Пробуждение Адольфа было поздним. Оказалось, что жертва его ночного насилия давно проснулась, позавтракала и попросила не будить молодого человека, который "всю ночь напролёт рассказывал почтенному синьору Метастазио подробности деловой жизни Гамбурга", где тому вскорости предстоит открыть магазин по продаже южноевропейских и колониальных товаров. Не надо говорить, что просьбу дорогого гостя в доме герра Шприха, безусловно, уважили, и Адольф поспал столько, сколько его всё ещё растущему организму было угодно, а конкретно - до одиннадцати с половиной часов утра!
- Боже мой! Что со мной было этой ночью! Как я мог так себя вести! С какой наглостью, с каким неприкрытым хамством я обращался в адрес несчастного синьора Лоренцо! Я превратил европейского ученого, знатока всех наук в портовую шлюху, у которой нет никакого права голоса по распоряжению своим собственным телом! Какой разгульный секс я устроил себе этой ночью, и это накануне большого церковного праздника Покаяния, которого у меня отродясь не было. Я кончил пять, пять... нет, шесть раз подряд! Вот это да! Вот это секс! Это тебе не по капле выдавливать из себя мужскую жидкость по вечерам в ванной комнате!
С подобными сумбурными мыслями, в которых перемешалось стыд за своё аморальное поведение и гордость за себя же любимого, Адольф попытался начать свой обычный рабочий день. Но раздвоение чувств между стыдом и гордостью требовало разрешения в чью-либо пользу, и Адольф после некоторых колебаний остановился на "гордости".
Для этого ему пришлось, по обычаю того времени, вполне серьёзно помолиться Богу и рассказать ему всё "как было". Бог же выслушал рассказ Адольфа совершенно равнодушно и ничего ему не ответил, по крайней мере, не послал в его душу никаких видимых знаков сожаления о содеянном и уж тем более не потребовал от Адольфа каких-либо обещаний не повторять ничего подобного впредь.
- Значит, Богу угодно, чтобы я гордился собой! Значит, моя уверенность в себе нужна ему для решения какой-нибудь важной задачи, которую он передо мной обязательно поставит, - вот такой вывод сделал из Божьего молчания молодой человек.
Какой-нибудь разбирающийся в христианском вероучении человек наверняка сказал бы Адольфу, что подобное объяснение его ночных безобразий более чем сомнительно и что такие мысли вряд ли исходят от Бога, но, наоборот, скорее всего, от Сатаны, ненавидящего людей и "всё людское". Любящий же людей всеблагой Господь осуждает каждый грех, который человек допускает против другого человека. Но Адольфу не с кем было поделиться своими мыслями, да он особо и не стремился к этому. Сделав свой выбор в пользу "гордости", он стал вполне счастлив. Но оставался открытым вопрос: а что думает о произошедшем второй участник ночной оргии, т.е. синьор Метастазио?
А синьор Метастазио под утро благополучно выбрался из-под уснувшего на нём Адольфа, полежал некоторое время рядом, постепенно приходя в себя, потом перебрался на пол, где помедитировал немного в позе индийских йогов, принял ванну и вышел к завтраку бодрым улыбающимся человеком, в котором никак нельзя было заподозрить отдававшегося всю ночь молодому Хозяину покорного и морально раздавленного раба.
Окончательно проснувшись и позавтракав, Адольф всё-таки решил нанести иностранцу "визит вежливости", посетив его в специально отведенной для того комнате на первом этаже большого дома герра Шприха.
- Здравствуйте, синьор Лоренцо! - сказал он громко и, опасаясь непредсказуемой реакции гостя, добавил: - Прошу извинить меня за вчерашнее своё поведение, если оно причинило вам огорчение.
- Коза бенне, это что, я слышу позднего раскаяния порыв?! Вы искренне сожалеете о содеянном? - с непонятной весёлостью в голосе отозвался Метастазио.
- Если честно, дорогой синьор, то нет. Мне стыдно только за то, что, кроме вас, мне некого было вовлечь в ту игру, которой я так увлёкся вчера и от которой получил большое удовольствие! На самом деле, это ни с чем не сравнимое чувство - подчинить другого человека своей собственной воле! - выпалил на одном дыхании молодой юрист.
- И стать, таким образом, настоящим мужчиной! - с долей ироничного пафоса закончил за него синьор Метастазио. - Но вот это, боюсь, вам не сильно понравится!
И этими словами итальянец развернул стоявший в углу отведённой ему комнаты рогожный куль и извлёк из него простыню - невольную соучастницу их общего ночного действа. Но что это? Если одна половина простыни ещё сохраняла свой белый цвет, несмотря на все жидкости, которые излились на неё из тел двух мужчин, то вторая её половина была алой, красной!
- Боже мой, неужели это кровь?! - Адольфу чуть не стало дурно, и он опустился на стул возле двери. - Это всё ваша кровь, синьор Лоренцо? Это вы так пострадали сегодня ночью? - потерянно проговорил он.
- Ну, моей крови тут два напёрстка, не более. Соглашусь, что ваше проникновение было болезненным для меня, впрочем, этого вы как раз и добивались, не так ли, Адольф?! И будь на моём месте другой мужчина, не имеющий опыта справляться с жестоким проникновением непрошенного члена в свой анус - проще говоря, изнасилованием, то он очень сильно пострадал бы от вашего ночного насилия - да-да, молодой человек, именно так юридически точно называются ваши действия - и ему пришлось бы обращаться к врачу и в полицию со всеми вытекающими из этого для вас печальными последствиями... Но на этой простыне находился я - знаток всех аспектов соития мужчин друг с другом, и поэтому для меня решение задачи нейтрализовать боль от вашего насилия не составило большого труда. Но чья же тогда кровь на этой простыне, если нас на ней было только двое, спросите вы? Отвечаю вам, молодой человек: на этой простыне ваша кровь, Адольф! - и, довольный неожиданной для юноши развязкой, иностранец громогласно расхохотался.
Адольф впал в ступор. Представить, что за все свои сексуальные подвиги он заплатил судьбе таким огромным количеством пролитой крови, было выше его понимания. В голове его пронеслось: "Не иначе, как этот плут и шарлатан синьор Лоренцо, каких мало, решил отомстить мне за вчерашнее своё унижение и вылил на простыню склянку бычьей крови, чтобы выдать её за мою! Да и откуда у меня могло произойти такое обильное кровотечение? Я бы не встал с кровати сегодня, у меня была бы сейчас страшная головная боль и сердцебиение!"
