Кате случалось и прежде оказываться нагой в собственном подъезде — по ходу выполнения Заданий, даваемых Шантажистом. Прежде, однако, руки её были свободны и выскальзывала за дверь квартиры Катя одетой — лишь позже, поднявшись почти до самой чердачной двери и убедившись в отсутствии подозрительных звуков, она сбрасывала с себя одежду и приступала к съёмке своего обнажённого тела при посредстве мобильного телефона, лаская себя по строгому приказу её неведомого властелина, ощущая себя начинающей шалавой, чувствуя дрожь в ногах от странно-сладкой смеси стыда и возбуждения — и попутно чувствуя обрыв чего-то исчезающе тонкого внутри при звуках шагов внизу.
Теперь было иначе.
Начать с того, что, как уж было сказано выше, Катя была изначально и целиком голой. Причём поделать с этим нельзя было ничего — у неё, конечно, мелькнула идея попытаться перед выходом натянуть на себя хотя бы полотенце, но минут через восемь бесплодных попыток она поняла, что ей не удастся удерживать на себе накидку ввиду необходимости действовать скованными за спиной руками и что она попросту напрасно теряет время.
Руки же ей были необходимы.
Например, чтобы запереть за собой дверь — что, если какой-нибудь домушник решит испытать на доверие их квартиру именно во время визита Бэйли в магазин?
Или — чтобы расплатиться с продавцом в магазине, если Фэйли до него каким-то образом доберётся.
Ключи и деньги — вот, собственно, всё, что было у неё в руках.
Где-то послышался шум.
Катя вздрогнула, так и недозаперев дверь до конца — что ей приходилось делать практически вслепую. Взгляд её панически метнулся по сторонам, выцепив единственное место, где можно было надеяться хоть как-то укрыться — за трубой мусоропровода.
Спрятаться туда?..
Хотя щель между стеной и трубой столь узка, что даже ей, юной хрупкой девочке, толком там не разместиться.
Её найдут, обнаружат, — голую, скованную наручниками, изукрашенную надписями вроде «Я шлюха» и «Возьмите меня».
Что, если кто-нибудь последует написанному?..
...Шум будто стих.
Фэйли перевела дух, поймав себя на том, что, кроме страха и стыда, ситуация вызывает у неё странное возбуждение.
Она закусила губу, чтобы прийти в себя.
Это же — не выдумка, не фантазия.
Это — реальность.
Жар невольного возбуждения, однако, не торопился спадать. Фэйли почти по-кошачьи выгнула дугой спину, пытаясь заново нащупать сзади рукой металлический стерженёк всё ещё торчащего в замке ключа, чтобы провернуть его до конца, но в этот момент ощутила, как ненароком разгибаются пальцы другой её руки.
Проклятье!..
Звон выпадающих на пол монет послужил аккомпанементом танцу ледяных пауков у неё в груди.
Фэйли почти готова была плакать от бессилия.
Полуприсев вначале на корточки, затем целиком опустившись своим голым незащищённым задиком на холодный каменный пол, она принялась ёрзать по нему из стороны в сторону, пытаясь нашарить руками — и кожей собственных ягодиц — хотя бы большую часть закатившихся неизвестно куда монет.
Вдруг в подъезде вновь послышался шум.
Близко.
Фэйли замерла, словно большая кошка, не издавая ни единого звука, вся целиком обратившись в слух.
Откуда исходит шум?
Ей бросилось в глаза появившееся светлое пятнышко на двери квартиры напротив, квартиры соседей. Видимо, внутреннюю дверь только что приоткрыли, и теперь свет их квартиры проникал наружу в подъезд через глазок.
Через дверь слышались тихие, но вполне отчётливые голоса.
«Только не сейчас. Только не сейчас», — молила внутри себя нагая юная девушка, лежащая на полу подъезда в непристойно распластанной позе, со скованными позади руками, опёршись спиною на дверь своей собственной квартиры. Сил ей сейчас не хватало даже на то, чтобы попытаться вскочить и спрятаться за мусоропроводной трубой или подняться на этаж выше, — единственное, что ей оставалось, это мысленные мольбы.
За дверью послышалось ещё несколько слов, после чего свет в дверном глазке как будто погас и разговоры стихли.
Фэйли набрала в грудь воздуха. Оказывается, всё это время она практически не дышала.
Поводив ладонями по полу, она сумела насобирать несколько монет — вроде бы то же самое или почти то же самое количество, что было ею найдено под поролоновой подкладкой в полученной по почте коробочке.
Дрожа, она выпрямилась.
Крепко сжав деньги в левой ладони, правой ладонью она вновь нащупала ключ — и провернула его в замке до конца, запирая дверь. Извлекая ключ из замка, чуть не выронила его — по всему телу её при этом прошёл ледяной озноб.
Теперь ей предстояло подойти к двери подъезда.
И выйти.
Катя сгорала от стыда от одной мысли об этом. Там, за дверью подъезда, все будут видеть её голой, — там уже не спасёшься благодаря невероятной величины везению. И, хотя за последний час и впрямь успело заметно стемнеть, небо всё ещё оставалось чуть светлым и на вечерних улицах вполне могло находиться более чем достаточно народу.
