1
Сетевой маркетинг всегда ассоциировался у меня с обманом, аферистами, завлекающими прохожих в переходах метро. Они стоят с фолдерами, нарядные, деловые, молодые, успешные. Их глаза горят ярким адским пламенем, имя которому деньги.
«Я знаю, как заработать много денег! — они встречают меня презрительным многозначительным взглядом. — А ты ничего не знаешь, ничего! Ты — муравей! Ничтожество! Куда ты идёшь? Ты — винтик в системе, ты ничего не стоишь. Ничего! Ты — белка в колесе, бегаешь тут по кругу целый день. Туда-сюда, туда-сюда! Зачем? Остановись! Эй, манкурт! Зомби! Постой! Эй! Я с тобой говорю! Крыса! Крыса, бегущая по кругу!»
«Да пошли вы в жопу со своими деньгами! Сами вы зомби! Сектанты хреновы!» — по дуге обхожу обращённого, делая вид, что боюсь заразиться. Он — прокажённый, конченный человек. Мама всегда говорила: держись от таких подальше, сынок, иначе пропадёшь! И я держусь. Держусь, мама, изо всех сил. Чтобы не врезать очередному мерзавцу в челюсть. Эти мрази находят меня в автобусе, на остановке, в вагоне метро, кинотеатре, чёрт возьми! Суют визитки, дешёвые рекламки. Дейл Корнеги мнёт мне руку, его белоснежная улыбка анаконды сводит с ума, завораживает до умопомрачения. Я достаю кошелёк, кручу им перед носом мерзавца:
— Вот он! Вот он, сука! Это то, что ты хотел, да? Ни хрена ты у меня не получишь, мразь! Ни хрена! Можешь энэлпировать сколько хочешь! Подстраиваться, зеркалировать, жестикулировать, мастурбировать. Ты — энэлпо, мартышка, кукла в руках опытного кукловода. Где твой кукловод? Где, а? В Америке сидит?
2
Так я думал, пока не начал искать новую работу. Сетевой маркетинг я сразу отметал. Были интересные предложения — порождения бурной фантазии сетевиков. Чего они только не выдумывали, чтобы завуалировать основу основ развода по круговому принципу. Пирамиду прятали от меня в интернете, туалете, на балете, под ванным ковриком, я же, как профессиональная ищейка, находил её раз за разом, всё больше убеждаясь, что нормальную работу по моей специальности найти не так-то просто.
Купился я на звонок брата. Всё-таки уровень доверия к родственникам зашкаливает на порядок по сравнению с незнакомыми людьми.
— Тут какой-то мужик звонил, сказал, хочет тебя на собеседование пригласить, — голос брата звучал возбуждённо, как будто это ему работу предложили, а не мне. Я тоже обрадовался, возбудился не на шутку. Подумать только! Кто-то выискал моё резюме в куче таких же «возьмите меня куда угодно, я всё умею, всё могу». Этот кто-то, судя по отзывам брата, представительный, деловой, не поленился позвонить мне на домашний, оставить свой номер. В общем, всё серьёзно, пацаны! У меня будет новая высокооплачиваемая работа! Скоро я буду в шоколаде! При делах!
Я подхватился, сдерживая восторг отзвонился, получив витиеватые ответы на незамысловатые вопросы, не смутился. Помощник директора? Не вопрос! Подробности во время собеседования? Да нет проблем!
И выправился на интервью (слово-то какое красивое — интервью) во всеоружии: в новых джинсах и свитере, со свежераспечатанным резюме. Опыт работы незначительный, можно даже сказать никакой, но зато какие навыки! Какие навыки! Аж на две страницы. Дисциплинирован, легко обучаем, целеустремлён, проактивен и ещё занимаюсь бегом, играю на баяне. Во как! На ба-я-не!
Первый звоночек прозвенел, когда адрес оказался обычной квартирой. Впрочем, с кем не бывает. Компания новая, офис временный, набирают сотрудников. Всё сходится!
Зима, сугробы, я шурую дворами по центральному району Минска, выискивая в темноте дом на бумажной карте. Ни хрена не видно, хоть глаз выколи, где какой дом. Спрашиваю номера у прохожих. Они сами руками разводят, живут здесь и не знают. Вышла тётка с коляской погулять, знает только номера подъездов и первую букву своей фамилии. Методом исключения нахожу третий корпус. Расшаркиваюсь в решётку — ну правильно, спина в мыле, ноги в снегу. Припёрся на собеседование на должность помощника директора. Работничек.
Дрожащим голосом сообщаю в домофон о намерениях, с замиранием сердца слышу заветное: «Входите! Дверь открыта!» Это записанный голос из домофона, но как приятно, по-деловому он звучит.
Поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Дверь, обитая слегка потёртым дерматином, приоткрыта. В прихожей меня встречает сам Павел Валерьевич — представительный мужчина лет шестидесяти. В костюме, носках, при галстуке. С небольшим животиком, коротким седым ворсом на голове. Залысина спереди открывает вид на массивный череп. Мозгов у него палата. Голос глубокий, грудной. Взгляд властный, уверенный. Щёки сочные, обвислые. С кухни выходит лебезящий молодой человек лет тридцати. Щуплый, сутуловатый, чернявый. Тоже в костюме, белой рубашке, но без галстука. Костюм висит на нём мешковиной, как на попугае. В общем рабочая обстановка. Одного уже завербовали, пришла моя очередь!
Проходим в зал. Здесь всё хорошо спланировано для удобного собеседования. Ничего лишнего. Домашнюю потёртую мебель заделали под офисную. Два кресла, диван, журнальный столик.
Павел Валерьевич садится в кресло. Скрестив щиколотки, изучает резюме. Я изучаю его тонкие чёрные носки. Директор похож на полководца, полковника милиции в отставке. Или даже генерала. Хотя нет: здесь попахивает спецслужбами. КГБ, охрана. Точно! Разведка. Он — Мюллер из «17-ти мгновений весны»! Такой же хитроватый, жуликоватый взгляд, такие же взвешенные заковыристые фразы. Манеры такие же, интонация. Так и хочется услышать от него: «А вас, Черненко, попрошу остаться».
Мюллер делает вид, что ему не плевать на резюме. Наконец откладывает листик с достижениями в сторонку, скрещивает кисти рук в стрекозу на животе, критично поджимает губы и выплёскивает:
— Ну и сколько тебе Хозяин платит?
Столько презрения в его голосе, я за всю свою жизнь не слышал такого. Съезжаю мысленно на пол, офигеваю от наглости на грани фола. Мозг плавится от сложности многопоточной задачи: вопрос-то с подковыркой — начнёшь отвечать, признаешь, что есть Хозяин, начнёшь задираться — сразу отфильтрует. Мычу что-то невнятное в кулак:
— Это не имеет значения.
Мюллер хваткой бультерьера вгрызается в концепт рабовладельческого строя — я ведь согласился, Хозяин, значит, у меня есть. Он постепенно открывает мне глаза. Я — раб, пресмыкаюсь за копейку, Буратино, танцующий под дудку Карабаса, вкалываю на дядю, который кидает мне обглоданную кость раз в месяц.
Неожиданно в моей голове включается защитный механизм. Мюллер пытается унизить, рисует картину моей же жизни моими же пальцами. Неужели сбивает таким образом цену? Каким же надо быть тупым гипнотизёром, чтобы использовать столь грязный приём. Включаю простачка, решаю выяснить, чем они тут занимаются, заигрываю с Мюллером в сбежавшего раба, ищущего себе нового Хозяина.
Мюллер не так-то прост. Долго втирает васаби в мозг. Про уникальный продукт, ограниченный доступ для избранных. Дальше обучение. Много обучения: семинары, вебинары, практикумы, коллоквиумы. Стажировки, сопровождение, баснословные гонорары. Много денег. Очень, очень много денег. Всё, всё, что продашь, — всё твоё.
Но есть нюанс: продукт нужно сначала купить.
- За свои?
Вопрос остаётся без внимания, мы снова уходим в дебри рабовладения. Ты — раб, пока не избавишься от рабского мышления, останешься на цепи.
Я уже понял, о каких продуктах, семинарах и гонорарах идёт речь. Я расстроен, очень. Хочется дать этому ублюдку в морду прямо здесь, плюнуть в эту жирную харю. За то, что потратил моё время, за то, что заманил, унизил, растоптал мечту, за то, что за-энэлпировал мой мозг. Мой бедный, бедный мозг обработали васаби. Теперь это фарш, лапша. Извилины плавятся, их закоротило. После такой мариновки у нормального человека истерика начнётся, депрессия. Нормальному человеку после такой обработки помощь психолога понадобится, психотерапевта-эндокринолога. Но у меня-то психика железная, морозостойкая, отморозоустойчивая, железобетонная, непробиваемая.
Медленно слезаю с крючка:
— Мне нужно подумать, — ломаюсь, как целка, испытывая неловкость, отказывая истинному джентльмену, который битый час потратил на развод.
Мюллер включает последнюю, третью скорость: осталось одно вакантное место в команде. Здесь и сейчас — да или нет? Да — и ты миллионер в команде миллиардеров. Нет — и ты раб на галерах. Да или нет? У Мюллера нет времени ждать. Спартак устал освобождать рабов. Да или нет? У Морфеуса последняя таблетка. Ты дебил?! Да или нет?
И тут в комнату входит пышная крашеная блондинка, туго затянутая во всех местах. Волосы пшеничного цвета жёстко затянуты в длинный хвост, чёрные штаны клеш затянуты на огромную жопину, как у Ким Кардашьян, широченный красный ремень с замысловатой бляшкой в виде змеи затянут на талии. Даже белый свитер из ангоры, заправленный под ремень, затянут на огромные булки-сиськи, дрожащие при каждом шаге. Лицо идеальной овальной формы с припудренной сыпью у корней волос ничего не выражает: бледная лощёная кожа натянута на барабан, туповатый шаловливый взгляд ищет приключений, густо накрашенные чернющие ресницы хлопают в ожидании фокуса с расширяющимися пещеристыми телами. Сочная дойка вся течёт, готовая к случке. Облизывая губы, сучка, подходит к Мюллеру, смотрит на меня, не отрываясь, с блядской улыбочкой, как бы говоря: «Отсосу за так!», оставляет на столе какие-то ключи и, неожиданно виляя лошадиной жопой, уходит выгнув спину. Бизнес-леди «Отсосу за так!»
— Да… — я первый выхожу из транса.
— Что да? — Мюллер забыл про восстание рабов, пока следил за круглой жопой и колыханием сисек.
— Всё — да, — я на всё согласен: обучение, стажировки, флирт на работе, пьяные корпоративы, дикий спонтанный секс с коллегами в замкнутых пространствах.
— Может, всё-таки подумаешь? — Павел Валерьевич смущён неожиданным поворотом. В первый раз его тактика запугивания сработала.
— Я уже подумал, — одним местом. — Когда можно приступать?
3
Никуда уходить со своей работы я, конечно, не собирался. Во время нашей следующей встречи Мюллер сбагрил мне коробку пищевых добавок за пятьдесят барей:
— Витаминчики для поднятия мужского тонуса, — он коварно подмигнул, впервые растянувшись в самодовольной чеширской ухмылке.
Старый козёл надеялся, что больше не увидит меня, что я пойду, не солоно хлебавши, реализовывать нереализуемый товар. Но не тут-то было. Я вернулся через неделю на семинар, чтобы насладиться общением с Анжелой — жопастой красоткой с томным масляным взглядом.
Мы закрылись в той же комнате, где проходило собеседование. Анжела надела очки для приличия. С её лица не сходила странная дебильная улыбочка: как будто она не в своей тарелке, не понимает, что происходит и зачем это нужно. То ли стеснялась, то ли не верила до конца, что такой приличный молодой человек позволил навалить себе полтонны лапши на уши, выложил полсотни барей за фуфел и теперь припёрся за добавкой. Лапшу вешать Анжела не умела, зато отлично владела язычком жестов. Что она только не вытворяла с шариковой ручкой: яростно сосала колпачок, покручивая его во рту как чупа-чупс, потом взялась насаживаться кулачком на пластиковый корпус. Гоняла его туда-сюда, прицеливаясь, продавливая с силой, демонстрируя, как туго входит колпачок, как глубоко заходит ручка. В Анжеле вообще всё было туго: бледно-голубые потёртые джинсы-стрейч туго сидели на шикарной тугой заднице, чёрные стринги, туго затянутые в промежность, мелькали под белой блузкой. Там же, под блузкой, тугой белый кружевной лифчик выдавливал сиськи в два тугих шара. Волосы медового цвета, туго затянутые на затылке в хвост, стягивали кожу лица в тугой барабан. Казалось, ей даже говорить больно, не то что улыбаться. Губы сами разъезжались, как у лошади, которую тянут за уздечку. Глаза, подведённые брови вытягивались в тугие дольки, хлопающие чёрными махаонами-ресницами.
У меня в штанах тоже стало туго: под давлением съехавшей крайней плоти уздечка натянулась, как струна скрипки, оголив бледно-фиолетовый расщеплённый шар.
Анжела не блистала умом, тормозила постоянно, подхихикивая, пялясь на вздутие у меня в паху. И не было понятно хохотушке, это джинсы так сложились в палатку из-за моего сидячего положения, или это член там так вздыбился.
По ходу выяснилось, что впаривать товар лучше друзьям и родственникам при личной встрече на дому. Как ни крути, витамины нужны всем. От активной половой жизни ещё никто не умирал.
— А если не с кем? — с наивным выражением лица слежу за колпачком.
Анжела высасывает из него последние соки, сжимает коленки, подхихикивает:
— Тогда можно стать дистрибутором, — опускает глаза в бумажку, поглаживает себя по бёдрам алыми накладными ногтями, невольно направляя колпачок в писю.
— А если я хочу сменить дистрибьютора?
Анжела бросает на меня короткий любопытный взгляд:
— Зачем?
— Ну, например, не нравится мне мой дистрибьютор.
Понимающе кивает:
— Тогда нужно сообщить о переходе.
— Хорошо. Сообщаю: я хочу перейти к тебе. Хочу, чтобы ты стала моим дистрибьютором. Павел Валерьевич, надеюсь, возражать не станет.
Она опять стыдливо отводит глаза, начинает хихикать, прикрывая рот рукой.
Я улыбаюсь, как дурак. Начинающий сетевик начинает вить сеть.
Успокоившись, Анжела произносит с долей грусти в голосе:
— Ещё как станет.
На её лице впервые застыло выражение растерянности.
4
Я попросил Анжелу продать мне упаковку витаминов. Провести мастер-класс на дому, показать, как правильно окучивать клиента. Мы ржали всё время, пока общались по телефону. Инициацию решили провести в воскресенье у меня дома. Я хорошо подготовился к обряду причастия: купил бутылку шампанского, вина про запас, коробку шоколадных конфет, букет красных роз. К назначенному часу накрыл поляну, включил музыку, зажёг свечи. Без всяких намёков.
— Проходите, пожалуйста, — чопорным голосом сразу перехожу на «вы», игра началась. Она — продавец, я — покупатель. Принимаю дублёнку, снимаем сапожки, хихикаем, наклоняясь, выпячивая шикарный зад, обтянутый свежей джинсой. Идём в зал, загребая ляжками, как Олимпийская двойка. Если есть на свете каяк с большой круглой жопой, то вот он — плывёт передо мной. Анжела не торопится выставлять товар на обозрение. Удивлённо пялится на поляну, челюсть сама отваливается при виде огроменного букета роз на столе. Я включаю первую скорость, и вот уже шампанское льётся в бокалы.
— Предлагаю выпить за наш тандем и мой переход к тебе. Такая обворожительная дистрибьюторша сможет многому меня научить.
Вместе смеёмся, осушая бокалы. Плавно перехожу к танцам. Анжела легко ведётся на любые закидоны, и вот уже мои влажные ладошки сползают на заветные полушария, с трепетом неуверенно водят по ткани джинсов, с каждым разом всё сильнее сжимая полужопия, испытывая огромную массу на прочность.
— Эль До-ррра-до! — цунами дикого восторга накрывает меня с головой, железный стояк дальше скрывать не имеет смысла — он тычет ей прямо в живот.
— Сначала деньги, — кокетливо шепчет большая девочка в ответ.
Деньги? Я уж и позабыл, зачем мы здесь собрались. Что ж, придётся купить ещё одну упаковку этого дерьма. Ради такого дела ничего не жалко.
Возвращаюсь из коридора с зелёной купюрой в пятьдесят долларов, презервативом в кармане и ревущим вулканом в джинсах. Теперь-то можно?
Анжела принимает денежку в передний кармашек, растягивается в гостеприимной улыбке. Её жесты говорят сами за себя: руки опущены, слегка разведены в стороны, грудь вздымается при каждом вдохе, опять та же блядская улыбочка на лице — «Бери меня, как хочешь, но лучше начинай с груди».
Беру её, как хочу, медленно начиная с груди. Целую в губки, параллельно расстёгивая блузку. Белоснежный бюстик трещит по швам — грудь под ним мягкая, как желе. Анжела пассивно отдаётся, молча наблюдая за действиями партнёра, то есть меня. Дрожащими от возбуждения руками расстёгиваю замочек на спине, освобождая близняшек эль дорадо. Они колышутся, как два колокола. Все бубенцы, с которыми я до этого имел дело, в подмётки не годятся этим царь-колоколам. И звенят они по-царски, наливаясь сочным гулом сосков.
— Бум! — мой язык толкает огромный лепесток, раскачивая колокол. Присасываюсь к нему, ловя малейшие отголосия перезвона. Анжела вся течёт. От возбуждения её руки не находят места. Она ищет ручку, колпачок — всё, что угодно, лишь бы ухватиться, подержаться, присосаться, любой продолговатый предмет, на который можно насадиться упругой жопиной.
Высвобождаю инструмент для работы.
— Я обычно минет не делаю при первой продаже, — шепчет она. — Но ты мне нравишься, — опускается на коленки.
Голова идёт кругом от таких откровений. Что значит «минет при первой продаже»? Она не даёт мне опомниться и осмыслить сказанное. Её рот — это сказка. Голова глубоко насаживается, почти до основания, язык скользит снизу, лодочкой обхватывая член. Есть что-то работящее в её уверенных движениях. Она не делает минет и не ласкает член, она его реально сосёт, помогая рукой, быстро и чётко, целенаправленно двигаясь к финалу, сцеживая, как доярка молоко. Волосы золотым хвостом колышутся за спиной в такт с колоколами, Анжела томно прикрыла веки, её рот наполнился слюной, язык расслабился. Она чувствует приближение оргазма так же чётко, как и я. Замедляется, чтобы растянуть удовольствие, глаза закрыла. Оттягиваю спящую красавицу за хвост — она, как рыба, хватает воздух ртом, удивлённо поднимает на меня глаза. Быстро раскатываю презерватив, перекидываю сонную дойку в кресло, рывками стягиваю с неё джинсы до колен.
— Нет, пожалуйста, давай лучше ртом, — испуганно лопочет она.
Но поздно, её голая шикарная жопина, полнолуние, наполнила мой горящий взор ярким бледным сиянием. Только вертикальная щель растления указывает путь в землю обетованную. Втыкаюсь в плотно сведённые ягодицы.
Сейчас она расслабится и забудет капризы. Так и есть. Мышцы на заднице постепенно разъезжаются под моим весом, расходятся, как тесто в кадке, член проникает всё глубже, пока неожиданно не упирается во что-то твёрдое и острое.
— Что за чёрт…
Опускаюсь на колени за жопой, чтобы проверить, офигиваю.
Пухлые отбеленные гладко выбритые апельсиновые дольки плотно сведены толстой стальной пружиной. Как кольца пирсинга, проволока шнуровкой стягивает внешние губы влагалища. Крошечный амбарный замочек, позолоченный, с гравировкой, хитрой сцепкой предохраняет цветок удовольствия в районе клитора.
— Что за херь, — невольно вырывается хриплый возглас у меня из груди.
Мой член быстро опадает, кто бы ни придумал это дьявольское сооружение, его замысел удался.
— Это мой парень так хочет, чтобы я ходила, — словно извиняясь приглушённо отзывается Анжела, головой опрокинутая в кресло. — У меня с ним сложные отношения.
— Это точно.
— Если хочешь, давай в попу, — неуверенно предлагает она.
В попу? Я не ослышался?
— А тебе больно не будет?
— Там у меня в сумочке смазка, — она выворачивает раскрасневшееся лицо из кресла.
— Совершенно случайно завалялась, — хитро улыбаюсь в ответ.
Она начинает ржать, и всё время, пока я аккуратно смазываю воронку сфинктера под крестцом желатиновым холодком, она ёрзает и хихикает.
— А твой парень не обидится, если узнает, чем мы тут занимаемся?
Она стеснительно отводит глаза.
— Нет, в попу он не ревнует.
— Понятно, — ни черта мне не понятно! Какой-то дебил заковал Анжелу в рабские кандалы, лишив её возможности трахаться по-человечески. И он ещё не ревнует. Чувствую себя полным идиотом.
— Я могу тебе помочь? Он тебя принуждает? — мой член снова залит сталью и смотрит прямо в сморщенное яблочко мишени.
— Нет, это у нас игра такая, — ей неприятно говорить. Ответы звучат скомкано, натянуто. — Мне можно с другими только в попу и ртом.
— Понятно, — я, наверное, слишком задумчив и слишком понятлив. Замер над ней в недоумении.
Анжела выгибает спину, облокачиваясь в кресле. Опять выворачивает шею, наши глаза встречаются. Она неловко пытается приободрить меня улыбкой:
— Не волнуйся. Мне в попу тоже нравится. Ты только не спеши в начале.
— Понятно, — киваю, вздыхая.
Медленно вгоняю кончик члена в воронку. Она засасывает меня постепенно, весь ствол, плотно обхватывая резиновым кольцом. Твёрдый, как полено, член в презервативе, гладкий и скользкий, легко входит в мягкую подушку огромных ягодиц, лобок приземляется в долинке над копчиком, яйца шлёпаются в зашитую пружиной вагину.
— А-а-а, — Анжела издаёт томный стон удовольствия, выгибая, как лебедь, шею. Вытягивает руку назад, царапает мне бедро маникюром, пришлёпывая, показывая, что нужно продолжать.
Я не спеша разгоняюсь, трахая её в тугую попу, которая дрожит, как кисель, подо мной. Каждый удар посылает волны по сочному телу Анжелы. Она стонет, как ненормальная. Кто-то приучил её изображать удовольствие от анального секса. А может она действительно кайфует? Во всяком случае её зад стал мягким, как тесто. Я ничего не чувствую, только удары бёдер, лобка, шлёпающие в молочное тело, разлившееся подо мной. И горящий фитиль где-то на конце поршня, разгорающийся раз за разом, который я вгоняю с сумасшедшей скоростью. Думаю, Анжела уже тоже ничего не чувствует. Она расслабилась и окончательно отдалась отбойному молотку.
Я взрываюсь неожиданно для неё, для себя, фитиль выгорает, пульсирующая неконтролируемая волна оргазма заставляет меня прижаться изо всех сил к затраханному белому аэродрому, закачать в него все соки, собранные по капле в плотных пухлых яйцах.
Когда Анжела ушла, я вышел на балкон подышать свежим воздухом и долго провожал отсутствующим взглядом людей, гуляющих по улице, переваривая случившееся.
5
Мысли о добровольном рабстве Анжелы не выходили из головы. По телефону я попытался выяснить обстоятельства заточения. Ответы большой девочки оставили ещё больше вопросов. Анжела смущалась и сводила всё в шутку. Но постепенно картинка прояснялась. Весь день она ходит с замком, вдетым в клитор, замок размыкает также пружину, которая стягивает влагалище, как молния на сумке. Множественный пирсинг во внешних губах похож на дырочки в обуви, не вызывает неприятных ощущений или побочных эффектов. Хозяин Анжелы снимает кандалы только на ночь. Рабыне разрешено трахаться на стороне в течение дня, это даже приветствуется. Но контакты могут быть только в попу и рот, чтобы Саба — так Анжела назвала свою роль в отношениях — случайно не испытала удовольствия или не залетела. Таким образом Рабыня выражает преданность и любовь к Хозяину.
— Тебе нравятся такие отношения? — спросил я под конец телефонного разговора.
— Да, — не задумываясь, ответила она.
— Понятно, — я помолчал. — Может, сходим в кино?
Она зашебуршала чем-то, трубка противно захрипела, Анжела долго меняла положение, прежде чем ответить:
— Мне нельзя ходить на свидания. Извини, — она вздохнула.
— Тогда… приходи ко мне в гости, — с момента воскресной встречи прошло три дня, и я снова горел желанием поскорее воткнуть член в сладкую булочку.
— И в гости тоже.
От удивления у меня отвисла челюсть.
— А в прошлый раз тогда что было?
— Продажа.
— Продажа? Сексом, значит, можно заниматься только во время продажи? — от новых подробностей голова шла кругом.
— Да. Если покупатель захочет.
— Вот как, значит. Покупатель.
«Я для неё всего лишь покупатель», — я напрягся.
— Да… — она, похоже растерялась не меньше моего. — Ты не обижайся, пожалуйста. Мне очень понравилось с тобой. Ты красивый, умный…
— И много у тебя покупателей? — раздражённо перебил я её.
Она смутилась, прежде чем ответить:
— Это коммерческая тайна, — и замолчала.
— Понятно, — я думал о том, что у Анжелы, возможно, десятки таких горе-покупателей, как я, которые трахают её в жопу и в рот от зарплаты до зарплаты за пачку дерьма с бойким названием «Virеx».
— Знаешь, как это называется? — не выдержал я.
— Я знаю, о чём ты подумал. Но это всего лишь игра, не принимай близко к сердцу, — Анжела, кажется, обиделась. Её голос поднялся на октаву, стал тоньше. — Ты можешь думать всё, что тебе захочется. Суть от этого не поменяется. Моё сердце принадлежит одному человеку, а тело каждому, — теперь она жёстко чеканила слова, словно мстя мне. — И мой парень хочет, чтобы я себя так вела. Может быть, я сама этого хочу. Я не знаю. Может быть, завтра всё поменяется, и мы найдём другое развлечение. А пока что для кого-то я буду шлюхой, а для кого-то единственной на свете.
— Анжела, прости, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть, давай… — но я не успел договорить, она кинула трубку. Думаю, она расплакалась, последние слова были произнесены невероятно высоко.
Так я понял, что затронул больную тему, и про себя решил больше никогда не поднимать её.
«Да пускай играют в свои игры, как хотят, — думал я. — Их правила — они их установили, они же их и отменят, если захотят».
Но задница Анжелы не выходила у меня из головы. Круглая, пышная, два огромных арбуза — сочных, звонких, становящихся нежными и покладистыми, стоит их только разогреть, размять. Груди такие же тяжёлые, выпирающие, как полужопия. Нежный натренированный ротик, красивый упругий анус. У меня никогда не было таких девушек, как Анжела. Их вообще было всего две до Анжелы, и обе не то, чтобы в моём вкусе. Просто так сложилось. Ты выбираешь, но и тебя выбирают. С Анжелой я впервые взял в магазине то, что хотел, а не то, на что хватило денег и совести.
Деньги. Круг замкнулся. Анжела предлагала секс в обмен на деньги, только в игровой форме. Две коробки «Вирекса», как бельмо на глазу, маячили в углу секции.
«Витамины за сто баксов», — грустно думал я, разглядывая цветастые упаковки.
Впрочем, крайняя правая упаковка, как трофей, напоминала мне о самой шикарной заднице, опрокинутой в моём кресле, заднице, которую я оттрахал по-королевски не ранее как в воскресенье.
Я заулыбался, вновь испытав возбуждение, переживая каждую секунду воскресного анального траха. Про себя я уже взвешивал секс с Анжелой против очередной коробки с дерьмом.
«Если бы Анжела была проституткой и её услуги стоили 50 баксов, согласился бы я на секс с ней?» — этот вопрос постепенно ломал меня, толкая на установление товарно-денежных отношений с большой девочкой.
Я решил трахаться с Анжелой по воскресеньям. Чтобы не тратить больше двух сотен в месяц. Так я надеялся избавиться от зависимости к ней. Кроме того, неделя воздержания заряжала меня на два-три выстрела, которые я надеялся использовать с пользой во время наших встреч.
В следующий раз я попросил Анжелу прийти в юбке и чулочках, и моя просьба была охотно удовлетворена. Не знаю, кто больше обрадовался продолжению банкета, я или она.
— Я думала, ты всё, — Анжела нежно целует меня в засос.
Я только что плотно закрыл за ней дверь, а её опытная рука уже скользит по бугрящейся ширинке, ищет бегунок.
Мы сразу переходим к делу. Товар-деньги, деньги-товар. Анжела прячет денежку, вручает очередную пачку «Вирекса» и спускается на нижнюю палубу. Я усаживаюсь поудобнее на диван, развалив яйца и ноги. Пока она делает минет, подтягиваю флисовую юбку, изучая шикарную бледную задницу, пышные ножки в чулочках с кружевными резинками. Разворачиваю дойку боком, прощупываю пружину под белыми стрингами. Неожиданно приходит интересная мысль:
— Садись мне на лицо.
Анжела неуверенно поднимается, вытирает рот рукавом кофточки, смотрит на меня озадаченно. Опять эта странная блядская улыбочка. Наконец, осторожно, чтобы не упасть, перекидывает через меня ногу и медленно опускается попой на лицо. Юбка куполом накрывает предстоящее безобразие.
Жопина Ким Кардашьян раздавит меня к чертям собачьим! Я задохнусь, удавлюсь, бездыханное тело одинокого молодого самца обкончается в предсмертной агонии!
И это будет приятная смерть!
Как взломщик, которому предстоит тяжёлая работа, я остаюсь наедине с Анжелой и её сейфом. Сдвигаю стринги, немного света.
Чудовищное зрелище! Вопиющая несправедливость. Прекрасная пухлая вагина, лощёная, без единого волосочка плотно зашита железными кольцами — туда даже палец не засунешь, не то что…
Анжела тем временем бесстрастно обсасывает член. Её движения точны и размеренны, как колебания маятника. Она могла бы с таким же успехом крутить педали, выбивать ковёр. Только теперь она выбивает из меня оргазм, предлагая кончить ей в рот.
Сквозь кольца нащупываю языком щель в плотно сведённых складках кожи. Анжела вздрагивает, замирает, когда мой язык проникает глубже. Её задница дрожит, как у лошади. Мой нос, губы втиснулись в пружину. Ласковым поглаживанием приглашаю кобылу успокоиться и продолжить родео.
Через минуту нервного потрясения, Анжела набрасывается на член с новой силой, как голодная львица на кусок свежего мяса после месяца измора. Нет сомнения в том, что она получает удовольствие. Я нащупал складку клитора под пружиной там, где замочек слегка вытягивает бугорок наружу. Такие стоны и всхлипы я слышу впервые. Они пугают и завораживают одновременно. Нет больше маятника, нет доярки и товарно-денежных отношений. Анжела дёргается в бесконечных микро-оргазмах, я двумя руками вцепился в пышные бёдра. Как клещ присосался к солоноватой плоти под пружиной. Большая девочка хочет вырваться, убежать, стонет, продолжая заглатывать член до конца, давиться им, убеждая себя, что нет безобразия под куполом юбки, нет микро-фрикций языком, нет стимуляций клитора сквозь прутья терновника.
Я пою песню любви, поющий в терновнике. Соловей — птичка певчая. Вывожу ноты кончиком языка, нанизывая большую девочку на маленький тающий стержень. Это маленький шаг для начинающего дистрибьютора и огромный скачок для заматеревшей дистрибьюторши. Не помню, кто это сказал, но звучит красиво.
Равно как и стоны Анжелы. Она обворожительна в желании кончать снова и снова. Такое ощущение, что никто никогда не ласкал её вагину языком. Необъезженная кобыла прыгает, как толстолобик на сковородке, обжигаясь, чтобы вернуться к яростному огню страсти, обжечься вновь, выгнуться колесом, распластаться у меня на груди. Её груди — два огромных мягких шара — трутся об меня давно затвердевшими сосками, пушистый хвост волос рассыпался в паху, щекочет яйца, бёдра. Анжела впивается ногтями в мошонку, сжимает яйца по очереди, стягивая их вниз, её рот давно превратился в имитацию тугой вагины. Она сама так хочет: чтобы я трахал её в рот, дёргался под ней. Приподнимаюсь на пятках, плавно работая бёдрами. Но она хочет глубже — ныряет до конца, и я не успеваю за ней. Рассинхронизация, временная. Ловлю её ритм, теперь член влетает одновременно с нырянием, она шлёпается губами в яйца, давится, захлёбываясь в слюне, но продолжает нырять. Сколько же в ней страсти, усердия. Я не верю, что у неё есть парень, не верю, Хозяин, которого она безумно любит, здесь что-то другое, совсем другое. Девочка, которая ныряет с таким альтруизмом, не может давиться чужими чувствами.
Тем более чужой спермой, глотать её жадно, не упуская ни капли, продолжая елозить Кардашьяновой задницей у меня на лице, теперь уже не заботясь о том, что я могу задохнуться, умереть под ней, взвыв на полнолуние. Всё что её волнует, заключается в нежном страстном поцелуе сквозь колючие прутья терновника.
Когда всё закончилось… Всё только началось. Анжела уходила молча, в полной прострации. Задумчиво перекручивала юбку минуты три в поисках переда и зада.
Перед самой дверью она обернулась:
— Никогда больше не делай так! — раздражение, испуг и что-то новое, похожее на благодарность и любопытство появились в её манерах и речи.
— Как?
Она странно посмотрела на меня. Впервые серьёзно, оценивающе. Без всяких блядских намёков.
Большая девочка получила большой жизненный урок.
6
Близился съезд сетевиков-дистрибьюторов всея Беларуси. Меня тоже пригласили на это мероприятие в качестве подсоса-стажёра. По факту я оставался мёртвой душой на шее Анжелы до тех пор, пока сам не научусь валить дичь, сдавать в аренду свои половые органы. Собственно, таких, как я, собралось человек пятьдесят в небольшом театральном зале. Все неудачники горемычные, в основном мужики, нас согнали, как баранов в назначенный день. Мы сидели молча, скептически выслушивая жизнерадостных ораторов, вещавших со сцены.
Сначала выступал Мюллер. В присущей ему манере он вновь поведал об опасности современного рабства, о невероятных заработках, открывающих путь к свободе. Анжела тем временем работала с залом. В нарядной белой блузке с бейджиком на левой груди и чёрных штанах в облипку она присматривала за микрофоном, чтобы никому из нас в голову не пришла идея устроить демарш, задать неудобный вопрос. И пока большая девочка с замком в клиторе и стальной молнией на вагине, забывшись, заигрывала с микрофоном, насаживаясь на него кулачками всеми возможными способами, на сцене шла подготовка к следующему выступлению. Вскоре на помост взошла черноволосая леди-вамп в бежевом деловом костюмчике — юбка-пиджачок-каблучки.
— Меня зовут Злата Бабич, — напористо начала она. — Ещё год назад я, как и вы сейчас, искала приличную работу, ходила по собеседованиям, интересовалась зарплатой. Но мне постоянно делали сомнительные предложения. Как правило, интимные, — она заулыбалась, в зале тоже. — Сегодня я сама себе хозяйка. Я зарабатываю столько, сколько захочу. Не верите? Если я скажу, что в прошлом месяце мой доход составил десять тысяч долларов и это не предел, вы станете меня слушать?
Она продолжила троллить почтенную публику каверзными вопросами в темечко. Я же с любопытством рассматривал новую барышню на каблучках, щебетавшую со сцены. Она, как воробышек, энергично махала руками, доказывая первую теорему пирамиды о неиссякаемых запасах денег в мире. Эта бабенция — Злата Бабич — внешне напоминала Деми Мур в молодости, ну или Тину Канделаки — такая же грузино-армяно-сицило-абхазская чернота волос, глаз, милая умная мордашка, макияж телеведущей. Густая чёрная копна волос, пышная, слегка вьющаяся, стянутая в хвост, по-деловому развевалась за спиной. Бабич держалась уверенно, даже слишком. Чрезмерная раскованность и выдавала в ней нервное напряжение. Кроме того, она старалась выглядеть старше, чем была на самом деле. Её голос периодически ломался, взгляд улетал куда-то в сторону Мюллера и компании жирных котов, понаехавших из корпорации. Они — паханы в костюмчиках при галстучках — сидели в первом ряду, сбоку от сцены и пасли курочку жадными потворствующими взглядами, тешились видом секси-деточки, прыгающей по сцене под их указочку. Кукловоды.
В антракте народ вывалил в коридор. Нас ожидало второе действие с главным паханом-мозгоправом, который ради причастия паствы не поленился приехать аж из самой Америки. Говорить он, правда, собирался по-русски, так как имел абсолютно русские, то бишь еврейские, корни.
Я забрёл в туалет — единственное место, где сетевики постеснялись растянуть сеть.
«Что я тут делаю? — спрашивал я себя, облегчаясь в писсуар. — Припёрся зачем-то. Сидел бы себе дома».
На самом деле я чувствовал себя разведчиком, шпионом во вражеском стане, волком в овечьей шкуре. Мне хотелось поиграть в игры патриотов, подразнить Мюллера и компанию, потроллить Корнеги и старину Хилла.
«Пускай эти додики тратят на меня всё своё время и деньги, я всё равно пришёл сюда, чтобы развлечься», — думал я, довольно улыбаясь, застёгивая ширинку.
В тусклом коридоре мерцала полудохлая лампочка. Одна из дверей напротив туалета была приоткрыта. Я заглянул туда в надежде найти голую бабу на полу. Но там была мастерская. Куча мольбертов с незаконченной мазнёй, столы вдоль стен, накрытые длинными скатертями — обычный гадючник начинающих живописцев. Я начал ходить, как в галерее, картинно заложив руки за спину, покачивая головой с умным видом, делая вид, что впечатлён.
Неизвестно, сколько бы я провёл там времени, если бы неожиданно не послышались голоса. Они приближались, женские — хохотливые, мужской — приглушённый. В последний момент, услышав скрип двери, я успел нырнуть под стол, закрывшись свисающей до пола полотняной скатертью.
— Никого здесь нет? — послышался голос Мюллера. — Отлично. Анжела запри дверь, пожалуйста, чтобы нам не мешали.
Послышался поворот засова, кроме Анжелы и Мюллера в комнате был ещё кто-то.
— Деньги вперёд девочки, деньги вперёд, — нараспев мурлыкал довольный Мюллер.
Я уже нашёл щёлочку на уровне пола, приложился ухом к линолеуму и с удивлением наблюдал картину, представшую перед моим взором.
Анжела и Злата сдавали выручку. Толстые пачки зелёных банкнот, аккуратно перевязанные резинками, перекочевали из рук рабочих пчёл в лапы трутня.
— Это всё? — Мюллер сделал вид, что недоволен. — Что-то мало в этот раз. Ну хорошо. У вас полчаса.
Я затаил дыхание, то, что произошло далее, с трудом поддаётся описанию.
Девушки, как по команде, стянули с себя нижнюю часть одежды. Злата задрала юбку-карандаш, спустила капроновые колготки и трусики, Анжела расстегнула штаны и тоже предстала абсолютно голенькой в районе лобка.
Они обе были зашиты одинаковой стальной пружиной с замком. Амбарные золотые замочки, как колокольчики, болтались спереди, вдетые в клиторы.
Мюллер нашёл на шее верёвочку с ключиком, опустился перед каждой из девушек и по очереди разомкнул замки. Рабыни сами продолжили снимать оковы, осторожно вращая пружину. Они сидели попами на столах, раздвинув задранные ноги, лица у них были очень грустные, как будто кто-то умер. Мюллер стоял рядом, ухмыляясь, поглаживая себя по животику.
— Ну что, кто у вас сегодня любовничек? — он достал платок и протёр запотевший лоб. Мозгов у него выше крыши.
Девушки ничего не ответили, даже не взглянули на него. Они были заняты собой, напряжённо, не теряя времени, они мастурбировали, свободной рукой держа телефоны, вглядываясь в экраны.
Мюллер приблизился.
— Что тут у нас? — он заглянул в телефон Златы. — М-м-м. Сталлоне, как интересно. Давай я тебе помогу, золотце.
Он достал из ширинки вялый набухший член-банан, направленный вниз, раскатал презерватив и одним махом вогнал банан в Злату. Та даже глазом не моргнула, только шире раздвинула ноги, нахмурилась и быстрее задёргала ручкой, ещё пристальнее вглядываясь в экранчик телефона, ещё сильнее вдавившись спиной в стенку. Мюллер тоже отвернулся в сторону, трахая девушку, как резиновую куклу. Казалось они совсем не замечали друг друга. Только сдержанные стоны Златы и закатывающиеся зрачки свидетельствовали о том, что ей хорошо. Только хмурое выражение её лица и яростные взгляды, которые она время от времени кидала на Мюллера, говорили об обратном.
Рядом сидела Анжела. С потухшим взглядом она мастурбировала на картинку в телефоне. Её шикарная задница по-царски развалилась на столе. Пышные бёдра величественно возвышались к задранным коленям.
Заскучавший Мюллер нагнулся к Анжеле и заглянул в её телефон.
— Это тот молокосос? Черненко, кажется, его зовут, — Мюллер растянулся в чеширской улыбке, стянул Анжелу со стола и поставил раком к мольберту. — Сейчас я тебе покажу, сука, настоящего мужчину. Ты ведь этого хочешь?
— Да, — ничего не замечая буркнула Анжела, продолжая мастурбировать, пялясь в телефон.
Теперь я отчётливо видел выражение её лица, грустное, поверженное. Её рука, запущенная вдоль округлого животика, дёргалась в диком ритме.
Мюллер с рыком вогнал в неё колбасу, намотал пышный медовый хвост на кулак и начал жёстко трахать, видимо, расценив картинку на телефоне Анжелы, как личное оскорбление.
Мне хотелось плакать от горя, от жалости. К себе, к Анжеле. Она мастурбировала, глядя на мою фотографию, представляя себя со мной, пока Мюллер долбил её сзади. Я не мог выйти и остановить насилие, потому что не знал, что скрывается за семью печатями, почему девушки позволяют Мюллеру вешать на себя замки, почему они, как пчёлы, работают на него с утра до вечера. Я боялся выдать себя, сделать хуже. Мюллер оказался не таким тупым, как я думал сначала.
В этот момент взгляд Анжелы оторвался от телефона и скользнул по полу. Видимо, она что-то чувствовала. Какая-то тонкая связь, нерушимая, вечная, уже установилась между нами. Неосязаемая духовная связь, которая соединяет одинокие сердца союзом любви.
Наши глаза встретились, она изумлённо вздохнула, рука под ней замерла на короткое мгновение. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Осознав, что за ней наблюдают, и не кто-нибудь, а тот самый предмет обожания, который сохранён у неё в телефоне, Анжела с новой силой кинулась мастурбировать, натирая замлевший клитор до потери чувствительности.
Она улыбнулась краешком губ, по-доброму, как бы извиняясь, как бы говоря:
«Ну извини, Дима, что так получилось. Я не виновата».
И неожиданно слёзы прыснули у неё из глаз и покатились по щекам.
Продолжая беззвучно реветь, она прикрыла веки, зрачки улетели вверх, неземной грудной стон, как душа, вылетел из неё, эхом разносясь по мастерской. Она прыгала и изгибалась, как тогда со мной на диване, отлетая назад широченной задницей, насаживаясь на загнанный член, затрахавший её вдрызг, член, который внезапно тоже начал кончать под аккомпанемент странных ослиных звуков:
— И-а! И-а! И-а! — так Мюллер украсил оргазм.
Когда всё закончилось, девушки снова замкнули вагины пружинами. Мюллер повесил замки, довольно пошлёпал рабынь по попам, выпроводив их за дверь со словами:
— А теперь за работу, мои красавицы. Кто не работает, тот не трахается.
Они уходили собирать бабло для пузатого гипнотизёра, обслуживать покупателей, предоставляя ограниченный, но весьма сносный спектр услуг — минет плюс анал, а я не знал почему.
Почему они это делали.
7
Первой мыслью было пойти в милицию. Пускай они там дальше сами разбираются, кто и почему держит в рабстве двух девчонок. В том, что их всего две, я сильно сомневался. На съезде присутствовали как минимум десять девушек-сетевиков — все, как на подбор, молодые, симпатичные, разодетые по-деловому сексуально: в обтяжечку, на каблучках, с декольте. Сладкие конфетки для жирных котов.
