День начинался обычно, буднично. Казалось, ничем не должен был отличаться от предыдущего: утренний поцелуй, просыпание, туалет, умывание еще сонного лица. Бреясь, рассматривал себя. Да, не молодой уже: седина на висках, морщины возле глаз, обвисшие щеки. Но глаза все еще голубые, красивые и блестящие. На бровях седина опять пробивается. Надо постричь. Ну, а так вроде бы ничего. Еще могу. С этой оптимистической мыслью вышел из ванны. Позавтракав и проверив, все ли выключено и закрыто, бодро сбежал по лестнице вниз.
Утро было яркое, свежее. Весело чирикали воробьи, купаясь в лужах.
Идти до работы было недолго. Конечно, можно было воспользоваться транспортом, но при его малоподвижном образе жизни полезнее было ходить пешком. "Эх, сбросить бы немного веса..." - подумал он, и, как бы частично решая эту проблему, еще быстрее и энергичнее пошел.
В приподнятом, хорошем настроении появился в отделе и сразу же включился в общий разговор. Поболтав немного о погоде, детях, о "когда же повысят зарплату", о ценах и обо всем - обо всем, голоса стали затухать - началась работа. Все умолкли, углубившись в бумаги и мониторы. Лишь иногда раздавались реплика или вопрос, которые часто оставались без внимания. Наступившая рабочая тишина наполнилась щелканьем кнопочек клавиатуры и шелестом бумаг.
Неожиданный телефонный звонок внес слабый дискомфорт в работу. Звонил старый приятель, у которого еще совсем недавно отмечали юбилей. Поболтав о пустяках, попросил встретиться с общей знакомой, которая хотела бы его видеть. Пообещал. Немного стало стыдно и неудобно за то, что напился тогда конкретно. Приударил за ней, целовался пьяным. С трудом вспомнил, как лежал на широком диване рядом. Был одет. Что-то было? Вряд ли. Он знал себя. После этого не встречался и не звонил ей. И вскоре забыл об этом.
Звонок заставил все вспомнить.
Конечно же, в этот день не пошел. Не пошел и в другой, и в третий.
Лишь спустя несколько месяцев, после повторного и настойчивого звонка этого же человека, решил зайти. Было приятно встретиться с общей знакомой. Они были вежливо рады друг другу. Женщина была решительная и независимая в моральном, и в материальном плане. Она сообщила ему, что у нее будет ребенок от него, и ей хотелось бы, чтоб у ребенка был отец, а у нее муж.
- Какой ребенок? - спросил он, недоуменно глядя на нее.
- Твой.
- Мой? - почему-то переспросил он, внутренне ужасаясь.
Она ничего не ответила, а как-то лениво сидела.
- Это правда? - допытывался он, внутренне сжавшись, и не зная, что делать и что говорить. - Этого не может быть! У меня не может быть детей!
Она молчала.
- Скажи, что это ты придумала!
Но все, что он говорил и спрашивал, оставалось без ответа.
Повисла пауза.
- Что-то можно сделать? - негромко спросил он.
- Поздно.
Он, неопределенно-глупо улыбаясь, смотрел га нее.
Разные мысли и чувства боролись в нем. "Почему так? Почему со мной? Что можно сделать? Дать денег? Зачем мне это?"
Но какая-то неожиданная, слабая и светлая мысль появилась на дне сознания: "Может быть, оставить все как есть? Ну, ребенок, ну и что?" И наперекор ей: "А как же я буду жить? Что будет со мной дальше? Как же мой Зая? Нет! Надо от этого избавиться!" На душе стало тяжело и скверно. Выйдя от нее, он не пошел домой, а сел в парке на скамеечку, размышляя о жизни и о ее превратностях.
В молодости он был симпатичным пареньком, с золотыми кудрявыми волосами и пронзительно-голубыми глазами. Многим девчонкам нравился, и некоторые хотели с ним иметь отношения. Он с ними ходил, дружил, но в самый ответственный момент всегда, как-то ускользал, увертывался. Одна только мысль о сексе с девушкой приводила в ужас. Потом разобрался, в чем дело. И стало страшно. "Почему я не такой, как все?" Он понял, что ничего изменить нельзя. Смирился с этим, и стал жить так. Может быть, то обстоятельство, что рос без отца, тоже сыграло свою роль в его судьбе.
Поначалу на вопрос соседки, толстой низкой женщины, симпатизирующей ему: "Когда я погуляю на твоей свадьбе?" - отшучивался: мол, рано. Затем этот вопрос стал раздражать. Не объяснишь же каждому. В те времена не особенно можно было говорить о своей ориентации - это считалось уголовным преступлением, и за это наказывали. Сколько судеб было сломано и жизней искалечено тогда.
