Почему я это вспоминаю?. Тогда мне было 18, голова была забита глупостью. Сейчас я знаю женщину в постели, но тогда меня уговорил приятель Федя:
- Ты не представляешь, какой стоит кайф, - задыхаясь от вожделения, шептал он. - Пошли, а? Не пожалеешь.
И мы пошли.
I.
Дверь открыл молодой усач в домашнем халате и сразу сверкнул на меня.
- Он свой, - представил меня Федя, но, заметив недоверие, вдруг заматерился: - Даю х... на отсечение, если п...ю.
- Проверим, - прохрипел усач и провёл нас в ванную, где мы наткнулись на разбросанные вещи.
Мой товарищ сразу разделся до трусов. Чтобы не казаться неженкой, я сделал то же. Стоя в полумраке друг к другу лицом, мы любовались своей юной наготой.
- Ну и у тебя и мышцы, - Федя дрожащей рукой провёл по моему животу, прерывисто дыша.
- Ну у тебя и дралка, - я тронул ладонью торчащую из плавок горку кореша.
Хозяин позвал нас в комнату, где при тусклом свете ночника я увидел слёт Адамов - пять голых мужчин располагались кто где. На диване двое двадцатилетних парней боролись, пытаясь всадить друг в друга органы; на тахте черновласый татарин надёргивал свой секс; бритый верзила осматривал себя в трюмо. Мне стало неуютно.
- Ну что, "окрестим" новичка, мужики? - вдруг бодро спросил шеф в халате, нахально усмехнувшись.
Все осмотрели меня и одобрили предложение. Усач поднёс мне стакан с вином:
- Отведай, сын мой, святой воды. Аминь!
Все засмеялись. Мне не хотелось быть неженкой, и я осушил стакан. В голове поплыло, по ногам побежало тепло.
- Не бойся, Толян, - услышал я голос Феди сквозь дремоту...
Я очутился на тахте. Сквозь сон я почувствовал, как мне распластали и связали руки, согнули мой зад, чьи-то грубые пальцы стащили с меня плавки, и только когда что-то липкое и горячее вошло и задвигалось в моих бёдрах, я заелозил:
- Не надо.
- Не вошкайся, пацан, - дыхнула мне в ухо белобрысая голова верзилы, и по моей спине заездил тёплый живот-паровоз.
В проходе напирал его орган, протирая меня до боли. Мне хотелось заорать от отчаяния униженного...
Затем ягодицы мягко и медленно тёр татарин. Дыша в спину, а кулаком ворочая мой пенис, он дарил мне наслаждение, лаская по-женски. Как тёплое одеяло, окутывал его торс моё тело.
Когда в мой "загон" ворвался другой "необузданный конь", глубоко запрыгивая в нутро, с меня уже бежало. Но я терпел это раздирание, ведь мужик гладил, как птенцов в гнезде, мои яйца...
Вперёд-назад, вперёд-назад - новый член скользил по мне. Мокрое тело онемело, пахнущие струи бежали по ляжкам, судорога сводила зад. Я не сопротивлялся, ощущал себя подавленно, а в мозгу стучало и звенело: "Меня изнасиловали, как бабу, как проститутку". Тошнота подошла к горлу.
- Со мной это тоже было, - успокаивал меня Федя, наклоняя над унитазом, - такова сексуальная проверка.
- Ты тоже меня, - с обидой вскрикнул я.
- Нет, я ж тебе друг. Я нет, и хозяин тоже не сношал.
- Тогда, если он сам не хочет, зачем других заставляет ебать? - вдруг вырвалось из меня едкое слово.
II.
Мы пошли ночевать к Феде, так как домой было лучше не заявляться. Я не мог спать; тело каменело, зад горел, словно в нём ковали железо. Целый час я ворочался. И тогда мой друг шепнул, сочувствуя:
- Тебе надо посношать, тогда успокоишься, - его рука взяла мой пенис и приложила его к своим бёдрам. - Ну давай, да спать надо, - попросил Федя.
- Я должен тебя? Я не козёл, - его доверие удивило меня.
- Вот увидишь, всё пройдёт, - и парень сам всунул в свой проход мой стручок.
