Это случилось этим февралем. Я сидел перед телевизором и смотрел передачу, в которой вспоминали Андропова - как-никак тридцать лет с момента его кончины. Жена возилась на кухне, так что я спокойно вспомнил то время и, пожалуй, самую поразительную историю в своей жизни.
Я всегда себя считал геем, как теперь принято говорить. Тогда, в конце семидесятых такого слова-то не слышали. О том, что мне нравятся парни, я знал давно, но меня это почему-то не пугало. От кого-то я услышал слово "гомосексуалист". Я был смышлёный парень, залез в БСЭ и прочитал про данное извращение. Правда, нечего извращённого в себе я не замечал, да и внешность у меня была самая что ни на есть натуральная. Одним словом, мне и не хотелось страдать по этому поводу, и времени на рефлексирование просто не было - я ходил в бассейн, много читал, а ещё всякие пионерско-комсомольские дела. И потом, у меня была знакомая девушка (чтобы как у всех), с которой я дружил, но в те времена целомудрие было в чести, так что я разве что нежно целовал её в щечку. А потом я поступил в институт...
Именно там я и познал плотскую любовь. Анатолий, или просто Толик, был студент, старше меня, жил в общаге. Чумовой, всегда взъерошенный и вечно хотящий. Трахались мы по-быстрому, но бурно. Потом у нас что-то разладилось, но я повстречал Иннокентия Львовича. Ему тогда уже было под пятьдесят, и если с Толиком у нас был тупой перипихон, но с Кешей, как я его звал - любовь. Он научил меня всему, с ним я познал радость орального и анального секса, то, как красиво и страстно, не спеша заниматься любовью. На последнем курсе мои отношения и с ним сошли на нет: у меня вовсю шла подготовка к диплому, кроме того, меня обещали оставить в аспирантуре, да и Кеша любил разнообразие, скучно ему со мной стало.
За несколько последующих лет у меня был всего-то раз секс с мужиком. И не то чтобы я не хотел, просто... Тогда с этим делом было сложнее. Но я не огорчался, в конце концов, мне всего-то было двадцать четыре. К тому же я работал и писал диссертацию. Опять времени было в обрез. Тогда я дал себе слово: вот, мол, "защитюсь" и пойду вразнос... Но судьба со мной решила поиграться.
Тот февральский день для меня начался самым обычным образом. Я встал, приготовил себе холостяцкий завтрак и помчался к троллейбусу, чтобы отправиться на работу. Жил я один - после смерти деда бабушка стала часто болеть, вот предки и забрали её к себе в двухкомнатную, а меня поселили отдельно: во-первых, у родителей мне просто физически жить стало негде, во-вторых, нужно было привыкать к самостоятельности. Вот я и привыкал.
На календаре было 10 февраля, пятница, конец рабочей недели. Думаю, не только я пытался составить план на грядущие выходные. В перебежках к остановке, а было морозисто, я быстро купил "Правду" и "Известия". Меня ещё немного смутило то, что у ларька "Союзпечати" толпилось слишком много народа. Уже в транспорте, развернув газету, я узнал, что не стало очередного генерального секретаря. Эта новость не стала для меня громом среди ясного неба, о неминуемом судачили давно, вот оно и случилось.
К месту своей работы, академическому институту социально- экономического направления, я подъехал быстро - в Москве тогда пробок не было. В нашем отделе атмосфера царила гробовая, практически все сидели понурые, и только Шурик, аспирант, как и я, весело трепался с лаборанткой Милой.
- Женя, - подозвал меня Сан Саныч, мой научный руководитель и просто хороший дядька; ему было пятьдесят шесть, он был ведущим научным сотрудником. - Уже в курсе? - спросил он.
Мы сели за стол и вполголоса стали обмениваться мнениями. Сан Саныч не был диссидентом, но ко всей советской действительности относился с юмором и немного безразлично. Тут в отдел влетела Нинок, Нина Ивановна, старший научный сотрудник, не меру активная и идеологизированная особа. Ее глаза были красные от слёз, ибо уход каждого члена Политбюро она воспринимала как смерть близкого родственника, а уж генсека и подавно... Метнув молнии в Шурика, которому это было безразлично ("а ещё комсомолец!"), она села за свой стол.
