Пять апельсинов для юли

Юля здесь. Юля там. Юля повсюду. Всё — Юля.

Большой город предан осени, как анафеме. Я так спешил вырваться из офиса и приехать домой пораньше, но на проспекте увяз в безнадёжной вечерней пробке, конца которой не видно. В машине тепло; the Beatles клянутся мне в том, что she love"s you.

Она любит меня. Кто? Кто меня любит? Та, которой это даётся тяжелее других? Юля меня любит. Та, которой это даётся легче других? Юля меня любит.

Смс от неё: «Купи по дороге штук 5 апельсинов для запеканки. Скучаю за МЫ. Твой Мышонок».

Она дома. Скорее всего, болтает с кем-то из подруг по телефону. Или смотрит FTV HD. А я здесь. В этой бесконечной осенней пробке на проспекте с отвратительным названием. Чёрт, какие же отвратительные названия в этом прекрасном городе! Те, кто дают проспектам имена, скоро переименуют и этот. Дадут другое отвратительное название. Как же я люблю этот чёртов город, вместе с его пробками и отвратительными названиями.

Нужно купить пять апельсинов...

***

В чём она сейчас? Когда я утром выезжал из дома, она спала. В белых трусиках и футболке, которую я купил в прошлом году в Италии. Спала на боку, смешно выпятив попку. Мягкие, пахнущие бальзамом волосы разбросаны по подушке. Да, я вставал с кровати и видел, что она спит в белых трусиках и футболке. Я ещё прижался губами к её щеке, а потом поцеловал мягкую розовую пяточку, которая торчала из-под одеяла, словно мордочка хитрого зверька. Мордочка тут же спряталась в норку. Даже во сне Юля боится щекотки.

***

Можно глушить двигатель. Вообще не двигаемся.

***

Да, я пошел в ванную... Стоп! В розовых! Утром Юля спала в розовых трусиках, потому что белые-то лежали в ванной. О чём я думаю? Внизу живота сразу сладко заныло.

Юля здесь. Юля там. И повсюду Юля.

Белые трусики в ванной. Стою перед зеркалом, выдавливаю пену для бритья на ладонь, размазываю её по лицу. Юля любит меня брить там, внизу. Рассказывает о своих повседневных делах и ловко орудует станком. Болтает без умолку. На пальце колечко с бриллиантом QSZB — мой недавний подарок на... Не помню уже по какому поводу. Пальчики у Юли тонкие, длинные, беглые, всегда с безупречным маникюром (отдельный «пунктик» моей жены) — идеальные пальцы пианистки. Мой член — толстый и наполовину напряженный — смотрится в её руке столь же естественно, как и ложка в руке обедающего. Она отклоняет его из стороны в сторону, присматривается, стараясь не пропустить ни одного волоска. «Кстати, тот свитер, который тебе понравился, уже купили. Нужно было тогда брать. Но тебе же лень было мерять». Туда-сюда. Лезвия станка съедают последнюю полоску пены вместе с крошечными волосками, увязшими в ней. Журчащая проточная вода смывает их в водосток. Вода очищает всё. Пальчики дотошными экспертами убеждаются в том, что лобок уже идеально гладкий, осталось полностью смыть пену. Но сначала яички

У неё во рту влажно, тепло. Держит его в губах несколько секунд, затем выпускает. Облизывает головку мокрым языком. Никакой эротики. Такой инстинкт. Просто захотелось пару секунд подержать во рту мой член. «Но тебе же лень было мерять» А теперь — яички.

***

Продвигаемся. Мы не автовладельцы. Мы узники металлических улиток. Дряхлых улиток. Интересно, а старая улитка ползёт медленнее, чем молодая? Хорошо, что я не слушаю в машине радио (только любимые композиции со своего iPhone), и понятия не имею, на сколько баллов оценивают эту пробку. Конца не видно. Снаружи промозглый ветрище, быстро темнеет. Большой город выглядит дряхлым и неухоженным. Дряхлая улитка.