Страшная картина подпольной секты постепенно вырисовывалась в моём сознании. Раз в неделю девушки сдают выручку. Они выстраиваются в ряд со спущенными штанами и юбками. Стянутые к коленкам колготки, трусики ограничивают шаг. Их голые животики, попки, лобки блестят, смазанные кремом. Анжела говорит, крем для того, чтобы не чесалось. Гладкие вагины плотно зашиты стальными пружинами, замочки болтаются спереди, вдетые в клитор. Пчёлки работали всю неделю, чтобы заслужить отдых. Безразличный клиент сношал их в попки и в рот — ведь так хочет любимый парень, вымышленный Хозяин несуществующей игры в доминацию. Они врали налево и направо, выкручивались, как могли, чтобы усыпить бдительность клиента, успокоить его тревоги, заставить его тратить больше. Ведь им нравятся такие отношения. Хозяин требует траха на стороне, и они рады стараться. Обслуживают мужиков-покупателей, опыляют пестики, раз за разом снимая нектар. И не беда, что вагина зашита. Ведь есть ещё попка — заветный запретный плод, который при должной разработке функционирует ничуть не хуже. «Даже лучше, — думает клиент. — За анал берут больше. А тут всего полтинник, и на часы никто не смотрит». Девушка приходит со своей смазкой в сумочке, выкладывает товар на стол, куляется в кресло. Чистая продажа. А трах в попку с окончанием в ротик — это личное дело каждой Сабы, заигравшейся в подчинение.
«Если бы девушки хотели, они бы сами заявили в милицию», — думал я.
Но даже если бы они не могли заявить, была ещё одна причина, по которой я неохотно рассматривал вариант с милицией. Дело в том, что я активно косил от армии. Активно — значит меня искали.
###
В воскресенье вместо Анжелы неожиданно пришла Злата.
— Анжела заболела, — хмуро бросила чернявая красавица, снимая бежевое приталенное пальто.
— Как? — я топтался перед ней в прихожей, не зная куда девать руки и что предложить. Большая девочка обещала по телефону, что придёт, вместо неё припёрлась суровая девочка. Я хотел обсудить варианты, заготовил речь, аргументы.
Злата проигнорировала мой вопрос и, заглянув в зал, устало спросила:
— Вам одну пачку или две? — окинула презрительным взглядом старую секцию, телевизор. — Похоже, одну, здесь ведь никого больше нет? — она прошла вперёд к дивану, развернулась, вызывающе расправила плечи. На ней был чёрный брючный костюмчик в полоску. Она ненавидела меня всеми фибрами души. Её глаза метали молнии, отстранённый взгляд говорил об одном: «Давай закончим с этим поскорее, мудила».
Но она стояла в той самой хорошо знакомой мне позе Анжелы, как бы говоря: «Можешь брать меня, как хочешь. Только постарайся не порвать одежду и не причинить боль».
Медленно приближаюсь к пантере с банкнотой в руке:
— Я хочу, чтобы ты разделась. Полностью. И легла на диван.
Злата Бабич недоверчиво хмурится, поджимает губы:
— Ну как скажешь.
Она заезженная, затраханная дистрибьюторша модельной внешности. Уставшая даже в воскресное утро. Вялые движения, с которыми она снимает с себя одежду, — так заключённые женского пола готовятся к походу в баню. Наконец она остаётся абсолютно голой. Идеальное стройное тело слегка сутулится под гнётом печали, безучастный тоскливый взгляд скользит по стенам в знак протеста. Золотой замочек торчит из клитора, как брошка из пупка, как бегунок ширинки. Стальной прут змеиными кольцами стягивает детскую вагину красавицы. Она — малышка с детскими грудками, детской попкой, ножками и большой взрослой обидой, затаённой глубоко в душе. Покупателю скучно. Он уже приглашает друзей потрахаться с чокнутой бдсм-щицей, ведь так хочет какой-то Хозяин. Чужие игры до добра не доводят. Они пускают секси-деточку по кругу. Даже к лучшему, что её пизда зашита, думают они. Не нужно париться, куда воткнуть хер. Пускай Хозяин ебёт её в удовольствие, сегодня они будут сношать её в оставшиеся дыры. Она ведь работает не за деньги, называет себя Рабыней, любовь движет этой сукой. Так получай же унижение и доминацию, мы научим тебя ценить удовольствие. Твой Хозяин усцытся кипятком, когда узнает, как мы затрахали тебя здесь впятером, по очереди сменяясь сзади каждые две-три минуты, чтобы не вызвать преждевременной эякуляции. После нас любое прикосновение Хозяина покажется тебе райским наслаждением, любой оргазм, подаренный им, сделает тебя счастливейшей сукой на свете.
— Тебе нравятся такие отношения?
— Да, — Злата по-лягушачьи складывает ножки, поджимая коленки к груди.
Я уже завязал ей глаза шарфиком, чтобы осуществить задуманное. Бабич морщится, руками растягивая смазанные ягодицы в стороны, готовится к приёму гостей. Воронка сфинктера пугливо втягивается, окольцованная пися, грубо заштопанная калёным, со спичку толщиной, прутом, непроницаема — девочка может только помочиться сквозь складки половых губ.
Я прикладываюсь к этим складкам губами, вылизываю калёную пружину, чтобы усыпить бдительность, растопить лёд в нашем молчании. Девочка вздрагивает, напрягается всем телом, не сразу успокаивается, мой язык ни на йоту не продвинулся внутрь, но, очевидно, малышке очень приятно, кажется, на бледном личике появилась тень улыбки. Я не знаю, о чём они говорили с Анжелой. Не знаю, знает ли она, что я знаю.
Злата ничего не сказала, когда сняла трусики, представ передо мной во всей красе.
— Ты тоже Рабыня? — я сделал вид, что удивлён.
— Да, — она кивнула без доли смущения.
— У вас с Анжелой один Хозяин?
— Нет, разные, — Злата сердито поправила заколочку, достала из сумки тюбик со смазкой. — Ты будешь минет или сразу в попу?
— В попу, ложись на диван. Можно завязать тебе глаза шарфиком, а то я стесняюсь?
И вот она лежит передо мной с завязанными глазами, готовая к анальному спариванию, а я ласкаю её, как могу. Оттягиваю замочек ртом, заигрываю руками с пружиной, пальцы массируют заштопанную зону вагины. Девочке приятно, она выгибает спину, сосочки набухли. Вряд ли она рассчитывала на такое обращение. Теперь придётся подождать.
Вытягиваю из-под дивана огромные кусачки, позаимствованные у брата, работающего на СТО. Консультация с ним по поводу взлома миниатюрных замков не прошла даром. Отомкнуть японский замок булавкой не получится. Спартак устал освобождать рабов.
А я нет!
Миниатюрный, с ноготь величиной замочек, с выгравированным иероглифом, позолоченный, замер в опытных руках мастера. Главное не промахнуться и не перекусить клитор, иначе не видать мне распахнутой вагины как своих ушей. Девочка заорёт от боли и убежит, она и так напряглась, когда узнала про шарфик. Сейчас лежит подо мной неподвижно, ждёт пока я начну трах в попу.
— Щёлк! — калёный стержень толщиной со спичечную головку с трудом поддаётся напору двузубого монстра.
«В кусачках главное рычаг, — звучат слова брата в голове. — Чем ручки длиннее, тем рычаг больше».
Злата подпрыгивает, срывает шарфик с глаз.
— Что? Что ты наделал! — изумлённо смотрит на огромные кусачки.
Я сижу перед ней на коленках, с эрегированным членом в презервативе — надо же было как-то отвлечь внимание. Тыкался в неё всё время, пока работал.
— Ты вообще понимаешь, что мне теперь за это будет? — она в ужасе проговаривает по слогам. Нервно накрывает лицо двумя руками, тяжело вздыхает. — Ну кто тебя просил, а? Скажи, — смотрит на меня убийственным взглядом, яростно рассыпая искры из влажных глаз. — Ты что думаешь, самый умный?
Мой член быстро теряет твёрдость, опадает, презерватив морщится, сползает. Я улыбаюсь, как дурак, изобретатель атомной бомбы.
— Можешь валить всё на меня, — нарушаю непродолжительную тишину. — Не знаю, сколько у тебя времени, но пока ты здесь, можешь помастурбировать, если хочешь. Я тебе мешать не буду, — мне обидно, чертовски обидно. Улыбка сползает с лица. Поднимаюсь, надеваю шорты, майку, выдвигаюсь на кухню.
— Дима, постой, — она останавливает меня в двери властным нежным голосом. — Ты что-то знаешь?
Оборачиваюсь, встречаюсь с ней глазами:
— Нету никакого Хозяина. Ты занимаешься этим, потому что тебя заставляют, — завершаю фразу уничижительным взглядом. Я жесток, нет пощады неблагодарным рабам.
— Это не совсем так… — она боится, пристально изучает меня, прежде чем продолжить врать: — Хозяина действительно нет, но меня никто не заставляет.
Хмыкаю с ухмылочкой:
— Тогда почему ты этим занимаешься?
— Так лучше продаётся.
— А замки для чего?
— Парням нравится.
Я молчу, скептически ухмыляюсь.
— Понятно, — понятно, что выкрутилась. — А мне нравится без замка. Но меня никто не спрашивал.
Она впервые расплывается в изумрудной улыбке.
— Мне тоже нравится без замка.
Я бы мог долбать её вопросами до бесконечности, пытаясь вывести на чистую воду. Она вся в своём вранье одно сплошное противоречие. Но она боится, её можно простить. Кого я не смогу простить, так это Мюллера.
— Хочешь, поласкаю тебя там?
Она улыбается и неожиданно краснеет.
— Конечно хочу.
Подхожу к ней, сажусь рядом. Вместе вынимаем сломанный замок и пружину. Её пальчики дрожат, руки опали, она вся горит. Я не знаю от чего, от страха, от возбуждения. Подушечки стали такими холодными. Я целую её нежно в губы, она обхватывает меня за шею.
Медленно покрываю её детское тело нежными поцелуями, опускаясь всё ниже. Сосочки наливаются бурой темнотой. Злата выгибает спинку в пояснице, её горячее тело извивается в руках. Я целую животик, сползаю к лобку. Чернобровая красавица приоткрывает ротик, облизывает губки, закусывает нижнюю губку, наши глаза встречаются. Когда мой язык находит растянутый распущенный клитор, я знаю, что она вся в моей власти.
Злата оградилась стеной от работы, на работе нет места эмоциям. Только не сейчас. Я медленно привожу её в чувство, вывожу алфавит языком.
А — взгляд дикой кошки полон мольбы
Б — она умоляет не останавливаться
В — вся дрожит
Г — будто электрошок пронзает её тело
Д — она хватает меня за волосы
Е — детские бёдра до боли стискивают голову
Ж — самая длинная буква, самая вкусная
З — Злата — это её буква, на ней она громко кончает.
Яростно сражается со мной до последнего, пытаясь вырваться, раздавить голову, ускользнуть в страну грёз. Дикий кошачий вопль, бесконечный, протяжный, переходящий в стон, сопровождает непомерно затянутый оргазм. Она сильная, чертовка. Если бы я не был в два раза больше, то вряд ли удержал бы её.
Я лежу со складкой клитора во рту, Злата как будто потеряла сознание, только иногда шевелит рукой, приоткрывая веки. Более сытого выражения лица я не видел в жизни.
— Теперь я понимаю, почему Анжела заболела, — медленно щебечет она, наблюдая за мной. — Вы опасный человек, Дима Черненко.
Я растягиваюсь в улыбке. У нас ещё есть время, чтобы проверить данное утверждение.
8
Моя авантюра потерпела крах. Канарейка так привыкла к золотой клетке, что отказалась улетать.
— Там холодно, голодно и не трахают во все дыры, — прочирикала Бабич на прощание.
И хотя на самом деле она молчала и громко пыхтела, пока застёгивала вагину, цепляя поломанный замок на растянутый клитор, по её хмурому выражению лица было понятно без слов, что мой замысел провалился. Бабич не собиралась расставаться с кандалами. Она упорхнула так же плотно заштопанная, как и пришла, с той лишь разницей, что теперь ей предстояла неприятная встреча с Мюллером. А мне оставалось только гадать, какое наказание ждёт затраханную до мозга костей дистрибьюторшу.
Я злился на неё, жалел и злился. Позвонил Анжеле.
— Я иду в прокуратуру. Ты со мной?
Реакция большой девочки повергла в шок.
— Димочка, ты в своём уме? Ты же всё придумал, — ласково начала она. — Ну был у нас секс пару раз, но это же не значит, что я должна теперь с тобой встречаться. Не можешь никак успокоиться? Преследуешь меня, звонишь по ночам, караулишь под подъездом. Ты же псих, посмотри на себя, — она театрально повысила голос до противного визга. — Придумал какой-то замок. А дальше что? Наручники, цепь, конура? Знаешь, что с такими извращенцами в тюрьмах делают? Хочешь, чтобы я на тебя заявление написала? — и бросила трубку.
Они все были напуганы. Анжела, Злата, другие девочки. Работали в одной связке, врали напропалую. Для большинства клиентов бдсмщицы стали лёгкой добычей, неожиданным анальным сюрпризом воскресного дня, минетом с разрядкой в ротик. Никто не лез им в душу, не пытался расстегнуть вагину, которая всегда оставалась на замке. Клиент эгоистично потрахивал их, не заботясь о чувствах, не испытывая вины за недотрах.
«Ведь они физически ограничены в получении оргазма, значит можно расслабиться и никуда не спешить», — рассуждал клиент.
И если кому-то из покупателей и приходила вдруг в голову дурацкая идея освободить Рабыню, девочки сразу становились стеной на защиту частной собственности, принадлежавшей Хозяину.
«Стоит только одной из них заикнуться, как меня тут же возьмут в оборот», — я представил, как следователь по особо важным делам вызывает меня на допрос и гнёт свою линию:
— Зачем вы повесили гражданке А. замок на влагалище?
По этой же причине расхотелось рассказывать брату. Ведь если Злату или Анжелу доставят в поликлинику для обследования и там вдруг выяснится, что замок действительно висит или висел и что виною всему не директор фирмы, а брат заявителя, то засудят меня, как особо опасного маньяка-извращенца. А там тюрьма, статья петушиная. Ведь никто не поверит мне, никто.
«Нужны доказательства, а не пустые слова», — сокрушённо думал, терзаясь в сомнениях.
И тогда я решился. Я не мог больше сидеть, сложа руки, трястись и ждать.
«Будь, что будет», — думал я, набирая номер Мюллера.
— Павел Валерьевич, здравствуйте, — начал я. — Это Дима Черненко вас беспокоит.
— А, здравствуй Дима. Что-то случилось? — старый барсук включил очень занятого директора.
— Да, случилось. Сегодня я попытался освободить Злату, сломал ей замок, — как можно спокойнее начал я. — Но я не по этому поводу звоню, — здесь я выжидательно замолчал.
Он тоже сохранял нейтралитет, откашливался, делая вид, что, возможно, пропустил моё признание мимо ушей. Но чем дольше он сопел в трубку, тем больше соглашался со своей причастностью к рабовладению, и тогда я решил не мучить его, не раздувать конфликт. Ведь ссора с Мюллером не входила в мои планы.
— Я думаю, я уже достаточно изучил бизнес сетевых продаж и готов к продвижению по служебной лестнице. Что вы на это скажете?
— Может быть, может быть, — Мюллер всё так же делал вид рассеянного с улицы Бассейной, как будто параллельно с разговором по телефону он ещё смотрит очень интересный футбольный матч и вот-вот заорёт в трубку: «Гол!»
— Я бы хотел помочь вашему бизнесу заработать больше денег, расширить сеть продаж, увеличить денежный поток. У меня для этого есть все качества: целеустремлённость, трудолюбие, желание обучаться. Если понадобится, я даже готов обратиться в правоохранительные органы, чтобы защитить ваш бизнес от внешних посягательств.
Тут я опять умолк. Всё, что нужно было сказать, я сказал.
«Теперь ход за тобой, козёл!» — от волнения я забыл дышать.
— Хорошо, я подумаю, — буркнул Мюллер и бросил трубку.
Он был напуган, мой план сработал! Ход конём пришёлся прямо под дых, в самое темечко. Короткие противные гудки подчёркивали безвыходность положения загнанного в угол таракана.
— Подумай, подумай, гнида, — произнёс я вслух, скрипя зубами.
В глубине души я надеялся, что Мюллер не станет развязывать войну первым и я успею собрать изобличительный материал.
###
Мюллер отзвонился на следующий день, от былого высокомерия не осталось и следа. Я больше не был рабом на галерах, в его речи появились нотки уважения, лести. Он зондировал местность, искал слабинку, подвох, изучал намерения оппонента невербальными средствами гипнотизёра-энэлписта.
— Деньги, — просто ответил я. — Я люблю деньги и секс. Похоже, у вас этого предостаточно.
Этого хватило, чтобы усыпить бдительность старого пердуна. Кроме денег и секса ещё им двигала жажда власти. Я знал, на какие точки давить и сразу выразил желание подчиняться.
Мы встретились в субботу возле станции метро, и он повёз меня в чёрном джипе далеко за город. Я нервничал, я не так представлял себе вступление в тайную рабовладельческую секту. Честно говоря, Мюллер со своим джипом и поездочкой по тёмной лесной тропе нагнал на меня столько страху, что под конец путешествия я уже ни о чём другом не думал, кроме как о внезапном выстреле в голову и безымянной могиле в дремучем лесу.
Мы приехали в коттеджный посёлок, расположенный в сосновом бору. Смеркалось. Майское солнце быстро скрылось за деревьями. В ночном сумраке очертания средневекового замка, вдруг возникшего перед нами, вызвали у меня ещё большие опасения за жизнь. Теперь я думал об инквизиции и пытках раскалённым железом. Замок был обнесён высокой кирпичной стеной с колючей проволокой наверху. Грязная сточная канава вилась вдоль дороги вокруг территории коттеджа. Ворота открыли два охранника в смокингах и белых хоккейных масках.
— Зачем им маски? — тихо спросил я у Мюллера.
Он метнул на меня коварный взгляд.
— В банк собрались на ночь глядя, — мегамозг злорадно ухмыльнулся. — Да ты не волнуйся. Они всегда так ходят.
Я не волновался. От страха и ужаса предстоящего я уже давно, образно выражаясь, наложил в штаны. На мелкие эмоции не осталось сил.
Мы въехали во двор, вышли из машины и поднялись по ступеням на крыльцо. Янтарный свет электрической свечи, висевшей сбоку, колебался, как настоящий. Массивная резная дверь из тёмного дуба с кольцом-молотком в виде медной волчьей пасти преграждала путь.
— Ничего не трогай и молчи, — шепнул Мюллер, в этот раз на полном серьёзе. Он взялся за кольцо и стукнул им три раза в дверь, подождал чуть-чуть и стукнул ещё раз.
В стеклянном глазке мелькнул свет, дверь звякнула и тяжело отворилась.
Перед нами на пороге стояла абсолютно голая рыжая русалка, долговязая, щуплая, как подросток, в ошейнике и пирсинге, с замком на вагине. Поводок золотой цепью тянулся от ошейника с припухлым детским соскам — нежным малинкам, насквозь пробитым острыми шипами с заклёпками. Соски цеплялись к гранатовой брошке в пупке и дальше к колечку в клиторе. Стальные швы в промежности плотно стягивали тонкие складки вагины. Бубенчик-замочек торчал из выпуклого отбеленного лобка, как флажок. Всё хозяйство держалось на этом хранителе невинности.
Девушка только вчера сошла со школьной скамьи, и не было в ней и капли взрослости. Шикарная копна рыжих волос обрамляла прелестное детское личико. Она была не из тех любительниц пирсинга и тату, которые испытывают тело на прочность ради любви к искусству. Она попала в заточение абсолютно случайно и носила погремушки, как носила бы ситцевое платье.
Мы вошли, разулись, повесили куртки в шкаф. Это была просторная прихожая, обшитая вишнёвым деревом. Гипсовая лепнина на потолке, паркет на полу — весь интерьер напоминал небольшое фойе театра, погружённое в мерцающий янтарный свет электрических подсвечников, висящих вдоль стен.
Рыжая почтительно стала в сторонке, сложив ручки по швам, на лице застыла услужливая улыбка.
— Подготовь его, — устало бросает Мюллер рыжей, приглаживая плешь перед зеркалом.
Та кивает, жестом просит меня следовать за ней. Разворачивается, и только сейчас я замечаю в её попке огромный круглый рубин. Драгоценный красный камень, идеально гранёный, настоящий или искусственный, распирает ягодицы в широкую, с кулак, воронку. Девушка осторожно несёт в попке гранатовое яйцо, пальчиком ведя по стене. Её походка напоминает поездку на велосипеде — она сидит на яйце, как в седле, не вертит и не виляет им, плавно летит вперёд. Мы идём по периметру замка — крытой веранде со стрельчатыми окнами — доходим до угловой башни, спускаемся по винтовой лестнице в подвал. Здесь одна комната без окон, из мебели только зеркало на стене, стол и шкаф.
— Давайте я вам помогу, — рыжая рабыня подходит и, улыбаясь краешками губ, тянет с меня пиджак. Затем рубашку. Чувствую себя Анжелой, застывшей в позе «Бери меня, как хочешь».
Пуговка за пуговкой — и вот я уже стою перед рыжей в одних брюках и носках. Неугомонная русалка тянет ремень. Снова пуговка, ширинка, и вот уже брюки упали к щиколоткам, я остаюсь в одних трусах.
— Мне нужно вас побрить, — воркует зеленоглазая бдсмщица, стягивая трусы.
Мой член предательски спрятался в кожаный чехол, съёжился-скукожился. Густые чёрные заросли никогда не вызывали у меня неприятия. Девушка почти касается лицом моей плоти, помогая снять брюки. Я невольно возбуждаюсь.
Я боюсь спрашивать «зачем». Зачем Рабыня-служанка выбривает одноразовой бритвой всю растительность у меня в паху, зачем эта юная красавица, не обращая внимания на эрекцию, так тщательно ополаскивает пенис, яички и особенно старается натереть до блеска головку. Зачем она красит всё моё тело, кроме паховой области и головы в синий цвет. Я стал похож на мутанта из «Людей Икс». К чему весь этот маскарад?
Одно мне ясно наверняка: если бы они хотели меня грохнуть, то сделали бы это уже давно. Если бы хотели просто замучить до смерти, то не стали бы тратить столько краски и беспокоить наложницу. Кто они, я не знаю. К чему готовят — тоже. Но то, что они есть, и власть их над людьми не ограничивается только деньгами, становится всё более очевидным.
Я следую простому правилу, которое пока что не подводило: не задавать лишних вопросов. Меня, как зверя, ведут по флажкам, не давая опомниться. Я могу психануть и начать умничать, но что-то подсказывает мне, что в этот раз лучше сыграть по чужим правилам.
— Выпейте, пожалуйста. Это придаст вам сил, — наложница протягивает стакан с апельсиновым соком, только что налитым из нового пакета.
Я сижу перед ней на стуле, весь синий, как картина Айвазовского, с отмытым разомлевшим пенисом, непривычным холодком в паху. Она выскребла все волоски, не поленилась отполировать даже мошонку и всё, что было под ней, лишь близость ануса остановила девушку с бритвой. Если бы её положение не было пикантнее моего, я бы вряд ли позволил проводить подобные эксперименты на теле.
Рабыня ведёт себя раскованно. Как работница маникюрного салона, она раскладывает инструменты обратно по полочкам: банку с краской, кисть, пену для бритья. Полотенце отправляется в мешок для грязного белья, тазик с использованной водой становится в угол. Детская попка с рубином мельтешит по комнате, заштопанная вагина с замочком побрякивает сцепками, недавно пробитые шипами ореолы сосков наверняка не утратили чувствительности. Наоборот, бурые шишечки гудят от прилива крови, зудят по ночам. Иногда девушка морщится, сделав неловкое движение, натянув цепи, но в целом она отлично справляется со своими обязанностями.
«Внедрение в тайную организацию проходит по плану. Меня не просто так побрили, — успокаиваю я себя. — Предстоит серьёзная работа».
Когда я доберусь до разгадки, Анжела, Злата, и другие девушки, включая рыжую, получат шанс на свободу. Никогда не забуду слёзы Анжелы, кончающей на мою фотографию в телефоне. Никогда.
Ужасно хочется спать. Глаза слипаются, пол уходит из-под ног. Комната опрокидывается набок, тёмные бордовые пятна стремительно разливаются по ковру.
«Мне нельзя спать», — цепляюсь обрывками мыслей за реальность. Злюсь на себя, больно щипая руку.
Пелена сна беззвучно накрывает остатки воли.
9
В ритуальном зале Храма Семи Ключей служба проходит под пение монахов, записанное на CD-диск. Стоны провинившейся наложницы, нарушающие идиллию таинства, настоящие. Стройная чернобровая девушка, армянка, как её ласково называет Верховный Жрец, забилась в угол Тигровой Клетки, подвешенной к потолку.
— Пожалуйста, — хрипит девушка потрескавшимися губами, лихорадочно натирая кровоточащий клитор. Она бросает затуманенный взгляд вниз, к алтарю, месту, где проходит обряд инициации.
Четыре неофитки распластались на мраморном полу, вытянув руки к Чаше Познания, предоставив Вазы Ключникам на обозрение.
Моё синее обмякшее тело вносят в зал, когда всё уже готово к причастию, тянут мимо наложниц, закрепляют в Жертвеннике.
Мне понадобится время, чтобы очнуться. Пронзительный женский крик вернёт утраченную память.
###
Сознание слоями проявляется сквозь пелену сна. Я вздрагиваю, дёргаюсь изо всех сил. Десятки ремней опутывают тело, не оставляя шанса на освобождение. Вокруг слышны размеренные песнопения, перед глазами выплывает белая чаша. Мои выбритые гениталии свисают в неё. Я лежу в заточении чёрного керамического куба, только член, мошонка и голова торчат наружу. Стенка куба на месте груди расписана сверкающей белой вязью. Медленно перевожу заспанный взгляд на мужскую фигуру, стоящую в двух метрах от меня, наблюдающую за мной. Это невысокий человек в чёрной бархатной рясе, чёрной шляпе с длинными полями, золотой маске с толстым длинным, как бивень слона, клювом.
— Кто вы? Что вы хотите? — пытаюсь скрыть панику в голосе.
Маска отворачивается. Вокруг на полу в позе эмбриона лежат голые девушки. В полумраке движутся тени в масках и плащах. Весь зал размером с актовый в школе имеет прямоугольную форму, куполообразный стеклянный потолок, колоннады по периметру. Мягкий медный свет исходит от люстры под куполом.
— Это всё он виноват, убейте его, — сорванный женский голос хрипит как проклятие ведьмы из дальнего конца зала.
Я замечаю клетку под потолком, детскую дрожащую фигурку в ней, абсолютно голую, чёрные волосы растрепались на плечах, глаза горят лихорадочным блеском. Её взгляд, полный ненависти, направлен прямо на меня. Она сидит, широко раздвинув ноги, и дико мастурбирует.
— Злата, что… что с тобой? Что они собираются сделать? — я нервно сглатываю.
Злата закатывается истеричным смехом:
— Ты так и не понял, идиот? Неужели думаешь они сделают тебя Ключником?
Её безумный хохот, переходящий в рыдания, хаотичные движения рукой, заставляет кровь в моих жилах закипеть. Приступ удушья, ужас, парализующий тело, охватывают меня, отключают разум, оставляя лишь животные инстинкты и желание вырваться любой ценой.
###
Я мог заорать в тот момент, начать звать на помощь, ругаться матом. Я едва сдерживался, чтобы не разреветься, как девчонка. К горлу подступил нервный ком.
«Неизвестно, чем эта истерика обернётся для меня, — думал я. — Меня или убьют, или покалечат, или всё сразу. Возможно, я лишь подолью масла в огонь, и смерть будет болезненной».
Я совершил ужасную ошибку, доверившись Мюллеру, сев к нему в машину.
В тот вечер, лёжа на керамической плите Жертвенника, я искренне раскаивался, что так и не успел сделать ни одного доброго дела в жизни. Дела, о котором не стыдно вспомнить перед смертью. Я жалел брата, безутешных родителей, представлял, как они годами ищут пропавшего сына, до самой смерти надеясь, что он вернётся. Я жалел себя, свою загубленную молодость, несбывшиеся мечты, любовь к Анжеле.
Рыжая принесла Гильотину, закрепила на Жертвеннике. Вытянула член и мошонку сквозь круглое отверстие, сняла предохранитель. Все эти действия она проделала с таким же невозмутимым равнодушием, с каким до этого выскребала волосы в паху.
Механизм Гильотины предельно прост и предсказуем в своём исполнении. Острое, как бритва, тяжёлое лезвие заряжено для удара, сравнимого с ударом топора, секущего голову. Стальной тросик, приводящий казнь в исполнение, тянется от рычажка Гильотины к резиновому кольцу на члене жертвы. Обречённый на страшную казнь, сам того не желая, с корнем отсекает гениталии, как только уровень возбуждения достигает критического.
Всё это я понял сразу, как только увидел механизм под собой. Резиновое кольцо чеки жёстко сидело на пенисе, и мне ничего не оставалось, кроме как закрыть глаза и молиться об отсутствии эрекции.
###
Холодные влажные пальчики берут головку, нежно оттягивают кожицу, ногтики поскрёбывают снизу, сжимают яички, играют с ними в поддавки.
Четыре богини, абсолютно голые, выбритые, незакрытые, по очереди подходят ко мне. Их холодные ручки с каждым разом становятся всё мягче, теплее, желаннее, наигранные стоны наглее, настойчивее, эмоциональнее
Их обнажённые роскошные тела, колыхающиеся груди, пышные густые волосы и печальные лица восхитительной красоты отпечатались глубоко в сознании, запомнились как страшное проклятие.Я верю, что они ведьмы, что за каждой из них скрывается погибель. Мой член скользит в гное, фекалиях. Я по уши в жиже, дерьме, свежий бурлящий поток устремляется сверху из круглой дыры сортира прямо на меня, бурый понос бьёт в рот, забивается в глаза, ноздри. Я глотаю его, давлюсь, срыгиваю, снова глотаю, не могу дышать, только слизкие зелёные сопли, блевотина алкашей, гной сифилитиков, отхаркнутая туберкулёзная мокрота обволакивает меня с ног до головы, въедается в член, затекает внутрь через уретру, разлагается в мочевом пузыре белыми личинками.
###
Мой член вытянулся, раздался вширь, но по-прежнему вяло болтался, как червяк. Позже я пришёл к выводу, что обладаю удивительной способностью автогипноза. Мой мозг отключился от реальности, внешние раздражители исчезли, я сам исчез с лица земли, моя душа перенеслась в другое место и время, и ничто не могло вернуть меня назад, даже самые откровенные прикосновения языком. Я больше не купался в дерьме. Моя фантазия перенеслась на речку, от холодной воды всё тело покрылось гусиной кожей, зубы забарабанили. Кусая язык, я дрожал, стыл на морозе, абсолютно голый. Запрыгивал в прорубь снова и снова, пока онемевшие конечности не потеряли связь с головой. В голове не осталось ни одной тёплой мысли, бескрайняя снежная пустыня простиралась перед глазами, и не было в Заполярьи моей мечты и намёка на жизнь.
Девчонки пыхтели не меньше получаса. Минет оказался бесполезен, к тому же крайне неэффективен. Тогда они перешли к жёсткой дрочке. По очереди гоняли вялый член до безобразия быстро и сильно, заходя сбоку, чтобы удобнее взяться. Но что бы они ни делали, какие бы манипуляции ни проводили, я оставался нем к женским мольбам.
Неожиданно, изнасилованный, обессиливший, я сдался с другой стороны и густо кончил. Сладкое раздражение вялого члена достигло апогея, непроизвольные сокращения кулачка под анусом выкачали сперму из яичек прямо в Чашу Познания.
Всё замерло, остановилось в полушаге от пропасти. Член оставили в покое, суета вокруг прекратилась. Даже звуки метели в Заполярьи куда-то исчезли.
Я открыл глаза. Девушки изумлённо смотрели на меня. Верховный Жрец протиснулся между ними и приблизил огромный нос к моему лицу:
— Это Ты? — спросил он странным безумным голосом.
— Да, — отозвался я глухо.
— Развяжите Его, — трясущимися руками Жрец взял Чашу и почти засунул в неё нос.
Прибежала рыжая, аккуратно, чтобы не пораниться, сняла Гильотину. Безразличие на её лице сменилось подозрением. Она пялилась на меня всё время, пока работала, задаваясь немыми вопросами. Какими — я так и не понял. Те же охранники в хоккейных масках взошли на помост, раздвинули створки Жертвенника, расстегнули ремни.
Я чуть не рухнул, когда тело лишилось поддержки. Я стоял такой же синий, покачиваясь, равнодушно созерцая возню носатого и рабынь. Девушки выстроились передо мной на коленях, опустив головы, избегая смотреть вверх. Верховный Жрец приготовил кучу знаковых вещей, разложив их на небольшом столике. Чёрное кольцо Ключника тоже лежало здесь в объятиях розовой шёлковой подушечки.
Жрец повернулся к залу и поднятой рукой попросил внимания.
— Братья мои! Сегодня великий день. Наши поиски завершены. Седьмой Ключник возродился из пепла. Он вернулся к нам в лице этого благородного смелого юноши. Как тебя зовут? — обратился он ко мне.
— Дима.
— Дима, Дмитрий, — ласково повторил Жрец. — Клянёшься ли ты, Дмитрий, верно служить Кольцу. Защищать его тайну, соблюдать семь заповедей и хранить обет молчания?
Я уже один раз свалял дурака в тот вечер, когда сел в машину к Мюллеру, и не собирался повторять ошибку.
— Клянусь.
Жрец приблизился и повесил мне Ключ на шею, затем взял кольцо с подушечки и положил его в рот рыжей, которая тут же опустилась на коленки.
Медленно, чтобы не нарушить торжественность момента, рыжая наложница наклонилась, втянула мой член в рот и, нащупав языком головку, насадила кольцо до самого основания. Член заполнил её полностью, воткнувшись в горловую щель, рыжая поперхнулась слюной и чуть откашлялась.
Это была Весталка, девственница, ведь только девственницы имеют право совершать обряд кольцевания в Храме Семи Ключей.
Почувствовав кольцо, я испытал странную эйфорию. Как будто не было смертельной опасности, не было пугающей неопределённости. Я получил то, что по праву принадлежало мне. Прошёл испытание. Душа Ключника возродилась в новом сосуде, моём теле, и вот кольцо вернулось хозяину. Я и был этим Ключником, которого они так долго искали, который жил во мне всё это время.
Мои Рабыни по-прежнему стояли на коленях, ожидая причастия. Верховный Жрец жестом пригласил ближнюю из них подойти.
Это была, пожалуй, самая интересная особа из всех четырёх. Единственная блондинка, по-женски спортивно сложенная, аппетитная, с вьющимися пышными волосами, ровными нерастянутыми каплями грудей. Её сильный волевой взгляд, хоть и подавленный, выдавал недюжинный интеллект, непокорность и полное отсутствие страха. Она играла в игру, навязанную ей, подчинялась правилам до поры до времени. Когда придёт час, она ударит ножом в спину, опрокинет шахматную доску и плашки домино лягут в её сторону.
А пока она опустилась передо мной на колени, сложила кисти рук на отполированный лобок.
— Клянёшься ли ты, Раба Юлия, служить Дмитрию до конца дней своих, пока смерть не разлучит вас? — торжественно изрёк Жрец с той же ноткой безумия в голосе, которая выразилась излишним интонационным взлётом.
— Клянусь, — ответила девушка.
— Целуй, — приказал Жрец.
Юля наклонилась и лёгким прикосновением губ к головке члена закрепила союз.
Жрец намочил кисточку в сперме, собранной в Чаше Познания, и кончиком провёл по губам Юли. Она сидела передо мной на коленках, с густым мазком спермы на губах, с абсолютно непокорным взглядом, безвольно опустив голову, ожидая указаний. Её губы склеились белой глазурной печатью, стекающей на подбородок. Неожиданно блондинка приоткрыла ротик, инстинктивно смахнула сперму языком, с неприятием поджала губки, окончательно облизав всю глазурь. На короткое мгновения её взгляд метнулся вверх, встретился с моим и тут же пугливой птичкой переместился на пол.
Жрец достал знакомую мне пружину с замочком и дал девушке. Юля попой повалилась на пол и, широко раздвинув ноги, опытными движениями приступила к работе. Её маленькая упругая вагина, уже познавшая пирсинг, неохотно стягивалась в узкую розовую щель. Подковка с трудом проникла в клитор, стянув замок и молнию в надёжную сцепку.
Закончив шнурование, Юля встала и, приподнявшись на цыпочках, выпятила лобок, наши взгляды снова встретились. Я застёгивал её в первый раз. Мучительно долго, возясь с замком. Мне показалось, блонди улыбнулась, когда послышался долгожданный щелчок. Что-то коварное блеснуло в умных глазах белокурой Рабыни.
«Есть ещё попка и ротик», — шепнул её взгляд.
«Можешь пользоваться ими на своё усмотрение», — шепнул я в ответ, ласково улыбнувшись.
Юля, виляя бёдрами, спустилась в зал, красуясь новым замком. Давая понять Ключникам, что теперь у неё есть Хозяин.
Рабыни Ордена Семи Ключей носят незамысловатые замки, пока не пройдут инициацию. Любой Ключник может воспользоваться их услугами, обидеть, наказать, пока они не получат прописку. Поэтому девушки так жаждут, чтобы их Вазы обрели наконец Хозяина.
Три другие девушки тоже были по-своему прекрасны. Человек со вкусом выбирал смазливые личики, мягкие подтянутые попки, красивые ровные грудки. Была пухленькая кареглазая девушка с чёрными короткими волосами в виде тюльпанчика, Раба Катя. Она выглядела моложе остальных, наивный детский взгляд выдавал неподдельный интерес ко мне. Она, не стесняясь смотрела в глаза, томно прикрывала веки. Может быть, она хотела привлечь внимание и стать любимой наложницей. Когда Верховный Жрец собрал остатки Познаний на кисточку и перенёс сгустки в ротик Кати, та не только подставила губки, но и вытянула их, чтобы захватить побольше. Развратная сучка водила язычком по губам, играя со спермой у меня на глазах, невинно хлопая длинными ресницами под чёрными бровями. Потом уселась замыкать пухлую сочную вагину, продолжая причмокивать губами, рассасывая мой вкус.
Неожиданно я возбудился. Член взлетел и замер в боевой готовности. Он торчал, как полено, обнажив розовую голову. В зале раздались сдержанные хлопки. К ним присоединились другие. Люди в масках и три наложницы, уже прошедшие причастие, хлопали. Мои девушки с замками улыбались и о чём-то перешёптывались, посматривая на меня. Катя тоже расплылась в улыбке, бросая неловкие взгляды на железную эрекцию, поправляя волосы. Я застегнул её, как положено, и это был первый случай, когда замок повис на возбуждённом текущем влагалище. Пухлая попка нехотя развернулась и поскакала в зал к подружкам.
— Ты думаешь, они будут любить тебя? — голос из клетки презрительно фыркнул. Злата, абсолютно безумная, устало дёргала рукой в кровоточащей промежности, застывшими глазами следя за происходящим.
Верховный Жрец с досадой задрал нос в её сторону.
— Что с ней? — спросил я.
— Она умрёт, — торжественно объявил он.
«Она умрёт по моей вине», — эта мысль отрезвила.
— Я хочу забрать её себе.
— Она сумасшедшая.
— Она хорошо работает.
Я готов был спасать Злату любой ценой, даже ценой своей жизни.
Тот самый добрый поступок, который позволит мне умереть с чистой совестью в следующий раз.
Говорят у кошки семь жизней. В тот вечер у меня их было всего две, и одной я уже лишился. Но ради Златы я готов был пожертвовать и второй.
Жрец повернулся, острые глаза под маской внимательно изучали меня.
— Армянка не сможет работать. Её Ваза разбита.
— Она будет работать ртом.
Жрец озадаченно посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Это длилось бесконечно долго, острые фанатичные глаза сверлили меня до умопомрачения. Я выдержал этот взгляд и вернул должок холодным Заполярьем, о котором безумец в маске ничего не подозревал.
Он сдался. Призвав помощников, приказал спустить клетку.
###
Рыжая вывела меня через заднюю дверь. Мы спустились в ту же комнату с зеркалом, где всего за пару часов до этого девственница готовила меня к испытанию. Я оделся, служанка накинула пальто.
Во дворе Храма Семи Колец было непривычно тихо. Бархатное звёздное небо обдало необъятным простором. От свежего майского воздуха закружилась голова.
Мы вышли за ворота, жёлтое такси терпеливо поджидало на стоянке напротив коттеджа. Я открыл заднюю дверь, загорелся свет в салоне.
Злата, завёрнутая в покрывало, дрожащая в лихорадке, лежала свернувшись калачиком, забившись в угол.
Усатый таксист и не думал дуть в ус, видимо, наученный горьким опытом общения с ночной клиентурой.
Я назвал адрес, и мы поехали, оставляя и рыжую, и Мюллера, и носатого, и всех носатых — всех их, безумных, оставляя их с носом.
И всё время пока мы ехали, я гладил Злату, сомневаясь везти её в больницу или домой. Я не знал, что с ней, и лишь счастливая случайность помогла мне.
Мы уже почти подъехали к моему дому, как неожиданно Злата очнулась. Хищный взгляд армянки моментально оценил ситуацию. В следующую секунду она скинула простынь и оседлала меня.
— Злата… — я безуспешно пытался вырваться.
Но она уже расстегнула мне ширинку и вытащила член. Я только успел накинуть простынь на её голую спину, прикрывая прыгающую женскую задницу от глаз водителя. Мой вялый окольцованный член проскользнул в кровоточащую вагину, как молочная сосиска в раскалённое масло.
Армянке понадобилось всего десять фрикций, чтобы кончить. В следующий момент она откинулась и потеряла сознание. Обмякла в моих объятиях, оставаясь абсолютно голой и беззащитной, отверженной обществом носатых Ключников, но не мной.
10
Злата проспала глубоким сном двадцать часов. Только к вечеру следующего дня чары Морфея уступили место другому более сильному чувству, которое поставило армянку на ноги и ураганным ветром понесло на кухню. Голенькая куколка поглощала еду со страшной скоростью. Я испугался, что она обожрётся и лопнет. Мы договорились не усердствовать в первый раз, покушать ещё раз ночью, если возникнет желание.
Желание возникло, и я вновь следил за тем, чтобы она не обожралась. Если в первый раз Злата одна осилила огромную сковороду жаренной картошки, которую я рассчитывал на три дня, одна съела яичницу из пяти яиц, десять сосисок, предварительно отваренных мною в кастрюльке, то ночью эта миниатюрная бестия взялась за хлеб с молоком и вареньем. Я боялся, что неизвестный недуг вызвал полное отсутствие меры в её организме. Злата точила по-страшному, пугая меня механическим пережёвыванием всего съедобного. К пяти утра она, наконец, успокоилась и уснула.
Наступил понедельник. Мне нужно было идти на работу. Я оставил записку на кухонном столе в надежде на то, что Злата найдёт её там, когда проснётся. После произошедшего я слабо представлял себе обязанности Ключника.
«В любом случае, — думал я, выходя из подъезда, — пора позвонить старому импотенту Мюллеру и спросить, как у него дела».
Я по-прежнему не знал, что вызывает страшную болезнь, поразившую Злату, но уже понимал, что девушки боятся помешательства, приводящего к смерти, и поэтому цепляют замки на вагины. Кольцо Ключника всё это время оставалось на моём члене, придавая уверенности. Что-то подсказывало мне, что именно в нём кроется тайна чудесного исцеления армянки.
«Как ни крути, но ей стало легче», — вспоминал я прошлую ночь.
Злата уже не орала, не мастурбировала и не бросалась на меня, как ненормальная.
Я дошёл до угла дома, и тут лицом к лицу столкнулся с двумя представителями доблестной милиции.
— Дмитрий Николаевич? — они сразу узнали меня. — Пройдёмте, пожалуйста, — один из них взял меня за локоть.
Валять дурака, лохматить ментам бабушку не представлялось возможным. Я жил на съёмной квартире и никогда в руках не держал повестку, открещивался от неё по телефону, как мог, когда мама звонила.