Выбора, однако, не было.
Тянуть было даже опасно — кто знает, сколько времени она и без того потеряла на сборе рассыпавшихся монет?
Так что Катя чуть-чуть приоткрыла дверь — совсем слегка, чтобы глянуть, нет ли кого за ней, и тут же молнией юркнуть обратно.
Никого.
Как бы.
Фэйли облизнула губы.
В какой магазин отправиться? Доселе у неё об этом блуждали в голове лишь самые туманные мысли, но теперь необходимо решить это для себя чётко, поскольку на улице у неё явно окончательно пропадёт способность соображать.
Выбрать было непросто.
С одной стороны...
...ей хотелось выбрать самый дальний и самый редкопосещаемый магазин, чтобы продавец в нём заведомо не мог знать семью Фэйли и никогда, никак, никоим образом не смог сообщить об увиденном её родителям.
С другой стороны...
...её загнанная в пятки душа испуганно умоляла её выбрать магазин как можно ближе к дому — убеждая её, что едва ли она сумеет заставить себя пройти в таком виде по улице и сто метров.
Магазин за автобусной остановкой?..
Тот, где в прежние времена торговали овощами. Позже там открыли мануфактуру — или не мануфактуру? — к настоящему же времени магазин сей торговал продуктами разного рода. При этом в углу просторного помещения располагалась небольшая точка продажи газет, мелких съестных вещичек и табачных изделий.
Масштаб — почти супермаркетного уровня.
Есть шанс, что Фэйли там не то чтобы не заметят — попробуй её сейчас не заметить? — но хотя бы не слишком хорошо запомнят.
Или — быстро забудут.
...Катя не сразу ощутила, что даже вспотела от перенапряжения, роясь в воспоминаниях и с бешеной скоростью прогоняя в голове десятки вариантов.
Теперь, однако, решение было ею принято — оставалось лишь открыть дверь.
Лишь?..
Катя сделала ещё одно, рекордное усилие над собой, пытаясь заставить себя толкнуть вперёд дверь и сделать шаг наружу, — и в этот момент за спиной заалевшей девчонки послышался сдавленный мужской кашель.
Вероятно, кто-то успел тихонько приоткрыть дверь квартиры и выйти на лестничную клетку, пока Катя перебирала в уме магазины. Возможно, сосед?
Она не рассуждала об этом.
Словно пуля, капсюль которой был подстёгнут ударом бойка револьвера, она молниеносно вылетела из подъезда наружу, едва сумев удержать равновесие на неровных бетонных ступенях. Панически оглянулась по сторонам — куда бы метнуться теперь, прежде чем источник сдавленного кашля выйдет следом за ней? — и взгляд её упёрся в усатого немолодого дворника, стоявшего у соседнего подъезда и о чём-то беседовавшего с полной женщиной средних лет в оранжевом вязаном свитере. В момент столь феерического вылета Фэйли на улицу оба собеседника, что вполне естественно, прервали свою беседу и перевели глаза на нагую и исписанную какими-то надписями девчонку в одних лишь домашних белых шлёпанцах и серебристых наручниках.
Девчонка меж тем заполыхала заревом ярче зари.
Ей вспомнилось некстати, что с этим усатым дворником ей уже доводилось пересекаться пару раз во время выхода на улицу — и, возможно, он даже знает, где она живёт. Мысль эта заставила её ноги на миг пошатнуться, в то время как всё остальное тело — стремительно развернуться корпусом в противоположную сторону.
Катя побежала.
Побежала по грязи и лужам — похоже, не столь давно в районе имел место дождь, но ей, во время измывательств над ней Шантажиста, было не до слежения за погодой на улице.
Побежала, скорее инстинктами, чем напрочь отключившимся мозгом выбирая правильное направление к магазину за остановкой.
Побежала, изо всех сил стискивая в кулаках деньги и ключи.
В ближайшие же несколько минут примерной девушке Екатерине Щегловой довелось последовательно попасться на глаза:
— двум почтенным семейным парам среднего возраста;
— трём громко спорящим мужикам возле пивного ларька;
— велосипедисту в полиэтиленовом капюшоне;
— унылому парню, выносящему мусор;
— седому чудаку из соседнего дома, выгуливающему собаку.
На несколько мгновений Катя остановилась в очередном пролёте между двумя зданиями — застыла, чувствуя, что в глазах её темнеет, что её лёгкие могут вот-вот взорваться и что её сердце колотится как сумасшедшее.
Фэйли перевела дух, благодаря судьбу за то, что вследствие стемневшего неба различить её общий вид и вправду не так легко.
Тут же, словно в знак насмешки, зажёгся уличный фонарь.
Прямо над Катей.
Поместив нагую девчонку в самый эпицентр яркого луча света.
Катя — ещё не справившись до конца со своим бурным дыханием после пробега по улице, ещё ощущая неукротимую дрожь в коленях, — не смогла найти в себе сил выйти за грань яркого снопа или хотя бы сделать шаг в сторону. Пожалуй, лишь последние остатки упрямства удерживали её сейчас от того, чтобы бессильно опуститься задней частью тела на мокрый грязный асфальт, спрятать заплаканное лицо в трясущиеся колени и покорно ждать приговора.