Настроения работать ни у кого не было, все наслаждались ощущением исторического момента, как-никак, второй генсек за два года ушёл, и не он один. И тут в отдел зашёл Михаил Израилевич, наш начальник, добрейшей души человек. По своему потенциалу он должен был быть избран в академию - как минимум членкором, но в нашем институте уже был один академик и два членкора, что считалось достаточным, вот он и оставался доктором наук, хотя и лауреатом Госпремии.
- Товарищи! - начал Михаил Израилевич. - Все вы знаете, какое горе постигло всю страну, весь наш народ. Руководство нашего института приняло решение почтить память Юрия Владимировича и проститься с ним. От нашего отдела должны пойти трое.
- И когда прощание? - спросил Шурик слегка недовольным тоном.
- Наш институт записан на двенадцатое число, около четырёх дня.
- Но это же воскресенье!? - неожиданно, тоненьким голоском отозвалась Вера Васильевна, умильная старушка шестидесяти лет, которой разрешили остаться в штате института, несмотря на возраст.
- И что с того?! - с вызовом спросила Нинок, услышав в словах Верочки, как мы её называли, крамолу.
- Ничего, кроме того, что я по выходным сижу с внуками, - с достоинством парировала Вера Васильевна, поджав губки.
Дамы друг друга недолюбливали.
- Я пойду! - выпалила Нинок, что не стало неожиданностью.
И тут Сан Саныч легонько пнул меня ногой под столом.
- Запишите и меня, - вырвалось у меня, хотя этого я не желал.
- Что ж, - в гробовой тишине произнёс Михаил Израилевич. - Ну, и я...
- Стоит ли? - спросил Сан Саныч.
Все в институте знали, что Михаил Израилевич мучается от почек и морозная погода для него пытка.
- Варфоломеев считает, что пойти должен я, - грустно произнёс начальник.
Варфоломеев был бывшим цэковским, каким-то начальником отдела, а когда его решили "попросить", то в утешение сделали членкором и замдиректора нашего института. Михаил Израилевича он ненавидел по двум причинам: во-первых, он был тупой, во-вторых, именно его место Варфоломеев и занял, об этом знали все и делали выводы.
- Ничего, думаю, большого греха не будет, если пойду я, - и Сан Саныч кивнул, словно говоря, что это не обсуждается.
В конце концов, они были друзьями, обращались друг к другу на "ты" и по имени - в неформальной обстановке, разумеется...
***
Не скажу, что на воскресенье у меня были планы, но и мёрзнуть на улице не хотелось, а пришлось.
Одевшись потеплее (поддев под брюки тренировочные штаны), я отправился в центр. Мы договорились встретиться у метро "Площадь Свердлова" в 15:45, а оттуда пройтись к Дмитровскому переулку, где и начинался "наш" хвост. Сан Саныч нёс "мандат", где были указаны наши имена. Крепкие товарищи в штатском бдительно вчитывались, чтобы не пропустить вредный элемент. У самого начала очереди стоял мужик в дублёнке и валенках, дирижируя "скорбящими". Мы встали в "хвост" и тут же начали медленно продвигаться к цели.
И тут к нам подвели человек двадцать пять молодых военных. Их быстренько распределили так, чтобы они казались случайными людьми, а не пришедшими стройными колоннами. Четверо из них оказались возле нас. Стоило им оказаться возле нашей активистки, как она тут же вцепилась в них с расспросами, и всё с идейным уклоном.
Но один из них оказался рядом со мной. Высокий, стройный, как все курсанты, с очень приятным лицом, он мило улыбнулся мне и еле слышно произнёс:
- Не повезло парням, - я лишь улыбнулся в ответ.
Хотя Сан Саныч и пытался слегка смягчить ситуацию, но Нинок вошла во вкус.
- Роман, - коротко представился мой случайный знакомый.
Его голос был тихим, но в нём чувствовалась мягкость. У меня затрепетало всё: сердце, пах...
- Женя, то есть Евгений, - немного смутившись, тоже представился я. - Вы служите в Москве?
