День первый
Почти месяц назад мне объявили, что я еду в эшелоне в составе караула за новыми призывниками на западные окраины нашего округа - так в шутку в Чите, столице Сибирского военного округа, называли города-миллионники Новосибирск, Омск, Красноярск и другие города на западе Сибири. Мне, сержанту учебной роты, всякая отлучка из части в радость, а тут такое невиданное путешествие! Я с радостным нетерпением ждал дня отъезда, и вот он наступил.
С утра мы бегали за сухпайком, получали оружие, несколько раз нас осматривали отцы-командиры, инструктировал начальник штаба, наконец, уже к обеду, нас посадили в кузов КАМАЗа и отправили на вокзал. Так как мы были караулом и с оружием, то нам выделили места в двух купе, а не в плацкартных вагонах, в которых обычно перевозят солдат-срочников. Опечатанный железный ящик с нашими 5,45 мм АК-74 был водружён на полку над входом в соседнее купе, где расположился наш начкар с ещё тремя парнями.
Нас было восемь человек в составе караула: семь сержиков с разных рот батальона и начальник караула, офицер - капитан, наш замкомбата. Все парни в карауле были знакомы между собой, поэтому у нас сразу же возникло чувство единения и какого-то братства по оружию, как будто мы вместе раньше в разведку ходили.
Особенно мне нравился мой землячок Ваня из соседней роты, моего же призыва. В части мы с ним виделись изредка, а здесь с первой же минуты поселились в одном купе и сразу же нашли общие темы для разговоров, для балдёжа.
После ужина начкар ушёл в гости к другим офицерам, ехавшим с нами за пополнением, в соседний вагон. Вскоре разведка в лице одного из парней донесла, что замкомбата в гостях уже нализался так, что лыка не вяжет. Тогда мы тоже решились пивка попить, у проводников купили две полуторки пива, выставили на фишку одного из нас и начали веселье. Опомниться не успели, как пиво было выпито, и мы быстро захмелели, что было неудивительно после многих месяцев трезвого образа жизни.
Мы боялись наказания офицеров, но после дополнительной разведки в соседний вагон, которая выяснила, что все офицеры, ехавшие в командировку, очень сильно пригубили, а наш начкар уже не узнаёт никого, мы решились на покупку литра водки. Молодые сержики были отправлены спать и охранять драгоценный ящик с оружием в соседнее купе, а мы вчетвером, парни более старшего призыва (я призвался в 2004 году, а служили тогда ещё два года), остались бороться с зелёным змием.
В голове у меня после выпитого зашумело, купе закачалось, и я вырубился. Проснулся от сильной жажды уже среди ночи. Мерно стучали колёса, в вагоне был полумрак, а во рту тошно и сухо. В туалете я отлил, напился из-под крана, поворачиваю дверную ручку, и прямо на меня в помещение вваливается ещё пьяный Ваня:
- Паха, ты живой? Я вот только очнулся. С призывного в рот спиртного не брал, а здесь пил, пока не упал.
- Я тоже, Ванёк, всю службу не пил, - отвечаю я ему, протискиваясь мимо него наружу.
В дверном проёме мы прижались друг к другу и остановились. Я ощутил, как зашевелился мой член, почуяв чужое тело. Игривые молнии заставляли меня прижиматься к парню, благо не отрезвевший ещё разум отключил всяческие протесты.
Где-то вдалеке послышались голоса, и мы с Ваньком отпрянули в испуге друг от друга, он закрылся в туалете, а я вырвался в тамбур подышать холодным воздухом. Через несколько минут ко мне присоединился Иван. Мы помолчали. Потом он нервно закурил, предложил мне:
- Будешь?
- Я ж не курю.
- Знаю. Я не о том, не о куреве... - парень многозначительно замолчал, затянувшись сигаретой.
- О чём же ты? - только через минуту я нарушил неловкое молчание.
- Да так, ни о чём, - сказал он, но встал вплотную ко мне.
Его пропахшее табаком дыхание обжигало моё лицо, его маслянистые пьяные глаза страшили, насмешливо глядя на меня в упор. Мы с Ваней были одного роста и телосложения, поэтому, когда поезд качнул наши тела, бугорки в паху соприкоснулись. Похотливая молния стрельнула мне в тело, разум не хотел повиноваться нормам морали. Наши губы соединились в коротком, как выстрел, сухом поцелуе. Крепкие руки Ивана слились за моей спиной, привлекая меня к себе. Моё тело горело, жаждало единения с другом. Скупые поцелуи двух молодых парней обжигали истосковавшиеся по ласке и сексу тела, горячее дыхание прерывалось и дразнило возможной близостью.
Мы едва успели отпрянуть друг от друга, когда из соседнего вагона застучал дверьми запоздавший пассажир. Когда он скрылся в одном из купе, я прошептал:
- Соседнее купе с нашим, кажется, свободно.
- Жди, - бросил мне Ванёк и исчез за нужной дверью.
Через несколько секунд он появился, молча мотнул мне головой, и я бросился за ним. Соседнее с нашим купе и в самом деле было свободно. Остановившись у расписания, мы обнаружили, что до ближайшей остановки времени навалом. Мы переглянулись, заговорщицки скользнули в проём чужого купе и заперлись в нём. Меня колотило, мне было страшно и бесшабашно-весело одновременно.