...Вдали послышались смешки.
Звуки такого типа — именно такого, со специфической развязной интонацией, — часто доводится слышать со стороны подвыпивших молодёжных компаний, так что смешки эти вполне могли и не иметь отношения к Фэйли.
Тем не менее она вздрогнула, словно ударенная током, и стремительно оглянулась по сторонам.
Через подворотню, которую только что миновала сама Катя Щеглова, в пролёт между домами входила группа парней весьма нетрезвого вида.
Она не могла ни сделать шаг в сторону, ни даже пошевелиться, словно прикованная страхом к месту.
Взгляд одного из парней меж тем остановился на ней.
— Ого! Глянь, какая пилотка.
Из-за оков за спиной Катя даже не могла загородиться руками. Взгляд парня — да теперь уже и остальных — странствовал тем временем по её телу, исследуя самые заповедные его уголки. Девчонка залилась краской, вспомнив, что, помимо всего прочего, написано у неё на груди.
«Началось», — почему-то мелькнуло у неё в голове.
Парень, выглядевший наиболее трезвым и носивший чёрную кожаную куртку с блестящими молниями-застёжками, сделал несколько шагов вперёд, склонив голову набок и под углом почти в девяносто градусов внимательно изучая её.
— Надо же.
Он вытянул руку вперёд, коснувшись её груди.
— Такая маленькая, а уже...
Он произнёс непечатное слово, увековеченное краской несмываемого маркера на коже Кати.
Пальцы его скользнули по надписи, скользнули по уже достаточно сформированным, несмотря на возраст, бугоркам плоти.
Катя, к ужасу своему, ощутила, что соски её заостряются.
«Началось», — вновь подумалось ей.
Примерная девочка Катя обладала прекрасно развитым воображением и успела за не столь долгий период своего знакомства с Интернетом прочесть немало порнорассказов — основную их долю, впрочем, по прямому заданию Шантажиста, вынуждавшего её не только читать литературные продукты непристойных сайтов, но ещё и выбирать из них наиболее «понравившиеся» и даже писать по некоторым из них сочинения — выделяя наиболее «запомнившиеся» моменты.
Помнится, тогда примерная девочка Катя ещё подумала — кто знает, что унизительней, совершать прилюдно по принуждению определённые вещи со своим телом, или же писать сочинения подобного рода?
«Сейчас всё произойдёт, как в рассказе, — мелькали паническими строчками мысли в её голове. — Сейчас они сделают это со мной. Внимательно изучат надписи на всём моём теле, обсмотрят меня и общупают меня самым отвратительным образом. После чего — пустят меня по кругу, вынуждая выполнять все их извращённые фантазии».
Как знать, не этого ли хотел Шантажист?
Слабость в ногах по-прежнему не давала ей двинуться с места. Или, как в случае с сосками, тело попросту предаёт её?..
Она умоляюще взглянула в глаза парню перед собой. Судя по тому, как остальные чуть отступили, предоставив ему возможность вволю поизучать её, парень этот вполне мог играть в сей компании роль своеобразного вожака.
— Отпустите меня. — Она сглотнула слюну. — Пожалуйста.
Рука парня меж тем скользнула вниз по коже Фэйли, мимо гладкого живота, застыв лишь у складчатого треугольничка плоти. Пальцы его принялись не спеша оглаживать слегка поблескивающие складочки.
— Уверена?
Фэйли открыла рот — и снова закрыла, ощущая, как от этих неторопливых, размеренных и чуть поддразнивающих движений теряет способность думать вообще о чём бы то ни было.
Пальцы парня тем временем проникли глубже.
Катя закусила губу, чтобы не застонать.
— Ты уверена, что хочешь идти? — Глаза его смеялись. — Нет, если уверена, то мы, конечно, тебя отпустим.
Его поддержал нестройный хор голосов.
...Катя Щеглова зажмурилась, чувствуя, как ладонь стоящего перед ней парня приникает к её коже всё плотнее, как его большой палец бесстыдно поигрывает с её половыми губками, меж тем как кончики указательного и среднего пальцев всё интенсивнее и смелей одаряют волнующими ощущениями её клитор. Колени её чуть подогнулись, словно в том же безотчётном стремлении прижать плотнее промежность к его ладони, не позволить той ускользнуть, испариться, ни на секунду, ни на единый момент времени...
...Время.
В животе у Фэйли будто образовался сгусток сухого льда.
Магазин.
Родители.
Время.
— Мне надо, — произнесла она, вновь взглянув в глаза парня перед собой. — Пожалуйста. Мне действительно надо.
Должно быть, было что-то в её голосе — или взгляде? — что заставило парня в чёрной куртке сделать шаг в сторону. За ним следом с неохотой расступились и остальные, образовав свободный проход для Кати.
Она сделала несколько неверящих шагов вперёд на всё ещё плохо слушающихся её ногах.
Чуть не споткнувшись, побежала.
Лишь только миновав ту подворотню, через которую вошла в пролёт между домами покинутая ею компания, Катя сообразила, что побежала вовсе не в том направлении и что магазин расположен совершенно в другой стороне. Но возвращаться через подворотню обратно она бы не стала ни за что на свете — пусть даже какая-то часть её тела и не возражала бы сейчас против этого, заставляя Фэйли ощущать себя...
