Данная глава является непосредственным продолжением повествования.
На предложение встретиться Ромка откликнулся мгновенно:
- Отличная идея, я с удовольствием. Приезжай ко мне.
- Ты один?
- Родители на даче.
- Хорошо, я где-то через час буду.
- Давай. Жду.
С некоторых пор Антон стал относиться к другу с недоверием. Он обожал Ромку, как и раньше, но теперь постоянно в его поведении, словах, голосе пытался обнаружить скрытые признаки того, что парень имеет контакты ещё с кем-то.
Пока Антон был далёк от ревности, но поскольку сам был втянут в тайную историю с Президентом, то невольно опасался сюрпризов. Если в этом плане они ничего не должны знать друг о друге, то данное требование следовало выполнять неукоснительно. Об этом его предупреждали, а дважды у них ничего не повторяют, на что тоже обратили его внимание.
Ромка только что вылез из ванной. Он был тёплым и мягким, словно только что родился. Розовые щёки на его пышущем любовью личике будто притягивали к себе губы юноши. Антон с удовольствием целовал его, уже практически забывшись в сладкой волнующей неге.
"Лучше бы я ни о чём не знал. Насколько проще было бы тогда отдаться во власть своих чувств", - думал Антон, упиваясь интимной близостью с другом, когда волновало каждое новое ощущение его тела. Рука скользила по гладкой коже, нащупывая известные впадины и округлости, знойные органы любовника, и, когда пальцы натыкались на особо тёплые места, его самого бросало в жар, подстёгивая парня к более решительным действиям.
Два возбуждённых пениса игриво тёрлись друг о друга. Парни стояли крепко обнявшись, не в силах насытиться вкусом поцелуя. Но когда Ромка прижался к приятелю сзади, запустив свою палку между его ляжек под промежностью, у Антона вдруг возникло чувство, что прикосновение его тела, точно такое же, какое во всех нюансах и подробностях он уже испытывал однажды глубоко под землёй в бункере. Те же бёдра, ладони, грудь, тот же твёрдый горячий член с характерной формой головки, и даже прерывистое дыхание парня, ударяющее приятными струйками в шею, заставляли его думать о том, насколько правдоподобной была та мистификация.
Уж не являлся ли сам Ромка его загадочным партнёром в темноте? Аналогия была столь точной, что в последующем он ни на минуту уже не мог избавиться от навязчивых мыслей. Даже его друг заметил, что он всё время о чём-то думает. Антон без заморочек отдался Ромке и кончил сам, но потом быстро ушёл, сославшись на дела, которые лучше сделать сегодня.
"Нет, это не мог быть Ромка, - думал он по дороге домой. - Я бы его точно узнал. Его манеры, тело. Да и он наверняка бы понял тогда, с кем имеет дело, потому что он всего меня трогал, и моё лицо тоже". Антон глубоко задумался, шагая по мостовой и не обращая внимания на прохожих. "Но если это так, для чего нужен этот глупый, пустой обман? Что всё это может означать?" - продолжал он размышлять. Антон вполне уже вжился в роль президентской игрушки, ощущая себя подопытным кроликом в его мистических забавах. Не чувствуя опасности, он даже с интересом ожидал очередного ощупывания и проникновения в себя всяких искусственных отростков, не очень часто воспринимая их как настоящий мужской орган.
Но когда ему вдруг удавалось среди множества необычных рук ощутить присутствие рядом с собой настоящего мужского тела, Антон сразу же начинал думать о замыслах Президента: "Он, безусловно, меня на что-то провоцирует. Чтобы я выдал себя Ромке? Зачем?" Антон терялся в догадках, чувствуя, что с ним затеяна какая-то жёсткая игра, ни правил, ни реальной подоплёки которой он не знал. И главное, что не давало ему покоя: участвует ли каким-то образом в этой игре Ромка?
В следующий раз они договорились о встрече через день.
- Пока ещё тепло, давай съездим на наше место на реке, - предложил Антон, предвкушая приятный отдых с другом.
- Согласен, - Ромка всегда был лёгок на подъём. - Возьму фотик, пощёлкаемся на природе. Там красиво.
У Ромки с некоторых пор возникла идея запечатлеть на снимке их поцелуй: в хорошем ракурсе, с близкого расстояния, чтобы это было видно во всех подробностях. Теперь он постоянно пробовал это делать, пытаясь щёлкать их отражение в зеркале, или с вытянутой руки, или ставя фотик на автомат и предлагая Антону целоваться с ним бессчётное число раз, чем доводил его часто до гомерического хохота, - но всё время что-либо не получалось, и идея так и оставалась до конца не реализованной.
Куда более скромные затеи ему удавались без особых затруднений. Например, запечатлеть Антона сверху с высунутым языком, когда тот в безумном азарте слизывает с члена приятеля капли его жирной, только что спущенной спермы. Там были и блеск залупы, и озорство в глазах, и большая горячая любовь, которая присутствовала в самой картине как её основополагающее начало. Или он снимал рекламную выставку каких-нибудь особенных презервативов, разбросанных на Антоновой попе как на дорогом постаменте и создающих за кадром образ героя-соблазнителя.
Вообще Ромка был отчаянно велик. Его идеи не давали покоя ему самому. За три месяца, что они дружили, он настолько пропитал Антона своим изысканно-возвышенным мировоззрением, что тот не мог теперь без него жить, воспринимая его чуть ли не как своего духовного наставника. Даже их сексуальным отношениям Ромка находил философское обоснование и, надевая на член презерватив, никогда не упускал случая поднять их взаимные чувства над примитивным однообразием общества.
- Сейчас встречу твой восторг посредством проведения своего полового органа сквозь удивительно чувствительное кольцо ануса. Бог позаботился не только о том, чтобы эти части тела соответствовали друг другу, но и наделил их очень нужными рецепторами. Всю силу и красоту подобной гармонии понимают только геи.
С этими словами Роман задвигал ему в зад свою елду, и Антон при этом испытывал такое удовольствие, которое не мог ощутить ни с каким Президентом. Ромка завораживал его своей игрой, лёгкостью поведения, открытостью, насколько это было возможно в их окружении. Пережив определённые потрясения в отрочестве, он необычайно быстро адаптировался к своим проблемам, не замкнувшись на себе, а наоборот, как яркий цветок, раскрывшись лепестками навстречу опылителям, будто все беды были позади, а в будущем его ждало только неземное счастье.