Внезапное половое желание вспыхнуло во мне, и я врезался в друга, часто дыша и содрогаясь, но было неудобно на боку драть. Тогда Федя лёг на живот, скинув одеяло. И когда я увидел белую спину и округлые бёдра, я влез на парня и вновь стал тереть членом липкую плоть, всё глубже и глубже всасываясь в теплоту.
Передохнув, я вновь навалился на кореша, взяв в кулак его родильник с крупными семенниками. Федя застонал от наслаждения, и это ещё больше воодушевило меня: всё быстрее завертелся мой торс, слипаясь с кожей друга. И когда лёгкая судорога оргазма побежала по телу от сосков, я отпустил Федю и заснул.
Мне виделось, будто лежу я на полногрудой и толстозадой женщине и кручу её бедра; будто у меня толстый, как банан, член лоснится. Я втыкаю его в тёплую женщину, и мы плывём на постели по большому морю секса. Партнёрша смеётся, извиваясь телом. Из её грудей по моим рукам льётся молоко. Я шоркаю её задницу... И мои плавки мокры от спермы.
III.
Дня три я мучился. Федя уехал в спортивный лагерь, снова оставив меня опустошённым. Наконец, я решился пойти "к ним", чтобы отомстить за надругательство над молодым телом... и честью.
Дверь мне открыл сам усач в халате; он одарил меня улыбкой, и удивление было в его глазах.
- А, крестник, заходи, - прохрипел хозяин.
Я уверенно прошёл в ванную и голый появился в зале. Опять увидел потные голяшки, квадраты смуглых грязных спин, любопытные взгляды. Верзила похлопал меня по бёдрам:
- Одобряю возвращение блудного сына.
"Козлы ебучие, драные хуи", - ругательства так и вырывались из меня, но я сдержался.
- Чем сегодня займёмся? - спросил шеф.
- Конкурсом онанистов, - отозвался татарин из угла.
Все сели вокруг стола, выпятив на края его члены. Белобрысый парень лет двадцати шепнул мне:
- Ты не знаешь условий: кто дольше прошоркает под общий ритм хуй, тот может пожелать, что хочет. Я бы хотел с тобой поебаться, - и он обнял мои бёдра, ощупывая их.
Я сдержался.
- Начали, - скомандовал шеф и включил маг.
Под музыку завертелись кулаки по разношёрстым членам. Мужики пыхтели и краснели от натуги.
Первым вышел из игры татарин, он сбился с ритма и замолотил член, крича матом. Потом выплеснул сперму белобрысый. "А ещё хотел меня драть", - подумал я. Через минуту рыжий его товарищ, что боролся с ним на диване в первый день, тоже кончил. Остался я и верзила. "Только не он, иначе раздерёт до крови", - решил я. Длинный не сдавался, жадно на меня поглядывая. Вдруг я почуял, как сперма подходит к члену. Я вспомнил старый метод: незаметно мазнул слюной на залупу. Сперма задержалась. Ещё минут 15 - и снова подкатило ощущение оргазма. Я напряг мышцы паха, и - о, чудо! - член опять остался чист. Когда же в третий раз судороги нахлынули на меня и я смирился с ролью изнасилованного, то увидел, что у верзилы член побелел от спермы!
Все захлопали, а я сказал:
- Пусть каждый сосёт мой член!
Такого никто не ожидал.
Молчание и запах спермы царили в комнате, когда первым белобрысый парень засунул мой красный пенис себе в рот и протолкнул его к дёснам. Я задышал от наслаждения. Потом татарин полизал мой член, гладя при этом яички; затем рыжий помял член языком. Наконец, последний - верзила - вцепился в шерсть моего лобка и стал водить губами по члену. Я стонал от счастья.
- А почему вы не исполняете моё желание? - смело обратился я к усатому шефу.
Тот покраснел и сказал:
- Всё, мужики, расходимся.
Когда все ушли, шеф остановил меня в коридоре, сказав:
- Ночуй у меня, куда ты пойдёшь?
Он провёл меня в соседнюю комнату и там сбросил халат.
Предо мной стоял красивый голый мужчина. Мясисто свисали соски, подёргивались мышцы на животе, из чёрного леса лобка выглядывал член-колода.
Шеф усадил меня и налил вина. Мы выпили.
- Понимаешь, парень, ты мне нравишься, - он обнял меня, опять раздевая. - Я хочу тебя, понимаешь?