...грязной?
...извращенкой?
...целиком соответствующей написанному на ней?
Катя не могла сказать это даже себе.
Оббежав по кругу ту часть микрорайона, где ей встретилась молодёжная компания с предводителем в кожаной куртке, — бег стал для неё за эти минуты едва ли не привычным способом передвижения, бег позволял если и не стать менее замечаемой, то по крайней мере самой обращать меньше внимания на взгляды окружающих, — юная невольная эксгибиционистка увидела впереди свет автомобильных фар и услышала рёв моторов.
Автомагистраль.
Главная — и по большому счёту единственная — автомагистраль этого микрорайона.
Остановка, к которой как раз в это мгновение причалил автобус. У Кати мелькнула было мысль, что среди выходящих из автобуса пассажиров вполне могли бы оказаться — или окажутся получасом позже — её родители, но она была уже слишком обессилена, чтобы в очередной раз залиться краской.
Несколькими десятками метров далее светился разноцветными огнями многочисленных витражных окон столь необходимый ей сейчас магазин.
...Щурясь, Катя сделала пару шагов через порог.
По форме внутреннее помещение магазина было кубическим — и занимало в ребре метров тридцать.
Правую дальнюю часть этого большого куба или квадрата — посетители закономерным образом могли передвигаться лишь в пределах горизонтальной плоскости — занимал кондитерский отдел. Рыбное отделение магазина занимало левую и наиболее дальнюю от входа часть помещения.
Чуть ближе рыбного отделения весьма вольготно расположился фруктово-овощной отдел, где Катя когда-то — целую вечность назад? — даже покупала дыню.
Если же свернуть от входа резко направо, то сперва покупатель обнаруживал небольшой уютный мини-бар с частенько присутствующей тут группкой завсегдатаев, а несколькими шагами далее — в самом уголке магазина — нечто вроде небольшого киоска.
Что и нужно было Кате.
Сейчас она стояла в небольшом закутке между внутренней и внешней дверями магазина, своеобразном тамбуре, напряжённо вглядываясь через чуть приоткрытую ею внутреннюю дверь в глубь залитого светом помещения.
Есть ли тут покупатели?..
Несколько человек стояло в очереди около рыбного прилавка. Некая дама преклонных лет с красным зонтиком в руке, нахмурив лоб, придирчиво перебирала кабачки у фруктово-овощного отдела. Что до отделов алкогольных и табачно-газетных, то туда Фэйли ввиду неудобного размещения двери не могла заглянуть.
...Катя резко отпрянула в дальний угол тамбура между дверьми, сверкнув в полумраке нагими коленками.
Внутренняя дверь приоткрылась.
Высокий мужчина в коричневом плаще, которого Фэйли даже не успела толком рассмотреть, стремительно миновал тамбур и покинул помещение магазина.
...Катя сжалась в комок.
Чуть разжавшись, осмелилась слегка приоткрыть внутреннюю дверь и даже высунуть за дверь голову.
Трое человек.
Трое человек у внутреннего киоска в магазине.
Ждать, пока они выйдут? Зайти как ни в чём ни бывало внутрь и занять место в очереди, подвергаясь взглядам и возможным комментариям окружающих? Катя вновь необыкновенно чётко ощутила каждую нелицепристойную надпись, каждый неприличный рисунок на своём теле.
Отступив обратно в дальний угол тамбура, где входящие и выходящие покупатели имели шанс не заметить её, Катя сызнова свернулась в комок. Проклиная внутри себя серебристые наручники — своим блеском в полутьме они особенно угрожали выдать её.
Но что, если?..
Полуприсев, Фэйли попыталась разместить руки вместе с наручниками прямо под собственными ягодицами.
Ладони её проскользнули под них с неожиданной лёгкостью. Тут, скрыв их там уже целиком, Катя вдруг замерла от осенившей её неожиданно мысли — и, опустившись с некоторым отвращением на грязный пол тамбура, одновременно чуть приподняла полусогнутые коленки и передвинула кисти рук вперёд.
Есть!..
Всё-таки юный организм восемнадцатилетней девочки был сравнительно гибким.
Гимнастический трюк удался.
Обручи теперь цепкими кандалами сковывали её руки спереди. Что, впрочем, мало чем могло ей помочь в стратегической перспективе — разве что позволит расплатиться с киоскёром без унизительного разворота к нему задом.
...Через тамбур вышел наружу ещё один покупатель.
Фэйли заново сжалась в комок в своём закутке, чувствуя, как по желудку её перебегают ледяные пауки.
...Она вновь осторожно просунула голову внутрь.
Один.
Лишь один покупатель.
То ли остальные двое вышли из магазина наружу, будучи теми самыми промелькнувшими мимо фигурами, то ли они — или кто-то один из них? — предпочли табачно-газетному киоску знакомство с другими отделами заведения. Точный ответ на этот вопрос Фэйли не был известен, да и не особенно интересовал её. Что интересовало сейчас её, так это ответ на совершенно иной вопрос: «Идти к киоску — или подождать ещё немного, рискуя, что очередь около него вновь возрастёт?»
