Посвящается моему другу Реймонду Риделю
Я блондин от природы, серо-голубые глаза, красивая линия изгиба губ, аккуратный носик, небольшая щетина. Да и со всем остальным у меня был тоже полный порядок: треугольная фигура, длинные ноги, рифлёный пресс и член приличных размеров. Меня всё устраивало. Да, и ещё - к тому времени я уже твёрдо отдавал себе отчёт в том, что я гей. Симпатичный, хорошенький, но, к сожалению, ещё так и не попробовавший вкус мужского тела.
Когда я онанировал в туалете, мои фантазии уносили меня далеко-далеко от реальности, я рисовал в своей голове невероятные картины, в которых занимался всеми видами секса, в разных позах и местах, с симпатичными мужиками. Они были старше, опытнее, сильнее. Они руководили процессом, подсказывая мне, как правильно нужно играть с членом, как его лучше брать в рот, когда нужно ускорять темп и как обращаться с головкой, когда сперма вырывается наружу тугими толчками. На исходе последней картины я сам разряжался спермой в белый фаянсовый унитаз. Вот это и была вся моя сексуальная жизнь к тому времени.
Я знал, что может быть иначе, что все мои фантазии можно воплотить в жизнь, но в это верилось с огромным трудом. И, вспотевший, я натягивал брюки, заправлял рубаху и уходил в свою комнату, где бухался на кровать лицом к стенке и, водя пальцем по витиеватому узору на обоях, начинал жалеть себя. Так и хочется сейчас сесть в машину времени, оказаться в своей комнате, рядом с самим же собой, почти плачущим от одиночества, присесть рядом, погладить по волосам и сказать: "Успокойся. Это случится с тобой. Случится совсем скоро. Потерпи ещё чуть-чуть. И это будет не просто секс, а настоящая любовь, с долгими поцелуями, тёплыми словами и нескончаемой нежностью по поверхности тела. Скоро. Совсем скоро". Но жаль, что это невозможно. А тогда я обнимал подушку и вслушивался в звуки за окнами. Это был шум приближающегося лета.
Каждый год, когда июнь взрывался цветами и школьные муки оставались за плечами, я собирал рюкзак и отправлялся на всё лето к своей бабуле, которая жила в небольшой деревеньке за 300 км от нас. Добираться нужно было поездом, долго, утомительно, но оно того стоило. Деревня располагалась прямо в сосновом бору, она была словно вырвана из времени: песчаные дороги, колодцы с журавлями, зелёные покосы с травой выше пояса, снопы ароматного сена и прозрачная прохладная речка прямо за огородом. По приезде к бабуле, после слезливой встречи, расспросов о родителях, кормления меня и топления бани, я отправился на речку - посмотреть на её искрящуюся гладь и послушать её спокойное журчание. Тропинка к ней пролегала по бору, она извивалась и плутала меж сосен, ныряла вниз и гордо взлетала вверх, плавно расширялась и резко поворачивала за очередным кустарником.
Я шёл, запрокинув голову к небу, и с жадностью вдыхал прохладный сосновый воздух. Рубашку, которая мне мешала дышать полной грудью, я повязал вокруг бёдер, и её рукава симпатично болтались между моих ног.
Я до сих пор помню тот резкий поворот тропинки у куста дикой черёмухи. Глядя перед собой, я повернул вправо и еле успел выставить перед собой руки. На меня в эту же минуту наткнулся парень, идущий мне навстречу, а он от неожиданности, наоборот, распахнул руки. Я оказался в его объятиях с ладонями, упирающимися ему в грудь. Одновременно мы подняли головы и заглянули друг другу в глаза. И в этот момент поющий лес онемел, и время потеряло всякий смысл. Он не опускал своих рук с моих плеч, а я не убирал свои ладони с его груди, чувствуя подушечками пальцев, как бешено колотится под футболкой его сердце. Вот так мы и стояли около минуты, боясь даже дыханием нарушить эту магию, когда два жадных взгляда сливаются в одно целое.
Он был настоящий, живой, красивый. Мокрые волосы сосульками спадали на его лоб. Смуглая гладкая кожа, пухлые малиновые губы, плавная линия подбородка, красивая шея и бесконечная глубина глаз в обрамлении длинных изогнутых ресниц. Он был выше меня ростом на полголовы, шире в плечах и имел сильные руки. Я это почувствовал сразу, так как он стал всё сильнее сжимать мои плечи, а я безвольно стал ослаблять упор вытянутых вперёд ладоней, отчего расстояние между нашими телами становилось всё меньше, и я всё отчётливее ощущал запах его дыхания, запах его плоти. Но тут кто-то резко позвал из глубины кустарников:
- Сань, ты где там запропастился? Ты здесь? Ау-у! - и вдалеке послышался треск сухих сучьев.