Мы обнимались, целовались, прижимались друг к другу. Дикая животная страсть и похоть прижимала нас и заставляла тискаться и кусаться, пальцы с остервенением расстёгивали свою и чужую одежду, вздыбившаяся плоть ловила каждое прикосновение к себе и требовала ещё и ещё.
Я прикусывал губы, чтобы не застонать от ярких чувств на весь мир, на весь наш вагон. Мелькнула и провалилась куда-то мысль о том, что я уже голый, что Ванёк оторвался от меня, судорожно расправляет матрац и валится на него. Затем он поворачивает голову ко мне, приглашающе разваливается на спине, приподнимает и разводит ноги. Я скольжу над ним, осторожно опускаюсь на его замёрзшее тело, наши губы сливаются в смачном мужском поцелуе. Наши соски елозят друг по дружке, члены двумя железками искрят, выбивают из наших уст сладостные неконтролируемые стоны. Я ебу пах парня, ебу его промежность, мои ягодицы с силой сжимаются и посылают член вперёд и вперёд. Моя жизнь сосредотачивается на кончике хуя, на ощущениях страсти и похоти.
Ванёк приподнимает зад, упирается мне в плечи, и я оказываюсь чуть выше друга. Этого хватает для того, чтобы мой член начал упираться в попку Ивана и инстинктивно искать сладкую дырочку меж его ягодиц. Анус друга уже влажный от желания ебли, от желания моего хуя. Мы затаили дыхание; жизнь и движение остались только в кончике моего члена и в сочащейся от яростного желания попке Ванька. По наитию они находят друг друга, я не сдерживаю восторг и плачу, тараня парня, вламываясь в его нутро, увлажнённое, но тугое и сладостно обволакивающее мою плоть. Ивану больно, он стонет, закусывает губу, но мне всё равно. Сейчас и сегодня он мой, я его парень и желаю слияния с ним и страсти.
Я кусаю парня за шею, в лысую голову, за уши, крепко вцепляюсь в его плечи и ебу его, ебу со всей солдатской страстью и молодой похотью. Моему любовнику больно, он завывает, пытается вырваться, стонет, егозит подо мной. Мне всё похуй. Я ебу его, и от этого чавкает по-прежнему обильно сочащаяся дырка парня. Кажется, он стихает, затем дёргается в такт со мной, вот подмахнул, вот уже не отбивается от меня, вот уже стонет:
- Ещё, Паха, ещё...
Я кончаю, вырубаюсь на парне, чуя сладость от разливающейся внутри него спермы.
Когда я очнулся, то не сразу понял, где я и кто подо мной. Голая спина мёрзла, я нашарил одеяло, прикрылся им, стал согреваться и вспоминать случившееся. Тело Ивана приятно грело мне живот, я подумал, что ему стыдно так же, как мне было хорошо с ним. Я стал ласкать друга руками, поцеловал его и вдруг понял, что странная липкость на животе и усталая сонливость Вани, слабо отвечающего на мои ласки, означают, что кайф поймали мы оба.
Мы долго нежились и ласкались. Порой кто-то из нас отключался, но его приводил в чувство другой. В эти часы мы были счастливы и любимы друг другом.
Поезд замедлился, подал признаки жизни проводник, мы пугливо оделись и перебежали в своё купе. Спящие пацаны ещё были пьяными, мы хлопнули друг друга по плечу, разбежались по своим полкам и провалились в спокойный сон. Так закончился первый день нашего путешествия.
День второй
Нас с Ваньком пацаны разбудили уже почти в обед, они кричали:
- Байкал, проспите Байкал.
Мы действительно торжественно огибали "славное море, священный Байкал". Каждое чудо природы по-своему хорошо и примечательно. Огромное озеро Байкал притягивает к себе взгляды, заставляет притихнуть, помечтать. Сейчас она было неспокойно, брызги от разбивающихся волн порой плескали холодом в открытое окно, кричали беспокойные белые чайки. Ехали мы вдоль Байкала долго, успели пообедать, обсудить вполголоса вчерашнюю попойку, посмеяться над сонями и лежебоками: надо мной с Иваном. Мы же с ним перемигивались, скрывая нашу тайну. Воспоминания о ночной ебле заставляли нас учащённо дышать и украдкой поправлять в штанах встающие члены. Нам хотелось продолжения, но нельзя и негде было, так как соседнее купе, наш траходром, в Улан-Удэ заняли пассажиры.
Вскоре объявили остановку: Слюдянка. Появился наш капитан, дал мне денег, чтобы я сбегал и купил копчёного омуля - местный рыбный деликатес. Мы с парнями сложились, тоже решив попробовать омуля, и высыпали на перрон. Дождавшись того момента, когда мы остались с Иваном вдвоём, я с интересом спросил его:
- Всё в порядке? Я ночью ничего такого не сделал?
- Всё в порядке, сержант Рокотов, - ответил парень, но взгляд отвёл в сторону, и голос его погрустнел. - А что ты ночью мог такого сделать?
- Да так, ничего, - я помолчал.
Совесть мне подсказывала, что собеседнику стыдно, обидно, потому что он думает, что я ебал его, как последнюю шлюху, а он подмахивал мне и кончил от ебли в задницу. Может, он испугался того, что, получив своё, насытившись, я начну презирать его, шантажировать, а то ещё и, не дай бог, парням всё расскажу и опозорю его. Я сказал:
- Всё было хорошо, Ванёк. Мне было с тобой очень, очень хорошо. Ни с кем мне так не было, как с тобой. Ты не бойся, я буду нем, как рыба.
