В первый раз я кончил, когда он вдруг как-бы невзначай затеребил мой член сквозь штаны, когда наша электричка только ещё прибывала на станцию. Я и так был слишком перевозбуждён во время поездки, когда мы сидели рядом на скамейке и тихонько жались друг к другу, делая вид, что окружающие этого не замечают. Когда я наконец сумел выйти из вагона, мои глаза, вероятно, были абсолютно круглой формы, а по штанам со внутренней стороны стекала сперма. Женя стоял довольный, улыбаясь. Я поглядел на него..., заглянул ему в глаза и там я увидел лишь искреннюю радость и какую-то наивную нежность. Я повёл его в сторону своего дачного домика. Сперма на штанах уже остыла и было очень неприятно чувствовать её прикосновение к коже.
Я опасался всяких уродов. Меня предостерегали, что около станции часто грабят людей. Грабители - это юнцы. Они ещё и избить могут до полусмерти, или до смерти. Особенно нас. Поэтому я выпятил грудь, задрал голову, опустил пониже шляпу, и принялся маршировать к своим владениям, как мне показалось, очень властным шагом, (учитывая мои пятисантиметровые каблуки, я был более 195 ростом, да и сажень в плечах какая-никакая, а была). Женя семенил рядом. Меня всегда удивляло одно: как его ещё не отлупили за его пидовскую походку и как ему ещё не оторвали башку за его пидовское поведение и голос. Он трещал без умолку. А я боялся, что сейчас кто-нибудь из уродов услышит нас и поведёт свою кодлу против своего излюбленного беззащитного врага.
Мы успешно прошли мимо двух толп подростков, человек по двадцать. Не знаю, что их остановило, моя представительная внешность, или потрясающее "хамство" Жени, который всю дорогу хабалил, как заведенный, совершенно не стесняясь никого вокруг. Перед поворотом на свою улицу, мы картинно поцеловались. Долго и красиво. При этом зная, что на нас смотрят уроды. Просто это был акт протеста. Мы боялись и от этого наши языки сплетались сильнее и яростнее. Как если бы в последний раз.
Догонять нас не стали.
Прейдя домой, мы первым делом растопили газовый обогреватель получше. Вообще-то, зимой его никогда не выключали. Сосед ходил к нам и смотрел за его функционированием за 500 руб. в месяц. Главное, что горел. А теперь мы его включили посильнее. Нужно было протопить весь дом. Меня обуревали невесёлые мысли о том, что уроды запомнили мой дом и теперь его либо сожгут, либо ещё как-то изуродуют. Мы не были голодными, хотя притащили с собою кучу еды. Уложив всё это в холодильник мы как-то одновременно поняли, что мы сюда приехали не курицу жарить. А друг друга.
И мы пошли наверх.
В маленькой комнате на втором этаже моего загородного домика потолок был не параллелен полу, а спускался к нему наискось, как в палатке. Потолок и стены были отделаны вагонкой, а пол - из широких отполированных, но не покрытых лаком, здоровенных досок. В одном из углов этого "треугольника", находилась широкая кровать, доходившая одним своим краем почти до середины комнаты. Лёжа на ней, ближе к стенке, я мог созерцать эту самую стенку (она же - потолок), прямо у себя перед носом. Это напоминало корабельный трюм. Для большей идентичности, на задней стенке комнаты, противоположной окну (окно было с торца), висел барометр-термометр-влагометр (или как там это называется?) в виде штурвала. В окно виднелась старая, могучая липа, ветви которой были тяжко опущены под весом снега. Окно было шириною во весь торец комнаты, а на подоконнике стояли всякие кашпо с цветами, которые не слишком требовательны ко свету, например, с геранью. Их, в моё отсутствие, поливал сосед.
Я зубами снимал одежду с моего Жени, и сердце моё замирало от предвкушения. Снимая с него свитер и штаны, я, кажется даже переусердствовал с ласками, без конца целуя его грудь, живот, пах, его член... который вдруг стал очень большим и Женя отстранился от меня на некоторое время. Он боялся кончить раньше времени. Я хотел, и с радостью бы принял его сперму. Мне хотелось не то что отсосать, а просто сожрать его со всеми потрохами. Но он, видно, всё же решил быть пассивом, поэтому берёг сперму для более мощного оргазма.