— Аккуратно порви на тысячу кусочков и выкинь в мусоропровод, — учил я её. — А если придёт участковый, скажи, что уехал в Россию на заработки, скажи, что женился, что ему там хорошо и он ждёт российского гражданства. А если наступит война, то он всё равно за наших воевать будет, так что пускай они там в военкомате не беспокоятся за его судьбу и спят спокойно. Родина на замке.
На замке…
И вот доблестные стражи ведут меня в милицейский уазик, сажают на заднее сиденье, предлагают «прокатиться в участок», чтобы «задать пару вопросов». Возражений у меня, конечно, нет. Я рад-радёшенек стараться, помогать в расследовании серьёзного правонарушения.
Мы приезжаем к солидному старому зданию в районе Парка Челюскинцев. На входе часовой, на стоянке служебный транспорт с признаками власти: маячки, символика, тонированные стёкла. Меня ведут по пути наименьшего сопротивления, я только успеваю выхватить глазами табличку над входом: «Главное управление по наркоконтролю и противодействию торговле людьми». Поднимаемся на второй этаж, вокруг люди в милицейской форме, суетятся, шмыгают по кабинетам. Проходим в дальний конец коридора, распахиваем высоченную железную дверь, чёрную, с позолоченной вывеской: «Начальник Главного управления Хомич Виктор Владимирович». Конвой запихивает меня в приёмный покой и закрывает дверь за спиной.
Девушка-мент в форме, стоящая у шкафа, оборачивается на секунду:
— Дмитрий Николаевич? Присядьте, пожалуйста.
Её приказ, выраженный глубоким грудным голосом, не терпит отлагательства. Я валюсь в стул возле стенки, пережёвываю остатки смысловых реакций на происходящее.
«Эко меня занесло», — сдерживаю тяжкий вздох, чтобы не привлечь внимание хозяйки предбанника, которая тем временем полезла в самый нижний ящик.
Это вчерашняя выпускница Академии МВД, а, может, просто студентка, проходящая практику. В любом случае молодая коза напялила голубую рубашку с погонами, тёмно-синий галстучек, короткую юбку из такого же плотного, как школьная форма, материала. Бесцветные блестящие колготки, чёрные замшевые ботильоны украшают стройные ножки. Коза выставила всё это добро на показ, согнувшись в три погибели возле шкафа. У неё шикарная грушевидная задница, дешёвые коровьи ляжки на тонких козьих копытцах.
— Не надоело пялиться? — девушка-мент выпрямляется, гневно смотрит на меня. Суровое детское личико, раскрасневшееся, излучает ненависть, наглый ментовской взгляд не знает пощады, подавляет всё сентиментальное в человеке. Она могла бы работать на скотобойне.
Голубоглазая фурия с шапкой русых волос, затянутых на затылке, мечет искры из глаз. Грациозна, как фавн, вышагивает к столу, садится, меняя ракурс зрения. Я был бы рад провалиться под стол, только за столом она, а не я. Стол к тому же без передней стенки, сквозной. Начальник, видно, решил позабавиться.
— Что же ты не смотришь? — фурия раздвигает ноги под столом. — Смотри, — она приказывает, и я не могу ослушаться. Пялюсь, как дурак, ей в промежность. Там обычные белые трусики.
— Всё посмотрел? — она холодна как айсберг. Сурова и безжалостна.
— Да, — мычу в ответ, отвожу глаза в сторону, стыдливо прикрывая их рукой.
Сложно назвать то, что произошло, актом интимного откровения. Скорее, это был акт визуального изнасилования.
— Может, ты извращенец? — девушка в погонах шипит, извергая ненависть. Её холодный ледяной взгляд парализует волю. — На идиота вроде не похож. Не наркоман, — она снова раздвигает ноги под столом. — Явно не наркоман.
Звонок стационарного телефона на столе прерывает рассуждения озабоченной стервы.
Выслушав краткие указания, она кладёт трубку, кивает мне в сторону двери, злорадно улыбаясь:
— Иди. Там тебе щас вставят по самые погоны, — сука смакует каждое слово. Особенно «самые».
В кабинете Хомича творческий беспорядок. Сам полкан — настоящий волкодав, прирождённая ищейка. Взгляд выбивает признания без слов. Острые усы, острые ледяные глаза, острый бесформенный нос — всё это на упитанной харе с двойным подбородком, сдобрено мешками под глазами. Здоровый кабан с зачёсанным чёрным ворсом пасёт меня странным неуютным взглядом.
— Присаживайтесь, — сипящим голосом возвещает он начало допроса с пристрастием.
На нём форменное обмундирование: школьный костюм из толстой, как картон, материи цвета морской тины, голубая рубашечка, чёрный галстучек. Ромбовидный значок, погоны, железные блестящие пуговки — вот и все мужские украшения. Женщины бальзаковского возраста тащатся от таких полканов. На вид ему не больше сорока.
Соблюдя минимальные приличия, волкодав переходит к делу:
— Где вы находились в субботу 16 мая в период с 19 до 24 часов?
— У себя дома, — выпаливаю я. Перед глазами всплывает картина: я торчу в керамическом бачке, свесив яйца в белую чашу.
Он не верит ни единому слову:
— Вам известно, что за дачу заведомо ложных показаний вы несёте уголовную ответственность?
Я впадаю в ступор. Ещё бы мне это было неизвестно. Но не это главное. Полкан ведёт разведку боем, не обозначив мой статус. Кто я для него — свидетель или подозреваемый, — пока не ясно. Раскрыться, начать давать чистосердечные признания я не готов. Ведь приняв присягу Ключника, я невольно стал рабовладельцем. А это уже статья. Попробуй докажи потом, что ключ на шее, отмыкающий как минимум четыре вагины, не выражает моё личное отношение к делу.
— Да, известно, — нервно сглатываю, понимая, что запутался.
Хомич растягивается в хитрожопой ухмылке. Достаёт из рукава новый козырь:
— Поступил сигнал, что вы приняли участие в тайном ритуале, связанном с торговлей людьми.
Замечательно, этого ещё не хватало! Сейчас поставят меня к стенке раком, обыщут, найдут кольцо, ключик, и тогда пишите письма, дорогие родители.
Что я могу сказать? Молчу, как рыба.
— Что вы на это скажете? — Хомич мог бы и жёстче подойти к вопросу. Его как будто забавляет моё нежелание колоться.
— Меня, наверное, с кем-то перепутали, — мямлю в ответ.
Полкан хмыкает. Вытягивает руку к коммутатору:
— Людочка, зайдите, пожалуйста, на секунду.
В кабинет заскакивает коза сопливая.
— Запри дверь, — устало бросает ей полкан.
Та щёлкает замком, замирает возле двери по стойке смирно.
— Ди-и-ма, — Хомич растягивает гласные, как будто ищет в имени моём защиты. — Дмитрий.
Я выжидательно поднимаю нос.
— Можно тебя кое о чём попросить? — полкан совсем с катушек слетел, обращаясь ко мне с таким задушевным трепетом.
Нет ничего на свете, в чём бы я отказал этому вежливому блюстителю правопорядка.
— Конечно! — киваю решительно, подтверждая готовность сотрудничать с органами.
— Трахни эту суку разок, а то у неё уже совсем мозги набекрень. Мурыжит меня тут целыми днями, покоя не даёт.
Я в изумлении пялюсь на полкана, челюсть отваливается. Бросаю украдкой взгляд на Людочку. Та смотрит в пол отстранённо.
— Как? — до конца надеюсь, что это шутка.
— В презервативе, конечно. Кончать не обязательно. Просто засунь ей пару раз, — полкан переключается на подчинённую: — Иди сюда, мразь. Сейчас тебя будут трахать.
Фурия цокает каблучками, подходит вплотную к Хомичу.
— Снимай своё барахло.
Людочка живенько стягивает юбку, капроновые блестящие колготки, белые трусики.
Вездесущий замочек болтается на стянутой стальным прутом вагине. Бритая жирная тушка молочного поросёнка надёжно сцеплена кольцами.
Хомич расстёгивает пуговку под галстуком, вытягивает ключик.
«Щёлк», — и Людочка усаживается коровьей жопой на стол вытягивать пружину.
— Не возражаешь, если я посмотрю? — полкан выглядит уставшим, от работы, от жизни.
Отрицательно мотаю головой, сохраняя предельную осторожность, чтобы не выдать шок.
«Ключник позвал Ключника для оказания услуг интимного характера», — мелькает мысль.
Людочка тем временем заканчивает снимать причиндалы. По команде «Займись им» ковыляет ко мне со спущенными колготками, стрингами до колен, опускается на коленки, руки скользят к ширинке, расстёгивают её, стягивают трусы, достают член. Всё это Людочка делает с невозмутимым довольным выражением долженствования на лице. Я не успеваю опомниться, как лютая фурия в погонах присасывается к окольцованной плоти, заглатывает вялую колбасу полностью, обмыливает её языком, гоняет за щекой, прижимая к нёбу, урча, как кошка, впиваясь коготками в тонкую разбухшую кожу. Она вытягивает член губами в длину, чтобы через секунду нырнуть до конца, полностью заполнив себя твердеющей массой. Работает с остервенением, чёрное кольцо Ключника высвобождает сексуальную агрессию, накопившуюся в предбаннике за долгие месяцы заточения.
Когда член затвердевает, Людочка накидывает на головку презерватив, одним махом скатывает резинку до основания и уже тянет меня за член к столу. Опрокидывается на крышку стола плашмя, не выпуская член из цепких пальцев. Втыкает головку в горячую распахнутую вагину.
Есть что-то неестественное в её движениях, зомбическое. Она действует без тормозов, формальностей, одержимая одним желанием — трахнуть меня поскорее. Это мужская похоть, с которой самцы после длительного заключения трахают своих подруг, только выраженная наоборот. В женском пассивном стремлении оседлать, насадиться, потереться девушка в голубой рубашке с погонами становится козой-задирой, которая лезет на рожон, бросается на амбразуру с вагиной нараспашку.
Я вхожу в неё до конца, и тут Людочка издаёт отчаянный душераздирающий стон, грудной, хрипящий, со знакомыми нотками безумия, как будто я всадил ей меч в матку, а не семнадцать сантиметров сервелата, специально залитого для работы.
— Вот так, — Хомич, который всё это время оставался безучастным, наблюдает за действиями подопечной, засовывает средний палец ей в рот. Она обсасывает его так же жадно, как до этого мой член.
Людочка совсем оскотинилась: развратно стонет, как порношлюха, отскакивает назад на член, летит вперёд на палец. Каждый мой удар вызывает в ней бурю эмоций.
— Вот так, мразь, — повторяет полкан с довольной ухмылкой, гоняя уже пол-кисти во рту подчинённой. — Будешь теперь спать спокойно.
— У-гу, — томно мурлычет Людочка. От её спеси не осталось и следа.
Полкан тоже решил не скучать: придавил Людочку щекой к столу, достал из выдвижного ящика огромную чёрную дубинку с ручкой и засунул русявой козе половину резинового хозяйства в хлюпкий рот. Гоняет жёстко, долбя её в глотку без всякого понимания, что это живой человек с ограниченными физическими возможностями, а не резиновая Зина.
Но Людочке, похоже, нравится. Иначе она бы не стала беспомощно вытягивать руки вдоль тела, как курочка, отдавая Хозяину ротик на растерзание. Ей, похоже, абсолютно всё равно, что с ней вытворяют. Она поплыла и взглядом и телом, обмякла на столе, вернувшись к женской пассивной роли.
Я вцепился в жирные ляжки с зачатками целлюлита, долблю не спеша белую заплывшую задницу. Этого достаточно, чтобы довести сержанта милиции до предоргазменной истерики. Она всхлипывает, закидывает каблучки вверх, дёргается на столе в припадке, похожем на эпилепсию.
— Держи её, — хрипит полкан, скобой-клешнёй прибивая шею Людочки к столу, почти до конца вгоняя расслюнявленную дубинку в горло. Все тридцать сантиметров толщиной с черенок лопаты с огромной скоростью влетают в горло, расширяя его визуально. Ручка стукается в губы и дубинка начинает обратный путь. Людочка не заглатывает дубинку, её потрошат, как курицу или индюшку, засовывая резиновую руку глубоко внутрь, выгребая остатки женских соплей.
Я держу её. Она бьётся в мощном оргазме, как будто ничего больше не знает в этом мире, кроме бурных оргазмов. И жуткий безумный стон, кошачий мартовский рёв разносится по кабинету Начальника Главного управления.
— Вот так, — Хомич испытывает не меньшее удовольствие от оргазма подчинённой. Он постепенно отпускает её в свободное плавание, треплет по щеке. Я тоже делаю шаг назад, обессилевший после борьбы с задницей дикого мустанга.
Людочка сползает с дубинки по крышке стола и валится на пол, как мешок муки. Это вызывает дикий хохот у полкана.
— Молодец, выручил, — он довольно смотрит на меня. — Что б я без тебя делал, — обходит край стола, заглядывает вниз.
Я уже заправил член с презервативом в джинсы, пялюсь на бездыханное сытое тело, затраханное в рот символом милицейского мужества. Моя роль на сегодня выполнена. Надеюсь, меня отпустят без предъявления обвинений в растлении молоденьких сотрудниц.
— Да, передавай там Шитинкову привет, — полкан дружелюбно улыбается, неожиданно протягивает руку. Я испытываю неловкость, пожимая её, вспоминая, что так зовут Мюллера.
11
Знакомый чёрный джип поджидал меня на улице напротив Главного управления. Мюллер-Шитинков, довольно ухмыляясь, высунул башку из окна, скрывая свиные глазки под солнцезащитными очками.
— Ну что, поговорил с милицией? — спросил он.
— Поговорил, — невесело отозвался я.
— Садись, поехали, — он завёл двигатель.
Он повёз меня на старую квартиру, ту самую, в которой я впервые увидел Анжелу. Я ждал серьёзного разговора по душам, а получил краткие наставления: уволиться с работы, купить костюм с галстуком, записаться в автошколу, явиться на следующий день при полном параде в головной офис для обучения.
###
Власть Ключника над рабыней безгранична. Нет ничего, что бы она не сделала ради хозяина. Чтобы поверить в это, достаточно один раз подняться на крышу «Паруса» с Познером — главным идеологом секты Семи Ключей.
На самом деле этого подонка звали Михаилом Громыко, как двух паханов Советского Союза — Михаила Горбачёва и Андрея Громыко, но про себя я называл его Познером из-за внешнего сходства с известным телеведущим. Громыко с таким же успехом мог стать Набоковым в моих глазах. Одно его маниакальное увлечение юными рабынями, которых он всегда трахал средним пальцем в перчатке из латекса, чего стоило. Но карта легла на Познера, во многом благодаря запутанному происхождению ублюдка и его хитрожопой манере общаться.
С высоты птичьего полёта ночной Минск похож на бархатное покрывало, усыпанное золотым песком и бриллиантами. Бесконечный поток машин струится по главным артериям города. Лёгкий летний бриз приятно обдаёт лицо тёплой волной. Из магнитофона Лара Фабиан надрывно доказывает, что любовь это болезнь. Но какое мне дело до романтической атмосферы, созданной Познером, — непременной составляющей всех его извращённых перформансов, — когда прямо на моих глазах разворачивается чудовищное зрелище.
— Венди хорошо погуляла? — ласково интересуется Познер у вчерашней выпускницы в голубом вечернем платье.
Она пришла нарядная на рандеву, с сумочкой, на шпильках. Сделала причёску в салоне красоты, макияж. Шоколадные гирлянды волос густыми барашками спадают на оголённую спину. Тени на глазах, румяна на щеках и алые губки бросают вызов красоте павлина. Только детское личико выдаёт неопытность и несоответствие обёртки внутреннему миру.
— Да, папочка, — щебечет ангел в атласном переливающемся платье.
Папочка — так Познер просит девчушек-рабынь называть себя — делает шаг вперёд. Его волосатая рука обвивает тонкий стан Насти, сползает на попу. Лысый дедуля в смокинге и изящных очочках, сморщенный, как мопс, как ссохшееся червивое яблочко, кружит девочку в танце. Она на голову выше его, на порядок умнее. Красный диплом и куча призовых мест на олимпиадах по гуманитарным наукам тому подтверждение. Но она ничего не может противопоставить власти Ключника, которая въедается глубоко в сознание, заставляет совершать безумные, противоречащие логике поступки. Он не замыкает своих девочек, нет, это было бы слишком просто для Чародея Познера. Он заставляет их менять партнёров, как перчатки, разрывать отношения после первой же ночи любви.
— Резвитесь, пока молодые, — говорит он своим протеже.
И они отдаются налево и направо, разбивая сердца по уши влюблённым юношам, переходя к следующему в очереди, благо на таких красавиц всегда найдутся желающие. Им нельзя влюбляться, можно только очаровывать и трахаться. Девочки одной ночи, они арканят непритязательных, женатиков, туристов.
Настя знакомится на дискотеках и в барах, сразу сообщает, что приехала издалека, чтобы у парня не возникло привязанности. Легко соглашается отправиться в гости на чай. Легко скидывает платье, раздвигает ноги. Тело, принадлежащее не ей, а Ключнику, по несколько раз за ночь претерпевает самые изысканные ласки и проникновения. Она любит то, что с ней вытворяют, ведь в этот момент она служит Ключнику.
«Поэтому я не могу кончить, — думает она. — Потому что не имею права».
Настя любит, когда парней двое или больше, ведь тогда Ключник с особым интересом выслушает во всех подробностях, как и в каких позах её сношали, куда кончали, сколько раз. Она запомнит все детали и даже постарается разнообразить меню, чтобы удивить Ключника, побаловать его новыми похождениями. Но она так и не сможет кончить, потому что только Ключник способен подарить ей неземной оргазм, отправить её на седьмое небо.
А на утро, после многочасовой долбёжки, если обкончавшиеся парни ещё не поняли, она сообщит им, что замужем, и навсегда исчезнет с горизонта, оставив несуществующий имейл на память навязчивым поклонникам.
— Венди хочет полетать, — то ли спрашивает, то ли утверждает волосатый Ключник. На его губах застыла коварная улыбка.
— Венди не умеет летать, — испуганно лопочет Настя. Она смотрит на Ключника широко отрытыми глазами, наполненными ужасом. Её руки холодеют, опускаются, платье на спине начинает дрожать. Забыв про танец, она топчется на месте.
— У меня для тебя подарочек, — папочка заигрывает с дочкой, лезет в карман, достаёт миниатюрный пакетик с песком. — Волшебная пыльца Динь-Динь.
Настя недоверчиво изучает пыльцу, подняв пакетик на свет.
С течением времени сознание рабыни претерпевает серьёзные изменения, в ней борются две полярности, инь и янь, эго и бессознательное. Она готова верить всему, что скажет Ключник, хозяин не может ошибаться. Пыльцу могли собрать не с тех цветков, Динь-Динь могла пошутить, продавец подменил пакетик. Но только не Ключник, нет, он — часть рабыни, часть её сознания, которая не может обманывать.
Впрочем, есть ещё одна причина, по которой пыльца может потерять волшебные свойства:
— Хочу тебя предупредить, Венди, — Познер делает строгое лицо. — Пыльца Динь-Динь подходит только плохим девочкам, которые имеют то, чего нет у хороших.
— Чего? — растерянно спрашивает Венди.
Познер бросает задумчивый взгляд на ночной город.
— Мужского семени, конечно, — переводит взгляд на Настю. — Ты ведь глотала всё, что тебе давали?
— Да, — она лихорадочно вспоминает все последние контакты. Парни кончали большей частью в презерватив, иногда на грудь или живот, редко на спину, копчик, всё стекало по анусу вниз. Она уже и не помнит, когда в последний раз пробовала вкус спермы. Проглотила она в тот раз полностью или пролила часть на волосатый лобок мужчины, — скачет шальная мысль.
— Тогда этого должно хватить, — Познер с облегчением кивает на пакетик. — Полетай, доченька, — он разводит руки, закидывает голову вверх, прикрывая веки, втягивает ночной воздух ноздрями. — Лети-лети-лети…
Венди страдает неимоверно. Обречёнными движениями она открывает пакетик, дрожащей рукой берёт щепотку, посыпает голову песком. Лёгким подскоком пытается оторваться от крыши.
— Давай я тебе помогу, — Познер высыпает весь пакетик ей на голову. Толстые крупинки проникают в локоны, струятся вниз по шее, под платье.
— Чтобы взлететь, мало подпрыгнуть на месте, — вспоминает Познер одну немаловажную деталь. — Нужно оттолкнуться, — он указывает на карниз, — и верить, что всё получится.
Вся жизнь Насти выворачивается наизнанку в этот момент. Если бы она знала, что для полётов в небе нужна сперма, она бы не растратила столько мужских оргазмов впустую. Она бы всё собрала, в крайнем случае выпила бы из презерватива. Она могла бы предлагать только минет, ссылаясь на месячные, могла бы придумать, что обожает вкус спермы, что у каждого мужчины он свой, что она хочет только пробовать мужчину, а не трахаться с ним.
— Мне кажется, у такого интересного мужчины должен быть интересный вкус, — она бы сразу закидывала удочку.
Девять из десяти согласились бы принять участие в дегустации. Она бы водила их в туалет, замыкалась бы с ними в кабинке. И вкус был бы самый оригинальный: сладкий, с кислинкой, с алкоголем, как у яично-молочных коктейлей.
Но теперь поздно оглядываться назад, Венди должна переступить через страхи и научиться летать, ведь этого хочет Ключник, этого хочет её бессознательная часть.
Настя поднимается на карниз, ветер развевает платье, в ночном небе горит всего одна звезда, зато какая — самая яркая.
«Кажется, это Сириус», — печально думает она.
Внизу разверзлась темнота, безразличный поток машин струится по главным артериям города.
Я не выдерживаю, встаю с единственного места в зрительном зале, подхожу к Познеру, громко шепчу ему на ухо:
— Вы уверены, что в этом есть необходимость?
Он смотрит на меня стеклянным отстранённым взглядом, как человек, находящийся в глубокой прострации.
— Необходимость? Что такое необходимость? — его тон старикана, заигрывающего с ребёнком, ничуть не изменился.
Познер корчит из себя философа-буддиста, йогу, мастера медитаций, трансов и автотреннинга. Только вся его философия зиждется на ущербном миропонимании, в котором рабыни якобы сами выбирают жизненный путь. Виктивность — подсознательное желание быть жертвой в любых обстоятельствах — заложена в каждой женщине, говорит он. Не мы выбираем рабынь, они сами выбирают нас. Мы — всего лишь проводники, инструменты для удовлетворения женских инстинктов.
— Инстинкт саморазрушения — самый сильный женский инстинкт после деградации, — поведает мне Познер чуть позже.
А пока он стоит, задрав голову к небу, расправив плечи, раскинув руки в стороны, возомнив себя богом, принимающим жертву.
— Настя, дай мне руку, — я аккуратно ступаю к ней, сердце колотится в груди, как рыба, выброшенная на сушу.
Она оборачивается, на детском личике застыло выражение неловкости за происходящее. Это выражение сменяется виноватой вымученной улыбкой.
— Извините, — произносит она стыдливо, как девушка, испытывающая невероятный конфуз.
И прыгает…
###
Я не стану вам рассказывать про весь тот ужас, который я испытал, стоя на крыше «Паруса», слушая девичий истошный крик, стремительно удаляющийся в бездну ночи. Скажу лишь, что секта Семи Ключей не оставляет следов, а молодое женское тело, разбившееся в лепёшку об асфальт, при всей видимости самоубийства, вызывает кучу вопросов даже у обывателей, не то что у следователей.
Настя пролетела сто метров тридцатиэтажного здания, чтобы приземлиться в цирковую сетку, временно растянутую двумя рабочими. Они получили заказ от сестры Венди, получили гонорар в полной мере и до конца не верили, что падение девушки, страдающей суицидальными наклонностями, состоится. Зато когда она прилетела, отпали всякие сомнения и насчёт психического состояния сестрицы, которую они изначально приняли за душевнобольную миллионершу, и насчёт состояния самой Венди, которая, ступив на землю, забилась в истерике, повторяя:
— Этого недостаточно, недостаточно… чтобы летать.
Появилась заботливая сестра, поблагодарила спасителей и удалилась с зарёванной самоубийцей. Та едва переставляла ноги, растрёпанная, в голубом атласном платье, с размытым макияжем на лице.
Рабочие пожали плечами, свернули лавочку и уехали, оставляя редких ночных зевак разочарованно переговариваться. Их интерес так и не был удовлетворён.
Я стоял рядом, дрожа от нервного потрясения, не уставая переживать падение Насти с крыши «Паруса». Познер куда-то исчез, я был предоставлен самому себе и тяжким мыслям, одолевавшим меня.
Прошло всего пару недель с момента вхождения в новую роль, а мои поиски не продвинулись ни на шаг. Наоборот, казалось, я зашёл в тупик, из которого не было выхода.
Подобное поведение — безоговорочное подчинение, святая вера на слово — проявляли все без исключения рабыни по отношению к своим Ключникам. С первого дня, а вернее с первого вагинального проникновения, мои девушки растворились в мельчайших волеизъявлениях, исходивших от меня. Кроме того, они сами навязчиво искали способы угадать мои желания, впасть в зависимость. Казалось, их сознательная часть постоянно противилась внутреннему голосу, чуждому, холодному, расчётливому. Они постоянно жили в конфликте с собой, с этим голосом, о природе которого не догадывались. На определённом уровне девушки отлично понимали, что всё, что с ними происходит, губит их. Но как неизлечимая наркозависимость или психическое расстройство, которого ужасно стыдятся, которое тщательно скрывают, и в котором винят только себя, рабская болезнь поражала девушек изнутри, вызывала адаптацию и в конечном счёте привыкание к подчинению. Мысль пожаловаться, обратиться за помощью даже не возникала, ведь девушки свято верили, что сами виноваты в душевных пороках, неожиданно проявившихся при встрече с Ключником. Кроме того, они стыдились пристрастия к мазохизму, как люди стыдятся венерических заболеваний, как девушки комплексуют по поводу кривого носа, неправильного прикуса, косоглазия, как слепые скрывают глаза, толстые втягивают живот, родители прячут сына-полудурка от гостей. Только хуже, всё не то, намного хуже. Никто не учил их врать, что говорить и как поступать. Они сами выбирали, как извернуться, улизнуть от маминых расспросов, что сказать брату, чтобы тот не волновался.
Они были с Ключником заодно и в то же время люто ненавидели его. Я чувствовал это на интуитивном уровне, каждый раз, когда встречался с девушками глазами, когда наблюдал за их реакциями.
— Кольцо Ключника — это проклятие, — сказал Познер как-то раз. — Если бы тебе отрубили яйца во время Испытания, то, как мученик, ты, скорее всего, отправился бы в Рай. А так… — он зловеще улыбнулся, сверкнув золотым зубом.
А так смерть Ключника несравнима со смертью мученика. Первая заповедь «Книги Семи Ключей» гласит:
«Только смерть разлучит Ключника с Кольцом».
В Книге не уточняется, какая смерть постигнет Ключника, решившего, например, отойти от дел, но я думаю, обезумевшая рабыня, одна или несколько, достанут вероотступника из-под земли и разорвут на кусочки, стоит только внушить им, что тот является исчадием Ада или что его кровь абсолютно необходима для полётов под луной.
12
В первый раз всегда шок. Девушка не понимает, что происходит. Воздействие наркотика настолько незаметно пропитывает сознание, что бедняжка готова покончить с собой от стыда, когда всё заканчивается, и только стойкое желание повторить опыт, опуститься ещё глубже, ломает её, вынуждает добровольно вступить в замкнутый порочный круг.
Она приходит в фитнес-клуб, не подозревая, что тренер уже давно положил на неё глаз. В этот день в зале душно, необычно много накаченных молодых парней. Впрочем, чуть больше, чем обычно. Сколько их? Десять? Из девушек — только она, и это тоже смущает, но и заводит. Ведь парни жарят её глазами. Она старается не упасть в грязь лицом, подтягивает живот, выгибает спину, проверяет формы в зеркале. Ей есть чем гордиться.
Чёрные леггинсы идеально облегают стройные ножки в белых кроссовках. Круглая накачанная попка дышит упругостью, в ней почти не осталось жира — девочка весь год работала чтобы согнать рыхлость. Оголённый живот под топиком приятно играет рельефными ложбинками. Она скептически изучает небольшую грудь, которая стала ещё меньше после занятий спортом. Это, пожалуй, единственная часть тела, которую не мешало бы увеличить. Наконец, плечи и шея: они высохли, подтянулись, стали совсем жилистыми. Но главное достоинство, которое заставляет мужиков укладываться штабелями, где бы она ни появлялась, — это смазливая мордашка, обрамлённая пышной копной слегка вьющихся волос пшеничного цвета. Хозяйка идеальной внешности специально не завязывает волосы в хвост, специально красится по-вечернему, когда идёт в тренажёрный зал. Ведь на неё смотрят, облизываясь, не только парни, девушки бросают завистливые взгляды, женщины фыркают про себя, она сама смотрит в зеркало, не отрываясь, горделиво. Одна только эта безумная нереальная красота, граничащая с божественной, придаёт ей уверенности.
«Поклоняйтесь мне», — кричит богиня всем своим видом. И они поклоняются: открывают перед ней двери, почтительно расступаются, заискивающе улыбаются, когда её холодный взгляд встречается с прислужливыми глазами мужчин. Она так привыкла к этому, что не представляет жизнь иначе. Отшивать парней для неё так же естественно, как целовать своё запястье, проверяя идеальную форму сердечка из помады. Она не ищет простых вариантов, её красота имеет цену и достанется самому сильному самцу. Не в плане физическом, пускай эти качки мастурбируют перед сном, думая о ней. Нет, она достанется альфа-самцу, у которого есть власть и деньги. Или только деньги, потому что там, где деньги, там и власть.
Так она думает, продолжая делать полуприсяды, до спазмов заливая сталью мясистые ягодицы. Её мышцы налились кровью, расширились, она сама чувствует, как непривычно стало ходить, играя попой, как скаковая кобыла.
Водичка в пластиковой бутылочке, которую она поставила на подоконник, имеет сладковатый привкус. Но она не обращает внимания.
«Осталось немного фанты с прошлого раза», — думает она.
Садится в тренажёр для прокачки грудных мышц, широко раздвигает ноги под собой. Это её любимая поза, так можно насладиться полным фронтальным видом идеального пышущего силой тела. Рядом парни в опасной близости тягают штангу, но она их не замечает. Они сливаются для неё со стенами и тренажёрами. Их не существует.
Странное тепло разливается внизу живота, как будто лоно удовольствия наполняется томлением. Она сводит ноги, глупо улыбается, опуская глаза. Закусывает нижнюю губку. Что с ней происходит она понять не может, но знает точно: она хочет секса, много дикого секса, хочет, чтобы качки оставили дурацкую штангу и взялись за неё. Она пытается встать, чтобы уйти, но останавливается, как вкопанная. Это невыносимо: зудящий клитор сошёл с ума. Она заходит за тренажёр, прячется в уголок и засовывает ручку в леггинсы. Клитор бурно реагирует на прикосновения длинных острых ногтей над мягкими подушечками, в мозг устремляются эндорфины, безумный гормональный фонтан хлещет по глазам, ярчайшими искрами рассыпаясь по всему телу. Её трясёт, но не от оргазма, а от возбуждения. Она умрёт на месте, взорвётся, изнутри, так и не разорвавшись наружу, захлебнётся в слюне вожделения, если её не трахнут здесь и сейчас.
— Вам помочь? — звучит невинный голос сзади. Она оборачивается, раскрасневшаяся, растрёпанная, со стеклянным взглядом, с обильными выделениями во рту, во влагалище. Кажется, даже анус стал упругим, как резиновая грелка, залитая кипятком.
Она смотрит на вздыбленные шорты парня. Не может отвести глаз от массивной, заложенной набок, эрекции. На этот рог можно было бы повесить боксёрскую грушу, и он бы не прогнулся, так и остался бы торчать. Но сейчас она хочет сама сесть на рог, стать боксёрской грушей, чтобы её привязали за руки к потолку и долбили по очереди все, кому не лень.
Она не знает, как мимолётная фантазия, возникшая в голове, облекается в слова. Она слышит свой голос со стороны, контрольно-пропускной пункт, выпускающий мысли за границы сознания, прекращает функционировать.
— Да, — говорит заискивающий голос, принадлежавший когда-то ей, предательски исходящий теперь изнутри. — Вы не могли бы привязать меня за руки к потолку и трахать по очереди до вечера? Все, кто здесь есть…
Парень заливается грубым смехом.
— До вечера? Боюсь, у нас столько нет времени и сил. Но часик, я думаю, мы сможем тебе уделить.
Он берёт её за руку и ведёт к груше. Так элегантно парни водят девушек на танцы, нежные прикосновения партнёра ни с чем не сравнить. Только танцевать они будут не вальс и даже не танго. Нет, из колонок, развешенных по всему залу, гремит Metalica, Offspring, настоящий hard core. Она едва переступает, взбудораженная, её лихорадит в предвосхищении, кожа покрылась пупырышками, тело стало свинцовым, соски одеревенели, смазка пропитала леггинсы.
К чёрту леггинсы! Неужели она попросилась, и он согласился, и сейчас её будут трахать?
Парни с ухмылками посматривают в её сторону. Ещё двое помогают снять грушу, привязывают руки, предварительно обмотав их полотенцем. Она опустила глаза, чтобы не видеть стыдливой картины, разворачивающейся в зеркале прямо напротив. Её подтягивают вверх, ставят на деревянную подставочку для ног. Наконец, полностью стягивают леггинсы. Она остаётся в белых кроссовках, заниженных белых носочках и чёрном топике. Болтается, привязанная, как груша, к потолку. Она и похожа на грушу, женские бёдра никогда не утратят полноты, необходимой для детородной функции. Аккуратная полоска волос на лобке заканчивается в сантиметре от губок вагины. Обычно только хозяйка киски имеет право осматривать писю и то, только в самой интимной обстановке. Но теперь её мало волнует, как она выглядит и кто на неё смотрит. Гораздо важнее, что с ней собираются сделать.
Руки парней скользят по ногам, животу, ягодицам. Они обступили её со всех сторон, здоровые качки с бугрящимися шортами, короткими стрижками. Она на голову ниже их всех, но, подтянутая вверх, находится на одном уровне. Это и хорошо, потому что они смогут брать её со всей становой мощью, не выгибаясь, чтобы поглубже войти. Первый самец с хрипом вколачивает в её текущий персик член и начинает выколачивать хером грушу. Звук делают громче. Она не видит, что творится за ней, но спереди топик подтягивают на шею, жилистые огрубелые пальцы крутят сосочки, шершавые языки вылизывают их. Неровный болезненный стон самца возвещает о первом оргазме. Парень быстро отстрелялся, как в доску гвоздь забил. Его член ритмично дёргается внутри, посылая заряд энергии.
— Ещё, — шепчет она.
Но ей не нужно просить, следующий домкрат становится к станку. Они трахают её в презервативах, и в глубине души она благодарна, что может не думать о последствиях, расслабиться и забыться. Забыть о своей слабости. Теперь она наконец чувствует себя женщиной. Эта мысль отрезвляет и вдохновляет на новые подвиги. Она — дырка, в которую сливают раз за разом. Оргазмы чёткие, неумолимые. Стокилограммовые боровы, центнеры, залитые мясом, как бройлеры, используют её лёгкое полутело на пятьдесят с хвостиком для снятия напряжения. Они цепляются за бёдра, становятся, разведя ноги на ширину плеч, носками врозь, и ей остаётся только обмякнуть, повиснув на полотенце. Тело действительно болтается, как боксёрская груша, которую колотят. Парни отпускают руки, и только удары волосатых лобков, мускулистых торсов пробивают грушу, прибивает её, она болтается, покачиваясь, возвращаясь назад для нового удара. Она почти отпустила ноги, вожделенно стонет, представляя, как они кончают ей в рот.
— Кончите мне в ротик, — непослушный шаловливый язык сам выписывает слова. Она уже облизывает губки, предвкушая ранее неизведанный вкус во рту. Они снимают её и ставят раком на мат. Теперь, пока один работает сзади, она обслуживает второго спереди. В этом хаосе главное расслабится, — понимает она. Её рот принимает форму трубочки. Наконец, тот, что сзади переходит вперёд. Он готов выплеснуть накопленные соки на прекрасное личико красотки. Она жадно присасывается, энергично работает головой и рукой, чувствуя приближение лакомства, сдаивает кол, торчащий из волосатых зарослей под рельефным треугольником лобка. Парень хватает её за голову, нагибается над ней, притягивая рот ещё ниже. Дикий стон разносится сверху. Она послушно давится долбящим горячим жезлом. Он взрывается, разливается во рту, дёргаясь, она едва успевает свести губы, глотает, освобождая место для новых горячих струй.
Её рот стал второй дыркой, куда качки приноровились кончать после непродолжительной долбёжки в цветущее похотью лоно. Они все пропустили её по разу, но она так и не кончила, отчаяние и свербящая блаженная боль, тянущаяся сквозь задний проход, вызывают в ней очередное желание:
— Трахайте меня в попу, прошу вас, — жалостно ревёт она.
— Ого, — смеётся кто-то из парней. — Ей ещё мало.
Но он уже отдохнул и подготовил себя. Её девственный анус, не знавший даже пальца, неохотно поддаётся нежным прикосновениям. Указательный перст штангиста обильно смоченный неизвестно откуда появившейся смазкой ненавязчиво проникает внутрь, миллиметр за миллиметром раздвигая грани доступного. Она отчаянно выдавливает его, и он выходит, чтобы вновь повторить свой отважный путь. Наконец она свыкается с определённостью инородного предмета в попе, и в следующий момент железный кол вколачивают в неё, достигая предела. Она не успевает опомниться, как другой качок заползает снизу и вгоняет дыбящуюся плоть в горящую желанием разбитую розовую щель.
Две бугрящиеся массы мышц сковали её в тисках объятий, масло зажатое в тостах быстро плавится, растекаясь по яйцам и животу животных тел. Их привыкшие к железу руки обездвижили хрупкий женский зад, два стальных поршня фаршируют рождественскую индейку, попеременно и вместе.
— Я — курочка, — лопочет она.
— Ты — шлюшка, — смеётся кто-то сзади.
— Да, я — шлюшка, — быстро соглашается она. — Я шлюшка… — повторяет она раз за разом, постепенно осознавая правдивость дефиниции, привыкая к новому именованию.
Кто-то заходит спереди, и третий член затыкает ей рот. Она гудит, выговаривая два заветных слова, мгновенно ставшие мантрой, внушённой неизвестным покровителем. Эта мысль принимает обличье в голове, значение переходит на предмет именования, и вот она уже не помнит себя иначе.
— Я шлюшка, шлюшка, — повторяет она, давясь членом.
Неожиданно в зад входит новый член. Она точно знает, что не испытывала ничего подобного до этого момента. Член как раскалённая иголка пронзает тело удовольствием, от которого нет спасения. Она вся поглощена этим анальным ощущением. Её вагина и рот продолжают обслуживать самцов, но член в попе — это нечто. Это центр вселенной, вокруг которого сконцентрировались звёзды. Считанные секунды до большого взрыва.
Она ещё не знает, что столкнулась с Ключником. Его прислуга хорошо поработала, затрахав новую девочку, исходя из её же собственных представлений о групповом сексе. Они регулярно собираются для инициации новой Рабыни, обсуждают, кто лучше подходит для этой роли. Девочки покладистые их не интересуют, они и так отдаются за конфетку. А вот девочки с норовом, с высоко задранным носиком, с далеко идущими амбициями — это их хлеб. Они обламывают их регулярно, потому что из них получаются лучшие Рабыни. Рабыня тем лучше, чем она сильнее. Когда в ней борются две противоположности и одна из них очень сильная, то вторая ни в чём не уступает первой. Вторая становится доминантой, чтобы достичь верховенства она нещадно подавляет первую. Так самые агрессивные стервы, самые стервозные мамзели становится самыми развратными шлюхами, из которых бьёт неиссякаемый фонтан похоти.
Девушку, мечтавшую о принце на белом мерседесе, зовут Вика. Прислуга Ключника, работающая в охранной организации, все ребята не обременённые интеллектом. Они не парятся по поводу поведения девушек. Согласно легенде хозяин нанимает элитную шалаву, которая подыгрывает за деньги.
Но последний трах в жопу, любезно совершаемый хозяином, от которого девушка бьётся в оргазме и теряет сознание, вызывает благоговейный трепет у качков. На подсознательном уровне они очкуют, чувствуя превосходство альфы.
Заторможенное затраханное женское тело снимут со штыков и аккуратно положат на мат. Наденут трусики, леггинсы, протрут лицо. Девушке нужно отдохнуть, чтобы прийти в себя. Она убежит в раздевалку, сгорая от стыда, схватит вещи. Не приняв душ, кинется к выходу. Дома она заберётся в ванну и будет скоблить себя два часа мочалками, полоскать рот, реветь. К вечеру успокоится, к полуночи странное томление опять проснётся внизу живота, и она будет вновь корить себя за развратные мысли. Но желание обрести покой парализует разум, она вернётся, чтобы найти Ключника и принести присягу, на долгие годы отдав ему в распоряжение прекрасное обольстительное тело. Она сделает пирсинг и повесит замок, она начнёт обслуживать клиентов, продавая «Вирекс». А клиенты, привыкшее к необычному виду проституции, будут только рады встрече с новой девочкой. Её неразбитый упругий анус вызовет приятное оживление на рынке продаж, двойное, тройное желание, выраженное в частых встречах с группами ленивых молодых людей, не желающих утруждать себя долгими ухаживаниями. Её ротик, милая мордашка поразят одинокого самца, прозябающего вечерами в пустой квартире. Любовь, с которой она будет высасывать сперму из одиноких дряхлеющих членов, несравнима с безразличием настоящих проституток, думающих только о деньгах.
Потому что каждый раз, отдаваясь клиенту, Вика будет чувствовать невидимую связь с Ключником, его незыблемую любовь к ней, неподвластную объяснениям. И любовь эту она будет переносить на клиента, потому что такова природа шлюхи, шлюшки возникшей в тренажёрном зале, проснувшейся в ней однажды в замкнутом пространстве среди накачанных парней.
13
Злата жила у меня дома, пока ей не стало легче. Я не стремился удержать её, мне хотелось, чтобы она скинула рабские оковы, и у меня почти получилось. В первые дни она запрыгивала на меня с завидной регулярностью. Перед сном, утром, в субботу вечером.
— Чешется, — скулила она, теряя контроль, и фактически насиловала меня, пальцами проталкивая неокрепший член в раскалённое текущее влагалище. Я ждал, пока она откинется. С каждым разом интенсивность нападок ослабевала. Наконец, наши контакты обрели вялотекущий характер, и я взялся за перевоспитание армянки.
— Тебе не обязательно спать со мной, — начал я издалека. — Если хочешь, найди себе парня. Заниматься сексом по любви намного приятнее.
Я тогда не знал о воздействии наркотика на Рабынь, не знал о необычных свойствах Кольца Ключника. Теория, которой я придерживался, основывалась на страхе и психологической обработке, аналогичной гипнозу.
— Хорошо, — Злата озадачилась, задумавшись на минуту.
Я уже начал мечтать, как она найдёт любимого человека и выйдет замуж, как неожиданно она ошарашила меня следующим вопросом:
— Значит, деньги мне с него не брать?
— А ты как думаешь?
Она задумалась, а я пребывал в шоке от того, что она так долго думает над таким незатейливым вопросом.
— Думаю лучше брать, — наконец на полном серьёзе сказала армянка. На её лице застыло меркантильное выражение девочки-бухгалтера.
— И зачем тебе деньги? Что ты с ними будешь делать? — спросил я, затаив дыхание. Цепочка рассуждений Златы казалась более чем любопытной.
— Ну как… — она смутилась, как ребёнок, чувствующий, что ответила неправильно. — Тебе же надо что-то есть.
— Ха! Спасибо, конечно, только я сам о себе позабочусь, — я старался проявлять добродушие, не смеяться слишком громко, чтобы не обидеть чернявую красавицу.
Она опять задумалась, переваривая условия новой задачи.
— А этот парень, — она неуверенно посмотрела на меня, ища поддержки. — Он должен быть один или несколько?
Теперь пришла моя очередь зависнуть в прострации.