Иван облегчённо вздохнул и заулыбался:
- Как рыба омуль. Будешь нем, как рыба омуль.
Мы захохотали удачной шутке, нам стало легко на душе, и мы присоединились к остальным парням весёлыми, радостными, влюблёнными и хотящими друг друга. Это было видно по вздыбившимся бугоркам на наших штанах. Остаток дня все спали, приходили в себя после вчерашней пьянки, а мы с Ваньком ещё и после бурной ночи в соседнем купе. Второй день больше ничем нам не запомнился.
третий
На третий день мы с Ваней проснулись, как по команде, рано. После туалета мы остались в тамбуре, он курил, я дышал табачным дымом. Остальной вагон ещё спал.
- Рокотов, у тебя это впервые, со мной? - спросил он.
- С парнями впервые, а с девчонкой было, и не раз, - ответил я, - Только она меня бросила, уже через месяц после призыва написала, что давай останемся просто друзьями, потому что я нашла себе другого. Я оглушённым ходил от этой новости, как будто взрыв-пакет у меня над ухом разорвали, хотел даже повеситься с горя, но всё некогда было: летал, как и все духи, а после отбоя сил уже не было. Через пару дней оклемался, и с тех пор я спокоен, как удав в мультике.
- Тебе со мной было лучше, чем с ней? - после молчания, докурив, опять спросил Иван.
- Не знаю. Хотя нет, скажу честно: на безрыбье и рак рыба. Лучше так, чем никак. Вообще же, когда я был с девчонкой, то думал о том, как её ублажить, как ей понравиться в постели. С тобой не так, с тобой я ни о чём не думал, а только ловил кайф, умирал с тобой. Ещё хочу. Ещё и ещё. Хочу, Ванёк, чтобы мы рвали друг друга на части. Всё, не могу больше, хуй прямо дымится, - я резко развернулся, юркнул в туалет, ополоснул разгорячённое страстью лицо, потом снова вышел в тамбур.
Мы помолчали, пропустив череду ранних пассажиров, спешащих в ресторан. Я смотрел на Ивана, а он опять смотрел в сторону.
- Ваня, что опять не так? На меня смотри, - закипел я.
- Всё не так, Паха, всё не так. У меня ты не первый. Я когда столкнулся с тобой в дверях, у меня сразу крышу сорвало - так захотел под тобой оказаться. Я ведь и раньше с парнями трахался, я же гей, то есть, по-народному, пидор. Ты такой красивый, брутальный, крутой! Я о таком, как ты, мечтал по ночам, вернее по утрам, наконец-то засыпая. А по ночам я работал в Новосибе парнем по вызову, деньги на жизнь зарабатывал. Сам я из деревни, мне хотелось красивой и лёгкой городской жизни, а делать я ничего не умел, только был юн и смазлив. Вот такой я. Не знаю, будешь ли ты меня теперь презирать, но я тебе всё рассказал, как на духу, потому что втрескался в тебя и ничего уже не соображаю. А любить надо честно!
Я молчал, прислушивался к себе и не знал, что мне делать.
- Паха, я всё пойму и приму. Только об одном тебя прошу: никому ничего не рассказывай. Я хочу пожить по-человечески хотя бы в армии. За молчание я на всё готов, можешь со мной наедине что хочешь делать, я тебе подчинюсь.
Я молчал. Молчал и Иван. Потом я кивнул ему, подмигнул:
- Хуй его знает, что сказать, что сделать. Не суди и сам не судим будешь, так ведь говорят. Пошли, парней пора будить, а то жрать охота.
Весь день мы хохмили, разговаривали, я делал вид, что никакого признания со стороны Вани не слышал, тот тоже избегал глядеть в мою сторону. Он боялся меня.
К вечеру мы приехали в Новосиб. Нас встретил армейский автобус, увёз на ночлег за тридевять земель на окраину, остановка маршруток "Химики". Там была небольшая полузаброшенная воинская часть. Вечером мы опять заварили "Роллтоны", с которыми съели хлеб и майонез - таким был наш ужин. Офицеры остановились в отдельной комнате, туда же поставили и наш ящик с автоматами. Сами мы легли в общее расположение в казарме, на третьем этаже, заполненном призывниками. Мы расшугали дальний угол, выбросив оттуда вещмешки, вели себя нагло и бесцеремонно. Затем мы обнаружили ближе к КПП летний душ и там всей гурьбой помылись. Я украдкой бросал взгляды на голое тело "своего" парня. Симпатичен, чертёнок! У меня стал опасно напрягаться член, пришлось успокаиваться холодной водой.
После вечерней поверки офицеры стали играть в карты и пить пиво. Мы рассказами о службе собрали вокруг себя кучу призывников, заворожённо глядящих на нас, старых заслуженных бойцов российской армии. Внезапно мир остановился вокруг меня, я на автопилоте вёл беседы, разыскивая глазами своего Ивана, но моего друга и любовничка нигде не было видно. Я пошёл типа в туалет, а сам занялся поисками солдата. В казарме Ивана не было, на улицу он вряд ли вышел, а вот заброшенную и захламлённую лестницу на четвёртый этаж надо бы проверить.
