Июль беспощадно, с изощрённой континентальной жестокостью плавил город. Ничего не существовало по отдельности: ни людей, ни транспорта, ни зданий - зной всё расплавил в одну густую массу, которая медленно, словно в агонии, растекалась по городу. В этот день, ничем не отличавшийся от двадцати предыдущих дней, я подрабатывал в ресторане при одном отеле, где в ту пору часто проходили большие мероприятия с банкетами. Хотя моя работа заключалась в том, чтобы следить за шведским столом, я не находил её скучной. Напротив, я был в центре невидимой борьбы, в которой мой перфекционизм сражался с хаосом, возникавшим всякий раз, когда гости подходили к столу за угощением.
Я не хотел и не думал ни с кем знакомиться и, будучи увлечённым работой, не обращал внимания на людей, которые возникали передо мной. Но в разгаре банкета одно обстоятельство всё же вынудило меня отвлечься. Это был запах. Это был невероятно притягательный, удивительно тонкий, почти волшебный запах. Я поднял глаза и увидел молодого человека, который как нельзя кстати соответствовал своему аромату: правильное красивое лицо, приятный цвет кожи, модная причёска, элегантный, идеально сидящий костюм. В нём всё было настолько красиво и изящно, что даже глаза его были изысканного серого цвета. Он водил бокалом под носом, затем поднял левую бровь и обратился ко мне неожиданно низким голосом:
- Вы знаете, чем благородный напиток отличается от пойла?
- Вкусом? - удивился я его вопросу.
- Нет, - ответил он. - Благородный напиток побуждает к благородным поступкам, а пойло - к непристойностям.
Я мысленно перелистал все известные мне инструкции официанта, но так и не нашёлся, что ответить на пространный вопрос гостя. Хотелось спросить, что не так с качеством вина, но в это время к столу подошла женщина неопределённых лет. С некрасивой улыбкой, которая, наверное, выражала почтение, она тряхнула головой и обратилась к молодому человеку:
- Михаил Александрович!
Мой визави, явно недовольный несостоявшимся со мной разговором, поджал губы и, немного помедлив, повернулся к женщине:
- Да?
- Я по поводу проекта, - ответила женщина, непривычно для моего уха растягивая гласные.
- А! - живо, но небрежно ответил он. - Есть пара нюансов!
Они повернулись ко мне спиной и медленно пошли в центр зала, унося с собой разговор, видимо, важный для неё и докучливый для него.
Сбитый с толку, я смотрел им вслед. Каждый из нас, созерцая нечто прекрасное, получает огромное эстетическое удовольствие, подобное зрительному оргазму. Меня поразил больше не он сам, а то, сколько в нём было собрано всего красивого, начиная со складок его костюма и заканчивая взглядом, который он время от времени бросал в мою сторону. Наверное, только обстоятельства моего положения не позволили мне достать смартфон и сфотографировать его. А мне хотелось ещё раз вдохнуть запах его парфюма и услышать его бархатный голос...
Спустя час зал начал пустеть. Гости сидели и стояли небольшими группами, между которыми лениво, с важным видом перемещались полные мужчины и женщины. Получив указание от администратора, я оставил шведский стол и вышел в зал. Двигаясь плавно, дабы не привлекать к себе внимания гостей, я собирал россыпь использованной посуды. Уже с самых своих первых движений я заметил, что тот, кого женщина назвала Михаилом Александровичем, внимательно наблюдал за мной сквозь профили своих собеседников. Хотя я не придал внешне этому никакого значения, мне, тем менее, оказалось чертовски приятно работать под надзором серых глаз, в которых угадывался вопрос, уже сформулированный, но ещё не заданный. Поэтому меня не оставляла мысль, что он ждёт удобный случай, чтобы заговорить со мной снова. И я был прав. Он следил за моими действиями и рассчитал всё верно: когда я отнёс очередной поднос в моечную и снова вышел в зал, мы оказались с ним на одинаковом расстоянии от шведского стола и подошли к нему одновременно. Он оглядел стоящие перед ним напитки и обратился ко мне:
- Вам раскрыли моё имя. Позвольте узнать, как зовут вас?
Кровь моментально вскипела в моих жилах от дозы адреналина. Я очень не люблю, когда у меня спрашивают имя, поэтому всегда знакомлюсь первым или даю понять, что со мной знакомиться не стоит. Много раз я анализировал эту до безобразия странную фобию, но ничего не мог сделать с ней. Меня огорчало то, что с годами этот страх не проходил.
