Подкатегория: без секса
"В лунном сиянии вода серебрится - долго всё это будет мне сниться"
Августовским тёплым утром на речном вокзале у туристических касс стоял мужчина, на вид лет 40-45, старомодно одетый, с большим зонтиком-тростью. Он был похож на мелкого клерка, которых часто показывают в фильмах Чаплина начала XX века. В руках он держал потрёпанный, но довольно ещё приличный чемодан пятидесятых годов.
Мужчина задумчиво стоял уже более получаса, видимо, не решаясь на что-то важное. А решение было - уехать от нудной работы бухгалтера на маленькой ватнонабивной фабрике, от всё чаще вспыхивающих скандалов со всём и вся недовольной женой, редко их посещавшей уже взрослой дочери, которая была замужем и жила где-то на краю Москвы. Дочь хоть и была всё время на стороне матери, но тайно очень любила и жалела отца. Из-за неё, своей любимой дочери, он, ещё молодым мужчиной понявший, что их с женой брак несчастливый, всё ещё жил с этой ведьмой; а впрочем, он давно уже с нею и не жил, а был простым соседом, которого можно было оскорбить, унизить - а, да что там говорить...
И вот он решился. Впереди был отпуск, целых три недели свободы. Подойдя, наконец, к окошечку кассы, он протянул пачку денег, аккуратно просчитанную накануне и сложенную по номерам, и спросил первый класс, то есть одноместную каюту с видом на правую сторону реки.
Он давно мечтал проехать по Волге, посмотреть старинные города, погулять по набережным, пообедать не в своей маленькой столовой, а в большом ресторане с официантами, белыми скатертями, хрустальными фужерами и беззаботными, весёлыми пассажирами. Мечтал, что здесь он обязательно познакомится с красивым и таким же, как и он, одиноко путешествующим молодым человеком, которому подарит в конце тура какой-нибудь дорогой подарок; они будут покупать волжские арбузы, пиво, грызть сушёную, пахнущую волжским ветром воблу; ещё он обязательно с ним сфотографируется - загорелый, помолодевший, ещё довольно красивый мужчина.
Он уже давно встречается у Политеха, который сам же и закончил уже более двадцати лет назад, с мужчинами, молодыми проезжими, студентами. Они идут в баню, в номера с фонтанами, старыми и удобными диванами, белыми простынями, седым, работающим в этой бане, наверное, ещё с царских времён банщиком, который давно его знает, как знает его привычки и то, что он может заказать у него: пиво, рыбу, иногда, очень редко, водку.
Всё это произошло уже давно - когда он приехал поступать в экономический институт из небольшого городка Владимирской области, выйдя из семьи учителя математики. Мать всё время работала медсестрой, кого-то постоянно подменяя, заменяя, подрабатывала дежурной в роддоме. Он её почти не видел, и воспитывал его отец в духе Эйнштейна: в доме постоянно всё считалось и высчитывалось через всякие там логарифмы, формулы, задачи - наверное, это всё и повлияло на его выбор: поступить в экономический.
Связей в Москве не было, о работе в банке можно было только мечтать, вот он и пошёл практикантом в бухгалтерию, на маленькую фабрику - сначала простым бухгалтером, а сейчас, через двенадцать лет, он уже главный, его уважает руководство; звали на повышение, но он не захотел, так как уже привык, да и вообще махнул рукой на карьеру. Его страстью стали молодые мужчины и дочь, в которую он вложил, как он считал, все свои силы, любовь, жгучее чувство одиночества. По ночам он вставал и подходил к кровати, на которой она спала, смотрел на неё, затем садился за стол, включал старый абажур, опять просматривал работу, хотя знал, что баланс у него в полнейшем ажуре.
Он, красивый высокий студент, играя в волейбол за институтскую команду, не раз замечал на себе странные взгляды своего почти ровесника - тренера. Потом они подружились, и Филипп, так звали тренера, научил его мужской любви; он был благодарен тренеру и помнил его всю свою жизнь. Но Филиппа давно уже нет в живых, а он был единственный, с кем можно было говорить обо всём. После его смерти в авиакатастрофе он замкнулся в себе, совсем отошёл от семьи, с головой отдаваясь работе и своей страсти.