- Давай на "ты". Я учусь в академии.
Я недоверчиво скосился на его погоны. Я, может, в армии и не служил и абсолютно гражданский человек, но я точно знал, что он старлей, то есть старший лейтенант. И, похоже, он поймал мой вопросительный взгляд.
- Я учусь во Фрунзе, - пояснил он, от чего я, как говорят теперь, завис ещё сильнее.
- Далековато ж вам пришлось лететь, - сочувственно произнёс я, а он мило рассмеялся, и улыбка просто-таки озарила его светлое лицо.
- Нет, я из Москвы, академия имени Фрунзе, - пояснил Рома, и я тоже улыбнулся.
И было от чего. Ведь в те времена не только военная академия, но и столица Советской Киргизии носила имя среднего по талантам наркома по военным делам времен Гражданской войны.
Бдительные товарищи в штатском смерили нас тяжёлым взглядом, и улыбки вмиг исчезли с наших лиц. Рома решил поправить кашне и снял перчатку. На февральском холодном солнце блеснул золотой ободок - обручальное кольцо. Не то чтобы я стоил по поводу парня какие-то планы - времена тогда были другие, но мне хотелось о нём помечтать, что, может, и он... Рома заметил мой пристальный взгляд на кольцо и пояснил ситуацию, хоть это и не требовалось. Оказалось, он родом из Ташкента, из русской семьи, закончил там училище и отправился в Забайкальский ВО. Там он и встретил её, свою любовь, в лице дочери зам.командира части. Девушка ожидала первенца, и её любящая мама, врач по профессии, не пустила дочь в столицу в офицерскую общагу. Но они переписываются, иногда перезваниваются, и вообще - он по ней скучает.
Всё это я слушал, медленно перебирая ногами. Так мы вошли в дом Союзов, поднялись по широкой лестнице на второй этаж, и я впервые вошёл в такой знакомый по трансляциям колонный зал, утопавший в полумраке, кумаче и цветах. Не буду подробно об этом писать. Мы довольно быстро прошли мимо гроба и стали спускаться, чтобы выйти на улицу.
- У тебя какие планы? - неожиданно спросил Рома.
Я слегка "завис". Он добавил:
- Нет-нет, сегодня у нас ещё дела, а вот во вторник, после трёх, если не против? Ты классный парень, показал был мне город, а то за эти полгода я так ничего и не видел...
- Хорошо, - немного опешив, произнёс я, а у самого всё так и затрепетало в душе.
Пусть он женат, пусть у него скоро родится первенец. Просто общаться с ним, смотреть на него... Не знаю, наверное, это была любовь с первого взгляда.
Мы втроём (я, Сан Саныч и Нинок) перешли проспект Маркса, чтобы попасть в метро. Сан Саныч разговаривал с Нинок, что-то ей объясняя, меня же мучила мысль - как во вторник улизнуть с работы пораньше...
ни смешно, но моя проблема разрешилась сама собой. Выяснилось, что от нашего отдела нужны двое, чтобы пойти на Красную площадь на похороны. Мне стоило нервов не заорать "я". Как всегда, первой была Нинок, а её опередить - значит нажить злейшего врага. По счастью, других желающих не было, и я спокойно поднял руку. Нинок мне улыбнулась, мол, я рада, что ты такой правильный комсомолец.
На практике, правда, всё было не очень приятно. Мы собрались на площади в одиннадцать, а церемония началась только в час дня. По счастью, она длилась недолго, а то мы бы вконец околели. Стояли мы в глубине, где-то у ГУМа, мало что видели, зато всё слышали. Кроме того, что вскоре я должен был бы встретиться с Ромой, меня согревала мысль о том, что за все эти походы нам обещали отгулы: пустячок, а приятно.
Ещё вчера по телефону мы договорились встретиться возле гостиницы "Москва", но со стороны Театральной площади. Как оказалось, мы с Ромой шли с одного мероприятия.
- Уф, холодно! - вырвалось у Ромы, стоило нам пожать руки. - Куда пойдём?
Признаться, я тоже изрядно замёрз, и идти никуда не хотелось.
- Можно ко мне, у меня никого нет, так что никого не потревожим, - предложил я.
