Ничего не бывает случайно, как ничего и не забывается. Я перебираю старые фотографии, смотрю в лицо того пацана, каким был, и пытаюсь объективно понять: а что бы я делал, столкнувшись с ЭТИМ? Сбежал бы в ужасе! Красивый? Не то слово. Неотвратимый, как судный день. Порочный изгиб губ, еще не мужское, но невероятно соблазнительное тело, и взгляд. У меня, кое-что пережившего, сейчас не такой взгляд, спокойный что ли. А тут? На мальчишеском лице отдельно от всего мира существуют окна в бездну человеческой похоти... М-да...
Папа, работавший с заключенными, был циничным и прямым пофигистом. Он прошел шикарную школу сельского хулигана, драчуна, ебаря и конокрада. Мама потом рассказывала, что по ночам он с удивлением шептал ей: Наш сын – не от мира сего. Рядом с ним я чувствую себя ребенком. А я ни хрена не чувствовал. То, что все люди разговаривают со мной, улыбаются, пытаются быть рядом, воспринимал, как обыкновенную симпатию взрослых к детям. Ко всем детям.
Тот год был послан специально, как некий рубеж что ли. Школа. Мамино решение впервые свозить сына на море. Ожившие зеленые горы, невероятная красота и ласка говорящей на одном со мной языке вечного существа, которое люди называют массой соленой воды. И ожидание. Первое в жизни ожидание невероятного. Абхазы страстные и красивые люди. Я с легкостью стал говорить на их языке без акцента. Полюбил, нет, не так, стал считать себя наследником их культуры. Их насмешливого плача над собственным многолетним унижением. Нарты. Древний особый народ. И я прекрасно понимал, когда мужчины падали к ногам мамы, украшенной шестым стоячим размером бюста. Вот только не понимал, почему те же мужчины стараются задеть руками или телом, приобнять или остаться наедине со мной. Почему квартирная хозяйка с ужасом говорила маме: Денис поехал с нашими парнями в апацху (охотничий домик)? А потом на Рицу? Ты не боишься, что он не вернется?
- А его можно удержать? – Отвечала мама. – И ничего с ним не случится. Понимаешь? Никогда...
Нет, ну, потом как-то раз, когда был уже постарше, пришлось выныривать рыбкой в окно мчавшейся по серпантину "Победы". А тогда... Но я не об этом. Отпуск у мамы закончился, а лето нет. И она решила забросить сынульку в Калининскую область к родне. В славный город Ржев, где жили-были мой дядя, его две дочери и сын. Не в самом городе, а в деревне в пяти минутах езды от города на электричке.
Младшей из сестер тогда было двадцать. Мы любили и понимали друг друга. Шушукались, вызывая недоуменное раздражение всех остальных. Делились тайнами. Она делилась. У меня и тайн-то еще никаких не было. Она работала фельдшером в крупном селе в пятнадцать километрах от дома. Жила там в общаге с еще тремя девчонками. Надеюсь, не надо объяснять, что весь разврат идет от педиков (педагогов) и медиков (врачей и врачиц)? И в том селе у нее был любимый. По рассказам сестры, невероятный парень семнадцати лет. Она хотела мне его показать. Хм. Ну, парень и парень. Мне-то что? Первый раз мы шли до ее работы пешком. Ночью. Через леса и брошенные деревеньки. Пугали друг друга всякой фигней. Черти, водяные, вурдалаки и прочая хренотура. Горланили популярные тогда песни, хохотали. А вечером девчонки взяли меня с собой в клуб на танцы. И когда, протанцевав пару медленных танцев с каким-то парнем, сеструха подвела его к нам, сидевшим на лавочке, и сказала: "Вот, Дениска, это и есть мой Славик". Время остановилось... Потому, что это был ОН...
То, что я, даже не влюблен, а именно люблю, как взрослый, я принял мгновенно и сразу. Его фигура, манера виновато улыбаться, глаза, когда он их закрывал, то сразу вспоминались львы, такие же запятые, развернутые в носу, мозолистые руки деревенского паренька. И запах! Пьянящий запах мужского пота... Он, казалось, не обращал на меня внимание. Я же ни думать, ни говорить, ни о чем больше не мог. Целыми днями, сидя в женской общаге, терпеливо ждал вечера. Когда увижу ЕГО. Когда они будут целоваться, валяясь с сеструхой на казенной коечке. Когда он улыбнется мне, а я, чтобы хоть как-то задержать его внимание, начну молоть всякую ахинею. Когда он будет выходить курить на крыльцо, и можно будет, под предлогом убивания комаров, дотронуться до НЕГО...
