День похорон. И похорон не кого-нибудь, а родного отца. Но почему же на душе так легко и радостно? Я должна плакать, биться в истерике, рвать на себе волосы, а я чуть ли не напеваю себе под нос хулиганскую песенку и не пританцовываю, наряжаясь перед зеркалом. Почему?
Я снова придирчиво осмотрела себя. И мне почему-то стало стыдно. Но не от того, что под этим легким шелковым почти прозрачным платьем не было и намека на белье, и не от того, что на вечер, когда в доме будут поминки, у меня запланирован поход в кино с подружками. И даже не от того, что я радовалась его смерти — окончательной и бесповоротной, иначе бы его не хоронили сегодня. Мне было стыдно от того, что, вместо убитой горем бабы в черном, в зеркале я видела улыбающуюся, здоровую и румяную девушку.
Я достала из сумочки пудру и бледно-бежевую помаду. Вот уж и правда не знаешь, когда такое может пригодиться. Всего пара привычных мазков поролоновым диском — и вуаля! Теперь видок вполне соответствует случаю. Ля-ля-ля...
Я не без труда втиснулась в траурные туфли, еще раз взглянула на свое отражение в зеркале, глубоко вздохнула, сгоняя с лица улыбку, и вышла из комнаты.
Мама, вдруг постаревшая лет на сорок, сидела, сгорбившись, на табуретке в прихожей. Витя стоял рядом, положив руку ей на плечо. Я обошла их со спины, поклонилась и взяла маму за руку.
— Шлюха... — процедила она сквозь зубы так, чтобы это слышала только я.
Я вздохнула, но скорбно-траурное выражение лица сохранила. Нет, мамочка, тебе не удастся испортить мне настроение.
Дверь в квартиру была открыта. Соседи заглядывали, кланялись, полушепотом выражали соболезнования, с опаской заглядывали в большую комнату, где на притянутой Витей откуда-то лавке стоял открытый гроб, обитый темно-красной материей (крышка от него с огромным бантом из широкой кружевной ленты, почему-то напоминавшая мне крышку от коробки с конфетами, стояла в коридоре прямо напротив меня), и снова с поклоном уходили. Да, наш папочка умел наживать себе друзей. Впрочем, мама от него не сильно отстает. Да и Витя тоже...
Вскоре с улицы донесся шум двигателя, и незнакомые мужские голоса возвестили о прибытии автобуса и катафалка. Четверо крепких хмурых мужиков, не глядя на нас, прошли в большую комнату, подхватили гроб и медленно вынесли на лестничную клетку. Затем вернулись за крышкой. Витя высвободил руку из маминых пальцев и вынес к подъезду лавку.
Я же помогла маме подняться.
— Шлюха... — повторила она.
Я не ответила и, положив ее руку на свой локоть, вывела из квартиры.
— Идите, идите, я закрою, — соседка тетя Нина легко коснулась моего плеча, когда я собралась закрыть дверь.
— Спасибо, Нина, — тусклым голосом сказала мама.
Мы медленно спустились по лестнице.
— Хоть бы трусы надела, шлюха... — прошипела мама, когда мы уже выходили из подъезда.
Гроб с папиным телом снова стоял на лавке, только теперь она была укрыта грязным ковриком, видимо, предоставленным ритуальным агентством. Священник со следами вчерашней попойки на лице заунывно читал молитву, махал кадилом и поминутно осенял себя и присутствующих крестным знамением. На лбу покойника лежала ленточка, а его руки были связаны и сложены на груди.
— Господи поми-и-илу-у-уй, — тянул священник, обдавая присутствующих грязной водой из специальной чашки не менее грязным веничком.
— Господи поми-и-илу-у-уй! — вторил ему специально приглашенный хор из трех «божьих одуванчиков».
Мама, которая все время молитвы стояла, крепко вцепившись в мой локоть, вдруг осела на землю и завыла:
— На кого ж ты нас оста-а-а-ави-и-ил! На кого ж ты нас поки-и-и-ину-у-ул!
— Мам, перестань, — прошептала я ей на ухо, опасливо поглядывая на окружающих. — Этот спектакль не к месту. Весь подъезд в курсе, как вы с папой жили.
— Молчи, не твое дело, — прошипела она мне в ответ и снова заголосила. Еще и начала рвать на себе волосы.