Осторожно и бесшумно поднимаюсь по ней: так и есть, заколоченная дверь на заброшенный этаж не такая уж и заколоченная. Я протискиваюсь в неё и сразу же слышу голоса: голос моего парня - заискивающий и испуганный и второй голос - наглый и требовательный. Я крадусь на звуки и вижу: картина Репина "Приплыли"! Какой-то "запах" (призывник на армейском жаргоне) отвешивает одной рукой пощёчины покорному Ивану, а другой рукой держит его за ухо.
- Значит так, пидор, я молчу о твоём прошлом, а ты мне башляешь кассу. Для начала штуку и мобильник, и смотри, чтоб на счету бабки были, иначе урою, а твои же поцики тебе добавят, - угрожал парню неизвестный мне призывник.
- Радик, где я возьму штуку? Вот мобильник, возьми. Там есть деньги, потом я закину ещё. А где я такие деньги возьму? - почти плакал мой сослуживец.
- Где, где... Всему тебя, пидор, учить надо. Ставь на кассу нас, "запахов". Деньги, шмотки, сотовые отметай, говори, что не положено их в армии иметь, а за сотовые, чтобы оставить, кассу дери. Смотри, лавэ сразу же мне отдаёшь. Каждый день по штуке. Понятно, пидор? - и неизвестный мне Радик отвесил ещё одну оплеуху сжавшемуся в комок и покорному Ивану.
- Молодец, Радик. Такой ум, такие способности, что даже непонятно, как ты от армии не откосил! - я медленно и угрожающе пошёл на них.
- Ты кто ещё такой? - немного испуганно спросил Радик, но увидев, что я один, осмелел. - Я тут со своим корешком старые дела тёр, так что давай вали отсюда...
Это он зря сказал. Короткий замах и быстрый удар остановили его речь, а удар ногой в пах сложил гада пополам. Дальше этот Радик только сипел, принимая серию жёстких ударов. Терпеть не могу наглецов, тем более "запахов". Расправившись с ним, я остановился перед сослуживцем:
- Что, голос из прошлого достал? Сам не мог его отпиздить?
- Паха, я боюсь его. Он может рассказать нашим обо мне. Он работал вместе со мной. Мы под одним и тем же боссом ходили.
- Ванька, опомнись. Сутенёр уже боссом считается? Это мразь, с которой нельзя считаться. Бить её надо. Сейчас этот Радик очнётся, и мы устроим ему кровавое побоище. Бить ты будешь, ясно? Иначе ты всю жизнь бояться будешь, и всю жизнь тебя пугать будут.
- Ты сильный, Паха, - вздохнул покорный Ванёк.
- Если со мной поведёшься, я тебя таким же сильным сделаю. Хочешь? Хочешь со мной вестись и сильным становиться? Мы в обиду друг друга не дадим, - говоря это, я вплотную подошёл к Ивану, а он смотрел на меня заворожённым взглядом.
- Хочу, - прошептал "мой" парнишка.
В этот момент забулькало очнувшееся на полу тело. Я резко поднял его за волосы:
- Так что ты хотел рассказать поцикам моего друга? Не о том ли, что подстилкой работаешь? Ну, говори, - шипел я на Радика.
- Он тоже проститутка, - жалобно заверещал "запах".
Повинуясь моему приказу во взгляде, Ванёк вспомнил, что он сержант, и начал медленно, со смаком ебошить Радика. Куда только подевались Иванова робость и заискивание! Мне показалось, что он готов убить парня. Видно, Радику тоже так же показалось, потому что он катался по полу, умолял Ивана остановиться, плакал и стонал. Я отстранил Ивана от тела подонка, которому резко приказал:
- Кассу гони, а то сейчас с крыши спрыгнешь.
- Сейчас, сейчас... - избитый полез в карманы, трясясь от боли и страха, вытащил оттуда кипу денег, мобильник Ивана, свой мобильник.
Я всё равнодушно забрал. Деньги мы с Ваньком поделили, а чужой мобильник я разбил о бетонный пол. Я уже пошёл к выходу, когда до меня донеслось:
- Ещё хотя бы раз мне на глаза покажешься, и я тебя убью, - Иван пнул напоследок неудавшегося шантажиста и быстро догнал меня.
В дверях мы опять прижались друг к другу и расхохотались. На душе у нас было легко и спокойно. Мне снова захотелось ебаться:
- Через час встречаемся здесь же. Хочу тебя, Ванёк.
В назначенное время мы встретились на этаже и ушли в дальнюю комнату. В темноте только свет зажигалки осветил нам ложе из наших кителей и брюк, маек и трусов. Было сладко и больно, как в первый раз в вагоне. Было сладостно и похотливо, потому что это уже было.
Я сидел на полу, на ложе из нашей одежде, а на моём хуе вертелся и качался мой любовник. Он поднимал зад, как будто хотел приподняться, но я сильным рывком за плечи прижимал парня к себе, насаживая его на свой раскалённый член. Ванёк всхлипывал от остроты чувств и кайфа, быстро хватал меня губами за лицо, жадно ища мои губы. Я кусал его лицо, мокрое от слёз счастья, шепчущее:
- Еби... Сильнее, Паша!