Он ласкал мою грудь, прижимая меня к себе так, что я чувствовал его дрожь. Затем он повалил меня своим квадратным прессом на постель и рывком сорвал с меня плавки. Я вырвался к двери, но усач подкосил мои ноги, и мы покатились по полу голым клубком. Хозяин скрутил меня, и я потерял сознание.
Через минуту, очнувшись, я ощутил, как в меня вползает что-то горячее и большое; я напряг ягодицы и сдавил "непрошеного гостя". За спиной запыхтели. Шеф тыкался своей оглоблей в меня, как слепой котёнок. Я перевернулся на спину, готовый вскочить. В полутьме сверкали жаждой глаза моего полового пытателя.
- Чего ты боишься? - он придвинулся ко мне.
- Ты меня хочешь... - запинаясь, всхлипнул я.
- Ну и что? Это же не больно, - и он погладил мой лобок.
- Но я же не девка.
- Тем более - не родишь, а удовольствие получишь, - он взял в кольцо мой отросток и стал его тереть.
- Не надо, - замычал я.
Тогда он обхватил ртом мой член и стал сосать его, как телёнок сиську. Я начал задыхаться от страсти и сдался, прошептав:
- Хорошо.
Мужик только этого и ждал. Чем-то смазав своего "нахала", он надел на него презерватив и втолкнул его в щель раздвинутых моих ляжек. Глубже, ещё глубже.
Мы качались на половом корабле, усач ласкал меня, как мог, касаясь скользкими органами, протирая в заду туннель и кряхтя, а также выделывая с моим хозяйством такое, что я охрип, мыча от кайфа.
Когда он остановился, то поставил меня раком, и его ненасытный зверюга стал снова вцепляться в мой зад, раздирая его до немоты в моём крике; его горячая спина плюхалась, и половые брызги разлетались в разные стороны...
V.
Весь следующий день я ощущал в душе пустоту и угнетение. Никому не хотелось в глаза смотреть, всё было разбито. Просидев так до вечера в комнате, я решил пойти в заветное место.
Раздевая меня, шеф приказал, чтобы я ни с кем не "контактировал", сохранился для ночи с ним. Сидя в углу, я наблюдал весь разврат мужиков, как они вталкивали сексы в зады или, обнявшись парами, дёргали друг другу пенисы. Член мой от всего этого возбуждённо вздрагивал в кулаке.
Когда все ушли, шеф снова залез на меня, домогаясь близости. Его член въехал в мои ягодицы, забился там. Хозяин ласкал цепкими пальцами мне грудь, мял секс в такт сношению. Я попросил пить, шеф дал мне вина и поставил меня раком. Меж ног побежали струйки, но усач вложил в мой таз свой липкий кол, крутя до онемения моё нашорканное тело. Казалось, его страсть вечна!
Я застонал от боли в заднице. Он смазал вазелином мой проход и вновь стал стукаться в половую дверь, высасывая из меня силу мышц и достоинство. "Я превращаюсь в женщину, - зазвучало в моей голове. - Вот растут груди, вот девичий срез, вот меня оплодотворяют".
Но насильнику-женофобу было наплевать на мои мысли; передохнув, он вновь стал вкачивать свой длинный шланг в моё тело, растирая меня до крови. От унижения я захлюпал носом.
- Ты что? - он погладил меня, заглянув в лицо.
- Я не хочу быть бабой, - собрав остатки сил, я шатнулся к двери, пошёл одеваться.
Он остановил меня, стал уговаривать, ласкать, целовать. Наконец, он силой уложил меня, добавив:
- Хочешь легко отделаться? Думаешь, они тут бесплатно балдеют? За кайф платить нужно.
- Сколько я должен? - промычал я под напористым членом.
- За ночь - червонец, а ты ещё свои ляжки жалеешь! Так что не пизди, ни с кем, кроме меня, не ебись, а не то... - и он натиском проехал по мне, как конь, выжимая из меня последние мужские соки.
VI.
Я мог туда не ходить, но положение удручало, и выхода не было. Полмесяца я сначала смотрел на половые игры гомиков, а к ночи становился жертвой маньяка, который начинал всегда с презервно-вазелиновой обработки своего "нахала", продолжал дело ласками и завершал его тошнотворными трясками на мокром теле.
Однажды гомики устроили эротанцы. В полумраке, неуклюже переминаясь, голозадые мужики двигались в ритме странной мелодии. Качались меж ног их липкие пенисы.