Время шло. Когда уже было за тридцать, на этот вопрос приходилось давать уже другие ответы: "Ищу принцессу; успею еще; кому я, что плохое сделал и так далее". В сорок уже спрашивали: "Ты так и не женился?" Приходилось опять что-то придумывать. Потом уже перестали задавать вопросы. Мать, ждавшая от него внуков, так и не дождалась.
Когда-то давно, в юности, он сообразил окончить институт и работал чиновником средней руки. Имел умную голову, но не имел желания работать. Поэтому начальником и не стал, да и не хотел - хлопотно.
Сейчас у него был привычный и размеренный образ жизни. Ничего менять не хотелось. Жизнь уже клонилась к закату - большая часть уже была прожита. До пенсии уже можно было рукой подать. Все его бывшие "невесты" или уже вышли замуж, или имели уже детей и внуков, или и то и другое вместе. Иногда они здоровались, встречаясь и вежливо улыбались, но тут же забывали о встрече.
Допоздна побродив еще по улицам, думая и переживая, шел домой. Ночная темнота обострила чувства и мысли.
Ночью город совсем не такой, как днем. Темнота ночных улиц и закоулков настораживает и пугает. Ему всегда кажется, что кто-то или что-то неожиданно возникнет из черноты и сделает что-то нехорошее. Но есть одна хитрость не боятся темноты. Надо самому зайти в нее и стать частью. Появляется далеко лежащий на дне подсознания звериный инстинкт, улучшаются зрение и нюх. Тело готово к бою, оно непроизвольно сжимается и может атаковать. Хочется какой-то борьбы, экстрима.
Проходя мимо паренька с оранжевой бейсболкой, внимательно осмотрел его с головы до ног. Тот был во всем оранжевом. "Прямо апельсин какой-то. Снять его, что ли?" Парень показушно-равнодушно посмотрел тоже на него. Он пошел дальше, несколько раз оглянувшись. И уже все дальше и дальше удаляясь от него и переходя улицу, неожиданно услышал резкий визг тормозов неожиданно откуда-то взявшейся машины.
- Папаша, смотри куда идешь! - беззлобно поругался молодой водитель.
"Какой я ему папаша?" - он обиделся и быстрее перешел улицу. "Папаша... Хм..."
Когда зашел в квартиру, Зая уже спал, широко раскинув руки и обнажив одну ногу. Полосатая кошка Мурка тихонько подошла и стала тереться о его брюки. Он почесал ее за ухом, отчего она замурлыкала. Раздевшись, пошел в душ. Теплые струи воды приятно освежили тело.
Он стал рассматривать его в зеркале. Хмыкнул. Оно все еще было гладким и чистым. Правда, формы изменились. "Арбуз растет, кончик сохнет", - подумал он, разглядывая нижнее хозяйство. Взяв в руки член и намылив его, почувствовал легкое возбуждение. "Кончить, что ли?" Но как-то быстро отвлекся и забыл. Поужинав в одиночестве, привычно лег рядом, обнял и прижался к теплому, ласковому, родному телу, где знакома каждая извилина, каждая клеточка. Тот в ответ как-то по-детски зачмокал и сонно обнял его.
Ночью не спалось, ворочался и все думал, думал. "Для чего я тогда живу?.. Что будет со мной дальше?.. Может в этом и есть смысл жизни?.. Хм... Ребенок... Хорошо бы мальчик... А вдруг он будет таким же, как я?.. Тогда лучше девочка... Что-то запутался...А если двойня?.. Неплохо бы... А в Африке одна вот восьмерых родила... Так то в Африке..."
"А может это не мой?" - он гнал эту мысль.
Перевернулся на другой бок, заскрипев пружинами. "А как же Зая?.. Ладно... Разберусь...С ним проще всего... Он поймет..." На этой легкой мысли и заснул.
И снился ему сон, что у его бывшего начальника, хама, алкоголика и сволочи, день рождения. Ему поручено поздравить его. Он достает помятую открытку и что-то пишет. Но неправильно. Рвет ее и выбрасывает клочки. Ему приносят подарки, которые необходимо отдать: какие-то детские игрушки, пластмассовые куклы, книжки с цветными рисунками. Все его покидают, и только он один остается.
Просыпаясь, медленно входит в реальность и думает: "Присниться же такое...". Уже утро. Солнце на противоположной стене играет зайчиками. Вставать еще не хочется.
Заи уже не было рядом, он ушел на работу. "Ну и хорошо. Поговорю вечером."
Весь день на работе был рассеянным и задумчивым.
Придя домой и открывая дверь своим ключом, унюхал соблазнительный и вкусный запах котлет, которые так любил, и которые Зая специально готовил для него. Он разделся и сейчас был только в больших семейных трусах с цветочками и футболке.
Зая смотрел телевизор на их диване. В руках были спицы, он что-то вязал, считая петли.
