В лицо резко полыхнуло бодрой зорей. Два солдата-постовых вяло сжимали и разжимали тяжелые веки. Всю ночь приходилось не смыкать глаз, ведь каждую минуту может настигнуть опасность. Особенно посреди ночи, в долгой недоброй темноте.
Из глубины улицы, на окраину деревушки летела, увеличиваясь в размерах черная точка.
— Штабные указания бегут, — с усмешкой сказал первый солдат.
Второй хмыкнул. Он подумал, что после долгой бессонной ночи ему скорее хочется дать своему товарищу в глаз, чем перешучиваться с ним. Он осекся, предчувствуя, что сегодня могут прийти плохие вести.
— Шустрый какой. Петька, что ли? — продолжал юморить первый солдат.
— Заткнись.
— Чего?
— Ничего.
Меж тем, точка постепенно превратилась в Петьку, действительно очень шустро перепрыгивавшего молодые лужицы.
— Ну чего тебе, Петр? — сонливо спросил второй солдат, когда Петька оказался совсем близко. — Рань-то, какая.
— Доброе утро, товарищи бойцы! — как всегда бодро поприветствовал их Петька.
— Доброе, — отозвались солдаты, в прочем, без особого энтузиазма.
— Я ж по делу бегу-то. Тут, Василий Иванович смену караульную пораньше назначил.
Оба солдата, несмотря на спящие зрачки оживленно переглянулись.
— Вот и бегу, — Петька не переставал улыбаться, — Ну, чего же вы стоите хмурые? Спать бегите, скорей. Или передумали?
Один из солдат облизнул обветренные, как старый папирус губы.
— А, как же винтовки? — спросил он, осматривая свое оружие, но Петька уже нетерпеливо махал руками.
— В избе передадите. Давай-давай.
Петька проводил бойцов отрешенным взглядом, а сам мыслями блуждал уже где-то совсем далеко. Недавно в дивизию пожаловал некто товарищ Фурманов, со своим многочисленным отрядом ткачей. Лица все сплошь молодые, плечи расправленные, глаза смотрят вперед и чуть-чуть выше. Красавцы, одним словом. Но, вот, что больше всего грело душу, так это то, что в отряде прибавилось девушек. Одна из них, ясноглазая Анька в этой тонюсенькой серой косынке, из-под которой нелепо выглядывали короткие густые волосы. Хотя, вот, ведь в чем вся «штука». И косынка ерундовая и волосы не уложены, вроде, а девушка все равно, как будто чистейший ангел, обутый в солдатские сапоги. Ну ничего не поделаешь с этим. Хоть сто старых тулупов на нее надень, а святое очарование все равно будет затмевать собой все нелепости и смешные недоразумения.
— Анька, — сладостно проговорил Петька, — Анюта... цветочек ты мой...
Петька помедлил, не зная, какой эпитет подобрать к слову «цветочек». Он уже прошел шагов десять мимо той избы в которой спала Анька, но какая-то волнительная мысль мелькнула в его голове и заставила вернуться.
— Анька, — повторил он, тихо и опасливо подкравшись к косому окошку.
— Доброе утречко, Петр.
Этот звонкий, как весенний лед, голос ни с чем нельзя было перепутать.
— Анька! — воскликнул Петька, резко обернувшись.
Анька приблизилась на полшага, вздернув изящную тонкую бровь.
— Неужто Петька Анечке доброго утра не пожелает? — продолжила она, подмигнув.
Петр сделал на встречу свои полшага, и от такой магнетизирующей близости сердце запросилось наружу. Он медленно двинулся ей навстречу, но тут Анька громко расхохоталась.
— Поглядите-ка! Ох и артист же! — сказала она, смахивая пальцем слезу.
Петька резко отшатнулся, недоуменно шевельнув ушами.
— Айда, лучше пулемету меня учить, — проговорила Анька, немного успокоившись.
Они уже вошли в избу, когда в небе горестным криком разразилась черная, как гуталин ворона. Какой-то прохожий, вздрогнув, погрозил пальцем утреннему небу и ворчливо отправился по своим делам.
— Ну, давай, взяли на счет три, — сказала Анька, — раз, два три.