— Почему несколько? — сглотнул я наконец. Мне хотелось выяснить как можно больше, чтобы понять её логику.
— Ну, — она опять запнулась смущённо. — Чтобы больше заработать.
Я рассмеялся.
— Но ведь тебе не нужно зарабатывать. Ты можешь устроиться продавцом-консультантом в салон духов или женской бижутерии.
Это ещё больше вызвало в ней панику. Задачи валились как из рога изобилия, она не знала, как к ним подступиться.
Но уже на следующий день Злата устроилась в салон светильников и там же закрутила роман с менеджером. Хотя романом это вряд ли можно назвать, она просто отдавалась боссу на работе и у него дома, возвращаясь ко мне каждый раз, чтобы отчитаться, почесать причинное место, но тогда я ещё не понимал отношений Ключника с Рабыней так, как оно есть на самом деле.
###
Работа в конторе не сильно отличалась от обычного офисного безделья. По факту мы продавали «Вирекс», в действительности девчонки молотили бабло день и ночь, по-стахановски запрягаясь в любые секс-авантюры, сдавая выручку каждые три дня — ровно столько длилась рекуперация, период восстановления между малыми дозами наркотика.
Продажами занимался Мюллер, полкан Хомич крышевал бизнес, чародей Познер, духовный вдохновитель, совесть и мораль предприятия, внушал спокойствие, качок Рыженков занимался охраной, плюс подгонял новых тёлок, предварительно разводя их на разврат. Были ещё два Ключника, но о них чуть позже.
Меня, как самого молодого, определили в подмастерье к Мюллеру. Четыре рабыни, принадлежавшие мне, — Юля, Катя, Лена и Оля — стояли в переходах метро, раздавая телефончики, договариваясь о передаче товара в неформальной обстановке на конспиративной квартире. Их намёки не оставляли равнодушными мужскую популяцию, дрейфующую по катакомбам города. Услуга за услугу — секс за покупку — красотки подсаживали на интим-зависимость всех от мала до велика. Студенты, профессора, женатики и убеждённые холостяки, трудяги и работяги, рокеры и панки — все сгорали от любопытства, какое влияние окажет «Вирекс» на потенцию.
— Витаминчики для стимуляции, — жеманничал Мюллер с рабынями, выдавая им товар на реализацию.
«Вирекс» работал как ослабленная форма виагры. Продукт действительно содержал витамины, но и вещество, вызывающее стойкое желание трахаться. Не эрекцию, а именно желание, как от сильнейшего афродизиака.
Однажды я попробовал таблеточку, испытал при этом полный спектр ярчайших эмоций. Мотор медленно набрал обороты, тепло распространилось по телу, энергия, взведённая для работы, залила мышцы, как от ядрёного кофе, как будто я зараз сожрал килограмм шоколада или банку мёда, всё в теле приняло оптимальное намерение как минимум заняться спортом. Понятно каким. При этом у меня не возникло неконтролируемой эрекции, но желание пошалить затмило все остальные. Рука сама нашла телефон в кармане, пальцы нащупали большую девочку к списке, помеченном как «Каста».
— Можешь сейчас приехать? — хриплым голосом я сразу перешёл к делу. От одной мысли о заднице Анжелы и моём члене, дёргающемся в тугом анусе большой малышки, всё внутри задрожало, как в самолёте перед взлётом.
— А что случилось? — она испуганно сопела в трубку, видимо, опасаясь возможных неприятностей.
— Ничего не случилось. Просто попробовал тут витаминчики, — меня плющило, как кота из Простоквашино.
— А-а-а, — Анжела захихикала. — Сейчас буду. Жди.
Не помню случаев, чтобы «Скорая помощь» приезжала на вызов быстрее, чем прилетела реактивная пережатая во всех местах золотая лошадка с ангельским именем.
Она знала, что нельзя дразнить леопарда, изголодавшегося до безобразия. Я отправил большую девочку в ванную на подмывку, а потом ел её сочную воронку сфинктера не меньше получаса. Мы добавили длинный сахарный леденец, завалявшийся в сумочке, и скоро анус Анжелы стал таким же сладким и хрустящим, как глазировка на пирожных. Ей нравились анальные ласки языком, плотно заштопанная вагина не оставляет выбора.
Девочки быстро адаптируются к рабским утехам, учатся получать кайф от анального секса. Качок Рыженков как то хвастался, что его подопечные научились кончать «через жопу». Он имел ввиду, конечно, анальную стимуляцию и, конечно, групповые посиделки в сауне с одной заштопанной рабыней, которой, хочешь-не хочешь, но придётся раскорячится и кончить «через жопу». Когда тебя ебут всем стадом, других вариантов не остаётся. Потому что полупьяные бугры не знают пощады. Один раз я присутствовал при анальном оргазме, приведённом в исполнение в одной из Минских саун. На девчонку было страшно смотреть, она валилась с ног, но продолжала улыбаться и работать. Руками, ртом, головой, неустанные колебательные, вращательно-поступательные, давно не избирательные, хаотичные, но в целом стремительно-целеустремлённые движения с одним смыслом — вызвать оргазм. Она кончила, затраханная пальцами согнутыми крюком, поддетыми внутрь в сторону вагины. Рыженков догадался надеть Кольцо на палец и простимулировать её клитор через тонкую стенку, разделяющую анус и вульву. Сгоревшую на работе ударницу секс-труда завернули в огромное махровое полотенце и положили на лавку. Никому не было дела до неё. Неинтересно заниматься остывающей наложницей, тем более когда за дверью выстроилась очередь желающих получить оргазм от контакта с Ключником.
Мой контакт с Анжелой оставался односторонним. Мюллер напрочь отказался менять Анжелу даже на четырёх рабынь, которые у меня были.
— Без обид, Дмитрий. Но за все ошибки в жизни нужно платить, — сухо сказал он.
17 мгновений имел ввиду, конечно, Злату, которую я освободил в пылу горячности. Предлагать Злату назад не хватало совести. Девушка жила своей жизнью, была на хорошем счету у начальства, завела новых подружек, не связанных с «Вирексом». Единственное, что меня смущало, было то, что армянка по-прежнему преследовала меня, находила в уединении, насиловала, оседлав, и, откинувшись, возвращалась к отчётности о проделанной работе по созданию видимого счастья.
Воздействие наркотика на психику Рабыни настолько сильное, что счастье испытывали все. Клиентура в равной степени не могла нарадоваться на жизнерадостных бдсмщиц, которые, несмотря на то, что занимались сексом за деньги, делали это с полной самоотдачей, активно требуя эмоциональной разрядки, не имея возможности для физической.
— Войди в моё положение, — кричали грустные томящиеся глаза. — Я не могу испытать оргазм, но могу помочь тебе любить меня такой, как есть.
И клиент входил в положение, и не только. У многих девушек устанавливались самые интимные, доверительные отношения с клиентами. Платоническая неполноценная любовь, запрещённая внешними факторами, проявлялась в неожиданных моментах ухаживаний, обострялась в выборе одежды, приготовлении еды, реализовывалась в совместном отдыхе, сочувственных поглаживаниях, бесконечных глубоких поцелуях, предварительных ласках, не имеющих выхода, находящих выход в новых гастрономических соблазнах, как выражении любви и преданности духовных партнёров.
Такова была наша любовь с Анжелой.
###
У большой девочки бархатная лоснящаяся кожа, я купил массажное масло, чтобы насладиться полётом рук. Энжи мурлычет подо мной, лёжа на животе, абсолютно голая.
— Ты — Венера, — довольно бормочу я. Сделав паузу, добавляю: — Рубенс.
— Я — Рубенс? — она трясётся, хихикая. Нежные подушки попы ритмично ходят ходуном. Слегка раздвигаю их большими пальцами, продолжая движение вниз. Стянутый узелок ануса пугливо поджимается, чтобы через секунду горделиво расправиться в розочку. Я научился понимать анальные жесты Энжи, сейчас попка хочет пальчик.
— Нет, ты — Венера, Рубенс — это я, — засовываю средний палец полностью в кольцо мышц. — Я тебя рисую, — кольцо любвеобильно сжимается, обсасывая палец. Потрахиваю пышную блондинку, одновременно стягивая с себя джинсы. Она стонет невыносимо натурально.
— Энжи, — шепчу я, склонившись над золотой копной густых, как лён, волос. — Тебе нравится так? — мой пальчик сгибается, продавливая путь к вагине изнутри.
— Да-а-а, — её голос дрожит, равно как и попа, ставшая большим желатиновым пирогом, разделённым пополам. Венера выгибает спину, шею. Ротик находит член.
— Любишь сладенькое? — теперь мой голос дрожит в предвкушении.
— У-гу, — урчит она, продолжая обсасывать член.
— Я тоже.
Она пока не догадывается о больших намерениях, связанных с её большой попой. Мы проделали немалый путь, чтобы прийти к тому, с чего начали. Под предлогом предстоящих анальных ласк я попросил Энжи промыть себя тёплой водичкой. Многократно залитая через клизму вода мощной струёй вылетала в стеклянную вазу, раз за разом теряя мутноватый оттенок, пока окончательно не вернулась к первозданной кристальной свежести.
Теперь отстиранное пышное сокровище возвышается над кроватью двумя округлыми холмами. Пальцы, побывавшие в клапане полых полушарьев, подтверждают теорию непорочности сосуда.
Я не зря выбрил лобок и яички, взбитые сливки густой белой тесьмой струятся из баллончика на мои гениталии, приводя Анжелу в восторг.
— Ого! — она пробует языком белый сгусток, обволакивающий головку члена. — Вкусно! — берётся вылизывать ствол, лобок и яички.
Пока сластёна урчит, как голодная кошка, я добираюсь до клапана. Аккуратно ввожу кончик баллона в анус. Выстреливаю.
Энжи вздрагивает, замирает, на секунду оторвавшись от лакомства.
Бесконечный поток взбитых сливок устремляется в её начисто выполосканный кишечник. Это длится минуту, две. Я готов ждать вечность, если понадобится. Прошу Энжи приподняться и расслабить живот. Она отпускает пресс, новый поток начинки устремляется в шоколадку. Баллон полностью вышел, содержимое остаётся лежать белой массой в большой девочке. Огромная жопина Ким Кардашьян заполнилась под завязку, девочке приходится выпячивать зад, чтобы случайно не выдавить из себя крем. Живот раздулся, слегка опустился. Я закачал в неё пару вёдер крема, не меньше, у меня палец затёк, у Энжи попа неестественно перекатывается.
— Ой, — ойкает хозяйка попы, хихикая.
Я прошу её встать, походить. Мои руки дрожат, дыхание спёрло.
Энжи медленно подымается, придерживаясь за спинку кровати. Она идёт по комнате с раздутым животом, как беременная, хихикает. Клапан надёжно удерживает белый груз, ягодицы активно помогают анусу.
Возвращается. Прошу Энжи встать в коленно-локтевую позу на кровати. Большой девочке стало определённо легче, в движениях появилась свобода. Второй баллон входит наполовину, дальше искать невытесненный объём не имеет смысла, живот Энжи раздулся, как вымя недоенной коровы. Она истекает кремом, анус конвульсивно подтягивается, непроизвольно отрыгивая сгустки крема. Я выхватываю их ртом, вылизывая на попе. Энжи стонет от каждого прикосновения, особенно когда мой язык влетает в воронку сфинктера, погружается в неё, вытягивая очередную порцию сливок.
Энжи ложится на спину, я подкладываю две подушки, одеяло под копчик. Пышные ноги взлетают вверх, складываются как при родах, шары сисек расползаются в стороны. Она усмехается по-блядски, обожаю её за эти улыбочки. Её беременный живот, заполненный взбитыми сливками, огромная жопина, удерживающая деликатес, возвышаются над кроватью, бьют в лицо природным естеством женских ляжек, растянутых в стороны, измазанных сливками.
— Кушать подано, — возбуждённо хриплю я.
В ответ располагающее хихиканье, анус хлюпает, выплёвывая тонкие полоски крема. Они сползают по зашнурованной вагине вниз на гладкий лобок, вздутый животик и дальше к сочной груди. Я присасываюсь к анусу, язык легко проникает внутрь.
Энжи распирает от взбитых сливок, блаженные стоны сопровождают каждое проникновение языка. Крем сладкой тонкой полоской вьётся в рот. Мои руки давно нащупали живот — тугой барабан с кремом, — малейшее нажатие на который вызывает лёгкое излияние.
Я вылизываю зашитую щель вагины, на которую извергаются пенистые сливки. Только Мюллер имеет право совать сюда хер, его замок как клещ вцепился в клитор, железного монстра не вырвешь и не сломаешь. Анжела сойдёт с ума от горя, если это произойдёт.
Она не может кончить. Я лишь усилю желание скорейшей встречи с Ключником. С Мюллером. Я знаю это по себе. Мои девочки тем ненасытнее, чем больше их дразнят, чем больше трахают в свободные дыры. Разрядка во время контакта измеряется не частотой проникновений и не размером Ключа — хера Ключника, а размером выручки, общим интимным временем, проведённым с клиентурой. Блонди Юля — самая сексапильная, она же и самая убойная, молотит, как комбайн. После смены агрессивная сучка рвёт и мечет, мой член для неё как красная тряпка для быка. Две-три фрикции, и она бьётся в судорогах оргазма, валится на пол, теряя сознание, ориентацию в пространстве и времени. Энжи тоже кончит, как только вялый хер Мюллера воткнётся в пышущее лоснящееся лоно
А пока тонкий белый фонтанчик пеной разлетается по жопине Кардашьян — моему обеденному столу. Жалкий удел бета-самца. Сливки сползают на живот, груди, Энжи пальцами ловит белую массу, собирает её с пышного животика. Она любит сладенькое, моя сластёна. Я покупаю ей миниатюрные пирожные разных видов, чем больше сортов, тем лучше, она хочет всё попробовать, только боится растолстеть окончательно. Но ей это не грозит, её комплекция требует хорошего питания, её тело пышет здоровьем, она — Венера, я — её Рубенс.
Я рисую картину, на которой Энжи вновь наполняется кремом под завязку, остатки второго баллончика легко достигают краёв. Выпуклый сосуд распирает от сладкой пены, клапан-сфинктер стал похож на набитый рот, готовый выплюнуть содержимое в любую секунду. Затыкаю его стальной эрекцией. Горячие сливки устремляются вдоль члена к выходу. Корабль даёт течь.
Мы лежим на боку, льняные волосы Энжи щекочут нос, её тонкая шея имеет пьянящий сладковатый вкус пота, широкий ромб спины сужается к талии, которая параболой уходит в богатые сочные бёдра. Я воткнулся в середину, заткнул единственный клапан, удерживающий шары от взрыва. Круглый живот расслаблен под рукой. Энжи хихикает, каждый раз когда крем выходит из неё. Мы договорились не стесняться, постель застелена клеёнкой под простынёй.
Сливки легко взбиваются в топлёное масло, я не спешу, чтобы Энжи привыкла. За гранью сфинктера горячая масса обнимает член в сладкие объятия. Кажется странным, что Энжи стала такой нежной внутри. Попка чавкает и причмокивает, вызывая ещё больший смех у большой девочки. Ей нравятся любые ласки, на работе этого мало. Клиенты Энжи не любят канителиться. Они сидят в офисах, директора предприятий, менеджеры высшего звена — вызывают её на пять минут — время деньги. Минет, трах в попку, не снимая одежды — вот и весь сказ. Джинсы до колен, стринги набок, удобная маховая ширинка, презерватив — Энжи обслуживает делового клиента, у которого нет времени возиться с девчонкой. Снять напряжение — вот главная задача приходящей няни. «Менеджер по стрессу» — в шутку называет она свою работу. Её метелят по-барски, не вставая из-за стола, не отрывая глаз от котировок валют на экране. Кончают так же механически, как принтер, выплёвывающий бумагу. Поцелуев нет, нет прикосновений, только гениталии, трущиеся друг о друга, только через резину — прозрачное стекло разделяющее два мира, притянутых, как атомы во Вселенной. Химическая реакция сводит атомы в соединения, разрывает их в доли секунды, чтобы через мгновение они устремились к новым элементам для установления новых связей-соединений. Такова жизнь Энжи — искромётно проносящийся экспресс, где каждая станция — это контакт, безумный разряд, каждый пассажир — клиент, ничтожный заряд.
Но не со мной. Я забрался в этот поезд и лечу на огромной скорости, держась за крышу, чтобы не слететь. Я принимаю вызов, я буду бороться до конца, отдам жизнь, если придётся. Я спасу тебя, Энжи. Ты будешь свободной и счастливой со мной или без меня, как карта ляжет.
Я натёр место под замком клитора до точки невозврата. Анжела не может качественно кончить, но она может бурно страдать. Её зад, затраханный в топлёное молоко, взрывается подо мной как вакуумная бомба: всасывает сначала все нерасплёсканные сливки, включая член-обмылок, затем резко расширяется, не оставляя шансов на мирное разрешение.
Мощный фонтан жидких горячих сливок брызжет из щели, как из разорвавшегося крана, устремляясь наверх по ложбинке между ягодицами, заливая наши потные сладкие тела белым обжигающим месивом.
— Я люблю тебя, Энжи. Люблю, милая, — шепчу я ей горестно, сдерживаясь, чтобы не расплакаться, кончая в неё очередной порцией сливок.
14
Чёрное Кольцо Ключника имеет рифлёную поверхность. Десятки стальных нитей сплетены в причудливую сеть, закреплённую сплавом. Пористая поверхность похожа на губку с игольчатой, как у ежа, оболочкой. Именно так наркотик поступает в организм Рабыни: Хозяин припечатывает его к нежному влагалищу наркоманки во время вязки.
В конце месяца Мюллер отвозил Кольца в Храм для обновления кармы. Девушки к тому времени начинали проявлять нервозность, им не хватало дозы, и они шли на всяческие ухищрения, чтобы заполучить контакт с Ключником.
Катя, например, — молоденькая девочка с чёрным тюльпанчиком волос на голове — страдала неимоверно. Она ходила за мной, как хвостик, дежурила под подъездом. Я не мог прогнать её, потому что жалость переполняла сердце. Бедняжка ни о чём не догадывалась, впадая в ломку. Ей казалось, что её вот-вот бросят и жизнь оборвётся. Тогда она сильнее цеплялась за меня.
Блонди Юля включала очарование. В дни охоты, как их весело называл Мюллер, она наряжалась в самые откровенные наряды. Чулки меняли цвет от телесного к чёрному, белому и даже красному. Появлялись сеточки, стрелочки, подвязочки. Ячейки ромбиков на чулках становилась крупнее, резинки начинали сползать, выглядывая из-под короткой юбки. Её плющило по-страшному, декольте становилось глубже, шире, шпильки выше, бюстики наглее, ярче. Но главное её жесты и взгляды делались развратнее, походка всё больше выдавала шлюху, гуляющую по стометровке в ожидании клиента. Непокорный горделивый взгляд ломался при виде Хозяина, она, как и Катя, искала случайных встреч после работы, на выходных. В конце месяца мой член почти не вылезал из пяти влагалищ Златы, Кати, Юли, Лены и Оли. Они ревновали меня друг к другу и особенно к Анжеле, и только жёсткое правило — жить дружно — заставляло их идти на компромисс, составлять график дежурств, искать оптимальные варианты совместного времяпрепровождения. Я научился трахать их, не кончая, пропуская по две-три за раз. Но больше часа я не выдерживал. Болели яйца, эрекция становилась вялой. В этот момент я терял терпение и выгонял ненасытных сук за дверь. Слабохарактерность и сострадание всегда отличали меня от сверстников. После обеда голодные одичалые оскотинившиеся до полного сексуального беспредела шлюхи-рабыни возвращались, и всё повторялось.
Мой наркотик не действовал на Анжелу. Как я ни старался, она оставалась равнодушной к любому контакту с Кольцом.
«Как же тогда наркотик подействовал на рабыню Хомича Людочку Людоедкину?» — мучился я вопросом.
Впрочем, из-за полного отсутствия секса в жизни, сержант милиции могла оттопыриться и от чужого наркотика, и даже без оного. Кроме того, я пришёл к выводу, что Злату переключили в день Испытания с Мюллера на меня. Наличие контактов у армянки не вызывало сомнений.
Изучение свойств Кольца всё больше напоминало разгадывание головоломки. А мне всего лишь хотелось переключить большую девочку, освободить её.
Тогда я ещё не знал, как работает Освобождение.
###
В Храме Семи Ключей выпускной. Ритуал Освобождения проходит под женское оперное сопрано, льющееся из колонок, спрятанных где-то под занавесями. Выпускницы, вчерашние секс-работницы, выстроились в ряд напротив Алтаря. Чаша Познания установлена на возвышении.
— Сегодня мы отдаём дань Прошлому, — помпезно возвещает Верховных Жрец. — Чтобы уступить дорогу Будущему.
Безумный человек в чёрном плаще, шляпе и маске ворона проводит длинным клювом по залу, прежде чем продолжить:
— Человек не может жить вечно. В этом его главный недостаток. Да, он смертен. Но смерть — есть освобождение.
В его руках Посох — символ мужского достоинства, вырезанный из красного дерева. Красочная крайняя плоть размером с яблоко венчает конец древка, украшенного венами и прожилками. Жрец направляет конскую залупу в сторону девушек, стоящих на коленях, почти касаясь лица крайней наложницы.
— На смену старому поколению приходит новое. Как времена года сменяют друг друга, так и мы находим покой, уходя в небытие.
Он закидывает нос к стеклянному куполу, возносит руки, потрясая Посох в воздухе. Театральный голос Жреца опускается до зловещего баса:
— Пускай ваша Чаша всегда будет полна! Пускай Познание до конца дней ваших напитывает Вазы ваши до краёв! Да будет Смысл жизни вашей исполнен очей. Аминь!
Он жестом приглашает первую девушку пройти к Чаше.
Кучерявая брюнетка понуро бредёт к Алтарю. Вчерашняя свежесть форм увяла, уступив износу времени, пять лет в сексуальном рабстве не прошли мимо, оставили печать не только на теле, но и в душе. Память о беспорядочных интимных связях на всю жизнь въедается в сознание рабыни как проступки бурной молодости.
Сколько их было? Тысячи, десятки тысяч? Парни молодые, мужчины постарше, усатые дядечки с пивными животиками, здоровые заводские, высушенные университетские, профессора-интеллигентишки, бес-в-ребро старички-разбойнички — всех и не счесть. Извращенцев — таких тоже пруд пруди. Все находили в ней утешение, реализовывали фантазию. То, чего нельзя попробовать с нормальной, не зомбированной, не требующей больше, больше жести, для невидимого Ключника, кукловода-злодея, выправившего куколку искать приключения, всё это можно испытать с крезанутой бдсм-щицей, девочкой по принуждению, подчиняйся-или-умри.
— За пять лет Рабыня становится безразличной к интиму, — свидетельствует философ Познер. — Для неё это работа, требующая усилий, скучная, занудная рутина.
Поэтому с ней разрывают контракт, отпускают в свободное плавание с багажом постыдного опыта, который гнойным шрамом затянется на психике девушки. Потому что она исчерпала запас жизненных сил. Она как высушенная бабочка — ещё машет конвульсивно крылышками, но летать уже не может.
Кучерявая бабочка взбирается на Алтарь, зависает попой над Чашей. У бурой овечки красивая заштопанная крест-накрест вагина, замочек имеет форму рубинового сердечка, острые подкаченные ягодицы тоже похожи на перевёрнутый символ любви.
Красный распухший сфинктер девушки расширяется, дышит как зыбкая розовая топь, откладывающая яйцо. Густой поток перламутровых сгустков устремляется в Чашу.
Выпускницы секты Семи Ключей готовятся к ритуалу Освобождения заранее. Обзванивают постоянных клиентов, предлагая провести свидание по заниженной цене. Мотивируют это Днём рождения Хозяина, которого хочется поздравить неожиданным сюрпризом, принесённым в попке. Клиент старается, воздерживается от секса даже с женой, чтобы угодить тайной любовнице. В день икс у выпускницы мало времени, она собирает Познания в офисе «Вирекса», начиная с раннего утра. Клиентов, подходящих к определённому времени, распределяют по кабинетам, просят подождать. Наша бабочка заскакивает в комнату, замыкает дверь, опускает жалюзи. На всё про всё пять минут, она отлучилась с важного совещания. Бабочка не снимает одежды, подол деловой чёрной юбки взлетает на спину, обнажая подозрительно красный зад с распухшим анусом. Бабочка ложится на край стола, раздвигает ноги, воткнув шпильки в ковровое покрытие. В этой позе легче всего удерживать накопленные Познания, приобретать новые. На ней тёмные чулки с подвязками, стрелки на чулках указывают Клиенту направление полёта. Стандартная униформа для сдачи выпускного экзамена. Белая блузка расстёгнута на две пуговки, сегодня бизнес-леди играет в подчинённую на работе. Клиент поздравляет Хозяина, по совместительству босса заштопанной девушки, быстрым уроком с богатым впрыскиванием. Это всё, что ей надо. Она бежит на следующий зачёт, оставляя Клиента в растерянности заправлять рубашку в штаны. Девочки-диспетчеры помогают бабочкам и цветкам найти друг друга, не заблудиться в поле растений. Цветы тщательно подготавливают к опылению, замыкают в кабинетах, чтобы у тех не возникло желания пошалить. Весь день бабочки опыляют нектар, сдают зачёты, используя корпоративные площади — три этажа, по тридцать кабинетов на каждом. Это день жатвы, день, когда что угодно может пойти не так. Но всё идёт как по маслу. Бесконечный поток платящих заинтересованных клиентов проходит через двери компании. Выходя на крыльцо здания, они счастливо улыбаются, опустошённые, но довольные, оставленный подарок — багаж Знаний — отправится в Чашу вечером во время выпускного ритуала.
Чаша Познаний наполнена до краёв. Пять девушек отпахали двенадцать часов каждая, чтобы добиться такого результата. Тысячи незнакомых мужчин отдали густое выдержанное временем семя, собранное теперь в одном фарфоровом Граале.
Настала пора новых наложниц пройти ритуал Посвящения. Они созрели на смену старому поколению, вошли в мир Рабства сквозь двери разврата, чинимого в стенах тренажёрного зала.
Девушка, мечтавшая о принце на белом мерседесе, Вика, поднимается на помост первая. В движениях пшеничной блондинки не осталось спеси, симпатичная мордашка услужливо замерла в ожидании указаний. Качки поработали на славу: стройное спортивное тело обрело усталую сутулость. Выцветшие желтоватые следы, оставленные вцепившимися пальцами на бёдрах, разбитые красные коленки, свидетельствуют об интенсивных занятиях спортом в последнее время. Но сегодня её практика подходит к концу. Сегодня Вика впервые вкусит Познания из Чаши, чтобы перейти в Высшую лигу.
— Клянёшься ли ты, Раба Виктория, служить Дмитрию до конца дней своих, пока смерть не разлучит вас? — Жрец внушает Рабыне служить до конца дней, чтобы у той не возникло иллюзий, огонька надежды, теплящегося в бунтарской душе. Через пять лет вычерпанный сосуд сократят по состоянию здоровья и выкинут на помойку жизни, а пока она думает, что будет кайфовать вечно.
— Клянусь, — произносит вчерашняя гламурная дура, сегодняшняя замкнутая в себе, подавленная обстоятельствами проснувшейся похоти, красавица.
— Глотай.
Она прикладывается к Чаше, большими глотками втягивает белые сгустки Познаний. Ритмичные сокращения горла символизируют переход Прошлого в Вечность. Чаша осушается на четверть, это гранёный стакан по моим скромным подсчётам.
Я стою рядом в маске Ключника с таким же длинным носом, как у Жреца, но не стеснённый одеждой.
Вика шнурует вагину. Ритуал замыкания вызывает в ней самые противоречивые чувства. Наконец-то, думает она, она сможет отдохнуть от насилия, производимого качками-доцентами над неумехами-практикантками. Но как сложатся отношения с новым Ключником, который может оказаться скупым на контакты. Вот в чём вопрос. Некормленая Людочка-людоедкина, сидящая на цепи в предбаннике у полкана Хомича, тому прямое подтверждение.
Наконец, пружина, стягивающая вагину новой техникой крест-накрест, заправлена в свежие дырочки пирсинга. Рубиновый замочек-сердечко, оставленный высохшей бабочкой в наследство, вправляется в клитор. Щелчок, и Вика-куколка расправляет крылья.
Мой член заряжен трёхдневным воздержанием, необходимым для причастия. Вика присасывается с полной самоотдачей, от этого минета зависит, буду ли я к ней благосклонен. Она заискивающе заглядывает в глаза, заглатывает вялую колбасу до основания, помогая рукой, насаживается ротиком, избегая зубных фей, как её учили. Слегка наклоняет голову, прикрывая веки, причмокивая, втягивая щёки, как будто сосёт сладкий леденец. Только Анжела с удовольствием сосёт мой член, другие девочки предпочитают сразу переходить к наркотическому действию. Вика вытягивает руку под себя, пальчиками теребит новый замочек, натирая область клитора. Тоже напрасный фокус для создания визуального эффекта «тебе хорошо, мне ещё лучше». Сердечко прыгает колокольчиком у основания лобка.
Она быстро доводит меня до тяжести в яйцах, намеренно делает паузу перед финальным ускорением, наконец, агрессивно выдрачивает из меня остатки сопротивления.
Я кончаю беззвучно и густо. Заливаю полный бак спермы в жадный ротик. Семя Ключника устремляется по горлу наложницы в желудок, где с комфортом расположились тысячи усвоенных уроков, преподанных вчерашним бабочкам сегодня в здании «Вирекса».
###
Четыре новые наложницы пришли на смену уходящему лету. Бабочки почили сном, растворившись в эфире мироздания, передав Познания, собранные по крупицам, подрастающему поколению куколок, едва расправивших крылья.
Мне добавилось хлопот с новой девочкой. Она, как и Юля, молотила в основном молодых уверенных в себе мажоров, знающих толк в элитных развлечениях, достаточно наглых, чтобы подкатить к красотке, не жалеющих денег на переманивание шальных бдсм-щиц.
Только так оно не работало. Девочки отбивались от навязчивых предложений, руководствуясь не деньгами, а похотью. Это бесило бета-самцов, альфа-мажоров. Женская недоступность наряду с повальной вседозволенностью, неприручаемость, финансовая подоплёка приводила в ярость маменькиных сыночков, разъезжавших на Феррари. Им не парили мозг продажами, девочки открыто отдавались за бабло, якобы по указке Хозяина, сдающего шлюшку напрокат. Так оно и работало: мажор платил деньги за секс, представляя себя участником чужой игры в проститутку. Учитывая мизерный заработок распространительниц «Вирекса», данная легенда не сильно отличалась от правды.
Отношения между Ключниками сложно назвать идеальными. Много лет спустя, познакомившись с особенностями криминального мира, я увидел сходство Ключников с Ворами в Законе. Рабовладельцы сдавали долю в общак, держали бойцов, не работали, не были женаты. Религия, разработанная Познером, — Закон, — давала Ключникам моральное право вершить судьбы ни в чём неповинных красоток. Авторитетные Ключники, такие как Рыженков и Хомич держались за власть и силу. Мюллер подавлял интеллект психологическими ребусами, он мог опустить в два счёта. Познер — самый уважаемый Ключник — не нуждался в охране. Его власть исходила из сердца — червивого высушенного яблочка, переметнувшегося на сторону абсолютного зла. Он мог пожурить, похвалить, все искали одобрения адвоката Дьявола, потому что методы Познера разнились от общих представлений извлечения выгоды из девушки. Он разрушал душу, а не тело.
Меня никто не воспринимал всерьёз, сочувствие к рабыням с моей стороны вызывало презрение и насмешки.
— Молодо-зелено, — говорил Мюллер, ухмыляясь, наблюдая, как я по два раза в день увожу гарем в комнату отдыха. Я обслуживал все пять замков в один заход. Девушки садились в ряд попами на стол, иногда становились раком. Не снимая одежды, оголяя только гениталии, мы тёрлись лобками. Я искал полного контакта Кольца с нежной плотью вагин. Так девушки разряжались по очереди, все пять. Валились сытые на столы, с блаженными взглядами, любвеобильными улыбками, застывшими на грустных лицах. Мой член истекал в этот момент женскими соками, он был как каменный. Кольцо пережимало вены, сдерживая отток крови. Я никогда не кончал с рабынями, берёг оргазм для Анжелы, выражая тем самым верность большой девочке.
«Я — раб Кольца, — постепенно смирялся я с мыслью. — Рабыни обслуживают клиентов, я обслуживаю рабынь».
Проект «Злата» потерпел крах. Механическая заученная любовь девочки-зомби не нашла отклика в сердце подопытного любовничка, он бросил её, закатив скандал, обвинив в бесчувственности. Армянка расстроилась, что не смогла выполнить поручение, вернулась ко мне со слезами и немым вопросом «Что делать дальше?»
— А ты как думаешь? — раздражённо ответил я.
Она сделала вид, что думает, хотя заранее знала ответ.
— Я могу попробовать с разными парнями, — тихо предложила она. — Если с одним не получится, попробую с другим.
— Одновременно что-ли?
— Да. Я думаю, так будет лучше, — она просияла, как будто я подсказал ей разумный план.
— Делай, что хочешь, — буркнул я.
Так Злата начала крутить роман сразу с несколькими парнями. Это не давало ей повода избавиться от наркозависимости, связывающей нас. Наоборот, три парня, которые сношали её целыми днями, не зная о существовании друг друга, дразнили армянку ещё больше.
— Зачем ты рассказываешь мне всё это? — спрашивал я чернявку во время непродолжительных наркотических встреч.
— Ты ведь хотел, чтобы у меня был парень, — она была напугана, что делает что-то неправильно.
— Один, но не трое.
— Хочешь, я брошу двух?
Я помолчал, обдумывая возможные ходы. Оставалась ещё надежда, что Злата счастлива, испытывая тройной секс-драйв.
— Тебе больше нравится с одним или с тремя?
Вопросы про «нравится» всегда приводили армянку в ступор. Отвечая, она пыталась угадать, что нравится мне.
— Мне нравится быть счастливой, когда меня любят, — неуверенно ответила она. — Чем больше любви в жизни, тем лучше.
Я рассмеялся, разгадав тайну неоднозначных ответов.
Эксперименты с дозировкой принесли чудовищные результаты. Я обмотал часть Кольца скотчем перед спариванием со Златой, и тогда девочка-припевочка, золотник по имени Бабич, ушла в отрыв. Судя по её отчёту, целую неделю она нимфоманила по-страшному, ища любви прямо на улице. Её любили по двадцать раз за день только незнакомые мужчины. Сказывался опыт сетевых продаж. Злата быстро входила в доверие, врала, что муж уехал и ей скучно. Тут же приглашала на съёмную квартиру, где за полчаса выкачивала из мужика всю любовь, брала телефон для нового свидания и выкидывала пустого самца на улицу. Под предлогом лёгкого недомогания отказывалась от походов в кино, предлагая постоянным партнёрам сразу переходить к делу. За семь дней её красивая детская вагина воспалилась и стала похожей на истекающий гноем цветок. Половые губы раскрылись, покрылись кровоподтёками.
Я испугался и вернул всё на прежние места. Поиски разгадки действия наркотика зашли в тупик. Большая девочка, пришедшая в «Вирекс» не намного раньше меня, всё больше проявляла усталость и признаки износа.
Ситуация казалась безвыходной во всех отношениях, пока однажды, спустя шесть месяцев после знаменательного коронования-кольцевания, я не познакомился с Химиком — самым таинственным и ужасным Ключником-затворником, отцом-основателем «Вирекса», запустившим часовую секс-бомбу в неокрепшее белорусское общество.
15
— Скажи мне, на что ты дрочишь, и я скажу тебе, кто ты, — философствовал Познер за бокалом красного вина. Сам он уже давно ни на что не дрочил, удовлетворяясь видом кончающих первокурсниц, насаживающих себя на его окольцованный покрытый латексом палец.
Химик редко бывал у нас в офисе, поначалу я даже принял его за клиента. Но однажды рассеянный пузатый дядечка забыл пиджак, и моя детективная сноровка пригодилась для копирования флэшки с тремя гигами зоо порно.
Там было два раздела: ddd — защищённый паролем, и «охота» — с открытым доступом. На охоте гепарды сидят в засаде, нападают на антилоп, зебр, душат их, хватая зубами за шею. Жертва бьётся в предсмертной агонии, ещё минута и ужин готов. Львицы нападают на молодых жирафов, чёрных кабанов-бородавочников, слонёнка, даже бегемота. Но самым излюбленным зрелищем, судя по количеству видео, были нападения гиен и диких собак на антилоп. Свора хищников разрывала жертву живьём, не утруждая себя предварительным умерщвлением. Антилопа страдала неимоверно, иногда, даже наполовину съеденная, она подавала признаки жизни. В отдельной папке лежало видео с матерями антилоп гну, у которых дикие собаки отбивают малышей и также разрывают на части. В другой удавы и анаконды глотали мышей, кроликов.
Я порылся в интернете и вскрыл ddd брут форсом, как консервную банку. То, что открылось моим глазам, вызвало не сказать, что шок. Это был тихий ужас, граничащий с помешательством.
###
Огромный чёрный немецкий дог с белой грудкой, серебристой лоснящейся шерстью тщательно вылизывает киску девушки, стоящей в позе «бери меня сзади». Морда собаки соизмерима с попой, которую он полирует, натирая до блеска. Девочка стонет, выпячивая естество, играя булочками, дразня чёрного монстра. Её клитор треугольной складкой вылез наружу, просит аудиенции. Дог повинуется зову природы. Вскидывает передние лапы, запрыгивает на спину девушки, дёргаясь, как припадочный. Розовый, испещрённый венками член собаки бьётся в ягодицы, анус, не попадая в широкую раскрытую щель влагалища. Наконец, случайный удар приносит положительный результат. Розовый кусок мяса влетает в щель по самые яйца. Девушка взвизгивает. Движения монстра несравнимы с человеческими. Кобель покрывает суку на первобытном животном уровне, требуя от неё только одного: оставаться дыркой для осеменения. Семьдесят килограмм мышц и шерсти концентрируют звериную мощь на хрупкое нежное создание. Передние лапы собаки, обмотанные в носочки, обхватывают бёдра, зажимая зад девушки в хлюпающую ловушку. Камера не успевает выхватывать моменты проникновения, скорость настолько велика, что гениталии сливаются в одно хаотичное пятно, в котором доминируют розовые яйца собаки. Девушка визжит как поросёнок, которого режут. Чёрный монстр насилует белую суку, не заморачиваясь на видовую несовместимость. Оператор заходит спереди, крупным планом снимая симпатичное, покрытое красными пятнами и слюной, лицо русоволосой девушки. Она реально кайфует, в этом нет сомнения. Взгляд улетел, оставив животную похоть. Язык непроизвольно вывалился, облизывает губы, зрачки закатились, девичьи стоны поднимаются на октаву, обретая ритмичный дёрганный характер. Девушка широко открывает рот, удивлённо глотает воздух, стеклянный взгляд широко открытых глаз свидетельствует о достижении оргазма. Дог, безразличной мордой висящий сверху, и не думает останавливаться, он по инерции дотрахивает кончающее женское тело, дёргающееся под ним, выскальзывающее из-под него, валящееся на пол в знакомой полусознательной манере.
Чья-то мужская рука берёт дога за ошейник и отводит от обездвиженного наркотическим оргазмом тела. Те же заботливые пальцы растирают гель по яйцам собаки. Добрые скучающие глаза барбоса возбуждённо поглядывают в сторону следующей дырки. Голые девушки стоят раком, подложив под коленки подушки. Женские ручки, заправленные под лобки, гоняют складку клитора, дразня собаку. Кого он выберет? Чёрный монстр не заставляет себя долго ждать. Следующая рабыня уходит так же быстро и слаженно. Огромная грудина собаки, точёные мышцы задних ног и спины заполняют кадр неуловимым подрагиванием. Дог покрывает девушек одну за одной. Сучкам хватает минуты, чтобы откинуться. И каждый раз яйца собаки смазываются наркотическим гелем. Наконец, даже животное не выдерживает секс-марафона. Пять наложниц валяются на полу, затраханные, в наркотическом опьянении. Монстр, обслуживший их до обморока, обходит поверженные тела, принюхиваясь к анусам, сам едва тянет лапы, садится на зад, начинает довольно вылизывать свои яйца.
В следующей сцене действия разворачиваются в небольшом вольере. Те же пять девушек — внешне разные, но в целом одинаково точно вписывающиеся в стандарты красоты, определённые в глянцевых журналах, — соблазняют пони, ухаживая за ним. Одна вычёсывает холку, другая гладит бока, третья залезла под округлый живот и двумя руками гладит гладкий длинный ствол с бугрящимся набалдашником, похожим на розовое рыло свиньи с двумя дырочками. У основания ствола закреплено приспособление, напоминающее Кольцо Ключника. Девочки увлечены происходящим, их руки периодически отвлекаются на себя любимую. Одна красавица заходит под перекрытие, похожее на высокий стол без крышки, наклоняется. В этот момент чёрный конёк-горбунок, почуяв знакомый женский запах, танцующий перед ним, становится на дыбы, закидывает копыта на станок. Его огромный длинный ствол задирается, как бейсбольная бита, упирается в ягодицы девушки. Жеребец нетерпеливо долбит щель в булочках, и только заботливая рука подружки помогает ему забрать первую тёлку. Его ствол гнётся, выскальзывает, руки помощниц не дремлют, тут же возвращают набалдашник дубины во влагалище. Наконец, чёрный лохматый пони приноравливается трахать белокурую дойку. Ствол по самое кольцо увязает в плоти. В девушке нет пышности, как у Анжелы, но женская круглая попа с широкими ляжками позволяет удерживать глубокий ход жеребца. Размашистые грубые удары секс-машины не остаются без внимания.
Блонди орёт от каждого толчка, это крики не болезненные, а скорее испуганные, наполненные животным трепетом перед необычным партнёром. Пони хрипит, фыркает, повинуясь природному инстинкту. Он покрывает первую дырку так же легко и убедительно, как дог, с той лишь разницей, что его член в два раза толще и в три длиннее — это застывший хобот слона, ставший бивнем, размером с мужскую руку, зажатую в кулак. Изнасилованная рылом девушка валится в солому, и следующая охотница становится на её место. Они работают слаженно, как будто делают это в тысячный раз. Нет неловких пауз, замешательства, девушки помогают друг другу, пританцовывая, занимаясь собой, с нетерпением ожидая очереди. Последняя помогает себе сама. Пони разряжается в неё, как пушка. Дубина начинает подпрыгивать, замирает, подёргиваясь вверх-вниз. Потоки прозрачного водянистого семени, устремляются наружу, брызжут во все стороны. Оргазменная притирка с кольцом вызывает разрядку и у девушки. Она валится в кучу женских тел, теряя сознание.
— Вот умничка, — звучит голос оператора за кадром. Камера приближается к пони, та же мужская рука гладит холку. В кадре вновь появляются затраханные женские тела, валяющиеся в соломе. На лицах девушек застыли блаженные наркотические улыбки, так хорошо знакомые мне.
###
Не было никакого сомнения в том, что голос оператора принадлежал полному заросшему дядечке, приходившему раз в месяц в офис «Вирекса» для выяснения неких вопросов с Шитенковым. Принадлежность пузатого к Секте также была очевидной. Вот что действительно стало сюрпризом, было то, как таинственный Ключник переключил своих рабынь на дога и пони. Во первых у него был гель, во вторых специальная насадка для пони, которая явно заряжалась наркотиком не в Храме Семи Ключей. Всё это, плюс то, что толстый никогда не присутствовал на регулярных сходках Ключников в Храме, навело меня на мысль, что он знает гораздо больше, чем остальные.
Мюллер, Хомич, Познер, Рыженков, я — оставались ещё двое. Один из них — Василий Скворец — попал в Ключники абсолютно случайно. Стал, так сказать, жертвой обстоятельств. Его комичная история напоминала историю мальчика Коли из фильма «Гостья из будущего»:
— Пошёл за кефиром, а тут такое…
Он был женат, отец троих детей. Попал под сокращение штата, заинтересовался сетевым маркетингом. Первые попытки девочек «Вирекса» развести его на бабло ни к чему не привели. Денег у Скворца не было, трахаться на стороне он не хотел даже за «так». Хранил верность жене. Скворец долбил систему полгода, надеясь на справедливость, и однажды настойчивые попытки женатика честно заработать денег нашли отклик в душах попечительного совета. Непоколебимого Скворца пригласили на собрание акционеров и спросили, хочет ли он принести накопленные Познания в жертву Вечности.