Зарплата была небольшая, но он сумел кое-что скопить, и сейчас можно было - до отправления теплохода оставалось два часа - даже зайти в ресторан, заказать пива, киевскую котлетку, салат. Он будет курить специально купленный для такого случая "Кэмел" и смотреть на ресторанную публику. Так всё и произошло. В ресторане в это время было всего два-три посетителя, играла музыка, он лишь отказался от котлеты. В приложении к его голубому с красной полосой билету было сказано, что в 15 часов будет праздничный обед: наряду с разными закусками, красной икрой, борщом, ромштексом в меню красовался какой-то луковый клопс. Что это такое, он не знал, но название блюда было подходящим, и он, напевая себе под нос в такт "Прощанию славянки" "клопс, клопс, клопс", пошёл устраиваться в свою одноместную каюту.
Каюта была небольшая, но очень уютная, с большим диваном, с валиками и подушками. "Таких сейчас уже больше не делают!" - подумал он, плюхаясь на диван, и медленно осмотрелся: столик с вазочкой для цветов, напоминавшей то ли гуся, то ли лебедя, гипюровые занавески на окне, хрустальный графин для воды с двумя стаканами из того же материала, радио на стенке, из шкафчика для одежды торчала деревянная вешалка - в общем, было так, как бывает в недорогих, но держащих свою марку гостиницах.
Он выпил воды, она почему-то оказалась чуть подсоленной, прилёг на диван и заснул. Проснулся он от того, что было ощущение качки и какой-то лёгкости, которую испытываешь на воде.
По радио раздался приятный мужской голос, приглашавший к обеду. Этот голос не только приглашал к обеду, но и поздравлял с началом путешествия, перечислял города, пристани, различные услуги, которые капитан и вся команда рады были предоставить своим уважаемым пассажирам.
Его, как пассажира средних лет, толстая и приветливая, со следами недавней химии на голове администраторша посадила за стол с семейной парой и молоденькой девушкой. Они ему все не понравились, поэтому, подойдя к администраторше, он шёпотом попросил, чтобы его посадили к двум молодым мужчинам, сидевшим за столиком вдвоём и, видимо, не знакомым друг с другом. Этот столик находился прямо у окна с видом на реку, так что его желание пересесть не вызвало ни у кого недоумения. Администраторша, видимо, очень давно работала здесь и так тактично его пересадила туда, куда он хотел, что всё прошло очень гладко - никто не обиделся. Тут он и обедал всё время своего путешествия.
Молодой мужчина, звали его Павел, сразу же начал непринуждённый разговор о том, что он тайком сбежал от родителей и теперь отдохнёт на всю катушку. Другой же мужчина, выглядевший так же, как и другой, лет так на двадцать, всё время пока молчал, потом (может быть, от выпитого сухого вина, а может, ему просто надоело молчание) тоже со временем присоединился к разговору. Так они и проболтали весь обед, так и не поняв, что же это такое - этот самый луковый клопс. По этому поводу у них за столом звучал смех и слышались разные шутки, и их веселью завидовали другие посетители - они только начинали присматриваться друг к другу, ведя при этом скорее скучный, чем объединяющий друг друга разговор...
Они плыли уже четыре дня. Осталась позади Тверь, какой-то совсем маленький городок с пляжем, с песком по ступицу, воблой, гармошкой, частушками и такой на вид бесшабашной массовичкой, что поначалу её можно было принять за дурочку. Она так "заводила" публику своими выдумками: водить хороводы, прыгать в мешках, играть в "ручеёк" и прочее, что поначалу у солидной публики они вызывали снисходительное недоумение. Но всё же потом все как один стали во всём этом участвовать и, видимо, совсем не пожалели об этом. Малышни на теплоходе было очень мало, так как была уже осень и теплоход из тура должен был вернуться в Москву уже после 1-го сентября, так что скоро, забыв про спесь и положение в Москве, люди превратились в весёлую, беззаботную компанию.