На природе он чувствовал себя пацаном. Ему было приятно и радостно забавляться с Антоном, будто в городе он постоянно ощущал на себе какие-то ограничения. Они снимали с себя всю одежду и голыми лазили по деревьям. Им хотелось близости, и они возились там, наверху, предвкушая тот момент, когда они спустятся на землю, заберутся в палатку и с горячим наслаждением утонут в неге любви. А пока они только заводили себя, разворачиваясь друг к другу задом и среди ветвей ласково сходясь и потираясь попами. Эти эпизоды особенно запомнились Антону, и более всего тот момент, когда ему удалось вдавить одну из своих половинок между расширенных ягодиц Романа, кожей ощутив теплоту его очка.
С некоторых пор Антон просто жаждал встреч с другом и часто сам инициировал их походы в самые необычные места. Если представить, что его вдохновляло желание не просто пощупать приятеля и трахнуться с ним (в этом плане они давно уже прошли стадию пресыщения друг другом), то можно понять, сколь красивыми, проникнутыми волшебным благоговением перед любовником были их отношения. Будто окунаясь в светские забавы, они довольно часто посещали театры, кино и выставки, а потом славно оттягивались в гей-клубах, наслаждаясь там зажигательной атмосферой ритма музыки и заражая всех своей любовью.
Они ходили в туалет не для того, чтобы кирнуть косячок, а только затем, чтобы вытащить другу член из штанов и помочь ему отлить, пока тот лобызает своего благодетеля. Иногда при этом кому-то из них приходила в голову безумная идея слизать с любимого конца последние капли, придав тому лоск и сухость, правда, запив потом это дело пивком, но на весь вечер оставив тем самым впечатление о себе как о самом преданном человеке.
Именно там, в этих клубах, Антону удавалось уловить запах Ромкиного пота, который нигде больше он не мог почувствовать и который просто сводил его с ума. Однажды он сказал об этом Ромке, и тот в шутку предложил Антону приходить к нему на тренировки - там пот с него течёт в три ручья. Антон сначала даже ухватился за эту идею, но потом они решили, что частое появление там друга будет выглядеть подозрительным. К тому же, кроме любования Ромкой со стороны, Антон вряд ли сможет себя чем-то удовлетворить, поэтому они от этой мысли отказались.
- Разве что записывайся сам в какую-нибудь спортивную секцию. Будем ходить в неё вместе, - предложил Ромка.
- Но я ведь могу записаться только в любительскую секцию, а значит, заниматься мы будем в разное время. Нам это не подходит.
и более интересные задумки - Антон увлёк друга экстримом. Они лазили на крышу высотного здания, в котором жил Ромка, и в центре безбрежных просторов в лучах заходящего солнца предавались волшебной сказке обожания друг друга, возвышаясь над бездушным людским муравейником на добрых полторы сотни метров. Пока не сменили кодовый замок в чердачные помещения, они были там несколько раз, поражаясь красотам городского пейзажа.
На краю бордюра их охватывал лёгкий испуг: к нему было страшно даже приближаться. Зато с каким наслаждением они предавались любви, сидя на открытой площадке, словно посреди вселенной. Вокруг было синее небо, потоки чистого воздуха, бесконечная даль и мечты, которые рождались сами собой, далёкие и красивые. Именно там они сказали друг другу самые важные слова, поверив в ответные чувства любимого и опьянённые идеей совместного проживания. И именно там у них был самый классный секс.
Крыша была залита бордовыми красками заката. Они находились за служебной надстройкой, так что с соседних высоток их не было видно. А впереди была пустота, растворявшая в себе шум городской жизни. Ромка стоял, нагнувшись и опёршись о перила лестницы, ведущей на нижний уступ крыши, Антон за ним. Будто у края бездны, они предавались сладостям бытия, освещённые космическими лучами, возбуждаемые потоками ветра, которые экзотично освежали их тела.
Сам процесс ничем особым не был отмечен, поражала окружающая обстановка, подхлёстывающая чувства и словно заставляющая думать и действовать шире привычных стандартов. Космическое удовольствие здесь не выглядело метафорой. Они любили теперь масштабно, как во сне, как в волшебной сказке. Вселенная была ближе к ним, секс заоблачней, ощущения сильнее.
И тот же полёт фантазии, вторивший их занятиям, заставил их в конце - не игриво даже, а вполне осознанно, величественно - подрочить члены и с бордюра крыши брызнуть спермой вниз, в густоту улиц и машин, чтобы излить на весь этот суетный мир капли своего "сладкого" дождя. Ветер подхватил эти брызги и унёс их куда-то в сторону, может быть, оросив ими капот автомобиля или чей-то затылок. Им было наплевать на это. Главное было не в этом, а в их похожести друг на друга, в той идентичности характеров, которую могут обнаружить только двое крайне романтичных юношей.
Потом они лежали у Ромки в горячей ванной, по-взрослому потягивая пиво и по-юношески хохоча. Им было радостно оттого, что самая яркая полоса их жизни совпала с безграничным удовольствием. Вместе им было очень хорошо. Проблемы отступали на задний план, хотелось любви, озорства, тёплых и трогательных отношений, прикосновений к другу, его чуткости, трепета, восторга.
Как сладко они целовались и намывали друг друга, как будто никогда в жизни не представляли себе, насколько это приятно. Жёсткие струйки душа щекотали кожу, вода теребила нежные участки, смывая потоком пену, а шаловливые пальцы мягко скользили по чужой спине и попе, то ли придавая им окончательный блеск, то ли исходя из сугубо сексуальных мотивов. А уж когда они нарочито задерживались на половых органах, вежливо их трогая и сжимая в бережной хватке, наступал момент особенно чувственного сближения: мытьё откладывалось, начинались объятия, томное обсасывание губ, раздувание ноздрей, и струйки бешено-волнительного дыхания ударяли им в щёки и уши...