— Так и спросили, представляешь, Дима: «Вы хотите принести накопленные познания в жертву вечности», — взахлёб рассказывал Скворец свою историю. — И дёрнул меня чёрт ответить им «да».
В следующий момент выбритые, смазанные мятным лосьоном яйца Скворца болтались над Чашей Познаний. Но Скворец оказался не так прост. Забегая наперёд, скажу, что он был латентным гомосексуалистом, живущим семейной жизнью без интереса к жене. Испытание далось ему легко, а вот служба Ключником приносила сплошные страдания. Теперь, кроме жены, на него обрушилось ещё пять девиц, требующих внимания. Не удивительно, что девушки завидовали моим рабыням. Я, похоже, был единственным Ключником, которому нравилось заниматься сексом. Рыженков не в счёт, он только довершал начатое бойцами.
Долгое время я наивно полагал, что седьмым Ключником является Верховный Жрец, которого я никогда не видел без маски. Но Познер как-то вскользь заметил, что Жрецу по статусу не положено заниматься такими вещами.
— Целибат, — пафосно сказал он, выдыхая ароматные пары марихуаны в ночное небо.
Старый сморчок не общался со мной по-человечески, он заигрывал с котёнком, учил ловить мышей. Я же искал возможность втереться в доверие к жирным котярам, стать продолжателем кошачьих традиций, тем, кому можно доверить секрет мышиной возни.
Так я и вышел на Химика. Он обладал внешностью Распутина, по совместительству Мусоргского с картины Репина: здоровый потрёпанный дядька под два метра с воспалёнными глазами, красным носом, чёрной бесовской бородой. Приходил всегда в конце месяца, вешал пиджак на оленьи рога и шёл без стука к Мюллеру.
В тот день он припёрся в широком сером махровом халате нараспашку и сланцах на босу ногу, как будто только что вылез из ванной. Он был явно не в духе и, похоже, слегка пьян. Хлопнул дверью, на предложение новой девочки-секретарши подождать заорал на весь офис:
— Пошла на хуй!
Она оторопела, проскользнула мимо невежды и засеменила в мою сторону. На третьем этаже у нас open space с перегородками, всё как на ладони. Секретарша Мюллера — необсохшее молоко на губах — вошла в гарем мегамозга во время последнего причастия. Классические модели уже не устраивали психозлодея, для разнообразия он выбрал миниатюрную девочку, глаза да уши, кудряши милаши мишки-малышки. Маргарита прискакала ко мне, как к единственному спасителю, и жалостливо зашептала:
— Димочка, миленький, ты не мог бы мне кое-в чём помочь? — её взгляд молил об услуге.
— Конечно, зайка.
Я всегда так к ней обращался, с тех пор как помог выбрать анальную пробку. У секретарши Мюллера участь такая — тренировать целыми днями попу.
— Ты не мог бы, — Маргарита запнулась, испуганные карие глаза искали поддержки. — Посадить меня.
— Куда?
— Ну, — она тормозила страшно, стесняясь, выдавливая из себя по два-три слова. — На хуй.
Последнее слово она произнесла не своим тихим голосом, сделав ударение на «у». Отличница-стипендиатка Маргарита Михайловна Ковтун никогда бы в жизни не произнесла матерное слово, если бы не вынудили обстоятельства.
Я офигел, слыханное ли дело: заезжие мужики отдают приказы чужим рабынями, и те бегут исполнять.
— А что случилось? — спросил я, оценивая ситуацию. Сердце смягчилось: — Зайка, это только так говорят, когда злятся. Тебе не обязательно выполнять.
Маргарита тяжело вздохнула, кивнув.
— Ладно, пойду тогда на улице спрошу, — она развернулась и поплелась в сторону выхода.
В голове не укладывалось. Чужая рабыня, незнакомый мужик, беспрекословное подчинение.
Марго уже почти достигла лифта, когда я догнал её, чтобы помочь в выполнении миссии. Мы поступили формально, как друзья, выручающие друг друга. Зашли в пустой кабинет, замкнули дверь. Она задрала юбку, приспустила колготки, достала миниатюрную пробочку из задницы, смазала отверстие мазью, которую всегда носила с собой. Я сам разогрел член, благо малышка Марго выглядела обворожительно. Она похожа на пухленького чёрного барашка с точёной фигуркой. Мюллер не спешил разбивать новых девочек в колее разврата.
— Пускай посидят сначала в офисе на попе, — мурлыкал он.
И вот попка Марго получает первый кол.
— Так нормально? — замираю в ней, когда лобок достигает булочек.
Принцесса пришла по объявлению, как и я, она младше меня на три года, учится в аспирантуре. Тренажёрный зал — вариант для девушек-спартанцев и быков. Мы не такие, планктон наняли чисто, без возни на матах.
— Да, — шепчет Марго.
— Этого хватит?
— Да, Димочка, спасибо. Я думаю, этого достаточно. Я ведь пошла на… три буквы?
Она ещё сомневается.
— А как ты думаешь, что торчит у тебя в заднице?
— Да, — она облегчённо вздыхает. — Всё сходится. Ты не представляешь, как я тебе благодарна.
— Да ладно, — достаю член, снимаю презерватив.
Она вставляет пробочку, подтягивает колготки с трусиками, опускает юбку, поправляет кофточку. Ничего как бы не произошло, только Марго пристально смотрит на меня, облизывая губы.
— Ты такой хороший, — светлая улыбка наконец озаряет её личико.
— Ага, добрый полицейский, злой полицейский. Посиди здесь, пока гость не ушёл, — выглядываю за дверь, выхожу.
Она кивает вслед, благодарность не сходит с её лица.
Гость уже топал к лифту размашистыми шагами, когда я вернулся к приёмной. Останься я тогда стоять на месте, и ничего бы не случилось. Но то, с какой лёгкостью Распутин послал Марго на три буквы, не выходило из головы. Я бросился в погоню за монахом в халате.
Он шёл, покачиваясь, по улице, не обращая внимания на оборачивающихся прохожих и промозглый осенний ветер. Исполин с бородой широко выбрасывал ноги в стороны, размахивая руками, как крыльями. Фалды серого халата развевались во все стороны, оставалось только догадываться, что видят хихикающие школьницы, идущие навстречу.
Мы дошли до стоянки такси, остановились. Очередь из трёх машин с шашечками выстроилась вдоль тротуара. Бородач нервно ударил ногой в железный столб, выругался. Непонятно, чего он ждал, только каждая минута давалась ему крайне болезненно. Он расхаживал, бил столбы, плевал на бордюр, матерился про себя. Неожиданно блуждающий взгляд воспалённых глаз нашёл мою фигуру поодаль. Я не прятался, даже хотел подойти первым, только боялся.
— А, это ты, — Распутин был удивлён.
Я сделал вид, что случайно оказался рядом, вежливо улыбнувшись, сделал шаг навстречу.
Удивление на лице Ключника быстро сменилось гневом. Бородач разразился бранью на всю улицу, повергнув меня в шок:
— Всем вам гореть в Аду! — орал он. — И ты, и вся твоя братия! Ты первый отправишься на сковородку! Помяни моё слово! Будешь молить о пощаде, подвешенный за яйца к потолку. Черти вырвут тебе язык и засунут его в твою выхоленную жопу, если ты не остановишься. А ты не остановишься, потому что ты уже вошёл во вкус. Зачем ты следишь за мной, а? Дьявол! Бесовское отродье!
Таксисты, курившие возле первой машины, весело переговаривались, поглядывая в нашу сторону. Сумасшедший бородач, выпрыгнувший из ванной, метался по тротуару. Казалось, он вот-вот рухнет в эпилептическом припадке.
Я подошёл к Распутину вплотную и так тихо, чтобы слышно было только ему и мне, сказал:
— Я хочу освободить всех девушек. Только вы знаете как. Вы поможете мне?
Он замер в нерешительности, изучая доверчивое испуганное выражение моего лица. Я рисковал, ужасно рисковал, но искренность, с которой бородач обнажил пороки, червями поразившие мою душу, его возбуждённость вызвали ответную прямоту. Бородач не был обычным Ключником, плевать он хотел на ритуалы и Закон. В последствии я мог бы сыграть дурочка, влюблённого юношу, возжелавшего изменить мир. Ключники не сильно бы удивились моему рвению, я и раньше высказывал наивные идеи.
— Молодо-зелено, — сказал бы Мюллер.
— Свобода? Что такое свобода? — спросил бы Познер.
— А кушать что будешь? — с наглым прищуром осведомился бы Рыженков.
— Правильно, Людочку первую освободи, — заржал бы полкан Хомич. — Только она и без замка тебя изнасилует.
Хочешь освободить? — Освобождай. Только они не освобождаются! Как Злата, привязаны к тебе намертво. Кольцо — это проклятие, ответственность, а не осознанное рабовладение. Такова была позиция Ключников, прививаемая мне день ото дня.
Бородач забыл, что я спросил, забыл, что он хотел ответить. Настроение его менялось так же стремительно, как и мысли, которые, судя по блуждающему взгляду, улетели далеко и безвозвратно. Так мы стояли не то чтобы вместе, но и не врозь. К парковке подъехало очередное такси. Бородач встрепенулся:
— Поехали, — рыкнул он мне и кинулся к машине.
Я поспешил за ним. В такси молодая принаряженная пара общалась с водителем, показывая руками на дома.
— Выметайтесь! — заорал Распутин в открытое окно.
Женщина-водитель в замешательстве окинула его взглядом и начала отстёгивать ремень безопасности.
— Да не ты, ты — сидеть! — заревел на неё бородач, и она осталась.
— Мы едем дальше, — послышался голос молодого человека с заднего сиденья. — Закройте окно, пожалуйста, — обратился он к водителю.
В возникшем замешательстве девушка, сидящая рядом с парнем, заныла:
— Лёша, ну давай здесь выйдем. Я выхожу, — она рванулась к двери.
— Ксюша, не бойся! — парень крепко взял подругу за руку. — Мы едем дальше, поехали! — похлопал по подголовнику переднего сиденья.
Женщина-водитель сделала попытку закрыть окно кнопкой и снять машину с ручника.
— Стоять, блядь! — орал бородач в полуоткрытое окно. — Окно открыла, быстро, — склонившись над машиной, он брызгал слюной в стекло. — А ты пошла на хуй! Вон из машины, мразь! — направил он свой гнев в сторону заднего сиденья. Ярости человека в халате и сланцах не было предела.
— Лёша! Отпусти! — девушка забилась в истерике, царапаясь. Нагнулась и укусила парня за руку. Тот взвыл от боли.
Воспользовавшись моментом, она выскочила из машины и, отбежав на пять метров, встала как вкопанная. Развернулась, сканируя местность.
— Ну что за дела, Ксения? — парень нехотя выползал из машины. Прижимая покусанную руку к животу, в другой держа букет роз, он раздражённо плёлся за ней. — Что случилось? Театр — всё, отменяется?
Ксения смотрела на него пытливым зомбированным взглядом, как львица, готовящаяся к прыжку. За метр до сближения она сделала резкий шаг навстречу, схватила парня за яйца через джинсы и притянула к себе. Парень вздрогнул, обмяк, неуклюже приобнял Ксюшу-охотницу, как будто делал это в первый раз. Она присасывалась к нему губами, как пиявка, всё глубже насаживаясь короткой юбкой на колено. Оторвавшись, она приподнялась на цыпочки и лихорадочно зашептала ему что-то на ухо.
Букет вывалился из рук и упал на землю. Больше я их не видел, такси увозило нас с Распутиным в неизвестном направлении.
16
После распада Советского Союза научно-исследовательские институты былой великой державы представляли собой жалкое зрелище. Как моль, сотрудники НИИ летали в белых халатиках по тёмным коридорам неприметных зданий, продолжая обслуживать бесполезные устаревшие системы. Изобретения представлялись руководству страны смехотворными, учитывая то, как далеко ушёл научно-технический прогресс на загнивающем Западе. Мизерные зарплаты задерживались месяцами. Люди, посвятившие жизнь науке, продолжали работать, не представляя себя иначе, как учёными.
В одном из таких НИИ — Институте вирусологии и микробиологии Беларуси — никому неизвестный молодой учёный Иван Фёдорович Купревич сделал интересное открытие: селективные ингибиторы обратного захвата вызывают побочные эффекты у грызунов женского пола при наличии вируса Содоку в крови самцов, находящихся рядом. Побочные эффекты выражались в повышенном внимании грызунов к задачам, связанным с размножением. Самки мышей схватывали на лету всё, что от них требовалось, активно сотрудничали между собой, рисковали жизнью ради выполнения заданий.
В уникальном эксперименте клетка с мышами соединялась с кормушкой трубкой, заполненной водой. Чтобы добраться до еды самке необходимо проплыть под водой пять метров, взять кусочек сыра и вернуться назад. Уникальность эксперимента заключалась в том, что самки с введённым ингибитором приносили сыр сначала самцу с Содоку, затем себе и никогда не приносили еду здоровому самцу. Самцы сидели в замкнутых ячейках, решёткой примыкающих к основной клетке, и потому не имели возможности сплавать за сыром.
Иван Фёдорович усложнил задачу: добавил электрические разряды, удлинил трубку с водой. Поведение мышей не поддавалось логике. В отличии от своих беспечных подруг, самки с ингибитором бросались на электрическую решётку раз за разом, теряя сознание, возвращаясь к жизни только для того, чтобы вновь испытать боль или даже погибнуть, захлебнувшись в воде. Они не испытывали голод, не подвергались внешней опасности, ими двигало единственное желание: выглядеть привлекательными в глазах Содоку-самца, чтобы в итоге спариться с ним — к такому выводу пришёл Купревич с коллегой после длительных наблюдений.
Иван Фёдорович подробно описал результаты экспериментов, предположил природу связи ингибиторов в крови самки с вирусом Содоку в крови самца, предложил дальнейший план исследований и отослал отчёт директору НИИ. Тот редко появлялся на рабочем месте ввиду постоянной занятости в Министерстве.
Отчёт отослали в пятницу. В понедельник лабораторию экспериментальной вирусологии НИИ микробиологии Беларуси закрыли по причине отсутствия денег в бюджете страны.
Шёл 1995 год. Купревич с напарником и послушными мышками оказались на улице без средств к существованию.
###
Такси привезло нас в частный сектор. Дом Купревича представлял собой элитный коттедж, ограждённый от любопытных глаз высокой неприступной стеной.
— Деньги за проезд возьмёшь у мужа, — бросил Иван Фёдорович водительнице, выходя из машины.
— Я не замужем, — заартачилась та.
— Тогда выйди замуж! — бородач развернулся, заглянул деловито в окно. — Женщина ты симпатичная. Почему до сих пор не замужем?
— Не хотят брать, — она виновато опустила глаза.
— Значит предлагай сама. Не хочет — ищи следующего, пока не согласится. Всё вас учить надо.
Мы прошли к железным воротам, такси за спиной понуро удалялось к выезду из посёлка.
Я находился в состоянии лёгкой паники. Неожиданно власть Ключника вырвалась за пределы Касты, угрожая миропорядку диктатурой Ключа. Рвение, с которым представительницы слабого пола бросались исполнять любые приказы незнакомого бородача, вызывало благоговейный трепет. Распутин мог с таким же успехом быть богом.
Меня не удивил пасущийся во дворе пони, не смутили два огромных дога, выскочившие навстречу. Я почти не обратил внимания на долговязую платиновую блондинку в ошейнике и памперсе, которая открыла нам дверь. Появились ещё две служанки топлесс, в клетчатых юбках. Они накрыли на стол, занялись кормлением собак.
Всё это время моё внимание целиком и полностью было приковано к террариуму — огромному домашнему зоопарку, разбитому на ячейки, который змейкой протянулся по коридору, ведущему к гостиной. Яркий белый свет озарял десятки искусственных ландшафтов, по которым гуляли, резвились и сношались между собой, нарушая видовую совместимость, сотни насекомых, птиц и пресмыкающихся. В одном месте, например, петух топтал черепаху, в другом лягушки атаковали ящерицу. Но больше всего мне запомнилась змея, засунувшая голову в клоаку курице.
— Зачем она это сделала? — я в изумлении таращился на сцену, напоминавшую фильм ужасов.
Иван Фёдорович нагнулся и постучал костяшкой по стеклу.
— Кто? Змея или курица? — спросил он, сдерживая детский восторг.
Я засмеялся. Я понятия не имел, кто стал инициатором анальных нежностей, приведших к эпической ветке эволюционного развития. Одно было очевидно: всё, что происходило в стеклянных стенах террариума, не имело отношения к борьбе за место под лампой. Зверюшками двигал основной инстинкт размножения. Они совокуплялись напропалую группами и поодиночке, изобретая новые немыслимые формы межвидовых отношений.
Мы сели кушать, и пока наложницы подносили блюда, бородач в халате, из которого он, похоже, не вылазил, разговорился на тему видовой совместимости в животном мире.
Купревич говорил увлечённо, доказательно, как человек отстаивающий правоту.
— Понимаешь, Дима, самке на самом деле не важно, кто партнёр. Если нет выбора, ей остаётся довольствоваться тем, что есть. Самец же, в свою очередь, использует секс для выхода агрессии.
— Как вы это делаете? — нетерпеливо перебил я его. — Приказываете всем женщинам, и они подчиняются.
— А, это, — Купревич сразу погрустнел. — Герпес, — он многозначительно поднял указательный палец правой руки вверх. — Герпес есть почти у каждого человека на земле. Я имею ввиду первый тип. Год назад я имел неосторожность заразить своё тело особым видом герпеса. Видоизменённым. Ради эксперимента, конечно же. И вот результат…
Купревич встал, вышел из-за стола и медленно раздвинул полы халата. Чудовищный вид на изъязвлённый пах открылся моим глазам. Распухшие гениталии смешались в гнойных нарывах, красные болячки-волдыри огромных размеров расползлись по мошонке, члену и вокруг него. Из кровавого гнойного месива торчала пластиковая трубка-катетер, предназначенная для мочеиспускания.
— Скоро я умру, — констатировал учёный самым спокойным голосом, не терпящим возражений. — Ты всё ещё хочешь, чтобы женщины тебя слушались? — он внимательно посмотрел на меня.
Я отрицательно покачал головой, такая смерть не входила в мои планы. Нервно сглотнув, я спросил:
— Ключники тоже заражены вирусом?
— Да, — он завязывал пояс халата. — Каждый своим, но это не смертельно.
— Понятно.
Мы продолжили общаться о вирусах, и я всё больше узнавал историю гениального учёного. Он был замкнутым, одиноким романтиком, аутичным, потерявшим надежду стать когда-нибудь полезным обществу. Однажды возжелав любви и ласки любой ценой, он ступил в зону сумрачных теней и поплатился за это.
Я нашёл Купревича раскаявшимся, сдавшимся, продолжающим вершить судьбы. Вспышки гнева чередовались с плаксивостью, религиозные высказывания пересыпались проклятиями, детское простодушие мешалось с дьявольским расчётом. Болезнь стремительно прогрессировала. Психическое расстройство, вызванное страхом приближающейся смерти, усугублялось воздействием различных психотропных средств, которыми был завален стол и холодильник.
Потеряв возможность физического контакта с девушкой, Купревичу оставалось только морально самоудовлетворяться, созерцая спаривание рабынь с животными.
Иван Фёдорович агонизировал, постепенно угасая, и я ничем не мог ему помочь. Разве что утешить.
Во время нашей беседы в гостиную вошла блондинка в памперсе. Купревич умолк на секунду, переключив на неё внимание.
— Что тебе? — бросил он.
— Мы сейчас будем играть. Вы пойдёте смотреть? — спросила она, поглядывая на меня.
Купревич кивнул, вставая.
— Пойдём, посмотришь, — сказал он мне. — Вряд ли ты такое видел раньше.
###
В игровой комнате взбудораженные доги заигрывают с крашеной блондинкой. Она уже сняла памперс и сидит голой попой на полу, широко раздвинув ноги. Это гламурная стерва с налётом высокомерия в манерах и взгляде. Одна из тех дамочек, которые попадают в сети Рыженковских качков.
Доги по очереди заскакивают между колен, вылизывают раскрытую блестящую вагину, широкими шершавыми мазками захватывая анус и полоску волос на лобке. Они полируют весь пах, внутреннюю сторону бёдер, нижнюю часть живота и особенно задний проход. Сучка откинула голову, выставив упругие груди с острыми сосками на обозрение. Закусив нижнюю губку, она ёрзает попой по полу, двигая бёдрами навстречу мазкам, крутит головой, провожая повизгивающих любовничков, прыгающих вокруг неё.
— Памперс для того, чтобы Ромео и Барсик не лизали Эльвиру во время прогулок, — комментирует Иван Фёдорович. — Тогда у неё больше желания на игры остаётся.
Желания у Эльвиры хоть отбавляй. Игры становятся всё подвижнее, собаки всё назойливее. Вот уже дог с белой грудкой — Ромео — закидывает передние лапы на плечи Эльвиры, характерно двигая тазом. Сука принимает это, как сигнал к действию, подставляет попу. Дог почти сразу влетает в неё по самые яйца, приземляясь лапами на талию. Блонди не орёт, как зоофилки на видео, она реально стонет, хватая воздух ртом. Собака-любовник работает всем телом, складываясь, как гончая на скачках, затрахивая красотку в текущую промежность. Вторая собака, имеющая серо-голубой окрас шерсти, растягивается на полу на спине, предлагая поласкать себя в паху. Эльвира наклоняется к розовато-фиолетовому концу, вылетающему из меховой оборки, встречается с ним ротиком, мясистый конец получает положенную дозу слюны и ласки. Теперь два кобеля занимаются белой сукой одновременно. Все трое получают, судя по всему, им очень знакомое, пьянящее удовольствие.
— Собаки обычно кончают быстро, — подсказывает Купревич. — В природе всё не так устроено, как у людей. Эльвире хотелось больше ласки, вот мне и пришлось уменьшить порог чувствительности у мальчиков. Теперь они почти не кончают.
Доги действительно не кончают, не теряя ритма, обслуживают ненасытную Эльвиру, сменяясь сзади и спереди. Та находит их разбитым влагалищем, работая параллельно руками и ртом. Собаки тяжело дышат, свесив языки набок. Эти же тонкие, как ломтики ветчины, шершавые горячие стелечки прикладываются к истекающей вагинальным соком промежности, как только девочка освобождается. В какой-то момент голубой дог Барсик замирает в блондинке, потряхивая ушами, повиливая хвостиком, разряжается, дрожа как осиновый лист, вколачивая поджарый мускулистый зад в сочные формы Эльвиры. Она переходит на визг, принимая инородное семя. Прозрачная жидкость устремляется наружу, мясистый разбухший член собаки с трудом выскальзывает из женского лона, вытягивая за собой потоки прозрачной спермы.
— Всё-таки кончил, подлец, — бородатый вирусолог масляным взглядом следит за происходящим.
Барсик берётся вылизывать собственную сперму, Ромео суёт морду во влагалище, помогая товарищу. Они снимают сливки, убирая за собой.
Только через полчаса бесконечных совокуплений интенсивность собачьих приставаний начинает спадать. Затраханная, заляпанная собачьей спермой и слюной Эльвира валится с ног, но каждый раз, когда чёрный или голубой любовник встаёт на дыбы, запрыгивая на неё, она возвращается в позу, чтобы принять розовый конец, бьющийся из мехового мешка. Она знает только одну позу — позу суки. Колени сами разъезжаются в стороны, регулируя высоту, таз работает как пушка с наводкой — дупло гуляет вверх-вниз, принимая нетерпеливого кобеля из любого положения.
Союз белокурой девушки и двух кобелей выглядит гармонично, привыкшие друг к другу партнёры не чувствуют усталости, расслабляются, получая удовольствие от общения, как страстные любовники. Они научились заниматься любовью без стеснения вида, годы тренировок сделали из Эльвиры профессиональную собачницу, она чувствует своих самцов так же чётко, как они чуют женский запах влагалища, распространяющийся у неё из-под памперса.
— Это последняя, — сказал мне на прощание Купревич, имея ввиду Эльвиру. — Когда я умру, она обещала забрать Ромео и Барсика к себе.
Мне не хотелось возражать, рассказывать ему про других самцов, более достойных внимания Эльвиры. Страх смерти вытеснил ощущение реальности из жизни Купревича, сместил фокус с собственных проблем на счастливое секс-трио, живущее под боком. Злой гений создал мир, в котором похотливые кобели безмолвно удовлетворяли животные инстинкты женщины, не оставляя создателю сего мира возможности для зависти и ревности.
###
Химик-вирусолог, отец-основатель тайного рабовладельческого строя в современной Беларуси, ушёл из жизни через два месяца после знаменательной встречи. Я узнал об этом во время ритуала возложения Ключа на Алтарь. Эльвира — единственная наложница Купревича — собрала литр собачьей спермы. Познания друзей человеческих оказались весьма кстати для обновления кармы пяти провинившихся наложниц, среди которых по странному стечению обстоятельств оказалась и Анжела. В чём была вина большой девочки, я так и не узнал, но стакан мутного семени, перекочевавший в желудок пышнотелой блондинки, вызвал праведный гнев в моей душе.
Окоченевший белый труп Химика, абсолютно голый, лежал в открытом гробу посреди Храма. Язвы герпеса распространились от паха по всему телу. Болезнь сожрала половину кожи, добралась до внутренних органов и в результате вызвала остановку сердца. Умиротворённое выражение, казалось, замерло на бородатом лице с пухлыми синими губами. Трубку катетера достали из уретры, гениталии, изъеденные болячками, запеклись в гнойный сгусток. Любитель зверюшек почил с миром, излив мне душу, так и не соизволив пролить свет на тайну высвобождения.
Бесконечная череда рабынь шла мимо гроба, отдавая последний долг усопшему Ключнику. Стройные, длинноногие, безукоризненно застёгнутые бабочки-красавицы раз за разом покидали мокрый поцелуй на запёкшемся нарыве, служившем когда-то покойнику грозным инструментом для справления малой нужды и достижения неземного удовольствия.
Неожиданно два бойца-качка в хоккейных масках вывели за уздечку чёрного пони и привязали конька к станку, стоявшему в углу.
— Сегодня мы почтим память ушедшего от нас брата актом примирения с животными, которые остались без Хозяина, — Верховный Жрец возносит посох с конской залупой к стеклянному куполу. — Пускай каждый из нас задумается о значении привязанности, возникающей между людьми и животными, — он даёт время задуматься, прежде чем торжественно продолжить: — Введите кобылу!
В зал вводят пышную девушку в конской сбруе: на ногах высокие алые сапоги с копытами вместо подошв, на спине чёрное седло, закреплённое подпругой, на глазах шоры, закрывающие обзор по бокам, на шее, запястьях и щиколотках широкие кожаные браслеты с кольцами. Я вздыхаю, изумлённо рассматривая Анжелу в новом образе. Из задницы у неё торчит конский хвост — такой же пышный, длинный и пшеничный, как хвост волос. Большую девочку, перетянутую кожаными ремешками, как лошадь, ведут к станку, она виляет задом, не ведая, что ей предстоит. Её вагина открыта, груди-колокола колышутся в такт с виляющим задом, она с трудом переступает копытами, ежесекундно рискуя навернуться и упасть. Подгибает пухлые коленки, ещё больше выпячивая округлый сочный зад.
Качки подводят кобылу к станку, закрепляют руки, ноги и шею замками к раме. Теперь она не сможет вырваться, даже если захочет.
— Заполните белую Познанием, — бросает Жрец холопам.
Анжела действительно белая, её богатая бархатная кожа переливается белизной тысяч оттенков. Шары ягодиц, грудей, живота и коленок имеют молочный цвет. Бурые пористые, размером с куриное яйцо, соски, частые родинки и размытые следы широкого бикини лишь подчёркивают первозданную белоснежность кожи. Льняные волосы нежного пшеничного цвета спадают до поясницы, растекаясь по спине бесконечным водопадом. Большая девочка могла бы рекламировать женские шампуни или лосьоны для кожи, но сегодня у неё другая функция.
Шоры снимают с глаз, конский хвост вынимают из задницы, на его место в сфинктер вводят наконечник чёрного шланжика толщиной с палец. Свободный конец болтается как хвостик, опущенный вниз.
Вносят пластиковую десятилитровую бутыль, наполненную Познаниями. Перламутровые научные излияния неизвестных мужчин собирали месяцами. По чайной ложке в индивидуальных уроках, по кофейной чашке с групповых занятий. Огромный опыт, накопленный мужчинами-осеменителями, закачивается через шланжик в пышный зад блондинки. Её живот быстро растёт, достигая гигантских размеров. Теперь это беременная кобыла, готовая разродиться от малейшего неловкого движения. Она выгибает спину, переминаясь копытами, давая Познаниям заполнить её до конца. Все десять литров густого мужского семени постепенно входят через нежный сфинктер, привыкший к моему языку, и остаются лежать в тугом, выпирающем, как пляжный мяч, животе. Большая девочка заправлена под завязку, временами живая вибрирующая попа срыгивает Познания, те густой струйкой устремляются по рыхлым бёдрам к копытам-сапогам.
Нет никакого сомнения, что Мюллер и компания подстроили перформанс, чтобы развлечься, взять меня на излом. Они знают каждый мой шаг, анальные отношения с Анжелой стали достоянием общественности. Молодого неопытного Ключника прививают против опасной болезни, имя которой любовь.
— Пускай чёрный познает белую, — величественно возвещает Жрец, когда приготовления закончены.
Пони, стоявший всё это время рядом, принюхиваясь и присматриваясь к незнакомой девушке, радостно фыркает, почувствовав свободу. Руки холопов держат уздечку, не давая чёрному горбунку вырваться, но он то отлично знает, как действовать с необъезженной кобылой, его черенок стремительно растёт, задирается кверху, прижимаясь к округлому барабану-животу. Мохнатый жеребец встаёт на дыбы, яростно топчется, хрипит, закидывая передние копыта на станок, его полено бьётся в экстазе, пытаясь попасть в заветную щель. Большая девочка отдаёт сочную вагину чёрному жеребцу, нащупывая тазом момент проникновения. Полено вколачивается в зад Анжелы, раскалывая ягодицы до зазора в кулак. Жеребец трахает дико, без устали и, похоже, большой девочке нравится наркотическое воздействие, исходящее от основания дубины. Она охотно насаживается на всю глубину тела, стоны пышногрудой красавицы несравнимы с анальными стонами во время наших игр. Стеклянный взгляд Анжелы гуляет по залу, Ключники в носатых масках, наложницы в зашитых вагинах созерцают невиданное доселе зрелище: чёрный жеребец покрывают белую кобылу, наполненную до краёв Познаниями.
Чёрный жеребец оголил массивные зубы, найдя упор в железном каркасе. Точёное трёхсоткилограммовое, играющее мышцами, лоснящееся бархатными переливами, вылитое из стали, лошадиное тело вбивает розовую дубину в пышный белый зад, не давая опомниться, вырваться, вывернуться — Анжела зажата в станке — жеребец прибивает кобылу к невидимой стене, припечатывает наркотик раз за разом, исполняя право первой ночи. Вязка белой Рабыни с чёрным Хозяином проходит по всем каноном ключевания: Господин берёт своё, отдавая излишки. Вороной хвост хлещет по распахнутым белоснежным бёдрам, пышная чёрная, как смоль, грива взвивается на хребте, нежное ржание, исходящее от жеребца, несовместимо с диким животным взглядом, сверкающим из глазниц. Чёрный дьявол вколачивает железный кол в пышную задницу, покрывая белое шелковистое тело наложницы с неистовой силой. Орудие насилия начинается с массивного треугольного корня, пухлые пушистые яйца размером с бейсбольные мячи болтаются под основанием, полуметровый ствол резко меняет цвет посередине с чёрного на бледно-розовый, свиное рыло-залупа вздыбилось на конце, расширившись для осеменения. Он не трахает кобылу ради фрикций, он долбит её ради перфорации, глубоко засадив весь ломающийся шест, нащупывая малейшие ходы в женском влагалище. Рыло проникло глубоко в матку, проскользнуло в узкую трубу, ведущую к яйцеклетке, уткнулось в заднюю стенку. Свиной пятак взрывается именно там: оттягивается назад для контрольного выстрела литром лошадиной спермы, выстреливает фонтаном, болезненно мощным для понимания природы внутреннего извержения. Анжела дёргается в оргазменном припадке, страх на её лице сменяется удивлением, дальше помешательство, глупая растерянность и снова выстрел-оргазм, пик наслаждения без симуляции с закатыванием зрачков, просто задыхается, закусывая нижнюю губу, стонет, как рожающая девица. Сперма хлещет через край, заполнив вульву до предела, кольцо сфинктера теряет контроль. Литры Познаний устремляются наружу, смешиваясь с животной похотью, разливаясь по пышным ногам, стекая в копыта-сапоги, пачкая жеребца, замершего над осеменённой кобылой.
Большая девочка кончила, взорвавшись литрами спермы, хлеставшей из двух щелей. Оплодотворённая в обе дырки, она едва держалась на ногах, свисая в станке. Охранники закрыли шоры, вынули разбитую клячу из железного каркаса, взяли под уздечку и увели в стойло.
17
— Месть — это блюдо, которое подают холодным, — с расстановкой произносит Познер. Старый пердун лыбится из-под очков, выдыхая очередное кольцо сладкого дыма. Умело преподанный урок зарвавшемуся юнцу щекочет нервы дряхлому развратнику, побуждает к откровениям:
— Женщины не способны на любовь. Они хотят принадлежать, чтобы ими распоряжались, как вещью. Даже самые властные и самостоятельные в душе лелеют надежду однажды найти себе укротителя. Они ищут хозяина, как собаки.
— А мужчины способны к любви? — внутри меня бурлит вулкан страстей, который я тщательно скрываю.
— Только мужчины и способны, — без доли сомнения отзывается Познер. — Их любовь истинна хотя бы потому, что основана на либидо. Женщина может втюриться хоть в чудовище, потому что в душе она собака, сука. Её любовь на самом деле привязанность. А вот мужчина никогда не полюбит дурнушку. Мужчина… — Познер опускает веки, объёмное облачко дыма отделяется от сухих тонких губ. — Мужчина любит душой и телом, потому что Бог создал Адама из глины. Еву Он создал чуть позже из ребра Адама и лишь для того, чтобы Адаму не было скучно.
Я аккуратно выключаю диктофон в кармане. Коллекции аудиозаписей с рассуждениями Познера о любви, насилии и рабстве, конечно же, не хватит, чтобы прижучить старого засранца. Даже видео с передачей денег или ритуалом посвящения не стало бы основанием для возбуждения уголовного дела. Нет пострадавших — нет состава преступления. А пострадавших в Секте нет, все счастливы, безумно счастливы. Особенно девушки-красавицы, которые целыми днями обслуживают клиентов, разносят медок по сотам.
— Любишь медок, люби и холодок, — воркует клиент.
Блонди Юля вернулась из последнего рейда изрядно потрёпанная с широко открытыми стеклянными глазами. На вопрос, что произошло, она без лишних эмоций рассказала, как группа молодых подвыпивших людей отметила День рождения друга, сделав из неё подарочный торт. Они сложили Юлю в позе креветки: связали щиколотки, закинули ноги к голове, завернули ступни за шею. Руки связали под попой. Из аксессуаров на Юле остались только шпильки на пятках и замок в вагине. Пьяное быдло покрыло подарок кремом, повтыкало свеч, самую большую засадили в анус. Накрыли Юлю картонной круглой коробкой и на огромном подносе затащили в таком виде в квартиру юбиляра. Воск плавился, стекая на кожу, девушка лежала в облаке крема, из которого торчала только белокурая головка и горящие свечки. Затем была водка, много водки. Клиент закусывал сливками, громко матерился. Достали свечку из задницы. По очереди трахнули визжащий от боли торт. Всё нежное тело Юли покрылось красными пятнами от воска. Сперму сдавали в ротоприёмник, закипевший воск заливали на раздолбанный анус, раз за разом снимая на память фирменную печать в виде вулканчика с кратером. Закончила Юленька рассказ словами:
— Один из них всё время кричал на меня: «Любишь боль, сука?», и я кричала ему в ответ: «Да, очень люблю». Тогда он ещё больше лил воска на соски, в пупок и влагалище, пока я не потеряла сознание.
###
Во время нашей последней встречи перед самой смертью Химик намекнул, что знает «как избавить мир от проказы». Взгляд его тогда налился безумным блеском, и я воспринял его слова, как очередную попытку обратить на себя внимание. Дело в том, что одинокий Купревич, сам того не замечая, из кожи лез вон, чтобы удивить, вызвать недоверие, которое он тут же умело сокрушал неопровержимыми доказательствами. Так глухие волшебники, возвысившиеся в одиночестве, заискивают перед каждым встречным ради бесполезного фокуса. Так спившиеся гроссмейстеры завлекают в партийку шахматеек, сливают её в ноль, вытягивают победителя на вторую, упиваясь в этот раз ничьёй, чтобы, наконец, усыпив бдительность, насладиться матом в три хода. Так Купревич-Паганини вытягивал на одной струне сонату для оркестра, пока струна не лопнула.
Но слова эти не выходили из головы, я возвращался к ним снова и снова. Даже в желании выпендриться Химик, хоть и говорил загадками, всё равно оставался верен непреложной истине, которую он всегда ставил превыше всего.
Я отправился в дом Химика в поисках истины, но наткнулся на нечто невообразимое, нечто неподдающееся объяснению и подражанию.
###
Укус пришёлся в запястье. Лёгкий, неожиданный, как укол шприца, он поразил меня из выдвижного ящика стола. Я только успел отдёрнуть руку, подумать, что, видимо, укололся чем-то острым, как тело начало наливаться свинцом. Ноги непроизвольно вытянулись под стол, руки обмякли на подлокотниках, дыхание замедлилось и стало глубоким, как перед погружением в гипнотический сон. С широко открытыми глазами лежал я в кожаном вращающемся стуле, не теряя сознание, с ужасом наблюдая, как из ящика стола выползает белая в розовую крапинку змея, поразившая меня. Это была полуметровая, похожая на гадюку, змея толщиной с два пальца. Она любопытно стрельнула язычком, осмотрев окоченевшую жертву перед собой, переползла через край ящика и шлёпнулась на ковёр. Мой разум ошалело метался по комнате, выхватывая пережитые моменты счастливого бытия, неморгающий стеклянный взгляд застыл на книжном шкафу в углу комнаты.
Неожиданно я почувствовал скользящий по ноге, извивающийся предмет. Потеряв связь с мышцами, я прекрасно чувствовал гладкое чешуйчатое прикосновение змеи, которая стремилась вверх вдоль штанины. Она рвалась вперёд, вытягиваясь в струну, сжимаясь в пружину, продавливая ткань джинсов. На бедре её скольжение стало невыносимо пугающим.
«Сукин сын!» — мелькнула мысль.
Перед глазами всплыли зверюшки Купревича, совокупляющиеся в террариуме, чешуйчатый хвост, торчащий из ануса курицы.
В следующий момент змея проникла в трусы и заглотнула пенис. Прошло ещё пару минут, пока рептилия натягивалась, как удав на пенис. Она рвалась к пределу, пока не уткнулась головой в корень. Наконец, она замерла, безвольно растворившись в трусах, притворившись мёртвой.
Так мы лежали около часа. Мне казалось странным, что я больше не чувствую тепло змеиного тела, я даже засомневался в реальности произошедшего.
«У меня, наверное, галлюцинации», — думал я, шевеля губами.
Пальцы на руках начали реагировать на команды, посылаемые мозгом, они по-прежнему не слушались серьёзных запросов.
Только через два часа я смог неимоверным усилием расстегнуть джинсы, стянуть их вместе с трусами, чтобы рассмотреть мой новый пах.
Первым желанием было стянуть с себя эту тварь. Я схватил хвост, рванул и неожиданно ощутил боль натяжения, странным образом исходящую от тела змеи. Рука, сжатая в кулак, замерла в растерянности. Я разжал кулак, в изумлении разглядывая острый конец хвоста, оставшийся на ладони. Змея отбросила хвост, как ящерица, зубами вцепившись в основание пениса, она вросла в лобок, как клещ, слившись с пенисом, безвозвратно утратив собственную чувствительность, отдав её мне.
Это была моя кожа. Малейшее прикосновение к ней вызывало те же ощущения, которые я чувствовал до этого, держа в руках член. Невероятное, непредсказуемое ощущение новизны, исходящее от инородного чешуйчатого тела, ставшего вдруг родным, захватило и поглотило целиком. Двадцать сантиметров упругой мышечной ткани, обтянутой розоватой узорчатой кожей, отзывались на малейшие прикосновения, реагировали на сжимания и стягивания. Только невзрачный конец, похожий на обрубок из теста, и очертания змеиных челюстей у основания пениса, напоминали о природе присоединённой ткани.
«Нельзя оставлять это так», — терзался я в страхе, заправляя змею в джинсы.
Мёртвый волшебник не оставил руководства по эксплуатации вирусов, зато наградил похотливой змеёй. Я был слишком подавлен и напуган, чтобы ехать в больницу. Я боялся, что мне сразу ампутируют пенис, а мои ощущения высмеют. К тому же время близилось к полуночи, когда я покидал заброшенный коттедж Ключника-основателя.
Дома меня ждал сюрприз в туалете. Сходить по-маленькому оказалось намного проще, чем я предполагал
Я по-прежнему чувствовал струю мочи, берущую начало в мочевом пузыре, только теперь струя шла через двадцать сантиметров мясистого вялого шланга, половина которого хорошо ложилась в руку. Я помочился сквозь щель в обрубке, слегка порозовевшем с тех пор как белая змея отбросила хвост. Как ни странно, в новом неопределённом положении мне ужасно хотелось спать. Наличие мочеиспускательной функции вселило надежду на благополучный исход.«Купревич делал змею для себя», — смекнул я, вспоминая гнойный пах зоофила.
Утром в полудрёме я почувствовал привычную тяжесть внизу живота, вызванную желанием помочиться. Что-то тяжело давило на основание между ног, как будто толстый сук врос в лобок. Мышца под анусом заиграла сталью, охотно отзываясь на немые просьбы подождать с походом в туалет. Что-то ритмично тыкалось в пупок с каждым сжатием. Я запустил руку под одеяло и тут же скинул его резким движением, ошеломлённый соприкосновением с плотью, которая, судя по ощущениям, принадлежала мне.
Жмурясь, протирая глаза, я смотрел на вздыбленный мраморный жезл, увенчанный расщеплённой бледно-фиолетовой полусферой, вывернутой, съехавшей по стволу как шляпка гриба, как медвежье ушко-пельмень. Тонкая кожа, испещрённая синими венками, натянулась с надрывом на стальной эрекции, не оставляя хода для продольного скольжения.
Это был гигантский по всем меркам эрегированный мужской член. В два-три раза больше моего прежнего и без того немалого размера. Лишь редкие крапинки, похожие на родинки, и слабые контуры змеиных челюстей у основания напоминали об истинном происхождении прироста. Я нашёл линейку в столе.
— Тридцать семь, — подавленно произнёс я, представляя весь букет проблем, связанных с непроизвольной эрекцией где-нибудь в общественном месте. Сказать, что эрегированный член не помещался в трусах, — не сказать ничего. Он торчал на две трети длины, лошадиной залупой упираясь в мышцы брюшного пресса, расположенные над пупком.
Я водил рукой по гладкому несгибаемому стволу, тяжело вздыхая. Даже пописать в таком состоянии представлялось едва ли возможным. Раньше я садился на унитаз и опускал твёрдый член под собой, максимально наклоняясь вперёд. Теперь мне пришлось снять трусы, встать ногами в ванну и прикрыть шторку. Только так, ладошкой накрывая тонкий брызжущий фонтан мочи, который иначе неминуемо достал бы до потолка, я смог расслабить мышцу под анусом и наконец облегчиться.