- Разрешите пригласить, - неожиданно передо мной встал белобрысый парень.
Я, заметив одобрительный взгляд усача, согласно кивнул. Мы прижались вплотную друг к другу, чувствуя, как наши члены впиваются при качке то в лобок, то в ребро. Парень придвинулся животом, его орган лёг к моему, и я ощутил его похотливое дрожание. Наконец, парень не выдержал, поволок меня в ванную, и там мы продолжили "танцы". Его тёплый колышек приятно гулял в моём истертом заду, вызывая во мне страсть; обняв мои плечи, он на ухо рассказывал при этом всякие анекдоты.
Потом мой "секс-танцор" гарцевал на белобрысом, окунаясь в яму потной "сцены", пыхтя от блаженства, гладя его спину и сжимая липкие семенники, а на ухо, от наплыва чувств, я рассказывал ему о своих муках под шефом.
- Не поддавайся ему, Толян. Лучше держись за мой хуй, - подбодрил меня белобрысый.
Потом мы играли в "бутылочку по-половому": крутили посуду на полу, и если три раза выпадет дно - три раза сношать. Жребий выбирал пары - мне попался верзила. Мы уединились в коридоре. Бритый партнёр злился, но я начал обрабатывать его, лаская его орган руками, и он смирился, даже заявил:
- А ты нежный. Зад ещё болит от шефа? Он меня тоже драл, когда с женой своей застал в постели. Ох и долбил! - тут длинный тяжело задышал от страстных воспоминаний.
В другой раз мне выпало "мочить" рыжего на тахте раком, и он поведал мне истории, как с пацанами они устраивали голые оргии, как тёрлись стручками-писями. А теперь я тёр его узкий тазик, массируя мышцы красавца-гомосекса и разминая ему коки.
В третий раз я лежал на татарине. Я ввёл в его половой "дом" своего измоченного гостя, который задержался в объятиях тёплых "стен", и от радости стал выделывать там разные штуки.
Кончив, я пошёл в ванную подмываться. Когда я возвращался, вдруг кто-то грубо схватил меня сзади за спину и затолкал в спальню.
- Я тебя предупреждал, но тебе, видно, всё похуй, - стал пытать меня хозяин сквозь зубы, надвинувшись на меня всей своей голой массой. - Извиняйся перед моей залупой.
Он повалил меня и сунул мне в рот пенис, затем начал качаться, марая грязным потом лобок, держа в кулаках мои щёки, хлопая яйцами о подбородок. Улучшив момент, я укусил его член. Шеф заорал, ударил меня...
Очнулся я под горой тел, колючей и шершавой, она ездила по моей спине, давя на неё. В тазу яростно ворочался секс; до ломоты разделав меня, усач, передохнув, снова начал драть моё тело, ругаясь при этом матом и нанося мне с каждым толчком такие удары, что я закричал.
В комнату ворвались вспотевшие мужики, скрутили хозяина и положили его на тахту. Тот заорал:
- Вы что, ёбтсь! Козлы ебучие! Я ваши хуи пригрел, на блядства ваши гляжу!
Но мужики уже насиловали его. Татарин - смуглым, вымученным страстью похотливым "долотом"; верзила - длинным лохматым "зверем"; рыжий - тупозалупным "ходоком"; белобрысый - теплолюбивым сексом. Отдышавшись, я воткнул в большой зад свой перемятый отросток, затрясся там, пыхтя то ли от счастья, то ли от жажды мщения. Бывший сношатель стонал, но я не жалел его. Отдохнув, я опять покачался в хозяине, в пропенненом заду. Доведя до полуобморока мецената-насильника, мы ушли...
VII.
Уцепившись за груди, я сношаю женщину. Она часто дышит, когда мой обросший член трёт её влагалище, смачивая его живительной силой. Она и стонет, и плачет от страсти.
Но когда я приезжаю сюда, в старый дом, и ночую у Феди с ним в одной постели, в меня втыкается мужской орган, меня ласкают руки. И я его жалею - ведь Федя болен гомосексуализмом. Он предпочитает мужчин. Затем я залезаю на друга, мочу в нём мой член, изгибаясь всем телом, и старые воспоминания вызывают страсть и боль. И мы кайфуем.
Серый, 1995 год