За столом у них уже два дня сидела девица, сбежавшая то ли от жениха, то ли от матушки, а может быть, и ещё от кого-то. Она была длинноногая, в веснушках, носила вьетнамки, шорты цвета индиго и шёлковую блузку зеленого цвета, а также какую-то соломенную шляпу, довольно уже повидавшую на своём веку и, видимо, доставшуюся девушке от модницы-бабки. Шляпа, правда, и сейчас могла украсить любую головку, а девице очень шла к её русой косичке. Звали девушку Лиза. Она как-то незаметно присела к ним за ужином, да так и осталась здесь, по-видимому, до конца тура.
Нельзя сказать, что Лиза была настоящей красавицей. Лицо её было как бы топорно вырублено из белого гипса, широкий простонародный нос картошкой над маленькими губками и близко посаженные карие глазки под выщипанными бровками, веснушки, недорогие сережки - вот, пожалуй, и всё, что можно о ней было сказать. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Первым на неё обратил внимание и стал за ней ухаживать Лев. Паша тоже присматривался к девушке - они уже танцевали прошлым вечером, и он подарил ей цветы, так что казалось, что девица всё же больше уделяет внимания ему, но это только казалось. Лёва тем же вечером, когда Павел проводил Лизу в каюту, попросил своего соседа уйти на часок погулять, и к нему (мужчина видел это) скользнула их общая знакомая. Они провели там около часа вместе, понятно чем занимаясь. Начинался ещё один теплоходный роман, каких каждый год случается миллион.
его разбудили какие-то быстрые шаги, свистки, беспокойные голоса проснувшихся туристов. В пижаме он вышел в коридор, спросил у сонной горничной, что случилось.
- А, это? Да милиция разыскивает сбежавшего из-под конвоя в Чебоксарах опасного преступника. Он спрыгнул с моста прямо в воду, с такой высоты, что, наверное, разбился насмерть, - лениво зевая, ответила ему горничная и, спокойно повернувшись к нему спиной, пошла к себе спать.
"Железная баба!" - подумал мужчина и решил от волнения закурить. Он вернулся к себе в каюту, взял сигареты и зажигалку и, не одеваясь, прошёл на корму к большой катушке канатов. Здесь, в самом заду теплохода, мало кто бывал из туристов. Здесь пахло соляркой, канатами, стучал, как часы, мотор и было почему-то очень уютно. Завораживал вид проплывающего над тобой звёздного неба, время от времени ярко освещаемого августовским звездопадом, а днём здесь можно было полюбоваться проплывающей мимо очень старинной церквушкой и сёлами, разбросанными по берегам Волги. Там часами можно было сидеть и мечтать.
Вот и сейчас, закурив, он подумал, что в этой чёрной, звёздной воде плавает, наверное, уже мёртвый преступник, и его бедный труп разыскивает со свистками и прожекторами милиция, а вот он сидит тут живой и невредимый, и ему стало как-то даже совестно.
Он уже было собрался уходить, как вдруг за бортом теплохода послышался тихий плеск. Он перегнулся через борт, чтобы посмотреть, что там такое может быть, и...
И вдруг он увидел там, в чёрной воде, цепляющегося за тонкий канат совершенно голого человека. Тот цеплялся за верёвку из последних своих сил. Ещё немного, и силы оставят его, и он... "О, господи!" - ошарашенно подумал мужчина и, глубоко вздохнув, протянул к нему руку. Второй рукой он вцепился в низкий здесь поручень, и вот они оба уже оказались на палубе.
Его спасённым оказался совсем молоденький, худенький на вид паренёк. Он, тяжело дыша и совсем, видимо, без сил, тут же опустился в тень катушки канатов и только тут смог из себя выдавить "спасибо".
- Это вас сейчас разыскивали здесь? - спросил он парня.
- Да, наверное, меня. Они уже уехали?
- Да. Уже четверть часа как - улыбаясь, ответил он юноше и почему-то облегчённо вздохнул.
