Слепящий свет фар, отчаянный визг тормозов, удар. Воздушная подушка прижала меня к спинке сиденья. Я вышел из машины и, пошатываясь, двинулся в сторону капота. Надо сказать, что штормило меня не от удара или шока. Просто внутри меня плескалось грамм 400 коньяка. В передок моего "мерина" плотно впечатался старенький "Опель". Обойдя вокруг авто, я открыл дверь, и практически мне на руки вывалился паренёк, лицо которого было залито кровью. "Опель" был настолько старый, что в нём не было подушек безопасности, их, наверное, тогда ещё не изобрели. Я нащупал слабенькую пульсацию крови в сонной артерии. Усадив парня на сидение, достал телефон и вызвал "скорую помощь" и ГИБДДшников. Я достал свою аптечку и, как смог, перевязал голову пострадавшего. Больше я ему ничем не мог помочь. Потом я медленно побрёл в лесополосу, понимая, что встреча с ГИБДД мне ничего хорошего не сулит. Я выехал на встречку, я был пьян. Пройдя метров двести, я рухнул у какого-то дерева и заснул.
Проснувшись утром, я сразу вспомнил, что произошло. Качественный коньяк и молодой организм избавили меня от похмелья. Вернувшись на трассу, я увидел, что обеих машин нет, и место аварии можно было определить только по осколкам стекла и длинному тормозному пути. Я позвонил брату и попросил забрать меня.
Дома меня уже ждали. Вычислили адрес по номерам машины. Но я предполагал это. Если бы их не было, я сам бы поехал "сдаваться". Ночью я действовал под воздействием спиртного. Будь я трезв, я бы остался и дождался приезда "скорой". А теперь что бегать от них. Меня не волновало, чем мне всё это грозит, а вот парнишка не выходил из головы. Поэтому первым моим вопросом был вопрос:
- Как пострадавший?
Лейтенант, приехавший на задержание, даже опешил.
- Вроде был жив. Вы бы о себе подумали.
- О себе я потом подумаю, время будет. Вы бы не могли уточнить?
Лейтенант пожал плечами и набрал номер.
- Он в порядке. Даже реанимация не потребовалась. А Вам придётся проехать на освидетельствование, а потом к нам.
Успокоенный, я проследовал за ГИБДДешником. Пройдя освидетельствование и дав показания, я сидел и ждал, что они там решат: арест или подписка. Тут приехал отец и привёз собой адвоката.
- Надеюсь, Вы ничего не подписывали? - тот сразу завёл знакомую по детективам песню.
- Я дал показания и, разумеется, подписал документ.
Адвокат куда-то двинулся, а отец присел рядом.
- Ты как?
- Ни царапины. А на душе противно.
- Ладно, там видно будет. Я уже знаю про Татьяну, но надо было думать, когда пьяный сел за руль!
- Эмоции, - я устало откинулся на спинку стула.
В тот вечер Татьяна порвала со мной. И не просто так, а публично, обвинив во всех смертных грехах, кроме разве что чревоугодия и инцеста. Мы собирались пожениться, но сомнения, охватывающие меня, привели к тому, что я попросил ещё немного времени на раздумья. Как все женщины, ни капли не сомневаясь в том, что это так, она решила, что я нашёл другую. В результате устроенный ею скандал закончился полным разрывом. Сейчас я думал об этом с облегчением. Лучше так, чем пудрить девчонке мозги. В том, что любовью там и не пахло, я не сомневался. Всё моя привычка жить по инерции. Ну, встречались, ну, долго. Какой вывод? Надо пожениться. А то, что секс стал почти наказанием, это побоку. Женатые могут этим вообще раз в месяц заниматься. Раз в месяц я уж как-нибудь бы осилил. А когда она велела убираться с её глаз долой, я добавил к выпитому ещё бокал и прыгнул в машину. Я был так раздражён, что даже не подумал о том, что довольно много выпил до этого. И, как результат, на дороге меня сморило.
Появился адвокат и с видом триумфатора заявил, что, благодаря его стараниям, я остаюсь под подпиской о невыезде. Позже, на суде, я узнал, что заслуги адвоката в этом не было вообще. Решение было принято до его появления - в силу того, что заявление потерпевший отказался писать, а я убедительно доказал, что не собирался скрываться (я мог сесть за руль и уехать, у машины был всего лишь помят бампер и разбита фара), а был не в себе после аварии, следовательно, и в дальнейшем скрываться не буду.