Я ебал своего парня, насиловал его влажное от желания нутро. Я чувствовал спазмы его тела, желание отдаться мне до конца, слиться со мной в единое целое. Кончили мы с Иваном вместе, что стало ещё одной радостью нашей солдатской страсти, нашей похотливой близости. Только к утру мы очнулись от сладостной неги, сладкого забытья, быстро оделись и спустились к себе. Сонный дневальный подозрительно посмотрел на нас, и мы ему бахнули по башке, чтобы поменьше интересовался чужими тайнами.
Так закончился третий день нашего путешествия.
четвёртый
Едва мы успели прийти в спальное расположение, сделав вид, что были в туалете, как наши командиры проснулись. Ещё через час приехал автобус и увёз нас на вокзал. На дальнем от вокзала пути стоял наш эшелон: десяток обиженных богом плацкартных вагонов и один купейный посредине для начальства, штабной.
Дальше мы разгружали машину с сухпайками в соседний со штабным вагон - вагон-склад. Там расположился полненький старший прапорщик - начальник продсклада, мы же заняли два купе в штабном вагоне. Вскоре эшелон подогнали к вокзалу и погрузили в него человек сто из Омска, с утра дожидавшихся нас на перроне. Я стоял дневальным в штабном вагоне, поэтому наблюдал за всем происходящим в окно.
Эшелон медленно проехал до станции Обь, где погрузилась в два вагона орава новосибирских парней. Затем локомотив перецепился, и мы поехали в обратном направлении, но уже по другой ветке - в Барнаул. Вскоре меня поменяли, и я вздремнул.
Поздно ночью в Барнауле я помогал загружать в три вагона алтайских призывников. Я стоял в дверях вагона и обшаривал входящих парней на предмет спиртного под одеждой, отобрал у них несколько бутылок и отдал их бдительному начкару. Тот их реквизировал. Затем я отобрал несколько сотовых; когда находил деньги, сразу же половинил их: половину себе, половину обратно. Возмущение новобранцев пресекалось моими тычками в грудь и под рёбра, а также грозными криками типа "Быстрее грузитесь". Мародёрство было традицией, даже офицеры не обращали на это внимание.
Но не воровство меня привлекало. Мне нравилось шмонать смущённых и боязливых парней, чувствовать свою власть над ними в этот момент. Запах юных мужчин приятно дразнил меня, дрожь молодых мускулистых тел под моими шарящими ладонями пьянила моё тело, а одежда скрывала мой мощный стояк. Глазами я оценивал симпатичных призывников. Их лица были разнообразны: смазливые, мужественные, юные, суровые, наивные, цинично-пьяные... На всякий вкус, на любой выбор. Я был как судья на конкурсе мужской красоты, не мог кому-либо отдать предпочтение.
И всё же один парнишка врезался мне в душу. Он был белобрысым, стеснялся всех и дрожал под моими неумолимыми пальцами. У него были светло-серые глаза, как у котёнка, правильные нежные черты лица, так что я чуть не заорал: "Хочу!". Я проследил за понравившимся мне парнем и стал думать, как мне с ним познакомиться. Дальше я работал на автопилоте, а перед моими глазами так и стоял белобрысый паренёк, мысленно уже раздетый и выебанный мною. О своём любовнике Иване в эти минуты я и не вспоминал.
Эшелон поехал в ночь, и мы вернулись в своё купе.
Закончился четвёртый день нашего путешествия.
День пятый
Утром меня разбудил Ванёк. Он угостил меня шоколадкой, и мы заварили чай. Иван был дневальным по вагону, и ему было скучно, хотелось общения, причём хотелось не только общения, но и повторения наших бурных ночей. Но начались будни, возвращение к месту службы, да и я уже не был таким голодным до его задницы. Душа хотела чего-то другого, светлого и хорошего. Мне было немного жалко парня, но я сказал:
- Ванёк, на этом наши приключения закончились. Мне было хорошо с тобой, это правда, но больше нам не надо уединяться. Прости, если сможешь. Мы остаёмся просто друганами. Усёк?
- Усёк, - Иван побледнел, резко встал и вышел в коридор.
Он очень обиделся на меня, поэтому больше со мной не общался. Мне было грустно от расставания со своим полюбовничком, но какая-то заноза в душе заставила еня это сделать.
Эшелон был наполовину наполнен солдатами и сопровождавшими их офицерами, лёгкая служба закончилась. В этот день мы набрали кузбасских призывников в Юрге, томичей - в Тайге. Впереди нас ждал Красноярск.
Вечером я сбегал в хвост состава и вызывал офицеров в штабной вагон. Не торопясь, я возвращался к себе, когда в вагоне-складе меня остановил прапорщик:
- Сержант, ты чем занимаешься?
- Домой иду, к себе в вагон, товарищ старший прапорщик, - отвечаю я ему.
- Стоять, бояться. Сейчас со мной будешь раздавать пайки. Я буду считать, а ты с верхних полок коробки снимать.
Я хотел было что-нибудь возразить ему, но в этот момент появились первые получатели сухпайков. Пришлось напрячься. Буквально через несколько минут с обоих входов в вагон собрались галдящие кучи получателей, мы с прапором только успевали следить за ними и выдавать паёк. Осталась последняя команда, и я уже собрался шуровать к себе, как увидел среди солдат того самого обалденного парнишку с Алтая, заставившего меня мечтать о нём. Я ничего не мог с собой поделать, мне хотелось остановиться и смотреть влюблённым взглядом на предмет своего обожания, но это было невозможно. Усилием воли я вернулся в реальность, залез на полку и стал подавать вниз коробки. Когда все всё получили, я спрыгнул вниз, последняя надежда на знакомство таяла под влиянием рыка строгого майора, получавшего пайки. И в этот момент у того зазвонил сотовый, рык тут же стал заискивающим: начальник эшелона вызывал майора к себе.