И вот теперь Антон всё чаще стал задумываться о том, насколько велико их счастье, и не играют ли здесь главную роль другие факторы. То, что сам он никому не рассказывал о своих великих сношениях с главой государства, которые не давали ему покоя, было только половиной беды. Но ведь точно такой же тайной мог быть связан и Ромка. И кто знает, как долго Президент намерен наблюдать их небесную идиллию, а главное, что может последовать за этим? Любое их местоположение и занятия могли фиксироваться на камеру, везде мог присутствовать скрытый наблюдатель - эта мысль по прошествии любовного дурмана частенько ядовито ранила Антона. Присутствие третьего его не смущало, но этот третий ведь не просто подсматривает, он делает выводы, и эти выводы могли стать фатальными для любого из них.
Их любовь была под колпаком. Однако во всей этой истории Антона более всего интересовал нынешний Ромкин статус, разгадать который он хотел во что бы то ни стало. Если Ромка знаком с Президентом - это одно, если нет - совсем другое. Тогда за него можно просить. Он не обязательно будет потерян для Антона навсегда.
Итак, они договорились о встрече через день после того, как виделись последний раз. Но назавтра Ромка позвонил другу и с извинениями отказался от встречи:
- Слушай, я не могу. Давай увидимся в другой раз. Когда, пока не знаю.
- Что-нибудь случилось?
- Да нет, ничего особенного. Потом расскажу. Нужно обязательно встретиться с Матвеем, пока он не уехал, у меня к нему важное дело.
Матвей уже уехал, и Антон знал это абсолютно точно. Он был старше их, работал в Математическом центре в другом городе, а находясь дома в отпуске, обещал в будущем посодействовать Ромке при устройстве на работу. Сейчас Ромка, только закончив школу, выполнял для Матвея кое-какие расчётные проработки.
Парень понял, что Ромка его явно обманывал, скрывая при этом причину отказа от встречи. Может, здесь и не было оснований для того, чтобы думать о двойной или даже о тройной жизни его любовника, но Антон вспомнил, как сам иногда вынужден был откладывать заранее намеченные дела, когда буквально за три часа должен был, соблюдая все меры предосторожности, явиться в бункер на государственной важности проёб. Таковы были реалии времени. Антон подозревал, что он, наверное, не один такой, а Ромка мог угодить вкусам Президента ничуть не меньше его самого.
"Интересно, как часто он там бывает? Может, даже чаще, чем я", - подумал Антон. Волна беспокойства и какой-то гнусной ревности вновь накатила на него изнутри. Он горячо любил друга и одновременно боялся, что тот послужит причиной его, Антона, ненужности в этом мире. Что это могло означать, он хорошо знал, будучи уже не раз предупреждён, прямо и намёками, о малой значимости своего существования. Душа, мировоззрение здесь ценились мало. Ценилось только тело и умение вовремя его предложить.
Так или иначе, они с Ромкой никуда не поехали и встретились только через неделю.
- Как твои дела с Матвеем? Что он тогда сказал? - Антону вдруг захотелось уличить друга во лжи.
- Когда? - Ромка недоумённо на него уставился, возможно, вообще забыв о том, что в ближайшее время говорил что-то про Матвея.
- Ну, в прошлую субботу, когда мы не поехали с тобой за город.
- А-а.
Вопрос его явно озадачил. Спустя несколько секунд он, наконец, нашёлся, что сказать:
- Надо было срочно отдать ему свои последние проработки. И он рассказал мне, как действовать дальше. В общем, помозговали вдвоём над решением одной задачи. Мы теперь много переписываемся.
- Может, ты на него запал? - Антон игриво улыбнулся.
- На кого? На Матвея? Ты что! Он сухарь и кроме своих формул ничего вокруг не видит. Я думаю, если прийти к нему домой в юбке, он и этого не заметит. У него в голове только Риманы и Коши. Вся жизнь - сплошные уравнения.
- А если отсосать у него, когда он делает математические выкладки? Интересно, это повысит эффективность его работы?
- Не знаю, не пробовал, - Ромка рассмеялся.
Антон вдруг подумал, что в случае с Романом было бы несправедливо докапываться до правды. Он, как и все люди, в принципе имеет право на свои тайны, тем более если они касаются не только его. И поэтому сам Антон, преследуя собственные интересы, совершенно очевидно, пренебрегал бы при этом чужими. Ромка отвернулся, задумчиво уставившись в окно.
- Знаешь, - не отрываясь, смотрел он куда-то вдаль, - я, может, и не буду там работать... Куда меня приглашает Матвей. Это всё немного скучно. Поиск гармонии в перемножении матриц энного порядка меня не вдохновляет. Я умею выполнять с ними различные математические действия, но совершенно не представляю, в какой момент нужно кончать это делать. Когда из огромной системы уравнений остаётся маленький двучлен, или когда он разворачивается в новую, ещё большую систему уравнений? В математике я не вижу разумного финала, для меня она является непостижимой тайной.
Ромка никогда об этом не говорил, и для друга его слова стали откровением.
- Твоя задача как раз в том и заключается, чтобы постичь эту тайну.
- Нет, я чувствую, что мне это неинтересно. К тому же...
Он повернулся и теперь сосредоточенно посмотрел на Антона, но тот так и не дождался дальнейших пояснений. Пауза затянулась настолько, что продолжать мысль было уже нелепо.
- Ты на правильном пути, - полушутя-полусерьёзно произнёс Антон. - Как говорит мой отец, настоящий выбор начинается тогда, когда появляются сомнения.
- А у тебя есть сомнения?
- Насчёт того, как дальше жить? - Антон грустно ухмыльнулся. - Со мной уже всё ясно. Год у нас учебные курсы, потом заберут на сборы, а потом в Гвардейскую Академию, где будут редкие отпуска. Говорят, там строгий режим... Потом мы можем уже больше не увидеться.
Ромка выглядел каким-то озабоченным:
- Да, это печально.
Его как будто не покидала какая-то мысль, которая не давала ему покоя.
- Мне-то на воле ладно, переживу как-нибудь. А как же ты? В суровой дисциплине, среди натуралов. Завянешь там без практики, - попытался он пошутить.
