Если вы читаете эти строки, то меня уже точно нет в живых. Гепатит С добил меня, этот ласковый убийца — очень жаль. А еще если вы читаете эти строки, значит, мое пожелание было исполнено, и мои друзья опубликовали эти записи, хотя я сама и не узнаю этого точно.
Но этот рассказ не манифест, никаких печальных картин, покаяний, отречений и громких заявлений. Я не Бриттани Мейнард, у меня нет желания ничему учить тех, кто остается в этом мире, даже тому, что и лесбийский секс может быть опасен. В мои дни никто вообще не задумывался о предохранении. Наверное, и сейчас большинство девочек убеждены, что им, в отличие от секса с мужиками, защита не нужна, но это их выбор, мой пример их не научит.
Только один раз в жизни я была влюблена, несмотря на свои многочисленные романы и здесь и в Америке, несмотря на мое длительное замужество. Стиви замечательный человек, мне было хорошо с ним, правда, как с другом. Я понимаю, как мучила его все годы своими бесконечными подружками. Поначалу он еще рассчитывал на фееричную групповушку с двумя горячими «штучками», но со временем понял, что третий лишний как раз он. Да и я собственно поняла, что интересуюсь только и исключительно женщинами.
Интересуюсь? Нет, я болела ими, они были моим наваждением, их нежная гладкая кожа, с тонким ароматом, который у каждой был свой и у всех чем-то похожий, их влажные губки, в которые я впивалась поцелуем, не в силах оторваться, маленькие родинки за ушком, непослушные кудри длинных локонов, о боже. Сколько их было — я никогда не задумывалась. Мне было хорошо с каждой из них, по-разному, но всегда замечательно. Не важно, соблазняла ли я невинную девочку, впервые попробовавшую другую самочку, а от того оторопевшую и испуганную, или это была средних лет лесбиянка из клуба Галерея на Поинт стрит 150, умудренная в женской любви не меньше моего. Все мои сучки были обворожительны, и я благодарна судьбе за каждую минуту наслаждения, что они подарили мне. Ни одна из них не была просто так, просто телом, каждая — маленькая звездочка на манящем сексуальном небосклоне, но любила я только однажды.
Может быть, это была только игра. Да, точно, это была игра, время располагало к этому, мои юные и беззаботные годы, но это единственная история, которую мне хочется вспоминать сейчас, когда осталось, не так много времени.
...
В полдень пассажиров было всего ничего, немногочисленные бабушки не смогли оккупировать все места в трамвае, и можно было присесть, но мне не хотелось. Жизнь бурлила в студенческом калейдоскопе безумства и свободы и удержаться на месте было не реально. Я возвращалась с пар и, отбросив все мысли об учебе и мегаскучном семейном праве, вся погрузилась в предвкушении очередного похода нашей компании в «Зебру». Хотя на улице уже была середина сентября, жара тем не менее стояла невыносимая, и передвигаться по городу в стальной коробке транспорта было настоящей пыткой. Даже распахнутые ноздри форточек не спасали, скорее наоборот, неприятно обжигая густым дыханием раскаленного асфальта, они делали только хуже.
Трамвай на Ворошиловской улице в такие часы мог разогнаться, как только хотелось машинисту, а его железный корпус неистово раскачивался от скорости и непрерывных ударов колес, жалобно попискивая и поскрипывая поношенными железными узлами. Удержаться на ногах было не просто. Я встала на свое любимое место на передней площадке, здесь можно было облокотиться об стенку и не бояться упасть при очередном резком повороте. В наушниках плеера кричала Земфира, которая тогда была самым модным феноменом не только молодежи.
Я глупо заулыбалась, когда на строчках: «она читает в метро Набокова» увидела ее. Такое совпадение. Она вся была залита потоками света, словно излучала его сама, воздушная, совсем невесомая, сотканная из этого сочетания горячего солнца и легкого ветерка. Невысокая стройная шатенка, лет восемнадцати, еще совсем юная, должно быть только поступившая в университет.