- Петрович, - обратился офицер к прапору, - полковник меня к себе срочно вызывает, пусть у тебя мои хлопцы побудут.
- Нафиг они мне нужны! - завопил начальник склада. - Пусть вот сержант с караула их отведёт к тебе в вагон, а здесь им отираться нечего.
- Сержант? Он надёжный, пайки не проебёт? - растерялся офицер.
- Обижаете, товарищ майор. Я вас в вашем вагоне дождусь, сдам всё по счёту. Только моего начкара предупредите, чтоб не потерял меня, - я ухватился за сладкую надежду познакомиться с юным призывником.
- Замётано, твой замкомбата - мой старинный сослуживец, так что вопросов не будет, - и майор заторопился в штабной вагон.
Я скомандовал парням строиться по одному и идти вперёд к себе в вагон. Сам я пошёл последним, бдительно следя за коробками. В вагоне с алтайцами в первом купе составили все коробки, и я пересчитал их, затем сел болтать с сержантом, сопровождавшим солдат:
- Пайки вам доставил. Весь сервис по высшему разряду. Белобрысый, - я скомандовал симпатяге-солдату, - стоишь рядом, караулишь коробки.
- Есть, так точно, - вытянулся тот.
- Как фамилия, имя? - спросил я.
- Стариков, Дима Стариков.
- Надо отвечать: призывник Стариков, - научил его сержант. - А где наш майор? - спросил он меня.
- К полковнику убежал. Боятся офицеры нашего полковника.
- Ага, как духи дедов, - засмеялся сержант. - Женя, - представился он, протянул руку.
- Паша, - мы познакомились. - А что, майор у вас строгий?
- Ага, строгий, - засмеялся Женя. - Сейчас придёт, пару стаканов водки ёбнет и на боковую. А всё на мне. Заебался я с ним, устал. Он пьёт, а я за него ебусь с этим стадом, - мотнул он головой в сторону солдат.
- А мне он показался строгим, - удивился я.
- Посиди, я пойду покурю, - попросил меня Женя.
- Вали, - обрадовался я возможности поговорить наедине с белобрысым призывником Стариковым.
- Откуда родом, Дима? - начал я допрос, как только мы остались вдвоём.
- С Алтая, с Барнаула, - преданно глядя на меня, ответил парень.
- Чем до армии занимался?
- Матери помогал. Мы с ней вдвоём живём. Я учился, потом по хозяйству её помогал. Теперь вот в армию забрали. Она одна осталась, без меня.
- Не забрали, а призвали...
С парнем мы разговаривали почти полчаса, он искренне изливал мне историю своей юной жизни, пока не вернулись почти одновременно сержант Женя, а сразу за ним и майор.
- Ух, задержался я. Пайки на месте? - начал проверять коробки майор.
- Товарищ майор, я своё слово держу, - изобразил я обиду на лице.
- Ладно, ладно. Паёк хочешь?
- Нет, спасибо, - отказался я. - Чужого не беру, но и своё не отдаю.
- Ух ты, какой гордый! А чем же тебя тогда поощрить? - удивился майор.
Он, наверное, не знал, что караул в эшелоне по перевозке призывников живёт припеваючи. С губ у меня чуть не сорвалось "Поощрите солдатом Димой Стариковым", но я сдержался и ответил:
- Товарищ майор, свои же люди, сочтёмся. Будет нужда, так обращусь к вам за помощью. Ну, мне пора, - пожал я на прощанье руки майору, сержанту Жене и призывнику Диме.
Наверное, я влюбился в парнишку Диму, потому что, возвращаясь к себе, я весь светился, радуясь состоявшемуся знакомству.
Так закончился пятый день путешествия.
шестой
Ночью мне снился Дима. Утром я проснулся рано и, не поднимая век, лежал, вспоминая вчерашнее знакомство с этим призывником. Перед глазами у меня стоял простой русский парень, его серые глаза, наивное и любопытное лицо, ладная фигура, скрывающиеся под одеждой крепкие ягодицы и симпатичный член. Почему-то я был уверен в том, что попка у парня крепкая, подкаченная, а хуёк должен быть небольшим. Меня пьянили мои фантазии, и стояк был неслабый. Если бы не голос нашего начкара, поднявшего меня, я бы точно кончил от одних мыслей о Диме.
Поезд весь день тащился по Иркутской области, чтобы вечером заполнить призывниками ещё пару вагонов в Шелехове. День был пасмурным, настроение было под стать погоде. Я хандрил, а моё сердце и мои мысли весь этот день принадлежали теперь парню по имени Дима Стариков.
Дима несколько раз попадался мне на глаза при моих перемещениях по вагонам. Теперь мы были знакомыми. Он улыбался мне, ловил мой взгляд, приветствуя меня. Пару раз мы остановились, перекинулись несколькими ничего не значащими для посторонних дружелюбными фразами, но его серые глаза светились. Он, как и я, хотел поговорить со мной, но нам было негде это сделать, некуда было уединиться от сотен любопытных глаз.