- Меня даже не это беспокоит, - Антон чувствовал, что им обоим надо выговориться, но боялся откровений. - С тех пор, как мы познакомились, я думаю только о тебе. Мне кажется, я и во сне постоянно вижу тебя... Где-то в подземелье. Там темно, и ты там главный.
Знаешь что... - Ромка нахмурил брови.
Некоторое время он стоял, сосредоточенно о чём-то думая, потом молча подошёл к Антону. Положив руку ему на спину и медленно надавливая на неё, он вдруг принудил Антона склониться над столом. Продолжая удерживать его в такой позе, другой рукой он расстегнул у Антона ремень и ширинку и спустил ему до колен штаны. На свету заблестели круглые и гладкие Антоновы ягодицы. Стоило парню потереться немного о милый сердцу зад, как член у Ромки вскочил в ту же секунду. Далее, поплевав на пальцы, он слегка смазал промежность друга своей слюной, нащупал Антонову дырку, а затем задвинул ему пенис по самые яйца.
Так было впервые. Не говоря ни слова, без капли эмоций Роман отымел своего друга строго по-деловому, словно дешёвую шлюшку. Но в том и заключался на данный момент пафос, Антон это понимал. Кряхтя и сопя от толчков, он даже желал, чтобы Ромка вкладывал в свои действия ещё больше сил. Сейчас это был просто трах, чтобы победить сомнения, победить отчаяние, чтобы бестолково забыться, насытиться любовью впрок, а потом вспоминать об этом как о счастливом моменте в своей жизни.
И вновь Антон ощутил удивительную схожесть манер Ромки с действиями своего тайного партнёра в бункере. Впрочем, от наслоения эмоций и предчувствий у него уже всё путалось в голове. Член напрягся и пульсировал, и он кончил от сумасшедшего натиска любовника даже раньше его.
Позже Антон думал о том, как противно жить во лжи. Нужно постоянно изворачиваться, скрывая самые обычные, казалось бы, факты своей жизни, раз они происходят настолько буднично, что ты не придаёшь им никакого значения. Но для других твои поступки могут оказаться потрясением, могут принести душевную боль или вообще оказаться смертельно опасными. То, что ты воспринимаешь как игру, для других является пороком, и потому тебя будут осуждать, если ты преступил черту определённых правил, незыблемый смысл которых закреплён в кичливом слове "мораль", протаскиваемом в жизнь фригидными дегенератами. Они и есть властители дум? Они доподлинно знают, как мне жить? "Мораль довлеет над законом, закон заставляет Президента из своих наклонностей делать тайну, смертельно опасную для других тайну, хотя он такой же, как и мы, человек. Вернее, такая же машина, - усмехнулся про себя Антон. - Но он опасен. Он запутал меня и запутал Ромку. Он не даёт нам спокойно любить друг друга, сгорая от ревности. Имея возможность вертеть нами как угодно, а может, и ещё десятком-другим парней вроде нас, он постоянно будет напоминать нам о себе, держа нас в страхе, потому что ему так выгоднее и удобнее. Ему приятно управлять нами, быть властителем чувств, властителем тех людей, которые живут не помимо его, а непосредственно при его участии. В этом он весь - наш великий управляющий, ум и совесть нашей эпохи, наш Президент".
В последнее время Роман заметно изменился. Он стал подвержен перепадам настроения, чего раньше за ним не наблюдалось. Иногда он был весёлым и вдруг резко начинал раздражаться. Иногда от него вообще невозможно было добиться ни слова. Антон видел, что с другом что-то творится, но ни о чём его не расспрашивал. Рома тоже молчал, скорее всего из-за того, что не мог ничего рассказать.
Как-то они веселились в ночном клубе на танцполе. Ромка лихо крутил телом, извиваясь и выкидывая руки в такт музыке. Он всегда хорошо танцевал, в таких местах на него многие обращали внимание. Антону это было почему-то приятно, и он частенько не упускал случая показать, что они отдыхают вдвоём. Рядом с ними дёргался какой-то детина. Танцуя, Ромка почти наверняка намеренно задел его корпусом. Оппонент никак не отреагировал. Но когда Ромка налетел на него второй раз, сильно толкнув пацана в спину, тот повернулся и схватил его за руку:
- Ты что, парень, пьян? В лоб захотел? Сейчас устрою.
Извинившись за него, Антон быстро оттащил друга в сторону:
- Ты что, ненормальный? Кончай давай.
- Да ладно. Просто достал один урод. На этого похож.
- Здесь?
- Нет, там. Где мы комиссию проходили.
Антон сразу всё понял, и Ромка увидел, что он понял. Наверное, потому, что Антон давно уже ожидал, что его приятель рано или поздно, но сорвётся. Так Ромка проговорился. Видимо, уже не мог молчать. Среди грохота музыки и беснующейся молодёжи его слова не были слышны, если голос специально не отфильтровывать. В принципе ничего существенного он не поведал, даже намёком, однако если за ними наблюдали, а Антон мог такое предположить, и он знал, что это вполне реально, то подобная оговорка могла послужить поводом для более тщательной, дотошной слежки за ними по любому направлению, и теперь им следовало быть вдвойне осторожными. Ромка сам почувствовал, что брякнул лишнее. Всю ночь после этого он был в напряге, не поддерживая никаких разговоров, а только резвясь на танцплощадке, словно заводной паренёк.
Ушли они рано, было ещё темно. На улице Ромка взял своего друга под руку, уговаривая его пойти сейчас к нему: сегодня родителей не было дома, и, обратив внимание на нерешительность Антона, добавил:
- Не бойся, я не собираюсь лезть к тебе в душу со своими откровениями.