И, как будто услышав его последние мысли, синьор Лоренцо сказал:
- Нет, с сердцем и головой у вас всё в порядке, молодой человек, поскольку кровопотеря не приводит к сердечной слабости и не обязательно приводит к головокружению, так как влияет только на скорость прохождения крови по кровеносным сосудам. У вас ночью было не внутреннее, а внешнее кровотечение! У вас, Адольф, порвалась уздечка - та самая полоска кожи, что держит крайнюю плоть вашего члена на привязи и которая образует в этом месте узкость. Медики прозвали её "парафимозом", и избавиться от него можно или срезав её ножом, что нежелательно по гигиеническим соображениям, или её надо просто порвать к чёртовой бабушке во время безудержного секса! Зато после такого разрыва ваша крайняя плоть будет ходить вдоль головки члена совершенно свободно и больше никогда не создаст вам трудностей в половой жизни... Поздравляю вас, Адольф, своё первое чисто мужское испытание в жизни вы успешно преодолели! Теперь вы не девственник!
- Но я ничего не почувствовал ни вчера ночью, ни сегодня утром! - не на шутку разволновался Адольф. - Разве, когда не чувствуешь боли, не считаешь себя здоровым?! Синьор Лоренцо, вы же не чуждый медицине человек, осмотрите мой член и скажите, что со мной!
- Я удивляюсь вам, молодой человек! Как дерзки и своевольны вы были этой ночью, когда у вас всё было хорошо и здоровье ваше было в порядке! Но стоило сейчас обнаружиться этому кровотечению, как вы сразу стали готовы обратиться за помощью ко мне, а не к дипломированному специалисту! С чего это вдруг? А почему вы не допускаете, что в ответ на то унижение, которому вы меня подвергли давеча, я не только не окажу вам помощь, но наоборот, сделаю вам только хуже? - с ядовитой улыбкой задал вопрос иностранец.
- Синьор Лоренцо, я не знаю... Мне кажется, что вы выполняли вчера все мои приказы с удовольствием от всего происходившего. Если я ошибаюсь, то я готов принести вам свои...
Не надо! - взмахнув руками и прижав палец к губам, неожиданно проникновенно сказал иностранец. - Возможно, такая ночь больше никогда не повторится в вашей жизни. Но у каждого мужчины обязательно должна быть такая ночь, когда он исполняет свои сокровенные желания! Это ночь - ночь проверки того человека, которого мы называем "мужчиной", на наличие тех качеств, которые мы называем "мужскими". Возможно, вам бы вообще не понравилось командовать другим человеком и распоряжаться его телом как своей собственностью. Тогда вы стали бы одним из тех мужчин, которые только по наличию члена являются мужчинами, а по сути являются женщинами. Женское или мужское - это внутреннее состояние человека, а не строение его гениталий. А что, разве женщины по телу, но не женщины в душе - разве они не любят распоряжаться чужими мужскими телами как своей собственностью?! А вспомните скончавшуюся совсем недавно русскую императрицу Екатерину, которая каждую ночь меняла в своей спальне самых красивых и мужественных офицеров своей армии, как какой-нибудь заправский полковой ёбарь-ловелас меняет в своей койке полковых шлюх?! Таких людей нельзя отнести ни к одному известному нам полу, и я предлагаю называть их "транссексуалами", т.е. людьми, живущими душой в чужом для них теле, чтобы говорить о них понятно на всех европейских языках. Вы прошли этой ночью проверку на наличие тех мужских качеств, которые необходимы мужчине по меркам нашего времени. По её итогам вы стали "мужчиной Девятнадцатого Века". Возможно, в следующем веке набор этих качеств кардинально изменится. Но не изменится только одно требование, которое судьба ставит перед человеком: это умение пользоваться тем телом, которое ему досталось по Божьему промыслу, - бесплатно, даром! Даже самый распоследний мужчина-давалка должен сохранить свою возможность стать отцом, которая досталась ему от Бога, а не от короля, парламента или вообще т.н. "общества"! А у этого общества хватает наглости требовать от транссексуалов отрезать себе член! Да пусть оно подавится своим собственным членом, это общество! Лучше вырежьте под корень весь мир, всё человечество, но не позволяйте ему лишить вас члена! - с какой-то непонятной молодому юристу запальчивостью закончил свой монолог синьор Лоренцо, но, заметив, что Адольф нервничает и теребит гульфик на шелковых штанах, вдруг резко переменил тему разговора. - Итак, что вы хотите от меня услышать по поводу вашего члена?
- Посмотрите на мой член, уважаемый доктор, нет ли там какого-либо воспаления или другой беды? - обеспокоенным голосом ответил Адольф.
- Ну давайте, доставайте из широких штанин вашего красавца, из которого вчера вылилось столько семени, что хватило бы на осеменение всех женщин той прелестной уютной деревушки, расположенной в двух днях езды от вашего города, через которую я проезжал двадцать лет тому назад... Да, но тебе ещё не время знать... Ага, да, вот этот предмет, за который вы сейчас беспокоитесь гораздо больше, чем за дубликат бесценного груза! - окончательно развеселился Метастазио.
Он протянул руку, бережно положил на свою ладонь член Адольфа, а второй рукой приподнял вверх его головку.
- Действительно, красавец! - удовлетворённо вымолвил он.
Член Адольфа был прямой, но не примитивно прямой, как карандаш или струганная палка, а прямой при сохранении всех выпуклостей и объёмов живого тела. На его стволе были заметны две жилки, которые, как два туннеля, под кожей прокладывали себе путь наверх, а поверх него, венчая собой всю величественную конструкцию, возвышалась спелая сочная головка.
Синьор Лоренцо свободной рукой освободил её от крайней плоти.
- Ну, всё в порядке. Вот место разрыва уздечки, оно вам сверху плохо видно, так что просто поверьте мне на слово: оно не доставит вам больше хлопот. А теперь нам необходимо проверить ваш детородный орган на предмет его способности к эрекции, - синьор Метастазио наклонился и нежно обхватил губами член Адольфа.