Я попрощался с отцом и поехал сразу в больницу. Несмотря на неприёмный час, несколько купюр, сунутых кому надо, сделали своё дело. Меня провели в палату, где на койке лежал пострадавший парень. Из-под повязки на меня смотрели два огромных синих глаза. Я ожидал увидеть ненависть во взгляде, ну, по крайней мере упрёк. Но он спокойно, с чуть заметной улыбкой смотрел на меня. Я искал слова, но он начал первым:
- Переволновались? Выглядите неважно.
- Я за Вас волновался! Мне нет оправдания, но я хотел бы хоть чем-нибудь искупить свою вину.
- Да, в принципе, ничего не надо. Не так уж сильно я и пострадал.
- Вы простите меня, я ведь пьяный был!
- Плохо, конечно, пьяным за руль садиться. Но я прощаю Вас, если для Вас это важно.
- Очень важно! Меня Дима зовут.
- Меня Максим, очень приятно. Если не торопитесь, присядьте.
Я присел:
- А что у Вас болит, я с врачом ещё не разговаривал.
- Нога сломана и сотрясение мозга. Вы сами не пострадали?
- Ни единой царапины. Пьяным везёт, говорят.
- Думаю, у Вас просто машина хорошая, она и спасла. Всё-таки лобовое.
- Да, о Вашей колымаге такого не скажешь. Не волнуйтесь, машину восстановят за мой счёт, и лекарства, если надо, куплю, ну и моральный ущерб...
- Вы боитесь, что я заяву напишу? Я уже отказался, успокойтесь.
- Я прекрасно знаю, что Вы не писали заявление, - вскипел я, - хотел помочь от чистого сердца.
- От чистого сердца? Это хорошо. Не зря я не стал заявление писать. У каждого в жизни бывают необдуманные поступки.
"Во, блин, святой. Всепрощенец", - мысленно взвился я.
- Вы тоже не волнуйтесь, я своё получу... уже получаю.
- Господи, да не кипятитесь Вы так. Я просто хотел сказать, что нельзя заранее кого-то осуждать, не зная его обстоятельств.
Этого я уже выдержать не мог, но ругаться с ним не хотелось.
- Поправляйтесь, вот визитка. Что-нибудь понадобится, звоните, - тон получился всё-таки раздражённым.
Я встал и направился к двери.
- А Вы ещё придёте?
Вопрос прозвучал так наивно, что всё моё раздражение враз куда-то испарилось.
- Конечно, если обещаете не подозревать меня в корысти.
- Обещаю. У меня нет никого. Приносить ничего не надо, просто навестите ещё хотя бы раз.
- Хоть каждый день. А как это - никого нет?
- Я интернатовский и друзьями особо не обзавёлся.
- А девушка?
- Я гей. Парня тоже нет.
Мне такое не каждый день говорят, тем более так спокойно.
- Понятно. Я обязательно буду приходить.
- Я думал, что Вы, как это услышите, сбежите, - ухмыльнулся он.
- Я к этому нормально отношусь. Мне кажется, что если бы не особо озабоченные депутаты и газеты, которым больше не о чем писать, это вообще мало для кого проблемой бы было.
- Я тоже так думаю. Но есть геи, которые своим поведением провоцируют негативное к себе отношение. Но я рад, что Вы не шокированы известием.
Зашёл врач, и, прежде чем он начал осмотр парня, я отвёл его в сторонку и спросил о состоянии Максима. Тот ответил, что парню повезло, что через пару недель он будет в порядке. С ногой сложнее, но перелом обычный, без осложнений. Я сунул ему в карман несколько банкнот, но уже не российского производства, и попросил держать меня в курсе событий и относиться к клиенту как можно лучше. Врач оценил помощь российской медицине немедленно. Он распорядился перевести пациента в отдельную палату. Когда мы прощались, Максим с улыбкой спросил:
- Вы?
- Не Вы, а ты, если не возражаешь. Нет, к этому акту милосердия я не имею никакого отношения.
- Врёшь, но всё равно спасибо.
Я напряг повара отца, и тот стал каждый день готовить всякие вкусности, а я после работы отвозил их Максиму. Тот сначала воспротивился этому для вида, а потом, когда я стал ужинать с ним вместе, сдался. У парня оказалось отличное чувство юмора, которое я очень ценил в людях, - хотя бы потому, что оно свидетельствовало о наличии острого ума. И та доброта, которую я принял при первом нашем разговоре за позёрство, оказалась настоящей, идущей от большого сердца. Мне было приятно с ним общаться, и наши разговоры заканчивались, когда больному уже пора было спать.