Я хандрил и уже отчаялся найти предлог и возможность вновь поговорить с Димой, как вдруг поздно вечером начальник эшелона послал меня в тот самый вагон с алтайцами за нарядом по охране складского вагона. Молнией меня пронзила мысль: "Ну я и осёл! Ведь прапор каждый день менял у себя наряд по охране вагона, и в штабном вагоне пустовало его запертое крайнее купе, так как он жил у себя на складе. Вот он, случай! Вот он, шанс!"
Я назначил на ночь на одного парня больше, чем приказал полковник. Этим парнем был мой ненаглядный Дима. Затем я незаметно от наших, отдыхавших от дневной суеты, открыл купе прапора. Все привыкли к тому, что оно вечно заперто, и никто и не обратил никакого внимания на мои телодвижения, ведь я весь день мелькал перед ними, приелся. Я забрал Диму, удивлённого и обрадованного этим, привёл его в купе и закрылся с ним там.
Мы сидели друг напротив друга и шёпотом разговаривали. Я угостил парня лимонадом. Незаметно Дима пересел ко мне. Мне льстило то, что парень тянется ко мне, доверяет, хочет сделать мне что-нибудь приятное. Я притянул его к себе. Парнишка замер, но не сделал никаких попыток, чтобы освободиться из моих объятий. Он закрыл глаза и ждал продолжения. Я осторожно прикоснулся пересохшими в момент губами к его уху, поцеловал его. Мы вздрогнули разом. Вздрогнули и приникли друг к дружке. Нам было так хорошо и приятно, что мы замерли, ловя сердцебиение друг у друга, ловя мгновения нарастающего желания.
Я не знал, растерян Дима или нет, но то, что ему хочется продолжения, хочется большего накала страсти, в этом я был уверен. Я нежно целовал парня, он отвечал мне неуверенно, но постоянно и очень трогательно. Я легонько покусывал мочки ушей любимого парнишки, мои вспотевшие ладони давно уже залезли Диме под расстёгнутый китель и отстёгнутый ремень. Юноша, не открывая глаз, вцепился мне в запястья, но не делал попыток остановить меня. Наши щёки прижимались друг к другу, щекотались юным молодым пушком, страстным прерывистым дыханием.
- Разденься, - выдохнул я.
Парень молча кивнул, открыл глаза и стал расстёгивать непослушные пуговицы. Диме стало стыдновато, он покраснел, но послушно снимал с себя одежду. Я был уже голым, когда Дима только скинул с себя сапоги. Конечно же, я помог стеснительному парню раздеться. А может, никакой он и не стеснительный, если похотливо разделся, не отстранялся, а наоборот, сам ластился ко мне.
Счастливы те парни, у которых есть общие порывы души, которые, как половинки единого целого, сливаются в порыве страсти и не расстаются поутру только потому, что любить юношам друг друга не положено. Мне было легко и приятно с Димой, а ему со мной. Мы ласкались и нежились в объятиях и поцелуях, во вхождении друг в друга, в прерывистой и страстной ебле, когда всё можно и нужно, когда нет запретов и недопониманий, а есть только похоть и страсть, превратившиеся в жизнь, есть слияние разума и чувств в одну судьбу, в одну любовь.
Я хочу описать нашу ночь. Нет слов, чтобы выразить наше счастье, нашу любовь. Мы шептались под стук колёс и не могли наговориться, наши сердца стучали, как одно, мы жили в эти минуты как один человек.
Я протягиваю руку, сцепляюсь с протянутой мне навстречу ладонью Димы. Я притягиваю парня к себе, он ластится, тянется ко мне. Мы вдыхаем запахи друг друга. Мы нравимся друг другу. Я ложусь сверху на тело любимого. Он раздвигает ноги, притягивает меня к себе. Наши губы встречаются. Мы сливаемся в долгих и нежных поцелуях. Наши тела сплетаются. Мой член трётся о пах юного солдатика, о его стоячий хуёк. Дима забрасывает ноги мне на спину, затем подаётся телом чуть выше, чтобы мой член сначала попал между его ног, а потом упёрся между его ягодиц, жаждущих меня.
Мы кайфуем, балдеем от ярких чувств. Нам хочется большего. Дима приподнимает попку и подаётся навстречу моему члену. Мы затаили дыхание, кончик моего члена ищет заветную щёлку меж Диминых сладких булок. Мой славный парнишка ловит ягодицами мой член. Весь остальной мир исчез. Вот кончик моего хуя ткнулся меж влажных половинок и провалился на сантиметр вглубь тела моего любовника. Дима ахнул и замер. Я подался вперёд и тоже замер, моля судьбу продолжить наше соитие. Через пару секунд парнишка прошептал:
- Я хочу этого! Продолжай.
Я прикусил парню мочку уха, подал тазом вперёд. Мой член раздвинул сочащийся влагой анус и стал устраиваться в тесноте юношеского тела. В глазах моих померк свет, яростными тычками я ебал своего любовника. У меня залупалась кожица на члене, искорками боли ломая моё тело и сознание, изломанное страстью. На искусанных губах потух вскрик, когда сознание выстрелило кайфом.