Сложив губы узкой трубочкой, ученый начал дуть в отверстие мочеиспускательного канала на конце головки. Адольфу очень понравились эти ощущения, и он непременно решил как-нибудь повторить их в другой раз. И необязательно с синьором Метастазио - зачем зависеть в сексуальных удовольствиях только от одного человека, пускай и мастера своего дела? Хотя, с другой стороны, знать, что к твоим услугам всегда такой мастер своего дела - это тоже очень здорово. Такому мастеру и заплатить не грех за его умение...
За этими мыслями Адольф и не заметил, как его хуй встал и оказался полностью во рту итальянца. Вставший, как исполин с больничного ложа, его член чувствовал себя там, как дома, не испытывая вообще никаких неприятных ощущений. Яички быстро поджались к основанию члена - и вот уже синьор Метастазио глотками пропускал в себя мужское семя, которым обильно оросил его рот Адольф.
- Подождите ещё две минуты! - сказал доктор, видя, что юноша готов заправить ставший быстро опадать член себе в штаны. - Я ещё смажу ваш конец обезболивающим и обеззараживающим маковым маслом, и тогда вы можете быть полностью за него спокойны!
Он достал из дорожной сумки небольшой пакет, оттуда вынул приятно пахнущую сандалом шкатулку, из которой, в свою очередь, зачерпнул рукой какой-то коричневый желеобразный состав и несколько минут мазал этим составом уздечку и всю окружность крайней плоти вокруг головки члена.
- Я ваш должник, синьор Лоренцо, и сделаю для вас всё, что захотите! - искренне воскликнул Адольф.
- Чудесно! - отозвался синьор Лоренцо. - Тогда помогите мне упаковать мою небольшую картинную галерею, которую я всегда вожу с собой, где бы я ни находился, - так она прекрасна! А мне самому сейчас надо идти под сень могучей статуи короля Артура, в зал биржевой торговли вашего милого провинциального городка, где меня ждут неотложные дела! - синьор Лоренцо указал на стоящие рядком вдоль стены картины в рамах и, когда Адольф присел на корточки, чтобы взять первую из них в руки, как будто бесследно испарился.
Адольф знал, как готовить картины к дальним путешествиям, - любителю живописи это надо знать. Но попутно, переворачивая картины изображением вверх перед тем, как бережно обернуть их во влажную материю, он, конечно, любовался их содержанием.
И вдруг Адольф охнул и задрожал: с очередного полотна на него в упор смотрел юноша с картины в зале короля Артура!..
Нахлынувшее на Адольфа после минутного шока возбуждение передавалось следующими отрывочными восклицаниями:
- Боже мой, это он! Это тот, кого я хочу любить всеми силами своей души! Это тот ангел во плоти, с которым я готов пройти весь свой жизненный путь, не обращая внимания ни на какие преграды и ни на каких других молодых парней!
Но, обнаружив на обратной стороне холста короткую дарственную надпись: "Милому фра Лоренцо от Себастьяна, Рим, ...21год", Адольф впал в яростное неистовство! Как, и сюда протиснулся этот проклятый мошенник и плут Метастазио! И к воплощённой мечте Адольфа он тоже протянул свои скрюченные пальцы, напоминающие тощую лапу самого дьявола?! Он поработил этого прекрасного юношу, как чуть было не поработил своим оральным искусством самого Адольфа! Но не бывать этому! Как прекрасный рыцарь Лоэнгрин, Адольф разрушит проклятые колдовские чары! Какой бы силой не обладал итальянский колдун, Адольф вырвет Себастьяна из его лап и даст ему полную свободу жить вместе с любящим его до конца своих дней Адольфом!
Видимо, под влиянием этих мыслей Адольф схватил двумя руками портрет прекрасного юноши и, выставив его перед собой, как щит, выбежал на улицу.
Всё на улице оказалось для него почему-то перевёрнутым вверх ногами: вместо пыльной мостовой под ним текла река летнего синего неба, а выпуклые камни мостовой, наоборот, зависли у него прямо над головой, угрожая сорваться в любой момент и раздавить его, как муху!
Шатаясь и озираясь, недоумённо глядя то вниз, то в стороны, то наверх, Адольф начал свой путь... но куда? В зал биржевой торговли, разумеется! Только там, под сенью статуи короля Артура, мог спрятаться коварный чернокнижник, этот новоявленный Мерлин!
осваиваясь в перевёрнутом для него пространстве, научившись переходить вброд текущую под ногами небо-реку и перестав пригибаться от нависающих сверху камней, Адольф всё ускорял свой шаг, пока, наконец, не помчался по улицам города с невообразимой скоростью! Он бежал, как заведённый механический автомат, перепрыгивая через кустарники и жёлтые от зноя газоны, распугивая при этом разнообразную живность, среди которой преобладала домашняя птица. Правда, два раза он чуть не сшиб с ног служанок, несущих закупленную на Большом Рынке провизию, и один раз чудом не попал под лошадь, которая остолбенела от зрелища летящего под мостовой юриста, но, когда он пролетел мимо, снова ожила и зашагала дальше, отделавшись, вероятно, лёгким испугом.
Наконец, не переводя дыхание и не думая затормозить, рискуя покалечиться от столкновения с другими людьми или предметами, он оказался в зале биржевой торговли, в самом его центре, прямо перед статуей славного короля.
Прячущегося Мерлина-Метастазио за ней не было!
Но, оглядевшись, Адольф увидел среди множества группок людей, стоявших в зале в основном по двое, спину синьора Лоренцо, облачённую в знакомый ему сюртук, сделанный в Китае. Прежде чем броситься к иностранцу для объяснений, Адольф ещё раз подбежал к картине, которая вчера так поразила его воображение, чтобы удостовериться, тот ли самый юноша нарисован и на портрете в его руках?! Да! Да! Да! Юноша на картине и юноша на портрете были абсолютно одинаковыми - как он и ожидал! Пора было потолковать начистоту с этим "фра" Лоренцо и выяснить у него всё!
Адольф подошёл и тронул того за плечо.
- Будьте добры уделить мне должное внимание, сударь. Откуда у вас этот портрет?
Лицо Лоренцо Метастазио было непроницаемым, но голос его показался юноше совершенно другим, не таким, каким он совсем недавно разговаривал с Адольфом.
