Мне 61 год. Я лысый, бородатый, сухопарый, но не считаю себя старым, шестой десяток перевалил незаметно. Всю жизнь я прожил в маленьком прибрежном городке, никуда из которого не выезжал и о райских кущах там, где нас нет, не мечтал. Мне и здесь хорошо.
Каждый день я начинаю с купания в море и заканчиваю его тем же. Эта привычка сохранилась у меня ещё с отрочества, когда, едва закончив учебный год в школе, все пацаны забывали о том, где у них лежат штаны и обувь, и в одних сатиновых трусах целый день пропадали на море. Счастливое и беззаботное было это время! К концу лета и белобрысые, и смуглые становились одинаковыми: волосы у всех выгорали до белизны, а кожа покрывалась почти чёрным загаром.
С тем временем у меня связаны и мои первые сексуальные эпизоды. Бултыхаясь в воде, нет-нет да и схватишься за окаянный отросток приятеля, или тебя ненароком ущипнут за мягкое место. Купались мы тогда голышом, и ни у кого не возникало мыслей о чём-то запретном. Всё было естественно и не вызывало никаких особых эмоций, тем более что и слов-то таких, как гомосексуализм, мы тогда не слышали. Позднее, когда нам уже стало понятно, что писька предназначена не только для того, чтобы помочиться, отношения между нами стали более сдержанными, да и купаться мы стали в плавках: кто-то стеснялся своего необычно быстро выросшего прибора, кто-то, наоборот, чересчур маленького.
В то время у меня сложились особые отношения с Лёшкой. В общей ватаге нам почему-то стало уже неинтересно пребывать. Мы старались уединиться, посидеть вдвоём в саду, поговорить, да и купаться только вдвоём нам было интереснее. Лёшка и бухту нашёл, про которую никто не знал. Располагалась она где-то в километре от общего пляжа, там, где начинались скалы, которые отгораживали бухту и от пляжа, и от моря так, что увидеть её можно было лишь с берега, а какой дурак попрётся по жаркой степи за целый километр, если пляж - вот он, под боком. Лёшка, однако, пошёл и нашёл это место, затем предложил мне сходить туда вдвоём, и я не отказался от этого предложения. Заманчиво было провести целый день там, где нас никто не найдёт.
Здесь, в этой бухте, мы и познали новую грань дружбы двух парней. Как-то мы просто лежали на песке, и Лёшка, откинув руку, попал ею на мои плавки. Я никогда не думал, что у меня может быть на такую мелочь столь бурная реакция! Меня будто током прошило! Я повернулся к другу, не зная, как на это реагировать, а он почему-то не убрал с меня руку, наоборот, она переместилась с зашевелившегося вдруг члена на округлости сзади. Может быть, Лёшка понял моё молчание как согласие, а может, я именно этого и хотел, что он понял меня без всяких слов, но парень вдруг притянул меня к себе и (вот этого я никак не ожидал!) ласково стал целовать мои губы. Я к тому времени ещё и с девками-то не целовался, а тут такое...
Всё моё тело превратилось в железную пружину, а руки, словно клещами, зажали Лёшку, будто боясь того, что вот сейчас он отпустит меня, и всё кончится. Не знаю, где он в наши годы научился так целоваться, но это был конец! Я попросту потерял способность реагировать на что-то. Всё работало на автопилоте.
Вот он перевернул меня на спину, и его губы заскользили по всему моему телу: ушам, шее, груди, соскам (о-о-у!), животу... Его руки стянули с меня плавки, а его рот вобрал в себя моего вздыбившегося "дружка". Мама моя, я извивался, как червяк на асфальте, и не мычал, а прямо-таки выл от удовольствия, которое Лёшка доставлял мне своим языком и губами! Даже не сообразив, что сейчас будет, я кончил ему прямо в рот и от ужаса (что я наделал!) отрезвел, опасаясь увидеть обиду или укор в его глазах. Но он даже не поднял головы от моего паха, продолжая баловаться с моим отростком, и было видно, что сам он получал от этого только удовольствие. Я расслабился и позволил ему теперь делать со мной всё, что он захочет.
Не буду рассказывать, чего именно он захотел, как больно сначала это было без всякой смазки и в какой кайф обратилось под конец, но именно с того дня мои походы в бухту стали ежедневными. Даже когда Лёшка по окончании школы уехал в Ленинград учиться, а я остался в родном городке один; даже после того, как всё стало постепенно забываться, и пришло время служить в армии, учиться, жениться, растить отпрысков; даже в свои шестьдесят я каждое утро и каждый вечер всё ещё спускаюсь к нашей потаённой бухте, купаюсь тут и вспоминаю этого стройного белобрысого парня с ясными голубыми глазами и лучезарной улыбкой.
