Ясное дело, что после того, что я сделал с мамой в душе я безусловно был прощён... хм... за своё поведение на прудике. Ну... Во всяком случае, больше маменька на меня не куксилась. Вроде бы...
Хотя, тут может быть дело было в другом, — она в себя-то после оргазма пришла, наверное, минут через 15 не раньше. И вроде ей и хочется на меня злиться, но глаза-то довольные. Точнее говоря, — УДОВОЛЕТВОРЁННЫЕ...
Но ещё больше её удивило или скорее поразило, что и теперь я даже и не пытался в свою очередь утолить свою похоть. Мама даже недоверчиво покосилась на мою эрекцию. Ну, да... Член-то стоял, будь здоров. Аж дымился, блин. И понятное дело, мама была абсолютно уверена, что я прям сейчас бухну её прям тут в душевой кабинке на колени и уже теперь ей придётся меня ублажать. Можно тут добавить, что, наверное, в общем-то, это было бы справедливо, так сказать. Не скрою, собственно говоря, мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы именно так и не поступить.
Повторюсь, что я отнюдь не сволочь и не подонок. На прудике, просто уж совсем крышу снесло от мамкиной близости и доступности, да и бухой я был. Но принуждать мамку к сексу во второй раз я бы никогда не решился.
Вот если бы она сейчас хоть взглядом или жестом, ну хоть каким намёком дала понять... что это... ну, не прочь. О... Ух, бы я ей тут устроил в этой душевой кабинке.
Кажется, мамик поняла мои мысли. Потому, как только усмехнулась и язвительно посмотрела на меня. Ну, типа, мол, нет уж, не дождёшься. Я сделал несчастное убитое горем лицо.
Но мама в ответ на это только кивнула на дверь:
— Ступай, снаружи подожди... Одеваться при тебе неудобно, — но вдруг её губы тронула лёгкая улыбка, — тебе бы в банщики пойти, роднулечка... Знатно мамку выкупал... Бабы бы к тебе в очередь за месяц бы записывались.
Она насмешливо мне подмигнула.
Меня почему-то её шутка неприятно задела. Нет, дело-то собственно не в том. Я как бы рассчитывал на продолжение. Да. На ответную мамкину ласку. И ведь она же умненькая у меня, всё ОТЛИЧНО понимает... ЧЕГО я хочу... А она тут юморит. Тоже мне, мля...
Досада захлестнула меня с головой. Настолько, что я даже не стал ждать мать, а закурив сигарету, побрёл прочь, обуреваемый обидой на мамку.
В местной торговой палатке, а в кемпинге она работала круглосуточно, купил бутылку пива и ещё одну пачку сигарет. Большие и маленькие пеньки, встроенные в ряд вокруг торговой палатки, которые тут заменяли столы и стулья были пусты. Впрочем, ночь уже. Только в самом дальнем краю компания из пятерых парней, уже хорошо поддатых, при свете от настольного фонаря шумно резалась покер.
Пиво было местным, на розлив и обладало своим каким-то особенным вкусом. Впрочем, долго я тут не задержался. Допил пиво, докурил сигарету и неспешно побрёл через спящий кемпинг в сторону наших палаток. Настроение было ни к чёрту.
В моей палатке горел светильник. Он мог гореть и просто так. Но почему-то под ложечкой приятно засосало, в предвкушении... Хм... В предвкушении чего?
Мама лежала, завернувшись в свой спальный мешок, подложив под голову подушку повыше и читала книгу при свете светильника.
Она лишь мимоходом, пока переворачивала страницу в книге, бросила на меня взгляд поверх книги:
— Отец твой спит, храпит, как из пушки. Я просто решила почитать у тебя, чтобы ему не мешать.
Ну-да... Ну-да... Конечно же... Просто пришла в мою палатку почитать. Угу.
Я с трудом подавил улыбку, чувствуя, как волна возбуждения мощным прибоем омывает всё моё тело приятной дрожью.
Отчего-то отчаянно робея, бочком, виновато опустив глаза, я залез в палатку.
Мой спальный мешок, развёрнутый лежал в другом конце палатке. Впрочем, палатка была небольшая, едва ли между моим и маминым спальным местом расстояние было большим, чем на вытянутую руку.
Я повернулся и неуклюже тыкаясь в низкой палатке меж стоявших у входа родительских рюкзаков и моей сумкой, нащупал язычок молнии. Краем глаза я заметил, как мама опять выжидающе смотри на меня, когда я медленно потащил язычок молнии наверх, таким образом закрывая палатку. Наверное, это было странным. В кемпинге обычно ни у кого не входило в привычку запираться. Я осторожно застегнул молнию до самого верха, не преминув наверху застегнуть её специальной собачкой, так что открыть палатку снаружи теперь было просто невозможно.
Мама теперь смотрела на меня неотрывно, опустив книгу на живот. Это был странный выжидающий взгляд мерцающих зелёных глаз. Я так и не нашёл в себе сил встретиться глазами с глазами матери и потому, чувствовал себя нерешительно. Сердце билось в груди, что паровой молот. Едва ли не кожей я чувствовал на себе её взгляд.
Мы ни сказали друг другу, ни слова. Не знаю, быть может, она ждала, что я должен первый что-то сказать. Но в любом случае, я не мог выдавить из себя ни слова.
Подавив в себе зачатки невольной робости, — в конце концов, я был уже молодой мужчина, а не вчерашний подросток, маменькин мальчик, я потянул с себя через голову футболку. Футболка отправилась на мой спальный мешок. Я долго и неуклюже стаскивал с себя шорты. Было неудобно. Во-первых, я стояла на коленях и мне было явно тесновато, во-вторых, к этому времени стояк уже у меня был будь здоров. Член стремительно налился во всей своей боевой мощи. Близость женщины в тесноте палатки, женский запах дурманили разум.
Я шумно выдохнул через рот, стремясь сбросить напряжение. Впрочем, определённо моему организму, чтобы сбросить напряжение требовалась разрядка совершенно другого рода. Это было смешно, но я по-прежнему не находил в себе решимости посмотреть матери в глаза. А её взгляд, — по-моему, в нём ощущалась уже самая натуральная насмешка, ведь мама не могла не видеть мою эрекцию, — буквально жёг меня.
Медленно и так же неуклюже, чувствуя, как мои щёки покрываются предательским румянцем я потащил резинку своих трусов вниз. Наверное, ели бы сейчас мама стыдливо притушила светильник, то мне было бы легче, — во всяком случае не так стыдно перед ней. Но я знал, что не дождусь такого подарка от мамы.
Восставший член, освободившись из плена ткани, тут же шлёпнулся разъярённой возбуждённой головкой о живот, немногим ниже пупка. Кровь в жилах уже едва ли не закипала.
И только когда последняя часть моей одежды отправилась в общую кучу на моём спальном мешке к шортам и футболке, уже абсолютно обнажённый, стоя на коленях с возбуждённым мужским достоинством наперевес, я наконец, что называется, переборол себя и нашёл в себе силы поднять голову и посмотреть на мать.
Я угадал, в её глазах плясали искорки насмешки. Но не презрительной или с издёвкой, нет. А что-то, вроде того «мол, ну, я же говорила»... Видимо, этот взгляд был продолжением маминой тирады, по поводу сотворённой мной глупости и отъезду на далёкий северный остров.
В маминых глазах не было ни намёка на недовольство или обиду. И это меня приободрило. Теперь уже слова были и ни к чему. Мы поняли с мамой друг друга и без всяких слов.
Она опустила глаза на моё вздыбленное естество. Покачала головой. Её глаза наигранно удивлённо округлились.
Я сделал к ней, как был на коленях, два шашка и уже возвышался над ней. Мама даже не изменила позы. Ни единого жеста. Ни протестующего, ни поощряющего. Всё это напоминало молчаливую игру теней.