Тут наружная дверь позади Фэйли предательски заскрипела, изгоняя из головы когда-то правильной девочки последние останки колебаний.
Сделав несколько стремительных шагов вперёд, чувствуя, как лицо её и всё её тело горит от стыда, почти физически ощущая жадно изучающий её сзади взгляд только что зашедшего покупателя и одновременно с той же материальностью ощущая на себе перекрещение взглядов уже присутствовавших в магазине людей, примерная девочка Екатерина Щеглова целеустремлённой деловой поступью направилась прямо к киоску.
Клиент, стоявший у окошка, тем временем уже забирал сдачу. Так что Кате ничто не мешало занять его место — ну, кроме, может быть, остатков неоднократно раздавленной за этот день гордости.
Через которые Катя переступила.
— Дайте мне, пожалуйста...
Она замялась.
Чувствуя, как новые переливы румянца расходятся по её телу, видя внимательно исследующие её глаза продавца, вспомнив опять со стыдом содержание надписи у себя на груди.
Как же назывались те проклятые сигареты?..
Вроде бы их рекламировали.
Недавно.
— Что вам дать? — мягко, будто обращаясь к душевнобольной, спросил киоскёр. Видимо, найдя спасение от непривычной ситуации в своём профессионализме — а может, просто будучи достаточно циничным, чтобы извлечь из ситуации удовольствие.
Катя облизнула губы.
Она ощутила, что позади неё кто-то встал, образовав миниатюрную очередь.
Парень?..
Судя по тону дыхания, скорее мужчина.
— Davidof Lights. — Она наконец вспомнила название тех сигарет. — У вас есть сигареты Davidof Lights? — Её вдруг пробило ледяным потом от одной мысли, что сигарет этих может здесь и не быть.
— Я сейчас посмотрю.
Киоскер медленно — как показалось Фэйли, с явной неохотой, — отвернулся от юной покупательницы и принялся меланхолично изучать заставленные табачными изделиями полки.
Тем временем магазинные двери в двух десятках метров за спиной Фэйли ещё несколько раз хлопнули.
По спине её прошёл лёгкий озноб.
Она прочистила горло, собираясь сказать что-нибудь вроде «Нельзя ли побыстрее?». Но вовремя поняла, что качать права сейчас не в её интересах. Ей вообще могут не продать сигареты как несовершеннолетней — паспорт она не взяла, вид же у неё до сих пор как у юной «лолиты»? — мысль, заставившая её покрыться мелкой изморозью, прежде даже не приходившая ей в голову, поскольку ранее она никогда не пыталась покупать что-либо не соответствующее возрасту.
Прикосновение сзади к нижней части её спины заставило девушку вздрогнуть.
Огромная ладонь, судя по ощущаемым размерам и по чуть шероховатой коже, действительно принадлежащая взрослому мужчине — прежде лишь шумно дышавшему за спиною у Фэйли и, возможно, изучавшему нанесённые ею при помощи зеркала на заднюю сторону тела росписи, — несмело легла на её правую ягодицу и проскользнула сверху вниз лёгкой дугой по контурам слабо трепещущей плоти.
Стоя красная у окошка, будучи по собственной милости скована теперь уже спереди, наблюдая за нарочито медлительными действиями киоскёра, Катя не могла ничего сделать.
Она была бессильна.
Совсем.
— Вот. — Пачка сигарет легла на прилавок рядом с окошком. Цельный блок продавец не стал ей предлагать — видимо, здраво оценив её покупательские возможности. — Это...
Прозвучала требуемая сумма.
Катя слезящимися глазами смотрела на столь близкую и в то же время столь далёкую пачку, дотянуться до которой через окошко не было ни малейшего шанса. Вытянув вперёд обе скованные руки, высыпала в пластмассовое блюдечко горстку монет.
Чуть переместившись в сторону межъягодичного пространства, ладонь мужчины за её спиной принялась неспешно ласкать промежность Кати Щегловой.
Неторопливыми, размеренными движениями.
Снизу вверх.
Катя, тело которой ещё помнило прикосновения предводителя той ватаги в проулке между домами, ко стыду своему ощутила, что начинает покрываться влагой.
И что это — не пот.
— Нельзя ли побыстрее? — Она всё-таки произнесла эту сакраментальную фразу, глядя как продавец без малейшей спешки, монета за монетой, подсчитывает выданную ей сумму.
— Сейчас.
Губы киоскёра будто бы слегка дрогнули — или ей показалось? По его мимолётно брошенному через окошко взгляду можно было заподозрить что угодно. Темп его движений по подсчёту наличности, впрочем, не изменился ни на унцию.
В отличие от темпа движений ладони за её спиной.
Её обладатель, похоже, решил для себя, что реплика Кати относилась напрямую к нему.
Катя ощутила, как кончик то ли указательного, то ли среднего пальца щекочет складочки её клитора, меж тем как большой палец — в сравнении с её хрупкими формами обхват взрослой мужской ладони был прямо-таки гигантским — зачем-то замер у самого анального отверстия. Неспешно обвёл дугу вокруг его края.
Поднырнул.
Она закусила губу, чтобы не издать ни звука.