***
В тот день я, как обычно, утром ушёл купаться, а когда вернулся, то застал дома не совсем обычную картину: жена мыла никогда не мывшееся раньше окно в сарае, где мы зимой храним домашнее вино и фрукты, а внутри кто-то что-то передвигал и разговаривал.
В принципе, ничего необычного для приморского городка в этом не было. Летом его население удесятеряется за счёт желающих отдохнуть на море и снимающих квартиры в частном секторе. Люди заселяются и в сараи, и в курятники, даже просто спят во дворах. Мы тоже пускаем к себе отдыхающих, тем более что наши дочери выросли и живут отдельно от нас, а их комнаты пустуют. Так что в доме есть место, и сейчас одна комната даже свободна, так зачем тогда прихорашивать сарай?!
- Что за аврал? - спрашиваю я у жены.
- Да вот парни отдельно жить захотели, я и предложила им нашу сараюшку. А чё, крыша не течёт, стены не худые, бутыли передвинем в угол, а диванчик раздвинем. Диванчик же ещё совсем новый. Помнишь, как дом построили, так его и купили! Хороший был диванчик!
- Ну-ну, - крякнул я и заглянул внутрь сарая.
Пыль там стояла коромыслом. Чернявый парень лет 25-30-ти выметал из помещения годами копившийся там сор, а другой составлял в углу пустые бутыли из-под сухача.
- Поаккуратней с ними, полные отдельно поставь, - скомандовал я и... потерял дар речи.
Парень обернулся на мой голос, и его лицо осветила... Лёшкина улыбка! Такой же белобрысый, голубоглазый, стройный... Боже мой, так не бывает! Передо мной, шестидесятилетним стариком, стоял молодой, от силы лет 25-ти, мой давний друг и моя первая любовь - Лёшка. Наваждение какое-то!
- Ты откуда? - только и сумел спросить я его.
- Из Нижневартовска, - ничего не подозревая, ответил парень.
- Угу, а зовут как?
- Алексеем, а для вас я просто Лёшка.
Конец фильма! Так не бывает! Я, как пьяный, пошатываясь, вышел из сараюшки и побрёл в дом.
- Куда ты, старый, обедать скоро.
- Пойду отдохну малость, позовёшь, когда всё будет готово, - ответил я жене, зашёл домой, лёг - и будто не было долгих сорока лет разлуки, всё всплыло в памяти до мельчайших подробностей.
За эти годы многое изменилось, и то, о чём при коммунистах не принято было даже говорить, стало нормальным и обыденным. К морю часто приезжали однополые пары и в открытую предавались здесь своим забавам. Жена таких, правда, не любила и на постой не пускала, чуяла носом, чем дело пахнет. Отдыхали у нас, как правило, семейные, хотя от них и хлопот было больше, особенно если они приезжали с отпрысками. А тут вот прокололась! Что ж, и на старуху бывает поруха. Парням было всё равно, где жить и на чём спать, лишь бы им никто не мешал и быть вместе, - это я понял сразу, вспомнив свою юность. Ну да ладно, поживём увидим...
Скоро они все свои дела закончили. Жена пару раз заскакивала в дом, чтобы взять чистое бельё, и вот уже зовёт обедать.
Обедали мы во дворе под виноградником, да и готовила жена в летней кухне - открытом навесе, где летом не жарко. Парни как дорогие гости уже сидели за столом, и (вот чудо!) жена, никогда особенно не жаловавшая приезжих, крутилась вокруг них, не зная, чем им угодить!
Я сел на своё место, получил свою тарелку борща и принялся есть, пожелав всем приятного аппетита, в ответ опять получив ослепительную улыбку Лёши и заявление чернявого, что лучше украинского борща нет ничего. "Боже, до чего ж он похож на того, моего Лёшеньку!" - думал я и сосредоточенно жевал, глядя в тарелку. Поднять глаза я просто боялся, потому что и без того в моих брюках подозрительно нагревалось и шевелилось нечто.
Поев, я шлёпнул жену по заднице, поблагодарил её за обед и ушёл в дом.
- А что это ты, дед, какой-то не такой сегодня? Или квартиранты не понравились? Так ведь отдельно живут, и пускай себе, хлопцы хорошие, видно, что не пьяницы, а девок водить станут, так ведь дело молодое, на то они и отдельно поселились, - затарахтела жена, проводив парней на пляж и убирая посуду в комнате.
- Иди-ка ты лучше ко мне, старая, - притянул я её к себе.
От воспоминаний колышек мой стоял уже во всю мочь, и мне требовалось немедленно разгрузиться, чтобы не оскандалиться.
- Тю, старый, день на дворе, а ты такое надумал!