- Один, два, три, четыре, пять... - иди поужинай... - шесть, семь, восемь, девять, десять... - я все приготовил... - одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... - все на плите... - шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать... - еще теплое... - двадцать один, двадцать два, двадцать три... - как дела на работе?..
- Нормально, отчет уже надо делать. - "Вот и хорошо. Сейчас поужинаю, а потом и поговорим", - подумал он, съедая котлету. "Ничего, он поймет", - успокаивал сам себя.
Поев, привычно и молча плюхнулся возле него. Ничего говорить пока не хотелось. Было уютно, сыто и спокойно. Они понимали друг друга без слов.
- Котик, тебе нравиться цвет? - спросил Зая.
Он посмотрел на клубок ниток, они были светло-серые.
- Ничего, - согласился, и тут же, сделав притворно-озабоченное лицо, спросил, - а почему не голубой?
Зая озадаченно посмотрел на него, потом на клубок, задумался и серьезно ответил:
- Нууу, голубой - маркий цвет, - и вдруг, широко улыбнувшись, - не нужен голубой на голубом.
И он тихонько подхихикнул своей шутке, глядя поверх старых, пластмассовых очков, висящих на самом кончике носа, с поломанной дужкой, заклеенной скотчем.
Кошка заскочила на диван и, тихонько зайдя на ноги Зае, устроилась там, свернувшись клубком, закрыв изумрудные глаза и урча.
- А нам на практику мальчишек прислали... - сорок, сорок один, сорок два... - ничего не умеют делать, - сказал Зая.
- Есть симпатичные? - как-то равнодушно и ковыряясь в зубах, спросил он.
Зая укоризненно посмотрел на него и покачал головой.
- Да я как-то не приглядывался - сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, - все еще считая петли, ответил он, - фу! Теперь другой ряд.
И он снова углубился в вязание, что-то копаясь там и тихо считая. Посидев так еще несколько минут, он отложил в сторону вязание, осторожно взял кошку и переложил ее на диван, отчего она вытянула лапы, потянулась и почесала за ухом. Встал, ойкнул, схватившись за поясницу, чуть сгорбившись и шаркая ногами, пошел в туалет.
Разговор, казавшийся таким легким и понятным, вдруг показался сложным и тяжелым. Зая отложив вязание и рассеянно смотря какой-то сериал, взял пульт и переключил на порнуху.
Зая, нам надо поговорить, - с трудом выдавил он.
На экране голые красивые парни занимались сексом.
- Сейчас, - сказал Зая. Он уставился на экран, и его взгляд стал внимательнее и заинтересованнее.
Он тоже стал смотреть на экран. Секс становился все жестче и жестче, сильнее и сильнее, откровеннее и откровеннее. Зая пододвинулся к нему, снял очки, аккуратно положив их на тумбочку, и полез к нему в трусы. От этого жеста и от шедшего на экране, он почувствовал, как стал возбуждаться. Зая стал целовать в губы. Он обнял его и начал снимать одежду. На экране парни во всю трахали друг друга. Они с Заей тоже отключились от всего, и ласкали, и кусали, и стонали, и лизали. Все делалось не спеша, привычно и как-то само собой. Слов почти не было - они и не нужны были. Их тела понимали друг друга и реагировали на каждое движение, каждую мысль. Все было привычно, хорошо. Они знали свои движения.
Зая был пассивом в сексе, получая от этого удовлетворение и наслаждение. Это была его роль и его жизненная позиция. За все время, что они были вместе, ни разу серьезно не поругались. Не было особого повода, да и Зая как-то сразу соглашался со всем, уступая как в жизни, так и в сексе.
Он кончал всегда в Заю. Тому это нравилось. Однажды, еще в начале их совместной жизни, он предложил Зае быть активом, но у того ничего не получалось, он неумело и послушно тыкал, ненужно суетясь и бестолково нервничая. Да и кончил очень быстро. И больше не хотел быть таким. Так они и остались, каждый в своем качестве и роли.
Вскоре закончили и лежали, уставшие и удовлетворенные, ничего не говоря. В телевизоре красавцы все еще выделывали различные фокусы, не думая кончать. Зая переключил канал. Показывали какую-то тропическую страну с вечнозелеными пальмами и синим морем.
- Не забыть бы заплатить по квитанциям в срок, - вдруг вспомнил Зая, зевнув.
"Как же сказать? Ладно... в другой раз..."
- Ага, - тоже широко открыв рот и зевнув, согласился он, засыпая, обнимая друга.
Они с Заей были почти ровесники и знакомы давно, почти с юности: бывали в общих компаниях, имели общих знакомых. Тогда Зая был неприметным, худеньким мальчиком с черными блестящими глазами и длинными, модными тогда, прямыми черными волосами. Он увлекался игрой на гитаре, но музыкантом так и не стал, а закончил какой-то промышленный техникум и стал работать на заводе мастером. Много позже они как-то встретились, стали общаться. А потом и стали жить вместе.