Моя рука медленно потянула край маминого спального мешка, отводя его в сторону. Теперь я уже без всякой робости смотрел прямо в глаза матери, с удовольствием демонстрируя ей свои литые мышцы, свою мужскую красоту, а богатырскую мощь и исполинскую стать моего мужского копья. Тихая насмешливая улыбка тронула уголки её губ. Она всё так же выжидающе смотрела на меня. Впрочем, кое-что изменилось. Всё-таки она не сдержалась. В её взгляде, по-моему, против её воли вдруг промелькнуло любопытство и её взгляд с явным интересом медленно поплыл по мне, окидывая внимательным взором моё тело.
Короче, увлечённый созерцанием мамкиных ...
глаз, я не сразу врубился, что на ней ничего нет. В прямом смысле... Когда я распахнул её спальный мешок, внутри мама лежала совершенно голая.
Она даже не попыталась прикрыть свою наготу. И казалось, с не меньшим удовольствием демонстрировала мне своё загорелое вкусное ухоженное холёное тело, чем и я ей себя.
Она томно и лениво, словно кошка потянулась, так что её грудь соблазнительно покачнулась.
Всё ещё робко, хоть уже и всё отлично сознавая, я положил ладонь на тяжёлую грудь, с наслаждением сжимая в пальцах мягкую сочную женскую плоть, второй рукой осторожно приглушая свет в фонарике под потолком палатке.
Мама опять вздохнула-хмыкнула, будто, нехотя откладывая в сторону книгу.
Она прикрыла глаза, всем видом показывая, что в общем-то разговоры ни к чему и вся как-то незаметно и в то же время явно подалась всем телом навстречу моей ладони на своей груди. Её глаза прикрылись, а влажный язык медленно касался нежной пухлой верхней губы. Раскинутые полусогнутые загорелые ноги открывали вид на полные половые губы женского естества, как мне показалось в пылу стремительно накатывающего возбуждения, уже сверкающего влагой, возбуждённого, розового с обнажённым клитором, полуоткрытыми, как бутон розы нежными складками влагалища. Красивая извивающаяся на её лобке змейка-причёска, словно, притаилась, ожидая меня. Красивая большая грудь с большими торчащими вверх уже твёрдыми сосками плавно вздымалась в такт движениям красивого мягкого женского животика.
Я замешкался на несколько мгновений, не зная с чего начать. Поцеловать её? Но когда я было склонился над ней едва тень неудовольствия промелькнула по её лицу, и я явственно понял, скорее даже ощутил, целоваться со мной мама не хочет. Но... Но... Возбуждение уже било через край. Глаз мама так и пожелала раскрыть. Её полураспахнутый рот, как будто замерший в ожидании, подсказал мне верное решение.
Я торопливо поправил подушку, чтобы мамина голова была повыше. Перекинул через неё ногу и встал на колени над ней, так что её грудь была прямо под моей задницей.
Не пожелала мама раскрыть глаз, даже когда моя раздувшаяся огромная головка ткнулась в её губы. Почему-то, я всё же ожидал хоть какого-то сопротивления, но мама просто распахнула губы и впустила меня в свой рот.
Дрожа всем телом от несравненного кайфа, а главное от ощущения очередной своей победы над лежавшей подо мной женщиной, я потихоньку ввёл член в её рот. Неспешно, неглубоко, наполовину. Как бы давая маме приноровиться ко мне, дать ей вспомнить меня. Пульсирующий член был в нежном плену женского рта, мамины губы мягко обволакивали напряжённый ствол. Потом мама даже причмокнула пару раз, легонько посасывая меня.
Я пару раз качнул бёдрами, неспешно выходя и погружаясь в её рот. Долго терпеть я, конечно же, не мог. А за сим, решившись, также неспешно ввёл член глубоко в её рот, буквально пригвоздив мамин затылок к подушке, так что её лицо плотно уткнулось в мои бёдра.
Её дыхание сбилось, мой член был далеко у неё горле, и мама шумно задышала носом. И ничего. Она даже и теперь умудрялась посасывать меня.
И более не задумываясь, я мягко завёл ладонь под мамин затылок, чтобы было удобнее поддерживать её голову, другой рукой упёрся в подушку рядом с маминой головой и принялся медленно и протяжно качать бёдрами, пронзая мамин рот каждый раз глубоко до горла. В какой-то момент я слишком тесно и с усилием прижался к маминому лицу, с той целью, чтобы поглубже протолкнуть головку члена ей в горло. Это было удивительно, но мой член, сейчас более, чем внушительный по своим размерам, и даже основательно углублённой в мамино горло, казалось, не доставлял маме никаких неудобств.
Уже скоро я был готов кончить. Я буквально изнывал от желания всем своим существом стараясь продлить как можно дольше, — до того мне было хорошо — это удовольствие. Ибо моя дражайшая мамочка была истиной мастерицей по части ублажения мужского фаллоса своим ртом.
Мама сосала мой член уже несколько минут. Я давно уже был на грани и едва-едва сдерживал себя, чтобы кончить в этот большой тёплый нежный рот. Горячие губы сосали головку, медленно втягивая в себя и заглатывая член в рот — по самое горло. Впрочем, сегодня я был буквально несгибаем и просто огромен, так что даже моя мама несколько раз поперхнулась головкой моего фалоса глубоко у неё в горле. Я милостливо давал ей отдышаться, да и сам приходил в себя. Ибо, если честно, если бы не эти передышки, я бы давно излился в мамин рот щедрой порцией своего семени.
В каком-то упоении, я то сжимал её голову обеими ладонями, то нежно гладил её по волосам, то вдруг грубо хватал её за волосы и с силой натягивал её голову на свой член, то ласково теребил её уши. Мама никак не противилась.
Впрочем, для меня давно не было секретом, — не знаю, как там у неё с другими мужиками, — но вот отсасывать у меня ей всегда нравилось. Она и сама как-то призналась мне, что это отдельно удовольствие довести меня до оргазма орально и что жутко ей нравиться смаковать вкус моей спермы, размазывая её по поверхности своего рта языком, потом глотать. Да, да, маик всегда глотала, сначала, непременно демонстрируя мне моё семя на своём языке. По-моему, этот ритуал доставлял ей отдельное удовольствие.
Несколько раз мама брала отправляла мой член за щёку. Когда я вынимал член из её рта, она послушно лизала яички, брала их в рот и посасывала, смачно облизывала со всех сторон ствол моего копья. И сжав губы в плотное кольцо, сама насаживалась на меня и двигала головой мне навстречу, мгновенно отправляя меня в нирвану, одновременно теребя языком уздечку и щекоча головку, а затем так же сама, хоть это и было ей неудобно делать в такой позе, брала глубоко в рот до самого горла.
Финал был скор. Я изо всех сил прижался к маминому лицу, сперма буквально ударила из меня, наверное, уже напрямую в пищевод матери, головка моего члена была глубоко в её горле. Содрогающийся член один за другим выплёвывал крупные сгустки спермы в мамино горло. Мы оба замерли. Правда, по разным причинам, — мама с трудом шумно сглатывала моё семя, видимо, тратя все свои усилия, чтобы не поперхнуться. А я... А я просто был вне себя. Где-то в другом мире.
Когда я медленно откинулся в сторону, беспомощным кулём повалившись рядом с мамой, она с изумлением покосилась на меня:
— Сколько же у тебя не было женщины?, — её губы и даже язык были щедро испачканы моей спермой, — весь рот мне залил... Я чуть не захлебнулась...
У меня нашлись силы, чтобы улыбнуться:
— Ну... С женщинами на острове вопросов нет, — я слабо улыбнулся, — их там просто нет...
Мама покрутила пальцем у виска:
— И снова спрашиваю, дурака, за каким тебе тащиться на этот остров? Сплошной идиотизм...
Я только пожал плечами. Конечно же, на эту тему спорить с мамой было бесполезно.
— Пойду, посмотрю, наши хоть все спят... , — она чмокнула меня в щёку влажными губами, — спи...
— Ты вернёшься, мам? — беспокойно спросил я.
Она уже выбралась из спального мешка и стояла передо мной на четвереньках, так что её груди почти касались моего лица.