- Ерунда, все на пляже, до вечера не придут...
Давно моя благоверная так подо мной не стонала, а когда я кончил и, перевернув её, заехал ей ещё и сзади, она и вовсе взвилась:
- Старый, ты что, белены объелся или денег просить собрался? Да я б тебе и так дала...
Но я этого уже не слышал. После двойной порции секса я уже спокойно посапывал. Разбудила меня жена ближе к вечеру.
- Что, неугомонный, ещё хочешь или к ужину сполоснёшься?
- Сполоснусь, а ты пока собирай на стол.
Счастливая жена, пока я спал, приготовила царский ужин. На столе стояла селёдочка, сальце, колбаска, а ещё шкворчала яишенка. Вот что значит угодить женщине! Сполоснувшись под душем, я сел за стол, в глубине души довольный тем, что квартирантов нет и можно поесть спокойно, но не тут-то было!
- Милые, а вы чего не идёте? Уже всё на столе! - вдруг запела жена.
Из сараюшки сначала показался чернявый, а за ним вышел и Лёшка всё с той же улыбкой, правда, теперь чуть смущённой, что делало его ещё более привлекательным для меня. Господи, ну за что мне это наказание! Быстро поев, я поблагодарил жену и ушёл в свою бухту. В этот день я проплескался до темноты, а зайдя домой, сразу лёг спать.
Всю ночь мне снился Лёшка, и я никак не мог понять, который из двух. То я прощаюсь на вокзале со своим Лёшей и реву в закутке, чтобы никто этого не видел, то вхожу в дом и вижу его на своей постели, никуда не уехавшего, радуюсь его возвращению, бросаюсь к нему с объятиями, а он смеётся: "Посмотри на себя, старый, ты ж сейчас развалишься!" То вижу, как он уходит, я пытаюсь бежать ему вслед, а ноги как не мои - не могу оторвать их от земли. То вот он, рядом, гладит меня по плечу и успокаивает: "Я ещё вернусь, ты что, старый?"
Впрочем, "Ты что, старый" - это уже не сон. Это жена треплет меня за плечо, пытаясь разбудить. Я открываю глаза, а жена, перепуганная, спрашивает:
- Что с тобой? Не заболел? Всю ночь прометался в бреду. Кулаки сжимаешь, зубами скрипишь, стонешь... Дай-ка я тебе температуру смеряю.
- Уймись, - отвечаю я ей, - просто сон плохой приснился. Налей-ка мне молока, пойду погуляю.
ещё рано, только-только взошло солнце, но я бежал сегодня не на встречу с прошлым, а от так смутившего меня настоящего. Я не мог смотреть на этого паренька. Старая любовь вспыхнула с новой силой, и я боялся. Боялся и этого чувства, и того, что когда-нибудь выдам себя взглядом или словом. Жена, с которой мы прожили почти сорок лет, не заслуживала такой обиды, да и пацан просто посмеялся бы над фантазиями старого дурака. Не нужно мне этого! Всё! Выбросить из головы, забыть, не встречаться с ними!
Но не встречаться оказалось труднее, чем я это предполагал. Парни, видно, провели бурную ночь на нашем диванчике, и хотя я старался вернуться домой попозже, но, войдя во двор, тут же нос к носу столкнулся с Лёшкой, молодым, свежим, ослепительно красивым, в коротеньких шортах выходящим из душа. Мокрые волосы свисали парню на лоб, капли воды стекали по его хорошо развитой груди, а на ногах и на руках его играли не перекачанные, но очень приличные мышцы.
- Доброе утро! - радостно приветствовал он меня, а я, очумевший от такого зрелища, только и смог ответить, что обед уже.
- Вот это мы вздремнули! - ничуть не смутившись, ответил парнишка. - Хорошо спится на вашем диванчике!
Я представил себе, как хорошо было им ночью вдвоём, и дикая ревность резанула меня по сердцу. Багровый от злости, я вошёл я в дом и тут же получил от жены:
- Поменьше бы валялся на солнце-то! Гляди-ка, совсем красный, облезешь - соседи засмеют: в неразумие, скажут, дед ударился.
- Видел я твоих соседей и тебя с ними...
- Да ты, никак, злишься? Чего так? С кем не поладил?
- Отвянь, мать, иди обед собирай, - ответил я и хотел было добавить, чтоб не звала квартирантов к столу, но промолчал, побоявшись лишних расспросов.
За обедом я старался не смотреть в сторону молодых, но предатели глаза нет-нет да и зыркали в сторону белобрысого красавца, как ни в чём не бывало уминающего приготовленную женой еду.
- И с чего это ты их на довольствие поставила? Ели б, как все, в городе, - наехал я на супругу после обеда, пытаясь хоть таким образом избежать их общества.