Он будто спохватился, отдёрнул от меня руки, резко повернулся спиной, вломился в куст черёмухи и быстро исчез за чередой сосновых стволов, а я так и остался стоять с поднятыми перед собой руками и поджатыми плечами, со звоном тишины в ушах и тяжёлым ощущением утраты чего-то важного на душе.
Следующие два дня со мной творилось что-то из ряда вон выходящее. В голове был только он. Саша. Я не снимал с себя футболку, так как на ней ещё остался его запах, я грезил часы напролёт, постоянно вспоминая наше краткое одиночество в лесу, его распахнутый взгляд, который проникал в меня, и я чувствовал, как он растворяется во мне и становится моим продолжением.
Естественно, я начал искать парня, чтобы хотя бы просто ещё разок взглянуть на него. А как я мог его найти? В деревне я практически никого не знал. А на мой вопрос о том, не знает ли бабуля парня лет эдак двадцати-двадцати двух, которого зовут Саша, я получил ответ, что Саш в нашей деревне столько же, сколько собак во дворах. И вслед ещё почти повелительным тоном последовало указание, чтобы я сел и поел, а то на мне уже второй день нет лица. Я был в отчаянии. В общем, как это всегда бывает в любовных романах, далее в дело вмешалась судьба, словно потешаясь над мелочностью наших жизней.
Ровно в восемь часов вечера ежедневно приходило с выпасов деревенское стадо коров. Бабуле в тот день нездоровилось, и она попросила меня встретить нашу Проньку со стада, так как та имела вольность временами игнорировать поворот домой и отправляться провожать своих подруг по дворам. Я, вооружившись упругим хлыстом, вышел за ворота и, облокотившись на забор, стал поджидать стадо, которое уже маячило вдалеке. Было видно, как коровы не очень-то и горят желанием идти домой - то останавливаются, то уходят в сторону, но пастух на высоком кауром жеребце умело собирал их воедино и отправлял в нужном направлении.
И что-то такое заставило меня задержать на пастухе взгляд. Я пристально начал всматриваться в знакомые плечи, размах рук. Моё сердце замерло на излёте, холод пошёл по спине и рукам. Это был Саша. Он уверенно держался в седле, его таз двигался то вперед, то назад, покачиваясь в такт лошадиному ходу. И он становился всё ближе.
Поравнявшись со мной, Саша намотал кнут на руку и поднял глаза. Короткий укол неожиданности лишь на мгновение смутил его. А дальше? Дальше реальность поплыла. Мы опять соприкоснулись взглядами. Мы сцепились и вцепились друг в друга глазами. Он начал направлять своего коня по кругу, чтобы конь не продолжил движения вперёд, и всё это время он держал мой взгляд. Я стоял, и энергия рвалась из меня навстречу ему, хотелось крикнуть ему, хотелось побежать к нему, хотелось просто к нему. И среди стука копыт, шума стада и нетерпеливого мычания я начал неслышным ему шёпотом повторять:
- Саша, Саша, Саша, Сашенька...
Тогда он, переведя взгляд на мои губы, резко отвёл глаза в сторону, пришпорил коня и кинулся собирать разбредающееся стадо. Он несколько раз проезжал совсем рядом со мной, но более не искал моего взгляда.
Я был выбит из колеи. Я потерялся. Я нашёл себя только тогда, когда возмущённая Пронька, желая привлечь моё внимание своим мычанием, уже перебрала всю октаву и добралась до ноты "си". Загнав корову в стойло, я, чувствуя глубочайшую обиду и даже несправедливое унижение, залез на сеновал, свернулся "калачиком" и пролежал так до глубокой ночи, пока не провалился в тревожный и поверхностный сон.
Утром меня разбудила бабушка, неизвестно как забравшаяся на сеновал:
- Володенька, милый, сегодня первый день выгнали молодых телят в общее стадо, а они бешеные, не привыкшие ещё, и пастуху нужен помощник. Я сказала, что у меня внучок может подсобить. Сходи, родной, помоги хоть маленько...