Я сглотнул и холодно ответил:
- Митя.
Он протянул мне пустой бокал.
- Как долго ты сегодня будешь работать, Митя? - спросил он, сделав акцент на моём имени.
- Ещё час и полтора часа на уборку, - я начал приходить в себя после знакомства и принял у него бокал.
- Отлично! - он провёл пальцами по скулам. - Когда закончишь, приходи ко мне. Мой номер семь-три-два.
Он взял новый бокал и неспешно отошёл от стола...
Я остановился у двери и постучал три раза, так же кратко, как и семь-три-два. Невольно прислушиваясь к тому, что происходит за дверью, я впервые задумался о странности Мишиного приглашения, хотя теперь об этом думать было поздно. Я посмотрел по сторонам, оценивая пути к отступлению, но в это время почти бесшумно открылась дверь. Миша окинул меня взглядом и таинственно произнёс:
- Ты пунктуален.
- Приходить вовремя - правило хорошего тона, - ответил я.
- А правила хорошего секса ты знаешь?
Я расслышал его вопрос, и не было необходимости его уточнять, но от неожиданности переспросил:
- Что-что?
Вместо ответа Миша открыл дверь шире:
- Входи!
Я вошёл. Номер был убран в тёплых персиковых тонах, спелость которым добавлял приглушённый свет непонятного источника. За окном горели огни города, нерезкие и полустёртые тюлем. В комнате был идеальный порядок, но он, скорее, вызывал дискомфорт, чем уют, и я с тоской подумал о том, что мы с Мишей совершенно незнакомы друг с другом.
- У меня есть шампанское, - сказал он за моей спиной.
Я обернулся. Он наливал шампанское не торжественно и даже не романтично, а снисходительно, с оттенком небрежности. Именно сейчас я осознал, что все его манеры пронизывает не усталость, а именно снисходительность: я ещё не согласился на шампанское, а он уже позволил мне его испробовать.
- Заниматься сексом могут все, но не все получают от него удовольствие, - сказал он в продолжение своего вопроса. - Но есть простые правила, следуя которым, можно получить настоящее наслаждение.
- Ты хочешь заняться со мной сексом? - спросил я.
- Да, - не раздумывая, ответил он. - Очень. Как и ты.
- И почему ты решил, что я хочу заняться сексом именно с тобой?
- Это чувствуется. Желание секса сочится из тебя. Им уже наполнена вся эта комната, и оно заполонило бы весь банкетный зал, останься мы там ещё на пару часов.
Я нерешительно посмотрел на свои руки, словно пытаясь увидеть это желание, потом перевёл взгляд на Мишу и произнёс:
- Хорошо. Каковы правила?
Миша улыбнулся и протянул мне шампанское:
- Правило первое: уметь разговаривать. Хороший разговор доставляет огромное удовольствие, но мало кто способен его вести интересно и непринуждённо. Кстати, ты в карты играешь?
- Да, - ответил я.
- Хорошо, сыграем на раздевание, - быстро ответил Миша. - Тот, кто выиграет, просит снять любую вещь.
Я кивнул головой в знак согласия. Вечер решительно затягивал меня в круговорот событий. Каждое новое обстоятельство нашего с Мишей общения было неожиданным и вызывало волнение. Впрочем, кроме волнения, оно рождало и нечто сродни возбуждению, которое пока ещё неясной субстанцией шевелилось в моём теле. Коль скоро я знал, чем всё это должно закончиться, это больше походило на ритуал, с каждый действом которого я культивировал в себе желание заняться сексом с Мишей.
Несмотря на то, что в номере была огромная кровать, пара кресел и стол, Миша прямо передо мной сел на ковёр и поджал ноги по-турецки. Но больше всего меня удивила колода карт, которую он вынул из кармана. Я почувствовал себя лабораторной крысой, шаг за шагом делающей всё по сценарию, который он предвосхитил в своём уме, но о котором я не имею ни малейшего понятия.
Я стоял посреди комнаты с бокалом неиспробованного шампанского, а Миша с мастерством заправского крупье тасовал карты. Наконец, я также сел по-турецки, и Миша раздал карты.
- Что ты понимаешь под хорошим сексом? - спросил я его.
- Бриллианты, - ответил Миша и после некоторого молчания продолжил: - Алмаз в натуральном виде не представляет никакой эстетической ценности в отличие от бриллианта, который обладает непревзойдённой красотой. Хороший секс для меня - это бриллианты, - и тут же добавил: - У меня козырная двойка, я хожу.