- Так они сразу мне заплатили и за сараюшку, и за еду, - огорошила она меня, - и неплохо заплатили, за такие деньги могли б и в ресторане питаться!
- Много ты про рестораны-то знаешь, - всё ещё ворчал я, чувствуя, что и этот камень выбивают у меня из-под ног.
- Ты чего, дед? Чем тебе пацаны плохи? - поняла жена, откуда ветер дует. - Чем они тебе не угодили?
- Угодили, угодили! Не привык я с чужими за столом сидеть!
- Не барин, привыкнешь, - съязвила жена.
За ужином мы снова сидели вместе.
- Принёс бы, дед, вина, что ли, - предложила жена.
- Вон, Лёшка молодой и знает, где всё стоит, пусть он и сходит, нацедить, небось, сумеет, - отыгрался я перед ней за послеобеденное поражение.
- Боюсь, не получится: не приходилось мне раньше как-то это делать. Может, на первый раз покажете? - предложил мне Лёшка.
Куда деваться, пришлось мне идти с ним в сараюшку. Я взял шланг, подставил под него графин, соснул, и потекла в сосуд янтарная влага. Интересуясь процессом, Лёшка присел рядом со мной и совсем прижался ко мне в тесноте меж бутылей своим горячим голым телом. Меня аж затрясло всего, а он ещё и руку мне положил на плечо.
- Здорово, - говорит, - тут у вас. Хотел бы я так пожить!
Едва дождавшись того момента, когда наполнится графин, я поспешил назад к столу.
За ужином, да ещё и с вином, языки у гостей развязались. Выяснилось, что познакомились парни по Интернету, что чернявого зовут Андреем и что он из Саратова, что у Алексея никого нет, мать его в роддоме оставила, так он в воспитательном доме и вырос. Потом ему дали квартиру, он работал на буровых, заочно закончил техникум, стал мастером, а потом и начальником участка. Жену, конечно, интересовал сугубо женский вопрос: когда гости жениться собираются? На что оба дружно ответили ей, что пока не нашли подходящих девушек, но ищут, и чему-то засмеялись. Я-то понял, чему, сам бы никогда не женился, если бы мой Лёшенька не уехал.
Так, по пустякам мы проболтали весь вечер, и впервые за все эти годы я пропустил вечернее купание в нашей бухте. Странно, но и спал я в эту ночь без сновидений. За обедом я сидел уже гораздо спокойнее, легко выдерживая взгляды Лёшки, который, будто хулиганя, надолго задерживался взглядом на моём бородатом лице. Дальше и вовсе жизнь наладилась. Я уже не боялся как-то себя выдать и даже получал удовольствие от общения с парнем, да и он от меня не шарахался, часто просто подходил и молча присаживался рядом со мной, когда я что-то делал по хозяйству или просто курил.
Зато отношения с чернявым становились всё более натянутыми. Он всё чаще задерживался на пляже, за столом в основном молчал, лишь односложно отвечая на заданные ему вопросы, а вечерами рано уходил спать, если парни не ходили к морю. За день до их отъезда, выйдя покурить перед сном, я и вовсе услышал, что они негромко, но серьёзно ругаются меж собой. Причина выяснилась утром. Оказалось, что Андрей уезжает один, а Лёшка решил остаться тут ещё на несколько дней. Андрею это явно не понравилось, но Алексей решил твёрдо и уступать другу не собирался.
День прошёл бестолково и суматошно. Андрей собирался в дорогу, Лёша ходил менять свой ж/д билет на билет на самолёт, никто из них не разговаривал и не смотрел друг на друга. Нервозная обстановка даже на нас с бабкой сказалась, и, перецапавшись с ней, я ушёл в свою бухту.
Андрея я больше не видел. Вечером он уже спал, когда я вернулся домой, а утром он уехал, когда я купался. Зато Лёшка сиял, как начищенный пятак.
- Что празднуешь? - спросил я его, придя с моря.
- Свободу, - загадочно ответил парень, а глаза так и сияли, будто клад отыскал.
Обедали мы в этот раз втроём. Жена вроде заикнулась об Андрее, но я взглядом приказал ей молчать на эту тему, и она поняла. Да и Лёшка будто не услышал этого вопроса, а вместо ответа вдруг ни с того ни с сего спросил у меня, не покажу ли я ему дорогу к своей бухте. Мол, ему тоже не нравятся шумные пляжи.