- Я не понимаю, о чём вы говорите, молодой человек. Вы, наверное, приняли меня за другого человека.
- Что?! - вскричал опешивший от такого неожиданного поворота Адольф. - Не будете же вы утверждать, что вы не Лоренцо Метастазио, с которым я разговаривал всего два часа назад в доме герра Шприха?
Но глаза Метастазио ничего не выражали.
- Вы же дали мне этот портрет, чтобы я упаковал его вместе с другими вашими картинами, а вчера похвалили мой рисунок, сделанный с картины в этом зале - взгляните, вот она, на этой стене! А сегодня ночью мы занимались сек... - но тут Адольф осёкся, понимая, что подробности их ночного времяпрепровождения не годятся для ушей окружавших их со всех сторон биржевых торговцев.
- Вы ошибаетесь, молодой человек, - совсем холодно отозвался синьор Метастазио, и Адольф увидел, как затухающие угольки его чёрных глаз покрыла ледяная корка. - И советую вам остановиться, отойти в сторону и оставить меня в покое, потому что от сделанной ошибки до невольного оскорбления другого человека вам осталось сделать всего один шаг. А вы должны знать, что воспитанный человек никогда не оскорбит другого человека случайно.
Адольфу стало дурно. Он в недоумении из-за начавшегося головокружения обвёл глазами расплывающиеся силуэты людей, подходивших все ближе к нему. Слабость в ногах заставила его опереться локтями на дубовую столешницу. "На чём кормили, на том и схоронили", - почему-то пронеслась у него в мозгу присказка старой его няни.
Напротив него встал ещё один Метастазио, уставившийся на него немигающими глазами, потом ещё один Метастазио и ещё один Метастазио - и вот уже все люди, которых он видел вокруг себя, - все они приняли облик проклятого иностранца! "О, Господи, не покидай меня! - успел подумать Адольф. - Дай мне ещё пожить на этом свете! Я выполню всю твою волю, как ты прикажешь", - и, не чувствуя больше ничего, изогнувшись в каком-то нисходящем пируэте, наш герой упал на пол, в самую темноту...
А что же Себастьян? Существует ли на самом деле этот прекрасный юноша, из-за которого разгорелся весь сыр-бор в северном торговом городе за десятки тысяч миль от Рима, если точна дарственная надпись на его портрете?
Да, дорогой читатель! Себастьян действительно существует! И он действительно живёт в Риме. И в эти самые минуты он идёт по улице Кондотти, с тем, чтобы пройти её всю целиком от набережной Тибра до церкви Сан-Карло, где у него назначено любовное свидание с молодым акробатом-канатоходцем...
Неожиданный крик изумления отвлёк Себастьяна от сладостных мыслей о члене своего любовника, который через полчаса он будет ласкать своими губами, и ему пришлось оглянуться, чтобы увидеть причину этого крика. Истошно кричал грудной младенец, протянув свой пальчик вперёд, явно указывая на что-то. Себастьян провёл взглядом по направлению пальчика мальца и...
О, чудо! По улице двигался помост, запряжённый двенадцатью лошадьми разных окрасок, а на этом помосте, застеленном огромным персидским ковром или даже несколькими коврами, стояли, двигались, танцевали почти полностью обнажённые прекрасные юноши! Тела этих юношей были открыты любым, даже самым нескромным взорам. Лёгкий пушок на их коже был похож на первый поцелуй двух влюблённых в солнечный летний день и манил прикоснуться губами к тому месту, на котором они произрастали - всё равно, рука это была или нога, или грудь с выдающимися вперёд маленькими, но упругими сосками!
Громкий клич в серебряный рупор раздался с помоста, и он был слышен по всей улице Кондотти и прилегающих к ней переулках:
- Приветствуем вас, дорогие жители Рима и гости столицы! Месяц назад вы любовались ошеломительным шествием свиты принцессы Брамбиллы, прибывшей в ваш Вечный город! Сегодня же к вам пришли на встречу посланцы её родной сестры - принцессы Феличиты, принцессы Счастья! Принимайте нас как самых дорогих своих гостей, потому что мы несём вам кусочек Счастья от её имени!
Себастьян как заворожённый смотрел на движущийся помост. Парни на помосте обнажили свои роскошные светлые ноги, выглядящие, как кегли, перевёрнутые со своего основания на шишечку. Бёдра же их были призывно подтянуты и, казалось, источали какой-то неповторимый аромат светлого леса и напоенного жаром воздуха. Себастьян обожал смотреть на юношеские обнажённые или полуобнажённые тела и для своих картин искал молодых людей обязательно с красивыми ногами и ступнями, просящимися в рот. Удовольствие от поцелуя и сосания обнажённой мужской ступни Себастьян ставил в перечне удовольствий на второе место после ласк гениталий и сосания члена. Все парни на этом помосте были красивы по-своему, и каждого из них хотелось по-своему целовать и ласкать!
Брюнеты танцевали отдельно, показывая красоту каждого сантиметра своего тела, двигаясь то быстро, то плавно, каждый раз разворачиваясь к публике самым выигрышным местом: или мышцами спины и открытыми ягодицами, или всей грудью и кубиками пресса, под которыми вздыбленным холмом поднималось, слегка прикрытое тонкой полоской ткани, угадываемое издалека совсем немаленькое мужское причинное место.
Блондины облюбовали шесты, установленные на помосте, и вращались на них, забираясь настолько высоко, что некоторые из них пропадали на время из виду. Снизу их тела не касались мускулистыми, но то, с какой лёгкостью их стройные ноги взлетали вдоль шеста и тут же опускались, делая в воздухе немыслимые по красоте и сложности исполнения пируэты, показывало, что внутри этих точёных молодых тел спрятана достойная уважения сила.
Четыре накачанных юноши стояли на четырёх углах помоста и почти пугали всех ярко выраженной рельефностью своего тела, будто специально сделанного для изучения анатомии. Но главным украшением тех поз, которыми эти великаны щедро одаривали своих зрителей, были их огромные, стоявшие во всю длину богатырские 25-сантиметровые члены. Гордо задранные вверх, покачивающиеся при перемене положения тела и абсолютно спокойные во время оного покоя, они буквально вскружили голову Себастьяну, у которого с утра во рту "маковой росинки не было", и его буквально скрутило от желания заглотить ртом как можно глубже хотя бы одного из этих красавцев!