Вцепившись скованными руками в край прилавка, против своей воли широко расставив ноги и ощущая, как палец незнакомца в её попке ввинчивающимися движениями ходит вперёд и назад, в то время как другие его пальцы неустанно ласкают, массируют, теребят чувствительный треугольничек её плоти, Катя со всё так же закушенной губой и с распахнутыми глазами наблюдала, как киоскёр в прежней раздражающе медлительной своей манере — и с едва-едва заметной полуулыбкой — отсчитывает ей сдачу.
Не торопясь.
Причём — что самое страшное — ей уже и не особо хотелось, чтобы он торопился. Её, примерную девочку Катю Щеглову, фактически насиловали рукой посреди магазина, на глазах у всех, голую, скованную цепями и исписанную непристойными надписями — в то время как её организму это, похоже, нравилось.
Даже более того.
Хотелось, чтобы это не прекращалось ни на мгновение. Хотелось стоять вот так у прилавка непрерывно, вцепившись руками в его край и наблюдая за подсчётом сдачи...
— Сдача. — Монеты насмешливо зазвенели о поверхность пластикового блюдца. Звон этот безжалостно вырвал Фэйли из её разгорячённых фантазий. — Сигареты.
Пачка легла прямо на прилавок перед ней.
Она растерянно моргнула. Потом моргнула ещё раз.
Не более пары минут тому назад ей хотелось, чтобы подсчёт монет закончился как можно быстрее. Теперь же ей думалось, что киоскёр вполне мог бы и помедлить с окончательным расчётом хотя бы ещё минут пять.
— Берите же. — Продавец чуть улыбается, или ей опять кажется?
Пальцы, играющие с самыми деликатными участками её плоти, хотя и чуть убавили свою активность, но тем не менее продолжали довёдшую её до практического исступления игру. Пусть и презирая себя, Катя физически не могла сейчас взять сигареты и сделать шаг от прилавка.
Тут её уха коснулось сперва дыхание позади стоящего, а затем — едва различимый шёпот:
— Хорошо?..
Краснея до кончиков ушей под меланхолическим взглядом наблюдающего сию сцену киоскера, но превосходно понимая суть вопроса, Катя кивнула.
Признав этим, что ей нравится вытворяемое с нею.
— Ещё?.. — прошелестело снова в её ухе.
При всей неразличимости шёпота, в этот раз в нём можно было разобрать едва уловимую тень насмешки.
Тем не менее, не позволяя себе ни на миг задуматься, Екатерина Щеглова кивнула вновь.
Почти с яростью.
В следующее же мгновенье большой палец незнакомца ввинтился вглубь Катиного организма с такой силой, что она невольно чуть вскрикнула и вцепилась крепче в прилавок, почти опёршись на него спереди и полуприкрыв глаза. Другие два его пальца — скорее всего, средний и указательный, — принялись мять и истязать сокровенное Катино нутро с безжалостностью и быстротой гидравлической дрели.
— Вам плохо?..
Нет, киоскёр определённо издевался...
— Ответь человеку, — прошуршало еле слышно в её ухе.
Катя открыла рот.
Меж тем как действия ловких пальцев в глубинах самых сокровенных деталей её анатомии ускорились в два, если не в три, а то и в целый десяток раз...
— Мне хо-орошо-о-о-о... — сорвалось с её губ, в то время как коленки её подогнулись на пике переживаемых ощущений.
...Едва не упав, Катя была в последнее мгновенье подхвачена под ягодицы мужчиной сзади.
Ощутив его поддерживающее прикосновение, она на мгновение даже невольно испытала что-то вроде волны горячей благодарности к нему — и, чуть извернувшись, ещё не открывая полуприкрытых глаз, полувслепую рискнула коснуться губами его кожи меж подбородком и шеей.
И услышала чей-то одобрительный гул.
...Она открыла глаза.
Голова её сейчас — или, по крайней мере, верхняя часть головы — располагалась как бы на шее у незнакомца, так что она в некотором смысле словно бы заглядывала ему через плечо. Благодаря этому имея возможность видеть группу парней, лет с виду девятнадцати или двадцати, комфортно расположившихся на стульях вокруг одного из столиков местного мини-бара и с явным наслаждением созерцающих разыгравшуюся здесь мизансцену.
Катя, в ужасе, моргнула.
По всей вероятности, они успели зайти внутрь за те минуты, в течение которых она стояла у киоскового окна. Поскольку, когда она ещё только подходила к киоску — в мини-баре никого не было.
Они видели, как...
Румянец заново залил щёки Кати.
Молнией обернувшись к прилавку, толком не рассмотрев даже только что практически изнасиловавшего её мужчину — её беглому взгляду тот показался немного смахивающим на Кевина Спейси, — девушка выхватила пачку сигарет и, не уделив внимания сдаче, поспешила стремительными шагами под смешки обсуждающих её парней покинуть помещение магазина.
...Дождь.
Вроде бы не особо сильный.
...Молния вдали.
Гром.
Катя нерешительно застыла на внешнем пороге магазина.
Время.
Сколько минут она потеряла на нелепой попытке накинуть на себя хоть что-нибудь? Сколько минут она потеряла на той встрече с молодёжной компанией в проулке между домами?