Просьба застала меня врасплох. За всю свою жизнь я никого туда не водил, впрочем, и водить-то было некого. После моего Лёшеньки я так и не смог обзавестись друзьями. А тут пацан с такой просьбой! С одной стороны, и отказать неудобно - не моя же бухта, с другой, мне и самому захотелось побывать именно с ним там, где я любил его копию в далёкой юности. Вывела меня из ступора жена:
- Конечно, покажет, только с чего тебе далеко по жаре ходить? Пляж-то вот он, а туда топать да топать.
- Ладно, старая, разберёмся.
И уже Лёшке:
- Если хочешь, вечерком и пойдём, покажу. Понравится - и один ходить будешь.
***
Едва заметная тропка вилась так, что слева от нас всегда шумело море, а справа, постепенно возвышаясь, громоздились горы. Шли мы недолго и почти не разговаривали. Только когда пришли, и внизу засверкала изумрудом, окаймлённым в золото увядающей к августу травы, бухта, Алёша ахнул:
- Боже, какая красота! В жизни ничего красивее не видел!
Действительно, совершенно правильный круг бухты напоминал игру хорошего изумруда, чуть светлого по краям и всё больше темнеющего к середине. Золотой песок и желтеющая трава на пологих склонах служили ему достойной оправой, а скалы, со стороны моря закрывающие бухту от посторонних глаз, были подобны пальцам, на один из которых был надет этот драгоценный перстень.
- Постоим так, - попросил Лёшка.
Ему явно понравилось это место и не хотелось сразу спускаться к воде. Я присел на корточки чуть поодаль он него и исподволь любовался не бухтой, нет, а самим Лёшкой, так сильно похожим на того Лёшку, который и открыл для меня красоту и этой бухты, и настоящей мужской любви.
- Ну, что ж, пошли? - спросил Лёшка.
- Пошли, - ответил я и начал спускаться к воде.
Как только мы сошли вниз, Лёшка сбросил с себя шорты, оказавшись в чём мать родила, потянулся, поиграл упругими полукружиями идеальной попки, сделал пару шагов в воду и, нырнув, поплыл, будто и не на севере вырос, а всю жизнь плавал в море.
- Что же ты? - оглянулся он на меня. - Поплыли!
Недолго думая, я тоже разделся и нырнул за ним, только не поплыл, а поднырнул под него и, схватив парня за ступню, потянул на себя под воду. От неожиданности он сначала легко подался вниз, но потом, взбрыкнув ногами, так же легко потянул к поверхности меня. Мы вынырнули вместе и вплотную друг к другу. Вот тут я и увидел его лицо. Впервые за всё время он не улыбался, а в его глазах боролись между собой страх и отчаянная решимость. Он обнял меня за поясницу, прижал к себе и неожиданно нежно поцеловал. Боже, даже в этом он в точности повторил своего тёзку!
Я не собирался ничего менять в старом сценарии и целиком отдался его воле. Не почувствовав сопротивления, парень уже двумя руками прижал меня к себе и вовсю заработал у меня во рту своим языком. Естественно, мы медленно пошли ко дну, и только необходимость дыщать заставила нас разомкнуть столь сладкие объятия. Всплыв и отфыркавшись, мы, не сговариваясь, поплыли к берегу.
Тут уж инициативу перехватил я. Выйдя из воды до пояса, я снова обнял парня, поднял его на руки и отнёс на берег поближе к скалам - туда, где это случилось со мной впервые почти сорок лет назад. Уложив парня на песке так, чтобы его ноги были в воде, а всё остальное на суше, я, в свою очередь, стал целовать его, в точности повторяя то, что делал когда-то со мной мой первый Лёша. Губы, уши, шея, грудь, соски, живот - всё подверглось тщательному исследованию моих губ и языка. И точно так же, как много лет назад стонал и извивался я, теперь напрягся, как пружина, и невнятно мычал Лёша.
Ну, а теперь главное: я заглатываю сначала одно яичко, нежно, чуть надавливая, смакую его, потом оба, прижимая их теперь посильнее. Мычание превращается в стоны, а Лёша уже вырыл своим телом в песке изрядную яму. Ладно, а как ты теперь запоёшь? Я берусь за основание гладенького, твёрдого, но такого живого и трепетного орудия размножения и провожу по нему языком, отодвигаю крайнюю плоть и охватываю ртом всю головку, будто вынимая пробку из бутылки, тяну её на себя, отпускаю, делаю несколько движений головой, заводя его колышек в себя чуть ли не до гланд, снова выпускаю его и захватываю языком.
Вот теперь и он, как я когда-то, извивается червяком на асфальте и только что не воет. Подожди, дорогой! Это ещё не конец. Чуть подрочив колышек рукой, я снова беру его в рот, но теперь не захватываю, а нахожу дырочку и, как змея, быстро-быстро ударяю по ней напряжённым языком. Эффект офигенный! Лёша хватает меня за голову и изо всех сил насаживает её на свой член. Я помогаю ему, прижимая его головку языком к своему нёбу. Мгновение - и густая пахучая сперма парня заполняет мой рот. Интересно, у него она сладковатая и немного отдаёт мятой.