Когда с лица Максима сняли повязку, я увидел миловидное лицо с алебастровой кожей и яркими чувственными губами, обрамлённое кудрявыми, очень белыми волосами. Я никогда не обращал особого внимания на мужскую внешность, но тут был поражён красотой этого лица. И ещё воспитанием и тактом, которые трудно было ожидать от выпускника интерната.
Прошло две недели, и я отвёз Максима к нему в общежитие. Когда мы приехали, в общей кухне сидели три ханыги, заливающие свою пропащую жизнь самогоном. Зайдя в комнату Максима, я без лишних разговоров нашёл сумку и стал складывать в неё вещи из шкафа.
- Что ты творишь?
- Пока не снимут гипс, поживёшь у меня. Я не оставлю тебя в этом бедламе одного.
- Я здесь уже год живу!
- И как, доволен жизнью?
- В интернате хуже было. Тут я могу хотя бы запереться.
- Чудо, что ты ещё не спился!
- А я тебя не стесню?
- Я к тебе уже так привык, что буду тебя принимать за своего кота.
- Ты бываешь когда-нибудь серьёзен?
- Ага, каждый день с 9-ти до 6-ти, и ещё буду таким завтра на суде.
- Ты не сказал, что суд завтра!
- И что бы это изменило?
- Мне казалось, что это нас обоих касается! Почему меня не вызвали? Я не хочу, чтобы тебя наказали!
- Максик, я накосячил, я и отвечу. Поехали.
квартира представляла собой одну огромную, по российским меркам, комнату, совмещённую с кухней. Ещё был выход на крышу, где я оборудовал зимний сад. Дизайном занимался я сам, поэтому мне было приятно, что Макс застыл посреди комнаты с отвисшей челюстью.
- Подожди, но тут только одна кровать!
- Не совсем так. В зимнем саду есть раскладной диван, а на случай, если у тебя аллергия на растения, есть складывающаяся кровать вон в той нише. Будем готовиться ко сну, покажу.
На следующий день был суд. Я опасался попасть в тюрьму, так как новые ужесточения ответственности за вождение в нетрезвом виде не исключали такую возможность. Адвокат успокаивал нас с отцом, что всё кончится максимум лишением прав и штрафом. Каково же было моё удивление, когда в зале суда появился Макс.
Всё шло своим чередом, и лишь в конце заседания слово попросил Макс.
- Ваша честь, я не одобряю вождения за рулём в пьяном виде. Но обстоятельства, при которых Дмитрий Смирнов сел за руль, уже рассказал адвокат. От себя хочу добавить, что на протяжении всего моего нахождения в больнице он каждый день навещал меня, хотя знал, что я отказался писать заявление. Я даже просил следователя составить что-то типа мировой, но он отказал мне. И если моё слово что-то значит в этом заседании, прошу оправдать Дмитрия.
Я поражался точности формулировок Макса, а он ведь только закончил школу! Я в свои 24 года, имея за плечами институт, и то не смог бы сказать лучше.
Судье не понадобилось много времени. Меня лишили прав на год. И всё! Никто не ожидал такого вердикта. Судья всё прояснила, когда после заседания, обращаясь ко мне, сказала:
- Благодарите Вашего заступника. Я вообще первый раз слышу, чтобы потерпевший заступался за ответчика.
Мы вышли на улицу, и я в порыве чувств обнял Макса и поцеловал его в щёку. В моих объятьях он задрожал. Я, вспомнив его признание, отстранился, но продолжил держать его за руку. Тогда впервые мне пришла мысль о том, что этот парнишка стал мне родным. Знаете, бывает такое чувство, когда ты можешь отдать человеку что угодно, даже жизнь. И не за какие-то там заслуги, а просто за то, что он есть у тебя и что он такой человек.
Жизнь шла своим чередом. Я уходил на работу, спешил домой, зная, что Макс встретит меня ласковой улыбкой и вкусным ужином. Я, который не пропускал ни одного клуба, каждый день зависая там со своей компанией, стал предпочитать оставаться дома. Мы ничего особого не делали. Смотрели фильмы, играли в нарды (компьютерные игры не нравились нам обоим), просто читали книги.