Однако Антону самому уже хотелось узнать все подробности. Он был занят одной только мыслью: когда и как расспросить друга так, чтобы их разговор невозможно было подслушать. Они помылись под душем, полчаса позанимались сексом, а затем Ромка выключил свет и затащил Антона к себе в постель. Нежные прикосновения и любовные объятия были уже не такими страстными, они убаюкивали, но Ромка всё не давал другу успокоиться, поглаживая его член и перебирая пальцами яички. В темноте он смотрел на него в упор, ощущалось его волнительное дыхание. Затем он вдруг с усилием придвинул Антона к себе, вынудив того согнуться калачиком, накрыл обоих одеялом с головой и зашептал другу на ухо:
- Так нас никто не услышит. Хочу сказать тебе одну очень важную вещь, - и он заткнул последние щели, так что под одеялом не ощущалось ни одной струйки свежего воздуха. - Меня трахает одна важная шишка, какой-то высокий чиновник. Я хожу к нему каждую пятницу, он мне противен, но это ещё полбеды. Я терпел бы его бесконечно долго, если бы это был просто секс, но он надо мной элементарно издевается.
- Он что, садист?
- Ещё какой! Поначалу я ему просто отсасывал, и он драл меня в зад, ему этого вполне хватало. А теперь он связывает мне руки, заставляет меня вылизывать его член, после того как он помочится, бьёт тапком по лицу, прищемляет мне соски, а потом дёргает за прищепки и смотрит, как я на это реагирую.
- Ты ему сказал, что тебе это не нравится?
- Сказал, но ему похуй. Говорит, терпи, пока мне не надоест. А вчера заставил меня нагнуться, сел сзади и стукал меня по яйцам линейкой.
- Больно было?
- Да нет, он не сильно бил, скорее пугал. Но он, сука, изощрённый, всё время что-то придумывает. Я его боюсь. У меня в заднице уже половина предметов с его рабочего стола побывала, в воткнутом состоянии. Вставит в меня и смотрит на то, как это симпатично со стороны выглядит.
- Да уж. Любитель тот ещё... И давно он тебя снял?
- В тот же день, когда мы комиссию проходили. Меня к нему в самом конце отвели. Он меня там же и принимает втайне от всех. Помощник его меня через чёрный ход приводит, а потом незаметно выводит и отвозит на окраину города, так что риск с кем-то встретиться минимальный.
- Надоел он тебе?
- Не то слово. Для меня каждая пятница теперь как день тревог и испытаний. Не знаю, что мне сделать, чтобы от него отвязаться.
- Ром, я тоже не знаю. Сходу ничего не придумать. Во всяком случае, ты должен молчать.
- Сам понимаю. Но наболело уже, хотелось с тобой поделиться.
Антон погладил друга по лицу. Под одеялом стало невыносимо душно, и они раскрылись. Остаток ночи они провели в ласканиях, после чего, утомлённые, наконец, уснули, обнявшись, словно два счастливых голубка.
Утром, когда Антон вышел от Ромки, он испытал чувство необыкновенного счастья, огромное облегчение, словно избавился от непосильно тяжёлого бремени. Ромка на самом деле довёл до него приятные сведения. Исходя из его слов следовало, что с Президентом он никак не связан, и это было самое главное. Все Антоновы страхи и опасения, что их используют как конкурентов, или что его друг замешан в какой-то жестокой, неблаговидной игре, направленной против Антона, чтобы, например, проверить его надёжность, можно было отмести в сторону. "Его рассказ всё объясняет, - думал Антон. - Теперь понятно, почему я его встретил в Клубе Патриотов. Кое-кто из высших чинуш-любителей тоже успел отобрать себе парня на тех смотринах. Они там мужики хваткие, умеют пользоваться моментом".
Придя домой, он ещё долго размышлял по поводу своего последнего разговора с другом. "Однако Ромке, похоже, не повезло. Встречаться с таким ненормальным - удовольствия мало, и ничего ведь не поделаешь, жаловаться некому. Положим, в случае огласки того функционера задвинут куда подальше, где о его прошлой жизни никто ничего знать не будет. Но самого Ромку, чтобы он в дальнейшем не смог нанести ущерб репутации власти, без шума и пыли уберут. А если, не дай бог, узнают, что он мне об этом говорил, то и меня тоже".
Последняя мысль подпортила ему настроение. Ромку он жалел, но пока ещё не проникся окончательно его проблемой. Чистая, насыщенная удовольствиями их любовь была у Антона на первом месте, но отдельные моменты постепенно затмевали собой её радость. Он вспомнил, как совсем недавно увидел у Ромки синяк на заднице. А уже сегодня ночью узнал, что в тот день Ромкин "покровитель" поддавал и поддавал ему под зад ногой, не снимая ботинок.
- Это продолжалось долго, - рассказывал Роман. - Видимо, эта метаморфоза застряла у него в памяти с глубокого детства. Или он сильно неравнодушен к моей попе, настолько сильно, что сексуальная тяга к ней преобразуется у него в желание наградить её увесистым ударом. Моё красивое место становится причиной донимающей меня боли. Бывает, что это возбуждает партнёра ничуть не меньше ласк.
- Он тебя трахнул после этого?
- Конечно. Но прежде отдубасил меня так, что задница стала деревянной. Знаешь, поначалу всё равно, а потом поневоле становится обидно. Будто тебе внушают вину, которой на самом деле нет. Боль от ударов возрастает, а чувство несправедливости наседает на тебя с таким остервенением, что начинают мучить уже самые простые вопросы. Почему я? Почему этот урод? За что так нагло, безапелляционно? Когда, наконец, это кончится?
- Ты... Ты был расстроен?
Вместо ответа Ромка прижался к нему щекой, и Антон будто увидел или просто почувствовал влагу в его глазах.
ситуация с Ромкой непростая. Если этот господин - махровый садист, а Ромка где-то дал слабину, то он теперь постоянно будет мучить парня, изводить его до потери самообладания, до такого состояния, когда из подопытного можно вить любые верёвки", - продолжал думать Антон. Теперь Ромку ему стало жаль всем сердцем. Вплоть до того, что парень почувствовал, что готов разделить с ним его участь, какой бы тяжёлой она ни была. Ромка хотел, наверное, получить от него поддержку, может быть, услышать от него дельный совет, но чем он реально может помочь другу? Разве что попросить защиты у Президента? Чем это может обернуться для них обоих, Антон себе даже не представлял...
Стоп. Его вдруг, как заноза, кольнула одна мысль, заставившая развернуть ход его рассуждений на сто восемьдесят градусов.