Наконец, сколько времени она проторчала в магазине? Воспоминания о произошедшем там Катя стыдливо запихнула в самый дальний угол сознания; о том, кто она после всего этого, можно будет подумать позже.
...Катя побежала.
К счастью, дождь был не слишком холодный — обычный, слегка прохладный и по ощущениям практически летний.
Ей, тем не менее, приходилось соблюдать осторожность — чтобы не попасть под автомобиль и чтобы не поскользнуться.
Подъезд.
Ключ от квартиры, казалось, тем временем так крепко впился в мякоть сжатой в кулак правой ладони, что его даже не сразу удалось отделить от кожи...
Порог квартиры.
Внутри, вроде бы, пусто. Ещё никто не вернулся?
Едва лишь переступив порог, Катя первым делом бросила взгляд на стрелки висящих в коридоре часов-ходиков — вроде бы до возвращения родителей с работы оставалось ещё минут двадцать. И лишь потом — сделала несколько шагов по направлению к собственной комнате.
С пачкой «Davidof Lights» в руке.
— Ого. Да ты, я вижу, сумела переместить руки вперёд. — Собеседник восхищённо помолчал, рассматривая её через зрачок объектива. — Слышал о таком, но не думал, что тебе удастся подобное.
Катя перевела дух.
Она совсем забыла о положении наручников относительно корпуса, которое ей удалось чуть изменить. Теперь, когда Шантажист напомнил об этом, пару секунд она опасалась кары.
— Я купила...
Фэйли вытянула перед собой руки с сигаретами.
— Прекрасно, — мурлыкающим тоном произнёс голос. — Тебе повезло — могли ведь и не продать, при твоём-то обворожительно-юном личике. Каюсь, моя вина — совсем позабыл обо всех этих мелких нюансах.
Голос помолчал.
— Как стремительно мы стараемся выбросить всё детское из памяти, — философски заметил он. — Кажется, едва только закончил школу, а уже совершенно не помнишь, когда начинались весенние каникулы и что в каком классе ты проходил.
Кате было не до философии.
Присев на краешек дивана, частично захватываемого полем зрения веб-камеры, она закрыла лицо вытянутыми перед собой скованными руками и, неожиданно для себя, залилась слезами.
— Эй. — Собеседник, кажется, чуть обеспокоился. — Фэйли. Катя. Что это с тобой?..
Многое, чересчур многое обрушилось на неё в один этот день — причём окончания тому не было и видно, расфилософствовавшийся голос не торопился раскрывать ей секреты наручников и раствора для смытия надписей, но даже если она и сумеет освободиться от цепей, то заполучить спецраствор для очистки тела уже просто-напросто не успеет.
Не хватит времени...
— Хочешь, прямо сейчас открывай эти наручники и смывай с себя всё, — донеслось до неё откуда-то издалека.
...Катя приподняла голову и затуманенными глазами всмотрелась в объектив веб-камеры.
Что?..
— Видишь ту коробочку, в которой лежали наручники? — говорил голос. — Убери с дна ту поролоновую подкладку, да лучше вообще выкинь её в сторону. Видишь, дно обклеено синеватой бумагой? Отдери её посредине, и увидишь — там, в днище, — особую выемку.
Катя провела неверяще пальцем по дну. Действительно, посреди дна шкатулки бумага как будто чуть прогибалась.
Она провела ногтем по краю нащупанной выемки.
— Там ключ от наручников. Обыкновенный ключ, никаких специальных секретов. И миниатюрный флакончик с раствором.
Флакончик был и правда миниатюрным, где-то с кончик Катиного мизинца.
— Только расходуй экономно, — поспешно произнёс голос. — Одной капли жидкости достаточно, чтобы стереть надписи с какой-нибудь части тела или хотя бы сделать их нечитаемыми.
Катя так и поступила.
Стремительно, торопясь, не отводя от часов взгляда. Прислушиваясь время от времени к подсказкам Шантажиста, указывающего ей на то или иное место кожи со всё ещё не стёртыми надписями — и предупредившего её о крайней нежелательности попадания жидкости в глаза. Наручники были сняты с её запястий, лёжа двумя сверкающими обручами на тумбочке у кровати.
Кожу её жгло.
— Теперь быстро спрячь сигареты, наручники, флакончик вместе с коробочкой — и в ванную, — проговорил голос. — Раствор не особо полезен, так что лучше побыстрее смыть его.
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Катя яростно, почти до остервенения, поливала себя раскалёнными струями душа и тёрла своё тело мочалкой, словно стремясь вместе с остатками маркерных чернил и химического раствора смыть с себя также и всю мерзость прошедшего дня. Она не остановилась даже тогда, когда услыхала сквозь шум воды голоса родителей в доме, — поначалу, по крайней мере.
Минутой позже, впрочем, всё же чуть убавив мощность душа и тихонько покинув ванну, припав ухом к двери ванной.
О чём они говорят?
Не дошли ли до них какие-нибудь слухи или, того пуще, слова дворника — который видел её и который вполне мог её узнать, несмотря на отвлекающие внимание надписи и наручники?
Слова о том, что их дочь...
Катя затаила дыхание.
Но, вроде бы, в разговоре родителей не было ни слова о пробегавшей накануне по району голой девчонке. Благодаря чему Катя немного расслабилась и вновь вернулась под струи душа.
