— Вы думаете, я с ним буду в одной койке спать? Я — с ним? Вот с этим? — разгорячившись, я ткнул указательным пальцем сперва в один из индийских огурцов специально прикупленной для этой командировки рубашечки, а после — в оказавшийся неожиданно твердокаменным живот Кучера. — А ю, блядь, сириэс? Вьетнамцы мелко кивали и по-детски улыбались. Английская речь их пугала, а по-русски далее слов вежливости знания их, кажется, не простирались. — Принц, да ладно, не пузырись, — Кучер, приобняв меня волосатой лапой, отвел в сторонку. — Эту ночку перекантуемся, а там разберемся.
Меня зовут Макс, и я пиарщик. Фамилия у меня редкая — Королевич; оно конечно, ни о какой голубой крови она не говорит — в деревушке под Могилевом, откуда родом мой прадед, никаких дофинов отродясь не водилось, однако Принцем прозвали меня еще со школы и погоняло это несу я по жизни гордо. Я Принц, люблю себя и не собираюсь этого стыдиться. А еще я блондин, красавчик и умница. Круглогодичный загар, только стильные девочки, трусы за 50 баксов и престижная тренажерка, куда захаживает, правда вечно обдолбанный, сам Митя Фомин. И то, что сейчас происходит со мной в этой гребаной командировке — не просто пиздец, это лютый, это выдающийся пиздец!!!
Шеф попросил и я поехал — я ведь парень дисциплинированный. Вьетнам — не страна моей мечты, понятно, но подновить загар можно и тут — днем переговоры, вечером — пляж с коктейльчиками. Но не знаю, не знаю, согласился бы я на этот блудняк, зная, что в подельники мне выдадут блядского Колю Кучера!
То, что, как выяснилось, со мной летит Кучер — было, кажется, предвестием надвигающегося пиздеца. Вообще я в силу своей профессии легко нахожу общий язык с разными людьми, с разными, блядь, но есть исключения! Кучера в нашей конторе все зовут не иначе как Колян, хотя ему уже нормально так за тридцать. Характер у него наглый, шутки солдатские, однако руки — золотые. За это ему прощают и то, что он любит бухнуть прямо в конторе, и то, что он оприходовал в разное время добрую половину наших, в том числе и замужних, баб, выбирая, кажется, тех, что пожопастей. Высшего образования у него нету точно; не уверен, есть ли и среднее — иногда его дремучесть просто пугает, однако второго такого наладчика не найти — чутье ли звериное, опыт ли, врожденный ли талант — бес знает, а только посвистит про себя, поматерится, отпустит, ухмыляясь, пару пошлых анекдотцев — и всё уже заработало, зажужжало, лампочки весело мигают, а начальница его отдела — жопастая, кстати, разведенка, выписывает ему премию. То есть работник он дельный, спору нет, но кромешное сельпо и жуткий наглец. А наглецов я не терплю, потому что наглец здесь — это я сам!
Через жопу всё пошло уже в аэропорту. Рейс задержали на четыре часа; Кучер, заявившийся лететь ровно в том, в чем всегда ходил на работу — клетчатая рубашечка с рынка и джинсы неопределенного происхождения, попытался завлечь меня «закинуть вовнутрь чегонть покрепче, дорога-то неблизкая», но я отбился, демонстративно купил себе журнальчик на английском и, закинув ногу на ногу, проскучал с ним до самого вылета.
Места в самолете у нас были не рядом, однако, уже неплохо закинувшийся крепеньким Колян применил свое недюжинное мужское обаяние и уломал пожилую тетку, летевшую по соседству со мной, поменяться с ним местами. Все десять часов полета я, безуспешно пытаясь спрятать нос в журнал, слушал истории из его армейской жизни («повар у нас был хохол, и таких хитрожопых еще поискать!»), случаи с рыбалки («Макс, он мне только хвостом по лбу ебанул, на дно лодки кинулся, а оттуда хуяк — за борт и поминай, как звали!») и просто пошлые анекдоты («мышка в жопе? арригинально!») Понимая, что разговаривать нам особо не о чем, я кивал, улыбался, а потом незаметно вставил в дальнее от Кучера ухо наушник с Филиппом Глассом. Самолетик был небольшенький, в зоне турбулетности нас потрясывало будь здоров, и я даже поймал себя на мысли, что общество этого мудилы, кажется, немного успокаивает меня.