Ромка не дурак и просто так плакаться ему не стал бы, понимая, что, помимо вызванного этим сочувствия, подвергает друга реальной опасности. Раз он раскрылся, то сделал это неспроста. Возможно, он знает о том, что Антон знаком с более серьёзным, чем Ромкин мужик, покровителем, и друг может замолвить за него словечко, чтобы помочь ему. Но тогда опять-таки возникают вопросы по поводу Ромкиной осведомлённости. Что это? Его догадки, полученная из других источников информация или опять-таки банальная проверка Антона, игра на грани фола, можно сказать, на грани глубокого нокаута: выяснить таким вот способом, может ли он повестись на жалость к ближнему и элементарно расколоться? Эмоциональность очень плохо соседствует с разумностью. Люди, обладающие в достатке и тем, и другим - ценнейшие клиенты.
Склонный к аналитическим рассуждениям, Антон опять стал теряться в догадках. Не может быть в жизни всё так просто, всё объяснимо банальной случайностью. Таких случайностей бывает одна или две за всю жизнь, но когда их складывается подряд несколько, в них обязательно изначально присутствует какой-то подвох.
Ромку могли нанять так же, как и его самого. Для любых целей. Он красивый и мягкий, в него можно влюбиться, но на этой же основе он может являться и отличным шпионом, поставщиком нужной информации. И когда кто-то из них или им подобных юношей, проколовшись, выбывает из игры, другой, закалённый в борьбе нервов, остаётся главным "любовником" хозяина, до тех пор, пока сам не подставится с каким-нибудь обаятельным новичком. Их всё время таких несколько. Они запуганы и больше заняты ролью друг друга, чем озабоченностью своим предназначением в жизни. Они скрывают тайны, а истинная любовь для них, как и для него, Антона, становится свидетельницей непрерывного стороннего насилия, эмоционально опустошающего насилия и неизбежно чахнет.
"Может, спросить его обо всём напрямую? - подумал Антон. - Хватит юлить. В конце концов имею же я право знать, насколько чиста ко мне его любовь". Он назначил для себя день и место для разговора: не на речке, где они были (то место уже засвечено), а совершенно новое, в лугах на сопке, далеко от города. Это место он заприметил уже давно, ещё до Ромки, и держал его про запас. Там пустынно, и им никто не помешает.
При следующей встрече они шёпотом на ухо договорились, когда и куда поедут, и в выходной день, изрядно поболтавшись по городу, мотаясь по довольно странным закоулкам и несколько раз пересаживаясь в метро, чтобы на всякий случай уйти от слежки, они сели потом в такси и укатили в далёкий областной центр, откуда по просёлочной дороге добрались до нужного места. Там, среди холмистых лугов, на вершине небольшой сопки Антон окончательно понял, что все его подозрения напрасны. Ромка любит его безумно и самоотверженно, у него чистая, не замороченная никакими интригами душа, а сам Антон лишь напрасно изводил себя никчёмными домыслами.
Ромка начал сразу, не дав Антону сосредоточиться на главном. У него было приподнятое настроение, он весь сиял свободой и одухотворённостью.
- Этот урод оставил меня в покое. Ты не поверишь, но я никогда не испытывал такого облегчения.
- Слушай, это здорово. Я рад за тебя. И с чем это связано?
- Его помощник позвонил мне и сказал, что в моих услугах они больше не нуждаются. Его шефа неожиданно перевели на другое место работы, там иной быт и иные условия, поэтому встречаться со мной он больше не будет. И он пожелал мне удачи. Если бы он знал, какой удачей для меня явилось это событие!
- Ромка, пупсёнок!
Они обнялись, как в первый день их интимной близости.
- Уже две недели я испытываю необычайную лёгкость. Я опять только с тобой, отчего у меня бесконечно спокойно на душе. И радостно.
Больше никаких серьёзных разговоров между ними не было. Ромка целовал его настолько страстно, так сильно прижимался к нему, наслаждаясь телом своего бесценного друга, что Антон забыл о всех своих тяжёлых мыслях. Уже потом, оказавшись дома наедине с собой, Антон пришёл к окончательному выводу, что, апеллируя до этого к его чувствам, Ромка ничего такого не имел в виду, ни на что не надеялся. Просто ему было невыносимо тяжко, и он сказал об этом любимому, соприкоснувшись с ним сердцем. Сочувствие ближнего тоже ведь является важным подспорьем в жизни.
Эта важная персона, что безмятежно измывалась над парнем на протяжении всего лета, разумеется, так просто его в покое не оставила бы, значит, в их системе были какие-то сигналы, предупреждения, выводы, приведшие к разрыву этой связи. Что можно Президенту, то другим непозволительно, потому что Президент - не человек. Он дракон, машина, злой гений. На него бы Ромка не обижался, не ненавидел бы его. Против этого создания есть только страх, утомляющий до помутнения рассудка, а он и полумёртвого готов отыметь тебя, как свежего ангелочка. Не впервой, наверное: лишь бы чувствовать биение сердца и гладкие ягодицы "под рукой".
Во всяком случае Антон понял, что он по-прежнему один на один с электронным монстром, и Ромка тут ни при чём. Их радостям в жизни пока не мешают, а связь с Президентом - это отдельная история, развивать и выворачивать наизнанку которую ему предстоит, подчиняясь логике машины, а испытывать эмоции - строго в соответствии с её замыслом. Дай бог, чтоб эмоций хватило на всё, чтобы они неожиданно не притупились...
Они лежали в траве, одурманенные запахом лугов, два маленьких счастливых человека, каждый с огромной, насыщенной магнетизмом очарования душой. Им было очень хорошо вместе.
- Как странно, что я раньше тебя не знал, - говорил Антон, - не думал о том, что ты есть, что я безумно захочу тебя видеть. Полгода назад я даже не имел понятия о том, что такое любовь. Мне казалось всё обыденным и скучным. Люди проходили мимо меня, и никого из них мне не хотелось остановить, прокричать им вслед какие-то слова, разве что со злостью и матерные. Все были одинаковые, на вкус и цвет, а мне нестерпимо хотелось разнообразия. А теперь мне ничего не нужно. Я готов часами сидеть рядом с тобой, ничего не делая, и в том вижу суть своего огромного счастья. Мне спокойно рядом с тобой. Весело, интересно - это само собой, но главное спокойно. Хорошо, что ты есть. Ты моё вдохновение!