- Обстоятельства? - уточнил я, желая понять, что он подразумевает под огранёнными алмазами.
- Обстоятельства и партнёр!
- Я произвожу впечатление партнёра для хорошего секса? - спросил я, покрывая Мишины карты.
- Да, - ответил он как нечто само собой разумеющееся.
Я вопросительно посмотрел на него, намекая на развёрнутый ответ.
- Ты мужественен. Ты просто смотришь на многие вещи, в том числе и на те, на которые следует смотреть просто, - и кратко добавил: - Бито!
Он убрал первые покрытые карты, и мы взяли новые.
- Кстати, ты подрабатываешь официантом, - сказал он, выделив слово "подрабатываешь".
- Это тоже сочится из меня? - сыронизировал я.
- Нет, в тебе не хватает учтивости, так нужной официантам. Из тебя получился был хороший инструктор или тренер. Зря ты пошёл десяткой.
Я пожал плечами и, наконец, сделал глоток весьма недурного шампанского.
- По-моему, секс отличается от хорошего секса продолжительностью и количеством оргазмов, - я сменил тему.
- Природа оказала нам любезность, придумав завершить совокупление сладострастием, но погоня за оргазмом сделала людей неразборчивыми. Желание достичь оргазма превратилось в некое подобие долга перед другими и даже перед самим собой. При этом об эстетике речь не идёт.
- Эстетика секса? - усмехнулся я.
- Что смешного в чувстве прекрасного? - искренне удивился Миша и даже отвлёкся от своих карт.
- Ничего, - я улыбнулся. - Но секс никогда не относился к миру прекрасного.
- Это потому что люди или отождествляют с ним детородную функцию, или не умеют им заниматься, - и Миша покрыл мои карты.
Я замолчал, размышляя над словами Миши, который тем временем сходил на меня новыми картами.
- Наверное, это зависит от человека, - наконец сказал я.
- Это порок наших предков, а не проблема личности, - ответил Миша. - Давай посмотрим правде в глаза: сексом чаще занимаются ради удовольствия, а не ради рождения потомства. Те, кто уже родил, всё равно продолжают им заниматься. Почему?
- Ты только что ответил на свой вопрос.
- Правильно! Секс - это источник наслаждения. И если обнажённое тело - это самый известный эстетический культ, то и сам секс относится к эстетике. И проблема в том, что рано или поздно секс требует нового содержания. Тогда наступает момент "изтины" - измены, извращения, изыски. Я предпочитаю последнее, хотя, признаюсь, между всем этим нет ясной границы.
- Например?
- Люди знают, что их возбуждает, а что нет. Умножая первое и вычитая второе, мы получаем изыски. Есть катастрофическая разница между "надо кончить" и "хочу получить удовольствие". Те, кто не видит и не понимает этой разницы, превращают секс в набор стереотипных движений.
покрыл карты и внимательно посмотрел на Мишу. Его снисходительность угасла, уступив место необычайной уверенности и спокойствию. Мне захотелось поцеловать его в аристократические сомкнутые губы, которые он, словно назло, только что облизнул. Я сделал большой глоток шампанского и через несколько секунд ощутил сокрушительный удар эйфории в мозг. Номер стал просторнее и уютнее, свет непонятного для меня источника стал ярче и мягче. Мишины части тела стали втрое притягательней, чем они казались в банкетном зале.
- Приятное шампанское, да? - спросил Миша.
Я промолчал. Игра шла своим чередом, и через несколько ходов желание поцеловать Мишу затмило новое желание - проиграть ему текущую партию. Это поражение заставит меня раздеться и стать его искусителем. Я должен отступить назад, чтобы прыгнуть дальше и стать хозяином положения.
- То есть кончить - это не главное для тебя в сексе? - вернулся я к разговору.
Я люблю, когда парни рассуждают о сексе. Их голос делает мои представления и домыслы осязаемыми, а их половые органы словно становятся соучастниками разговора.
- Не главное, - согласился Миша. - Главное - это обстоятельства, - и неожиданно добавил: - У меня всего две карты.
Он поднял эти карты к переносице и поверх них смотрел на меня своими восхитительными глазами. У меня осталось пять карт, из которых я выложил два козыря в надежде, что он их возьмёт, однако Миша покрылся.
- Я выиграл, - сказал он спокойно, но не без удовольствия и приказал: - Снимай штаны!