- Пусть ищут на дне! - смеясь и тяжело дыша, сказал молодой человек.
- Что же будем делать?
- Что делать? Вы можете позвать команду, и вам дадут награду, вы всё знаете... Они там так орали! Три моторки с целой ротой меня сейчас ищут на Волге.
- Да, я слышал, что кто-то сбежал из-под стражи в Чебоксарах.
- Вот я и сбежал! А? Как вам? С моста, как с того света, как прыгну-у-у... ласточкой. Думал, не вынырну. Но вот видите, ничего!
- Но там же высота в 50 метров!?
- Ну и что из этого? Теперь есть мировой рекорд по прыжкам от вертухаев.
Молодой человек закашлялся, его начинало трясти от холода, да и прыжок в воду стоил ему больших сил.
- Знаете что? Если я вас спас и сразу не позвал команду, то, стало быть, я теперь ваш сообщник. Пойдёмте ко мне в каюту - я один!
- Железная логика, папаша! Но как же я пойду? А если нас кто увидит? Ха-ха-ха! Хороша будет парочка - бредут себе дед с утопленником!?
- Да, да! Я как-то об этом не подумал. Сейчас я вам что-нибудь принесу из одежды.
Мужчина быстро пошёл к себе в каюту, на палубе и в коридорах сейчас уже никого не было. Он быстро открыл свой чемодан и трясущимися от страха, а может быть и от азарта руками взял из него большие плотные трусы, больше похожие на шорты, футболку и с этим всем вернулся к катушке канатов. Его спасённый всё ещё находился там. Когда его ихтиандр оделся, они потихоньку, крадучись стали пробираться в каюту. Их обоих немного шатало, и их можно было принять за подвыпивших в баре. Мужчина старался придерживать молодого человека сначала под руку. Но руки у того висели, как плети. Тогда мужчина обнял молодого человека за талию, и так они добрались до каюты. Когда надо было уже открывать ключом дверь, его рука нечаянно соскользнула с талии молодого человека вниз, к его ягодицам. Это немного привело парня в чувство, и он, смеясь, сказал:
- А ты к тому же ещё и шалун, папаша? Ну ладно, у меня нет выбора, и дать мне тебе, кроме себя, пока нечего, так что веди меня, спаситель, в свои кущи!
- Хватит тебе болтать! Выдумываешь бог весть что, - ответил ему мужчина и закрыл за ними обоими дверь.
Его трясло, и казалось, что это он, а не этот молодой человек прыгнул с моста, потому что сил он потратил на всё не меньше своего спасённого. Но как бы он не устал сейчас, мысль о том, что этот молодой человек теперь находится в полной его власти, как пришла, так и не покидала его. Разные мысли лезли в его голову. "А может быть, он убийца!? Да, да!" - глядя сейчас на своего спасённого, тут же плюхнувшегося на диван и, видимо, потерявшего сознание, подумал он и вспомнил, как 12 лет назад у них на работе убили инкассатора и он был свидетелем на суде. Тогда тоже был молодой грабитель-убийца. Инкассатор был уже в годах, и его не было так жалко, как того молодого грабителя. Было чувство большой досады, что нельзя было остановить, как-то предотвратить то преступление. Он тогда после расстрельного приговора суда первый раз в жизни напился вина. Он напился из горла дешёвым портвейном с какими-то бомжами в грязном подъезде и очень не любил об этом вспоминать.
Молодой человек заворочался на диване и повернулся к нему лицом. Глаза его были закрыты, силы, видимо, совсем его оставили. Парня лихорадило, и с первого взгляда было понятно, что ему нужна сейчас другая помощь. "Ему надо что-нибудь выпить и поесть! Вот что ему сейчас необходимо!" - подумал мужчина и вспомнил, что у него сейчас ничего нет: ни водки, ни еды, ни даже аспирина. Он знал, что в ночное время у них на теплоходе работает буфет и бар, и решил отправиться туда - так сказать, за "помощью". В баре он взял чекушку перцовки, бутылку пива, сигарет, а буфете - яблок, котлет и хлеба. Как ни странно, но ни на него самого, ни на его заказ никто - ни флегматичный бармен, ни сонная буфетчица - не обратил никакого внимания. Им, видимо, было всё равно, но если бы они знали, как сейчас было не всё равно ему...