Я нашёл его за деревней, у реки. Саша лежал под деревом и разглядывал слепящие облака на голубом небе. Я не знал, зачем я вообще пришёл сюда. Зачем ввязался в это чужеродное мне дело? Обида ещё острыми когтями выцарапывала на моей душе безобразные узоры. Но я уже был рядом с ним, и он уже, привстав, обвёл меня взглядом с головы до ног, на минуту задержавшись на моих глазах, равнодушно ухмыльнулся и со стоном в голосе произнёс:
- Вот же блин! Кого они мне прислали!? Городскую неженку! - и, повторно окинув меня взглядом, продолжил: - В чистеньких джинсах, в белых кроссовках, в белой футболочке! Ты бы ещё захватил с собой зонтик от солнца и белые перчатки, фраерок! Иди домой, белоручка, бабуля там тебе уже булочек с масличком напекла.
Боже мой, что тогда творилось у меня на душе! Было неописуемо больно. Он, которого я запустил к себе так глубоко в душу, так легко швыряет в неё остроконечные камни! Я закрыл глаза и почувствовал, как земля уплывает из-под ног. Сердце стучало где-то в горле. На языке ощущался запах капиллярной крови. Собрав в себе оставшиеся силы, я открыл глаза и ответил:
- Зачем ты так? Если тебе не нужна помощь, мог бы просто об этом сказать.
Развернувшись, я направился обратно, в сторону деревни, а пройдя несколько шагов, обернулся и добавил:
- И извини, что не захватил зонт с перчатками, чтобы окончательно добить тебя городскими выходками.
Саша прищурился и разразился заразительным звонким смехом.
- Да ты постой. Постой. Если уж пришёл в такую даль, то оставайся. Пользы от тебя всё равно никакой, так хоть покупаешься. Вода в реке сегодня тёплая. Да и мне не так скучно будет... Что, в городе много баб переёб?
- Тебе и не снилось, - буркнул я и присел на берегу, трогая воду; она была действительно тёплой, как парное молоко. - Пожалуй, и правда стоит искупнуться, - как можно равнодушнее постарался сказать я.
На самом деле купаться вовсе не хотелось. Просто я всеми силами пытался показать ему, что его слова меня вовсе не задели, что мне всё равно, что он там себе думает. А мы такие все независимые и гордые, и срать мы на него хотели.
встал, наигранно потянулся и стал, прыгая на одной ноге, снимать с себя кроссовки. Потом скинул джинсы. Когда я начал снимать футболку, то боковым зрением неожиданно для себя отметил, что Саша не отрывает от меня глаз. Это был не просто любопытный взгляд. Это был взгляд, который желает, который прилипает к тебе, и ты чувствуешь его теплоту на своей спине, на своей шее, на лице. Его взгляд путешествовал по мне, и я чувствовал, как тепло разливается по моему телу, начиная с ног, потом выше, по коленям, по внутренней стороне бедра и выше. И в тот момент, когда мой член начал пробуждаться от прихлынувшей к нему крови, я разбежался и плюхнулся в прозрачные воды утренней реки. В момент разбега я отчётливо слышал, как Саша вскочил на ноги и торопливо выкрикнул:
- Володь, осторожно, там могут быть стёкла!
"Черт возьми, - подумал я, погрузившись с разбегу под воду, - он прокричал моё имя. Моё! Откуда он мог его знать, если мы с ним сегодня первый раз заговорили!? Значит, он спрашивал про меня! Значит, он узнавал про меня! Значит, чёрт возьми, я ему интересен! Тогда к чему все эти игры в городского пижона и деревенского парня-натурала?!" В тот момент мой восторг мог бы оглушить всю рыбу в реке в пределах десяти километров. Далее я будто бы протрезвел: "Хочешь поиграться, пастушок? Хорошо, давай поиграемся", - и, вынырнув, я жадно вдохнул в себя воздух.
Саша беспокойно ходил по берегу, вглядываясь в мою сторону:
- Ты живой там, городской житель?
- А тебе что надо? Иди, крути хвосты своим коровам, - ответил я и, неожиданно для себя, показал ему язык, высунув его настолько, насколько позволяла мне это сделать моя физиология.
Но всё это почему-то, оказалось, выглядело как своего рода заигрывание, нежели проявление неуважения. Саша в ответ очень мягко улыбнулся, потёр указательным пальцем нос и прокричал:
- Хватит тебе, вылезь, а то потом ещё спасай тебя.