Больше не пытаясь сдерживаться, расталкивая локтями остальных зрителей, он через несколько минут оказался рядом с помостом, ухватившись за его край рукой. Вперёд к нему на помощь потянулось несколько крепких рук молодых парней, и, опершись на них, как на самую надёжную опору в жизни, Себастьян подпрыгнул и очутился на помосте! Не обращая ни на кого внимания, он рванулся к углу помоста, к предмету своего вожделения, опустился перед ним на колени и на глазах многотысячной толпы зевак, ахнувших при этом от изумления, взял пунцовую, подрагивающую от напряжения головку богатырского члена в свой пересохший от волнения рот!
во рту у Себастьяна оказался только горький вкус коры настоящего дерева да мелкие частички древесины от обсосанного им деревянного сучка.
В недоумении Себастьян огляделся.
Он стоял на коленях перед стволом голого платана, дальше от него вплоть до горизонта простирался необозримый простор африканской саванны, а чуть в отдалении, среди пожелтевшей от зноя травы, бродили разные звери.
Стройные единороги с тонкими бабками ног щипали траву, время от времени поднимая голову, а под животом у них, заметный любому взгляду, двигался в разные стороны большой конский член размером с сильную мужскую руку от кисти, зажатой в кулак, и до локтя. Единороги время от времени подходили друг к другу и, не особо заботясь о приличиях, вскарабкивались на спины друг друга, засовывая свои немалые члены в соседские паховые складки. Молодые львы, поднимаясь со своих вывалянных в шерсти мест, шли на водопой, а вернувшись, прыгали на своих таких же молодых собратьев, создавая видимость полноценной половой жизни в отсутствие львиц. Страусы эму с достоинством демонстрировали перед другими самцами свои распахнутые хвосты и всё, что находилось под ними, и то, чем они накрывали огромные яйца, оставленные им на попечение.
Человек понял, что он находится в мужском царстве, где есть только мужское начало, поскольку у каждой твари тут имелся только мужской конец. Даже парящие в воздухе птицы были самцами!
Себастьян зажмурился и подумал, что он совсем потерял из виду людей, которых было так много на помосте, когда он забирался на него. Но сейчас перед ним не было никого, а во всём обозримом пространстве лежала бескрайняя африканская саванна, дул протяжный и сухой сирокко, и где-то на горизонте маячил лес, к которому через всё поле вела широкая протоптанная тропа.
Неожиданно голос раздался над ним.
- Ты не знаешь, чего ты хочешь, Себастьян! Ты думаешь, что хочешь всего, но это значит, что ты не хочешь ничего. Если ты до сих пор не можешь выбрать что-то одно, это значит, что ты до сих пор не получал подлинного наслаждения ни от чего. Но всему приходит свой черёд! У тебя будет время выбирать, сегодня тебе представится такая возможность.
- Что за чертовщина такая! - вздрогнул всем телом Себастьян. - Что за одинокий голос человека раздался у меня над ухом в то время, когда я собрался вкусить самую большую радость своей жизни и запрыгнул в самое лучшее место на Земле, которое я только мог себе представить?! И где она, самая большая моя радость, куда пропала головка 25-сантиметрового члена? И почему я оказался в высохшем от зноя царстве самцов зверей? А где тот предмет, который был у меня во рту и ради которого я вскарабкался сюда, презрев тысячи устремлённых на меня завистливых глаз?! Пропади ты пропадом, проклятый голос, если я понял хоть что-нибудь из того, что ты мне сказал! Но я потерял самое изысканное наслаждение, которое только мог себе доставить в жизни, и теперь вынужден идти по этой выжженной пустыне куда глаза глядят!
Да, дорогой читатель, а куда бы смотрели твои глаза посреди пространства, где нет никакого укрытия от солнца, кроме поднимающихся на горизонте сиреневых гор? Понятное дело, что в лес!
А Себастьян хотя был и нетрусливый малый, но всё же свои ноги умел переставлять очень быстро. Поэтому и до леса он дошёл быстро.
В лесу было прохладно. Светло-жёлтые лианы опутывали деревья, подсохшие от недостатка влаги. По всему лесу были проложены тропинки, по одной из которых и продолжил свой путь Себастьян. Тропинка привела его к журчащему в чаще ручью.
Возле ручья он увидел сидящую статую, которая была сделана из какого-то непонятного материала, очень похожего на слоновую кость, но, конечно, ею не была - иначе бы её запретил всемогущий Гринпис. Но внешне статуя выглядела точь в точь как сидящий с закрытыми глазами человек, застывший в несколько странной позе: голова пугливо повёрнута в сторону, ноги широко расставлены, а один пальчик правой руки как будто застрял между ног. Испуганная статуя как будто хотела приподняться со своего места, возможно, чтобы пукнуть осторожно, но не успела: ледяной холод сковал её чресла и заставил окаменеть навеки. Рядом со статуей лежала длинная японская шаль, сшитая из шёлка с вкраплениями шерстяного узора, по которому были разбросаны многочисленные блёстки, и Себастьяну послышалось, что какой-то жалобный женский голос просит его:
- О, милый Себастьян! Я так люблю тебя за твоё врождённое благородство и стремление всегда прийти на помощь! И я знаю, что ты не оставишь без внимания мою просьбу: укрой меня этой шалью, дай мне согреться и прикрыть свою наготу!
Себастьян почему-то замешкался, хотя обычно в таких ситуациях он всегда приходил на помощь людям - поднимал упавшие сумочки у бабушек, помогал встать со скамейки уставшим старичкам и пр., но тут словно какая-то невидимая сила не давала ему возможности протянуть вперёд свою руку и набросить на безжизненную статую лежащую рядом с ней шаль.
Наконец, ценой какого-то невообразимого усилия он дотянулся до шали, но она оказалась такой тяжёлой, что он не смог поднять её. Тогда двумя руками он приподнял шаль и бросил один её конец на статую.
Как только один конец шали задел белое бедро статуи, тут же вся остальная материя потянулась за ним и, как узкий чулок, наползла на всю статую целиком, покрыв её, как новая кожа. И в то же время по всему лесу прокатился раскатистый хохот пьяной и самодовольной женщины!