В силу своего воспитания я рано лишился чувства стеснения, но и не приобрёл бесстыдство. Вкупе с объектом своего вожделения раздевание для меня стало предметом особого удовольствия. Я поднялся и не спеша, хотя и демонстративно снял джинсы. Миша пил шампанское и смотрел на меня оценивающим взглядом. Когда я снова сел по-турецки, он продолжал смотреть на моё нижнее бельё. Я поймал этот взгляд и в очередной раз оказался благодарен не помню каким людям и обстоятельствам, которые приучили меня не только тщательно подходить к выбору трусов, но и менять их каждый день.
- Ещё партию? - спросил я.
Миша кивнул головой вместе с бокалом. Я перетасовал карты и заново раздал их.
- Что тебе нравится в парнях? - задал я вопрос, наблюдая, как Миша сортирует карты в руке.
- Ты спрашиваешь, почему меня влечёт к ним? - спросил он.
Я кивнул головой.
- Много лет назад я страдал от низкой самооценки, особенно при общении с ровесниками. В своих фантазиях я представлял себя такими же, как они - сильными и гармоничными. Поэтому я стал любить в парнях то, чем сам не обладал, - силу, мужественность, уверенность, наглость. Первый секс с парнем принёс невероятное облегчение моим страданиям, и я полюбил самих парней. С тех пор я занимаюсь с ними сексом. Мне нравятся далеко не все мужчины, и иногда мне нравятся женщины. Но, в общем, я люблю сильные руки, широкие плечи, рельефные части тела, я люблю грубую мужскую кожу. Особенно меня возбуждает упругий член. В голых мужских телах я черпаю своё вдохновение, они придают моей жизни вкус и заставляют вращаться мой мир.
Миша закончил фразу и картинно покрыл мою карту валетом, который смотрел на меня так же небрежно и снисходительно, как Миша смотрел на меня в банкетном зале.
- Ты не думаешь, что твоё отношение к сексу очень сложное?
- Отнюдь! Невозможно приготовить хороший ужин, не разбираясь в еде или в способах её приготовления. Всякий раз, когда ты что-то меняешь в своей жизни, это означает, что ты это проанализировал и дал всему свои имена. В сексе дела обстоят точно так же. Всё приходит со временем и с опытом.
- Могу себе представить, какой у тебя опыт, - произнёс я медленно, почти с вызовом.
- Я не коллекционирую парней, - спокойно ответил Миша и добавил: - Бито! Если угодно, я шмель, который опыляет цветки, получая нектар несколько иным способом.
- Противоестественным?
Миша сморщился:
- Пусть подавятся собственной слюной те, кто считает это противоестественным. Человек - существо социальное, и тот секс, которым он занимается, - это издержки общества, а не надругательство над природой. Хитросплетения человеческой морали и природных инстинктов порождают массу противоречий. Что здесь противоестественного?
- В погоне за удовольствием люди перестают рожать потомство. В этом противоречии победителем всегда выходит мораль.
- Чепуха! - Миша снова сморщился и добавил: - Бито! Люди перестают рожать, потому что это дорого, а не потому что мужчины кончают друг в друга. А что касается морали, о ней любят говорить, но многое из того, что делает человек для человека, используется как атрибут сексуальности - одежда, косметика, парфюмерия, дорогие машины, алкоголь.
- Одежда нужна для того, чтобы прикрыть нагое тело.
- Да, но её изготовление давно и далеко вышло за пределы этой утилитарной функции. Мода - это способ обратить на себя внимание. Так проще найти, с кем можно переспать.
Я почти не следил за игрой, хотя и не выказывал явное желание проиграть, но я испытал огромное удовольствие, когда Миша спокойно сказал:
- Я снова выиграл. Снимай трусы.
Я поднялся с пола и стянул с себя трусы. С вызовом, который состоял в том, что я смотрел Мише в глаза, я смял трусы и бросил их на кровать. Наконец возбуждение, которое до этого лишь томилось во мне, нашло выход. Мой член начал увеличиваться, что явно понравилось Мише. Он переводил взгляд то на меня, то на мой член и игриво заметил:
- Когда раздавали улыбку, ты, видимо, стоял в очереди за членом.
- И выстоял её! - парировал я. - Несмотря на то, что очередь была длинной.
Миша улыбнулся и отпил шампанское:
- Целеустремлённый! Это похвально! Ещё партию? - спросил он.
- Ещё, - согласился я.
Не знаю, поддавался ли Миша, но через пять минут третью партию он мне проиграл.
- Твои желания тебя не подводят, - заключил он.
- А чего я желаю? - спросил я.
- Раздеть меня, - ответил он и облизал верхнюю губу.