Обессиленный, Лёша лежит с закрытыми глазами и не шевелится, но в мои планы лежать и наслаждаться покоем рядом с молодым и красивым парнем совсем не входит. Я поднимаю его ноги, споласкиваю заветную дырочку от песка и сначала медленно преодолеваю не слишком тугое отверстие, а потом, постепенно введя внутрь тела юноши все свои 18 см, начинаю движение. Я делаю это сначала нежно и осторожно, боясь сделать парню больно, а потом, потеряв контроль над собой, вставляю член в него со всего маху. Лёша уже пришёл в себя и стонет:
- Давай, давай, ещё!
Вот его слова становятся нечленораздельными, а вот и просто переходят в вой. Это конец! Он кончает второй раз, и от этого по всему его телу проходят волной судороги, заставляющие кончить и меня. Теперь и я могу расслабиться, раскинувшись на роскошном ложе Лёшиного тела.
пришёл в себя Лёша. Он мягко обнял меня одной рукой, а другой прижал моё ухо к своему рту и тихонечко прошептал:
- Я самый счастливый человек!
Чуть позже, после длинной паузы, всё так же, не отпуская меня, он продолжил уже чуть громче:
- Ты знаешь, как я боялся! Мне так страшно было, что ты меня просто вырубишь или прогонишь, как только я сделаю хоть одно движение в твою сторону.
И уже спокойнее рассказал мне поподробнее свою историю:
- Когда я тебя увидел в сараюшке, то сразу понял, что это ты.
С мужским сексом я познакомился ещё в воспитательном доме, когда мы баловались этим делом с пацанами. Потом город дал мне однокомнатную квартиру. Спасибо, квартира хорошая, я и сейчас в ней живу. А зачем мне, одному, больше? Соседи хорошие попались. Сначала остерегались: сирота, мол, мало ли чего. Потом привыкли и даже на работу мне помогли устроиться. Вообще помогали, чем могли. Когда меня призвали в армию, они нашли мне постояльцев на квартиру, чтоб деньга копилась. В результате я после армии уже имел свободные деньги.
По совету одного соседа я сразу учиться не стал, а пошёл работать к нему на буровую. Деньги хорошие, обязательств никаких, и стал я к бутылке прикладываться, да и голубые меня приметили. Опять же мой сосед вовремя вмешался, пинками разогнал моих приятелей, да ещё и пообещал милицию вызвать, а со мной поговорил уже утром. После этого разговора я поступил учиться в техникум заочно и продолжил работать. С водкой я завязал, а вот партнёра себе продолжал искать, но получалось это у меня не очень удачно: то одно не так, то другое, и по сердцу никто мне не пришёлся.
Со временем я закончил техникум, стал мастером на той же буровой, где работал, потом начальником участка. Сосед двигал меня через своего сына, он у него в Москве большой начальник.
Через Интернет я нашёл Андрея. Год мы с ним переписывались, а потом решили вместе отдохнуть на море (я-то каждое лето на юг ездил). Сначала я приехал к нему в Саратов, а уже оттуда в СВ мы приехали к вам. Там, в купе, мы и сошлись как пара. И всё вроде было неплохо, но вот в сараюшке появились вы (он снова на "вы" перешёл), и я понял, что это тот, кого я всегда искал, и никто другой мне не нужен.
В первые дни надежды сблизиться с вами не было никакой. Вы, натурал, сразу раскусили, что мы делаем ночами в сараюшке, и даже смотреть в нашу сторону не хотели. Но вот когда мы набирали вино, и я к вам прижался, мне показалось, что вам это не противно. Хотя вы и вздрогнули, но не отодвинулись от меня, даже когда я положил руку вам на плечо. И у меня появилась какая-то надежда! С того дня и общаться мне с вами стало легче. Вот тогда-то я и решил, что домой Андрей поедет один, а я попробую как-то объясниться с вами. Я напросился пойти с вами в бухту, потому что знал, что здесь нам никто не помешает. Всю дорогу я думал только о том, как и что мне вам сказать, и не ожидал, что всё получится так просто и естественно...
Я лежал на нём, слушал его исповедь и благодарил Бога за эту встречу. Нет уж, второй раз я его не отпущу (в моём сознании он был всё тем же моим Лёшенькой), всё сделаю для того, чтобы он здесь остался. Пусть у нас живет, места всем хватит. А если жениться надумает, и квартиру ему купим - лишь бы рядом. В эти минуты я совершенно не принимал в расчёт наличие жены, дочерей, внуков и их мнение. Мне снова было 18 лет, и я снова лежал в нашей бухточке со своим любимым.