Молодой человек спал, раскинувшись на диване. Он почему-то лежал на нём совершенно обнажённым - трусы и футболка, смятые, валялись на полу. Мужчина с пакетом в руках застыл и, затаив дыхание, залюбовался его телом. И тут было чем любоваться. Перед ним сейчас, в полной его власти, лежало молодое существо, о котором он мечтал с самого начала своего путешествия. "Я о таком подарке мечтал давно, ещё когда только задумывал сие мероприятие; тем более что я уже почти целую неделю тащусь на этом корыте, и ничего мне ещё не перепало, ни-че-го! Одно старичьё и бабники. Да ещё эта дура-массовичка всё норовит меня спарить с какой-нибудь тёткой в хороводе!" - думал сейчас мужчина и всё стоял и смотрел на парня...
Все же он решил его разбудить. Присев к парню на диван, он ещё раз, но уже более внимательно рассмотрел его: да, очень молод и даже, несмотря на короткие неухоженные волосы, красив. Прямой нос с раздувающимися от сна ноздрями, переходил в припухшие, сейчас искусанные, обветренные губы; волевой, красиво очерченный, почти квадратный подбородок говорил о силе воли, мужестве; большие, сейчас прикрытые чёрными густыми ресницами глаза как бы жили в нём сами по себе. В согнутой с небольшой наколкой в виде переплетённых змей руке чувствовалась сила, больше никаких наколок не было, как и повреждений. Лицо, грудь, живот, самое главное, ноги - всё в парне было прекрасно, заманчиво, чудесно. Он засмотрелся на него, и тут будто кто-то во сне подтолкнул парня перевернуться на живот. Тут уже можно было сойти с ума: развитая белая, как мрамор, спина с тонкой, юношеской талией с двумя ямочками на крестце плавно переходила в полные, сейчас ещё чуть влажные, с белёсыми волосками ягодицы, которые блестели манящим, таинственным светом. Появилось жгучее желание овладеть всем этим богатством - сейчас, здесь, сразу. Он дрожащей рукой провёл по спине парня, после чего, остановившись, уже с большей силой тронул его.
Ему не сразу удалось разбудить своего гостя. Молодой человек ворочался, пытался рукой отогнать кого-то, потом как-то сразу, в испуге открыл свои большие голубые глаза и приподнялся на локте. Сон его был, видимо, крепок, и мужчина, спасший его, только молча налил в два стакана водки и, придвинув к краю стола парня тарелку с котлетами, вилку, хлеб и воду, поднял свой стакан. Его визави сделал то же самое. Чокнувшись своим стаканом об его, подождал, когда тот выпьет свою водку, после чего серьёзно сказал:
- Ну что, папаша, будем знакомы!?
Наколов вилкой котлету, он так же, залпом, выпил свою порцию водки. Откусив от котлеты и отломив кусочек хлеба, молодой человек наконец-то улыбнулся.
- Как вас зовут? - спросил он, смешно прожёвывая хлеб и котлету.
- Олегом! - ответил мужчина.
- А можно я буду звать вас папашей или... Ладно, Олег так Олег, - уже согревшись, снова улыбаясь, сказал он. - А меня зовут Михаил. Можно просто - Миша! И вообще, давай, Олег, на "ты", что ли, а? - дружелюбно сказал он и так же искренне протянул ему свою руку.
Они пожали друг другу руки.
Насытившись едой и согревшись водкой, молодой человек, немного помолчав и внимательно посмотрев на Олега, весело сказал:
- Вот так получилось, Олег. Пусть теперь поищут, поищут, ха-ха-ха! А мы на них посмотрим! - и вдруг его лицо стало мрачным. - Живым я им не дамся! - добавил он тихим голосом.
- За что же тебя так? - спросил его Олег.