Я попросил его снять джоггеры. С полуулыбкой Миша встал, не спеша расстегнул пуговицы и снял их с себя. Он тоже смотрел на меня и в завершение так же, как и я, смял джоггеры и кинул их на кровать к моим трусам. На нём были белоснежные плавки, едва приспущенные, и они, скорее, прикрывали часть его тела, нежели служили нижним бельём в прямом смысле этого слова. Впрочем, в этом не было ничего удивительного с тех пор, как я понял, что Миша тщательно спланировал наш внезапный вечер.
- Можно сыграть ещё одну партию, - сказал Миша, поймав мой взгляд на своих плавках.
- Играем! - ответил я, чувствуя, как возбуждение накрывает меня с головой.
Или он проиграет и снимет плавки, или я это сделаю сам.
Я проиграл последнюю партию и, сняв футболку, остался совершенно голым. Целую минуту мы молча смотрели друг на друга, цепляясь взглядами за части тела. Потом я залпом выпил оставшееся шампанское и на четвереньках приблизился к нему. Я был готов. Интересный и непринуждённый разговор, который, по словам Миши, мало кто может вести, подвёл нас к логическому завершению.
Я взял его за скулы и погрузился в красную негу его губ, хранящих вкус шампанского. Каждый поцелуй был сильнее предыдущего, и с каждым поцелуем я продолжал подбираться к нему так, что, в конце концов, я опрокинул его на спину и лёг сверху. Он потрясающе пах, он был прекрасен на вкус, его кожа была чарующей, волосы мягкими, а глаза - неземного серого цвета. Миша в ответ на мои поцелуи ласкал мою спину и прижимал меня за ягодицы к себе, к тонкой ткани его белья, которая беспощадно сминалась под трением наших эрегированных членов. Затем он внезапно приложил усилие, и мы перекатились по полу. Оказавшись на мне, он поцеловал меня и сказал:
- Правило второе: соблюдай чистоплотность.
Я нехотя поднялся и вслед за Мишей пошёл в ванную. Это была большая комната, облицованная плиткой миндального цвета, с душевой кабиной и целой коллекцией махровых полотенец. Миша через голову снял футболку и скинул плавки. Как человек, который считает, что в каждом аккорде гармонии должен быть один фальшивый звук, я искал в Мише изъяны и полагал, что этой фальшью станет его маленькое или некрасивое достоинство. Но у него был прекрасный ровный член с орнаментом набухших вен. Я взял его в руку и оголил головку. В этот момент всё моё естество содрогнулось в предвкушении секса, который вот-вот начнётся.
Мы вошли в душевую кабину. Вода всегда потворствовала сексуальности. Словно увеличительное стекло, она умножает достоинства обнажённых тел, и часто лишь ей одной позволительно прикасаться к телу и гладить его во всех местах, к которым мы только мечтаем прикоснуться. Но теперь и у меня была эта возможность. Вслед за струями воды я гладил тело Миши - шею, плечи, грудь, руки, спину. Я вёл свои ладони по его телу всюду, куда вода указывала путь, - по ягодицам, в промежность, по бёдрам. Так же, как и вода, я обхватил его член одной рукой, а другой - его яйца.
Не переставая целоваться, Миша взял гель для душа и, подняв его над нашими головами, вылил на нас густую жидкость. Мы начали втирать его в свои влажные трепещущие тела, и через пару минут похотливых движений мы оказались заключёнными в один большой пенный кокон, из которого периодически, разбрасывая хлопья пены, вырывались наши стоящие друг на друга члены. В финале правила чистоплотности мы вооружились лейкой душа, но не столько для того, чтобы смыть пену, сколько для того, чтобы иным способом поласкать друг друга. Мы направляли струю сверху, сбоку, снизу, мы направляли её между ног, доводя себя до исступления.
После душа мы наспех вытерлись полотенцами и вернулись в комнату.
- Правило третье, - сказал Миша с той же интонацией, с какой объявлял предыдущие правила. - Безопасный секс.
Из тумбочки возле кровати он достал упаковку с презервативом и опустился передо мной на колени. Он взял мой член в рот и дважды глубоко заглотил его.
- Есть два равновеликих удовольствия - впускать и входить, - сказал он, надевая на мой член презерватив. - Я люблю, когда в меня входят, и я обожаю входить в других. Из всех форм подчинения людей самое сильное - это сексуальное подчинение. Его отличительная черта - безраздельное телесное и духовное обладание. Это органический слепок, в котором удовольствие не принадлежит никому по отдельности, а только двоим. Я буду продолжением и воплощением твоего удовольствия.