Через пять минут две фигуры и какая-то низенькая тень появились у границы деревни. Еще через пять минут, Анька и Петька выкатили пулемет на небольшой холмик, вблизи рощицы из скромных кустов.
— Значит так, — учительским тоном проговорил Петька, — вот эта деталь называется... ты смотришь?
— Да-да, — живо отозвалась Анька. Ее, действительно очень увлек пулемет.
— Вот эта деталь... вот она...
— Эта? — переспросила Анька.
— Да, — сказал Петька, заводя руку Аньке за спину, — называется щечки.
Он аккуратным движением прижал руку к ее груди и снова потянулся к ней. Анька сделала вид, что ничего не заметила.
— А это, как называется? — поинтересовалась она, указывая на какую-то интересную деталь.
Петька замешкался на секунду, перевел взгляд на пулемет и тут его кто-то сильно толкнул в грудь. Он от неожиданности повалился на сухую траву. Над ним нависла высокая фигура Аньки, уткнувшая руки в бока.
— Тьфу ты, — выругался Петька, — Ежели ты меня так толкать будешь, то чему я тебя научу?
Анька снова звонко рассмеялась.
— Это ты меня так учить, что ли собрался? — спросила она, ехидно улыбаясь. — Говорю же, артист! Ей богу!
— Дура ты Анька, — сказал лежащий Петька, обидевшись. — Артисты в театрах играют, а учат учителя или профессора.
Анька, расставив ноги по двум сторонам, медленно пристроилась на Петькином паху, чем вызвала его большое удивление.
— А ты учитель? — нежно спросила она, отвязывая косынку, — Или профессор, Петенька?
Петенька от такого поворота событий немного опешил. Он сглотнул ком, скопившийся в горле и часто захлопал ресницами. На его лбу крохотными капельками выступил пот.
— Анюта, — сказал он, стараясь не пустить петуха, — мой цветочек...
Анька резко врезалась в него томным взглядом и улыбнулась какой-то хитрой улыбкой.
— Мой цветочек хитрый, — закончил Петька и тоже улыбнулся.
Анька снова ему подмигнула. Ну нет. Это было уже слишком! Петька резко привстал, повалил ее на траву, а сам пристроился сверху.
— Я бы... — начала было говорить Анька, но на ее губах оказались губы Петьки, и она крепко его обняла.
Пара каталась по лысому холму, попутно расстегивая друг другу все, что можно было расстегнуть. Их губы сплетались, а языки все никак не могли насытиться до конца. Наконец, когда одежды, почти не осталось, Петька спустился поцелуями к тонкой белой шее, к идеальным молодым грудям, к подрагивавшему то и дело стройному животу, а потом впился языком в нежные розовые половые губы.
— Ммм, — тихонько протянула Анька.
У нее в голове недоуменно кружилась одна яркая мысль. «Откуда же, черт его дери, Петька научился так здорово работать языком?». Аньке показалась эта мысль очень смешной, но засмеяться у нее не получилось. Она лишь издала какой-то невнятный полустон-полувкрик и приложилась щекой к своему плечу.
Меж тем, Петька стал переходить в решительное наступление. Анька увидела, как он привстал и в одно движение ввел свой член в ее разгоряченное лоно. Лицо Аньки резко исказилось в неприятной гримасе.
— Ты дурак совсем? — вскрикнула она.
— Чего такое? — опешил Петька, замерев.
— Чего такое! — передразнила его Анька и, вдруг почувствовала себе невероятно глупо. Не выдержав, она захихикала; боль так же быстро исчезла, как и появилась.
Петька с секунду смотрел на нее недоуменно, а потом задумчивым тоном объявил:
— Надо же, Анька. Все-таки таинственная ты у меня барышня.
Анька с театральным мастерством изобразила утомление и с иронией в голосе обратилась к Петьке:
— Продолжай уже, что начал.
Петька с удовольствием продолжил. Он неумело быстро задвигал бедрами, подтягивая к себе Аньку за мягкие ягодицы. Ее нежные подтянутые груди покачивались в такт движениям, а руки, не зная куда себя деть, блуждали в траве, как белокожие змеи.
— Ммм, — снова простонала Анька. Ей было так хорошо, что трава под ней совсем исчезла, не говоря уже о холме, пулемете, а также, «красных» и «белых». И в этом мире зияющей безбрежной ...