- Глупый, глупый юноша, ты попал ко мне в капкан! Я королева орков Злобенна, которая, купаясь, сняла с себя защищающий меня и мою страну покров Злобы, и тогда жестокие духи Добра, воспользовавшись моей беззащитностью, парализовали меня. Меня обрекли на вечное молчание и ничегонеделание, но поскольку Зло всегда просчитывает свои поступки на несколько шагов дальше Добра, то я решила привести к этому месту человека, который набросит на моё оголённое тело шаль, которую эти тупые духи Добра не догадались унести отсюда подальше. Мне нужен был только человек, который пойдёт за предметом своего обожания хоть за тридевять земель, хоть в тридесятую сказку, хотя туда никогда не пойдёт здравомыслящий человек. А какой телесный предмет является самым доступным и самым желанным для такого человека? Конечно же, это член сильного, уверенного в себе мужчины! Вот им-то я и заманила тебя сюда, Себастьян. И вот уже я освобождена, а ты, наоборот, оказался в плену своего вожделения, и, как плата за твою глупость, у тебя отобрана твоя чарующая всех мужчин красота! Теперь ты будешь похож "на мышонка, на лягушку, на неведому зверушку", с чем я тебя и оставляю! За что, спросишь ты? А за компанию! И ещё для того, чтобы ты и другие, тебе подобные, на всю жизнь запомнили: никогда не прикрывайте одеждой то, что было открыто без вас! - и злобная ведьма расхохоталась так, что посыпались камни с сиреневых гор вдали, а несчастный Себастьян рухнул на землю без сознания...
И в ту же самую минуту пришёл в сознание несчастный Адольф, потерянный было нами в зале биржевой торговли северного купеческого города.
"Где я? - первым делом подумал он, когда предметы вокруг него стали приобретать знакомые очертания. - Что это за белая стерильная палата с широкой кроватью, на которой я очутился? Где всё это находится и что это за симпатичный юноша-южанин, который сидит рядом со мной?"
- Меня зовут Джузеппе, синьор Адольфо, - как будто услышав его слова, а может быть, и вправду их услышав, отозвался симпатичный юноша-южанин. - И мой хозяин, синьор Метастазио, поручил мне следить за вашим выздоровлением и оказывать вам всяческие услуги как своему новому молодому господину, что мне, сказать по правде, очень понравилось. Вы ведь такой красивый молодой человек, настоящая белокурая бестия, истинный ариец, не иначе; и член у вас очень красивый и ровный - я очень внимательно его рассмотрел, пока вас переодевали в больничную пижаму, и я бы очень хотел отсасывать его каждый день хотя бы на ночь!
- Разве синьор Метастазио мне не враг? Как он мог поручить тебе заботиться обо мне? - с изумлением воскликнул Адольф.
- Конечно нет, синьор Адольфо, какой же он вам враг! - с жаром отозвался Джузеппе. - И как только такое могло прийти в вашу светлую голову! Когда он увидел вас с портретом синьора Себастьяна в руках, да ещё с жаром объясняющего что-то какому-то незнакомому толстому господину, он сразу понял, что дело с вами нечисто, и устремился к вам на помощь! Вы же упали ему в руки, как слива с дуба, в тот самый момент, как потеряли своё сознание! Синьор Лоренцо знал, что причина вашего недуга в большой кровопотере накануне, а ещё в дурмане макового масла, которым он обильно смазал ваш член для обезболивания. А иначе дежурный по залу гильдейский доктор мог бы отправить вас к праотцам, назначив вам обильное кровопускание, какое назначают все врачи при виде упавшего в обморок человека! Так что синьор Метастазио встал грудью на защиту того, что осталось у вас от вашей крови, и настоял на вашем переводе сюда, в светлую и просторную больницу пригорода вашего городка со смешным итальянским названием Сорренто! Разве вы не знали, что вы - его настоящий природный сын и будущий наследник?!
- Сорренто! Фра Лоренцо! Мой любимый Себастьян! - только и смог выкрикнуть Адольф, окончательно вспомнивший всё, что с ним приключилось...
В эту минуту пришедший в себя Себастьян смог доковылять до ручья на каких-то двух палках, которые ему достались по милости злобной колдуньи вместо своих стройных ног, и посмотреть на своё отражение.
Ужас парализовал его, когда он увидел Нечто в ровной глади слаботекущей воды: лицо его приобрело какие-то птичьи формы и оказалось изборождено многочисленными бородавками и рытвинами, тело искривилось на одну сторону так, что левая рука стала касаться при ходьбе земли, а правая рука от этого стала болтаться где-то высоко в воздухе, вместо одной ноги у него оказалась куриная нога эму, а на месте второй ноги появилась какая-то невиданная им прежде конечность, скорее всего, принадлежавшая раньше кенгуру.
"Всё пропало! Кончена жизнь!" - так подумал Себастьян, и никто на его месте не смог бы подумать иначе.
Все юношеские мечты о покорении мира, о неземной любви, которую он обязательно обретёт, о тех материальных благах, которые он обязательно добудет для себя, вдруг куда-то делись, а вместо них осталась только одна мысль: как прожить с таким уродством хотя бы ещё один день, и стоит ли вообще ему жить в таком образе? Вот что делает наше зрение с внутренними помыслами человека: достаточно увидеть себя в непотребном виде, как тут же рушится наш внутренний мир от созерцания такого непотребства. И некому подсказать убитому горем человеку, что это не он сам находится в зеркале, а его глаза показывают ему его таким!
И, как бы услышав это изречение, вновь неожиданный голос раздался за его плечом:
- Вернись в Сорренто, милый Себастьян, вернись в Сорренто! Иди к принцессе Феличите, принцессе Счастья, дочери короля Офигоха и королевы Лирис, родной сестре принцессы Брамбиллы и внучатой племяннице королевы Мистилис - Хранительницы вод Урдар-озера! Только она сможет научить тебя жить полноценно и с достоинством и научит правильно смотреть в зеркало человеческих душ, чтобы там, а не в пустом зеркале стекла видеть своё подлинное отражение!..