— Тебе мало?, — хмыкнула она.
— Мам... , — смутился я, — дело не в этом... Просто соскучился... Поговорим...
— Ну-ну... , — насмешливо протянула она и ничего мне не ответила.
В темноте мама натянула шорты и майку и расстегнув палатку выбралась наружу. Я незаметно для себя провалился в сон.
Проснулся я скоро. Мама опять лежала рядом, завернувшись в спальный мешок, светильник снова горел под потолком палатки, и мама опять читала книгу. Она всё-таки вернулась ко мне. Не знаю от чего, но меня это почему-то возбудило. А может, просто, на меня подействовала близость женщины.
Я потянулся к ней, эдак по-хозяйски, уже без обиняков и сомнений, подмял её под себя, стаскивая с неё шорты, а затем и футболку. Мама только сопела и тихо шептала: «тише, тише... только тихо». Она только раз отстранилась от ...
меня, чтобы приподняться и притушить светильник.
Правда, когда я, раздвинул её ноги в стороны и навис над ней уже с возбуждённым вскинутым в боевом стояке членом, она вдруг категорически за сопротивлялась. Я не сразу врубился в чём дело. И не сразу понял, что мамина киска для меня табу. В какой-то миг, я хотел наплевать на эти мамины заморочки и войти в неё силком, а там... а там, как всегда она опять всё мне простит. Но не тут-то было. Гневные глаза уставились на меня испепеляющим взором, а длинные ноготки угрожающе впились в мои плечи.
— Нет, Сёма! Даже и не думай! Где я тебе тут противозачаточные в лесу найду? Не хочу потом опять гадать...
— Мам... Я успею... Ну, выйти из тебя...
— Ага, — саркастически скривила она губы, — ты эти сказки будешь подружкам своим рассказывать. А уж я-то тебя знаю...
В общем, не стал я с ней спорить. Не стал и напоминать ей, что вообще-то только сегодня на пляже прудика она сама как бы протестовала против анального секса. Смысл? Мама хоть и математик, но, по-моему, логика это не для неё.
Через миг, мамка была перевёрнута на животик, так что перед моим лицом белела её аппетитная молочная задница, и мой член уже с силой упирался в упругую ягодицу.
Тихий мамин вскрик, в этот раз терзаемый нетерпеливым возбуждением и досадой, что мама-таки не дала себя трахнуть самым естественным образом, я не церемонился.
— Сёма... , — снова вскрикнула она, но моя ладонь уже накрыла её рот.
— Да, тише ты, мам... , — только и выдохнул я, — хочешь, чтобы сюда весь кемпинг сбежался?
Она только ойкнула в ответ, обдавая жарким дыханием мою ладонь.
Её задний проход вновь плотно обхватил мой член. Пышные ягодицы плавно покачивались в такт толчкам, сплющиваясь при прикосновении мужских бёдер. Какое-то время я просто лежал на ней, двигая бёдрами, пребывая в горячем плену её ануса, разогревая и маму и себя.
Потом рывком, поднял мать на четвереньки, сжимая в ладонях большие мягкие полушария сочной женской задницы, и уже что называется по-настоящему, мощным натиском, ввергся в самую глубину теплой и тесной прямой кишки матери. Мать дугой изогнулась в спине, принимая меня в себя. Я не торопился, отлично понимая, что в моё отсутствие мамина попка поотвыкла от мужского внимания, а мне совсем не хотелось причинять ей боль. Я двигался неспешно и размеренно, но каждый раз входил в маму до самого конца. Упругая мягкая попка тесно сжимала моё напряжённое копьё, а в тот момент, когда, преодолевая сопротивление мышц тугого колечка ануса, член входил до самого упора — мамина попка как-то сама собой расслаблялась, и головка моего фаллоса словно попадала в благодатную нежную мякоть родительской прямой кишки.
Мало того, уже скоро моя дражайшая мамочка на каждый мой толчок и сама мягко толкала свои бёдра назад, помогая мне насаживать её попку на мой член до самого упора. Хм... Ну, как бы там мама не возмущалась, но я-то знал, ей всегда нравился анальный секс.
Уже кончая, я запустил ладонь в волосы своей любовницы, заставляя её запрокинуть голову далеко назад, и через миг мой член вновь принялся извергать в родительскую попу потоки горячего семени.
Потом, уставшие и удовлетворённые, мы лежали в объятиях друг друга и лениво болтали. Говорил, правда, в основном я. Рассказывал маме, в ответ на её любопытные и настойчивые расспросы, о перипетиях моей жизни на северном острове, что, зачем и для чего мы там строим и прочее, и прочее. Правда, как раз вопросы строительства маму интересовали меньше всего. А вот на тему как и сколько раз нас там кормят, где мы спим, как стираемся, есть ли где помыться, как с медициной и прочие, что ни на есть низменные житейские бытовые мелочи, — про то она могла переспросить и по несколько раз.
Ночью заметно холодало и позже мы всё-таки забрались вдвоём в мой спальный мешок. Натягивать на себя одежду и мне и маме было попросту лень. Одним словом, ночная прохлада нас с мамой и спасла. Впрочем, сколько их уже было этих счастливых случайностей, которые спасали нас с мамой за всё время наших с ней амурных отношений?
Конечно же, когда замок полога палатки с тихим шелестом пополз вниз по молнии, мы с мамой от испуга так и замерли. Куда тут деваться? Лежим в обнимку, голышом, в одном спальнике. Теснота палатки даже не позволила нам с мамой отпрянуть друг от друга.
Облегчённый вздох снаружи:
— Уфф... Вот вы где?, — облегчённо протянул отец, — а я что-то проснулся... Ни сына, не жены. Поздно уже... Думаю где вы?
Я не мог вымолвить ни слова. Но мама сразу нашлась. Демонстративно положив голову на моё плечо, она улыбнулась отцу самой лучезарной улыбкой:
— Ну, ты же сам сыну пытался палатку поставить... , — она хихикнула, — правда, даже колышки не сумел забить.
Отец тоже хохотнул:
— Да уж... Перебрали вчера. Петрович небось обиделся... Лодку, снасти приготовил...
— Милый, ты так храпел... , Ты всегда ТАК храпишь, когда лишнего выпьешь — с укоризной проговорила мама, — я вот к сыну и сбежала...
Отец снова хохотнул:
— Да, я понимаю. Небось и перегар в палатке у нас такой, что...
Мама показательно чмокнула меня в щёку:
— Да, и по мальчику соскучилась... Улетел наш птенец из гнезда, — печально-наигранно всхлипнула она, — мы тут лежим болтаем.
Я чувствовал, как её сердце бьётся, что твой паровой молот, её грудь была тесно прижата к моей груди. И по-моему, мама едва ли не тряслась от страха. М-да... Такой выдержки, наверное, мог позавидовать и бывалый разведчик.
— Ладно, я тогда спать. А то чувствую утром, не встану..
— Я сейчас приду, дорогой...
— Нет, нет, что ты, — махнул рукой отец, — если хочешь спи у сына. А то со мной ты сегодня точно не выспишься.
— Вот чего я тут буду сыну мешаться?, — надула губы мама.
— Нет, мам, — торопливо забормотал я, сжимая внутри спальника её ладонь, — оставайся... Когда мы ещё вот так поболтаем? Ты мне совсем не мешаешь! Я тоже очень соскучился.
В ответ она тихонько царапнула меня по груди.
Отец рассмеялся:
— Ладно, спокойной ночи. Я пошёл спать.
Он снова застегнул палатку.
Первое, что я сделал, едва шаги отца затихли в отдалении, как бросился к пологу палатки и накинул на замок молнии собачку, так что снаружи открыть палатку теперь было невозможно.
Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Чёрт, получается, это когда я тут мамку употреблял в задний проход, — палатка была открыта? Очуметь... Сказать по правде, я никогда не мог, да и не хотел представлять себе, что будет, если когда-нибудь отец нас с мамой застукает. Пусть у нас с мамой и были... хм... не совсем стандартные отношения матери и сына... И при всём том, как ни крути, я спал с женой своего отца. Но отца я очень любил и уважал. Вот такой вот, млять, семейный любовный треугольник.
Правда, чего уж там. Этот самый семейный парадокс, — мама-я-папа, уже давно стал для меня обыденностью. И я давно с ним свыкся. В том плане, что оказывается, действительно можно параллельно искренне любить своего отца и одновременно с этим спать со своей матерью. Скажем так, душевные терзания по сему поводу и угрызения совести перед отцом были в далёком прошлом, как говорится, эта страница была давно уже перевёрнута.
Конечно, нет-нет, но совесть иной раз, обычно неожиданно и исподтишка, имела обыкновение кусаться, но в любом случае я был не в силах ничего изменить. Уже не раз, и не два, мы с мамой, когда по обоюдному согласию, а когда исключительно по её инициативе (чаще именно, что по её инициативе), прекращали наш кровосмесительный греховный роман. Но... Но... Но... Так или иначе... Проходило какое-то время, по одной причине или по другой, но мы снова неизбежно оказывались в одной постели. Что тут попишешь?
Когда я обернулся, мама торопливо одевалась. Она была уже в футболке и стоя на четвереньках, выпячив ...
в мою сторону белую попу, рыскала в темноте в складках спальника в поисках своих шорт.
— Мам, ты куда собралась?, — шёпотом спросил я.
— К отцу... , — бросила она, — ужас... Чуть не попались... Я чуть со страху не умерла.
— Не уходи, мам... , — тихо проговорил я, — он же разрешил.
Мама замерла:
— Семён... Ну, вот снова мы с тобой на старые грабли. Я даже не хочу это обсуждать.
Я приник к ней сзади:
— Мам, я так по тебе соскучился. Я не отпущу тебя.
— Сё-ё-ёма... , — она обернулась ко мне и обвив мою шею руками повисла у меня в объятиях, — и рада бы я тебя поругать. Да сама не лучше тебя. Но это не может и не должно продолжаться. Ну, что мыс снова делаем, а?
Она всхлипнула и вдруг приглушённо зарыдала:
— Так стыдно перед отцом... Что же я делаю? Сплю с собственным сыном.
— Мама, мама... , — бормотал я, как дурак, нежно гладя её по волосам. Мы стояли друг перед другом на коленях, сжимая друг дружку в объятиях. Она прятала заплаканное лицо у меня на груди. Её плечи сотрясались от рыданий. Я как мог утешал её, но всё бес толку.
Наверное, это последнее, что должно было сейчас произойти. Но спустя какое-то время, я снова ощутил прилив неимоверного желания к ней. Мой любовный меч мгновенно окаменел, вновь поднимаясь несгибаемой мачтой.
Я гладил маму по волосам, шептал, как люблю её, покрывал поцелуями её заплаканное лицо. В конце концов, сжав её плечи в ладонях я медленно опрокинул её обратно на спальник. Она только горестно вздохнула, но ничего не сказала. И даже не за сопротивлялась, когда её длинные ножки взлетели на мои плечи. Правда, её ладошка предусмотрительно накрыла её лоно. Доступ в святая святых был снова для меня предусмотрительно закрыт.
Я едва вслух не чертыхнулся. Это было что-то новенькое. Во всяком случае, раньше было всегда одно из двух, — либо мама была мне просто мамой (когда случалась очередная попытка прекратить нашу греховную связь) или же любовницей. То есть, или вообще меня к себе не подпускала... Или же, наоборот, была в постели абсолютно безотказна и собственно говоря, обычно покорно и страстно, как и подобает хорошей и пылкой любовнице, принимая все мои сексуальные ласки и капризы. Другими словами, все её дырочки были в моём полном распоряжении.
А тут получается... Хм... Её рот и попка были для меня открыты, а вот её киска — это табу. И думай, тут как хочешь, да? Стакан наполовину пуст или полон?
Но я вновь не стал с ней спорить. И через секунду мамины ножки на моих плечах напряглись, когда мой член вновь неспешно и неумолимо погрузился в глубину её попы.
Я накрыл мамины губы своими губами, чувствуя на языке солоноватый привкус её слёз и мы слились в жарком поцелуе.
******
Отец уже третий день ходил как прибитый. В этот раз мать не шутила. И твёрдо стояла на своём, давая понять, что не отступится и не изменит, как обычно, своего решения.
Ультиматум мамы был категоричен.
— Я сына чуть ли не в одиночку воспитала! А тебя вечно месяцами не было дома. Теперь и дочку тоже одна буду воспитывать?! Ну, уж нет!
— Но... Но... , — лепетал отец.
— Никаких «но», — отрезала мама, — извини, декрет у меня заканчивается. И между прочим, у меня целая кафедра. Или снова мне карьерой ради семьи жертвовать, а? Или быть может, теперь твоя пришла очередь, милый?
На отца было жалко смотреть.
— Я не хочу опять разрываться между дочкой и работой. Ты должен мне помогать. Дочкой надо заниматься. Ей в садик пора. Надо уже и какой-нибудь кружок ей подобрать, танцы или быть может рисование, — бушевала мама в общем-то очевидные вещи.
— Быть может, няня? — робко пискнул отец.
— Ага!, — всплеснула руками мама, — я дочь кому рожала? Няне? Не говори глупостей! Да, что тебя снова тянет куда-то? Что у нас денег нет? Чего тебе не хватает? С ума оба посходили!!! Один опять на свой остров лыжи вострит, другой на Колыму засобирался. Вы что оба ненормальные? А в квартире ты ремонт сделал? Дооткладывался?
Отец с самым несчастным видом только беспомощно разводил руками.
Тут, наверное, стоит сделать небольшое отступление.
С кемпинга мы вернулись домой все вместе.
В конторе мне дали заслуженный мой отпуск, директор вдобавок к отпускным накинул мне ещё и неплохую премию, мало того, в присутствии раскрасневшегося от гордости отца, поставив меня в пример прочим молодым инженерам компании.
Правда, вот мама... После той ночи, когда она сама пришла ко мне в палатку, меня она к себе больше не подпускала.
И снова (уже в который раз) всё дело было в её угрызениях совести перед отцом. Она мне так и сказала, что очень жалеет, что уступила мне тогда в кемпинге и этого не должно больше повториться. В общем завела свою старую шарманку. И хоть я уже наперёд знал все её доводы и причитания на эту тему (уже в который раз!), но я молча и безропотно смирился с её решением. В конце концов, у меня тоже есть сердце и мне тоже было не по себе перед отцом.
Я жил у них в доме. И, по-моему, маме это тоже, к моему и отцовскому удивлению, было не по вкусу. Раньше, мама никогда не проявляла недовольства, что живу вместе с ними. Но теперь, так или иначе, она намекала, что дескать, я уже взрослый самостоятельный самодостаточный и не должен более жить с родителями. Признаюсь, слышать подобное из её уст было обидно.
Тут надо добавить, что вообще, у родителей была шикарная четырёхкомнатная квартира в Сокольниках, а вот в этот дом, в дачном посёлке в московском пригороде, мы обычно выезжали пожить на пару месяцев только летом, ну, или наездами на выходные или на праздники.
Но с рождением Маши, мама решила перебраться в наш дачный дом на постоянное жительство. Всё-таки лес рядом, чистый воздух, тихо спокойно, нет городской суеты, ну и прочее.
Но теперь, мамин декретный отпуск подходил к концу, Маше в сентябре уже надо было в садик, так что мама собиралась перебираться всем семейством обратно на квартиру в Москву.
У меня, кстати, была своя квартира. Её мне подарили родители на выпускной в вузе. Обалденную двушку, с шикарным ремонтом и полностью упакованную мебелью как раз в соседнем доме от их дома. Я так понимаю, с подачи мамы, чтобы у меня ещё меньше было мотивации, по примеру отца, бросать благоустроенную жизнь в первопрестольной и смотаться на какой-нибудь строительный объект в глухой таёжный угол нашей необъятный страны.