Затянувшуюся паузу опять нарушил Лёшка:
- А не окунуться ли нам, а то совсем животами слиплись!
- Самое время, - ответил я, и мы дружно нырнули в воду.
В этот день по-настоящему счастливым был и я. Нам обоим было по 18 лет, и мы, как два пацана, барахтались в воде, то далеко уплывая друг от друга, то подныривая и хватаясь за что попало, а то снова обнимаясь и в поцелуе уходя под воду. О том, что уже темно, вспомнил Лёша.
- Гляди, какая красота!
То ли это звёзды отражались в воде, то ли какие-то микроорганизмы, но вся бухта вдруг засверкала фейерверком разноцветных фонариков.
- Это салютует бухта нашей любви, радуется тому, что её хозяин нашёл-таки своего любимого! - невольно вырвалось у меня.
- Повтори ещё раз, - попросил Лёша.
И тогда я рассказал ему о том, как почти сорок лет назад мы с ним уже любили друг друга под этими скалами.
- Тогда нам пришлось расстаться, но теперь я тебя уже никуда не отпущу. Я не смогу второй раз пережить такую потерю, - закончил я свой монолог.
Лёша обнял меня и ответил:
- А я никуда и не уеду, хоть гоните. Жена твоя стала мне как мать, а ты как отец, которого у меня никогда в жизни не было. Здесь я получил от жизни всё, и не откажусь от этого дара...
Юноша был явно в ударе. Ему уже через два дня лететь в Нижневартовск, между нами будут тысячи километров, а он говорит, что никуда отсюда не уедет.
- Пора домой, однако, ночь уже. Утром договорим, - прервал я его восторженный монолог, и мы стали подниматься в гору. - Бабка заждалась нас с ужином, головомойки не избежать...
На следующее утро мы, уже не сговариваясь, вместе шли к нашей бухте. Было радостно понимать, что рядом человек, который любит тебя всем сердцем и готов отдать всё, даже самого себя ради этой любви. Мы купались, загорали, любили друг друга под нашими скалами. Нам было хорошо. Так было и вечером, и на следующий день. Единственное, что тучей стояло на горизонте, - это Лёшин билет на самолёт и понимание того, что он всё-таки улетит. Туча эта вплотную приблизилась к нам в день перед вылетом парня. Утром в нашей же бухте Лёша смог, наконец, пересилить себя и заявил:
- Завтра мне надо улетать...
Сказал он это таким голосом, что у меня не возникло никаких сомнений в том, насколько тяжело ему было это говорить и насколько сильно он хотел бы здесь остаться.
- Я обязательно вернусь, - добавил он, - вернусь навсегда, чтобы больше никогда не разлучаться с вами. Я люблю и тебя, и твою жену, и эту бухту. Здесь я нашёл своё счастье и не смогу жить без вас!
- Не надо, не пытайся оправдаться. Я всё понимаю. Есть слово "надо", и мы чаще всего не вольны в своём выборе. Поезжай, но помни: здесь твой дом, здесь тебя любят и ждут, сюда ты можешь вернуться в любое время. С бабкой постарайся попрощаться повеселее, она тоже к тебе успела привыкнуть. А теперь просто обними меня, и мы посидим с тобой тихонечко на дорожку...
***
Прошёл месяц. От Алексея не было ни слуху, ни духу - как в воду канул. Будто в воду опущенный ходил и я, передумав уже всё, что мог: и что с работы его не отпускают, и что парень не хочет жить у нас нахлебником, и что он мог просто заболеть, - ну, вы знаете, как это бывает. Только мысль о том, что Лёшка мог просто обмануть меня, никогда не приходила мне в голову.
Бабка видела моё состояние и для себя объясняла это тем, что у нас никогда не было сыновей, и мы попросту приняли его за сына, а он вот уехал и даже не позвонит и не напишет. Она и сама привыкла к этому вечно улыбающемуся парню, и ей было обидно, что за это время она не заслужила даже короткого звонка. Обидно ей было, но только раз за весь месяц она попыталась коснуться этой темы. Попытка эта была так жёстко пресечена мною, что больше она о Лёше и не заикалась. Только уже в конце месяца она набралась смелости и предложила:
- Ты бы слетал к нему, старый, вижу ведь, как мучаешься, может, он и вправду нездоров или ещё чего?
- А ты адрес знаешь? Или, может, хоть фамилию его в паспорте видела? Сколько буровых в Сибири есть! И что мне теперь, по всем ездить и спрашивать: "Не у вас ли работает наш Лёшенька?" Не смеши людей! - ответил я ей чуть ли не со злобой, и на этом наш разговор оборвался.