Когда я пришёл в себя, то обнял парнишку, подул на его спокойное лицо. Счастье для человека, когда он получает удовольствие, даря такое же удовольствие любимому. Нам это удалось. Меж нашими телами была липкость от спермы Димы. Мой любимый парень выстрелил в тот самый миг, когда я оросил соком его нутро. Разве это не счастье сближения, разве это не любовь двух сердец?
Дима шептал мне, что он полюбил меня ещё при получении сухпайков, когда впервые увидел такого сильного сержанта, сержанта его мечты, что он так сильно мечтал подружиться со мной, что был готов на всё, только бы мне было с ним хорошо. И мне было с ним хорошо, я и сам готов был на всё, чтобы только быть с солдатиком Димой вместе. Вместе, пока служба не разлучит нас. Но и потом мы поклялись встретиться на гражданке, после дембеля, и любить друг друга долго и счастливо.
О чём говорят голые пацаны наедине в постели, сплетя руки и тела, целуя и лаская друг друга, как не о любви?!
Впервые я подставил этому парню свою девственную попку. Впервые мой любимый, оттраханный мною почти до изнеможения, познал, каково это - вставлять свой сладкий хуёк в мужское тело. Ему понравилось. Он кусал меня за плечи и стонал, спуская свою сперму в меня. Мне было больно, но приятно от мысли о близости с любимым. С любимым и любящим тебя парнем можно и нужно делать всё...
День седьмой
Ночь пролетела незаметно. Счастливые люди часов не наблюдают. Однако всё хорошее когда-нибудь заканчивается, иначе мы бы не стремились повторить это миг, не мечтали бы встретиться опять. Нам так не хотелось расставаться, но надо было это сделать.
Самое главное при нестандартной ситуации - это сделать безразличный вид. Я умел это делать. Я спокойно вышел из купе, потягиваясь и зевая, дождался удобного момента, вывел оттуда Диму и быстро повёл его через вагоны. Перед самым его вагоном, меж тамбуров, я обернулся:
- Я вернусь, я люблю тебя!
- Я буду ждать, - прошептал парнишка, захлебнувшись в моём жарком прощальном поцелуе.
Я сдал Диму сонному сержанту Жене и сказал, чтобы он положил парня отдыхать, так как тот всю ночь дежурил в продуктовом вагоне. Если бы кто знал, почему мой любимый действительно не спал всю эту сладкую ночь!
Это был последний день нашего путешествия. После обеда я вновь встретился с Димой, мы сидели у него в вагоне, разговаривали ни о чём вместе с разноголосой толпой. Я что-то рассказывал любопытным пацанам о службе, смеялся, но перед глазами у меня был только мой парень, который, не отрываясь, смотрел на меня и молчал. До вечера я несколько раз заходил в этот, ставший мне уже родным вагон.
Дима чуть не плакал, когда я в последний раз зашёл вечером попрощаться с ним. У меня на глаза тоже накатывались слёзы. Какая ирония судьбы - я влюбился в парнишку и расставался с ним, возможно, навсегда. Я написал Диме адрес своей полевой почты, взял с него обещание не забывать меня, писать. Сам же обещал разыскать парня, если он будет служить где-нибудь в Читинском гарнизоне. Я расставался с любимым, и его полные нежности глаза кричали: "Я люблю тебя, Паша". Я отвечал ему взглядом, тоже полным любви: "Я люблю тебя, Дима Стариков! Я буду любить тебя всегда. А теперь прости и прощай".
Вот и всё. Мы приехали на станцию Атамановка, и началась суматоха высадки. Наш караул остался разгружать оставшиеся пайки продвагона. Затем, не дожидаясь погрузки новобранцев в машины, мы сели в ГАЗ-66 и поехали в часть. Никто не понимал моих взглядов в темноту, жадных ищущих взглядов, которые я бросал на проходящих вблизи нас солдат. Напрасно я вглядывался: мой Дима исчез. У меня наступило оцепенение от потери друга и любовника.
День восьмой, последний
После прибытия в роту из командировки поздно ночью мне удалось выспаться. Офицеры куда-то запропастились, поэтому утром я перекантовался в дальнюю от входа сушилку, бросил на пол матрац и окончательно проснулся уже после обеда. Мне хотелось жрать, и я послал в чипок (так почему-то называется солдатское кафе) молодого сержика, заварил "Роллтон". Остаток дня я посвятил хождению по друзьям, общему ничегонеделанию и воспоминаниям о любимом парнишке Диме.
Перед вечерней поверкой раздался шум и гам - ведомая командиром, в роту ввалилась толпа молодых солдат. Ротный увидел меня и заорал:
- Бездельник, неделю в командировке прохлаждался! Значит так, команда из двадцати человек - это твой взвод. Твоя задача: научить, обучить и спать положить. Завтра начнёшь с ними строевой заниматься, портянки мотать научишь. Ясно?
- Так точно, товарищ капитан! - преданно гаркнул я.
- Этот сержант - ваш замкомвзвода, - обратился ротный к новобранцам, - будет у вас за отца, за мать и за старшего брата.
Затем он снова обратился ко мне:
- Я домой, а ты работай, сержант, командуй.
Проводив глазами командира роты, я обернулся к своему новому взводу, скользнул глазами по лицам парней и замер, почти не дыша: из передней шеренги на меня смотрел, счастливо улыбаясь, мой новый подчинённый - рядовой Дима Стариков, мой любимый солдат.