Ответом ему стали крепкие объятия, волшебный засос, такой сочный, дурманящий, что не оставалось сомнений - вцепиться в тебя так может только по-настоящему упоённый любовью человек.
***
Они входят на кухню, залитую солнечным светом, два прекрасных парня, увлечённых идеей как можно скорее заняться сексом. Во всяком случае Ромка не отстаёт от друга, следуя за ним по пятам, пока тот ещё пытается сделать кое-какие дела по дому. Антон открывает холодильник, укладывая туда принесённые продукты, а Ромка обхватывает его сзади, целуя того в шею, как даму сердца, и потираясь бёдрами о его попу.
- Ромка, сейчас. Подожди.
Антон оттягивает начало любовной сцены, скорее увлёкшийся игрой, чем действительно занятый делами. Ему нравится ещё немного посопротивляться, когда друг однозначно его хочет - тем интереснее ему будет отдаться на откуп отчаянной Ромкиной страсти, перевалившей за точку кипения, он это знает. Антон ещё раскладывает по полкам молоко и сыр, а его друг уже опустился рядом с ним на колени и стянул с него штанишки, гладя через трусы его попу, целуя и полизывая сзади ноги. Антон чуть замирает, млея от удовольствия.
"Чёрт возьми, как это волнительно, - фиксирует Президент. - Процесс ласканий и игры, ублажения юноши, красивого, художественного ублажения - это, пожалуй, самый интересный момент для наблюдателя".
Член Антона уже оттопырен. Ромка теребит его рукой, обняв друга сзади, поглаживая медленно живот и щекоча пальчиком пупок. Антон любит, когда ему теребят пупок и соски. Этот номер является заветным ключиком к его телу, которым его приятель пользовался уже неоднократно. Парень закрывает дверку холодильника, оставив кое-что на столе ещё неубранным, и в тот же миг приятель спускает ему до пола трусы и отбрасывает одежду в сторону. Всё. Антон стоит перед ним во всей своей красе с торчащим вперёд пенисом. Поэтическая рука Ромки скользит по торсу и ложится на симпатичные ягодицы юноши, мило поглаживая их, как при расслабляющем массаже. Оба получают от этого огромное удовольствие. Будто впервые увидев тело друга, Ромка лишь слабыми штрихами определяет для себя волнительную форму попы. Её мягкие полушария будят его фантазию. Лёгкая игра на этом дивном инструменте порождает ни с чем не сравнимые ассоциации. Ещё немного - и в полную силу грянет оркестр, а пока звучит лишь соблазнительная, тихая музыка.
умеют получать удовольствие, и это является высшим проявлением любовной романтики. Безусловно, эти юноши просто созданы друг для друга", - Президент незримо наблюдает, элементарно подсматривает за парнями, используя мало кому известные научные достижения. Тонко настроенная аппаратура фиксирует каждый нюанс этих сладких излияний. Можно изменить ракурс, приблизиться и укрупнить детали их трогательного союза, так что кажется, будто ты реально становишься участником сцены, и тебя даже манит к себе мягкая кожа щёк, а растёкшаяся по пухлым губкам слюна так и просится на язычок. Жаркое дыхание будто ударяет тебе в лицо, провоцируя ответную реакцию. Хочется целовать, прижимать к себе голову партнёра, теребить на ней волосы, любить так, как никто другой на свете. Поразительная имитация, созданная благодаря последним достижениям техники, позволяет видеть в сопричастности: будто ты не наблюдаешь, а действуешь вместо одного из героев, испытывая аналогичные ощущения. Если бы Президент мог, то сам бы, наверное, испустил сейчас слюни.
Лицо Романа возле попки - поразительная картина. Закрытые в томной неге глаза, утопающий в мягкой коже нос, проминающий её плавным бороздящим движением, и бесконечно целующие её со сладким причмокиванием губы. Рука гладит её, будто щёку любимого. Щека к щеке, Ромка ласково льнёт к мягким округлостям друга, наслаждаясь волшебным глянцем его полушарий. Потом, лизнув их несколько раз и посмотрев на них в упор с близкого расстояния, он ныряет носом в щель между ягодиц. Это красиво и возбуждает. Антон с приоткрытым от наслаждения ртом всё больше прогибается и оттопыривает зад. Внизу уже повсеместно орудуют губы, язык и пальцы Ромки, ублажая его интимные места. Ладони раздвигают ягодицы, и теперь его "врата любви" открываются перед глазами друга.
Поплевав на пальцы, Ромка разминает анус любимого, одновременно просунув под животом другую руку и потягивая вниз его член, как сосок у коровы. Он возится промеж ног парня, будто это его собственность - неторопливо и качественно, и с большим удовольствием. Когда Антон, видя хорошо стоящий ствол друга, уже ждёт его, чтобы принять в себя, с нетерпением оглядываясь назад, Ромка вдруг берёт с подноса банан и медленно заглубляет его в очаровательное красное очко юноши. Получается здорово. Банан торчит из попы, загнутый вверх, как хвост у капуцина. Антон, стоя на карачках, запрокидывает вверх голову, тихо постанывая, словно в брачных играх, привлекая к себе внимание самца, а Ромка, снизойдя до его желаний, опускается перед ним на колени и даёт ему в рот соску. Жадные бесперебойные отсасывающие движения приводят его орудие в полную боевую готовность. Вся влага с головки слизана, слюной омыта натянутая кожица, член становится твёрже стали.
Теперь Ромка заходит сзади, вынимает банан из ануса друга и заправляет вместо него свой член. Начинается главная фаза любви - страстный жизнеутверждающий прогон. Антон дёргается от ударов. Он явно счастлив, испытывая кайф от того, что внутри его задницы азартно наслаждается его телом любимый парень. Давно известны все нюансы его вхождения, изучены манеры, и даже незначительный напряг в заднем проходе от его трущейся о внутренние ткани елды носит вполне знакомый, притягательный характер. Это крепкий Ромкин пенис, его руки, ляжки. Это он, желанный, жаждущий плоти, милого ровесника, своего Антошку...