После этих слов Миша забрался на кровать и повернулся ко мне спиной. Опираясь на вытянутые руки, он выгнул спину и широко развёл ноги. Глядя на него, я понял, что всё вокруг перестало быть для меня сколько-нибудь значимым: июльский зной, рабочий день завтра, рутина, съём квартиры на лето, то, что мы незнакомы с Мишей, то, что эта встреча может быть первой и последней. Я смотрел на его спину с эротическим жёлобом позвоночника, который словно истончается на копчике, а затем стремительно переходит в иную, более чувственную глубину - промежность между ягодицами. Я смотрел на его анус и предвкушал, как через пару мгновений я введу в него свой член. Это было не просто сексуально и это было даже не приглашение. Это был приказ действовать.
прикоснулся к нему ладонью. На мгновение ослепительной кометой пронеслось чувство безраздельного обладания Мишей. Я волен делать всё, что пожелаю. Я закрыл глаза и прильнул к Мишиной промежности. Я вдыхал аромат его кожи, я целовал и покусывал его ягодицы, я лизал его анус и не мог этим насладиться, словно именно в нём, здесь и сейчас был заключён весь Миша, столь изысканный и желанный. Я нежно брал в рот его яйца и гладил его член, растирая сочащуюся влагу возбуждения. Я разрывался между желанием продолжать его лобзать и ввести в него свой до боли эрегированный член. Меня охватило то редкое чувство жадности, когда обладаешь чем-то вожделенным и не можешь им насытиться, не можешь насмотреться, не можешь перестать касаться его.
Наконец я приподнялся над Мишей, упёрся своим членом в его анус и без помощи рук перешёл Рубикон. Я медленно вводил все свои 19 сантиметров в Мишу до тех пор, пока мой лобок не прижался к его ягодицам. Как на палитре художника краски, смешиваясь, дают новый оттенок, так и сейчас от смыкания наших тел во мне разлилось новое, доселе неиспытанное чувство наслаждения. Я закрыл глаза, и, клянусь, я увидел цветные круги удовольствия, которое невидимыми волнами разливалось внутри меня. Подстёгиваемый возбуждением, я сделал толчок вперёд и напряг член. После этого я стал медленно выводить член, наблюдая, как сантиметр за сантиметром он появляется из Мишиной плоти. Когда головка моего члена упёрлась в сфинктер, я остановился и начал погружать свой член обратно в Мишу.
Через пару минут медленных удовольствий я лёг Мише на спину, обнял его снизу за грудь и начал совершать ритмичные движения. Теперь я лобзал его плечи, шею и уши с таким же наслаждением, как и его промежность. Запах Миши сводил меня с ума. Я наращивал темп и силу своих движений, одновременно прижимаясь к Мише. Потом я выпрямился, ухватив его за поясницу, и, слегка откинувшись назад, продолжил быстро и сильно его трахать.
Ничего со временем не менялось - возбуждение нарастало, словно грозовая туча, удовольствие разливалось полноводной рекой, наслаждение от обладания Мишей не проходило и не истончалось. Мне хотелось войти в него целиком, словно эпицентр всего происходящего в этот вечер был внутри. Мои бёдра шлепками соприкасались с его ягодицами, превратившись в метроном нашего сношения, а в ушах они сливались в целые овации невидимых зрителей.
Через несколько минут такого анального аллюра почти что с рычанием я вышел из Миши и опрокинул его на бок. С грацией кошки он перевернулся на спину и поднял ноги. Склонившись над ним, я резко ввёл член и продолжил прерванные движения. Миша схватил меня за затылок, и мы упёрлись лбами, глядя друг в другу глаза.
Я не знаю, сколько ещё прошло времени и шло ли оно вообще. Мокрый от пота, я неистово любил Мишу, такого же мокрого, не слыша самого себя и не слыша, как мои стоны перешли в плач. Я смотрел ему в глаза, но ничего не видел, а только чувствовал, как в них зарождается мой оргазм изысканно серого цвета. Я впервые увидел свои ощущения вне самого себя. Они вошли в мои глаза, они прошли через всё моё тело и, наконец, расправили крылья сладострастия в моих половых органах. Я инстинктивно усилил движения, извергая сперму в Мишу, одновременно сопротивляясь судорогами, которые почти ломали меня пополам.