Следующая степень пиздеца накрыла нас по сразу прилету: нас никто не встретил (вернусь и непременно добьюсь увольнения этой новенькой сучки-секретарши); бронь на отель, впрочем, была на руках; когда мы доперлись наконец до отеля, выяснилось, что у нас не отдельные номера и даже не дабл (это я полагал самым кошмарным развитием событий), а крохотный номерок с — тададам!!! — одной, семейной кроватью.
Скромное обаяние вьетнамцев в том, что они кивают и улыбаются даже тогда, когда ты описываешь то, как разнесешь тут всё к ебене-матери. — Кровать поменяйте хоть, суки! — стервенел я, сожалея, что янки не оставили от этой гостеприимной страны выжженное рисовое поле. Обслуга разводила руками и тыкала засушенными пальцами в какие-то плохо отпечатанные иероглифы.
— Макс, да лан, хуйня же, — закинул в номер оба наших чемодана мой неунывающий спутник. — Разберемся. Отдохнуть с дороги надо? Надо! А приставать не буду, — ухмыльнулся он, подмигивая, — если сам, конечно, не спровоцируешь... — Кучер загоготал, жестами показал вьентамцам, что инцидент пока что исчерпан и, нарушая всякое личное пространство, взял меня рукой под поясницу и завел в комнату. — Поваляйся пока, а я по окрестностям пошарюсь, мужики говорили, что у них тут ром прикольный, и стоит копьё.
Кучер, насвистывая, ушел, я в очередной раз подивился его похуизму — или житейской мудрости, уж и не знаю, какое определение верней. Я стянул одежду, решив, что самое время ополоснуться. Снимая трусы, заметил, что член напряжен, и, кажется, совсем не против того, чтобы я поигрался с ним.
Не знаю, как у вас, а у меня перелеты, смена декораций, обилие впечалений всегда вызывают сексуальное желание. То есть вот просто ни с того ни с сего встает и всё, ну что тут будешь делать? Что-что — дрочить, конечно! Вообще я стараюсь, конечно, этим не злоупотреблять и беречь силы для телочек, но иногда накатывает так жестко, что вот идешь в самолете в сортир и, стоя буквой зю, за минуту выдрачиваешь себе всё содержимое тщательно выбритых яиц прямо в толчок — тут главное потом не забыть спустить.
Я зашел в ванную и, включив на айфоне заранее для таких случаев закачанный видос, стал сладко надрачивать на мулатку, которая своей божественно гладкой задницей завлекала хуястого темного паренька с пирсингом как раз в этом самом месте. Она томно встала рачком и повиливала бедрами перед ним, теребя наманикюренными пальчиками щелку; парень ритмично покачивал тазом, готовясь засадить, я тоже покачивал бедрами в такт, не спеша, с чувством поддрачивая свой жаждущий разрядки хуёк.
Вдруг дверь за спиной резко открылась, я, не выпуская члена, обернулся, айфон выскользнул и брякнулся на пол. Колян, держа в каждой лапе по бутыли, досвистел последнюю ноту. Жирные брови его скакнули на невысокий лоб.
— Максик, всё норм, не тушуйся, — сказал он, не собираясь, впрочем, тут же выскакивать обратно. — Самому, бывает, яйца распирает, а слить не в кого. — Взгляд его опустился на пол. — О, ну ты... финишируй, а я пока разолью, ты же не против?
В последней фразе иронии было больше, чем в предыдущих. Я опустил глаза на айфон и понял причину — видео при падении встало на паузу как раз в тот момент, когда экран заполнил шоколадный хуй во всем утыканном кольцами великолепии. Зеркало отразило мои пунцовые щеки. Я молча полез под душ.
Когда я вышел, накинув здешний халат с дракончиком, Кучер уже сидел в одних труселях перед двумя нехилыми стаканами рома и ловко нарезал какой-то местный фрукт.
— Всё, что естесственно, то, кагрица, сам понимаешь! — подмигнул он, пододвигая мне стакан. — А что есть у тебя свои тараканы — ну а у кого их нету, скажи на милость? — рассуждал Колян, беззастенчиво почесывая яйца.
Если бы меня попросили описать его двумя словами, я бы сказал так: красивая обезьяна; никакой тонкости черт, чернявый, грубо, но точно и по делу вырубленный, не Апполон, а такой Гефест — кузнец со смуглой грубой кожей, ну и волосатый, конечно.
— Где ...