в это время спрыгнувший со своей кровати Адольф уже бежал во всю прыть по улицам северного Сорренто, пытаясь встретить свою любовь! Он хотел найти только одного человека, и этого человека звали Себастьян, и Адольф знал, что этот человек тоже ждёт встречи с ним! И в угасающем отблеске светлого дня он разглядел одинокую фигуру странного человека, который, спотыкаясь, брёл в сторону уютного загородного домика принцессы Счастья!
- Себастьян! - не раздумывая, выкрикнул Адольф...
А Себастьян уже подходил ко дворцу принцессу Феличиты, когда его окликнул незнакомый ему юноша, по виду северянин, скорее всего немец.
- Вы Себастьян?
- Сударь, я когда-то был Себастьяном. А сейчас я не похож на самого себя! Всего один день отделяет улыбающегося и всему радующемуся юношу от живого трупа, обезображенного болезнью, который вы сейчас перед собой видите. Со мной всё кончено, со мной жить счастливо невозможно. Я обречён на медленное умирание, и никакие лекарства в мире не могут его предотвратить! Моё лицо, испещрённое прыщами, я сам не могу видеть в зеркале - что уже тут говорить о других! Я иду сейчас во дворец принцессы Феличиты, но даже там мне никто не обещает выздоровления. Нет, юноша, я уже не Себастьян, а, скорее всего, Проказьян по названию болезни, которая меня поразила. Оставьте меня в покое, если вы искали прежнего Себастьяна, и идите своей дорогой.
- Милый, дорогой Себастьян! Ты видишь в зеркале не себя, а свои прежние мечты о покорении этого бренного мира, но как раз я, смотря на тебя со стороны, вижу в тебе прежде всего своего любимого человека! Я искал тебя, и, наконец, я тебя нашёл! И ты предлагаешь мне изменить себе и наконец обретённой своей мечте?! Нет и ещё тысячу раз нет! Моя жизнь, как дорога, тоже ведёт меня ко дворцу принцессы Счастья! Видишь, мы уже пришли к дверям этого замка, а вокруг не видно ни одного человека - это значит, что только мы двое дошли до заветной цели! Значит, мы - избранные: Ты и Я, и никакие Блага Жизни нам не нужны друг без друга! И потом, хочу тебе сказать, что все ныне живущие люди обречены на умирание, так что по этому поводу вообще истерить не надо! - смело добавил он.
- Ну, тогда пойдёмте вместе, дорогой Адольф - я прочитал ваше имя на татуированном левом плече. Только не торопите меня и терпите отныне всю свою жизнь мою спотыкающуюся походку - другой походки у меня для вас нет. Пока нет, во всяком случае.
И оба юноши, взявшись за руки, открыли своей свободной рукой позолоченные двери дворца принцессы Счастья...
Ну, вот и всё, дорогой читатель, на этом я хотел бы закончить свой рассказ.
- Как! - скажет, возможно, мой читатель. - А где развязки, где переход к изложению судеб героев и перспектив их совместной жизни - ведь это очень важно для нас, геев! Автор, признайтесь честно, что вам было просто лень дописывать рассказ, и вы, запутавшись в хитросплетениях вами же закрученного сюжета, свели его к банальщине из раздела "Фантастика и мистика", да и ту не смогли толком довести до понятного конца!
Ну что же, доля правды в ваших словах, конечно, есть, уважаемый читатель. Но я закончил своё повествование так не из-за "лени", а потому что дух Творчества, незримо диктовавший мне текст в течение всего процесса его написания, сказал, чтобы я закруглялся.
Я предполагаю, что вечный дух Творчества - единственный, на мой взгляд, существующий на земле дух - очень любит и ценит людей и лучше нас знает, кому и когда из нас что нужно.
Ну какой смысл мусолить отношения двух нашедших друг друга молодых людей, когда это дело касается только их двоих и никого больше? Вы хотите услышать от меня, что Себастьяну вернулся его прежний, прекрасный облик? Я этого не знаю.
Я знаю только, что два человека могут жить в любви так, как могут жить только они. Возможно, они вообще убрали все зеркала из своих комнат, хотя это и маловероятно - часть природы геев заключается именно в созерцании себя в зеркале, даже если время для этого процесса выбрано не очень удачное...
Ну вот видите, дорогой читатель, как только я пытаюсь нарисовать понятную всем картину "счастья", я непременно сбиваюсь на некорректные обобщения: почему это "в природе всех геев смотреться в зеркала", как будто "в природе" нет геев, которые и зеркала-то в своей жизни в руках не держали, - почему не допустить такое? И подобных вопросов становится слишком много, как только я оставляю в стороне одну простую вещь, ради которой, собственно, и писался этот рассказ по мотивам рассказов Гофмана: как жить в Счастье, решают для себя только те люди, которых оно касается. Другим, что называется, ловить здесь нечего и надо заниматься своей жизнью, чутко дожидаясь случайного прикосновения лёгкой руки принцессы Счастья к их личной жизни.
Ой, так ли уж случайны они?..
Всю свою не самую долгую жизнь великий писатель Эрнст Теодор Амадей Гофман, которому я всецело обязан написанием этого рассказа, с упорством естествоиспытателя и учёного-натуралиста искал ещё что-то, что свойственно людям помимо пяти органов чувств: зрения, слуха, осязания, обоняния и нюха. Что управляет человеком в его выборе того или иного жизненного пути, или в реализации, как сейчас бы сказали, своего жизненного сценария; что отличает его от простой механической машины, работающей на приводе наших пяти органов чувств по принципу "чувствую - отвечаю"? И, наверное, то, что рождается в человеке помимо ответа на внешние раздражители, то, что появляется в нём как само собой разумеющееся, - вот это и есть Счастье.
Геи и транссексуалы обладают особым видением мира. Тяга к телу человека того же анатомического пола является для них опрокинутой во внешний мир проекцией идеального стремления к познанию самих себя. Это старый философский принцип, выбитый для назидания потомков в камне ещё во времена дельфийского оракула: "Познай самого себя!" И вот геи и транссексуалы по-своему "познают" себя. Но недостаток знаний об идеальном и бесконечном - а где в России обучают идеальному и бесконечному, извините за любопытство? - приводит к замещению поиска философской истины поиском всё новых и новых мужских тел, вокруг которого и строится в большинстве своём "гейская" жизнь. И надо сказать, что в этом поиске, как и во всей своей жизни, геи и трансы демонстрируют чудеса изобретательности, выживаемости и приспособляемости к самым разным меняющимся обстоятельствам. Эх, как любили говорить советские пропагандисты - эту бы энергию, да в "мирные цели"!