Мы вернулись в деревню к дяде. Там сестра просто сдала меня всей родне, заявив ни с того, ни с сего, что я влюбился в ее парня. Я так оторопел от этого предательства, что выскочил в окно. Дядька работал пастухом, вне его смен конь пасся недалеко от дома со стреноженными передними ногами... До утра мы с конем и шарахались по лесам и полям. Он меня выслушивал, не торопил домой, и даже позволял разлечься на своей неоседланной спине лицом к звездам, ступая мягко и осторожно, чтобы тело малолетнего придурка не хлобыстнулось наземь... Меня потом не ругали. А сестра снова взяла с собой в то село. Где был Славик. Где была возможность его увидеть. Где... черт, а зачем и как я скажу, что люблю его? И что будет дальше?.. Хм...
Он относился ко мне, как к брату своей девушки. Катал на мотоцикле. Не люблю мотоциклы, но только так можно было к НЕМУ прижаться. Обнять его за пояс. Позволял гладить себя по волосам, рассказывал какую-то чушь, пытаясь быть старшим товарищем. Но я-то хотел другого! Тогда, желания даже осознать было невозможно. Сплошные инстинкты.
Как-то мы вновь оказались на крыльце общаги ночью. Славик сидел на перилах, курил и покачивал ногой. Я стоял у двери.
- Дениска, а ведь я люблю тебя. – Какого хрена он это ляпнул? Так. Просто для связки трепа. Я даже не понял смысла фразы.
- Так и я тебя люблю. – Совершенно автоматически вылетел ответ. – И что дальше надо делать? Целоваться?
Он спрыгнул с перил, выбросил окурок и обнял меня, как парни обнимают девчонок... Даже сейчас голова кружится, когда вспоминаю этот поцелуй. Первый поцелуй в своей жизни. И объяснить, что и как мной тогда двигало, не могу. Я прижался к нему, вдавился в жаркое тело, ощущая у своего живота некий твердый предмет. Мои руки сами нашли дорогу. Я боялся, что миг, желанный миг близости со Славиком, с любимым, никогда больше не повторится! Никто меня не учил. Я вообще ни черта не знал, да и не интересовался сексом. Ну, с пацанами трепались, ебля, малофья, хуй, пизда. Какие-то занятные словечки, не имеющие конкретных образов. Ну, дрочил до этого, думая, что один такой придурок на свете...
- Денисочка, здесь нельзя. – Он таким голосом и с сеструхой-то никогда не разговаривал. Хотя она хвалилась, что у него все стоит при поцелуях. Я, кстати, совершенно не осознавал, что это "все". Раз стоит, значит надо, девчонкам виднее. Ну, Славка, валяясь с ней на кровати, периодически убегал в туалет, видимо проверяя, что там у него стоит, правильно ли стоит, и вообще, стоит или так, одна видимость. – Пойдем в сарайку, там сесть можно.
где жила Славкина семья, отец, мать, брат и сестра, моя ровесница, находился чуть наискосок через дорогу, она же поселковая улица и трасса. В сарае было темно, воняло бензином, маслом, какой-то машинной дрянью. Верстак стоял, помню. И тряпки на нем со стружками... Я сразу же, как только мы начали опять целоваться, полез в его штаны руками. Достал, показавшийся мне тогда огромным член, и припал к нему ртом...
Почему я это сделал? Повторяю, о сексе имелись только смутные представления. Славик откинулся назад, оперевшись на руки. Я, думая, что это самые последние секунды моей жизни, сосал, лизал, гладил и целовал его сокровище. Мое, завоеванное, сокровище... Он кончил. Прямо в мой рот. Попытался, правда, оторвать мою голову от себя. Я-то подумал, что ему надоело мое чмоканье, и крепко вцепился руками в Славку, а его член весь заглотил. Высосал все до капельки, до капелюшечки и отскочил, испугавшись содеянного.
- Так ты вафлер? – Он быстро спрятал хозяйство.