При снятии гипса с ноги у Макса обнаружилось сильное воспаление. Чтобы избежать инфекции, его оставили в больнице. Неделю я не находил себе места. Я снова пропадал по вечерам в больнице. А когда его, наконец, выписали, я спонтанно взял отпуск и поехал с ним в Израиль на Мёртвое море, чтобы он побыстрее восстановился. Надо сказать, что жизнь в интернате для него не прошла без последствий. Он многое держал в себе, был обидчив и наотрез отказывался от моих подарков. Даже на поездку согласился только тогда, когда подкупленный мной врач сказал ему, что это необходимо, иначе может быть рецидив.
Я всё больше думал о Максиме. В голове то и дело всплывала его обезоруживающая улыбка, его заразительный смех. На работе, как только выдавалась свободная минутка, я звонил ему или выходил в чат. Это стало для меня насущной необходимостью - общаться с ним. Как ни странно, у нас всегда находились темы для разговора. Однажды я набрался смелости и спросил, почему он ни с кем не знакомится. Он задумчиво посмотрел на меня и промолвил:
- Это сложно. Мне никто не нужен.
Я не стал углубляться и перешёл на другую тему.
Однажды ко мне приехала из Питера моя давнишняя любовь, Натали. Мы давно расстались, но связь друг с другом не потеряли. Когда она бывала в Москве, то всегда останавливалась у меня. Мы это называли дружеским сексом. И в этот раз она без предупреждения приехала, и это было нормально. Правда, Макс чувствовал себя смущённым. Мы поужинали вместе, и он поднялся к себе. Пару часов мы с Натали порезвились и, удовлетворённые, заснули.
Следующий день был суббота, и я проспал до 12 часов. Проснувшись, я обнаружил, что в квартире я один. Записка от Натали гласила, что она смылась по делам и что будет поздно. От Макса ничего не было. Это было необъяснимо. С вечера он никуда ещё не собирался, и обычно по субботам мы завтракали и ехали к отцу, на природу.
Я хлопнул себя по лбу и вихрем влетел в зимний сад. Шкаф-купе с одеждой Макса был пуст. Я задумчиво опустился в кресло. Причиной такого фортеля могла была быть только Натали. Я не пацан, и два плюс два сложить смогу.
Я вызвал такси и через полчаса был в общаге Макса. Его я нашёл в обществе каких-то парней, вдрабадан пьяного. Молча взвалив безвольное тело на плечо, я вынес его из общаги и затолкнул на заднее сиденье такси. Он пытался как-то возразить мне, но из-за сильного опьянения звуки никак ни складывались у нег в слова.
Дома я оставил его проспаться у себя на кровати, а сам пошёл готовить обед. Часа через два, когда я уже смотрел телевизор, создание, чем-то напоминающее Максима, пошатываясь, вплыло в зимний сад. Я сидел и специально молчал. Мне было важно, чтобы он заговорил первым. Может, я ошибся, и он просто решил поразвлечься. Хотя зачем тогда брать с собой все свои вещи? Но и он молчал. Когда молчание стало невыносимым, я не выдержал:
- И что это было?
- Дим, не хотел вам мешать, - голос звучал виновато.
- И для этого надо было, не предупредив, переезжать в общагу со всеми вещами? Натали на выходные приехала. А во вторник мы летим в Израиль.
- Я никуда не лечу, - в голосе слышалась неуверенность.
Теперь всё встало на свои места. Это было то, что я и предполагал. Но я был не готов к тому, что сам выкину в следующую секунду. Я встал, подошёл к Максу, приподнял его и впился губами в его губы. Поцелуй с мужчиной был для меня первым, и я не ожидал, что он будет таким упоительным. Оторвавшись от Макса, я перевёл дух и спросил:
- Ты этого хотел?
- Да, - его глаза сияли, - я давно тебя люблю, но ни за что бы не признался в этом!
- Я что, такой страшный?
- Нет, но ты не гей.
Я сел и обхватил руками голову:
- Я сам уже не знаю, кто я. Знаю одно: ты мне дороже всех женщин на свете.
- Это правда? - синие глаза сияли нескрываемым счастьем.
Я встал и направился к выходу. У самой двери я развернулся и двинулся к Максу, на ходу срывая с себя майку. Макс тоже медлить не стал, и вот мы, полуобнажённые, упали на диван. Целуя его, я стал стаскивать с него джинсы. Он покорно позволял делать с собой всё, что мне приходило в голову.