Что-то удерживало меня в ванной, наверное, любопытство и желание до конца познать новые возможности. Я представил, как сантиметр за сантиметром вгоняю палку в пышный зад Анжелы, застреваю в ней, пробиваю путь, пока монументальная плоть не остаётся закупоренной в большой девочке. Змея снова залилась сталью, немного шампуня и активные фрикции двумя руками по всей длине завершили начатую фантазию необычным оргазмом, похожим на плевки. В этот раз я не смог сдержать напор выделений, и член длинными выстрелами нарисовал картину будущих сексуальных отношений на чёрном кафеле. Зона повышенной чувствительности под головкой увеличилась, а с ней и удовольствие от оргазма. Казалось, весь мой мозг переместился в последние десять сантиметров, доступных для стимуляции. Я чуть не свалился. Обычно бесстрастный в мастурбации, я не смог сдержать глухой звериный стон. Это был бесконечный животный оргазм, посвящённый Анжеле, — большой девочке с шикарной большой задницей.
Присмотревшись, я заметил, что сперма, выплеснутая на кафель, имеет голубой оттенок. Мне стало не по себе.
###
Всю следующую неделю болезненная тяжесть в яичках преследовала меня.
«Яйца пухнут, потому что растут, чтобы соответствовать размеру члена», — пришёл я к выводу.
Называть пенисом двадцатисантиметровую дылду-елду, которая даже в состоянии покоя не прятала лиловый шар-залупу, величать тестикулами два куриных яйца, красочно свисающих в розовых складках мошонки, не поворачивался язык. Я чувствовал пачку гениталий во время ходьбы, как будто нёс три яблока в переднем кармане под ширинкой. Менялись привычки мочеиспускания и гигиены, теперь мне требовалось две руки, чтобы присматривать за хозяйством, намыливать елду как капризного ребёнка.
Кольцо Ключника как влитое легло в ложбинку под залупой, сделав набалдашник ещё более массивным и тяжёлым. Толкать рифлёный перстень дальше по стволу не имело смысла, я боялся, что, пережав артерии, символ власти застрянет на железной дубине, и елда разорвётся, лопнет от переизбытка закачанной крови.
В назначенный день мой гарем из пяти красавиц проследовал в комнату отдыха для сдачи выручки. Быстро оголили лобки. Пока снимали замки, по-рабочему обсудили качество анальных смазок.
Блонди Юля первая выпячивает глаза на новое оружие массового поражения:
— Что это? — изумлённо вопрошает она, замирая на месте.
Выкручиваюсь, как могу:
— Мне прислали новый продукт для тестирования. Вот результат.
Другие девчонки обступают меня полукругом. Заворожённо таращатся на двадцать сантиметров колбасы, вытягивающейся в двадцать пять, выпрямляющейся в тридцать, задирающейся в тридцать пять, заливающейся в тридцать семь бескомпромиссной сталью.
Я стою перед ними как племенной жеребец с колыхающимися яйцами, выгнув спину, слегка согнув колени для равновесия. Конская залупа раскачивается как бутон розы на стебле. Под давлением кольца она приобрела форму лилового бильярдного шара, расщеплённого снизу. Чёрное кольцо выровнялось на стволе, растянулось в пазу под оплывшей крайней плотью.
— Чур я первая, — Юля хватает залупу, тащит меня к столу. Присев попой на край, закидывает ножки в шпильках и чулках мне на руки, откидывает голову назад — волосы водопадом разливаются по спине. Голодный любознательный взгляд блонди требует разрядки, нетерпеливая сучка бьёт каблучками в спину, острый маникюр вонзается мне в торс. — Ну давай же, — она раздражённо тычет залупу в узкую нежную щель, доселе незнавшую таких размеров.
Я втыкаюсь в текущий персик, расщепляю его, выдавливаю косточку, сантиметр за сантиметром вгоняю по соковым выделениям елду на две трети. Торчу в Юленьке, прочно застряв, та тем временем расточает собачьи нежности. Никогда раньше она не трепыхалась так на члене. Как агонизирующая муха на иголке, дёргая ручками и ножками — Пинокио, — дрожа всем телом, Юленька визжит в несвойственной ей страдальческой манере, двигаясь к летальному исходу:
— Ещё, ещё, Димочка, прошу тебя, засади его поглубже… Да! Да! Вот так! Не останавливайся!
Девушки, привыкшие помогать друг другу в коллективных игрищах, ошарашенные, придерживают Юленьку за ноги и спину, чтобы та в экстазе не свалилась со стола. Их глаза по-прежнему неподвижно следят за движением толстенной елды, которая ни на сантиметр не продвинулась глубже, уткнувшись в упругое влагалище. По сути я трахаю блондинку, упираясь в мягкую стенку матки.
Чья-то нежная влажная ладошка находит мои яйца. Оборачиваюсь.
Катя игриво улыбается, заглядывая сзади, встречаясь со мной взглядом. Её губы касаются плеча, язык вылизывает спину. Она поцелуями прокладывает дорожку по позвоночнику к копчику, нежными мокрыми прикосновениями покрывает ягодицы, опускается на колени, с трудом втягивает левое пухлое яйцо в рот. Ещё одна пепельно-русая девушка Оля с длинными ровными как лён волосами опускается рядом с Катей, втягивает второе яйцо. Их языки выглаживают упругие шары под тонкой кожей, разогревают сперму для своей подружки Юленьки, насаженной на вертел. Разгорячённые лица рабынь трутся между ног. Как голодные котята, присасываются они ко мне, вытягивают молоко, подогревают его в жадных ротиках. Я наблюдаю за ними сверху, пока сам раскачиваю бёдрами. Губы рабынь непрестанно соперничают за мошонку, яйца — по отдельности достаточно большие, чтобы удовлетворить потребности сразу двух сосок — болтаются на длинных семенниках, глубоко провисая в складках кожаного мешка. Доярки нежно выдаивают бычка, подводя его к осеменению белокурой дойки, насаженной на Кольцо.
Лёгких фрикций окольцованной елдой, туго загнанной во влагалище Юленьки, хватает, чтобы та ушла от нас уже на третьей минуте. По стеклянному затраханному взгляду блондинки не скажешь, что она в наркотической отключке. Достаю отполированную обтекающую соками елду из обмякшего женского тела. Следующая блонди — Вика — запрыгивает на место подружки-комбайнёрши. Белокурые динамо-ударницы запрыгивают в последний вагон даже здесь — в комнате отдыха, где всем хватает наркотика для разрядки. Вторая блондинка уходит так же быстро, громко и бесповоротно, как и первая. Я остаюсь торчать в бездыханном теле, незнавшем ранее столь тугого массированного контакта с Ключником.
Ещё трое остаются лежать на столах всего через каких-то пять минут. Я затрахал их вдрызг лёгкими фрикциями без особых усилий. Обычно на игрища уходит не менее получаса, обычно я валюсь с ног вместе с последней наложницей. Но в этот раз всё не так: я свеж как огурчик, они — затраханные овощи.
«Так и пони трахал наложниц Химика, не теряя резвости», — с грустью вспоминаю я.
Елда послушно опускается, втягивая сантиметры до положенных двадцати. У меня ещё куча сил и лошадиный заряд голубой спермы для Энжи.
###
Голубая желеобразная сперма, в больших количествах покидавшая меня при каждой разрядке, имела, судя по отзывам, сладкий ванильный вкус с мятным послевкусием. Анжела первая познала лакомство, насладившись первым в истории бирюзовым анальным оргазмом. Ничто не предвещало наркотической разрядки с её стороны. Я хорошенько отодрал большую девочку на диване, предварительно сняв Кольцо с члена. Она была в восторге от такого мощного контакта. Если раньше я легко влетал в неё по самые яйца, то теперь с трудом таранил пухлый зад лошадиным рылом. И всё же я был ласков с ней, никогда не терял человеческого обличья перед лицом животной похоти.
Я сразу предупредил большую девочку, что тестирую новый продукт, что спермы будет много и что, возможно, она будет голубого цвета.
— Побочный эффект, — резюмировал я под конец, так и не упомянув основного эффекта.
Мы сидим как всегда на диване в зале. Приятная продолжительная прелюдия возбуждает не меньше момента соития. У Энжи всего одна дырочка для меня, плюс ротик. Серебристый замочек в виде скрепки бережёт целомудрие большой девочки. Хозяин — барин, Мюллер выбирает необычных девочек: пышную Энжи, малышку Марго, чернявку Злату. Они необычно красивы, как актрисы. Навсегда оседают в памяти неповторимыми чертами лица, тембром голоса, характерными жестами и мимикой.
Моя рука лежит на стальных швах замка, плотно стянутая пухлая вагина Энжи лоснится под пальцами, как пышное тесто. Сколько раз я массировал внешние половые губы большой девочки, вылизывал щёлочки в замке. Как дворовый пёс нюхал выделения, скулил на плотную решётку, закрывающую вход в Райский сад Энжи.
Томным полушёпотом сообщаю большой девочке о намерениях:
— Когда-нибудь я доберусь до тебя, — от возбуждения голос ломается, выдаёт лёгкую хрипцу, которая так нравится большой леди.
Энжи попой ёрзает по дивану. На ней просторная чёрная юбка до колен, чёрные чулки-сеточка с подвязками, прозрачные шпильки. Белая блузка поверх белоснежного бюстика с ажурными разводами, вьющимися арабской вязью, расстёгнута на две пуговки. Энжи в деловых очках — тонких, стильных. Накрашена для офиса. Пшеничные волосы она затянула в тугой хвост, чулки и шпильки принесла с собой. Бизнес-леди «Отсосу за так!», Энжи знакомыми ласками спускается к паху, становится передо мной на коленки. Толстые перламутровые лодочки ногтей расстёгивают ширинку. Шаловливая блядская улыбочка ищет поощрения. Леди в двух секундах от шока.
— Ого! — глаза Энжи округляются при виде змеи. Вялая плоть лежит смирно, заправленная вниз — так легче носить этого монстра. Энжи не верит глазам: — Это продукт так подействовал?
Киваю. Все двадцать сантиметров вытаскивает большая леди сквозь ширинку, укладывает на обозрение лиловым глазом к себе. Первые нежные прикосновения пухлыми губками приводят змею в движение. Она выпрямляется, расправляет спрятанные сантиметры. У Энжи нет места во рту, чтобы развлечь весь гарнизон, двумя руками большая девочка берётся за работу. Она похожа на малыша, который присосался к бутылочке, заряженной горячими голубыми сливками.
Тридцать семь сантиметров подлежат восстановлению. Это огромная машина, которую мы тщательно смазываем анальным гелем. Жопа Энжи трещит по швам, когда я приставляю конскую залупу к дышащей воронке сфинктера. Королевскую задницу большой бизнес-леди нужно драть именно так: расщеплять пополам большой конской елдой. Все тридцать семь сантиметров уходят в нежный розовый кишечник, предварительно промытый для анальных совокуплений. Энжи кряхтит, распираемая объёмом, даже с её опытом и формами мужчина такого размера вызывает у большой девочки определённый дискомфорт. Я не спешу, даю леди привыкнуть к приятному скольжению. Шпага входит в ножны, как в масло. Широкие размашистые колебания бёдер быстро выводят наши разгорячённые тела на финишную прямую.
Энжи лежит на животе на диване, юбка задрана к талии, чулочки ажурными резинками касаются пышных булочек. Ножки в сеточках растекаются желатиновыми колебаниями, подушка попы расплывается под ударами, восстанавливается к первоначальными полушариям.
Я сношаю большую девочку в нежный анус огромной шнягой. Пухлые бильярдные шары, залитые голубым желатином, приземляются на пышные ягодицы. Обильная горячая смазка чмокает, вырываясь с воздухом, гуляющим в заднем проходе. Хлюпающий треск и сладкий клубничный аромат наполняет сознание ощущением бесповоротности и желанием овладеть малышкой окончательно.
Осеменив её.
Нет ничего в мире, что способно остановить локомотив, летящий под откос. Я взрываюсь медленно, как будто время замирает. Сложно назвать тридцать секунд оргазмического колебания на краю взрывом. Только когда онемевшая палка вздрагивает, ещё и ещё раз, дёргается ритмично независимо от меня, выплёвывает сначала неполные сгустки, постепенно увеличивая дозы, переходя к равномерному потоку, прокачиваемому по стальному жезлу в пышный зад Энжи, мои старания находят отклик в ласковых стонах большой малышки. Дрожащее тело, охваченное оргазмом, впадающее в наркотический транс, ни с чем не спутать, ни с чем не сравнить.
— Энжи? — я отвожу волосы рукой, разглядывая с восхищением знакомый стеклянный взгляд, блаженную улыбку, застывшую на лице большой девочки. Дубина, не теряя твёрдости, на автопилоте закачивает остатки бирюзовой спермы, ставшей наркотиком для пышной красавицы.
Ей понадобится время, чтобы прийти в себя и привязаться ко мне новой зависимостью.
18
Энжи вернула пятьдесят долларов за секс. Вывернула сумочку, вытряхнула сотни долларов, собранные по офисам, сопроводив словами:
— Вот, возьми. Это всё, что у меня есть. Я потом ещё принесу.
На губах большой девочки застыла виноватая улыбка, испуганный взгляд ищет одобрения.
— Энжи, ты в порядке? — пристально изучаю сытое затраханное выражение лица. Не похоже, чтобы мозг повредился. — Я думаю, Павел Валерьевич не сильно обрадуется, когда узнает.
— Павел Валерьевич… — она задумчиво опускает глазки, мнёт губки. — Знаешь, ты был прав, когда сказал, что он меня использует. Я только сейчас начинаю понимать, как я в нём ошибалась. Ты не сердишься на меня?
— Нет, — встречаюсь с ней глазами. — Почему ты решила отдать мне деньги?
Долго думает. Наконец смущённо произносит:
— Не знаю… Наверное, потому что ты хороший. Ты намного лучше всех остальных, ты даже не представляешь насколько, — большая девочка горит энтузиазмом, что редко происходит. — Если бы ты знал, как мне хорошо было сегодня!
— Мне тоже очень понравилось.
Энжи лукаво улыбается:
— Ты теперь всегда будешь так вкусно кончать?
Хмыкаю в ответ:
— Посмотрим, как ты будешь себя вести.
— А что ты хочешь, чтобы я сделала?
Энжи становится в знакомую стойку. Как часто я слышал эти фразы от Златы.
— А Павел Валерьевич не обидится?
— Не хочу больше ничего о нём слышать! — глаза Энжи мечут искры.
Она готова прыгнуть с крыши, если прикажу. Но приказывать приходится против воли:
— Энжи, я хочу, чтобы ты взяла все эти деньги и отдала их Павлу Валерьевичу, как будто ничего не произошло, и ты по-прежнему работаешь с ним в одной команде.
Она испуганно хлопает ресницами:
— Ты меня…- запинается, — бросаешь?
— Нет, — улыбаюсь дружелюбно. — Мы будем встречаться как раньше и даже чаще, если хочешь. Только нельзя, чтобы кто-нибудь узнал, что мы теперь вместе. Понимаешь?
Она кивает.
— А деньги?
— Деньги отдавай Шитинкову как раньше.
— Понятно, — думает. — Ты меня точно не бросишь? — подозрительно смотрит на меня.
— Нет, — улыбаюсь. — Вот смотри…
Подхожу к ней ближе, член предательски вылезает из джинсов. За последний час я кончил в большую девочку три раза: первый раз в попу, второй — в рот, третий — на грудь. Бирюзовая сперма хлестала на сиськи, сползая на живот. Энжи ловила её пальчиками, отправляла в рот, облизывая ладошки. Можно сказать, большая девочка залита бирюзой изнутри и снаружи. И я всё равно хочу её.
В этот раз без лишних прелюдий ставлю к стенке, закидываю юбку, немного смазки, и вот я в тёплом нежном шаре, именуемом «попа Энжи». Девочка горит желанием трахаться с новым Ключником снова и снова. Нет больше зависимости от Мюллера, она растекается в нежностях, выгибаясь в талии. Я мог бы сломать замок прямо сейчас, осеменить большую девочку в последнюю заветную дырочку, но опасность раскрытия сдерживает невинный порыв.
Шепчу ей сладко, когда палка накалилась до предела:
— Как хочешь: в попку или в ротик?
Мурлычет в ответ:
— В ротик.
Вытягиваю дубину из задницы — как долго она выходит — чпок! Энжи проворно опускается на коленки, присасывается к залупе. Двумя руками сцеживает заветное лакомство, гоняет смазанный стальной ствол, в очередной раз погружаясь в наркотический экстаз, когда дубина, вздрагивая, подаёт поток голубой ванильной спермы.
###
Энжи стала первым двойным агентом. Днём большая девочка подставляла пышный зад под механические удары офисных работников, вечером сдавала выручку Мюллеру, а ночью неизменно возвращалась ко мне, чтобы насладиться бирюзовым наркотиком, который быстро восстанавливался в пухлых яйцах.
Иногда желание бросить должность Ключника и сбежать вместе с Энжи одолевало меня, но страх возмездия со стороны Секты, могущество тайной организации, пугающая неизвестность перспектив изгнания и жалость к рабыням сдерживали трусливое начинание. Я оставался в подвешенном состоянии.
«Чтобы разрушить Вирекс нужно добраться до первоисточника наркотика и уничтожить его», — рассуждал я.
Кроме того, я не знал, как освободить девушек. Я боялся действовать, потому что видел ломку в действии, видел армию качков-добровольцев из охранной организации Рыженкова, которые готовы были порвать любого, кто осмелится посягнуть на неиссякаемый денежный источник, кормящий Касту.
Эксперимент с переводом Златы на бирюзу привёл к любопытному результату.
Познав вкус змеиного экстракта, армянка вернулась за добавкой с пластиковым стаканчиком. Я позволил ей сделать забор спермы в надежде на то, что наши контакты станут реже или полностью нивелируются до дружеских.
Но чудовищные последствия воздействия бирюзы на альфа-самок заставили меня усомниться в правомерности этих выводов.
###
На экране ноутбука появляется офисная богиня — крашеная пшеничная блондинка с пышной гривой волос, златокудрая расхитительница мужских сердец. На ней чёрная строгая юбка обтягивает сочный зад, приталенная белая блузка расстёгнута достаточно, чтобы сигнализировать о готовности выпустить близняшек на прогулку, ремни безопасности на спине стягивают белый ажурный бюстик, богато вышитый арабской вязью. Девушка в чулочках со стрелками вальяжно проходит по кабинету директора, механически виляя задом. Усаживает сокровище на край стола. Удерживать рабочий инструмент на шпильках не просто, но опыта Наталье не занимать, она — ударница со стажем, вечно на доске почёта первым номером. Её успех не вызывает сомнений: девушка обладает роскошными формами и застенчивой улыбки. «Какая лапочка!» — восклицает про себя офисный менеджер, завидев красотку впервые. Она стреляет глазками, искренне интересуется мужскими вопросами, ведёт себя непринуждённо, как младшая сестрёнка, не требует специального обращения. Наташа разбавляет общение стеснительными намёками на скучную жизнь, растекается искренними комплиментами, просит застегнуть цепочку на лебединой шее, браслетик на детском запястье, обдаёт лёгким ароматом фруктовой свежести. Она не замкнута, действует на своё усмотрение. Мюллер даёт карт-бланш, окучивание клиентов проходит без лишних вопросов, и Наташа легко втирается в самые высокие эшелоны власти.
Только что-то пошло не так.
Наши глаза прикованы к экрану, там разворачиваются удивительные по своей природе события. Наташа стягивает юбку, красочно откидывает её ножкой в сторону, поворачивается, крутит попой. Чёрные стринги впиваются ей в промежность, два ажурных полупрозрачных треугольника украшают выпуклый лобок и вдавленный копчик, над которым крыльями падшего ангела распахнулась татуировка на всю поясницу. Наташа оглядывается, манит пальчиком. Ангельское детское личико озаряется порочной улыбкой: она хочет трахаться, устала терпеть. Девушка ныряет рукой в сумочку, вытянутыми пальчиками проводит между ног, облизывает кончики. Она закусывает нижнюю губку, нетерпеливо переминается на шпильках. Мужчина в деловом костюме появляется в кадре, подкрадывается пружинистыми шагами. Наташа рукой находит ширинку, разглаживает эрекцию. Появляются ещё двое — такие же подтянутые молодые люди, судя по всему, менеджеры той же компании. Они заходят с разных сторон, мягкими шлепками исследуют упругие формы Наташиных сфер. Она вертит ягодицами, выгибает спину в пояснице, проясняя ситуацию. Первые же неловкие попытки исследовать её дают понять: она вся на мази, заполнена горячим соком. Промытый анус откликается молочным посасыванием на проникновения пальчиков. Мужчины не спешат скидывать с себя одежду. Их движения похожи на брачный танец самцов-павлинов, которые обслуживают текущую паву. Она руководит их руками, направляет себя на пальцы, подставляется под языки. Они по очереди опускаются перед ней, вылизывают киску и анус. Буфера уже давно вылезли наружу, один мужчина присасывается ртом к пыром торчащим соскам.
Наконец Наташа расстёгивает ширинку на брюках ближайшего мужчины, вытягивает вздыбленный ствол, что-то говорит, и другие мужчины самостоятельно обнажают торчащие колом стволы. Падший ангел опускается перед мужчинами на коленки, они обступают её с трёх сторон. Работая ртом и руками, Наташа ритмично доставляет удовольствие всем троим. Копна волос бьётся на голой спине. Мужчины откидывают назад головы, в экстазе закрывают глаза. Камера, висящая в углу комнаты, выхватывает безобразие, творящееся не только внизу, но и на лицах мужчин. Они реально кайфуют, как наркоманы, дорвавшиеся до дозы. Судя по движениям губ, они ещё и громко стонут. В любом случае, если они играют на публику, то делают это с пугающей точностью. Наташа поднимается с корточек, на секунду запускает руку в сумочку, вытянутые пальчики опять мазком проводят по вагине, захватывают анус, мельком вытирают губы. Наташа целует взасос мужчин, они по очереди вылизывают её необычными сладострастными движениями, словно слизывают с неё божественный нектар. Всеми действиями по-прежнему руководит Наташа: она укладывает одного мужчину на стол. Сама запрыгивает на него, медленно опускается на член, острыми шпильками царапая стол. Второй мужчина пристраивается сзади, легко вгоняет свой ствол в Наташин гостеприимный анус. Третий заходит спереди, становится на стул и вставляет член в ищущий ротик. Втроём они не спеша расхаживаются в Наташиных дырочках. Она извивается в мужских руках, но ещё больше наслаждения эти ласки доставляют мужчинам. Эйфория с безумным блеском глаз, выражения, похожие на нервный припадок, наркотическое оледенение взглядов — они не трахают Наташу в обычном понимании, они сражаются с непрерывным оргазмом. Сложно сказать, когда начался и когда закончится сеанс совместного гипноза.
Мюллер выключает запись, вытягивает выдвижной ящик стола, достаёт и ставит на стол миниатюрную баночку с бирюзовым наполнителем.
— Наташа говорит, что нашла это в офисе.
Я пялюсь на пятьдесят миллилитров бирюзовой спермы, подаренные Наташе во время нашего последнего причастия, когда ударница, войдя во вкус, оклемалась, чтобы сделать забор.
— Ты не знаешь, откуда у нас конкурентный товар? — Мюллер сверлит меня свиными глазками, исследует микро-жесты на невинном лице заговорщика.
— Понятия не имею, — глупо улыбаюсь, пожимая плечами.
— Ну хорошо, так и запишем: «Понятия не имеет», — хозяин «Вирекса» настороженно улыбается. На его лице застыло хищное выражение сыщика-прокурора. Он носом чует неладное, но пока не подозревает, что все наложницы ушли в отрыв, переметнулись под мой контроль, продолжая подыгрывать жирным котам, подмахивать незадачливым клиентам.
Перемены чувствует и Познер:
— Пиздократия — с неё всё начиналось.
Старый сморчок принюхивается к выделениям, оставленным на пальце. Наложницы больше не дёргаются в экстазе, насаживаясь на кольцо, не рассказывают взахлёб о ночных похождениях.
— Что-то не так, — Познер разводит ладони веером, всматривается в ночное небо, настраивая соединение с вселенскими разумом.
Мне понадобится недюжинная сноровка и мега-борзость, чтобы оттрахать всех девиц «Вирекса». По одной да по две они уходят в наркотический бирюзовый столбняк, бьются в оргазмах на кафельном полу в туалетах, на съёмных квартирах, в подсобках. Они все присягают мне в верности, отдаются бесплатно, требуя аудиенции уже через неделю.
Я научился доставлять дозу без осеменения. Обычный презерватив лишь наполовину зачехляет елду. Достаточно, чтобы удержать и сохранить бирюзовый заряд. Дальнейшие покрытия происходят методом смазки. Двойные агенты — зашпиленные на замки, незакрытые — пачками проходят наркотическую переаттестацию.
Они приходят на конспиративную квартиру в назначенный день и час, все пятьдесят красавиц, пойманные в сети «Вирекса». Становятся вдоль стен по пустым комнатам. Я иду по кругу, вставляя один раз. Каменный хер, смоченный бирюзой, как штык входит до конца, втыкаясь в матку. Кувшинка раскрывается навстречу, куриное яйцо залупы трётся наркотиком об нежные края входа. Девушка растекается охами-вздохами, валится в судорогах на пол, сползая по штыку. Я делаю полшага влево. Наложницы ладонями упираются в стену, скребут нетерпеливо маникюрчиком по обоям. Те, что пониже, принесли с собой высоченные шпильки, чтобы взять своё. Следующая девушка — миниатюрная рыжая бестия с круглой упругой попой. Губки влагалища зашиты спицей, и мне приходится забрать рыжую с чёрного хода. Размеры елды несоизмеримы с анусом. Злата, которая идёт рядом, помогает смазывать елду и анусы.
Наркотик проникает через кровь, я мог бы колоть рабынь внутривенно, но как тогда удовлетворять их сексуально, ведь они не просто ширяются, а обслуживают Ключника. Они — наложницы, чувствуют причастность сексуальной составляющей к моменту истины, когда происходит разрядка. Они готовятся к причастию, воздерживаются от оргазма, потому что физически не могут кончить. И только Ключник одним глубоким проникновением в попу или влагалище способен вызвать у них психоэмоциональный гормональный взрыв.
Рыжая бестия бьётся в оргазме на полу, я иду к следующей наложнице.
Девушки тщательно готовятся к встрече с хозяином. Я не заставляю их красится, надевать сексуальные чулки, подвязки. Они сами чувствуют конкуренцию, хотят выглядеть привлекательнее в моих глазах. Розовые шёлковые корсеты сменяются пеньюарчиками, белое ажурное бельё чередуется с чёрным и красным. Чулки с сеточками, ромбиками, стрелками высоко сидят на стройных ножках. Наш ритуал подходит к концу: вся комната устлана полуобнажёнными женскими телами — молодыми прелестницами. Злата тянет меня за залупу ко второй партии. Двадцать пять девиц набились в зале, выстраиваются вдоль стен при виде Ключника. Поигрывая бёдрами, они готовятся морально, физически. Я — самое большое сексуальное приключение в их жизни. Тридцать семь сантиметров палкой застыли перед глазами, треснувший лиловый персик залупы щемится в женские попы. Они разбиты работой, клиенты приучили бдсм-щиц обслуживать анусом, подмываться, вычищать себя перед спариванием. Все девочки на мази, такие же горячие, как и в первой комнате. Я оставляю их лежать на полу, приходить в себя после разрядки.
Наконец переходим к сдаиванию. Заключительный этап в ритуальных играх с гаремом. Каждая пятая девушка, как правило самая красивая даже на фоне идеально подобранных работниц «Вирекса», странным образом требует от меня дополнительной жертвы. Бирюзовое семя становится символом власти. Девушки собирают его в баночки, уносят с собой, чтобы в уединение насладиться общением со мной. Они мастурбируют, смазывая пальчики семенем, вспоминая, как им было хорошо со мной. Потом смазывают губы, ходят с подсохшей бирюзой, чтобы не терять связь с Ключником, или признаются в любви, запуская пальчик в баночку, вылизывая сладкий нектар, раскрывая себя перед работой. Почему лишь избранным понадобилась дополнительная мотивация, для меня загадка.
Я сижу на углу стола, свесив яйца с края, откинувшись назад на руки. Вокруг меня пристраиваются чернявая Злата Бабич, отличница Настя, блондинка Юля, фитнес-королева Вика, рыжая бестия Изольда, красавица Наталья, наконец Линда — татуированная блондинка. Сегодня она заправляет балом.
Линда почти вся покрыта цветными татуировками. Её волосы цвета солнца непослушными прядями спадают на плечи. Томный взгляд не терпит отлагательств. Она накрасилась по-вечернему, напарфюмерилась перед встречей со мной. Этого момента Линда ждала всю неделю. Запасы бирюзы с прошлого раза иссякли, альфа-самки боятся остаться без дозы. Их можно понять. Они — комбайны, работающие от зари до зари. Линда потрошит байкеров, музыкантов, художников, метелит их с утра до вечера. Идеальная раскрепощённая блондинка по вызову для выхода в свет. Линда — девушка с характером. Даже в рабском положении командует парадом: кому где стать, как держать, толкать. На ней белые ажурные трусики широкой полоской покрывают бёдра. Линда двумя руками берётся за работу, предварительно натягивает два слоя презервативов на каменный член, готовый к взрыву.
— Вот так, не спеша, — командует она, разглаживая елду руками. — Если отложить оргазм, то больше получится.
Вику и Настю она сажает под стол. Те присасываются к яйцам, засасывают их в рот, энергично работая языками. Там согревается семя, готовое выплеснуться в латекс. Другие девушки водят руками по каменному стволу, кто-то целует мне соски. Злата накрывает губами рот.
— Расслабься, — шепчет она. — Сейчас будет хорошо!
Линда ртом насаживается на залупу. Погружается на пять сантиметров, пока мягкое нёбо не вызывает рвотный рефлекс. Горловая щель спазмом обсасывает головку. В этот момент Линда пристально смотрит на меня, как удав, глотающий кролика. Стеклянный взгляд не предвещает ничего хорошего, челюсти смыкаются на члене, примеряясь к прыжку. В следующий момент горло Линды распахивается, как зев пеликана, и блонди заглатывает залупу, заставляя её продвинутся дальше по горлу.
Девушки восторженно охают, дивясь необычной технике.
Линда наполовину спускается по стволу, заглатывая его. Резиновое кольцо презерватива остаётся лежать у неё на губах. Линда не рискует погружаться глубже, хочет насладиться взрывом в горле. Юля начинает мягко давить на Линду сзади, проталкивая её ритмичными движениями. Наташа, Изольда подрачивают член у корня. Мы движемся к финалу равноускоренными насаживаниями. Стеклянный застывший взгляд Линды коброй зомбирует меня. Я взрываюсь ей глубоко в горло, она дёргается, как щука на палке, сперма хлещет в узкую щель, пробивая путь сквозь пережатую уздечку. Богатый выброс бирюзы остаётся в мешочке презерватива. Медленно, чтобы не растерять сокровище, девушки снимают Линду с члена, она глубоко дышит, ныряние с задержкой дыхания доставляет определённые неудобства. Довольные, девушки распределяют добычу. Миниатюрные баночки наполняются спермой, необходимой для установления новых подсетевых отношений с клиентурой. Я не против такого расклада, я почти закончил перевод «Вирекса» на «Бирюзу». Осталась самая малость: собрать улики и выдвинуть обвинения. Пятьдесят наложниц готовы рассказать правду, Спартак устал освобождать рабов, я — нет.
А потом я исчезну. Отсутствие бирюзы в жизни наложниц поначалу вызовет ломку, потом освобождение. Эксперименты с Марго показали, что девочка способна сорваться с крючка.
— Куда она подевалась? — нервничал Мюллер. — Откинула копыта скорее всего.
Мегамозгу невдомёк, что переключённая Марго привилась бирюзой, соскочила с иглы, поломалась недельку и ушла в отрыв.
Главное теперь срубить все семь голов Горгоны одним махом, чтобы зараза не распространилась вновь. Ключ к разгадке заражения — Верховный Жрец. Это он помогал Химику-Купревичу в лаборатории, он создал сеть Ключников, он сошёл с ума на религиозной почве.
Я долго копал под Вениамина Дырко, но теперь мне всё про него известно. Последний оплот пал: рыжая весталка раскололась, как только лишилась девственности. Характер её активности в Храме Семи Ключей подразумевал абсолютную конспирацию, и мне понадобилась помощь приближенных девушек, чтобы добраться до рыжей. Они держали Весталку всемером, пока я обращал её в новую веру. Вздыбленный член воткнулся в половозрелый нераспечатанный персик, потёрся об него, наконец сантиметр за сантиметром проник в детское незнавшее мужских касаний лоно. Я застыл, войдя наполовину, поёрзал, приводя рыжую в чувство, она неожиданно захлебнулась в вагинальных соках, застонала подо мной, кончая в бреду. Я ускорился.
— Держите её крепче!
Мои помощницы, наученные горьким опытом обращения с норовистыми прислужницами, всемером держали дикарку, диктуя ей бирюзовые правила игры. Я осеменил рыжую, залив её под завязку. Хранительница Храма забилась в первом вагинальном оргазме, засмеялась недетским колдовским хохотом. Бирюза вывернула ей мозг наизнанку.
Через полчаса Рая Мартысевич давала показания.
###
Вениамин Дырко работал в одной лаборатории с Купревичем. В конце девяностых он увлёкся сетевым маркетингом, и пока Иван Фёдорович искал ответы на вопросы, занимаясь наукой, Дырко активно ставил эксперименты над людьми. А точнее, над прекрасной половиной человечества. Скоро в поле зрения Дырко попал мегамозг Шитинков. Тот прозябал под колпаком пирамиды. Пробиться наверх, начиная с низов, не представлялось возможным. Жадность и агрессия, бескомпромиссность и аморальность Мюллера импонировали Дырко. Сладкая парочка быстро снюхалась, тем более, что их объединяли общие интересы: алчность, женоненавистничество, импотенция. Тогда же Дырко за аморальное поведение был изгнан из Церкви последних дней Иисуса Христа. По немногочисленным обрывкам сведений он подвязался служить пастором в Минской области. Миссионеры-американцы не имели права проводить службы в Беларуси, им нужны были смотрящие на местах. Так Дырко и занял вакантное место пастора, оказавшись в нужном месте в нужный час. Вскоре он был подвержен анафеме: обвинён в хищении из церковной казны и уволен. Кроме того, уже тогда он проявлял признаки безумия, возможно, вызванные излишним лабораторным облучением радиоактивными химикатами.
Дырко понимал, что нельзя создать сеть, опираясь исключительно на финансовую составляющую. Секте нужны последователи, свято верящие в идеалы принципов, заложенных в кодекс. Так, постепенно, Дырко находил людей, дописывал «Книгу Семи Ключей», закладывал основополагающие законы функционирования секты Семи Ключей.
К моему приходу в секту актив смотрящих уже сформировался. Ключник, отвечавший за казну, почил с миром, и его функции были временно возложены на Мюллера. Я пришёл на место Казначея, стал пешкой, равно как и Василий Скворец, занявший в Секте роль Ключника случайно.
Передача власти Ключника по буддийскому принципу поиска Далай Ламы не работала. Дырко и остальные члены банды активно обсуждали за моей спиной, как искать правильных последователей, избавляться от случайных людей.
С момента моего коронования прошёл год. Я почти полностью реализовал планы по свержению власти в секте. Оставалось нанести последний сокрушительный удар. В моих руках лежали неопровержимые доказательства вины Ключников. Девушки-рабыни, переключённые мною, готовы были сотрудничать со следствием, давать показания. Вся история секты, неоспоримые факты возникновения рабского мышления у девушек, удаление памяти, связывающей вчерашнюю работницу «Вирекса» с Хозяином, собрались в подследственный узелок, созрели для передачи общественности.
Я выходил из конспиративной квартиры, счастливо улыбаясь, потирая руки. В голове созрел чёткий план, как в ближайшие дни нанести последний удар. Уже известны были адреса всех Ключников, написано заявление Генеральному прокурору Беларуси, собраны видео материалы, расписаны фамилии девушек, когда-либо принимавших участие в позорных ритуалах. Рыжая весталка предоставила материал, добытый в лаборатории Дырко. Я обладал полной информацией, вся картина преступления, грандиозное уголовное дело лежало у меня на коленках.
Я выходил из подъезда с чистой совестью человека, готового выполнить общественный долг.
Я подошёл к машине.
В этот момент Рыженковские молодчики напали на меня, скрутили, заклеили рот и связали руки. Они закинули меня в багажник и увезли в неизвестном направлении.
19
У рабства не женское лицо. Все мы зависим от воли ближестоящего — начальника, деспотичного родственника, провидения наконец. Роли актёров распределяются неизбежно, как при делении клеток, кристаллизации льда. Деньги, власть и секс правят миром. Невидимая борьба заложена эволюцией, скрывается в каждом акте подчинения. Мы повинуемся, но и подчиняем. Мы жертвуем собой ради великой цели, объединяющей умы человечества в иерархию подчинения. Мы — муравьи, живущие ради мура-порядка, пользующиеся благами муравейника. Мы патриции во власти тирана, плебеи и рабы во власти обстоятельств.
###
Во время заточения в Храме Семи Ключей я на личном опыте испытал перемену ролей в иерархии подчинения. Меня заперли в крошечном подвальном бункере. Решётка на круглом потолочном окне и кормушка в железной двери — вот всё, что связывало меня с внешним миром. Днём я разгуливал по камере, сложив руки за спину, как Владимир Ильич Ленин, ночью сходил с ума от отчаяния, безутешного одиночества. Познер тонко чувствовал парадигму момента, передавал мне книги по развитию личности. Иногда я открывал их на случайной странице, почитывал бесполезные советы миллионеров из Беверли Хиллз. Умные люди желают добра: «Покиньте зону комфорта», — кричат они в каждой строчке. «Вы должны расценивать поражение как личную победу», — талдычат день ото дня. Я смирялся с выигрышной ситуацией, принимал рабство за победу над собой. Меня хорошо кормили, даже слишком. Пятиразовое питание, личный шеф-повар, шкаф, забитый едой, холодильник, соки, вода — я жил в маленьком продуктовом магазине, кормушка ломилась от ресторанных яств.
Через два месяца обжорства Рыженков прислал мне велотренажёр, чтобы я «держал пенис в тонусе».
— Penis sana in corpore sano, — ворковал Познер, заглядывая в келью через квадратную дырку в двери.
Я поливал себя из шланга холодной водой. Сидя в бачке на корточках, обдавал себя ледяным Заполярьем. Член вялой колбасой мутил мыльную воду.
Ежедневные тренировки с обильным потоотделением обеспокоили моих хозяев:
— С сегодняшнего дня замыкай тренажёр по чётным дням, — приказал Дырко охраннику. — А то он совсем себя изведёт.
И я начал отжиматься, приседать, прыгать по чётным дням, проезжать Тур де Касл по нечётным. Я использовал кровать и тумбочку для физических упражнений, шкаф и рукомойник для растяжки. Охранник хмыкал, заглядывая в глазок камеры. Они работали посменно, Рыженковские бойцы. Нам не о чем было разговаривать, в одной пяди мозгов не утаишь. В их сытых безропотных взглядах я читал страх и раболепие. Зомби-солдаты выполняли миссию, охраняли Касту изнутри, следили, чтобы границы Ключ не ломился пополам.
Но каждый раз с наступлением темноты они выводили меня на вечернюю дойку, становились частью бирюзовой системы, возникшей в змеиных яйцах.
###
Зелёное варево зрачков застывает под взмахами махаонов. Рыжая — такая же огненная, как предыдущая, — не отрываясь следит за мной зелёнками сквозь дырку в кормушке. Ей нельзя входить, подходить, пока моё тело не будет полностью обездвижено. Я — доктор Лектор в её глазах, коварный пожиратель женских сердец, искуситель. Накинусь на неё и изнасилую в самой жесткой извращённой форме, как только система даст сбой. Если.
Если охранники ошибутся и забудут связать мне руки или ноги, не достаточно сильно затянут кожаные ремешки на затылке. Ведь я ещё и кусаюсь. Железная маска, как у Лектора, тому подтверждение. Дырко хорошо поработал с пышнотелой девственницей, её целомудренный затраханный мозг промыт до костей. Теперь она боится даже смотреть на меня, не то, что опускать взгляд на член. Знать, что змея выплеснет голубой яд, заражающий похотью, и выполнять омовение — не каждый согласится рисковать жизнью. Рыжая играет с огнём, заходит в клетку последней, когда я уже стою привязанный к распятию десятками ремней. Два Рыженковских молодчика, посмеиваясь, покидают камеру, оставляют нас наедине. Теперь девушка подготовит меня к вечернему доению.
Зеленоглазая ведьма колышет пробитыми сиськами, вальсирует на цыпочках по келье, дребезжа погремушками в пупке и клиторе. Круглый упругий зад разъезжается двумя рыхлыми полушариями, светит зашитыми дольками девственной писи.
Рыжая склоняется над краской.
— Стойте смирно, — шепчет она, избегая смотреть мне в глаза. Руками она исследует жирную мошонку, натягивает три слоя гигантских презервативов на член. Они под корень скрывают змею, оставляя длинный хвост желтоватого латекса гольфом висеть на конце.
Я могу лишь гудеть в ответ, таращиться на девственницу, заливаясь возбуждением. Она густо наносит охру на тело, быстро орудует кистью, рисуя ужасную картину: тасманский дьявол с подрагивающей палкой между ног пойман для забора спермы. Теперь я такой же ярко рыжий, как Весталка, только кожей, а не волосами.
Железный каркас, в котором я полустою, катят по катакомбам замка. Весталка бежит впереди. Её огненная шевелюра развевается до задницы, листьями осени скользит по спине. Как сгустки лавы, слоями расплескавшиеся по склонам вулкана, волосы наложницы блестят шёлком, переливаются огромными птичьими перьями.
Дырко во всеоружии встречает меня взмахом Посоха с конской залупой:
— Да пребудет с нами сила! — ревёт он во всё горло, доводя верхние модуляции до надрывного экстаза. Затем вскидывает золотой клюв маски к стеклянному потолку.
Два десятка обнажённых девиц падают ниц, стелются веером на мраморном полу.
Охранники тем временем катят меня по кругу для устрашения. Хорал монахов тревожными переливами льётся из темноты под колоннадами. Веня любит шоу, любит нагнать тоски на рабынь-неофиток. Вынос мозга на блюдечке — его фишка, требует сноровки. Подчинение без веры — целковые на ветер. Ложь гармонично ложится голубой каёмочкой на свежие умы. Их согнали сюда, чтобы уверовать в священного бычка.
Железный каркас, в котором я мухой трепыхаюсь на ремнях, кладут на стеклянный круглый стол с дыркой, член с мошонкой проваливается в отверстие. Рыжая с опаской стягивает гольф презервативов, вставляет залупу в горлышко огромной стеклянной бутыли, надёжно закреплённой под столом на салазках. Бутыль к тому же наклонена так, чтобы я не кончил мимо кассы.
Начинается доение.
Рыжая следит за напряжением члена, регулирует высоту спермоприёмника, глубину погружения. Её задача проста: не упустить сброс. Наложницы парами поднимаются на сцену, залезают под стол, гоняют кожу по залитому свинцом стволу.
Я застываю в тридцать семь, расти дальше некуда. Бивень, намертво вросший в лобок, рылом упёрся в бутыль. Девушки смазывают руки гелем, качественное доение требует качественных фрикций. Тихие чмок-чвяк разносятся из-под стола. Я лежу расслабленно, закрыв глаза, чтобы не думать о жёсткой дрочке. Они берутся за яйца. Наложницы губами втягивают непомерно большие распухшие в кулак яйца, которые двумя жирными железами вобрали в себя энергию дня. Горячие ротики массируют яйца, разглаживают упругие гланды под тонкой кожей, бирюзовое молоко желатином скользит в околоплодных водах. Чтобы качественно разрядить священного быка потребуется время. Они никуда не спешат, наложницы. Сменяют друг друга, работают парами. Пока одна держит яйца, греет их ртом, другая растирает округлую, залитую камнем мышцу под яйцами, третья двумя руками гоняет чавкающий лубрикант по стволу. Они работают слаженно, особенно та, что дрочит. Она голой задницей сидит на полу, бёдрами обхватив салазки с бутылью — так легче применять девичью силу. Я лежу на животе, перевёрнутый лицом вниз, свешиваюсь фактически над столом, как морская звезда, застрявшая в железной клетке. Мне не важно, как меня выдаивают, как быстро руки скользят по члену. Важно видеть глаза наложницы в этот момент — сосредоточенные, дерзкие. Губки приоткрыты, напряжение на раскрасневшемся лице нарастает. Девушка сдувает прядь волос, бросает на меня короткий любопытный взгляд: «Ну скоро там?» Не могу знать, оргазм повис в воздухе, застрял где-то под яйцами в туго затянутом каменном узелке. Пружина не хочет расслабляться, играть, она сдавила пах изнутри. Удовольствие по крупицам собирается со всего тела, скапливается в десяти сантиметрах члена под самой головкой.