- Отлично! - легко согласился Рома, и мы двинули в метро.
Ещё не было трёх, как мы вошли ко мне в квартиру. Приятное тепло словно укутало нас. Я поставил чайник, и мы начали согреваться. Мы сидели в тишине, не зная, что и сказать. Было даже слышно, как часы отмеряли время своим монотонным тиканьем. Неожиданно Рома нагнулся ко мне, и его губы нежно коснулись моих. Я опешил.
- Разве не этого тебе хотелось? - удивлённо спросил Рома.
- Я... я... - я запнулся, не зная, что и сказать. - Я не такой...
- Да, а какой? - просто спросил Рома.
У меня язык словно окаменел, не слушался, мысли и вовсе путались. А парень смотрел на меня, внимательно-внимательно, словно изучая. Кажется, ему хотелось что-то сказать, но вместо этого он опять меня поцеловал, но на сей раз поцелуй был долгим и сладостным.
Моё желание любви оказалось сильнее страха, и я ответил старлею. Ощутив движение моих губ, Рома совсем осмелел, и его сильные руки обняли меня за плечи. Признаюсь, целоваться, сидя за кухонным столом, было не шибко удобно, так что я предложил:
- Пойдём в комнату? - Рома только кивнул.
Мы раздевались в самом обычном темпе, не темпераментно скидывая одежду и не смакуя каждую секунду. Но при этом мы постоянно смотрели друг на друга, словно изучая. Без одежды Рома выглядел просто прекрасно - спортивное тело, не очень волосатое, с аккуратным клинышком завитушек над мерно раскачивающимся из стороны в сторону членом, не очень массивным, но таким манящим. Кожица оголила головку, блестевшую в отражённом свете, словно хорошо отшлифованный драгоценный камень.
Не выдержав, я присел на корточки и обхватил губами розовую плоть. Рома громко выдохнул и замер. Он закрыл глаза, и его сильные руки упёрлись в упругие ягодицы, такие манящие своей округлой формой. Я же, не теряя время даром, стал скользить по стволу моего любовника губами, тереться язычком об уздечку, от чего Рома начал тихонько стонать.
Мой собственный член уже вовсю тянулся к "прекрасному", а с головки медленно сочилась смазка. Одной рукой я ласкал основание члена, яички старлея, другой же помогал себе получить хоть кусочек "сладенького". А его член был просто невероятным - сочным, чуть солоноватым.
Неожиданно Рома стал громко и глубоко дышать, его голова запрокинулась, по всему телу пробежала дрожь, и мне в рот хлынули потоки спермы. Я уже был, что называется, стреляный воробей, не растерялся и, плотнее сжав губы, стал сглатывать сперму, высасывая из члена всё до последней капли.
- Уф, это было нереально, - с лёгкой счастливой улыбкой произнёс Рома. - Ты просто бог.
- Я старался, - смущённо произнёс я; мне ещё никогда не делали комплименты по этой части.
Но мне хотелось и самому кончить.
Он слегка притянул меня к себе, наши руки обхватили друг друга, а губы слились в сочном поцелуе. Я ласкал его сильные плечи, спину, мне нравилось скользить ладонями по упругой попке, нежно сжимать ягодицы.
Слегка отстранив Рому, я немного присел, и мои губы обхватили розовый сосок, уже набухший от возбуждения. Я то сосал его, то теребил кончиком язычка, и всё это время парень тихонько стонал, а его руки скользили по спине.
Желания мои были скромны, так что я, указывая на свой раскрасневшийся член, спросил:
- Не поможешь?
Рома обхватил его ладонью, пару раз провёл ею по стволу, словно прицениваясь, после чего повернулся ко мне задом.
- Постарайся поосторожней, мне ещё жить с оком надо, - весело произнёс он.
Я вконец опешил. Этот парень, просто бог, готов был отдаться мне! Думать я перестал вмиг, зато стал чувствовать. Я чувствовал, как мои руки нежно ласкают его упругую попу, как пальчики скользят в промежность и массируют дырочку. Я ему ещё и потому не врубил сразу, что всё думал, что вот сейчас он передумает, и всё закончится. Но Рома и не думал менять планы, наоборот, он терпеливо ждал, когда я перейду от прелюдии к самому акту любви.