Никогда не думал, что мой первый сексуальный опыт с мужчиной пройдёт так естественно, без напрягов. Я не мучился, не сомневался, мне не было стыдно. Я делал это, не задумываясь, как дышал. Представить у себя во рту член я не мог, а тут это было так, как будто я всю жизнь только этим и занимался. Худое и жилистое тело Макса в моих руках превращалось в воск. Его единственной реакцией на мои ласки были стоны, переходившие иногда в хрип. Он изгибался, реагируя на малейшее прикосновение к себе. Даже когда я взял его сбоку, он только откинул голову, нашёл мои губы и стал нежно их целовать.
Бурно кончив, я лёг на спину и закрыл глаза. Теперь вездесущий язык Макса стал исследовать моё тело. С женщинами всё было по-другому. Вставил, кончил, вытащил. Прелюдия в большинстве случаев не требовалась. По крайней мере, для меня. Здесь же каждое прикосновение, каждая ласка несли наслаждение. Я понял, что прожил полжизни, не представляя, каким кайфовым может быть секс. Я безропотно позволил Максу делать с собой всё, что я делал с ним. Даже боль вхождения была сладка.
Когда мы, усталые и довольные, лежали друг возле друга, я задавался вопросом, как я мог столько лет быть геем и даже не догадываться об этом. Я би, наверное. Вечером я проверил свою версию с Натали. И понял, что вкус к сексу с женщиной у меня пропал. Невозможно целовать женскую грудь и при этом представлять маленькие розовые соски Макса. Да и удовольствие от оргазма не дотянуло даже до уровня банального онанизма.
В воскресенье утром я нашёл Макса в ванной, сидящего на корточках и размазывающего слёзы по несчастному лицу.
- Как ты мог!..
Я приподнял его, стал поочерёдно целовать глаза и губы убитого горем парнишки.
- Максик, мне надо было кое в чём убедиться.
- В чём? - слёзы градом катились по его мордашке.
- Больше никаких женщин, - улыбнулся я.
Его лицо осветилось, как от луча солнца в пасмурный день.
- Ты серьёзно?
- Как никогда. Что я тебя люблю, я знал, а вот кто я - нет. В смысле, гей или бисексуал. Теперь знаю точно. Я хочу только тебя!
- Я люблю тебя, Дим. Так люблю, что мне снова хочется плакать.
- Может, лучше делом займёмся? - и я увлёк его в зимний сад.
Открыв для себя прелести секса с Максом, я как с цепи сорвался. Мы занимались этим при малейшей возможности и где угодно. Апогеем стал туалет в аэропорту Бен-Гурион. И за месяц, проведённый в Израиле, мой организм выработал больше спермы, чем за всю мою предыдущую жизнь...
сидели в кафе, когда раздался взрыв. Я видел, как припаркованную возле кафе машину сначала подняло над землёй, затем объяло пламенем и, наконец, разорвало на куски. Говорят, что при опасности люди бросаются к самому дорогому (читайте Конан Дойла, как Шерлок Холмс вычислил тайник Ирен Адлер). Так вот, я бросился на Максима и закрыл его тело своим. Палящая волна пронеслась по моей спине, это был сильнейший удар взрывной волны, и я потерял сознание.
Очнулся я в белоснежном помещении, почему-то на животе, и сразу почувствовал сильнейшую боль во всём теле. Мой протяжный стон привлёк внимание людей, стоящих у окна. Оказались, это зарёванный Макс, мой отец, тоже выглядевший не лучшим образом, и, видимо, мой врач, который первым делом схватил уже наполненный лекарством шприц. Он молниеносно попал мне в вену и сказал:
- Через минуту станет легче. Где конкретно болит?
- Везде, - я даже не удивился тому, что врач отлично говорит по- русски. - Что со мной?
- Вас спас бетонный парапет, осколки пролетели над вами, Вам досталось только от огня.
- Ты спас мне жизнь, я даже не видел эту тачку! - в голос рыдал Макс.
- Давай без пафоса, прекрати рыдать. Я же жив. Как давно я в отключке?
- Неделю, - голос отца звучал хрипло, - у тебя всю спину выжгло.
- Ты хотел сказать, кожу на спине, - похоже, это мне пришлось их успокаивать. - И какие прогнозы, доктор?
- Все необходимые операции сделаны, Вашей жизни ничто не угрожает.
- А те люди? Нас же много сидело на летней площадке?