Молоденькая белокурая наложница старательно натирает остатки воли, поднимает на меня невинный взгляд. В ней восемнадцать с хвостиком лет стыда. Дырко бьёт по зелени, отрывает первокурсниц от учёбы.
— Для прохождения практики, — хохочет Мюллер, самолично тестируя свежий продукт.
Их согнали в синагогу Семи Ключей для услад. Доильный цех в полном боекомплекте выстраивается перед священным животным. Все хотят лицезреть взрыв, приложить к этому руку.
Я дёргаюсь со стоном, жмурюсь до рези в мочевом канале. Мышца под яйцами онемела, покалывает кровооттоком. Бирюза мощными струями выплёскивается в бутыль. Абитуриентка, сдающая экзамен, знает толк в дрочке: ускоряется на десяточку с плюсом. Мельтешащая рука срывает новые спазмы, стоны. Я агонизирую, удовольствие не покидает меня. Я во власти оргазма, контролируемого извне, я — раб её рук. Они решают, когда мне кончать, пичкают меня деликатесами так, что железы пухнут.
Богатый урожай бирюзы наполняет дно бутыли, но ещё не вечер. Через полчаса мы продолжим, и ещё через час, и ещё…
Непрерывный поток сокращений, поначалу ритмичных и быстрых, постепенно спадает. Последние вздрагивания икотой выталкивают сгустки спермы, которые и по консистенции не такие яркие, как основной материал. Я высушен до зуда в яйцах. Тестикулы мерно гудят, как пчелиный улей, змея тряпкой опадает. Её аккуратно стряхивают в горлышко бутыли. Девушки моют руки после еды.
###
Меня доили трижды в день, давали время подумать. Да, не возражаю, нет, не возражаю. Дырко оставлял подчинённых реализовывать безумный план по сбору бирюзы. Ласки члена продолжались и в перерывах, девушки знали толк в соблазнении, переодевались для игр с золотым бычком — так они называли моё затраханное задроченное тело, висящее в тренажёре для сексуальных пыток. Я не сопротивлялся, не мог заставить змею лежать. Она жила отдельной жизнью, задиралась на короткие обтягивающие юбки, чулки с резинками, ажурное бельё. Реагировала на притирания. Эротические танцы наложниц сопровождались стриптизом. Готовность змеи запускала процесс доения. Меня вновь опускали яйцами под стол, затыкали залупу в бутыль. Так они и работали посменно: задрачивая меня раз за разом всем скопом. Обессилившее измазанное охрой тело увозили в полуобморочном состоянии назад в келью. Рыжая поливала ледяной водой из шланга, та текла грязной охрой по бетонному полу, стекала в канализацию. Взмыленные затёртые половые органы гудели всю ночь. Под утро я валился с ног, чтобы продолжить спортивные упражнения, подготовку к вечернему старту.
Я становился машиной по переработке еды в сперму. Дикий голод выгонял к холодильнику уже через час после дойки. Иногда мне хотелось покончить с такой судьбой, одним махом распотрошить вены продольным вспарыванием. Но я держался, верил, что физическая эксплуатация не вечна, что держаться нужно умом, а не телом. Однажды организм даст сбой, думал я, вызовет череду перемен в иерархии Секты, и тогда, возможно, быть может, они сжалятся, спишут меня на склад, размагнитят память, отправив в психушку к таким же вывернутым наизнанку загнанным в пену задротам.
###
Женские стенания эхом разносятся под купольным сводом Храма Семи Ключей. Тигровая Клетка, притянутая к стеклянному потолку, покачивается от гнёта печали, царящей внутри.
— В те дни, когда не было царя у Израиля, жил один левит на склоне горы Ефремовой, — Вениамин Дырко в золотой маске ворона, чёрной рясе, шляпе читает проповедь, стоя за кафедрой. Делает паузу, оглядывая зал, устланный голыми телами. Продолжает:
— Он взял себе наложницу из Вифлеема Иудейского. Наложница его поссорилась с ним и ушла от него в дом отца своего в Вифлеем Иудейский и была там четыре месяца.
Дырко отрывается на секунду от Ветхого Завета, взятого за основу «Книги Семи Ключей», ведёт золотым носом по залу.
— Муж ее встал и пошел за нею, чтобы поговорить к сердцу ее и возвратить ее к себе. Отец этой молодой женщины, увидев его, с радостью встретил его, и удержал его тесть его, отец молодой женщины. И пробыл он у него три дня; они ели и пили и ночевали там, — голос Дырко истошно религиозный. Посох с залупой подрагивает в руке.
— И встал тот человек, чтоб идти, сам он, наложница его и слуга его. И пошли, и шли, и закатилось солнце подле Гивы Вениаминовой.
Веня совсем рехнулся, в последнее время приступы шизофрении участились. Он слышит голоса, видит духов, выискивает в Библии скрытый смысл.
Пока он читает безумным речитативом, нараспев, как в семинарии, альфа-самки бьются в Клетке, тянут руки к лобному месту, где доильщицы громкими чавк-чавк надрачивают золотого бычка, то есть меня, предвещая Исход в Землю обетованную.
— И повернули они туда, чтобы пойти ночевать в Гиве. И вот, идет один старик с работы своей с поля вечером. И сказал старик: куда идешь? и откуда ты пришел? Он сказал ему: мы идем из Вифлеема Иудейского к горе Ефремовой.
Изредка я поднимаю голову, чтобы взглянуть на предводителя дворянства. Представляю, как светится его безумный взгляд под маской. Другие Ключники не вмешиваются в дела духовные, потворствуют маниакальной деградации первосвященника.
— Старик ввел его в дом свой и дал корму ослам. Тогда как они развеселили сердца свои, вот, жители города, люди развратные, окружили дом, стучались в двери и говорили старику, хозяину дома: выведи человека, вошедшего в дом твой, мы познаем его.
Познания рекой льются из рога изобилия, второй эшелон наложниц сутками батрачит в поле за нектар. Познались все: наложницы, рабы, клиентура, Ключники, дистрибьюторши, охранники. Только Веня хранит обет импотента, жжёт на паперти:
— Хозяин дома вышел к ним и сказал им: нет, братья мои, не делайте зла, когда человек сей вошел в дом мой, не делайте этого безумия; вот у меня дочь девица, и у него наложница, выведу я их, смирите их и делайте с ними, что вам угодно; а с человеком сим не делайте этого безумия. Но они не хотели слушать его. Тогда муж взял свою наложницу и вывел к ним на улицу. Они познали ее, и ругались над нею всю ночь до утра. И отпустили ее при появлении зари. И пришла женщина пред появлением зари, и упала у дверей дома того человека, у которого был господин ее, и лежала до света.
Так и альфы знаются с клиентурой всю ночь. Злата Бабич, Настя Вэнди, Юля Блонди, Вика Спорти, Изольда Рыжуха, Наташа Монро, Линда Татуха — пашут без замков от зари до зари. Клиент дерёт их группами, без зазора совести ругается над наложницами-станочницами. Бирюза вяжет крепко, мужчины не ревнуют, не комплексуют, показушничают друг перед другом. Они собираются регулярно, чтобы обслужить королеву, оплодотворить её во все дырки. Златокудрая Наташа с тремя служащими в офисе — лишь цветочки. Познер как-то приносил двд-плеер, показывал кино на жидкокристаллическом экранчике:
— Пользы от тебя, как от козла молока, — хихикал старый пердун, пока я пялился на оргии пчеломаток.
Десять мужиков сношают рыжую Изольду у бассейна. Она вцепилась в шезлонг двумя руками, застыв в коленно-локтевой позе, превратившись в три дырки. Карусель перевозбуждённых самцов сменяет друг друга, вертит девушку на ура, подстраиваясь под общий ритм. Она легко даёт в анус, кажется, маленькая попа вот-вот треснет по шву, но нет — очередной вздыбленный хер влетает по яйца, перевязанные резинкой для проформы, хлюпает бирюзовой смазкой, незаметно нанесённой перед соитием.
Отстрелявшись, мужчины вылизывают рыжуху, не стесняясь чужого семени, ведь оно мешается с бирюзой. Изольда порядком потрёпана, но счастливо улыбается. Она тоже в наркотической эйфории. Копна мелко вьющихся волос сбилась в клочья, спермой заляпаны попа, живот, бёдра, губы и подбородок — мужчины не отпускают рыжую, спускают ещё по два-три раза. В конце она едва держится на ногах, они тоже, вылизывают её, стоя на коленях, языком выискивая остатки бирюзы в сгустках собственных излияний.
И вот альфы скулят в Тигровой Клетке, просят бирюзовой добавки, которая слоями пудинга стелется по дну бутыли.
Веня Дырко орёт навзрыд на весь зал:
— Господин ее встал поутру, отворил двери дома и вышел, чтоб идти в путь свой: и вот, наложница его лежит у дверей дома, и руки ее на пороге. Он сказал ей: вставай, пойдем. Но ответа не было. Он положил ее на осла, встал и пошел в свое место. Придя в дом свой, взял нож и, взяв наложницу свою, разрезал ее по членам ее на двенадцать частей и послал во все пределы Израилевы.
Вот что светит, если не встанешь, не познаешь новых услад в компании наркозависимых мужчин, которые пачками слетаются в сауны и коттеджи — специально отведённые для поклонений места.
Мозгоправ Мюллер лично заведует финансами, следит, чтобы клиентура не отлынивала, не привлекала внимание жён и партнёров по бизнесу чрезмерными затратами на тайные развлечения.
Беты тоже не скучают, вджобывают с утра до вечера за бирюзовое причастие, верят, что Хозяин так хочет. Рабское мышление наркозависимой наложницы устроено таким образом, что любая ложь вызывает чувство вины, личное участие. Соучастие. Они не подвергают сомнению слова Ключников, хоть и привязаны к Хозяину. Так бояре дрючат холопов, пока царь спит, так учителя перевирают слова директора ради личной выгоды. Так школьники подчиняются авторитету ближестоящего начальника, потому что не представляют мура-порядок иначе.
20
Грузовая лебёдка с электрическим приводом медленно опускает клетку на мраморный пол. Голодные суки скулят, вжимаясь мордашками в стальные прутья, тянутся руками к заветному лакомству.
— Да пребудет с вами семя Искусителя, — торжественно ревёт Веня Дырко на весь Храм. — Да разверзнутся Врата Ада и войдёт Сатана в чрево ваше.
Девушки-студентки, доившие меня весь вечер, облачаются в стрэпон-амуницию. Огромные члены бледно-розовыми огурцами торчат из треугольных пластиковых основ, головки лощёными сливами мерцают в полумраке Храма. Красотки осторожно приближаются к Клетке, где альфы задницами елозят по прутьям. Выгибая спины, тигрицы ждут своей очереди, надеются на скорейшее разрешение бирюзовой зависимости. Молоденькие девочки — все, как одна, девственницы, выстроились вокруг Клетки. Они не знают греха, смотрят на ломку падших рабынь большими глазами.
— Девственниц легче обучать, — признаётся Мюллер, проведывая меня по воскресеньям.
Он устал от секса на работе, папочка Познер придумал новое развлечение: причащение через губное помазание, дабы не травить импотентскую душу.
Мне плевать на экзистенциальный кризис Секты. Подтягиваюсь на трубе до мышечных спазмов, как Сара Коннор, пока семнадцать мгновений распинается в кормушку:
— У девственницы мозг не так устроен. Девственный мозг имеет одну характерную особенность, в отличие от затраханного.
— Какую?
— Страх, — Мюллер подмигивает. — Девственницы больше всего на свете боятся сексуального насилия. Поэтому они такие малодушные. Малодушные-послушные.
— Много их у вас? — поддерживать разговор с мозгоправом — как в кошачьи игры играть: он тебя лапой, ты его зубами.
— Нынче молодёжь не та, — Павел Валерьевич, притворно улыбаясь, покачивает головой, выражая неодобрение. — Вот ты во сколько лет девственность потерял?
— Ну в двадцать.
— «Ну в двадцать», — дразнит Мюллер. — Значит не уродился ты, Дима, красавчиком! — хихикает. — Нынче, чем баба красивее, тем пломба слабее.
— А как вы проверяете?
— Есть один надёжный способ, — Мюллер опять подмигивает, хихикает.
Мне можно не объяснять. Способ у «Вирекса» один. Подсаживают на иглу, сыворотку сермяжной правды. Дальше исповедь. По результатам собеседования сливают кандидатку, как порченую, или, наоборот, причащают, как благоверную — алмаз негранёный.
Мюллер уходит, похохатывая напоследок:
— Ладно, ты не сдавайся, Дима. Нам нужны твои яйца. В них, как говорит Веня, — сила.
Охранник захлопывает кормушку.
Они все невинницы — девушки новой церкви. Как и рыжая, причащаются через помазание. Никаких контактов сексуального характера, если не считать ритуальных игр.
Кормление голодных озверевших альф проходит под лязг решётки — так падшие ангелы в Клетке выражают воодушевление, принимая бирюзовый наркотик. Задницы альф, вдавленные в прутья, горят желанием, распахнуты розовыми щелями вагин и узелками анусов. Пластиковые члены доставляют дозу на кончиках головок прямо в матку. Девочки-девственницы в стрэпонах отступают, шокированные увиденным.
Через минуту Тигровая Клетка завалена женскими телами, сладострастные удовлетворённые лица застыли в наркотическом опьянении. Для них разверзлись Врата Ада, семя Искусителя вошло в чрево.
###
Пирамида «Вирекса» на секунду накренилась, чтобы впитать в себя новые соки. Девственницы занимались доением, они практически жили в Храме. Второй эшелон уходил в поле работать, надеясь на скорейшую дозу. Альфы получали штрафной паёк бирюзы для оказания помощи нуждающимся.
С момента моего прихода в Секту ничего не изменилось. Ничего! Я стал заложником, узником совести. Я вышел на неравный бой с Сектой и проиграл. Пирамида впитала меня, как дождевого червя, и выплюнула через клоаку. Биоматериал, каким я по сути являлся, жил в клетке подземелья, как микроб, наматывал месяц за месяцем бессрочного заточения, бил ключом из бивня, задиравшегося при малейших поглаживаниях. Я сходил с ума от невозможности контролировать поток удовольствия, диктуемого извне.
Меня доили на убой.
###
Примерно через полгода после начала регулярных вечерних доений я начал замечать небольшое круглое вздутие под кожей в районе ануса. На ощупь оно было твёрдым, как арбузное семечко. Я боялся давить, подкожный гнойник казался временным недоразумением. Но семечко росло, с каждым днём становилось более округлым и твёрдым, как подшипниковый шарик. Я боялся говорить о таких «мелочах» с тюремщиками и уж тем более с главным инквизитором. Внутренне я почти сразу смирился с мучительной смертью, ожидавшей меня в результате разрыва разросшейся опухоли.
Она росла под мошонкой, крепилась грецким орехом к прямой кишке изнутри. С каждым днём давление становилось всё более ощутимым.
«Меня ждёт ужасная позорная смерть», — думал я.
При ходьбе я уже чувствовал дыхание смерти. Круглое яйцо в анусе, как теннисный шарик, тёрлось о мышцы, играло в промежности, зудело в сфинктере. Мне было не до смеха. По ночам я думал о том, как страшна смерть от рака прямой кишки. Вспоминал Химика, ведь это он придумал змею, генно-модифицировал странную тварь, присосавшуюся к члену. Обжорство и обилие секса, наряду с повышенной агрессивностью и физической активностью, свидетельствовали о повышенном гормональном фоне в моей крови. Я и чувствовал, что энергия бьёт ключом. Никогда раньше я не занимался столько спортом, с таким остервенением не закачивал мышцы. Какой-то внутренний голос подталкивал меня на геройские марафоны-проезды, приседания и подтягивания, задалбывание мышц до умопомрачения. Я стал жилистым, как скала, сильным, как Аполлон, весь покрылся рельефными ровными мышцами. Я и чувствовал себя диким животным в клетке, тем самым тасманским дьяволом, который расправится с любой группой девственниц, стоит им только зазеваться, отвернуться. Опухоль в анусе стала единственным исключением, беспокоившим меня в плане здоровья.
Поэтому я порядком струхнул, когда, проснувшись однажды на рассвете, ощутил странные потуги в анусе, как будто сфинктер непроизвольно пережёвывал опухоль, пытаясь вытолкнуть её наружу. Опухоль зудела, скользила глубоко внутрь, чтобы разогнаться и затормозить в последний момент, застряв в сфинктере. Я лежал на боку, поджав колени, успокаивал себя, нервную дрожь в ногах и руках, стараясь не делать глупых телодвижений. Но каждый раз, когда я забывался сном, я вновь начинал пережёвывать опухоль, вызывая продольное скольжение шарика, разросшегося в последнее время до размера персика.
Под утро я задремал и проснулся от неожиданного болезненного взрыва в анусе, словно прямая кишка отрыгнула опухоль, вывернулась наружу и осталась лежать так огромной геморроидальной кучей. Я боялся даже щупать, что-то мягкое тёплое липло к анусу.
— Это конец, — прошептал я губами, покрываясь гусиной кожей. Кровоизлияние, геморрой, выпадение прямой кишки — никто не станет со мной возиться. Рыженковские молодчики стукнут по башке и захоронят в лесу. Так закончится судьба безвестного Димы Черненко, осмелившегося посягнуть на святая святых — Власть Семи Ключей.
Моя рука спустилась по спине к пояснице, скользнула под трусы. Медленными шажками я приближался к зоне икс — анусу, ощупывая ложбинку между ягодиц. Там было липко и горячо.
«Много крови, — думал я. — Очень много. Или гноя. Или того, и другого. И можно без хлеба».
Наконец я нащупал то, что заставило меня подскочить и сесть на кровати, широко раздвинув ноги, раззявив рот от удивления, раскрыв глаза до утренней рези.
Передо мной на простыни в липких сгустках слизи лежало желтоватое в крапинку яйцо размером с персик. Абсолютно круглое. Я взял его в руку, оно было тёплое на ощупь, достаточно тяжёлое. Промыв его в холодной воде, я положил его в выдвижной ящик стола и лёг спать. Я очень устал от ночного бдения. К тому же, мозг не отдавал отчёта в происходящем. Мне казалось, что я сплю и нужно срочно лечь спать, чтобы кошмар прекратился.
Проснулся я только к двенадцати. В полной задумчивости ходил я весь день по камере. Иногда я заглядывал в ящик стола, чтобы убедиться, что яйцо на месте. Я брал его в руку, подкидывал. Но потом клал на место. Пропало желание остервенело заниматься спортом, ушёл обычно зверский аппетит. Даже рыжая Весталка не вызвала у меня приятного оживления в пухлых яйцах. Член вяло отреагировал на её задорные ручки. Она по традиции напялила кучу презервативов на гигантский фаллос, и вместе с охранником они потащили меня в Храм. В тот вечер я быстро отстрелялся, и желание сношать девственниц-доярок легко контролировалось сознанием соучастия. Я ухмылялся, поглядывая на Весталок, затачивающих рог до яркого блеска. Они не знали, что спокойствие, возникшее после отторжения яйца из ануса, теплом распространилось по моему телу, вернулось холодным расчётом в расслабленный мозг. В тот вечер я впервые кончал, не потому что Секта приказала, а потому, что я сам захотел избавиться от бирюзы в яйцах.
Вечером, после доения, я не рухнул обессиленный на кровать, не бросился к холодильнику. Наоборот, я чувствовал метаморфозы во всех членах, успокоение, желание жить. Эта главная перемена в настроении произошла ещё утром. Утрата опухоли, а с ней и страхов, помогла уснуть в тот вечер спокойным крепким сном.
###
Рыжая Весталка была главной достопримечательностью Секты Семи Ключей. Ни одно представление Вени Дырко не обходилось без присутствия зеленоглазой ведьмы, ни один безумный ритуал, выдуманный им на ходу, не исполнялся без яркого пламени листьев осени, разлетавшихся повсюду шальными искрами. Она пришла на смену Рае Мартысевич, которую я так неудачно обратил в бирюзовую веру. Ведь именно Рая, присягнув мне в верности, выдала себя излишней брезгливостью по отношению к бывшему Хозяину.
Новая Рыжуха плавала по коридорам Храма так же легко и безмолвно, так же вяло вела пальчиком тонким по мокрой стене подземелья. В золотых побрякушках, она побрякивала колечками в клиторе и толстых сосках, повиливала цепочками, свисающими от ошейника к подвижным сферам грудей и вниз к выбритой заштопанной вагине. Не по годам развитая девственница колыхала параболами бёдер, сжимая рубин в попе, анусом обсасывая его при ходьбе. Её круглые широко распахнутые глаза лишь изредка хлопали крыльями ресниц. Детский зомбированный взгляд застывал на две тысячи ярдов, скользил с одинаковым участием по мебели и людям, холодным стенам и возбуждённым охранникам. Она была ребёнком — большим внезапно созревшим переростком, затаившим обиду глубоко в сердце. Сложно было выделить в её внешности сексуальность. Охотники не стреляют в жар-птицу, охранники почтительно склоняют головы перед Весталкой-девственницей. Даже рубин величиной с куриной яйцо, сверкавший в сферах ягодиц, как глаз дракона, она носила величественно, будто не было хрустального конуса, распиравшего прямую кишку изнутри.
Рыжая приходила убираться по понедельникам. Я стоял пристёгнутый к станку, охранник дежурил под дверью, поглядывая в глазок. В этой молчаливой картине шуршание швабры по полу сменялось полосканием тряпки. Мои глаза непрестанно следили за рубином в заднице, как он вальсирует по камере. Так Ганнибал Лектор изучал повадки конвоиров, выискивая лазейку, так я искал в этом рубине разгадку к своим страданиям. Рыжая драили бетонный пол, затем протирала пыль с немногочисленной мебели: стол, кровать, стул, книжная полка. Влажная уборка всегда проходила по плану, ничто не предвещало нелогичности развязки.
###
Укус пришёлся в запястье. Рыжая ойкнула, отдёрнула руку и, уставившись на две красные точки, принялась дуть на них. Цепочки на теле зазвенели, медленно покачнулись из стороны в сторону. Тело рыжей быстро налилось свинцом. В последний момент она успела рухнуть на стул и, откинув назад детское личико с пышным пожаром осени за спиной, уставиться в потолок немигающим стеклянным взглядом.
Затаив дыхание, я следил за происходящим, не веря собственным глазам, которые я неимоверным усилием скосил в сторону стола.
Жёлтая в крапинку полуметровая змея выглянула из выдвижного ящика, знакомым блеском бусинок обвела келью в поисках жертвы. Любопытный лепесток двузубца мелькнул и тут же скрылся. Змея шлёпнулась на пол и устремилась к рыжей Весталке. Та лежала, раскинув ляжки в стороны, развалив пышный зад на стуле. Зашитая спицей вагина, припухлая, красноватая, зияла тонкой щелью.
Я представил, как змея, не найдя члена у Рыжей, переметнётся ко мне, и нервно сглотнул. Неподвижный скошенный взгляд моих глаз, не мигая, следил за изгибами змеи, как она взбирается по пышной ножке, обвивая коленную чашечку, находя в ней упор.
«Ещё одно удлинение члена я не переживу», — с ужасом думал я.
В следующий момент змея впилась в клитор Рыжухи, вытянутый наружу замочком-сердечком, обволокла пастью нежную розовую плоть, оставляя рубиновое сердечко болтаться сверху. Хвост змеиный почти тут же опал к бетонному полу, заколыхался монотонным маятником.
Про себя я вздохнул с облегчением. Странные мысли копошились в голове. Девственница с недетским оружием между ног наломает дров, думал я.
Так мы лежали каждый в своём коконе следующие полчаса. Я завороженно следил за пробуждением рыжей. Кожаный ремешки удерживали мои члены от необдуманных поступков. Змеиный яд парализовал рефлексы рыжей, но не лишил её сознания. Она всё видела и чувствовала. Во рту у меня находилась боксёрская капа, и я мог лишь мычать, выражая нетерпение.
Как поступит рыжая с необычным подарком, разродившимся из моей задницы, спрашивал я себя. О том, что змея вылупилась и ждёт жертву, у меня не было и мысли.
Рыжая медленно шевелила руками, вращала головой, играя кучерявым водопадом красной бушующей листвы за спиной. Она вдруг села прямо и двумя руками схватила змею за хвост. Натянула её, болезненно скривилась, ощутив, видимо, разрыв в месте соединения с клитором. Острый кончик хвоста оторвался и остался у неё в руках. Она вылупилась на него, приоткрыв ротик.
Я замычал, замотал головой, насколько давали возможность кожаные ремешки, крепившие лоб.
Моё усилие привлекло внимание новоявленной хранительницы бирюзового счастья.
— Сейчас я вам помогу, — заметусилась она, расстёгивая ремешки, которыми я крепился к каркасу доильного станка.
— Ты можешь отвлечь охранника? — хрипло зашептал я замлевшим наполненным слюной ртом, когда совместными усилиями мы наконец освободили моё лицо от маски Ганнибала.
— Я могу сделать ему минет. Он давно намекал, — зелёные ирисы с пониманием блеснули, знаменуя переход под моё начало.
— Спрячь пока что змею в анус. Когда закончишь, ты должна исчезнуть. Встретимся через два часа, — я назвал адрес конспиративной квартиры, которую готовил для себя ещё в период подготовки к революции.
— Как в анус? — Рыжая захлопала махаонами ресниц, приоткрытый детский ротик вздрогнул непониманием.
— Как, очень просто, — я скривился, обнажая улыбку анаконды. — Можешь через плечо, но я бы посоветовал между ног.
Она стояла, опустив руки, хлопая огромными ресницами, полная недоумения. Толстая тридцатисантиметровая змея болталась между бёдер, как хобот слона. Она уже потеряла крапчатый окрас, слилась с бледно-веснушчатой кожей Весталки
Он вошёл на пятнадцать сантиметров, плотно засел там, стягивая промежность мясистой тканью змеиного тела.— Почти незаметно, — я осматривал новообразованный памперс. — Теперь иди к охраннику.
Нам повезло. После обеда в Храме Семи Ключей не осталось ни души. Даже девственницы-доильщицы были отпущены в город для выполнения общественно полезных задач. До вечерней дойки оставалось три часа.
Алёна выскользнула за дверь, послышались голоса. Непринуждённый разговор с охранником, скучавшим в подсобке, перерос в откровенный флирт. Рыжая никогда раньше даже рта не открывала, а тут сама предложила услуги. Я крался по коридору, всматривался в свет, горевший в конце туннеля. Впервые за долгие месяцы заточения, я почувствовал дыхание свободы. Я боялся дыхнуть, споткнуться, чтобы случайно не нарушить магию момента. За дверью подсобки за моей спиной послышались умиротворённые мужские постанывания, громкие засосы, почмокивания ознаменовали новую эру.
21
Алёна Даст, как я позже окрестил Весталку, прибыла на конспиративную квартиру через полчаса после меня. Рыжеволосая фурия в миру выглядела не менее эффектно, чем в Храме Семи Ключей. Нижняя часть её роскошного тела была облачена в светлые чулки, белые трусики под бежевой юбкой с воланами. Верхняя — в чёрную водолазку с коротким рукавом и высоким горлом. Под стрейчем водолазки отлично прятались ошейник, цепочки на груди, пирсинг. Я задрал юбку сзади, осмотрел новое хозяйство, как оно торчит из задницы толстой сосиской под тонкой тканью трусиков, и пришёл к неутешительному выводу:
— Про юбку придётся забыть. Если член вывалится, проблем не оберёшься.
— Какой член? — Алёна, похоже, до конца не понимала, что произошло.
— Ну этот, — я с трудом вытянул толстый хобот, который ещё сильнее врос в лобок.
Затем, подёргав спереди замочек-сердечко, вытягивающее клитор наружу, добавил:
— Надо снять с тебя все побрякушки.
Мы принялись расстёгивать, ломать и перекусывать атрибуты рабства, навязанные Веней Дыркой. Первым в мусорную корзину отправился кожаный ошейник с кольцом. Затем я взял кусачки и перекусил калёные кольца в сосках. Колечки были спаяны для надёжности. Перламутровая брошь в пупке отправилась туда же, в корзину. Рубиновый замочек-сердечко в клиторе вызвал больше всего опасений. Всё-таки он цеплялся жёстко, как клещ. Член-змея почти слилась с плотью, давила снизу. Пришлось воспользоваться ножовкой, которая специально для таких случаев хранилась в квартире.
До заточения в Храме я тщательно готовился освобождать рабынь, рассчитывал, что придётся ломать замки. Мы закрепили рубиновое сердечко в тисках — Алёне пришлось для этого выпятить лобок, взяться двумя руками за батарею, — и я приступил к кропотливой работе.
Никто не знал про конспиративную квартиру, в былые времена я обладал неограниченным доступом к финансовым ресурсам Секты, и до разоблачения успел списать пару миллиончиков евро на организационные нужды. Секс-вечеринки для корпоративных клиентов требуют денег, я их курировал.
«Залечь на дно в Малиновке», — таков был наш план.
— Сходи, пожалуйста, в магазин, — предложил я Алёне, когда вагинальные причиндалы отправились в мусорную корзину.
Хобот мы промыли под тёплой водичкой, он уже проявлял чувствительность.
— Может, сам сходишь? — Алёна поправляла юбку, чулки, стоя перед зеркалом. Член мы закрепили клейкой лентой на поясе. — Что вот мне теперь с этим делать? — она раздражённо надула губки, ощупывая толстый шланг, заложенный набок.
Я подошёл к ней сзади, ошеломлённый своенравным ответом.
— Встань-ка на одну ногу, — сказал я, приобняв Алёну за бёдра.
— Зачем? — рыжая встретилась со мной глазами в зеркале.
Она и не думала подчиняться!
— Зачем? — повторил я, приходя в себя. — Зачем ты меня освободила?
— Ну мы же теперь вместе, — Алёна улыбнулась, словно в этом простом ответе скрывалась неотвратимая истина.
— Так, хорошо, — я сел на кровать.
Новый расклад никак не раскладывался в голове.
— И какие у тебя планы? — спросил я, задумчиво посмотрев на Алёну.
— Не знаю, — она надула губки. — А у тебя?
Я сидел огорошенный странным поведением, которое не вязалось ни с рабством, ни с желанием доминировать.
Что это было? Кооперация?
— Есть только один способ остановить Дырко и Ключников, — произнёс я медленно, пережёвывая обстоятельства осадного положения, в котором мы с Алёной очутились. После месяцев, проведённых в заточении, я уже даже не сомневался, что других путей выхода нет и быть не может.
— Какой? — наивно спросила Алёна.
— Переворот, — видимо, на лице у меня было больше пафоса, чем веры в истинность утверждения. — Рабы должны сбросить оковы и восстать, — добил я себя собственным же неверием.
Алёна хмыкнула, на детском личике образовалась девственная улыбочка:
— И как ты планируешь это сделать? — спросила она.
— Есть один способ, — хитро прищурившись, ответил я.
Бирюзовая зависимость мужчин во время брачных игр с альфа-самками натолкнула меня на интересный план, стоящий того, чтобы попробовать воплотить его в жизнь.
— Мы создадим свою пирамиду, — эти слова вырвались у меня со зловещей интонацией. Время, проведённое в клетке, ожесточило.
«Пощады не ждите!» — думал я, мысленно обращаясь к главарям банды.
— Дырко и Ключники должны быть наказаны, — сказал я вслух.
###
Меня искали. К активным поискам подключили правоохранительные органы. Вскоре после побега я увидел по телевизору свою фотографию:
«Разыскивается опасный преступник, звонить 102. Не пытайтесь задержать самостоятельно», — гласило красочное сообщение.
В магазине на доске почёта рядом с фотороботами реальных преступников появилась моя мордашка в цвете.
Но кто обращает внимание на лица, изучает фотороботы? Тем более тяжело узнать в заросшем бородатом мужике былого Диму Черненко, тем более, если взгляд его суров и бескомпромиссен, не под стать былой жизнерадостности и детской непосредственности, взирающей с фотографии, висящей в холле.
Я оставался невидимым, непознанным, недостижимым, неопознанным, и вскоре страсти поутихли. Мои фото исчезли с билбордов столицы, новые уголовнички затмили славу беглого Ключника-отщепенца, перещеголяли подвигами, бытовухой и поножовщиной.
###
Я скучал по Анжеле. Большая девочка, втянувшая меня в сети «Вирекса», не отлынивала на работе, пахала на Мюллера, как мама Карла, с утра до вечера, чтобы раз в неделю насладиться интимной встречей с капелькой моего семени. Месяцы излияний оставили в Секте литры волшебного зелья, способного поработить не только женщину, но и мужчину.
Анжела ходила под присмотром охранника-сутенёра, тот повсюду следовал за большой девочкой, присматривал за дойной коровой. Но и эти меры предосторожности не уберегли основной актив Секты от списания по амортизационной статье.
Однажды, через два месяца после побега, я вновь вышел на связь с Энжи.
###
Женский туалет головного офиса Белсельхозбанка имеет приятную особенность: просторные чистые кабинки запираются изнутри и соединяются небольшим пространством под перегородкой. Внизу можно передать рулон туалетной бумаги, пачку денег, гигиеническую прокладку.
Или любовное послание.
Анжела переодевается по-военному быстро, подготавливает себя для офисного разврата: чулки, шпильки, короткое обтягивающее платье. Анальная смазка тут как тут. Трусики она не носит, чтобы не терять драгоценного времени. Бюстика тоже нет, да и зачем? Упругие колокола выскакивают из декольте по мановению волшебной палочки, залитой для офисной работы. На Энжи ничего нет, кроме чёрного тянущегося платья, чулков со стрелками, лакированных туфелек на шпильке. Пару фальшивых атрибутов безбедного существования украшают шею и оголённые руки: ожерелье из имитации жемчуга, золотые часы-браслет — подделка под дорогой брэнд — вот и всё офисное обмундирование работницы «Вирекса».
Работа в поле требует закалки, как моральной, так и физической. Не каждый выдержит десять анальных трах-сессий за восьмичасовой рабочий день.
— Мне ещё повезло, — шепчет большая девочка, пугливо сжимая коленки. Она горячая, как шоколад, затраханная вдрызг менеджерами среднего звена. Мюллер держит большую девочку на коротком поводке, замок на пухлой вагине сцепил губы мёртвой хваткой. Анус Энжи разбит в нежную подтекающую смазкой и спермой дырочку. Клиент бьёт бдсм-щицу без кондома. Ведь этого хочет Хозяин. Чтобы в Энжи кончали без презерватива.
Горячий играющий сфинктер с любовью обсасывает мой член в тридцать семь.
— Как же я соскучился по тебе, — шепчу большой девочке, отводя пшеничный водопад волос в сторону.
— Я тоже, — мурлычет Энжи в ответ.
Её можно понять: одна капля никотина убивает лошадь, одна капля бирюзы заряжает томлением на целую неделю. Я долблю красавицу в хлюпающий лубрикантом анус, довожу яйца до кипения, точки невозврата, когда мягкая попа Энжи превращается в желатиновый торт с дыркой. Туда я сливаю любвеобильные воздержания. Месяцы вынужденной мастурбации сделали из меня секс-машину, автомат для регулярных доений. В этот раз я всё отдаю Энжи, всё без остатка. Она бьётся в бирюзовом оргазме, сползая по трубе на туалетный бачок.
Член медленно покидает двенадцатиперстную кишку Энжи, она под завязку наполнена наркотиком.
Энжи опускается на кафельный пол, выражение пьяного довольствия застыло на стеклянном лице.
— Извини, детка, — сажусь рядом с ней на корточки. — Я не хотел, — шепчу, ласково поглаживая Энжи по щеке. — Не удержался.
Осеменять Энжи — такой кайф. Мой член вялой колбасой опускается на кафель, яйца, как два подсушенных яблока, перекатываются в колыхающейся мошонке, трутся об пол. Я хочу брать Энжи снова и снова. Хочу сломать этот чёртов замок, чтобы насладиться ванильным сексом с большой девочкой. Хочу наконец осеменить её по-настоящему.
###
Алёна испытала весь букет страхов и неприятных ощущений, связанных с наличием змеи в паху. Первую неделю она, как и я в своё время, порывалась идти к врачу, обследоваться, решать вопрос хирургическим вмешательством. Но мои замечания по поводу родства плоти и крови, охладили её пыл. Она стала прислушиваться к собственному телу. Тактильные связи, возникшие в обрубке хвоста между ног, указывали на прорастание змеиного тела в нервную систему. С каждым днём чувствительность новообразования росла.
— Думаешь, у меня будет член? — хмурилась Алёна, проводя рукой по гладкой твёрдой колбасе, заложенной набок в районе лобка и талии.
— Думаю, он у тебя уже есть, — в отличие от Алёны, я не тешил надежд.
Алёна не блистала умом. С горем пополам окончила школу на тройки, ломанулась в столицу за длинным рублём. Дольче вита. И вот нашла приключений на свою уже недевственную задницу. Поработала фотомоделью, но даже чтобы крутить попой перед камерой нужны мозги. Устроилась консультантом в салон сотовой связи. Здесь-то герр Мюллер и нашёл своему корешу — безутешному Вене Дырко — новую Весталку:
— Пришёл такой и говорит: «Какая зарплата вас устроит?» Я говорю: «Пятьсот для начала». Это ведь средняя зарплата по стране, правильно я говорю? — я киваю, Алёна продолжает: — Он достаёт такой пачку денег, отсчитывает пятьсот. «Вот, — говорит, — это ваша зарплата за первую неделю обучения». Ну я и согласилась, как дура. Если б я знала, какой хернёй это всё закончится, я бы сразу послала его подальше. Урод!
— А в Храме что, с тобой плохо обращались?
— Да нет. Нормальные вроде все люди, — Алёна морщит лобик, дует губки в задумчивости. — Только задница всё время болела и пися.
— Ну теперь ведь ничего не болит? — пытаюсь приободрить рыжую. В моей рабской практике таких экспонатов, как она, ещё не наблюдалось. Все девушки даже в затраханном зомбированном состоянии проявляли бОльшую смекалку, чем Алёна во время нашего общения.
— Даже не знаю, что лучше, — Алёна растерянно хлопает ресницами.
— Есть вероятность, что змея когда-нибудь сама отвалится, — перехожу к собственным наблюдениям. — Моя, например, уже уменьшилась на два сантиметра.
Это правда. Сразу после откладывания яйца я почувствовал странное облегчение, будто кофейное напряжение, бившее адреналином с начала змеиного искушения, отступило перед расслабленностью, чёткой ясностью ума, победой расчётливой хитрости над похотливой распущенностью. Если до откладки яйца мне хотелось покрывать всех баб без исключения, без разбора предаваться разврату даже с самыми невзрачненькими, то после анального разрождения я вновь захотел только одну девушку. Единственную искусительницу, заманившую меня в сети «Вирекса», — несравненную Энжи Лавренкину.
Уж такая фамилия была у большой девочки: Love-ренкина.
Кроме сокращения длины члена в эрегированном состоянии я начал замечать, что бирюза приобретает всё более светлый оттенок, и яйца как будто даже подсыхают и выглядят уже не так жирно.
Наши тайные встречи с Энжи обрели вялотекущий характер. Мне хотелось избавить большую девочку от рабства раз и навсегда, но я боялся выдать намерения, зализывал раны, приходя в себя. В глубине души я надеялся на помощь рыжей, которая с каждым днём набиралась паховой силы.
Настал день, и рыжая впервые помочилась через член, который успел жёстко врасти в лобок. Теперь внешне орган Алёны ничем не отличался от настоящего мужского достоинства. Головка имела ту же форму, уздечка притягивала крайнюю плоть, которая и так никогда не поднималась. Кроме того, у Алёны прорезались яички. По стеснительным немногословным рассказам рыжей вначале она нащупала два твёрдых вздутия под кожей в районе вагины, но не предала этому особого значения. Вздутия росли и со временем приобрели чёткие формы яичек. Метаморфозы в Алёнином паху протекали крайне быстро. Не проходило и двух дней, чтобы рыжая прелестница не рассказала мне о новом наблюдении. Я знал, куда всё это растёт, но боялся говорить. Под новообразованным мужским пахом Алёна по-прежнему оставалась девственницей. Нетронутая плева закрывала вход во влагалище, и мне хотелось верить, что Алёна всё-таки больше девушка, чем мужчина. Но однажды утром рыжая, спавшая в соседней комнате, разбудила меня истошным криком, похожим на болезненный стон.
###
Первые оранжевые лучи солнца, восходящего меж высокоэтажек, ломаными тенями озаряют небольшую комнатушку, в которой, кроме односпальной кроватки и платяного шкафа, примостилась сбоку тумбочка, разложилась гладильная доска.
Алёна дрожит под одеялом, свернувшись калачиком, высунув наружу детское личико. Испуганные круглые глаза редко хлопают, неподвижный взгляд вздрагивает, поднимается, встречая меня непониманием.
— Что случилось? — с тревогой исследую подавленное выражение на её лице.
В ответ молчание, Алёна виновато отводит глаза.
— Говори, не бойся, — смягчаю голос, чтобы вызвать доверие. Сажусь рядом на корточки, глажу пальчиком по щеке.
— Ты можешь посмотреть, что там, — шепчет рыжая. Ей страшно, от стыда щёки залились румянцем, губы непроизвольно заворачиваются в рот. Алёна жуёт их, не замечая, что причиняет себе боль. Я наконец понимаю, что она имеет ввиду, медленно приподнимаю одеяло, так надёжно укутывающее Алёну со всех сторон.
То, что предстаёт моим глазам, не поддаётся согласию с канонами человеческой природы. В пах Алёны врос толстый мужской орган на тридцать семь, он задран, раскрылся в головке лиловым сердечком, оплывшим по стволу, как тесто. Член подрагивает, два розовых яйца, размером с куриные, зажаты между ног вчерашней Весталки, выдавлены наверх в мошонке, покрытой пупырышками. Ажурные белые трусики сползли набок, клейкая прозрачная лента болтается на стволе — она удерживала член от несанкционированных вылазок. Но первое, что бросается в глаза, — не эрегированный член, задравшийся в ствол на тридцать семь, а обильные пятна бирюзы, которым запачкано всё подряд: пододеяльник, простынь, розовая пижамка Алёны.
— Ты что, мастурбировала? — спрашиваю её таким же задушевным шёпотом. От растерянности у меня отваливается челюсть. Встречаюсь с зелёными зрачками ведьмы.
— Нет, — отвечает она тихо с вопросительной интонацией. — Мне снилось, — она вновь стыдливо опускает глаза, играет губками.
— Что снилось?
— Ну, — Алёна медлит, как дочка, признающаяся отцу в провинности. — Что я занималась сексом.
— Понятно, — глажу её по голове, улыбаюсь.
— И ты была мужчиной?
— Нет.
— А что?
— Я трахала мужчину, — она поднимает на меня вымученный взгляд, смотрит так, будто ждёт с моей стороны приговора.
— Куда ты его трахала? — сдерживаю улыбку, чтобы не расхохотаться.
— Ну это, — она опять хлопает ресницами, как каждый раз, когда чего-то не понимает. — В попу, — произносит одними губами, стыдливо опуская глаза в пол.
— А потом ты кончила?
— Да.
— Ну это нормально. Это поллюции называется. Слышала про такое?
— Слышала. А то, что мужчину трахала, ничего?
— Тебе ведь мужчины нравятся. Так что всё в порядке, спи. Здесь всё подсохнет, потом бельё поменяем.
Я пожурил Алёну по щеке, как котёнка, а про себя подумал, что этот котёнок уже проявляет тигриные замашки и большие приключения на виражах мужской половозрелости Алёне ещё предстоят.
###
У меня были деньги для побега, даже больше, чем необходимо для безбедного существования до скончания времён. Мы могли бы исчезнуть с Анжелой в Тихом океане, на отдалённом острове. Завести детишек, жить в страхе, страдать до самой смерти.
«Возмездие Секты настигнет в любом уголке планеты! — в отчаянии думал я. — Там, где есть люди, есть связи, а значит и рабство, явное или скрытое».