- Да, кажется, за ерунду вроде! Машину я угнал у своего жлоба-соседа, вот. А пусть он не хвастает ею на весь двор! А то всё "новый русский", "новый русский" - вот пусть теперь поищет её в Волге! - со злобой в голосе ответил ему Миша.
- Но это же, миленький мой, больше похоже на чистой воды хулиганство, чем...
- Чем на что?! Понимаешь, Олег! Я учусь... хотя теперь уже учился в педагогическом, потому что у меня все в роду учителя, и моя мать и отец учили этого обалдуя истории и математике, а он даже никогда их не подвёз до школы, и... Да вообще, что сейчас об этом говорить? Что сделано, то сделано! - махнул рукой Миша и замолчал.
- Но из-за этого ж не прыгают с моста, - улыбаясь, сказал Олег.
- А из-за чего прыгают? Ну ты скажи, скажи! Из-за несчастной любви или из-за кредита? А может, мне так обидно стало за себя и за всех, что я вот так выразил свой протест.
- Ну ладно, милый мой, уже три часа ночи, давай спать, что ли? - Олег предложил это не из-за того, что он устал и хотел спать, а просто разговор их заходил в тупик.
Он по опыту знал: чем меньше разговоров, тем сильнее будет первое чувство. Тем более что молодой человек ему очень нравился, и ещё рано было полностью узнавать у него же и о нём же, не было сейчас в этом никакого смысла. Придет час, и он всё узнает.
легли вместе, и широкий диван принял их в свои объятия и не отпускал до самого утра. А за окном их каюты с колышущимися от ветра лёгкими занавесками пахло свежей водой, ветром, водорослями, и вдалеке, то появляясь, то исчезая, мерцал уже нежный, как бывает только на реке или море, рассвет. Лучи солнца, пробиваясь сквозь берег и предутреннюю серость, говорили о наступающем тёплом солнечном дне.
Миша заснул сразу и уже во сне обнял его, положив свою красивую руку ему на шею. Олег же не спал. Он думал. О чём? Да обо всём, о чём может думать человек, находящийся рядом с молодой и несправедливо изломанной, как ему казалось, судьбой.
Проснулся он, когда солнце было уже в зените. Слышался смех, музыка. Теплоход стоял у небольшой пристани. Туристы собирались спуститься на берег. Слышался звонкий голос массовички, которая, как всегда, опять что-то затевала. К нему в каюту постучались. Звонкий голос Павла спросил его:
- Вы живы, Олег Петрович? Наверное, у вас очередная дама и вы не хотите нам её показывать? Ладно! Мы ждём вас на берегу, давайте скорей.
Миша сразу проснулся и шёпотом спросил:
- Куда... мне? - думая, что сейчас может открыться дверь, и...
Но Олег, совладав с собой, бодро крикнул, что он уже идёт и что пусть они все без него не уходят. Шёпотом они договорились о том, что Олег пойдёт на экскурсию, а Миша тихо-тихо побудет в каюте до его возвращения.
- Туалет рядом, по коридору третья дверь, там же и умывальник, а вот тут висит полотенце и лежит мыло, - тихо напутствовал Олег своего гостя.
Быстро сбегав на кухню, он попросил себе бутербродов и кофе, что ему было тут же сделано из целого окорока самим шеф-поваром, похожим на колобка. Отнеся всё это в каюту и ободряюще кивнув головой Мише, Олег тут же быстро побежал к уже ждавшим его на берегу друзьям. Вся компания облегчённо вздохнула, увидев его, и они все быстро пошли в горку, на которой уже маячили последние ушедшие вперёд туристы.
