бы не маньяком-извращенцем, я всё равно буду любить его, её — не важно — буду любить прежде всего как человека.
Перед уходом я взял с Ани обещание, что она перестанет горевать и придёт на занятия. На прощание мы даже обнялись. Я погладил её по спине, какое-то чувство горькой утраты одолевало меня в тот момент.
7
Я скучал по Ане, по её страстным поцелуям, по оральным ласкам, которыми она баловала меня. В такие моменты я включал порнушку и жёстко дрочил, заставляя себя думать о какой-нибудь красавице с курсов английского языка.
Близились выпускные экзамены, и мы с головой ушли в учёбу. Аня по-прежнему была влюблена в меня, я видел это по её взглядам украдкой, по тому, как она ревниво смотрела в мою сторону, когда я общался с другими одноклассницами. Она больше не искала со мной близости. Она сильно поменялась, стала реже смеяться, часто ходила задумчивая. Я догадывался, что виной всему я, но ничего не мог с этим поделать. В мягких выражениях я попытался объяснить ей свою жизненную позицию, и она со всем согласилась.
Мы начали больше общаться. Если отбросить флирт и любовные отношения, останется чистая дружба, если она вообще там была. Странно, но Аня становилась единственным человеком, с кем я мог поговорить по душам: о родителях, о деньгах, о девушках. Она внимательно слушала. Никогда у меня не было такого чуткого слушателя. Аня, наверное, испытывала ко мне то же самое. Я узнал, что она всегда чувствовала себя девочкой, что она принимает специальные таблетки, чтобы подавить мужские гормоны, что мечтает сделать операцию по смене пола, что до меня она только целовалась. Я хорошо дружил с парнями, но Аня стала моим самым близким другом. Так бывает, когда у вас одна тайна на двоих.
На выпускном Аня была в длинном белом платье с высокими разрезами по бокам, из которых выглядывали её стройные ножки в белых чулочках и кремовых туфельках на шпильке. Гладкая шелковистая ткань блестела, образовывая изящные складки, и, как лёгкий ветерок, обвевала её талию и попу. Всё парни зачарованно провожали Аню взглядом, пытаясь угадать очертания трусиков и чулочков под платьем. Единственное плечико поддерживало платье, оголяя ключицы и спину. Пышные локоны тёмных густых волос, сплетённые кренделями в салоне красоты, водопадом спадали на широкие стройные плечи. На смуглой спине платье образовывало глубокий вырез, направленный вниз, который на гране фола открывал изящный изгиб поясницы. Под этим вырезом вздрагивали, напрягались, играли аппетитные глобусы, которые при большом желании могли бы удержать на себе карандаш. Добавьте к этому необычный макияж — розовые, переливающиеся, как хвост павлина, тени под глазами, ресницы, похожие на крылья бабочки, алые губки бантиком, — и вы поймёте, почему в тот вечер ни я, ни мои товарищи не могли оторвать от неё глаз. Она в первый раз включила сексуальность, в первый раз мы увидели её в платье, накрашенной, в первый раз я возбудился, зная что скрывается у неё в трусиках.
Во время банкета, который проходил в столовой, Аня вышла с подружкой в туалет. Я представил себе, как она идёт в женский туалет, заходит в кабинку, плотно закрывает за собой дверь, задирает сатиновое платье — не садиться же ей на грязный унитаз. Подтягивает белые чулочки за кружевные резинки и слегка приседает, откидываясь назад на шпильки, чтобы не замочить платье. Выгибает спину, раздвигает ножки, напрягает попку, выпячивая вперёд лобок, наконец, сдвигает в сторону белые ажурные трусики. Её вялый пенис похож на тонкую сардельку с хвостиком, он слегка набух — Аня долго терпела. Ни на лобке, ни вокруг его нет ни единого волоска. Всё беленькое, депилировано до блеска. Гладко выбритая тёмная мошонка вся скукожилась, покрывшись десятками горизонтальных морщинок. Аня подтягивает крайнюю плоть, оголяя бледно-лиловую головку — так струю легче направить — и блаженно выстреливает, поддерживая кончик члена тонкими пальчиками с длинными накрашенными ногтями. Сегодня маникюр кремовый — под цвет туфелек. Серебристо-жёлтая тонкая струя раздваивается, как язык кобры, потом сплетается в причудливую косичку, тяжесть внизу живота начинает спадать. Аня облегчённо выдыхает. Последняя капелька сползает по уздечке, Аня стряхивает её и напрягается. Остатки мочи угасающим фонтанчиком опадают в унитаз.