Оргазм длился на удивление долго. Но когда все ощущения, словно инструменты гигантского оркестра, угасли, я обессиленно лёг на Мишу. Он обнимал меня и нежно водил пальцами по моей спине, рисуя на ней невидимые узоры, словно повторяя взмахи крыльев моего оргазма. Сердце металось в груди, перегоняя море бурлящей крови. Я почувствовал, что задыхаюсь, и, выйдя из Миши, откинулся на постель. Миша снял презерватив и аккуратно, не вызывая рефлекторного отторжения, облизал мой член. Потом он лёг возле меня и уткнулся носом мне в шею.
Мы вышли курить на балкон. Остатки зарева заходящего солнца прятались за силуэтами высотных зданий, и вместе с ними, казалось, прятался зной, уступив место сдержанному вечернему теплу. Город гудел и переливался, как огромный диско-шар. Оглушённые сладострастием, мы молча курили, не стесняясь своей наготы. Сизый дым сигарет задумчиво висел напротив нашего балкона, разрастаясь в бесформенную завесу. Я опустил взгляд. Наши с Мишей члены, словно лебеди, изогнув шеи, смотрели вниз.
Вернувшись в комнату, Миша налил шампанского, и мы сели друг напротив друга в глубокие мягкие кресла.
- Потрясающе! - сказал он. - Мне не часто удаётся насладиться таким членом, как у тебя.
- Попадаются маленькие?
- Дело не только в длине. А также в толщине и в форме, - ответил он. - У тебя он длинный, ровный и по толщине то, что надо.
- Бриллиант! - произнёс я и отпил шампанское.
Миша кивнул головой.
- И у меня, признаюсь, не часто с парнями бывает так, как сейчас с тобой, - сказал я, и моё тело вновь ощутило всю гамму пережитого удовольствия.
- Почему? - спросил Миша.
Я сделал глоток и соврал в ответ:
- Не знаю. Я не задумывался о мотивах, которые побуждают меня заниматься сексом с парнями. Я просто с ними трахаюсь.
Миша улыбнулся и закинул правую ногу на подлокотник кресла. Моему взору снова открылась его промежность, покрытая короткими жёсткими волосками. Он залпом выпил шампанское и сказал:
- Правило четвёртое: не останавливайся, - и он показал движением пальцев, чтобы я приблизился к его члену.
Я также осушил бокал шампанского и опустился на пол. Как хищник, я медленно на четвереньках приблизился к нему и начал ласково лизать его яйца. Миша закрыл глаза и закинул вторую ногу на подлокотник. Впервые с момента нашей встречи он позволил (или безмолвно попросил) беспрепятственно сосать его член, и я усердно взялся за это дело. Когда эрекция дала о себе знать, Миша встал с кресла и, взяв меня за затылок, начал сам водить членом. Я чувствовал, как в нём просыпается возбуждение, я чувствовал, как это возбуждение передаётся мне с каждым погружением его члена в мой рот. Сидя на полу, я мог смотреть ему в глаза и мысленно просить: "ещё!", "ещё!", "глубже!". И он, глядя мне в глаза, отвечал на мои просьбы.
Через несколько минут я довёл каждого из нас до полной эрекции.
Миша наклонился, чтобы поцеловать меня, и потом тихо произнёс:
- Залезай на кресло.
Я не любитель пассивной роли в анальном сексе, но сейчас я хотел, чтобы Миша вошёл в меня, я хотел ощущать его член внутри себя. Это желание и стремление подчиниться Мише странным образом подстёгивали моё возбуждение, которое готово было простить любую боль и даже более того, пережить её, как катарсис.
Я взобрался коленями на подлокотники, призывно раскрыв свою промежность. Миша надел презерватив и без промедления ввёл в меня свой член. К моему удивлению, вместо ожидаемой боли внутри рождались сладостные ощущения. Я запрокинул голову и почувствовал блаженство от безраздельного подчинения и болезненного обажания. Миша двигался неторопливо, прижимаясь к моим ягодицам. Не было ничего ни лишнего, ни избыточного в его уверенных движениях. Каждое погружение его члена отдавалось во мне приятными приливами. Как морские волны, которые, накатываясь одна на другую, лобзали берег, так и его член лобзал моё нутро. Я закрыл глаза и остался один на один с этими забытыми ощущениями. Да. Я их уже испытывал, но когда-то давно - и с тем, чьё имя никак не забывается.