Они красивы и даже немного изысканны. Возведя банальный трах в ранг искусства, словно позёры, всем своим видом они выказывают наслаждение от секса, чтобы дать понять друг другу, как им это нравится. Игра во время кайфа доставляет неизмеримо больше впечатлений.
От общего плана переходим к милой мордашке Антона, полной очарования, искажённой сладостной гримасой, а затем - в его анатомические внутренности. Видимый изнутри, красиво залупленный член, раздвигающий мягкие ткани эпителия, будто у тебя у самого вызывает спорадические приятные напряжения. Блестящая головка то исчезает, закрываемая складками заднего прохода, то вылезает вновь, как живой отросток, пробивающий себе дорогу в почве. При этом влажный ствол проползает сквозь теснину тканей, которые мягко обволакивают его, словно обнимая и целуя по пути. Юноши занимаются этим без резинки. Они уже давно доверяют друг другу, и крепкий отросток, как бы налаживающий свою жизнь в тесной норке, виден очень хорошо и во всех подробностях...
Президент уже не первый раз наблюдает эти сцены. И не просто наблюдает. В силу своей небывалой технической оснащённости он практически чувствует себя их участником. Эти парни ничего не знают, а он целует каждого губами друга, органически ощущает их прикосновения, испытывает вместе с ними страсть и удовольствие. Его вдохновляют порывы влюблённости, и когда он чувствует себя, например, на месте Ромки, любовный темперамент Антона касается его почти напрямую. Все те ласки и нежности, которыми они угощают друг друга в избытке, непостижимым образом становятся и частью его "жизни", если можно обозначить этим словом его суть. Он видит и ощущает параллельно с ними то же самое, а иногда и вместо одного из них. Эта чудовищная мистификация, будь она понятна, кого угодно повергла бы в шок, но дело в том, что юноши даже не подозревают о его присутствии и тем более о его участии в их любви.
Правда, Антон был однажды вкратце посвящён в некие тайны его существования, когда Президенту захотелось вдруг произвести на него дополнительное впечатление. Но либо парень не понял до конца, о чём тот говорит, либо не придал его словам особого значения, посчитав, что ничего нового для себя не узнал.
Президента создали люди. Они дают ему информацию, чтобы поддерживать работоспособность всех систем, и они же питают его невосполнимым набором чувств и ощущений, без которых многие его блоки просто отомрут за ненадобностью, атрофируются, как лишняя часть, ненужный орган у живых существ. И такие эмоции ему просто необходимы. Однажды он понял, что без постоянного их возобновления он уже не способен развиваться до такой степени, чтобы чувствовать себя личностью, равным среди них.
Эти двое юношей, благодаря ему полюбившие друг друга, стали главной частью его последнего проекта, в который он вложил всё, что у него имелось под названием "душа". Он слился с ними воедино и радовался, переживал, наслаждался с каждым из них так, будто это были его собственные эмоции, а сам он играл в их отношениях главную роль. Когда-то он только предугадывал контуры своих творений, с удивлением отмечая, насколько точно он мог улавливать внутренние посылы людей при выполнении ими тех или иных действий. Теперь же он считал себя полноправным жрецом. Он видел и понимал своих юношей, словно родитель, а тот волшебный позитив, что излучали их утончённые натуры, вправе был считать и частью своего собственного "я".
Однако так мило возникшая в его битах, в его информационных ячейках "любовь" принесла с собой и сопутствующие ей побочные эффекты. Практически с самого начала возникновения отношений между Антоном и Ромкой он вдруг ощутил в себе безумную ревность к тому и к другому. И главным в этом было то, что его не знали, его не называли по имени, ему не дарили сладостных минут счастья, словно обнимаясь и целуясь с ним через чёрный занавес. Упоительные и тягостные одновременно мгновения, когда представляешь одно, делаешь другое, а удовлетворяешься третьим, разъедали его где-то в самом своём основании. Любовь, оказывается - это не просто фантазия по отношению к какому-то конкретному существу, это действенный механизм, способный и воскрешать, и разрушать, и менять нравы. Когда вы вместе, она окрыляет, а если тебе не отвечают взаимностью, она превращается в пытку.
Нечто подобное, когда его "зашкаливало", и связь обрывалась, он и стал испытывать, вклиниваясь в отношения своих любимчиков. Со стороны это выражалось в виде непонятных аномалий, в худшем случае, в виде неких странностей со стороны партнёра, но пока ещё не влияло на ход событий. Антон и Ромка что-то думали друг о друге (в конце концов все мы не без странностей), однако никаких выводов не делали. Пока это были только пустяки...
Он сам "страдал" от собственного воображения. Порой это было невыносимо. Невыносимо осознавать и невыносимо чувствовать... Сладостная нежность язычка, проникающего тебе в рот, мягкая улыбка и прикосновение губ, ласкающих кожу медленным скольжением по лицу. Шаловливые пальчики, тихо пробующие на ощупь твои ягодицы. Два напряжённых пениса, трущихся друг о друга в тесном соприкосновении, как два главных элемента в брачных танцах. Тебя обожают, но в том лишь виде, в котором ты представлен наяву, с твоими делами и мыслями, но и с твоим собственным телом. Это был закон, сформулированный ещё задолго до него, изменить который он был не в силах. Любить фантом, одну лишь душу невозможно. Такой любви нет.
Его терзала мысль о том, что он лишь сторонний наблюдатель, пусть и чувствующий их плоть во всех аспектах. Даже если бы они наверняка знали о том, что он рядом с ними, всё равно ему в их любовных утехах не предназначалось бы ничего. Подменить собой полностью разум в чьём-то теле было нереально. Личность противится этому. Она не даёт возможности человеку быть другим, уже имея собственный опыт восприятия действительности. Он бы воспользовался этим обязательно, но знал, что ни к чему такая подмена не приведёт. Даже ему это было тяжело и горько осознавать. В этом и заключался его изъян: он хозяин жизни, но не своей жизни. Своей у него нет. На него все плюют.
Оставалось только одно. Единственный способ радикальных перемен - резать по живому.