Наконец мои силы подошли к концу, и я стал елозить кончиком члена по дырочке, которая, словно жерло вулкана, стала то приоткрываться, то смыкаться, так и маня к себе.
- Ну же, Женя, давай, не тяни! - подхлестнул меня любовник.
Что ж, была не была - я немного поднажал, и головка медленно стала проникать внутрь.
Рома не издал ни звука, а его очко даже не попыталось остановить "агрессора". Почувствовав свободу, я ввёл член до упора и тут же начал его выводить, чтобы снова вогнать в тело до самого лобка. Мой парень издал стон, но не болевой, а от нестерпимой истомы, что овладевала его телом. Его спина, словно у барса, выгнулась, и мои руки устремились туда, нежно массируя парня.
С каждым новым движением член скользил всё легче и легче, и нега стала растекаться по всему моему телу. Я чувствовал только член, тёршийся об узкие стенки ануса, даря мне непередаваемые ощущения всякий раз, как я ударял лобком по упругим ягодицам.
Мы оба стонали в голос, уже не контролируя себя. Оргазм приблизился столь стремительно, что я даже не сумел его проконтролировать, он просто настал, и я излил всю свою "влагу любви" в парня... Рома стоял на сотрясавшихся лёгкой дрожью ногах, голова его была опущена. Я взглянул на него и тут же увидел несколько маленьких светлых лужиц на полу. Такая реакция на мою любовь меня потрясла, тем более что я никогда не считал себя "гигантом секса".
Я нежно обхватил его грудь и прижал парня к себе. На кончике его ещё крепкого члена красовалась перламутровая капля, так и манившая к себе. Аккуратно я подцепил её пальцем и слизнул с него.
Сильные ладони Ромы скользили по моим бёдрам, а на устах играла улыбка.
- Пошли в душ, - предложил он, я согласился.
Стоя под тёплыми струями, мы не занимались любовью, мы просто целовались, как два нежно влюблённых друг в друга человека. Потом мы просто забрались под одеяло и лежали, прижавшись друг к другу. Вечером, где-то около семи, он ушёл, ушёл в академию, но не из моей жизни.
***
Мы начали встречаться. Каждую неделю, в пятницу, он приезжал ко мне, и мы проводили ночь любви. На первый взгляд, всё было банально. Сначала оральный секс - либо я сосал, либо он, но если я, то обязательно с проглотом. Потом анал. Рома был исключительно пассивом, хотя и без комплексов. Через какое-то время мы перепробовали все позы. Мне больше нравилась, когда он лежал на спине, широко разведя ноги; ему же - или стоя, или на четвереньках. Так мы и любили друг друга - страстно, с упоением.
Мне не могло помешать встречаться с Ромой даже такое важное дело, как защита диссертации (а защитился я успешно), даже наоборот, многие отметили, что я стал взрослее, что ли, увереннее в себе. Лишь одной темы я старался не касаться: я старался не думать о том, кто я для него и кто он для меня. Я боялся признаться себе, что просто-напросто влюбился в него по уши.
Июнь принёс две новости, и обе хорошие для каждого из нас. Моя хорошая новость заключалась в том, что ВАК утвердил мою диссертацию и я стал кандидатом экономических наук, ну а новость Ромы заключалась в том, что он стал отцом - его очаровательная супруга, фото которой я так никогда и не видел, родила ему сына. Он пришёл ко мне счастливый, с бутылкой вина и пирожными. Мы отметили это дело. Ромке дали месяц на вояж домой и свидание с женой и сыном.
После как никогда страстного акта любви я спросил его:
- Тебе явно нравятся парни, ты так страстно трахаешься со мной, как же ты с ней? Пойми, я не ревную, ничего такого, просто... не знаю, я бы не смог...
- Да ладно тебе, смог бы, - задорно ответил Рома. - Я как все. Все женятся, и я, все потомство заводят, и я. Между прочим, тебе тоже нужно жениться.
Я от неожиданности даже хмыкнул.