- Нет. – Не понимая смысла сказанного, я догадался, что это слово должно быть обвинением в чем-то противном человеческой природе.
- Как же нет? – Славка сильно тряхнул меня за плечо. – Самый настоящий вафлер. Вот расскажу парням, что ты хуи сосешь, вся деревня будет пальцем показывать.
- Нет! – Сбросив его руку с плеча, я набычился. – Не рассказывай. Я больше не буду так делать. Не скажешь? Прости меня, Славочка, сам не знаю, как такое вышло. Я никогда этого раньше не делал. Ни с кем.
- Ладно. - Он вывел меня из сарая. – Только смотри, сам никому не говори. Люське особенно. Поклянись.
- Никому. – Я по-пионерски стукнул себя кулаком в грудь. – Могила.
- Верю. – Он потрепал меня по голове. – Пошли обратно в дом.
Хм, стыдно мне было только первые несколько минут. На другой день фантазии, вертящиеся исключительно вокруг пребывания Славкиного члена в моем рту, разгорелись с потрясающей силой. Однако вечером я его даже не видел. И на следующий день тоже. А вот через день, заскочила его сестра где-то в обед, и командирским тоном велела мне идти на сеновал, где меня ждет Славка...
Ну, что добавить, мы целовались, говорили о любви друг к другу, я у него отсасывал, он тоже удивленно трогал губами мой лысый, похожий тогда на гороховый стручок хреник. Вообще, ему нравилось целовать меня везде, даже в попку. Он как-то предложил, вернее, как само собой разумеющееся заявил, что мне надо позволить ему вставить в дырочку членище. Мол, так все влюбленные делают. Но, я твердо сказал "Нет". А пихать письку в его зад мне тогда показалось неинтересным.
Провожая меня на вокзале, Славик плакал. Мы тепло переписывались с сестрой. Я узнал что осенью Славку забрали в армию, что она встречается с другим, что Славка ей пишет, обещая повеситься напротив ее дома, если она не дождется его, что его родители называют ее невесткой, но он ей не нужен, так как моложе ее на три года, и прочее.
А мечтал. Как увижу его снова. Как мы будем целоваться и шептать нежные глупости, как он переедет жить в Питер, чтобы мы никогда не расставались. На море мы уже ездили каждый год. Естественно проезжали Ржев и тот полустанок, от которого тропинка вела прямиком в Славкино село. Я был уверен, что рано или поздно увижу Славика, хотя бы мельком.
Невероятно, но через четыре года после нашего знакомства я его увидел. Поезд уже тронулся, я торчал у окна в коридоре купейного вагона, когда, стоявший до этого спиной парень, они пиво трескали в какой-то компашке, обернулся. Мы узнали друг друга мгновенно! Он потянулся ко мне, открыв рот, а я наполовину вылез из окна... Но проводница силой втащила меня обратно и обматерила, да и поезд набирал ход...
И так, как переводят индийские фильмы: шли годы, годы шли, шли годы, годы шли. Я отслужил на флоте, развелся с первой женой, успел окольцевать себя второй раз. Начал собирать собственный танцевальный коллектив, работал в театрике имени парижской богоматери, или Лопе де Вега (уж больно на еб твою мать похоже), как актер, танцовщик и хореограф. А что? Мне нравилось. Мой дракон в пьесе Шварца был фашист, эстет и настоящая гадина. А Клавдий в "Гамлете" - пидарас и наркоман, ненавидящий Гамлета, за то, что тот ему не давал, зато трахавший Лаэрта. Ну, и Гертруду до кучи. Какого ляда меня потянуло в Калининскую, сам не разберу. Сестре ее замужество не за Славиком до сих пор не простил, но приперся.
Лето, начало Волги, полутюремный Ржев и я в полном блеске двадцати пяти лет. Гидроперитная башка, серьги в ушах, наглая красивая рожа и абсолютная уверенность, что слово "нет" для меня просто не существует. Я здесь король, и мир у моих ног! Я сегодняшний, пожалуй, с удовольствием бы закрутил роман с тогдашним. Чтобы спесь сбить. Сестра с мужем и двумя маленькими дочурками жили в собственном доме с огородом. Поезд пришел рано утром, мы что-то пили, трепались о родственниках, я недоуменно разглядывал ее муженька, выбирая момент спросить в лобешник: "Как ты могла, дура, променять Славку, само совершенство, на это чмо?"