Ее стройное девичье тело манило изгибами небольших грудей, бесстыдно просвечивающимися через тонкую материю ситцевого платья твердыми конусами сосков, оно влекло к себе почти идеальной смуглой кожей худеньких ножек, оно притягивало гладкими обнаженными плечами, к которым так хотелось прикоснуться губами. Она была не просто красива — она вызывала желание.
Несмотря на то, что до нее было не меньше десятка метров, заполненных тяжелым духом городского транспорта, бесконечно помноженного летней жарой, я готова была поклясться, что различила аромат ее свежей молодой плоти — мягкий запах мускатного ореха и никакого удушающего цветочно-фруктового парфюма. Странно, что мужчины не могут почувствовать этот запах, ведь на свете вряд ли найдется что-то более эротичное и чувственное. Это только наша «дамская» штучка: чувствовать мускатный орех, в момент прелюдии, когда целуешь девичью шею, дрожащую в возбуждении предательским биением артерии, но твои пальцы еще не успели стянуть трусики с ее взмокшей пизды, готовой заполнить всю вселенную миазмами потёкшей самки.
Я не видела ее глаз — она опустила свое милое личико, уставившись в книгу, но разве у такого ангела могли быть некрасивые глаза. Не знаю... , нет, вряд ли Набоков, но какая собственно разница. Просто совпадение с песней про то, что она читает, я не думала тогда, что это какой-то знак. Время от времени она слегка шевелила пухлыми розовыми губками, словно потихоньку проговаривая текст, а затем едва заметно кивала, соглашаясь, по-видимому, с автором. Я не могла отвести взгляд, совершенно не думая о том, что вот так уставиться на девушку некрасиво и даже грубо. Мне так хотелось ласкать эти губы, скользить язычком по сочным половинкам, чувствовать ее горячее неуверенное дыхание и ее сладкий вкус, ее свежесть и невинность.
Тогда я еще только пробовала секс с женщинами, как говорится, баловалась, собственно дальше секса дело и не заходило. Просто как-то дружеские обнимашки перерастали в смелые эксперименты. Мне и в голову не приходило строить отношения; просыпаться с ней рядом не потому, что вчера после попойки вы обе вдруг, под воздействием алкоголя решили отлизать друг у дружки, а потому что не могла отпустить ее из своих объятий; в нетерпении ждать встречи с ней вечером; болтать о прошедшем дне, уместившись в обнимку в кресле; смотреть на родное лицо, проснувшись среди ночи и слушать ее дыхание.
Такой бред меня не прельщал — мне нравилось трахаться, какая разница с кем, мне нравился запах вспотевшего горячего тела, крепкие объятия, сладкие стоны, смятые простыни, облачные пики бесконечных оргазмов, приправленные легким туманом от «дунутого» косячка. Это классно и здорово, это молодость и бесшабашность, протестное озорство и бездумная шалость. Сейчас я рада, что сохранила это веселье и озорство до конца жизни, что умела получать наслаждение, а не погружалась в полуромантическую и полуживую хрень так называемых постоянных отношений.
Эта неиспорченная распутством студенческой среды первокурсница, которая только готовилась войти в сумасшедший мир непрерывного алкогольного угара и бессчетных половых связей, была лакомой добычей. Прокручивая в голове мысли о том, как я запущу свой скользкий язычок в ее сочную щелку, я подошла к ней и плюхнулась боком на свободное сидение впереди, так чтобы можно было смотреть на нее.
Я начала разговор, уже и не помню о чем, что-то про книжку, которую она читала и не из нашего ли она универа и какой у нее факультет и получила ли она комнату в общаге. Ничего в общем особенного, обычный разговор без намеков, но когда она подняла свои длинные реснички и взглянула на меня ласковым озером своих зеленых глаз, я сразу поняла, что наши с ней взгляды на секс сходятся. Больше того, она дразнила меня, двусмысленными намеками, неловкими жестами и случайными прикосновениями. Она была великолепна, и она знала об этом.
Не припомню, чтобы тогда мы употребляли слово гей-радар,...