***

В день, когда Юлю сбил тот парень, никакой пробки не было. «Перебегала дорогу в неположенном месте» Три недели спустя, я забирал её домой из больницы. Легко отделались. Её врач сказал именно так: «Вы легко отделались». Мы оба. Юля там, Юля здесь, и повсюду... Раздеваю её в нашей спальне. Грязную одежду бросаю на кресло. Позже постираю. Снимаю с неё лифчик, врезавшийся в плечи и оставивший характерные вмятины под грудками, и трусики. «Ложись, я пойду, чайник поставлю. Не нужно? Хочешь подремать?» Юля не ухожена. Три недели в больнице. Волосы на лобке, подмышками. Улыбается. Не губами, не глазами. Улыбается откуда-то из глаз, изнутри; губы только подражают этой внутренней тихой улыбке. Беззащитная, голая, бледная, с запавшими глазами. Касаюсь губами волос на её лобке. «Что ты? Я ужасно пахну. Даже сама себе» Да, этот запах больничной палаты прямо-таки с ног сшибает. Целую её живот, целую волосы внизу живота, отодвигаю одну ножку и целую клитор, спрятавшийся в этих сантиметровых зарослях. Никакой похоти. Юля это знает. Я просто скучал за ней — сердцем, лицом, кожей, членом. — Я знаю-знаю, что пахнешь. Чуть позже я прикажу нашим рабам отнести тебя в ванную с молоком ослиц и вымыть до лунного блеска. — Обещаешь? — Слово рабовладельца! — Ну, ладно.

Юля покорно раздвигает ноги, и моё лицо падает в её бездонный омут. Волосики щекочут мои брови и веки; нос, губы, язык — всё там, в этой бесконечной моей нежности. Затем раздеваюсь и ложусь рядом с ней. Видим друг друга. Так близко, что мои глаза предают меня. И я плачу. Ничего не могу сделать. Юлино лицо расплывается, будто она не в этой реальности, не в этом мире. Она где-то там, в стране, где нет ничего, что не любило бы меня; где нет ничего, что не жалело бы такого, как я.

«Шшшшш» Её ладонь ложится мне на член. Снова какой-то непонятный для меня инстинкт. Сродни птичьему крылу, нежно накрывающему птенца. «Шшшшш» Вот, кто не предаёт меня никогда, так это мой «птенец». Пока слёзы водопадиком стекают с моего носа на подушку, «птенец» мгновенно вырастает до размеров хищного птаха. «Шшшшш» Ладонь скользит, скользит, скользит. Как ветер по осеннему полю. Обессиливающий ветер. По бесконечному полю. Осеннее поле размером с целую вселенную. Я накрываю своей рукой руку жены, слегка придавливаю, и вселенная тут же взрывается рыдающими потоками галактик. «Шшшшш» Юля купает свои пальчики в этих новорожденных мирах. Затем медленно, не отводя от меня глаз, проводит ими по своим губам. Снова окунает, будто в джем. И вновь намазывает мою сперму на губы. И уже потом слизывает её жадным, розовым язычком. Теперь тепло. Теперь мы уснём.

***

Темнеет быстро. Через сто метров будет мой поворот, а там уже рукой подать и никаких пробок. Но пока тянемся. Тянемся и стоим. Больше стоим, чем тянемся. Пялимся в темноту зажженными фарами, а из темноты на нас пялятся окна многоэтажек. Мы, автолюбители, играем в эти унылые гляделки с собственными домами. «Ты где? Я переживаю» «Скоро буду, на проспекте в пробке» Нужно не забыть купить апельсины. Пять штук?

***

Не пять, а восемь. Ровно на восемь вечера мы с ней назначили встречу. Юля волнуется. Волнуюсь ли я? Скорее, да, чем нет. Было чертовски сложно всё организовать. Это же большой город. В нём всегда сложно согласовать день недели и время для такой встречи. — Ты уверена? Она задумалась. — Я могу себе это позволить только потому, что ты мне это позволяешь. Мы хотим этого? — Да, Юль, мы хотим этого.

И они хотят, эти, трое. Толстячок, новичок, и лысоватый. Двое на диване, один в кресле. Минут пять назад познакомились между собой, когда раздевались в нашей прихожей. Три аккуратные кучки одежды, с трусами сверху. Торты с вишенками в нашей большой прихожей. — Ребята, у нашей девушки это дебют в таком многочисленном составе, но мы надеемся, что всем нам будет хорошо. Чувствуйте себя, как дома....