Городок был совсем маленьким, с большим, красного кирпича собором, в котором только что окончилась служба, и прихожане, в основном женщины в белых платках, выходили из него с умиротворёнными лицами и, поворачиваясь к собору лицом, ещё долго крестились и кланялись. Был будничный день - с базаром, с телегами, в которые были запряжены пыльные клячи, с горами разной сушёной рыбы, огурцов, арбузов, помидоров и всего прочего, что могла родить эта южная земля и отдать Волга. Олег выбрал большой полосатый арбуз, связку сушёной воблы, купил яблок и небольшую банку варенца. Всё это так резало, оттягивало ему руки, что Олега, недолго думая, под шутки и смех отдыхающих, отпустили назад, и вся компания, весело помахав ему руками и шляпами, пошла дальше в дебри рынка под начинающим уже припекать солнцем. Ему нужно было сейчас спуститься вниз, к пристани. Это было недалеко, и он, вытерев пот со лба, двинулся в путь. Когда они шли в гору, Олег по дороге заметил небольшой галантерейный магазинчик, и сейчас, чтобы передохнуть и купить что-нибудь своему другу в подарок, Олег зашёл и в него. Он купил красивые белые шорты с множеством разных карманов, такую же белую футболку с портретом Майкла Джексона на ней и дорогую - серебряную - цепочку с медальоном в виде сердца, подумав: "Ему будет приятно! А я скажу ему - вот это всё тебе: и белые одежды и, серебро, и ладан, и смирна!". Олег ещё купил Мише летние шлёпанцы-вьетнамки. И вот со всем этим он вскоре заявился к себе в каюту.
В каюте Миша, уютно свернувшись под летним покрывалом, читал старый журнал, оставшийся здесь, видимо, от старых клиентов. При виде Олега он отбросил журнал в сторону и с улыбкой протянул к нему руки.
- А я тебя ждал! - смеясь, сказал он, вставая с дивана.
Он всё так же был полностью обнажённым, но его футболка и трусы уже не валялись на полу, а были аккуратно сложены и висели на спинке стула. В каюте было по-летнему тепло. "Видимо, его никто не беспокоил. Может быть, из-за этого он не оделся? А может быть..." - подумал Олег, выкладывая покупки на стол, и при этой мысли сердце его снова сжалось в сладком предчувствии, как в истоме.
Миша, недолго думая, сразу же примерил шорты и майку, и когда Олег застегнул ему на загривке замочек от цепочки, то как-то само собой получилось, что парень повернулся к нему улыбающимся лицом и нежно поцеловал его в губы. Олег привлёк его к себе, они обнялись и, упав на диван, стали целоваться уже по-настоящему, со страстью и желанием...
Потом они лежали на диване, и голова Миши покоилась на руке мужчины. Олег гладил его волосы, шею, спину, и ему было так хорошо, что голова немного кружилась, как от выпитого вина, и хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Олег думал, что они будут жить вместе в Москве, что у него там есть связи в прокуратуре и что им на фабрику каждый год выделяется лимит на работу и обучение. "Уж со мной ты нигде не пропадёшь, милый! Я вытащу тебя из твоей беды, вытащу, чего бы мне это не стоило!" - радостно думал сейчас Олег и всё ласкал и ласкал своего милого. Потом был праздничный обед с икрой и шампанским, с тортом, с жареным цыплёнком, огромными рассыпчатыми помидорами и сладким, как мёд, арбузом.
Так, как в сказке, у них пролетело целых десять дней, и ничто не предвещало им беды. А она, эта беда, как змея, шипела, изворачивалась, чтобы в один момент ударить и убить...
Как-то они сидели вдвоём на своём излюбленном месте, на самом конце кормы, там, где они повстречались в первый раз, у катушки канатов. Они оба молчали. Да и не нужно было никаких слов. Вокруг была особая красота, которая всегда появляется, когда солнце уходит на запад. Но вот появилось откуда-то взявшееся чувство тревоги, и сразу же за ним последовал шум и крики толпы. Пока эти крики были слышны только сверху, с верхних палуб, но вот они стали приближаться к ним, и по мере того, как они всё приближались, стало понятно, что на теплоходе кого-то ищут. Вот послышался грубый голос боцмана:
- Он где-то здесь! Это заяц, безбилетник! Я давно за ним слежу!