На следующий день, как обычно возвращаясь с нашей бухты, я повстречал соседа.
- Привет, сосед, новость слышал? Бабка Вера дом-то свой продала да к дочке, наконец, переехала.
- И хрен бы с ней, с бабой Верой. Давно пора, едва ходит, а всё одна. У дочери ей хоть воды подадут.
- А кто купил-то, знаешь?
- Отстань, не знаю и знать не хочу. Вон бабки сидят на лавочке, с ними и сплетничай, - уже совсем грубо, чтобы отстал, ответил я.
- А зря ты так. Домик-то этот твой квартирант купил. Да-а, видать, богатенький квартирант у тебя жил, он ещё до своего отъезда бабке задаток отдал чуть ли не в полдома, чтобы она никому его не продала, а теперь сам приехал, всё на себя оформил, рабочих согнал чуть ли не со всего города, ремонт делает. Да так торопится! Видно, за ним следом невеста прилетит!
Это было уже интересно, но я и вида не подал.
- Всё выложил? Ну и иди с Богом туда, куда шёл, а мне обедать пора, - отбрил я старого сплетника и поспешил с новостями к своей бабке.
Та сплетниц не уважает, никогда на лавочке не сидит, а потому, естественно, и не знает ничего.
- Говорила же я, что приедет твой любимчик, никуда не денется, - съязвила бабка, а сама так и расцвела. - Ну, недосуг мне языком трепать, надо дома прибрать да обед приготовить.
Вот ситуация! Приехал, значит, и дом купил, и ремонт делает, а сюда ни ногой... Что делать? Бежать к нему? Вроде не пацан, чтобы бегать. Сидеть и ждать, когда сам придёт? А вдруг и не придёт? А если и придёт, то когда? Так я и ходил из угла в угол, пока жена меня обедать не позвала.
После обеда время тянулось, будто бабкин кисель. Я уже и на часы перестал смотреть, всё равно стрелки не двигаются, когда вдруг в дом заскочила встрёпанная бабка:
- Вставай, старый, гости у нас!
- Кого ещё принесла нечистая? - проворчал я, а сердечко-то стучало: "Он, он, он, он".
Так и есть, весь двор сияет то ли от того, что бабка его так вылизала, то ли от ослепительной улыбки Лёшеньки.
- Беги, старый, в сараюшку, неси вина дорогому гостю!
- А я теперь и сам могу, не забыл, как учили, - отвечает, вставая, Лёшка.
- Сиди уж, - подходя к пацану и обнимая его, отвечаю я.
- Ну, тогда вместе, как в тот раз! - предлагает Лёшка, и мне трудно отказать себе, как и в тот раз, в том, чтобы прижаться к нему и ждать момента, когда нацедится вино в пузатый графин.
За вином Лёшка и рассказал, где он был так долго и что делал. Две недели ему потребовалось на том, чтобы уволиться с работы, да ещё и квартиру надо было продать - вот почти целый месяц и пролетел. А не пришёл он к нам сразу, так как хотел пригласить нас на новоселье уже в приличное жильё. Бабка Вера порядком запустила хозяйство, требовался серьёзный ремонт, а ему хотелось порадовать гостей чистотой и порядком. Вот Лёша и ждал окончания ремонта, хотя ноги сами его сюда несли.
- Вот сегодня вечерком милости прошу на новоселье! - закончил парень оправдываться.
Да какое там - оправдываться, мы и так вместе с женой не могли насмотреться на нашего Лёшеньку. Всё тот же красавец, всё те же сияющие голубые глаза, всё та же улыбка, от которой перехватывает дыхание (и целуется он всё так же ласково - в сараюшке успели, однако, разочек), только появилась в нём какая-то внутренняя уверенность, что-то по-настоящему мужское. Уже не квартирант сидел перед нами, а хозяин, который пришёл пригласить нас к себе в гости.
Надо ли говорить, что уговаривать нас ему не пришлось? Мы собрались, что называется, в пять секунд. И дом, и ремонт нам понравились. Бабка даже не упустила случая подпустить шпильку, мол, вот, дед, учись у молодых: и быстро, и аккуратно, и какая красота! Я ходил по комнатам, слушал рассказ Лёши о ремонте, но в каждом звуке его голоса слышал: "Когда же в бухту пойдём?! Когда в бухту? Хочу тебя всего-всего! Соскучился я, сил нет!"
Пойдём, обязательно пойдём, она тоже заждалась нас и будет теперь снова и снова каждое утро любоваться красотой нашей любви и каждый вечер салютовать своим хозяевам миллионом разноцветных огней, прославляя наше прекрасное чувство!