Я пришёл в себя, только когда она вернулась в зал. Лёгкая эйфория от выпитого шампанского сменилась страхом. Мой член торчал так, что пять минут я не мог подняться из-за стола, чтобы идти танцевать вместе со всеми. Я отлично помнил Анин ротик и попку, и ту лёгкость, с которой можно получить удовольствие с ней.
«Вот она — доступная, сексуальная, любит меня, — думал я. — Если мы займёмся этим ещё разок, ничего ведь не изменится. Хуже не будет».
В последние месяцы я отлично научился убеждать себя, что ничего страшного не произошло. Аня — не гомик, это раз. Во всяком случае, не в обычном понимании. Всё это время моя попа оставалась нетронутой — это два. Значит никаких физиологических последствий для меня нет.
У Ани была своя теория на этот счёт, очень красивая, но по-моему наивная. То, что между нами произошло, никак не связано с гомосексуализмом, сказала Аня с грустью в глазах.
— Я родилась в мужском теле, потому что на складе, где выдавали тела, все женские были уже разобраны. «Важно не то, в каком ты теле, а что ты при этом чувствуешь», — сказал кладовщик на прощание.
Столы в зале столовой стояли буквой П, во главе сидели учителя, два класса расположились по бокам. Мальчиков было так мало, что классные закрыли глаза и разрешили некоторым девочкам пригласить кавалеров со стороны. Они ещё раз закрыли глаза, и никто не заметил, как под белыми скатертями в пластиковые стаканчики вместо фанты начали разливать шампанское и водку.
Приглашённые парни вели себя тихо, их явно предупредили, что для них вечер сразу закончится, если они начнут буянить. Их было пятеро или шестеро, они сидели в углу, подальше от всех. Одеты по простому, старше нас года на два, они были похожи на тех хулиганов, один из которых ударил меня зимой.
Когда начались танцы, парни оживились. Высокий парень с лицом в оспинах и волосами грязно-жёлтого цвета пригласил Аню на медленный танец. Он как-то просочился с товарищем, и пары ему не было.
Аня отвечала ему улыбкой. Я танцевал рядом, во мне впервые проснулась ревность — жестокое чувство, доселе мне незнакомое.
Рыжий уверенно вёл Аню в танце, кружил её, прижимался сзади. Его руки начали спускаться по талии, пока не остались лежать на изгибе Аниных бёдер. Его пальчик едва заметно погладил Аню, нащупывая трусики сквозь шелковистую ткань платья.
Наши глаза с Аней периодически встречались, и тогда она быстро отводила взгляд в сторону, облизывая губы и слегка улыбаясь.
Сейчас я понимаю, что она дразнила меня, но тогда мне казалось, что она поменяла меня в одночасье, как перчатки.
Чтобы добить меня окончательно, она пошла в коридор, и рыжий поплёлся за ней.
Длинный тёмный коридор возле столовой всегда пустовал. Две выемки, где обычно стояли стулья, вынесенные из актового зала, находились по краям.
Когда через минуту я вышел за ними, закипая от ярости, они уже исчезли. Я представил, как они целуются в кромешной темноте в одной из выемок. Представил, как Аня присела на корточки и сосёт рыжий член, незаметно мастурбируя под платьем, чмокает губками, вылизывает его рыжие яйца, втягивает их в рот. Как потом предлагает ему трахнуть её в попку. И он, конечно, рад стараться. Напяливает презерватив, смачивает его слюной, задирает Анино платье, стягивает трусики. Она стоит в своей любимой позе: сжав коленки, выпячивая зад. Он вгоняет в неё член и начинает яростно трахать её. Ему всё равно, куда трахать такую красавицу. Сначала он тоже оробел, но мало ли. Может у неё месячные. — Больно не будет? — Нет, я уже пробовала пальчиком. — Тогда какая мне разница? Она притворно стонет, но он ни о чём не догадывается. Он даже думает, что ей приятно, он ведь где-то читал, что редко, но встречаются девушки, получающий кайф от анального секса. От этой мысли он ещё быстрее работает бёдрами. Она расслаблена, уверена в себе, контролирует процесс. Сколько раз она уже разводила парней на секс? Её пенис оттопыривает трусики, вылезает из них разбухшей головкой, подрагивает. Незаметно она засовывает ручку под платье и начинает мастурбировать. В темноте ведь не видно. От удовольствия её стоны становятся искренними, и парень удваивает напор. Не сдерживаясь, он хватает её за бёдра, вколачивая рыжий кол в упругий зад, о котором он мечтал всю жизнь.
Все эти мысли лавиной пронеслись в моей голове, пока я стоял на углу, вглядываясь в концы двух коридоров. Как пьяный медведь, я поплёлся к вестибюлю. Мне было страшно идти мимо тёмных выемок — вдруг всё, что я представил, правда?