И теперь мама, чуть ли не прямым текстом, намекала, что, мол, квартира есть, парень ты уже взрослый, чего у родителей на шее сидишь?
Я, конечно, понимал, корень зла этого вопроса. Но всё равно, съезжать из родительского дома не торопился.
Вправду, сказать, мама скоро оттаяла. Всё дело в том, что я чуть ли не днями напролёт возился с крохой Машей. Нет, конечно, я и раньше уделял ей время, а тут прямо нарадоваться не мог, до того мне нравилось с ней проводить время. Я даже сам себе удивился. И в парке учить её на самокате кататься, там же на аттракционах, на мультики в кинотеатр, дома вместе рисовать, читать, строить замки в песочнице или из кубиков на ковре в её комнате. Маша и сама не отходила от меня ни на шаг и, по-моему, была просто счастлива, что её старший брат посвящает ей столько времени. Чего не было никогда прежде.
Маму и отца, эта идиллия, конечно, тоже не могла не радовать. Тем более, что мама во всю принялась готовиться к своему выходу на работу.
Её и так-то не в чем было упрекнуть, красивая ухоженная женщина, видно, что следит и занимается собой. Но, видимо, сама она считала это недостаточным. Так, что утренние и вечерние пробежки, ежедневный фитнес вновь стали нормой её дня, а в подвале дома была в мини тренажёрном зале была смахнута пыль со всех снарядов и, мама и там каждый день сгоняла с себя по три пота.
Так, что моя готовность посвящать себя Маше была маме, помимо прочего, очень даже на руку. Да и я думаю, если бы не Машенька, я бы вообще, закис с тоски. К маме тянуло ...
неимоверно, особенно, когда она то гнётся в гимнастических па на коврике перед домом, то дефилирует по дому в одном халатике. И вообще, её напускная холодность со мной просто убивала меня.
Я, конечно, не только с Машей целые дни проводил. Несколько раз, само собой, выбирался со старыми друзьями в бар или в ночной клуб. Но даже к удивлению моих старых корешей, после полугода на диком острове к девушкам меня вообще не тянуло. Правда, никому из своих дружков я не мог пояснить истинную причину этого.
— Семён... Позвони Кристине. Её мама сказала мне, что она будет этому очень-очень рада... — говорила мне мама, напоминая мне про мою бывшую девушку, с которой я встречался пару лет и к которой, кстати, потерял всяческий интерес в своё время именно из-за мамы.
Отсутствие у меня подружки маму даже не то, что расстраивало, но более того, злило. Ну... Она-то, в отличие от моих друзей, понимала ИСТИНУЮ причину отсутствия моего интереса к девушкам.
По-моему, мамой вообще овладело едва ли не маниакальное навязчивое желание свести меня с какой-нибудь девицей. К нам на вечерние чаепития зачастили её подруги и коллеги по работе, непременно вместе с дочерями на выданье. С двумя из них мама меня даже самым настоящим силком выгнала на свидание. И очень расстроилась, что ни одной из них у меня так ничего не наклюнулось.
Ещё больше она расстроилась, когда, однажды, без стука вошла в мою комнату... Хм... А я мастурбировал... Хм... На её фото в весьма фривольном купальнике. Ну, да... Пипец... Мужик 22 года... Дрочит на фотку мамы. Трудно сказать, кто из нас был в большем шоке, — я или она.
Но что тут сказать, когда она утром в зале в одном купальнике, красиво изгибаясь, занималась аэробикой, я еле сдержался, чтобы прямо тут же не разложить её на ковре и не отыметь за милую душу. Или, когда она в одном только полотенце, обёрнутом вокруг тела, распаренная и красная вышла из бани, куда отправилась после своей аэробики, не знаю, как я сдержался, чтобы не подхватить её на руки и не отнести обратно в баньку и...
— Семён... Да, найди ты себе уже девушку! — так и всплеснула она в отчаянии руками, после того, как отобрала у меня свою фотографию и изорвала её в мелкие клочки, — ты знаешь, это уже какая-то шизофрения!!! Да, полбеды, что я твоя мать! Я же тебя старше! На целых 20 лет!!!
Я пожал плечами. И хоть и готов был сейчас от стыда провалиться сквозь землю, но всё же возразил ей:
— Не говори глупостей. Ты очень красивая женщина! — это вырвалось у меня слишком страстно, так что мама даже вздрогнула, — и ты самая потрясающая любовница, которая у меня когда-либо была! Мама, ты не думай, у меня было много женщин... Но никто из них не может с тобой сравниться!
Мама закрыла лицо ладонями:
— Не говори так, идиот! Знаешь, как я виню себя, когда слышу это?! Ведь это моя вина! Это ведь я когда-то легла в постель к собственному сыну...
Я покачал головой:
— Мам... Да, не переживай ты так... Дело не только в тебе. Просто... Как тебе объяснить... Мне не нужны сейчас серьёзные отношения. Не бойся... , — я улыбнулся, — будут у Вас с папой внуки. Просто, не хочу я жениться лет до тридцати — это точно. И, если честно, в каких-то постоянных отношениях с девушками тоже не нуждаюсь. Или пока не хочу. Всё дело в этом.
Я пристально посмотрел на неё:
— Проблема только одна. Секс. Секс я люблю. И сказать, по правде, отсутствие стабильного секса меня мучает. Но пудрить кому-то мозги, только ради секса? Или снимать девок в клубах ради секса на одну ночь... , — я вздохнул, — к тому же... Я же говорю, лучше любовницы, чем ты, мам, мне на найти.
Она покрутила пальцем у виска:
— Семён, ты сам себя слышишь-то хоть? Ты предлагаешь родной матери быть твоей любовницей, пока ты себе жену не найдёшь?
— Ну... Признаться, именно в таком контексте я никогда об этом не думал, — я осклабился, — но идея мне нравится, мама...
Мама покачала головой:
— Нет, Сёма, нет. Даже не думай об этом... Мы это уже проходили с тобой. И в этом нам уже давно следовало поставить точку., — она вздохнула, — и в этом тоже моя вина... Каждый раз вместо точки многоточие у нас с тобой...
— Мама... Иди ко мне... , — я потянулся к ней, не в силах совладать со внезапным порывом.
— Не прикасайся ко мне, мерзавец! Ты вообще хоть СЛЫШИШЬ, что я тебе говорю!?, — она грубо отпихнула меня от себя.
Она выбежала из комнаты, а я сожалением уставился на мятые клочки бумаги, в которые мама изорвала одну из самых моих любимых её фотографий. В конце концов, именно эта фотография помогала мне на острове... хм... скрасить отсутствие женского общества.
После этого разговора, мать снова затянула песню, что мол, нечего взрослому сыну жить с родителями, намекая, что пора бы мне убраться в собственную квартиру. Отец искренне офигевал от этих маминых разговоров и даже и не раз допытывался у меня, чего это она на меня так взъелась. Я мог лишь только пожимать плечами.
Собственно, отец меня и спас, можно сказать. Когда аккуратно на следующий день объявил маме, что контора выиграла крупный тендер на строительство перерабатывающего завода на Колыме. Короче, мама так и выпала в осадок.
Тут, наверное, нужно кое-что добавить про отца. Он из тех, кому домашняя рутина хуже смерти. Из тех, кого домашние заботы, офисная рутина, размеренный уклад жизни способны за тройку месяцев вогнать в депрессию. Такие, как мой отец, я думаю, и поднимали целину, строили БАМ и ТрансСиб.
Его стихия была там. Приехать на голое поле или в дремучую тайгу. И там на месте развернуть строительную площадку, с нуля организовать производственный процесс, наладить строительство. Это был его талант. И именно за это он так был высоко ценим в нашей конторе и именно за это ему платили бешенные деньги.