- Большинству повезло меньше, многим вообще не повезло! - по голосу чувствовалось, что произошедшее не оставило врача равнодушным.
Внезапно волна удушья сдавила мне горло. Я попытался что-то сказать, но снова отключился. Я приходил на мгновение в себя, но от боли снова проваливался в небытие. Видимо, происходило это довольно долго, потому что в мгновения просветления я видел то врачей, то горестное лицо отца, то непохожего на себя Максима.
Придя в очередной раз в себя, я почувствовал, что боль отступила. Так как я лежал на животе, мне была видна только часть палаты. Я никого не увидел. Жутко хотелось пить, и я, собравшись с силами, позвал сестру. Через минуту у моего лица появилось лицо Макса. Я, наверное, лет десять был без сознания - только за столько времени лицо может так сильно измениться. Впалые щёки, огромные синяки под глазами, растерзанный взгляд.
- Господи, Максик, на кого ты похож? Или здесь ещё что-нибудь взорвалось?
- Врач сказал, что у тебя практически нет шансов, что сердце не выдержит. Но я верил, что ты выкарабкаешься. Бог услышал меня, я ему обещал два трупа вместо одного, - слёзы непрерывным потоком текли по его измождённому лицу.
- Зря ты его взялся шантажировать, он не ведётся на такие вещи! - я улыбнулся.
И мне стало очень важно услышать от Макса одну вещь, и я спросил:
- Неужели ты меня так любишь?
- Я не стал бы жить, если бы ты ушёл, - он опустил голову, и я понял, что он не шутит.
- Макс, не думай так и тем более не делай, даже если я не справлюсь. Ради меня!
- Ты не понимаешь? Ты - это я. Ты от боли терял сознание, а я твою боль переживал, не отключаясь, и поверь, мне было тяжелей, чем тебе. Может, Бог это поймёт и сжалится над нами обоими.
Теперь плакал я. Кто бы мог предположить, что моя давнишняя мечта найти свою настоящую половину (предполагалось, что это будет женщина) воплотится в этом хрупком парнишке.
- Для начала спаси меня от жажды.
Макс поднёс к моим губам трубку, вставленную в стакан с водой. Вошёл врач.
- Максим, я же просил сразу позвать меня, как только он придёт в сознание!
- Нам надо было поговорить, - вступился я за Макса.
Врач внимательно изучил показания приборов, которые в большом количестве стояли вокруг изголовья моей кровати.
- Невероятно! Ещё час назад Вы были скорее мертвы, чем живы.
- Я же не Буратино, ну, регенерация и всё такое...
- Наверное, Вы тоже любите советские фильмы, - улыбнулся врач.
Тут послышался грохот падающего тела. С моей точки обзора не было видно, что случилось.
- Не выдержал перенапряжения, - констатировал врач. - Он десять дней не отходил от Вас, Ваш отец силой заставлял его есть. Никогда не видел более преданного друга, чем Ваш. У меня было чёткое ощущение, что если Вы не выживете, то мы и его потеряем.
Говоря это, врач, видимо, усаживал потерявшего сознание Макса в кресло. А меня душили слёзы. Живёшь и думаешь, что ты нафиг никому не нужен, что даже отец после твоей смерти поплачет и смирится, хоть ты у него и единственный сын. И вдруг появляется человек, который просто не сможет без тебя жить.
Когда я бросился, чтобы прикрыть собой Максима, это было скорее спонтанным, рефлекторным поступком. У меня не было времени подумать. А Макс день за днём проживал со мной мою боль и, готовясь к самому плохому, уже знал, что с ним будет, если я уйду. Такую щемящую боль от любви я никогда не испытывал. Я даже не задавался вопросом, что было бы, поменяйся мы местами. Я боялся ответа. Возможно, я недостаточно его любил. Но это на тот момент. Сейчас всё изменилось. Я понял, что любовь - это не твоё счастье. Твоим оно становится, когда человек, которого ты любишь, счастлив. А когда он счастлив только от того, что любит тебя, это уже не любовь, это нечто большее, это те самые половинки, которые обрели друг друга и соединились. Отруби одну - вторая тоже умрёт.
Именно в тот момент я дал себе слово, что ни на минуту не отпущу от себя Макса. Я буду заботиться о нём больше, чем о себе самом, потому что потерять его - это то же самое, что выйти навстречу мчащемуся поезду, то же, что сделать шаг с крыши небоскрёба. Это значит убить себя.