Я, конечно же, сделал вид, что не слышу его и не вижу. Но, немного поплескавшись, я выбрался-таки на берег и, закрыв глаза, растянулся в полный рост на траве, подставляя своё обнажённое тело под лучи поднимающегося солнца. Я лежал, я отчётливо понимал, что сейчас он сидит под деревом, что его взгляд устремлён на меня, и, пользуясь этим обстоятельством, я начал показывать ему то, что он хотел бы увидеть: несколько раз медленно и сладко потянулся, извиваясь всем телом в сладкой истоме, провёл рукой по шее, груди, животу, запрокинул голову так, чтобы ему отчётливо были видны мои губы, мягкая линия шеи. Я ручаюсь чем хотите, но я отчётливо услышал, как он сухо сглотнул, потом послышались неторопливые шаги в мою сторону, и прямо надо мной прозвучал его приятный низкий голос:
- Это... Я тебе курить оставил. Будешь?
Я издевательски молчал.
- Заснул, что ли? Э-эй, курить будешь?
И тут мне подумалось: а почему бы мне не сделать вид, что я сплю? И я стал бурно изображать глубокий и здоровый сон.
- Володь. Во-ло-дя... - Саша присел у моей головы, и я слышал, как он опустился на колени и склонился надо мной.
Он находился, как бы это сказать, за моей головой. То есть если бы я открыл глаза, то увидел бы его вверх тормашками. Я слышал его прерывистое дыхание. Тут я почувствовал, как он убирает с моего лба прядь волос.
- Володенька. Ты спишь? - почти одними губами произнёс он.
В следующую минуту Саша склонился ко мне совсем близко, загородив собою солнце, и я уже явно ощущал его дыхание на своём лице. Потом я почувствовал прикосновение его губ - тёплых, пульсирующих и желанных. Это было просто прикосновение губами к губам, не больше. Он отстранился и судорожно выдохнул, осторожно прижимаясь щекой ко мне. Шероховатость его подбородка я ощущал на своём лбу, нос легонько скользил по лицу, а его губы опять находились совсем близко от моих.
- Парнишка мой любимый, ну зачем ты так бешено и внезапно обрушился на мою жизнь? Зачем? Ведь я полюбил тебя, Володенька... - и, уже не в силах сдерживать своё рвение, Саша привстал и полностью взял в свой рот мои губы.
Я подался ему навстречу и запустил руку в его волосы. Он на мгновение замер, но потом его горячий язык прошёлся по моим губам и проник ко мне в рот. Наши языки встретились и стали шероховато скользить друг по другу, я негромко застонал, а Саша плотнее прижал меня к земле, с жадностью впиваясь в мой рот.
Он повернулся ко мне и лег рядом, не выпуская из своих рук мою руку и не разрывая желанную связь поцелуя. Движения его становились всё смелее и жарче. Моя голова гудела и кружилась, я пил его, я был окружён его запахом, его объятиями, его телом. Наши ноги сплелись, наши тела прижимались друг к другу со страстным желанием врасти друг в друга. Подняв рубашку, я положил свою руку ему на спину и, прижимая его к себе, провёл рукой от поясницы к плечам. Саша тяжело выдохнул, и я услышал его стон. Он с нетерпением залез на меня всем телом и стал впопыхах срывать с себя одежду, стараясь ни на минутку не отрываться от моих губ.
Мы остались только в трусах. Какое это счастье - ощущать на себе голое тело любимого человека. Всей кожей. Какое счастье ласкать его, бескорыстно дарить ему свою нежность и в ответ получать то же самое. Солнце врывалось в наше счастье яркими пятнами за закрытыми веками.
Я провёл руками по Сашиным бокам, и мои руки сошлись у его пупка. Протянув руки чуть дальше, кончиками пальцев я почувствовал резинку, приподнял её и засунул руки к нему в трусы. Упругий его член, с нежной кожей, лёг мне в ладонь, я с силой сжал его у самого основания. Саша застонал и подался тазом вперёд. Мне хотелось потрогать его всего, и, разомкнув ладонь, я погладил его горячие яйца, подложил под них ладонь и нежно зажал в руке, потом чуть-чуть оттянул их вниз так, что крайняя плоть немного оголилась. Саша оторвался от поцелуя и с содроганием втянул в себя воздух сквозь стиснутые губы. Потом я провёл пальцем по кругу его крайней плоти; он был уже мокрый. Мне захотелось поласкать его член ртом.
- Привстань, пожалуйста, надо мной, - задыхаясь, прошептал я. - Я хочу тебя в рот.