Они знали друг о друге все: когда и с кем встречались, чем болеют, какие проблемы на работе, историю семей, всех родственников. Сейчас уже оба уже с животиками, лысенькие. Чем-то похожие друг на друга, как братья или давно прожившие супруги. Думая об их совместной жизни, он не мог вспомнить особо ярких моментов. Ни хороших, ни плохих. Все было привычно, спокойно. Он вспомнил, как недавно простыл и болел. Лежал на диване, и Зая постоянно суетился возле него. То таблетки заставлял пить, то кипяченым молоком поил, то что-то вкусное давал. Тогда было очень плохо: болела голова, сильный кашель, высокая температура. Его хотели положить в больницу, но Зая не дал, сам делал уколы. И за все за это он теперь должен оставить его. Не хотелось об этом думать. Ему стало жалко Заю.
Время летело. Острая проблема и мысль "Как же сказать?" потихоньку рассасывались, становясь уже не такими тревожными. Но не уходили. Разговор был неизбежен.
Сроки рождения ребенка уже поджимали. И, однажды, тяжело и нехотя поднявшись по лестнице и зайдя в квартиру, он, не раздеваясь, присел возле Заи на диване.
- Что-то случилось? - тревожно спросил Зая. Он чувствовал, что с ним что-то происходит.
- Нам придется расстаться, - глухо сказал он.
Зая знал, что время от времени он ему изменяет. Правда, в последнее время все реже и реже. После таких измен он старался некоторое время избегать физической близости, боясь заразиться чем-нибудь, но потом опять они были близки.
- Котик, ты меня бросаешь? - не до конца понимая, о чем он говорит, удивился Зая.
- Зая, ты пойми: у меня будет ребенок.
- А я?
- Ну, мы с тобой будем дружить...
- Я не хочу, чтобы ты меня бросал, - лицо исказилось от отчаяния.
Сейчас он чувствовал, что это не очередная измена, а что-то глубже и страшнее. Он терял своего друга, свой образ жизни. Он был растерян и подавлен. Через линзы очков было видно, как растерянно и часто заморгал.
- Ну, у меня же будет ребенок, - стараясь не глядеть ни в глаза, ни на лицо, твердил друг.
Ему самому был жутко неприятен этот разговор. Зая все еще смотрел в его лицо, надеясь на что-то. И вдруг несколько слезинок, оставляя мокрые дорожки, вытекли из глаз, он захлюпал носом и опустил голову. Его большие залысины тускло заблестели от упавшего на них света.
Захотелось протянуть руку и, как обычно, погладить по голове, обнять, прижать к себе. Еле подавил в себе это желание. "Зачем?" Опять давать надежду. Ведь ничего уже не будет.
Тот все еще сидел, всхлипывая. Он тихо вздохнул, медленно встал.
- Я пойду... - то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал. Стало грустно-легко.
Ничего не прозвучало в ответ.
Дверь, скрипнув, привычно захлопнулась.
На следующий день, зная, что Зая на работе, он пришел в квартиру. Открыл своим ключом дверь. Было тихо, пусто и слышно, как тикают часы. Походил по ней. Кошки тоже не было, она куда-то ушла. Стал складывать в пакет свои вещи: из платяного шкафа достал трусы, майки, футболки, старенький и теплый спортивный костюм, из ванной взял зубную щетку и бритвенный станок, еще что-то по мелочам. Все это было аккуратно сложено. Прошел на кухню, по привычке заглянул в холодильник. Гора темно-коричневых котлет, сморщившись от холода и прижавшись друг к другу, лежала в большой эмалированной миске. Взял одну и съел, подумав: "Это уже не мое". Сел на "свой" стул, оглядел еще раз кухню. Внизу, у раковины, в кошачьем блюдечке не было воды. Он налил ее туда. Уходить не хотелось. Хотелось еще оттянуть время. Стало жалко себя. Встав, подошел к старенькому серванту, выдвинул ящичек, достал чистый белый листок бумаги и ручку. Чуть подумав, написал: "Прости". Плюшевый мишка, подаренный Зае на день рождения, равнодушно смотрел своим черными блестящими пластмассовыми глазками.
Теперь можно было уходить. В прихожей, на столике оставил свои ключи. Еще раз огляделся и медленно, с сожалением, захлопнул дверь, которая тихонько скрипнула. "Смазать бы надо..." Не оглядываясь, стал спускаться по лестнице. И лишь при выходе из подъезда вспомнил, что забыл домашние тапочки. Остановился, думая вернуться, но ключей уже не было, да и плохая примета - возвращаться. Так и пошел, немного сгорбившись с пластмассовым пакетом в руке.
Из-за угла вышла кошка, посмотрела ему вслед изумрудными глазами, подняла хвост и потерлась об угол.