Я пожала плечами и выпрямилась. И тут же встретилась с пылающим от гнева взглядом Вити, который стоял по другую сторону от гроба. Я хмыкнула. Ты тоже меня осуждаешь? Зато я честнее вас обоих!
— Если бы не ты, он был бы жив, — сказал Витя мне на ухо, когда мы и еще с пяток соседок погрузились в автобус.
— Если бы не я, на его месте был бы ты или мама, — ответила я громко, и все разговоры в автобусе разом стихли.
Кто-то обернулся к нам и укоризненно качал головой, кто-то прятал глаза. Хорошо, что мама решила ехать в катафалке.
— Да, и не надо на меня так смотреть! — я вскинула голову. — Вы все прекрасно знаете, каким человеком он был. Он же и вам житья не давал. Если хотите, я спасла всех вас. А вы еще смеете меня осуждать...
— О мертвых, деточка, — положила руку мне на запястье соседка с третьего этажа, — или хорошо, или ничего.
— Знаю, я изучала латынь, — буркнула я и сбросила ее ладонь. — Но это ничуть не меняет того факта, что наш папаша был отменным козлом. Даже не так — настоящей сволочью. И если бы я не написала то заявление, еще неизвестно, на чьих бы похоронах убивалась мама...
Витя скрипнул зубами. Соседка тяжело вздохнула и провела рукой по моим волосам. Разговоры снова оживились.
Вот интересное дело — я уже давно заметила — во время похорон всегда идет дождь. Может, правда, это мне всегда так везло? Но сегодня погода была на редкость солнечной. В наших местах такие дни вообще случаются нечасто, и, честно говоря, мне было жаль тратить такой замечательный денек на похороны и поминки. А ну как завтра дождь пойдет?
В общем, план был прост — потихоньку сбежать с кладбища сразу после погребения и не возвращаться домой до глубокой ночи.
Естественно, Витю я в свои планы не посвящала — он у меня, конечно, хороший, но когда дело касается отца, он ведет себя как какой-то фанатик. Если бы не его кулаки, возможно, я бы и заявление раньше написала.
Мы выгрузились из автобуса у ворот кладбища и еще несколько минут ждали застрявший где-то катафалк.
Оказалось, что на полдороги у них спустило колесо, запаски с собой, естественно, не было, поэтому им пришлось просить кого-то из проезжавших мимо водителей отбуксировать их до ближайшего шиномонтажа. Хорошо хоть ребята на шиномонтажке подсуетились и пропустили груженый катафалк без очереди, а то бы я точно опоздала в кино.
Погребение тоже не обошлось без приключений. Сначала могильщикам пришлось в срочном порядке расширять и углублять могилу, потому что они, видите ли, не рассчитывали на негабаритный гроб. Парень из ритуального агентства бледнел, краснел и судорожно названивал кому-то из своей конторы.
А когда покойнику развязали руки, они никак не хотели оставаться на его груди и упрямо сползали вдоль туловища. Священник устало покачал головой и все же решил оставить руки мертвеца связанными, мол, а как иначе он свечку держать будет.
Гроб накрыли крышкой, и я чуть не расхохоталась — теперь он действительно стал похож на коробку с конфетами!
Но вот погребение подходило к концу. Могильщики стали медленно опускать гроб в яму, как вдруг одна за другой лопнули обе веревки, и покойник вывалился лицом вниз прямо в яму вместе с атласной подушечкой, одеялом и другими обязательными предметами. Женщины у края могилы начали истово креститься. Мама, которую я снова держала под локоть, чуть не свалилась в яму вслед за спрыгнувшим туда вместе с могильщиками Витей. Они поправили гроб, вернули внутрь белье и покойника, снова накрыли крышкой и быстро по очереди вылезли. Витя выбирался последним. Перед подъемом он еще раз поправил крышку и вдруг вскрикнул.
— Что там? Что там? — загалдели бабки над могилой.
— Ничего, — со злостью бросил Витя, уже перелезая через край ямы. — Показалось...
Но я-то видела — он мелко дрожал, хоть и старался скрыть это. Но выяснять, в чем дело, мне было уже некогда — сеанс начинался через сорок минут, а мне ведь еще доехать надо.
Я переложила мамину руку на локоть брата, ради ...