Но деньги никогда не были для него главным. Просто такая жизнь, в вагончиках-бытовках, крики-маты, одним, словом, чтоб каждый день жизнь била вулканом. Я и сам это помню. Пока был маленький, мать вместе со мной, забросив учёбу в универе, моталась вместе с отцом по его стройкам. Я и в детский сад-то ни разу в жизни не ходил. Можно сказать, рос на строительных площадках. Во всяком случае, пока не пришла пора идти в школу. И дальше отец уже колесил без нас с мамой, по большому счёту, бывая дома только лишь наездами.
А посему, в этот раз мамин ультиматум буквально поверг отца в панику.
Хм... Всё смешалось в доме Карташевых.
— Дорогая, но быть может, всё-таки стоит рассмотреть вариант с няней?, — уже в который раз робко закидывал удочку отец.
Мать недовольно бурчит в ответ:
— Да, няню я уже и без тебя нашла. И очень хорошую. Но ведь дело же не в няне. Одно дело, когда у тебя или у меня запарки на работе. Или мы решили выбраться на семейный ужин. Нет, ничего плохого, если ребёнок пару часов проведёт с няней. Ну, или если няня сводит ребёнка в детский кружок. Но это же не дело, когда наша дочка целыми днями и будет торчать только с няней!? Ну, уж нет, уволь. Это неправильно...
— Ну, милая...
— Да, что милая? Я уж молчу про ремонт в квартире! Палец о палец не ударил!
Они ругались уже в который раз. И, по-моему, света в конце туннеля не предвиделось.
Я вздохнул и вошёл к ним на кухню. Мама зыркнула на меня глазами.
— И этот тоже. После отпуска опять на свой остров умотает. А мы с Машей, брошенные, одни, никому не нужные. Тоже мне семья... , — фыркнула мама, обиженно надув губы.
Я сел за стол. Снова вздохнул. И нокаутировал их обоих. Ну, в переносном, конечно, смысле.
— Я могу остаться в Москве... Если отец решит этот вопрос в конторе. С моей работой. Я могу и в нашем проектном бюро работать. Меня и Васильевич звал ведь к себе. Проектирование, в принципе, мне всегда нравилось.
Гробовая тишина. Где-то в дальней комнате пролетела муха.
— Что? — мама захлопала глазами.
А вот отец сориентировался сразу:
— Вот и отлично! Всё,...
всё, решили!, — он хлопнул в ладоши, по-моему, всё ещё не веря в своё счастье.
— Но... — мама как-то даже испуганно воззрилась на меня, — это немного не то...
Я не дал ей договорить:
— Мы будем жить у меня в квартире. Места хватит за глаза. Садик Маши рядом. Параллельно, мам, займёмся ремонтом вашей квартиры.
— Гениально! — снова торопливо восхитился отец, — ну, всё проблема решена! Сын, с Васильичем я всё решу. Васильич и сам мне говорил, что у тебя отличная база знаний и хорошие задатки проектировщика! Он будет только «за»!
Васильич это начальник проектного бюро нашей конторы. Когда-то он начинал в нашей конторе под началом моего отца.
Мама смерила отца испепеляющим взором:
— Ну, вот что ты делаешь, Миша? Сбрасываешь на сына жену и дочь. Разве это правильно?
Отец деловито хлопнул меня по плечу и пафосно вскинул палец вверх:
— Не просто сын. А старший сын! Наследник! — он довольно усмехнулся, — практически Заместитель Главы Семьи! А в моё отсутствие Врио Главы Семьи! К тому же, ты сама бесилась, что мальчик снова укатит чёрт знает куда? Ну, вот и будет он у тебя под крылышком! Ой, как же всё хорошо сложилось!
Отец даже не удержался и довольно крякнул.
Потом вдруг озабоченно покосился на свой телефон на столе:
— Ой, извините, у меня важный звонок!
Его телефон и не думал звонить. Но отец торопился сбежать с семейного совета прочь от дальнейших дебатов и прений. Схватив телефон, имитируя разговор с кем-то очень-очень важным по весьма-весьма серьёзному вопросу, пританцовывая, он буквально выбежал из кухни.
Мама как-то недоверчиво покосилась на меня:
— Не знаю... Что тебе сказать... Я в растерянности...
Я был сама искренняя сыновья любовь и верность:
— Мам, я просто не хочу, бросать Вас с Машей одних. Папы рядом не будет. Меня тоже... Как вы одни? Но, конечно, если ты против...
— Нет-нет-нет... Что ты... , — торопливо забормотала она и впервые на её губах мелькнула улыбка, — я очень рада... что ты будешь с нами... Просто... Это немного неожиданно.
Она испытующе посмотрела на меня. Я выдержал её взгляд.
Хм... Ну, не признаваться же ей, что на самом деле моё возращение на дикий остров в Арктике, — всё это моя бравада перед отцом. И на самом деле в гробу я видал эту таёжную дикую романтику. Никуда я более из Москвы уезжать не хотел.
Но разве это плохо, что мама будет думать, что я приношу жертву ради неё и Машеньки? Хм... Я едва сдержал улыбку глядя, как меняется лицо мамы. Растерянное удивление потихоньку переходило в радостное умиление. Как ни крути, но мама не могла не радоваться, что я больше не попрусь на край земли. И как ни крути ей было приятно, что я это делаю ради нашей семьи.
А потом...
Я положил перед ней на стол красивую бархатную коробочку. Её брови удивлённо вскинулись вверх.
— Что это?
— Открой, — я мягко улыбнулся.
Мама насторожено, чуть ли не двумя пальцами медленно приподняла крышечку и её брови взметнулись вверх ещё выше.
— Ух, ты... Какая красотища! Это что изумруд!? О... Сколько же ты на это потратил!?, — я знал, что кольцо и впрямь великолепно. Я долго его выбирал.
Но тут же она снова испуганно уставилась на меня:
— Что это?
Я улыбнулся:
— Кольцо...
— Нет, я понимаю... Но что это?
Я вздохнул:
— Обручальное кольцо...
— Что... Кому?
— Это твоё, кольцо мама...
Она нервно сжала губы, совсем уже обалдевшая и ничего не понимающая.
Я встал, шагнул к ней. Мама вскочила с места, но я уже взял за талию прижал к себе.
— Сёма!? — только и вскрикнула она, краснея и опуская голову.
— Моей любовницей ты быть не хочешь... , — тихо сказала я... , — что ж тогда я совсем не против матриархата.
Я хмыкнул в ответ на её ошарашенные глаза, вскинутые ко мне в немом вопросе:
— Матриархат, мам... Это когда у женщины может быть несколько мужей... Буду твоим младшим мужем... , — я заговорщицки улыбнулся, — и тайным, конечно... В отсутствии папы...
— Ты рехнулся? Нет! — отшатнулась она, но что-то неясное и невнятное в её глазах промелькнуло. Как будто она попробовала эту мысль на вкус и не сказать, чтобы она ей прямо так уж не понравилась.
— Я твоя мать... , — она замотала головой, — на мамах не женятся...
Я не отпускал её от себя.
— Мама... И ещё кое-что. И это ВАЖНО! Ты будешь жить в моей квартире. Ты слышишь меня? Этом мой дом. И там хозяин я, — я даже позволил себе хохотнуть, — ты же слышала отца, — я Врио Главы Семьи. Когда он улетит в свою командировку. Я буду о Вас с Машей заботиться. Но ты должна это понять, в моём доме главным буду я.
Мама вдруг перестала вырываться. Она подняла лицо и окинула меня странным взглядом. Покачала головой:
— Ну, надо же... Кажется мальчик возмужал и стал мужчиной, — её губы даже тронула улыбка, — ух, какие властные нотки в голосе. Мне даже непривычно. Но боюсь... Я не готова согласиться на это.
Я накрыл её губы пальцами:
— Не говори «нет», мам... Просто подумай. Если ты откажешься, я уеду на остров, — при этих словах она даже вскинула глаза к потолку, — возьми кольцо, я прошу тебя, и просто подумай. Хорошо?