Ну, ладно, обойдёмся без этих сетований, тем более что люди вообще живут так, как они могут, точнее, так, как их научили, и поэтому общество, если оно очень заинтересовано в изменении людей "в лучшую сторону", должно измениться само, начав с изменения своей системы образования.
Я же ещё скажу два слова об одной отличительной особенности Гофмана как первого писателя, пытавшегося разгадать в мировой литературе загадку Любви. Во всех его рассказах речь идёт о постоянном эмоциональном соприкосновении людей друг с другом, причём одни из таких соприкосновений вызывают Любовь, а другие, на первые очень похожие, Любви не вызывают, и почему так происходит - не ясно.
Получается, что чувство, которое приходит к тебе как полностью природное и пока от тебя никак не зависящее, становится твоим особым состоянием - Любовью, только в результате большой внутренней кропотливой работы. Другое дело, что эта работа - не каторга, а приятная и необходимая работа, которую ты делаешь легко и охотно, как бы одалживаясь у бесконечно ценимого тобой человека, не напрягаясь, а, наоборот, воодушевляясь и приподнимаясь, потому что в основе её всё-таки лежит природная тяга, вспышка, озарение - назовите, как хотите, - которая привела вас двоих друг к другу.
Итак, Любовь - это твоё собственное состояние, которое только ты сможешь сделать смыслом своей жизни, если у тебя на это хватит бесстрашия.
Да, мой дорогой читающий друг, бесстрашия, поскольку вся наша жизнь в этом бренном мире - это один сплошной замаскированный Страх. Он свойственен нам, как любому живому существу, этот первичный и самый глубокий страх за своё существование, за своё "здесь-и-сейчас бытие". Чтобы вырастить в своём сердце Любовь, надо быть бесстрашным. Страх является основой всякого Зла, и как Страх есть внутри нас как наше врождённое чувство Ощущения Опасности, так и Зло существует внутри нас, и пока мы телесны, а значит, боимся за себя, любимого, за свой "молодой растущий организм", то и Зло внутри нас вечно.
Но человек тем и отличается от остальной природы, что он может преодолеть свой врождённый страх, который не может преодолеть ни один зверь на свете, будь то лев или огромный слон. Преодолевая свой Страх, человек перестаёт делать Зло, и тогда его поступки получают смысл и оправдание перед тем, что больше всей его земной жизни, возможно, перед судьбой всего нашего человечества.
И в этой, уже третьей по счёту ипостаси Гофман мне бесконечно дорог.
Возьмите для примера другого писателя, начавшего творить примерно в те же годы, что и Гофман, - я говорю об известном каждому российскому школьнику Н.В. Гоголе. Нет, я далёк от попыток сравнивать этих двух творцов и их творчество, но на одно существенное различие между ними мне хочется указать терпеливому читателю.
Вот, возьмите для примера повесть Гоголя "Портрет". Где там Зло? Зло там существует вне человека, в портрете дьявола, а если быть совсем точным - оно существует в деньгах, которых дьявол приносит в этот мир. Картинка понятная и для всех российских школьников изрядного возраста тем более убедительная, что почти весь прошлый век российская жизнь была заточена на отрицании частной собственности и поливании грязью Денег как средоточия некоего вселенского Зла на Земле.
И сравните эту философию Гоголя с той же философией Гофмана, где Зло представляется внутренним неотчуждаемым свойством любого человека и неотъемлемым качеством его натуры.
Согласитесь, что это два совершенно разных мировоззрения. И практические следствия из этих двух разных мировоззрений тоже будут совершенно различными.
Если ты видишь, по Гоголю, Зло вовне себя и начинаешь с ним усиленно бороться (а со Злом бороться надо, иначе какое же оно Зло?), то ты сам обрекаешь себя только на одну роль в этом мире - на роль воина, борца, этакого обнажённого мускулистого гиганта, поднимающего врага вверх на своих мощных, как ветви дерева, руках и бросающего его на землю для полной и окончательной победы над ним.
Ну и?.. Всю жизнь бороться, вместо того чтобы жить?
Это очень нравится тем немногим людям, которые по разным причинам получили возможность управлять жизнями и судьбами других людей, став правителями над ними. Им очень важно, чтобы их подданные не жили свободными людьми, познающими всю красоту и уникальность своей жизни и окружающего их мира, а постоянно боролись с тем, чего на самом деле нет.
И вот уже появляется на одном из бульваров Москвы памятник писателю с посвящением: "Н.В. Гоголю от Правительства Советского Союза".
Интересно, долго ли этот памятник ещё простоит на самом людном месте российской столицы перед тем как его перенесут в музей московской городской скульптуры? И не менее интересно то, что сам Н.В. Гоголь, которым закормили досыта несколько поколений выпускников российских школ, оказался "в итоге" уроженцем другого, на сегодняшний день даже враждебного России государства. А небольшие хутора "близ Диканьки" всё больше превращаются в некие военно-топографические термины обозначения местности, по которой может пройти в самом нежелательном своём варианте линия настоящего фронта боевых действий. Ничего удивительного в этом я не вижу. Воспевание борьбы с чем-то, что находится вне тебя, обязательно приводит к кровавой распре внутри самих борющихся, и прежние единоплеменники неожиданно для самих себя становятся гражданами двух воюющих между собой государств.
А немец Гофман так же неожиданно, но в полном соответствии со своей философией обретения Любви и Счастья, оказался соплеменником всех россиян, хотя бы как житель своего родного города, ставшего русским Калининградом. Гофман - великий русский писатель. А почему нет, собственно говоря? И рано или поздно сначала в Калининграде, а потом и в Москве будет поставлен памятник человеку, который в своём творчестве не обманывал людей, не нервировал их своей шизофренией и не тыкал пальцем людям за спину, показывая на придуманных специально для их запугивания демонов, а наоборот, всегда помогал человеку найти свою единственную дорогу жизни, которая по определению не может не быть дорогой к Любви и Счастью.
И на этом памятнике будет такая надпись: "Великому русскому писателю Э.Т.А. Гофману от народа Российской Федерации".
Хорошо ведь, на самом деле?