Саша быстро снял трусы с нас обоих, повернулся к моему лицу членом, как в позе 69, привстав на колени надо мной. Я видел его снизу. Набухшие яйца свисали прямо над моим ртом, они плавно переходили в ствол его эрегированного члена, головка была закрыта, но её контур чётко прорисовывался через кожу. Член от малейшего движения плавно колебался из стороны в сторону и подрагивал от распирающего его пульса.
Саша уже вовсю доставлял мне удовольствие ртом, доводя меня до громких грудных стонов и полуобморока. Я чуть приподнялся, высунул дрожащий влажный язык и провёл им по свисающим яйцам, далее по длине члена и остановился у закрытой головки. Саша взял в руки свой член, откатил его, попкой чуть отодвинулся назад, чтобы было удобнее, медленно ввёл его мне в рот до лобка и замер, ощущая обволакивающий жар моего горла. Он снова стонал, но уже не замолкал ни на минуту. Стонал и водил по моей уздечке прохладным шершавым языком, продолжая двигать тазом, то погружая свой член в мою глотку, то извлекая его оттуда.
- Любимый, я сейчас уже. Я вот-вот... - как в бреду, путая слова местами, шептал на выдохе он.
Я сжал его член в кулак и начал дрочить его с бешеной скоростью. Головка, тёмно-бордовая и блестящая от моих слюней, откатывалась и закатывалась прямо перед моими глазами.
Вдруг Саша напрягся, его дыхание оборвалось, он впился в мои ягодицы руками. Я сбавил скорость и теперь дрочил ему очень медленно, чёткими рывками. Ещё мгновение, и мне на губы брызнула первая порция обжигающей спермы. Его спермы. Потом ещё и ещё, и ещё. И при каждом толчке его тело отвечало на это сладостным содроганием. Сперма стекала с его члена мне на лицо и текла по подбородку на шею.
И я уже был на пике наслаждения. Мне хватило просто Сашиного прикосновения к моему члену, чтобы я разрядился спермой на его уставшее лицо, которое он уронил мне на живот. Счастливые и изнеможённые, мы проваливались в сон среди зелёной травы, в тени вековых сосен, под мирное журчание реки и невозмутимое мычание разбредающихся коров.
Сразу после сна на нас обрушилось целое лето настоящего счастья. Бабуля долго не могла понять, почему это я так страстно полюбил пасти коров и пропадал теперь с утра до ночи на полях, а спать стал исключительно на сеновале, обязательно перед сном выполняя зарядку, сопровождая её громкими ахами и охами. Мы с Санькой были до безобразия пьяны друг другом и собственным счастьем. Мы могли с ним просто целоваться, доводя друг друга руками до яркого оргазма. Могли просто лежать на сеновале, не отводя влюблённый взгляд друг от друга...
Лето было на исходе. Когда он провожал меня на поезд, мы, как ненормальные, рыдали, не смея разомкнуть объятия, под удивлённые взгляды проводника поезда. Но мне нужно было ехать. И я уехал.
Он написал мне несколько писем, умоляя всё бросить и вернуться к нему. Я отвечал ему, что плачу без него, но что ничего не могу поделать. Он писал, что любовь рвёт его, что он не вынесет этого. Я писал, что умру первым. Он писал, что надо убежать из дома, что лишь бы вместе, что всё равно где. Я писал, что у меня на носу армия, что бежать смысла нет. Он писал, что будет любить тебя всегда, я отвечал, что живу только им.
Но потом переписка резко оборвалась. Саша перестал отвечать на мои письма. Их было около трёхсот. Слёзных, тоскливых, умоляющих ответить, умоляющих просто дать о себе знать. Но ответа так и не было.
Вскоре жизнь вплела меня в круговорот своих событий: армия, техникум, университет, работа. Осознание того, что в моей жизни когда-то был мой любимый Сашенька, притупилось, оставив на душе безобразные шрамы и тяжёлую ношу безответной любви. Позже я узнал, что Саша женился, что у него замечательная жена, которая родила ему замечательного сына. И что сына назвали Володей...
Сейчас я стою на перроне, на вокзале, сжимаю в руках сверхсрочную телеграмму от него, от Саши: "Милый мой, хоронили маму, и среди её вещей я нашёл все твои письма, которые она от меня прятала. Всё ещё невыносимо сильно люблю тебя, мой милый. И жду. Жду, как ждал все эти десять лет, встречая поезда и тоскливо вглядываясь в окна мелькающих вагонов. Я люблю тебя, Володенька!".