Их нигде не было. Я сделал круг и вернулся к коридору возле столовой. Теперь мне даже хотелось, чтобы они вышли из выемки навстречу. Я бы тогда посмотрел ей в глаза.
Я подошёл к первой выемке — дальней от столовой. Здесь никого не было, я залез в дальний угол и сел на сиденье.
«Всё-таки я неудачник. Сам отказался от девушки, которую любил, которая любила меня до сегодняшнего вечера. Просто отдал её другому», — от обиды мне хотелось выть волком. Я попытался отключиться и подрочить, но ничего не получалось. Слишком сильное было для меня это новое чувство — ревность. Я не мог просто выдавить его физическим удовольствием.
Неожиданно я услышал приближающиеся шаги цокающих шпилек. Я напрягся, встал, кровь внутри меня закипела. Мои глаза уже привыкли к темноте так, что я начал различать болты и жвачки на сиденьях. Мимо выемки, с опаской прижимаясь к стенке, покачивая бёдрами, быстро шла Аня.
Я окликнул её, она вздрогнула, остановилась.
— Витя? — она была в шоке. — Что ты здесь делаешь? — её голос смягчился.
Я молча приблизился к ней и накрыл её губы своими. Она не сопротивлялась, сначала растянулась в улыбке, но потом уступила моему напору. Наши языки забили чечётку. У неё был горячий рот, наполненный слюной. Солоноватой? Я попытался уловить вкус спермы. Она, конечно же, трахалась с ним, только не здесь.
Как паук, схвативший муху, я потащил её в свой угол и прижал к стене. Моя рука скользнула по ноге под платье. Лощёная шершавая поверхность чулка тут же возбудила меня. Я провёл ладонью по широкой резинке и выше. Её ажурные трусики наощупь были именно такими, как я представлял. Её слюна, в которую, как минимум, была намешана слюна рыжего, обильно проникала мне в рот. Но не это вызвало мой гнев.
У неё был стояк. Короткий тонкий член, едва умещающийся в кулак, камнем задрался вверх, вылез головкой из трусиков. Абсолютно гладкий лощёный лобок, яички. Я оторвал губы.
— Ты трахалась с ним?
— С кем?
— С рыжим?
— Нет.
— Целовалась?
— Нет.
— Врёшь.
— Нет, не целовалась, — её голос звучал испуганно и отчаянно правдоподобно. Это заставило меня усомниться.
— А почему член стоит?
— Потому что ты меня возбуждаешь.
Я начинал ей верить. Моя рука совершала знакомые движения. Теперь пришла моя очередь изучать её. Я приспустил её трусики, встал поудобнее справа за её спиной и начал работать пальцами так, как я бы делал это себе.
Как музыкант, играющий на флейте или дудочке, я сжимаю пенис большим пальцем с одной стороны и оставшимися с другой. Начинаю не спеша, вытягиваю крайнюю плоть высоко вверх. Постепенно оголяю головку, стягивая кожицу вниз. Аня твёрдая, как камень. Но всё равно мягче меня. Теперь она кайфует по-настоящему. Нет притворных стонов в разных тональностях, Аня просто выгибает спину, извивается, трётся головой о мою щеку, тяжело дышит, шепчет «ещё», охватывает мою голову рукой, задирает платье, выпячивает попку. Я знаю чего она хочет.
Медленно вгоняю в неё наслюнявленный член. У меня скромный опыт, надеюсь она кончит сегодня по-настоящему.
Я готов взорваться в любой момент. Сдерживаю коней, она сама насаживается, я только стараюсь продержаться дольше неё.
— Быстрее, — шепчет она.
Меня не нужно учить, что значит «быстрее». Быстрее значит ещё и сильнее. Я плотнее сдавливаю её пенис в кулаке и агрессивно, до мышечной боли в суставах запястья, работаю кулаком. Мне и самому хочется быстрее. Мой член в её попке превратился в эбонитовую палочку, которая, как магнит, снова притянула к себе элементы удовольствия с каждой точки моего тела. Палочка удовольствия потеряла чувствительность: я больше не чувствую ни сжатия ануса, ни поступательных натирающих движений — ничего, кроме блаженного эндорфинного счастья, которое наполняет моё тело, как сосуд, изнутри и вот-вот готово перелиться через край.
Анин пенис в моей руке начинает смешно дёргаться, попеременно становясь то каменным, то желеподобным. Но не это приводит меня в экстаз. Резиновое кольцо ануса сжимается в такт с пенисом, становясь то камнем, то желе. Аня сдавливает меня, выдаивает из моего сосуда накопленное счастье, которое устремляется такими же ритмичными сокращениями внутрь, заполняет её, переливаясь через край внутри неё, чтобы через секунду вернуться наружу, изливаясь мне в руку.