- А вот с этим как? - и я показал на нас двоих, совершенно голых, лежащих на кровати и ласкающих друг друга.
Рома только пожал плечами.
- Все так живут, - и он улыбнулся.
***
Мы не виделись всё лето - сначала он ездил к жене, потом военные сборы. Я уж и не чаял его услышать. А в первых числах сентября он сам мне позвонил. Вечером того же дня мы встретились у меня. Он был свежий и загорелый. Он так и искрился счастьем. Сходу он чмокнул меня прямо в губы и проскользнул в комнату. Я был слегка ошарашен этим, ибо полагал, что наши отношения закончились.
Стоило мне зайти в комнату, как я увидел Ромку в одних трусах, мило потягивающегося. Я улыбнулся. Слова были излишни, и мы просто стали целоваться - медленно, наслаждаясь каждой секундой. Его сильные руки легко освободили меня от футболки и тренировочных штанов, потом мы оказались на диване. Вернее, я лежал, а Рома, нагнувшись, приспустил мои трусы, и разгорячённая плоть оказалась в плену его нежных губ.
Рома никогда не умел наслаждаться процессом, он просто усиленно скользил губами по стволу, а его пальчики удерживали мой член в вертикальном положении. Его шершавый язычок тёрся об уздечку члена, вызывая не с чем не сравнимые ощущения. Я закрыл глаза и стал погружаться в сладостные объятия истомы.
Я и не заметил, как подступил оргазм, лишь успел простонать:
- Кончаю! - и потоки спермы стали бить из меня фонтаном, украшая шею и грудь Ромы.
Запас желания это не истощило, но даже если бы мне и нужна была передышка, любовник решил её мне не предоставлять. Он завис надо мной на корточках и, направив головку моего пениса на дырочку, начал опускаться.
От ощущений у меня аж дыхание перехватило. Головка члена была ещё сверхчувствительной, так что с самой первой секунды по всему моему телу стала не растекаться, а скорее разлетаться приятная истома, словно сжимавшая всё внутри и исторгавшая из меня стоны удовольствия.
Рома начал с невероятной интенсивностью скакать на мне, его попка скользила на моём шесте, и всякий раз, как он опускался, касаясь моих бёдер, звучало страстное "Хлюп". Его член стоял колом, с кончика головки мерно сочилась смазка, растекаясь по моему животу. Когда я немного приспособился к бешеному темпу Ромы, то стал дрочить ему. Особенно долго усердствовать не пришлось, парень находился на пределе, так что струи спермы, словно жемчужины, стали вскоре украшать мою грудь и живот. От созерцания такой красоты я и сам не выдержал и разрядился ещё раз, но уже в парня.
Уставший, но счастливый, Рома лёг рядом.
- Класс! - вырвалось у него. - Знаешь, как я мечтал об этом все эти три месяца?
- А жена? - неуверенно спросил я.
- Это другое, - ответил он, и на его лице заиграла приятная улыбка.
***
Наши отношения возобновились и потекли как ни в чём не бывало. Он ночевал у меня, и мы занимались любовью до глубокой ночи. Расставание произошло в апреле следующего года. Не успела страна схоронить очередного старца-генсека (я с Сан Санычем и Нинок опять отбывали скорбную повинность) и привыкнуть к новому и моложавому, правда, ещё не порадовавшему нас новым веянием, как Рома сообщил мне, что его благоверная вырывается из-под родительской опеки и едет к нему. Комендант офицерского общежития приготовил отдельную комнату для этой ячейки общества. Рома ещё пытался меня убедить в том, что мы сможем видеться и далее, но я-то знал, что он обманывает сам себя. Мы нежно попрощались.
От этой любви у меня остались прекрасные воспоминания, с которыми я не мог ни с кем поделиться, и Ромин совет - жениться. Через год, под майские праздники, я стал женатым человеком. Парни появлялись в моей жизни время от времени, но только на короткое время и без каких-либо обязательств. Моя жена, дочь и сын мне дороже всего на свете. Иногда я жалею о своём выборе, но сделанного не воротишь. Впрочем, при взгляде на дочь и красавца сына я ощущаю, что грустные мысли покидают меня сами собой.