У противоположного от кровати угла комнаты находился телевизор на тумбочке, маленький столик с табуреткой (на этом столике обычно возлежал ноутбук), торшер и свёрнутый ковёр, прислонённый к стенке. Его изначально расстелили на полу, но потом я решил, что приятнее босыми ногами ощущать твёрдое и тёплое дерево пола, чем ворс ковра. Правда, сейчас мне было не до этого - сейчас я лежал на кровати и млел от счастья, покусывая шейку Жени, который делал вид, что это его не интересует, и невозмутимо щёлкал пультом от телевизора, пытаясь высмотреть там хоть какую-то приличную передачу. Я обнимал его тонкое тельце и жался к нему, совершенно безо всяких мыслей...
Мысли отступили, уступив место какому-то трудновыразимому ощущению радости и безмятежности. Нам вдвоём было так тепло, так хорошо под этим огромным старинным пуховым одеялом.... Надо же: на улице - разгар зимы, ночь, мороз, а мы, за этими утеплёнными стенами, в этом уютном маленьком домике... под этим тяжёлым и тёплым одеялом, рядом друг с другом... и никакой зимы - у нас лето, между нами - Лето, навсегда Лето, навсегда Солнце, навсегда Радость...
Наша одежда валялась тут и там по комнате. Мы побросали её недавно, когда обуреваемые страстью ворвались в эту комнатку, терзая губы друг друга с неистовостью одержимых. В комнате было довольно прохладно, поэтому мы целиком залезли под одеяло, только головы оставив снаружи, чтобы не задохнуться от поцелуев. А сейчас я снова нырнул под одеяло, позади друга, который, улыбаясь, смотрел телевизор, и начал требовательно целовать, кусать и облизывать его между лопаток, опускаясь всё ниже и ниже, насколько позволяла это сделать моя поза. Я обвивал его руками, как дикий плющ обвивает акацию, беспрестанно поглаживая, теребя и ощупывая его обнажённое, так умопомрачительно желанное тело.
ему нравилась эта игра: он продолжал держаться отстранённо, глядя только в неумолкающий телевизор, и позволял делать с его телом что угодно. Мне только этого и надо было. Изголодавшийся по любви, я никак не мог насытиться им. Я вновь и вновь принуждал его тело трепетать от возбуждения и стремиться навстречу моим яростным ласкам. На несколько секунд моей левой руке пришлось отпустить его восхитительный член и пошарить под одеялом в поисках валявшейся где-то здесь пачки презервативов. Я зубами разорвал упаковку и с трудом надел презерватив на свой истекающий смазкой член. Презерватив был ментоловый, поэтому стразу пришло странноватое ощущение, как будто на член дует ветер. Там же, где-то в районе наших ног лежал и тюбик лубриканта. Я густо смазал пальцы, и немного разведя в стороны Женины ягодицы, стал нежно массировать его сладкую дырочку. Поначалу она была совсем закрыта, но постепенно я уже мог засовывать туда палец. Потом два пальца. Потом я стал очень аккуратно и медленно вводить член. Было безумно приятно ощущать себя и внутри Жени, и снаружи его, потому что я снова обнимал и гладил парня, безумно щекоча и покусывая его ушки, шейку. Я ощутил нечто вроде полного единения. Мы стали единым целым, а наши головы остались снаружи лишь для того, чтобы никогда не прерывать поцелуя..... Женя перегнулся и задрал правую ногу, заведя её за меня. Теперь мы были лицом к лицу. Как и положено влюблённым. Телевизор продолжал орать всякие банальности.
Я чувствовал всепоглощающую любовь к Жене. Но я не мог сказать об этом - боялся. Я боялся произнести три этих слова: "Я тебя люблю". Слишком много сомнений, слишком много прежних ожогов. Слишком велик страх перед возможной болью. И уж совсем панический - перед возможностью доставить его партнёру. Потерять его. Ни в коем случае. Вместо так и рвущегося "Я тебя люблю", я твердил в его влажное от моего дыхания ухо, одно: "Ты мой сладкий!".