Миша вскочил. Вот он повернулся а Олегу, нетерпеливо пожал ему руку и быстро-быстро что-то проговорил ему. Олег, в смятении, почти в панике, понял из этих слов только вот что:
- Прощай Олег! Я тебя никогда не забуду... Может быть... Прощай!
С этими словами Миша вскочил на борт кормы и, подняв руки над головой, выгнувшись всем телом, как делают прыгуны в воду, сильно оттолкнулся ногами от борта и исчез в волнах розовой от заката дорожки света...
Теплоход, качаясь и урча мотором, всё гнал и гнал воду от себя. Ему было всё безразлично, ему надо было идти только вперёд. Олег даже не успел подняться с места, как из светлого зева распахнувшейся двери на него вылетела толпа матросов, возглавляемая боцманом с палкой в руке:
- Вы не видели здесь молодого человека, ну, такого - в белых шортах и в майке, а!? - грубо спросил он Олега.
- Нет, не видел! Здесь, кроме меня, никого не было, вам показалось...
Толпа, ещё более распалясь от неудачи, выкрикивая угрозы и проклятия, ринулась обратно в открытый зев двери. Олег же, снова присев на канаты, только сейчас понял, что больше не увидит Мишу, никогда не увидит!
Олег тяжело поднялся с места и, немного отдышавшись от волнения, быстро пошёл в сторону капитанского мостика. Сначала он всё же решил зайти к себе в каюту и с ужасом увидел на столе початую пачку печенья, надкушенное яблоко, журнал, сигареты, забытые Мишей, за которыми тот собирался пойти, когда... Всё здесь ещё дышало им, было как бы тёплым, нежным, живым.
Олег без сил прилёг на диван, но, не выдержав одиночества и ноши огромной потери, вскочил снова на ноги и быстро пошёл в сторону капитанской рубки. Он спросил у матроса, стоящего за штурвалом, скоро ли будет остановка.
- Только завтра в Жигулях часам так к 12, и то если не будет сильного волнения, - ответил ему матрос и внимательно посмотрел на него. - Вам плохо?
- Нет-нет, ничего! Это от качки.
Он вернулся на своё место, где только что всё потерял, и только тут дал волю своему горю. Он тихо рыдал, закрыв руками лицо, и только изредка протягивал их в сторону воды и что-то бессвязно говорил ей о том, что они обязательно с ним встретятся, и тогда он отдаст ему всё-всё: и белые одежды, и золото, и ладан, и смирну...
Начиналось утро, брезжил рассвет, а теплоход всё гнал и гнал от себя берега, которые начинали подниматься и превращаться в горы. Наступало 28 августа, день великого праздника Успения Богородицы, по случаю которого массовичка затеяла Праздник Нептуна. Все должны были прыгать в бассейн - якобы для крещения.
Он прыгнул первым и долго не выныривал обратно; не выныривал - чтобы не было видно его слёз и жгучей тоски. А кругом веселилось, полыхало летнее солнце Великого Праздника, отражаясь в волжской чистой воде...
- Михаил Иванович! А что это за птица?
- Это, Саша, дятел! Ребята, вот птица дятел, их у нас живёт три вида: малый, большой и чёрный, по прозванию - желна! А знаете, почему эта птица никогда не садиться на землю? Потому что ей обязательно нужно сначала упасть и только потом взвиться к небесам!
Ученики с восхищением смотрели на своего любимого учителя, "Михваныча", держась разноцветной стайкой вокруг него.
Была осень, и разноцветные листья клёна, как и одежда ребятни, ярко переливались в лучах ещё сияющего, но уже негреющего солнца...
Однажды зимой он, зайдя в чайную на краю посёлка, чтобы купить папирос, рассказал эту историю проезжавшей мимо и тоже зашедшей погреться седой журналистке.
В пустой чайной они пили коньяк и чай из пузатого медного самовара, который, пыхтя всеми своими двумя вёдрами кипятка, как бы боролся с морозом и вьюгой, зло кидавшей в окно пригоршнями снега. На него из-под роговых старомодных очков смотрели мудрые и всё понимающие глаза старой женщины, которые, казалось, не только видели, но и слышали его душу...