— Отпусти меня, Сёма... , — вместо ответа она упёрлась мне в грудь руками, — никогда ничего более идиотского и извращённого не слышала! Ох, лучше бы ты себе и вправду нашёл бы жену, сын... Вместо того, чтобы родную мать шантажировать! Ишь ты... Совсем свихнулся! К собственной маме сватается!
Я отпустил её. Она ещё раз смерила меня негодующим взором, покрутила пальцем у виска и выбежала из кухни.
Правда, перед тем, как убежать, она не забыла прихватить со стола коробочку с кольцом.
После этого кое-что изменилось. В том плане, что все в доме вдруг стали счастливы. Буря улеглась. Но было и ещё кое-что...
Мама стала другой. Со мной. И дело не в том, что теперь она была лучезарной, приветливой, больше никакого ворчания и душеспасительных разговоров.
Она вдруг стала невероятно сексуальной и соблазнительной. В том плане, что я и до этого-то пускал на неё слюни, независимо от её отношения ко мне. Тем паче, что за эти три недели усиленных физических занятий она просто удивительно похорошела и не хотеть её было в принципе невозможно. Но если до этого, когда она замечала мои нескромные голодные взгляды на себе, то только злилась и мрачнела... То теперь, наоборот, это я на себе частенько ловил её томные взгляды-полунамёки. Постоянно норовила меня обнять, по десять раз на дню, прижмётся, расцелует во все щёки, одним словом, никогда не забывала приласкать меня лишний раз. Она снова стала целовать меня в губы. По любой причине или вообще просто так. Обнимет руками за шею, прижмётся так, что её грудь аж втискивается в мою грудь, и смачно целует меня в губы, особенно никого и не стесняясь, пусть даже и на людях, без языка конечно, но на целомудренный поцелуй матери и сына это явно не походило.
Я уж молчу, что дома она снова стала откровенно одеваться, то в одних трусиках и лифчике дефилирует, то в коротеньком халатике. И ведь я понимал, что это ради меня. Бывает, я сижу, а она наклоняется ко мне, чтобы обнять, а ее полуголые большие титьки чуть ли не вываливаются наружу перед моим лицом. Или в одном полотенце после душа запросто войдёт в мою комнату, чтобы поцеловать меня на ночь перед сном.
Она откровенно дразнила меня. И никак по-другому это назвать было нельзя. Одним словом, давненько она уже себя так не вела со мной. Давно. Наверное, с рождения Машеньки.
Ей-ей, аж кровь иной раз бурлила в жилах, до того хотелось бывало, вот прям щас повалить её на ковёр или на пол на кухне, стащить с неё трусики, да прям тут отыметь, как сидорову козу или бухнуть перед собой на колени и засунуть возбуждённый член без всяких обиняков ей в рот, а там будь, что будет, хоть трава не расти.
Я пытался несколько раз поговорить с ней. Но она ...
лишь улыбалась и отделывалась лёгким смехом, непременно выискивая причину, чтобы упорхнуть прочь от разговора. А я терзался и мучился в неведении.
Но я держался. Потому, что не мог понять этой перемены в ней. Не мог понять мотивов её игры со мной. Но одно знал точно, — отец скоро уедет, — и уж тогда мама будет полностью в моей власти.
Но самое главное, она так и не дала мне ответ. И я мужественно ждал.
Правда, один раз, я её крепко подставил. Хотя нет... Скорее, всё-таки, это она себя подставила. В конце концов, не мог же я знать, что она бросится хвастаться перед теть Ирой моими подарками.
Хм... Да, я подарил маме ещё кое-что. Как раз в тот день, когда к нам вечером должны были нагрянуть в гости Косаревы.
Ну... Мама постоянно диффамировала передо мной, как на подиуме, то в купальниках, то в коротких халатиках, то вообще в одном нижнем бельем. Понятное дело, всё как бы невзначай. И в ответ на мои отчаянные взоры, только удивлённо наигранно непонимающе хлопала глазами.
Вот я и не удержался, и купил ей очень дорогое красивое нижнее белье. Очень сексуальное, в котором, мама смотрелась бы просто божественно. Но самое главное оно было красного цвета. Хм... Красный мой любимый цвет. Любимый цвет на любимом теле.
— Ещё подарок? — мама чувственно улыбнулась на миг прижавшись ко мне, так что кровь в моих жилах снова едва не вскипела, когда я тайком вручил ей красивый свёрток — ты меня, прям, балуешь, сынуля...
Она томно посмотрела мне прямо в глаза:
— Это подарок тоже с НЕКИМИ условиями?
У меня дыхание перехватило от возбуждения, так что я был не в силах ответить, а просто замотал головой.
Мама лучезарно улыбнулась:
— Как приятно, милый. Спасибо.
Она привстала на цыпочки и чмокнула меня прямо в губы, принимая из моих рук мой дар её красоте. Правда, вместо того, чтобы мой подарок тут же распаковать, вместе с ним упорхнула в свою комнату. Мне оставалось только пожать плечами.
Вечером отец и дядя Антон с пивом смотрели телевизор. Мама и тётя Ира о чём-то болтали на кухне, потягивая красное вино.
Я вместе с Машей в её комнате собирал пазлы. Потом уложил её спать и читал ей на ночь сказку, пока она, наконец, не засопела, погрузившись в сон.
Я на цыпочках вышел из комнаты сестрёнки, тихонечко затворив за собой дверь.
Спальня родителей была тут же, напротив.
— Вот это да... , — услышал я восхищённый возглас тёти Иры, — ничего себе! Шикарное, просто царское кольцо!
Голос мамы сочился гордостью:
— Вот так вот, сестрица!
— Да уж... Сёмка хороший мальчик. Смотри, как тебя балует. С первой, считай зарплаты, и какой королевский подарок маме...
— Ой, он меня вообще подарками забросал, Ир... Говорит, так соскучился... Вот ещё один... Я его ещё не смотрела.
Раздался шорох разворачиваемой обёртки. Я так и замер. Потом моя мама и тётка обе так и прыснули.
— Ничего себе... Слушай, шикарное бельё! Ты в нём будешь бесподобна, родная, — захихикала тётка, — только, погоди-погоди, тебе сын такие сексуальные трусики дарит?
— Ой... , — убито пискнула мама, — нет-нет... Я что-то перепутала...
— Та-а-ак... , — протянула шаловливо тётя Ира, — мне такие не то, что муж... Даже любовник не дарит, — она прыснула смехом, — уж, твой-то Миша, точно, такое не то, что выбрать, — он бы в жизни бы и не додумался бельё тебе подарить... И?
— Ира... , — протянула мама смущённо.
— Ну, давай, колись... ТАКОЕ мог подарить только любовник, уж мне-то можешь не заливать! — сгорая от любопытства затараторила тётя Ира, — и кто он?
Мама тоже хихикнула:
— Ир... Ну, какой любовник. У меня муж, сама знаешь, ревнивец тот ещё. Да и сын такой же... собственник, — она шутливо горестно вздохнула, — так что и остаётся быть только верной женой.
— Кто бы только это ценил. Твой что опять на полгода уезжает? Уже хвастается во всю...
Мама только вздохнула.
— И-и-и-и? — снова с намёком шаловливо протянула тётя Ира.
— Да, ну тебя... , — шикнула на неё мама, — Миша в своё отсутствие чуть ли не официально провозгласил Сёму, представляешь, Врио Главой Семьи! Да ещё ТАК помпезно!
Тётя Ира, по-моему, так и покатилась со смеху.
— Ага. И мало того, мы с Машей жить будет у Семёна. Так, что я буду под бдительным строгим надзором.
— Бедняжка ты моя... , — усмехнулась тётя Ира.
Уже позже, когда Косаревы на такси уехала домой, мама, сделав страшные глаза, зашипела на меня, правда, с трудом пряча улыбку:
— Сын, ты совсем что ли? Что это за подарки?
— Тебе не понравилось?