Очередную струю она направила меж своих ягодиц, поверх анального отверстия, где этим вечером — на глазах у множества наблюдателей — успел побывать палец незнакомого мужчины. Ощущая себя не то изнасилованной, не то испачканной, Катя завела свободную руку за спину, чтобы чуть растопырить пальцами створки заднего прохода и попытаться промыть его изнутри.
Проникновение внутрь пальцев откликнулось в глубинах организма знакомым чувством...
Катя чуть заалела.
Взгляд её метнулся молнией по сторонам.
Она ведь тут одна?
Ладонь её потянулась сперва к тюбику зубной пасты, а затем — к отцовской электрической бритве на аккумуляторах, со специальной вибрирующей ручкой.
Опустив душевой шланг на дно ванны — представления о нежелательности совмещать воду и электрический ток были вколочены в хорошую девочку Катю с детства — она нажала кнопку на торце бритвы. Та слегка зажужжала, едва слышно на фоне включённого душа.
Катя бережно взяла её двумя пальцами за рабочую часть...
...толчками, будто сопротивляясь нажиму Катиных пальцев, дрожащая ручка бритвы въехала в узкую дырочку меж её ягодиц.
Чувствуя сумасшедшие пульсации внутри себя, Катя непроизвольно прижала свободную руку к треугольничку складчатой плоти спереди.
Проведя по нему пальцами.
Что она делает?
Чем занимается?
Ей что, нравится вспоминать произошедшее? Вспоминать, как её заставили пробежать по улицам голой? Вспоминать, как её практически изнасиловали при всех, унизив, оскорбив, доведя до вершины блаженства...
...с её же согласия.
...по её требованию.
Катя застонала — наполовину от стыда, наполовину от совсем других эмоций, — вспомнив это во всех деталях.
Она кивнула — тогда, в магазине. Она сама хотела, чтобы с ней это сделали прямо на глазах у всех — или, по крайней мере, на глазах у продавцов магазина.
Она что, действительно шлюха?..
Память Кати совершила стремительный скачок назад, вновь мысленно поставив её перед группой парней в проулке меж домов. Ладно ещё магазин, где она не имела возможности повернуться и что-либо сделать, но как насчёт того, раннего случая? Когда она, Катя, явно хотела, чтобы с нею играли, почти что насилуя её рукой, прямо на глазах у целой компании нетрезвых парней, и лишь воспоминание о нехватке времени послужило тому помехой?..
Пальцы Кати задрожали на налитых кровью складках. С губ её вновь сорвался стон, ещё насыщенней прежнего.
Кто же она теперь?..
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Миновала неделя.
Практически на всём её протяжении Шантажист не выходил на связь с Фэйли и даже не оставлял для неё новых Заданий, что позволило девушке постепенно прийти в себя и даже чуть позабыть о произошедшем — хотя и помня о нём, но созерцая его будто сквозь лёгкую дымку, как туманный сон, пугающий, но зыбкий и в чём-то даже возбуждающий. На краю её сознания мелькнула даже надежда, что эпопея эта теперь окончена навсегда, — могло же ведь с Шантажистом что-нибудь произойти? Мог же ведь он попасть под автомобиль или чем-нибудь заболеть?
Чуть позже, однако, он всё-таки появился на линии.
Общаясь с Фэйли в нарочито смущённом тоне — как бы осознавая свой заход чрезмерно далеко — он ненавязчиво расспросил её о произошедшем в тот вечер, расспросил, не было ли у её перемещения по улицам слишком много свидетелей и не произошло ли чего-нибудь непоправимого.
Она сама не заметила, как, загипнотизированная демонстрацией раскаяния и заботы, рассказала чересчур многое.
О чём ей вскоре довелось пожалеть.
Вытягивая одну скабрёзную подробность за другой, уже всё меньше и меньше изображая участие, голос из динамиков несколько раз подряд приказывал ей повторить вслух тот или иной фрагмент пережитой ею истории — причём повторить вслух подчёркнуто чувственным тоном, лаская перед объективом камеры своё обнажённое тело и демонстративно подведя себя кончиками пальцев едва ли не к самому пику возбуждения.
Что Фэйли и сделала, обнаружив — к величайшему своему смущению — что ей почти нет необходимости притворяться.
Красная от стыда, тяжело дышащая перед объективом, она неторопливо ласкала складочки своего клитора и переживала вновь момент своего унижения перед группой парней в проулке между домами или перед неизвестным мужчиной в магазине.
В памяти её и в мыслях эти моменты уже были лишь слабо отделимы от момента нынешнего унижения — унижения перед Шантажистом, вынужденного обнажения перед веб-камерой и принудительных ласк себя.
Всё как бы размылось.
Оставив ей напоследок задание подготовить в письменном виде историю всего произошедшего — причём чтобы история была составлена в лучших литературных традициях порнографических сайтов, причём чтобы она была написана Фэйли от руки и переправлена Шантажисту в отсканированном виде, — её неизменный мучитель вновь пропал на несколько дней.
После чего появился с очередным заданием, шокировавшим Фэйли едва ли не сильнее всех предыдущих.
Или даже Заданием?