На первом этаже моего домика был душ, горячую воду для которого, обеспечивало АГВ, т.е. ещё одна газовая горелка. Поэтому всегда была горячая вода. Ванны, правда, не было, но на даче обычно хватает и душа. А если уж очень сильно приспичит - то неподалёку, в пяти минутах ходу, есть настоящая, дровяная общая баня. Билет стоит копейки. Но нам не нужно было туда. Даже кончив, мы продолжали ласкаться под одеялом, не в силах погасить нашу страсть. Слова уже давно перестали иметь хоть какой-то смысл. Только тихие стоны и звуки поцелуев слышались в темноте нашей спальни, нарушаемой мельтешением телевизора, освещающего комнату. Он нам не мешал.
Возбуждение накатывало волна за волною, пока мы, наконец, совершенно обессилевшие и счастливые, не заснули в сладостных объятиях друг друга.
***
Утром я проснулся первым. Я лежал у края кровати. Вдоволь налюбовавшись на прелестное личико спящего Жени, я аккуратно слез с кровати и не потревожив его сон, спустился в санузел, чтобы отлить, заодно увеличив отопление, так как стало несколько холодновато утром. Я почистил зубы и вернулся наверх, к своему парню, который, словно ангелочек, спал с улыбкой на лице, погребённый под горой разворошённого, измятого в ночной баталии, одеяла. Настоящим наслаждением было нырнуть туда же, в тёплую постельку, и прижаться к любимому Жене всем телом.
Он не проснулся. Продолжал сладко посапывать. Я стал целовать его. Вначале в красивые губы, в аристократически впалые щёки, в уже слегка подёрнувшийся щетиной подбородок, в прищуренные от ночной неги веки, в тёплый носик.... Потом я залез под одеяло. Левой рукой я мягко взял его мошонку, указательным пальцем ритмично надавливая на промежность, а правой рукой я ласкал основание его члена, который почти сразу встал, как только я начал облизывать головку. Интересно, он и вправду спит, или это тоже часть игры? Я засовывал его член как можно глубже себе в рот, чуть ли не в самое горло, дыша "верхним дыханием", чтобы не задохнуться. Когда-нибудь уроки пения пригодятся, как говорила мне мама. Наконец он точно проснулся. Он широко развёл ноги в стороны и издал какой-то странный гортанный звук, воспринятый мною, как выражение одобрения. Я теребил языком уздечку, когда поднимался к верхушке его члена. Время от времени я вынимал член изо рта и начинал покрывать его поцелуями, а через несколько секунд вновь заглатывал в самое горло. Вынимая, я старался посильнее сжимать губы. Женя стал двигаться в такт мне. Тогда я стал наращивать темп и вскоре уже буквально дрочил ему своими губами, не успевая просовывать член глубже.
Неизвестно, сколько это продолжалось, но я уже устал. Я до предела оттянул правой рукой крайнюю плоть Жени, и ещё ожесточённее впился губами в головку его члена, не забывая так же сжимать яйца и надавливать на промежность. Через несколько секунд Женя подался всем телом вперёд и затрясся, шумно выдыхая воздух. Я был вознаграждён пряной струйкой спермы, очень жидкой и невероятно вкусной.
Потом мы долго целовались, а мой член упирался куда-то ему в ляжку. Я прижимался всё сильнее к моему самому дорогому человеку. Я целовал и кусал его податливые губы, давал ему играться со штангой, продетой в мой язык, а сам тем временем почему-то думал о разлуке. Отчего-то сделалось очень грустно, и я заплакал, не переставая целовать Женю.
Нам никогда не жить, как другим влюблённым. Нам не пойти в ЗАГС, нам даже на людях-то проявлять свою симпатию опасно. Это так несправедливо! Ведь Женька такой хороший парень, он такой умный и начитанный, такой забавный и милый! Господи, ну какому параноику может прийти в голову сделать Женю своим врагом?! Как слепа, как нелепа эта дурацкая гомофобия, столь распространённая на просторах нашей родины, почему-то претендующей на звание "цивилизованного государства"!
Женя не спрашивал, отчего я плачу. Он просто слизывал мои слёзы и целовал меня так нежно, как только мог.