Мама закатила глаза в притворном гневе, потом ласково потрепала меня по щеке:
— Очень понравилось. Шикарный подарок... Только... В следующий раз предупреждай, хорошо? Хорошо хоть я его при отце не распаковала.
— Да, мама, — кротко ответил я, мысленно уже трахая её прямо на кухонном столе.
— Спокойно ночи, роднулечка, — она снова чмокнула меня в щёку, обдав тонким облачком аромата духов, — и ещё раз спасибо...
— Спокойно ночи, мама, — убито протянул я.
Правда, в конце концов я не выдержал. Ну, а кто бы выдержал? Я и так уже превзошёл сам себя.
Всё случилось на кухне на следующий день. Я пил чай, когда, одарив меня улыбкой, на кухню пришла мама.
Откинув назад на плечи водопад платиновых волос, в своём любимом коротеньком шёлковом халатике, она склонилась к кухонному шкафу возле плиты, стоя спиной ко мне. Я отхлебнул ещё раз чая из своей кружки и замер, неизбежно уставившись на её стройные, бронзовые от загара ноги и разделенную на два полушария задницу, очертания которой явственно проглядывали сквозь тонкую ткань халата. Почти сразу же, чуть ниже живота взорвался тёплый шар, и я почувствовал, как член непроизвольно наливается мужской статью и каменеет.
Я не сомневался, что она опять это специально всё. Опять её игра, затеянная с непонятной для меня целью. Но я был не в силах оторвать глаз от аппетитной попки и стройных ног матери.
А мама, как ни в чём не бывало, продолжала, громыхать сковородками на нижней полке кухонной тумбы. И хотя она могла присесть на корточки, но вместо этого она только сильнее изгибалась в пояснице, наклоняясь ещё ниже. Настолько, что теперь из-под кромки халатика отчетливо проглядывали тонкие ажурные красные трусики.
Меня так и пронзило током. Это были те самые трусики, которые ей подарил я. И... Нет, мама не могла всё это делать нечаянно. Она же знает, что я у нее за спиной. Но продолжает стоять в такой чертовски соблазнительной позе.
— Мам... , — я как загипнотизированный не мог оторвать взора от сочных женских ягодиц, — а папа... где он?
Её попка покачнулась.
— Они же с Машей в детский мир поехали. Он ей обещал краски и альбом купить.
Я точно не помню, когда в мозгу щёлкнул тумблер, и в дело вступили инстинкты и чувства — древние и властные, как старинные языческие боги.
Что твой сомнамбула я встал со стула, сделал два шага к наклонившейся вперед фигуре и неожиданно сам для себя положил руки на талию матери. Затем они заскользили выше, пока не нащупали мягкие и сочные полушария грудей. Торчащий как столб член, которому ткань спортивных шорт не могла служить серьёзной преградой, уткнулся в обтянутую шёлковой материей задницу.
— Семён, ну ты что? Ну, что ты? — мама попыталась оттолкнуть меня. Однако сделала она это как-то совсем не убедительно. Даже наоборот — ее тело податливо выгнулось под давлением моих пальцев. И даже не попыталась одёрнуть мою руку, которая уже сместилась чуть ниже её животика.
Я достаточно хорошо знал её, чтобы понять, что никакого отпора мать не собирается оказывать, несмотря на ее возгласы. И уже без всякой оглядки мои руки скользнули под халатик мамы и мало того, в её трусики. Пальцы прошлись по чудесным шелковистым волосам лобка и без всяких сомнений погрузились во влажную щель материнского лона.
Мать затрепетала и ...
отбросив томной рукой прядь волос с лица, громко и сладко застонала:
— Сёмушка... Сёмушка... Опять ты... , — она обиженно надула губы.
Я едва ли не взревел в отчаянной ярости:
— Мама, что ты со мной делаешь? Я же с ума схожу уже! Ты специально меня изводишь?
Мои пальцы устремились ещё глубже внутрь мамы, и она прижалась ко мне всем телом. Её ладонь накрыла мою руку между её ног, но совсем не для того, чтобы оторвать меня от себя.
— Прости меня, милый, прости... Просто я боюсь, что ты уедешь... Что ты снова уедешь на своё проклятый остров! Я так не хочу этого! Вот и привораживаю тебя...
— Что?! — я мотнул головой и зашептал ей в самое ухо, — просто скажи «да», мама... Просто скажи мне да...
Мы оба понимали о чём я.
Её светлая головка замоталась из стороны в сторону:
— Я не могу согласится на такое, сын... Ты требуешь от меня слишком многого!
С каждой секундой я учащал движения своих пальцев внутри мамы. Ее стоны становились все громче и громче и наконец она стала изгибать свое тело в такт движениям моих рук.
— Ты заставляешь меня принять решение! — задыхаясь прошептала она, — но я женщина! Ты мужчина, сын. Ты мужчина! Прими решение сам! Это ТЫ ДОЛЖЕН принять решение... Как скажешь, так и будет.
На миг я замер потрясённый. Вот она значит какая та самая пресловутая женская логика. Витиеватая... Окольная... Непонятная... Чёрт... А, я-то думал, что знаю эту женщину, как облупленную. Эво как она всё повернула. Хм... Теперь это я, значит, должен решение принять?
— Бедный мой, ты же весь дрожишь... Довела я тебя... Прости меня, милый, прости, — с хрипотцой произнесла мать, — мой мальчик, иди ко мне... Я помогу тебе...
Она вдруг приподнялась на цыпочки, снимаясь с моих пальцев и обернувшись ко мне, обвила мою шею руками и нежно, в долгий засос поцеловала меня в губы. Ее язычок ворвался в мой рот.
Потом она скользнула вниз. Ее тонкие руки пробежались по моим шортам и через какое-то мгновение мои шорты вместе с трусами уже были на моих лодыжках.
Мой член тут же выпрямился, упёршись в её щёку. Тёплые и нежные материнские ладони тут же обхватили мой член, ласково убаюкивая его.
Но не успел я опомниться, как горячие губы матери сомкнулись тугим колечком на головке члена и мама, усердно помогая себе руками, стала пылко насаживаться на меня. Меня так и выгнуло дугой навстречу её губам. Я был на седьмом небе. Я нащупал ладонями её голову и нежно обхватив её, начал помогать маме, задавая ей определенный ритм.
Бурное дыхание мамы, сопровождающееся мокрыми причмокиванием, прерывалось разве что только моими стонами.
Я был уже на самой грани блаженства, когда мама, в этот раз, видимо, не в силах совладать с могучим напором моего возбуждённого естества, таранящего с мощью стенобитного орудия, сняла свой рот с моего члена и начала обеими руками его умело дрочить.
Она сидела на корточках, и халатик никак не прикрывал стройных, загорелых ног. Моё кольцо, то самое которое я подарил ей, сейчас подпрыгивало на тонкой золотой цепочке между покачивающихся женских грудей, в такт маминым движениям.
Потом, переведя дух, мама снова взяла меня в рот. Я снова застонал, двигаясь в такт ласкам губ и языка матери
Мои руки вновь обняли её пушистую голову, и я снова стал насаживать мамин рот на свой член. Её пальцы теперь принялись мять мои яички, и я больше не мог сдерживаться.
На миг мне показалось, что моя мужская доблесть раздувается под напором напирающего оргазма, что твой пожарный шланг в момент подачи воды, и вот в рот матери хлынул водопад густой и жирной как сметана спермы...
Я закричал в полный голос, вне себя в экстазе, ладонями прижимая к себе изо всех сил голову мамы.
Кто сказал, что Треугольник — простая прямолинейная фигура? Пифагор? Евклид? Фалес Милетский? Пусть катятся к чёрту эти умники. Ибо нет ничего сложнее и противоречивее этой магической страшной и беспощадной фигуры. Особенно, если вспомнить, что одна из основных чёрт любого Треугольника, — это Замкнутая фигура.
И вот поди ты, попробуй разорвать этот самый порочный Замкнутый Треугольник.
Я не сдержался и улыбнулся своим нечаянным глупым мыслям... Мне было хорошо.