- Ой, Дениска, а ты Славика-то помнишь? – Я чуть рюмку не проглотил. – Ну, ты еще влюблен в него был.
- А? Этого, твоего? Пхе, помню, конечно.
- Он с женой через два дома от нас живет. У них тоже девочка недавно родилась, Иришкой назвали. Он авторемонтником работает, здоровается со мной, про тебя спрашивал. Ложись-ка, поспи, а вечером по Ржеву погуляем, на Волгу сходим.
Меня бросало то в жар, то в холод. ОН рядом! Два шага, и я ЕГО увижу! Забыл? Хрена лысого! Спрашивал ведь. Столько лет прошло, но я же ничего не забыл. И когда дрочил думал только о Славке, хотя партнеров и партнерш было более чем достаточно за эти годы. Я по-прежнему мечтал о нем.
- Не хочу я спать. Пойду. Пошляюсь.
- Денька, ты бы серьги свои снял, а? Это у вас, в Питере, можно. У нас здесь много сидевших, да и "химики". Прицепятся наверняка. Ты еще и крашеный. И одет по заграничному. Да и ходишь, словно манекенщица. Не объяснишь каждому, что ты артист и танцуешь.
- Вот и буду говорить на нерусском языке с русским матом. А кто прицепится, пожалеет. – Ну, конечно, я предстану перед Славиком неизвестно в чем! Нет уж!
Ох, хоть и нет еще восьми утра, но он запросто мог уйти на работу. Палисадник аккуратный, скамеечка, цветочки какие-то долбанные. Интересно, а какая у него жена? Наверное, хозяйственная, как хозяйственное мыло. И он ее трахает! Блядь! Вон, уже дочку натрахал! Куря одну за другой, я сидел на скамейке возле калитки Славкиного дома. Локти упирались в широко расставленные ноги, голова, как у грифа, свешивалась между плеч, а плевки и окурки создали кучу в пыли.
- Ты чего это здесь? А ну, иди отсюда, парень. Всю тропинку захаркал, урод.
Я повернул голову на стоявшего рядом мужика. Демонстративно расправил плечи, сделав ими полукруг спереди через верх. И медленно встал, выпятив широкую грудь.
- Здравствуй, Славик. Я Денис.
пошатнулся. Глаза наполнились такой болью, что у меня слезы навернулись. Подскочив к тридцатилетнему невысокому парню, я обхватил его руками и прижал к себе, пытаясь унять колотившую нас обоих дрожь.
- Ну, что ты? Что ты, Славочка? Ты никуда сегодня не пойдешь. Понял? Я куплю водки, и мы пойдем на Волгу. Хорошо? – Наплевав, что на дворе белый день, что это маленький городок, где все друг друга знают, что его жена может смотреть в окно, провожая мужа на работу, что... Да, на все наплевав! Я целовал его в губы, как никогда никого не целовал. Гладил и ощупывал все тело, не веря, что вот ОН, рядом, обнимает меня и, как тогда, целует и шепчет "Дениска, я так люблю тебя. Аж самому страшно. Денисочка, маленький мой"...
- Ну, у меня уже давно не маленький. – С огромным трудом, взяв себя в руки, я отстранился. – Идем.
Я волок его за руку, как пацана. Отвратительный продуктовый, с набором мух и одутловатой продавщицей. "О, с утра пораньше уже нализались. А ты, крашеный, видать не местный, что так деньгами соришь. Чего вам?"
- Клюв заткни, манда! Пока я тебе не уебал этой бутылкой в хрюльник. Пизду подмывать научись, а потом вякай, корова недоебанная!
Пятеро зэковского вида мужиков заржали, а тетка сникла, и даже обслужила нас, пряча бесстыжие глаза. Когда мы выруливали из магазина, вслед донеслось.
- Где чалился, петушок?
Я обернулся. Красивый парень, с выколотыми на веках словами "глаза б мои тебя не видели", улыбался, недвусмысленно оценивая мою фигуру.
- На северном флоте, курочка. А фиксы спрячь, не люблю.
- Ну-ну. – Он подмигнул. – Увидимся.
- Ага. Очко побрей.