Миша прижал меня к спинке кресла и почти навис надо мной. Положив мне руки на шею, он с каждым движением словно давил моё тело вниз. Я поддался этому давлению и сам начал всем телом двигаться навстречу его члену. Приливы стали наслаиваться один на другой и широкой волной наслаждения разливались по всему телу. Я чувствовал горячее дыхание Миши, я чувствовал, как его руки сжимают мою шею, я предвкушал, как движение его члена вскоре вызовет во мне девятибалльный шторм. Наши тела вновь заблестели от пота, как будто покрытые тонкой блестящей, точно органза, тканью. Член Миши давил на простату, и я понимал, что осталось совсем немного до того, как во мне сдетонирует второй оргазм.
Движения Миши всё больше приобретали силу, уже нечеловеческую, а звериную. Мы оба в нелепом сплетении тел летели к сладострастию. Неожиданно Миша схватил меня за шею и грудь и выгнул моё тело. Одновременно с этим он начал делать настолько сильные и резкие толчки, что я впервые почувствовал боль. Он кончал. С каждой волной его оргазма он всхлипывал и сильнее выгибал моё тело. Я схватил свой член и всего за пару движений тоже достиг финала. Сперма фонтаном устремилась вверх, падая на моё тело крупными тяжёлыми каплями.
Некоторое время мы стояли неподвижно. Затем Миша медленно опустил меня на пол и начал руками растирать сперму по моему телу. Неуверенной походкой, с трясущимися коленями мы дошли до кровати и рухнули на неё...
Пробуждение было мягким и долгим. Под утро попеременно снились вчерашние гости ресторана, горничные и Миша. Когда я наконец открыл глаза, первое, что я увидел перед собой, - английский завтрак на подносе. Обнажённый Миша лежал напротив, разместив ноги у изголовья постели. Убедившись в том, что я окончательно проснулся, он улыбнулся и произнёс с британским акцентом:
- Your breakfast, sir, - и добавил: - Через два часа мы выписываемся.
Как это всё было кстати - завтрак, британский акцент и голый Миша. Я поглощал бекон, а Миша красиво и снисходительно рассуждал об обыденных вещах, небрежно держа во рту зубочистку.
После завтрака, не одевшись, мы вышли курить на балкон. Солнце ещё не достигло зенита, но город уже начал плавиться, снова превращаясь в густую массу. Мы молча курили, со снисходительностью ангелов наблюдая за бурлящей жизнью. После того, как я потушил сигарету, Миша взял меня за руку и повёл в ванную.
Почти целый час в душе мы занимались оральным сексом и тем, что по очереди доводили себя до оргазма, проталкивая члены сквозь сомкнутые бёдра друг друга. После душа мы пили кофе, курили и разговаривали обо всём понемногу. За это время Миша собрал свой чемодан, а я почувствовал себя безмерно счастливым человеком.
Наконец мы покинули номер и по залитому солнцем коридору подошли к лифту. Зайдя в лифт, Миша посмотрел на меня и произнёс:
- Правило пятое и последнее.
При этих словах во мне всё сжалось. Что-то мне подсказывало, что я знаю это правило. Я поднял голову и, смотря ему в глаза, ответил:
- Не искать с тобой встреч?
Миша улыбнулся уголками рта:
- Ты классный парень, Митя! - и он легко, по-дружески, ткнулся своим плечом в моё.
Нет ничего в сознании, чего бы не было раньше в ощущениях. Я не мог избавиться от чувства, что теперь я - та самая женщина неопределённых лет, которая вчера в банкетном зале отвлекла Мишу, к его большому неудовольствию. Я ни на что не рассчитывал, но очень сложно отрешиться от людей, которые покорили тебя. Сколь бы сильным ты ни был, всегда найдутся равные тебе или сильнее тебя. Они не оставляют ран, но царапают душу. Ты их больше не видишь и не слышишь, но душа помнит эти царапины и по ним, словно по шрифту Брайля, она понимает, что произошло, чему повториться не суждено и чего повторять не следует.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга. У обоих на лице были сдержанные улыбки, которой Миша сдерживал радость, а я - разочарование.
Лифт остановился, и раздался нежный звук колокольчика. Мы одновременно перевели взгляд на двери и, убрав улыбки, напустили на лица равнодушие. Миша вышел первым и направился к стойке регистрации, вальяжно увлекая за собой чемодан. Я вышел за ним чуть погодя и, ни на кого не глядя, пересёк людный холл отеля.
На улице послеполуденный июльский зной мгновенно облепил меня, словно любопытные папарацци. Солнце слепило глаза. Я запустил руки в карманы, глубоко вдохнул раскалённый воздух и бесцельно побрёл вниз по улице.