Славка полностью подчинился моему напору. Мы разыскали тихое местечко на берегу, где обрыв скрывал сидящих от дороги, и речной поворот от противоположного берега. Выпили. Славик молча обнимал меня за плечи, то и дело, поглаживая другой рукой, словно боялся, что я исчезну. Бережно уложив любимого на спину, я долго целовал его лицо, освобождая от одежды. Тот самый неповторимый Славкин запах! Волос на груди, правда, тогда не было. Да и пах казался не таким заросшим. Плевал я, что он моется раз в неделю! Господи! Он же снова весь-весь мой!
- У меня дочка родилась. – Его руки отстраненно перебирали мои волосы. – Моя так делать не умеет. Знаешь, Дениска, она вообще в рот брать не любит.
Я вынул член изо рта, и ехидно посмотрел в глаза, пряча улыбку в его же мошонке. – Знаешь, Славочка, когда я это делаю, то не люблю слушать рассказы, как это делают другие. А детей у меня двое. Сыну пять лет, от супруги законной, и дочери шесть. От жены моего любовника.
- То есть как, любовника?! – Он даже отполз немного, глядя на меня с суеверным ужасом.
- А так. Когда служил, трахал ее и его, не зная, что они муж и жена. Это они потом выяснили. После моей демобилизации. Просили больше о себе не напоминать.
- Так значит ты и с парнями?
- Угу. Почему ты тогда не взял меня? Я же любил тебя по сумасшедшему. Да и сейчас люблю не меньше. Славик. Славочка мой. Львенок. Я каждую ночь о тебе вспоминал.
- Рехнулся? Я и так постоянно давал себе зарок, прекратить все. – Он снова налил водки в пластиковые стаканы. Какая сдержанность! Член торчит во всю, а Славка спокоен, как слон под брезентом. Ладушки, проверим, сколько ты продержишься.
- Теперь можно. – Я встал. – Искупнемся? – Моя одежда кучей полетела на песок. Не стесняясь полной наготы, я потянулся всем телом, давая Славику возможность оценить все-все-все. – Что скажешь?
А говорить-то ничего и не надо было. Он бы и не смог. Такое восхищение во всем облике, в позе, в глазах. Любимый мой. Я опять чуть не расплакался. Мы купались, дурачились, трахались, как ошалевшие, на песке и в воде. Славочка только отдавался. Странно, но почему-то даже намека не было с его стороны, что он тоже меня хочет. Я бы отдался. Я хотел этого. Он не позволил. Не объясняя.
Ночью мы гуляли. Засранная привокзальная площадь с ночными ларьками. Какая-то музыка, показавшаяся мне на тот момент прекрасной настолько, что я танцевал, изображая фавна, в распахнутой рубашке. Славка курил, прислонясь к фонарному столбу, а местные ханыги и цыгане аплодировали...
За всю неделю сестра меня так и не видела, я ей записки писал, что жив и здоров. Она же и Славкину жену утешала... М-да...
Перед самым отъездом накатило отрезвляющее: Я прощался с детством. Навсегда. Вернее, это оно со мной прощалось, а я сопротивлялся и не хотел отпускать его. Славик все понял. Сестра с мужем стояли в стороне, а мы обнимались на ночной платформе перед поездом.
- Прощай, Денис. – Его дыхание ласкало шею. Я зажмурился, пытаясь увезти с собой его запах, его тепло, его неповторимые поцелуи. – Никогда больше не приезжай ко мне. Мы не выдержим. Сломаем жизни и себе, и женам, и детям. Знай, я всегда любил и люблю только тебя. Дениска. И счастлив только с тобой. Но...
- Если ты не замолчишь, я тебя ударю. – Взяв лицо Славика в ладони, я принялся покрывать его мелкими осторожными поцелуями. – Ты такую хуйню несешь! Я люблю тебя. Понимаешь? Я люблю тебя.
- И я тебя очень-очень люблю. – Он вновь поцеловал мои губы. Как тогда, в первый раз. – Но нам не суждено быть вместе.
Я понял, что он прав. Что эта неделя завершила какой-то этап в моей жизни, закрыла некие двери навсегда. И возврата не будет...
Поезд был сидячим. Перрон медленно уплыл в ночь, колеса стучали, а на душе было удивительно легко. Я не вернусь.