— Власть Ключника безгранична. Она повсюду, куда ни ткни хером, — слышал я коварное увещевание Познера. Оно эхом разносилось в башке перед сном.
«Но как свергнуть Дырко и поплечников, заставить их отречься от престола?» — мучился я вопросом.
Ничего, кроме полного разоблачения Секты, уничтожения всех материалов и знаний, освобождения рабынь, в голову мне не приходило.
— Ключ — это Власть. Власть и есть Ключ, — вспоминал я слова полкана Хомича. Криминальный авторитет Рыженков и взвод бойцов-качков опирались на власть Ключа, на мирскую власть.
Я не знал, как поступить, и тогда отважился на новый эксперимент.
«Будь, что будет», — решил я.
###
Анжела получила от Мюллер чёткие указания: охрану не трогать. Но жирный котяра большой девочке не Хозяин.
Она завлекает неопытного молодчика в кабинку женского туалета, усаживается перед ним на корточки. Охранник-сутенёр напуган несоблюдением устава, но уж очень соблазн велик. Пшеничная блондинка пышет фигурой, колышет сиськами, полушариями жопы. Он устал пасти корову, пора и самому расслабиться, отдать накопленный капитал, внести первый взнос на счёт Белсельхозбанка.
Капельки выцветшей бирюзы медленно проникают в неопытное, непривыкшее к рабским играм сознание. Парень и рад бы был стараться, да пока не понимает, что нужно делать, чтобы угодить большой красавице.
— А поехали ко мне после работы? — томно шепчет Анжела, закончив доение молодого простодушного бычка.
— Поехали, — бодигард сразу соглашается.
Они прибывают на специально арендованную для такого случая квартиру. Анжела вводит охранника-любовничка в курс дела:
— Можно тебя немножечко связать?
И неясно: то ли парень соглашается, потому что хочет, то ли потому, что не может отказаться. Ясно одно, Анжела лепит из него раба. К нашему с Алёной приходу охранник сидит голый на полу, прицеплен за ошейник к батарее, Наручники сковывают запястья и щиколотки.
— Как тебя зовут? — начинаю допрос с пристрастием. Сажусь верхом на стул, повернутый спинкой к парню. Охранник угрюмо отворачивается к стене.
— Встань.
Он сидит, и я понимаю, что план провалился.
— Попроси его встать, — прошу Анжелу.
Может, она имеет над ним власть?
Но парень никак не реагирует на приказы Анжелы. Похоже, все игры, предварительные ласки, которые Анжела провела с ним, были напрасны.
«Парень действовал по собственной воле!» — с ужасом прихожу к выводу. Он не раб бирюзового экстракта, он — жертва обстоятельств.
— И что теперь с ним делать? — растерянно спрашивает Анжела. Она-то надеялась помочь мне в разрешении тайны бирюзового помешательства, возникающего в групповых соитиях альфа-самок.
Взмахиваю рукой, вздыхая. Ухожу, расстроенный, на кухню пить чай. Анжела плетётся за мной, удручённая не меньше моего.
«Понять и простить, — думаю про себя. — Простить и отпустить».
— Мы — не садисты, — произношу задумчиво через некоторое время.
Мы уже почти закончили пить чай. Энжи поцелуями призывает к разврату на кухонном столе. В этот момент из зала раздаётся задушевный крик, и команда спасателей в количестве двух любовничков летит на помощь.
Я первым обнаруживаю зрелище, которое повергает меня в шок. Алёна Даст, оставленная наедине с собой, с рабом по принуждению, а не по призванию, забралась на бедолагу, лакированными ногтиками вцепилась в его белый мохнатый зад. Её яркая грива волос взлетает на спине, сиськи ходят ходуном, подскакивая затвердевшими сосками. На раскрасневшемся лице застыло дикое выражение насильника. Она даже не поленилась завязать парню рот, чтобы он не орал. Все тридцать семь сантиметров залитого сталью члена влетают с огромной скоростью в бледный, как луна, зад парня. Алёна дерёт жертву без презерватива, просто отыгрывается за юность, проведённую без секса. Тем более дикого. Яйца её подлетают между ягодиц, шлёпаются в несоразмерно маленькую мошонку парня. Он жмурится от боли, мычит в шарфик, выгибаясь скованным телом. В Алёне проснулась звериная сила на тридцать семь лошадиных сил. Она насилует по-мужски, придавив жертву бёдрами к полу, двумя руками вдавив лицо парня в линолеум.
Вся эта картина застывает перед нашими глазами в одномоментном восприятии страшной истины: Алёна даст любому парню форы.
— Стоп, хватит! — призываю тигрицу к благоразумию.
— Я уже почти закончила здесь, — лопочет рыжая бестия.
И действительно, в следующий момент она вожделенно откидывает голову назад, с тягучим стоном громко вздыхает. Палка под ней, сук, вросший в пах, неестественно смещается то ли вверх, то ли в сторону, дёргается так ритмично под чавкающие пробивания ануса. Парень под Алёной хрипит, повизгивает молочным поросёнком. Он стонет взахлёб, сначала болезненно, но с каждым звуком всё ласковее и слаще, как котяра, дорвавшийся до валерьянки. О его состоянии несложно догадаться и по закатывающимся зрачкам, и по сбивчивому дыханию. Парень застывает в наркотическом стеклянном экстазе. Затраханный взгляд улетает из-под открытых век на две тысячи ярдов, тело проседает, проваливается в знакомом мне наркотическом обмороке.
Алёнина елда с мягким «чпок» покидает разбитый анус, струйка бирюзы устремляется из ануса по мошонке парня.
Нам понадобится ещё полчаса времени, чтобы привести новообращённого в чувство, добиться от него всех признаний и искреннего желания сотрудничать. Он сам попросит для себя одной судьбы: вечно подчиняться любым прихотям новоиспечённой Хозяйки — Алёны Даст.
22
Двадцатитрехлетний белобрысый Влад Давиденко стал первым рабом в гареме Даст. Она регулярно приглашала его, сношая по часу в игровой комнате.
Ритуал причащения — всегда праздник для томящегося раба. Так любовники ждут встречи с дамой сердца, сексуальной разрядки в страстных объятиях.
Только с Алёной всё было иначе: она давала в рот, трахала в зад. Такого усердия я никак не ожидал от рыжеволосой девственницы-скромницы. Она и сама дивилась необычному либидо:
— Это мрак, — хваталась она за голову после очередной разрядки. Разрядившись, она обычно приходила ко мне на кухню попить чайку. Влад, затраханный, но довольный, остывал в зале, прихорашивался для новых встреч с рыжей бестией. Он боготворил Алёну, по-детски ревниво следил за её передвижением, общением с другими мужчинами, налаживанием связей с Рыженковскими членами бандформирования. Их члены вяло болтались, подпрыгивали, пробиваемые конской мошонкой девочки с железобетонным долотом. Алёна долбила их в комнате для отдыха, по одному обращая в новую веру.
Второй приглашённый, Макс Левченко, был близким другом Давиденко, и у нас не возникло проблем в заманивании его на квартиру. Проблемы начались, когда качок Левченко отказался надевать наручники для бдсм-игры с Анжелой.
В отношениях он играл роль доминанта и позиционировал себя как властный женоненавистник. Ни о каком связывании не могло быть и речи. Трахнув Анжелу в зад на пару с порабощённым Давиденко, Макс удалился навеселе, оставив команду захвата не солоно хлебавши. Мы переживали неудачу, сидя в соседней комнате, извлекали урок из первых неловких проб пера.
В следующий раз мы были более дальновидными и напоили Левченко снотворным. Когда Макс уснул, Даст на пару с Владом принялись за работу. Стокилограммовый боров Левченко бугрился мышцами — не под стать худосочному Давиденко, с которым нам несомненно повезло.
Сложно представить, какое сопротивление оказал бы качок Левченко, окажись он связанным без снотворного. Парень отмахивался даже во сне. Мы стягивали с него одежду, боясь приблизиться. Давиденко тоже зачем-то разделся, хоть его не просили. Видимо, он надеялся, что, закончив с Левченко, Алёна по простоте своей душевной да удовольствия ради трахнет и его.
По-борцовски обхватив бизонью тушу Левченко, заняв место в партере снизу, Влад Давиденко открыл чёрный вход товарища на растерзание Даст. Та не преминула воспользоваться случаем порвать ещё одну девственную мужскую целку. Хорошенько смазав и себя, и сонного борова, она медленно опустилась на бутерброд из двух мужчин, сантиметр за сантиметром вгоняя каменный член, как всегда залитый сталью по случаю неминуемого соития.
Качок Макс заревел от боли, даже в сонной отключке он сражался на ринге, отмахивался жерновами-ручищами. Раб номер один Влад Давиденко сцепил щиколотки за спиной товарища, не давая ему вырваться, удерживая его в таком положении всё время, пока Даст выбивала спесь из девственной задницы.
Алёна держалась героически, в новой непривычной для себя роли Хозяйки она покорно принимала судьбу. Необычное либидо росло с каждым днём, закреплялось в каждом соитии. В загруженные дни она могла кончать по десять-двадцать раз за смену, но и это ограничение указывало лишь на нехватку времени, а не на физические возможности, коих у Даст было выше крыши. Новоиспечённая Хозяйка Даст активно реализовывала похоть с рабами, испытывая при этом мужское удовольствие.
Качок Макс Левченко ушёл в наркотический анальный оргазм так же громко и слащаво, как это сделал в своё время Влад Давиденко. Оба они лежали в объятиях друг друга, и Влад женскими охами призывал Алёну расправиться с ним очередным впрыскиванием. Всё это время, пока проходило посвящение раба в гарем, я находился в комнате, стоял наготове. Вдруг Алёне понадобится смазка или наручники?
Тогда ещё она просила меня «побыть рядом», словно стеснялась потерять контроль над собой и своей похотью. Она действительно слетала с катушек, когда трахала. С мужским остервенением сношала рабов в рот и попу, осеменяя их раз за разом.
Поведение Давиденко сильно поменялось после первого анального оргазма. Он сам признался, что кончает каждый раз, когда кончает Алёна.
«Смазка, сочащаяся из её члена, запускает процесс», — пришёл я к выводу, наблюдая со стороны за соитиями.
Парни, как ошалелые, ловили любовные выделения рыжей, принимали их в анус, рот и на тело.
Пассивная роль в сексе быстро меняла их предпочтения в одежде, развлечениях, манерах. В присутствии Алёны они становились ревнивыми, обидчивыми, романтичными.
Алёна тоже училась общаться с гаремом. Поначалу стеснительная в выражении мужской похоти, направленной на женомужчин, она скоро вошла во вкус. Приказы сыпались как из рога изобилия на бедные головы исполнительных рабов. Алёна капризничала по-женски, сношала по-мужски, наряжалась по-девичьи, кончала по-пацански. Она хватала за волосы одного, прыскала бирюзой на анус и выбритую мошонку другого. Рабы слизывали бирюзу, по-братски делились Алёниной спермой. Ей тоже доставляло удовольствие смотреть на женские игры рабов-мужчин.
Первые два наложника Влад и Макс привели третьего, ничего не подозревающего Михаила Тихона, и весь процесс посвящения повторился с той лишь разницей, что Тихон отказался от чая, заподозрив неладное. Не найдя ничего лучшего, Анжела настойчиво предлагала ему другие напитки. Михаил действовал вразрез с ожиданиями. Жизнерадостные заговорщики, перемены во внешности и манерах Влада и Макса приводили его в замешательство.
Позднее, общаясь с Тихоном, я узнал, что он дико очковал в тот вечер. Влад и Макс вели себя подозрительно, рассказал Михаил. Яркие рубашки, жеманные переглядки, перешёптывание, волосы, зачёсанные назад, зализанные гелем, чего раньше с ними никогда не случалось, — всё указывало на то, что парни ступили на голубую стезю, а значит, держаться от них надо подальше. Неловкое приглашение провести вечер в обществе молотильной машины «Вирекса», пышногрудой Энжи Loveренкиной, тоже не способствовало установлению доверительных отношений. В итоге весь процесс обернулся для Михаила ужасной пыткой. Два первых номера держали бьющегося в истерике, связанного по рукам и ногам мужика, чьи глаза вылезли на лоб при виде огромной дубины, замершей между ног обворожительной рыжеволосой девушки. И два бильярдные шара колыхались в мошонке, залупа размером с расщеплённый персик венчала член-монстр.
— Потерпите немного, — пролепетала Алёна, впервые ощутив неправомерность насилия. — Скоро вам будет хорошо.
Михаил замычал в ответ, завертел головой. Влад и Макс, раздевшиеся для ритуала, насели на него сверху. Их выбритые яйца, поникшие пенисы тёрлись о спину и шею. Ужас, застывший в глазах раздетого Михаила, его болезненные хрипы привели меня в отчаяние. Я не так представлял себе освобождение рабов из-под гнёта Секты.
Алёна действовала не спеша: как врач, делающий ребёнку укол, просила расслабиться, не сжимать ягодицы, не напрягать сфинктер. Она орудовала пальчиком, нежными ласками призывала неофита отпустить очко, отдаться анальным играм. Иногда она опускалась лицом к попе Михаила и поцелуями, горячим дыханием требовала от него пустить всё на самотёк. В этом ей не было равных: свести акт насилия в любовную игру.
Напуганный до чёртиков Михаил по требованию Даст был оставлен в покое. Она опустилась перед связанным мужчиной на коленки, взяла его поникший пенис в рот и принялась делать минет, чего мы, находящиеся в комнате, никак не ожидали.
«Алёна Милосердная», — мелькнула мысль.
Она делала минет и одновременно играла средним пальчиком с анусом Михаила. Постепенно она срывала ещё одну нераспечатанную пломбу, убеждая пугливую тёлку не очковать и вступить в стройные голубые ряды бирюзового гарема. В ход пошёл анальный расширитель, специально приобретённый для первопроходцев. Предыдущий опыт показал, что мужчина, непривыкший к размеру Алёны, не знавший анального оргазма, проходя испытание впервые, страдает неимоверно.
Анальный расширитель раздвинул стенки сфинктера до размера бутылки. Одновременный минет вызвал у Михаила привыкание. Связь между удовольствием и болью постепенно усредняла ощущения, в которых в итоге удовольствие возобладало над болью. Тщательно смазанный растянутый расширителем анус Михаила издал нежный «чпок», когда Алёна наконец насадила волосатого девственника на каменный перст. Она бережно скользила десятками сантиметров толстого, как гриф штанги, члена. Рукой она подрачивала член Михаила, и видно было, как его зрачки закатываются под воздействием предвестников бирюзовых выделений. Смазка, источаемая Алёной, впитывалась кишечником, усваивалась через кровь как торжество женской нежности над грубой мужской силой.
Алёна отпустила руку, и мы смотрели, загипнотизированные, околдованные змеиной песней, льющейся из пышных бёдер рыжей Весталки. Она сношала Михаила, постепенно ускоряя темп, набирая скорость для финального взрыва, который созревал в пухлых яйцах, передавался по крупице Михаилу. Он кончил одновременно с членом, долбящим его изнутри. Без всяких касаний и фрикций его вялый член задёргался на лобке, выталкивая белые сгустки спермы на живот. В этот момент он стонал особенно сладко и пугливо, как девушка, переживающая свой первый сексуальный опыт.
Откончавшись в анус, Алёна принялась вылизывать за собой, чего раньше за ней также не наблюдалось. Влад с Максом с завистью в глазах обступили парочку, желая присоединиться, не зная, с какой стороны зайти, чтобы угодить Хозяйке. Наконец они опустились за Алёной и принялись обсасывать её поникший, волочащийся по полу хобот. Она заурчала тигрицей, ещё яростнее натирая языком анус Михаила, из которого обильно сочилась бирюза. Макс с Владом присоединились к пиру. Лакомства хватило всем в предостатке.
С Михаила сняли наручники, он больше не нуждался в мотивации. Обратившись, он присосался к Алёне третьим по счёту. Они ласкали член губами, водили языками по стволу, с трепетом наблюдая, как ствол вновь задирается на тридцать семь.
Три мужские задницы выстроились в ряд, прижимаясь друг к дружке, повиливая перед эрегированным женским членом, призывая его к работе.
Алёна взбиралась на наложников, переходила от дырки к дырке, заново испытывая мужские сфинктеры на прочность, покрывая девочек. И не было в маховых ныряниях Весталки и намёка на усталость, только механическая животная похоть, завязанная на желании подчинять и осеменять.
###
В моём присутствии на церемонии обращения неофита в бирюзовую веру больше не было необходимости. Парни сами завлекали в сети Рыженковских молодчиков, и вскоре большая часть качков с вожделением отдавалась рыжей бестии в игровой комнате. Смотреть на мужскую оргию без содрогания не было сил, я уходил к себе, в задумчивости потирая бороду.
Мои тайные связи с альфами и бетами, работавшими всё это время под колпаком Вени Дырко, налаживались по мере того, как защитная система Секты рушилась на глазах. Власть Ключа переходила под наш контроль, а значит, действовать нужно было всё более осторожно.
###
Несмотря на постоянный прирост гарема, состоящего исключительно из мужчин, Алёна оставалась непознанной, одинокой в своём стремлении расстаться с девственностью. По странному стечению обстоятельств единственным мужчиной, который представлялся ей достаточно активным, чтобы подчинить себе весь её мужской задор, был я. Видимо, мои габариты и железная закалка в застенках Храма, сыграли в формировании этого мнения немаловажную роль. Алёна восемь месяцев подряд драила мои гениталии, готовила яйца к доению, и весь тот ужас, который испытывали девственницы-доярки перед смертельно опасной эрекцией тасманского дьявола, передался ей благоговейным трепетом. Она красила меня в охру. По собственному признанию переживала странные сексуальные фантазии, направленные на меня и Анжелу.
###
Утренняя эрекция сопряжена с кучей неприятных ощущений. Мочевой заполнен под завязку. Но это ничто по сравнению с ломящим чувством безысходности, царящим в паху. Мышца под мошонкой, как каменная, держит в тройном узелке все выходы наружу. Мне с подросткового возраста знакомы нюансы мочеиспускания в эрегированном состоянии. Тем более жалко смотреть на страдания Алёны.
Она ныряет ко мне в постель, попой прижимается к паху, сворачивается в клубок.
— Димочка, я не знаю, что делать, — подрагивает всем телом.
— Что случилось? — мычу спросонья. Понадобится два домкрата и стадо нечисти, чтобы поднять мне веки.
Подымите мне веки!
— Я хочу писать, но не могу, — Алёна елозит попой, притираясь к моему вздыбленному члену.
— Почему не можешь? — я с тревогой приподнимаюсь на локте. Веки разлипаются и тут же сворачиваются в трубочку.
— Член не расслабляется, — лопочет она почти шёпотом.
— А-а-а, — прихожу в себя, понимая глубину дилеммы. Улыбаюсь. — Дай потрогаю, — тянусь к ней, с лёгкостью нахожу колом торчащую вдоль живота бейсбольную биту, которая пышной расщеплённой залупой подпирает сиську.
— Да, здесь без дрочки не обойтись, — озвучиваю результаты первичного осмотра.
— Что, всё так серьёзно? — лопочет рыжая зайка. Водопад вьющихся рыжих волос красным пожаром расплескался по постели. Волосы лезут в рот, щекочут ноздри, лицо утопает в их тепле.
— А у тебя есть другие варианты? — бормочу под нос, раздражаясь.
Она молчит, видимо, собирается с мыслями. Наконец просыпается:
— А ты не мог бы, — умолкает, тонко сопит носиком, как свисток чайника.
— Что?
Вздыхает.
— Ну что? — расплываюсь в улыбке, предчувствуя разгадку.
Алёна любит потянуть резину, когда дело касается личного.
Шепчет:
— Заняться со мной сексом понарошку?
Хмыкаю. Такой заход вызывает тонну умиления.
— Понарошку? — тоже шёпотом, как соучастник. — Это как?
Алёна улыбается. Мои глаза уже достаточно расщепились, чтобы лицезреть ангельское коварно улыбающееся личико.
— Это в попу, — едва шевеля губами, выдыхает Алёна.
— И что, думаешь, это поможет? — глажу её пальчиком по щеке, запутавшегося ребёнка.
— Думаю, да, — она выпячивает губки, морщит лобик. — Сейчас я только презерватив надену, — она накрывает залупу заранее приготовленной резинкой, лежавшей всё это время у неё в зажатом кулачке. Раскатывает по стволу, стягивает наполовину, чтобы висел. Это специальный гигантский презерватив, заказанный по интернету ещё в былые дореволюционные времена, когда мне не было нужды скрываться.
Член надёжно укрыт кондомом, Алёна трётся копчиком о мои яйца, и мне ничего не остаётся, как с опаской приступить к раскупориванию анальной стяжки, туго затянувшей узелок в эрекцию. Моя елда толстой палкой упирается в ложбинку между пышных ягодиц, соскальзывает, застревает в кратере. Я продавливаю узелок внутрь, заставляя его раскрыться. Алёна кряхтит, тужится. Под давлением мой член гнётся, но он достаточно залит сталью, чтобы проткнуть и не такую задницу. Наконец под воздействием слюны, которой Алёна активно смачивает сливу залупы, я проникаю на два сантиметра внутрь. Алёна издаёт жалобный стон, как рожающая девица.
— Так больно? — останавливаюсь на мгновение.
— Нет, продолжай, я потерплю, — она закусывает нижнюю губку. Я по закатывающимся зрачкам вижу, что Алёна, хоть и привыкшая к конусу в попе, испытывает острую потребность заорать от боли. Если бы не желание расслабиться, облегчить мочевой, она бы так и сделала — у Алёны нет проблем с экспрессией. Но она молчит, сопит себе в две дырочки в подушку, ещё туже насаживаясь, как жирная курица, на мой вздыбленный кол. Я соскальзываю залупой в кишечник девственницы, и анус захлопывается плотным кольцом на верхней части члена.
— Вот так, продолжай, — шепчет Алёна, одновременно подрачивая у себя.
— Я думал, ты хотела пописать, а не подрочить, — сопровождаю покачивания бёдер смешком и шлепком по ягодицам.
— А теперь подрочить, — она коварно улыбается.
Хмыкаю.
— Давай помогу, — берусь правой рукой за елду, торчащую уже между сисек.
Алёна выгибается в копчике, соски затвердели. Она тянется к своему члену ротиком и накрывает залупу губами.
Стягиваю презерватив.
— Так будет приятнее, как считаешь?
— Угу, — мычит она, отдаваясь удовольствию автоминета.
Я дрочу нежно, как себе, одновременно ускоряясь бёдрами. В моём ритме просыпается закалка старого бойца. Очарование растёт, равно как и наше общее желание кончить. Дрочить у Алёны — милое дело. Она залита сталью, слюна обволакивает территорию икс. Я натираю её до блеска. Рыжая чмокает губами, стукаясь ртом об мой кулак, которым я уже не стесняясь гоняю остатки терпения на Алёнином конце.
Она взрывается расширением плоти, словно член в моей руке недостаточно толстый. Головка оползает на кулак. Я сжимаю дубину, из которой брызжет бирюзовая сперма.
Алёна, слегка отодвинув голову назад, ловит себя приоткрытым ротиком, заигрывает язычком с упругим расщеплённым персиком, играющим на кулаке. Струи спермы вылетают из подрагивающей палки. Одновременно анус Алёны вытворяет чудеса: он сжимается так же ритмично, как её член расслабляется в моей руке. Я не выдерживаю доения и опрокидываю свою порцию бирюзы в кишечник Алёны. Она заполняется под завязку ночными сбережениями. Собственные устремляются в желудок, мои остаются в кишечнике.
Мы лежим, разомлевшие после необычного утреннего секса. Мой каменный член по-прежнему глубоко внутри, варится в бирюзовом вареве спермы. Алёнин член медленно теряет высоту. Твёрдость держится в нём ещё минут десять. Даже моя колбаса вяло опала в кишечнике, обжатая у корня расслабленным сфинктером. Алёна извлекает растянутый презерватив из-под подушки, накидывает его на опавшую змею, едва скрывает головку под резиновым кольцом, как тонкая золотая струя устремляется в мешочек кондома. Алёна вновь стонет, облегчение даётся через силу. Странное подрагивание, дрожащее, струящееся вдоль вялого члена, мигом приводит меня в боеготовность. Я заливаюсь камнем за две секунды, и тут же затыкаю течь. Моча замирает в Алёниной вялой колбасе.
— Что ты делаешь? — хихикает Алёна.
— Сейчас посмотрим, что из этого получится, — теперь мой черёд коварно улыбаться.
Я влетаю в мягкий распустившийся анус по собственным выделениям. Алёна стала мягкой и податливой, как сдобная булка. От былой мужской твёрдости не осталось и следа. Беру её за яйца, оттягиваю их вниз, по очереди разминаю теннисные мячики в кулаке.
— Засади мне, — стонет Алёна.
— Куда прикажете в этот раз? — ухмыляюсь, поцелуями прохаживаясь по плечу.
— В писю, — шепчет Алёна, краснея на глазах.
Достаю залитую бирюзой елду, втыкаю её под мошонку, где половые губы стерегут целку Весталки.
— Пора тебя распечатать, — хмыкаю.
— Угу, — мычит Алёна, обсасывая большой палец моей левой руки, просунутой под голову.
Девственная плева тянется внутрь, не соглашаясь с непрошенным гостем. Детские мечты, сны покидают нетронутую Вазу, духом утраченной юности устремляются наружу.
Я вгоняю осиновый кол до конца. Он с трудом прорывает девственную плоть, проникая по влагалищу в трубу, ведущую в матку, наконец упирается залупой в предел глубины. Все теперь уже тридцать три сантиметра понадобились мне для того, чтобы достать Алёну в её первом настоящем акте любви.
Она лежит с широко открытыми глазами. Её член опять заливается сталью. Алёна, чтобы отвлечься от наболевшего, бросается делать себе минет. Она похожа на мишку, сосущего лапу. Только вместо лапы длинный толстый штык, торчащий из паха, куда я долблю Алёну в распечатанное горлышко вазы. Алёна шмыгает носом, всхлипывает, на глаза наворачиваются слёзы.
— Всё в порядке? — останавливаюсь, с тревогой оглядываю поле сражения. На Алёнином лице застыло растерянное выражение непонимания.
— Да, — она активно кивает, оторвавшись на секунду от себя. — Ты только не останавливайся и не обращай на меня внимания.
— Тебе не больно?
— Нет, это я от счастья плачу, — она улыбается блестящими глазами.
— Странная реакция.
— Сама не знаю, почему так. Ты только не останавливайся, — она ёрзает попой, насаживаясь на член самостоятельно.
— Ну смотри, — правой рукой цепляюсь за бедро и активными движениями достигаю прежней крейсерской скорости. Алёна отсасывает у себя, как ненормальная, словно забыла, что это её член.
Я кончаю мягкими толчками, добивая в предел не знавшую любви матку, наполняю её острыми струями посветлевшей бирюзы. В этот момент срывается и Алёна. Её член бьётся в детских ручках, которыми она бойко загоняла себя в оргазм.
Рот рыжей в очередной раз наполняется бирюзой. Её попа подтекает семенем. её свежераспечатанная ваза изнывает от бирюзовой пропитки. Её желудок заполнен собственным экстрактом, судя по отзывам, весьма питательным и сладковатым.
— Ну вот и позавтракала, — срывается с языка.
Мы трясёмся от смеха, ржём минут пять, забывая про неясности полового определения ролей. Алёна в свойственной всем девственницам манере растекается щенячьими ласками и лобызанием.
23
Половой контакт с Алёной не вызвал перемен в сложно-подчинённых отношениях бирюзовой иерархии. Рыжая по-прежнему сотрудничала со мной в борьбе за Власть Ключа, пачками окучивала мужиков «Вирекса».
«Видимо, бирюза в яйцах создаёт иммунитет против всякой зависимости», — пришёл я к выводу, наблюдая за поведением подопечной. Зависимость у Алёны была одна: давать гарему как можно чаще, делать бирюзовые инъекции в рот и в зад от рассвета до заката и особенно в сумеречное время.
Алёна сношала наложников часами, изредка выходя из игровой комнаты, чтобы попить водички. В такие моменты Даст напоминала мне петуха, топчущего кур в курятнике. От чрезмерной физической активности рыжая залилась мышцами, по-женски мягкими, отчётливо просматривающимися в жилистых руках, подкаченных бёдрах. Она стала похожа на пышнотелого фитнес-тренера.
— Что со мной не так? — дивилась она в периоды затишья перед бурей.
— А что? — наивно спрашивал я, хоть и видел невооружённым глазом, в какого зверя она превратилась по части секса.
— Не могу остановиться, — Алёна искренне жалела об утраченной женской роли.
Стремясь восполнить пробел, она выряжалась в коротенькие обтягивающие платьица, колготки да чулочки со стрелочками да ромбиками, обнажала грудь до неприличного, выпячивая сиськи без бюстика под декольте, простиравшемся до солнечного сплетения. Так она ходила вечерами по улице в сопровождении одного из своих бодигардов. Иногда она флиртовала с новыми знакомыми, которые мотыльками слетались на мёд. Все мечтали попробовать Алёну на вкус, раскусить её секрет, но лишь избранным выпадал шанс насладиться общением с Хозяйкой медной палки.
Поначалу интерес Алёны распространялся исключительно на мужчин. На девушек Секты Семи Ключей, приходивших ко мне для причастия, она посматривала с любопытством, иногда с неприкрытой похотью в зелёном блеске зрачков.
###
У Анжелы один день на отдых. За неделю большая девочка выколачивает из офисной клиентуры до шести тысяч зелёных. Месячные не помеха, ведь клиента интересуют другие дырочки, которыми Энжи-искусница с двухлетним стажем отдаётся нарасхват.
— Павел Валерьевич говорит, что ты скоро умрёшь от обезвоживания, — Энжи смотрит на меня так, словно я уже труп.
— Он что-нибудь подозревает? — мой пульс подпрыгивает. Я сам подпрыгиваю в кресле, перехожу в другой конец комнаты. Как тигр в клетке, возвращаюсь на место.
— Он думает, что ты собираешься меня похитить, — Анжела кисло улыбается.
— А ты бы хотела, чтобы я тебя похитил?
Кислая улыбка на её лице сменяется жизнерадостной.
— Конечно. А ты хочешь? — Энжи расцветает озорством щёк и губ. Только глаза остаются грустными.
— Да, — подхожу к ней, беру за руку.
— Когда? — лопочет большая девочка.
— Прямо сейчас. Веришь?
Она не верит. Мотает головой.
— Ты не можешь похитить меня прямо сейчас.
— Могу.
— Как?
— Смотри.
Я не спеша достаю большие кусачки из выдвижного ящика секции. Прошу Энжи снять джинсы. Мы садимся на кровать, Энжи раздвигает пышные ляжки. Между ними под полупрозрачной розовой тканью трусиков торчит стяжка пружины. Замок Мюллера венчает внутренние губы влагалища. Всё это отчётливыми контурами отпечатывается сверху. Вся картина рабства большой девочки на виду у десятков постоянных клиентов. Они проходят стороной, кончают в анус и рот, никому нет дела до личной драмы перетянутой во всех местах пшеничной блондинки-бдсм-щицы.
Я стягиваю трусики набок, пухлые отбеленные губы влагалища плотно сведены вместе, клитор вытянут наружу замком-скарабеем. У Энжи руки дрожат, алые ногти-лодочки раздвигают место действия. Пышные бёдра окончательно складываются в одну плоскость. Энжи большой устрицей укладывается передо мной в распахнутом ожидании чуда.
Я нахожу замочный хомут, прошу Энжи подержать замочек ровно.
— Готова?
— Да, — шепчет большая девочка, едва шевеля губами.
Щёлк — замок Энжи разваливается на части, освобождая пружину. Мы вытягиваем зубастого монстра из влагалища.
— Теперь ты свободна. А значит, можешь делать всё, что захочешь, любить, кого захочешь.
— Я люблю только тебя, — шепчет Энжи.
— Я тоже тебя люблю, — улыбаясь, накрываю пухлые половые губы своим ртом.
Назад пути нет. Завтра Мюллер узнает, что большая девочка ушла в отрыв, сорвалась с крючка, найдя счастье в другом месте. А пока у нас есть время, чтобы насладиться первым ванильным сексом. Ничем не прикрытым, опасным, дерзким.
###
В «Главном управлении по наркоконтролю и противодействию торговле людьми» офисный планктон снуёт по кабинетам, упражняясь в бумагомарательстве. Тёмно-синяя форма, голубенькие рубашечки, галстучки примелькались замыленному глазу Хомича Виктора Владимировича. Начальник обречённо вздыхает про себя:
«Понедельник-беспредельник начинается задорно», — думает он, поглядывая на роскошную задницу Алёны, играющую перед ним колобками.
Задержанная Даст, виляя бёдрами, цокает на шпильках по коридору, следуя при полном параде в кабинет Хомича. На ней наручники, короткое обтягивающее платье, бархатное, фиолетовое, чёрные ажурные резинки чулков неприлично выглядывают из-под нижнего края платья. Конвой из двух блюстителей правопорядка сопровождает рыжую фурию к месту встречи, которое по понятным причинам изменить нельзя.
— Ну расскажи мне, дорогуша, где ты всё это время шлялась? — Хомич трёт мешки под глазами, каменным взглядом точит беспечную мордашку сбежавшей рыжей Весталки.
— Отдыхала, набиралась сил, — Алёна непоколебима в детском стремлении избежать наказания.
— Гм. Отдыхала, значит, — Хомич мерит красотку ослиным прищуром. — Ну что ж, силы тебе, похоже, действительно сейчас понадобятся.
Полкан толстым хрящеватым пальцем выискивает миниатюрную кнопочку на коммутаторе:
— Людочка, а сделайте нам чайку, пожалуйста, и пригласите Мальцева с Михневичем.
Два амбала-костоправа сопровождают офисную тлю. Русая коза-служанка, снующая в предбаннике, растекается в любезностях:
— Ещё что-нибудь, Виктор Владимирович? — делает стойку на хряка.
— Пожалуй не откажусь, — Хомич подмигивает развязным боровам, занявшим места по углам. Те ухмыляются, предвидя кормёжку. Два крокодила раззявили зубастые пасти.
— Распранайся, сейчас к тебе применят санкции, — полкан откидывается в кресле. Звериный оскал застывает на усталом лице. — А ты чего сидишь? — возвращается он к Алёне. — Особое приглашение нужно? Обслужи пацанов, раз уж заглянула на чай.
Хомич сёрбает чаёк, клешнёй цепляя ручку железного подстаканника. Левой рукой он держится за пачку гениталий под брюками. Не знавшая отеческой ласки Людочка-стажёрка скользит потными ладошками по бёдрам, находит бегунок молнии на копчике. Юбка-стакан съезжает до колен, опадает на пол. Козочка делает шаг вперёд, выходя из порочного круга. На ней чулки с матовым отливом, ажурные белые трусики. В руках появляется розовый стрэпон на твёрдой треугольной основе. Уверенными движениями подчинённая застёгивает пластмассовый член на бёдрах.
— Это ещё что за новости? — свиные глазки Хомича мигом взлетают на лоб, челюсть проваливается.
— Это не новости, Виктор Владимирович, — Людочка делает шаг к столу, покачиваясь на шпильках. — Это мы теперь всё время так будем отчитываться.
— А ну пошла вон! — рычит Хомич. — А вы чего смотрите? — обращается он к волкодавам, которые с теми же ухмылками крокодилов следят за актом неподчинения. — За дверь её, быстро!
— Извините, Виктор Владимирович, — кисельный голос Мальцева вырывает и Михневича, стоящего рядом, и Алёну, сидящую на лобном месте, из оцепенения. Они оживляются. Как стая голодных волков, окружают они стол, готовясь к прыжку.
— Вам придётся немного потерпеть, — лопочет Людочка.
Последние слова едва срываются с вялых губ, как озверевшие заговорщики накидываются на заторможенного Хомича, скручивают его по рукам и ногам. Во рту у полковника милиции появляется кляп-кольцо. Через минуту запястья Хомича сцеплены наручниками за спиной, щиколотки разведены и привязаны к ножкам стола, ошейник с поводком тянет бычью шею в пол.
Возможно, у Хомича и был шанс вырваться и убежать, но две пачки снотворного, подмешанные в чай, быстро успокаивают непокорную плоть. Алёна, хорошо знакомая с поведением страждущих во время причастия, делает обезболивающий укольчик.
— Ну-ну, расслабьтесь, — щебечет она, склоняясь над полканом, поглаживая его по волосатой отеческой заднице.
Людочка до блеска натирает место причастия, хорошенько смазывает лубрикантом стрэпон и точку проникновения.
— А-а-а, -мычит Хомич, вращая обезумевшими зрачками. Затуманенный взгляд блуждает по комнате, замирает на двадцати сантиметрах вялой змеи, которую Алёна искусно извлекает из промежности. Весталка повадилась прятать хвост под яйца, засовывать часть с залупой во влагалище.
— С сегодняшнего дня Людмила будет вашим дистрибьютором, — сообщает Алёна, разминая член.
Рыжая сидит на стуле перед поражённым Хомичем. Двадцать сантиметров медленно взлетают, распрямляются в палку с расщеплённой сливой залупы на конце. Через минуту все тридцать семь смотрят в потолок. Алёна массирует розовый набалдашник детскими пальчиками, лубрикант причмокивает в ладошке.
Наконец всё готово для причастия. Алёна подходит к дрожащему заду. Он как бледная луна, покрытая шерстью, светит кратером невинности. Привычными похлопываниями по ягодицам Алёна просит уступить. Полкан ревёт в ужасе. Людочка пристраивается спереди, затыкая гудящую дырку в голове розовым дилдо.
— Обращается раб земной Виктор. Клянёшься ли ты служить верой и правдой золотому фаллосу? — Алёна вводит конскую залупу на пять сантиметров и выстреливает. Хомич орёт от боли, раздираемый нездоровой эрекцией. Его животный стон переходит в поросячий визг, когда Людочка освобождает дырку для ответа.
— Клянусь, — слащаво гудит Хомич, его взгляд меняется, равно как и всё положение тела. Сопротивление сменяется желанием сношаться в пассивной роли. Оргазм, наступивший под мошонкой, выплеснул давно затаённое желание кончать без эрекции.
Алёна с Людочкой переходят по кругу. Хомич жадно вылизывает золотой фаллос, который даже после оргазма не теряет твёрдости. Он едва пролезает в кольцо. Понятно теперь, для чего дырка такая широкая. Людочка задалбливает вчерашнего начальника, сегодняшнего раба в анус. Они вновь переходят, и теперь Хомич с наслаждением слизывает бирюзу со стрэпона. Мальцев с Михневичем спускают брюки с трусами до колен, облокачиваются рядом на крышку стола. Им больше не надо держать начальника, он сам готов держать кого угодно. Бирюза на его губах привлекает их внимание. Парни целуют начальника взасос. Михневич опускается за местом причастия, высасывает соки из мохнатой мошонки Хомича. Бирюза капельками сочится из ануса. В этот момент Алёна выстреливает второй порцией на оприходованный зад Мальцева, и Хомич с Михневичем бросаются вылизывать его, выискивая сгустки наркотика. Пальцами они вытягивают нектар. Их обнажённые задницы играют перед горящим взором Алёны. Она два дня терпела — слишком долго, чтобы оставить соблазнительные задницы без внимания. Она вновь берётся за работу, в этот раз уделяя каждому мужчине столько внимания, сколько хватило бы любой женщине, чтобы потерять сознание. Они кончают так же безропотно под долбящими напором золотого фаллоса.
Неописуемый восторг наполняет загрубевшее сердце новообращённого Хомича. Оно наконец обретает покой.
###
Горячее тело Энжи греет не по-детски. Всю ночь я прижимаюсь к ней то грудью, то спиной. Мы спим голые, сплетаемся в непрестанных совокуплениях. Я возбуждаюсь во сне, проникаю в одну из дырочек, погружаюсь в сон, как младенец, сосущий материнскую грудь. Энжи находит в продолжении моего члена пуповину, через которую в неё поступает семя. Она сквозь завесу сна ласкает меня ртом, попой находит упругий конец, направляет его, насаживается. Мы сливаемся в танце любви, каждый предоставленный собственным грёзам.
Очень рано, светает. Тело Энжи оплетает меня с двух сторон, её руки скользят по бёдрам, я чувствую, как мягкие шары грудей прижимаются к спине твёрдыми сосками. Внезапно твёрдый залитый сталью член упирается в мошонку, скользит между ног. «Алёна!» — мелькает затуманенная мысль. Я не знаю, как она очутилась в одной постели с нами, сквозь сон такие подробности ни к чему. Богатое женское тело тем временем змеёй переплывает поверх меня, твёрдая палка скользит по животу. Энжи отвлекается, её руки медленно гладят два ствола. Мы замыкаем пышную блондинку в объятиях. Головка моего члена проскальзывает в нежное горячее влагалище, которое ещё совсем недавно служило другому хозяину. Алёна пристраивается с другой стороны. Я чувствую, как туго она входит в анус Энжи. Большую девочку распирает от двух палок, глубоко проникающих внутрь. Трахать Энжи на боку не очень удобно. Я руками направляю её в сидячее положение. Мои девочки распахнуты передо мной. Энжи сомкнула анусом член Алёны у самого основания. Снизу лежат только два пышных яйца, хранящих львиный заряд бирюзы. Под этими провисающими снарядами спряталась ещё одна дырочка, такая же горячая и жадная. Я достаю член из Энжи и вставляю Алёне. Она ласково стонет, её влагалище только добавляет чувствительности конскому члену, на котором глубоко расплылась Энжи.
— Вставь мне, пожалуйста, — шепчет большая девочка, двигаясь бёдрами навстречу. Она елозит попой на члене Алёны. Я окончательно просыпаюсь, чтобы принять посильное участие в странном групповом соитии. Мой член стремительно ныряет в две дырочки, попеременно обслуживая их продольными скольжениями. Энжи ловит ритм, бёдрами танцуя сальсу. Мой рот находит твёрдые соски на её буферах. В нашем танце любви появился третий элемент. Я кладу Энжи на спину, Алёна опускается лицом к ней. Я пристраиваюсь сзади: вгоняю член под мошонку, туда, где светится розовая щель влагалища. Два члена выравниваются в едином поршневом скольжении. Мой импульс передаётся Алёне, опускается в Энжи. Мои девочки стонут подо мной в унисон. Алёна сползает чуть в сторону, выворачивает шею для поцелуя. Я встречаюсь с двумя красотками в поцелуе. Только я контролирую ход событий, диктую правила игры. Мои бёдра бьют самостоятельно, язык проворно ныряет в два рта. Алёна срывается в оргазм, тугая мошонка, в которую я бьюсь лобком, подрагивает, сливая горячии струи бирюзы в Энжи. Большая девочка сладко стонет, возвещая о своём сходе с дистанции. Мне не нужно подсказывать, как поступить. Я и так отлично знаю, чего они хотят — два жадных ротика, ловящих каждый вызов на дуэль. Рот слишком мал, чтобы удовлетворить их страсть. Я подсовываю распаренный член. Он уже почти готов взорваться. Они накидываются на него, лишают последних надежд на возвращение без потерь. Две пары губ обхватывают головку, смыкаются краями сверху и снизу, скользят к корню. По очереди Энжи и Алёна ныряют на твёрдый жезл, увенчанный оплывшей упругой сливой головки. Этот монстр по-прежнему слишком велик, чтобы умещаться в трёх женских ручках, обхвативших его от корня. Девушки сцеживают меня, одновременно заигрывая со сливой головки. Только я один знаю, когда произойдёт взрыв, чувствую его приближение. Перехватываю инициативу на конце палки. Девушки руками находят яйца, оттягивают их, улыбаясь, поглядывая на меня снизу. Их ротики приоткрыты. Волна бирюзового взрыва похожа на цунами: на несколько секунд всё вокруг замирает, чувствительность в члене сливается с эйфорией, передаётся по всему телу. Я натираю территорию под сливой, она расширяется, ниже оползает краями по стволу. Дырочка на конце раскрывается. Моя руках окончательно слилалась в мельтешащих перед глазами вздрагиваниях. Я загнал себя в полную отключку. Лавина сходит бурными всплесками. Толстые струи влетают в ротики, я направляю их, сменяя ракурс. Всё заливается бирюзой, бледнеющей со временем, всё больше напоминающей мужское семя, которым я когда-то источал любовь. Мои девочки глотают густые потоки, вылизывают друг друга, помогая расправиться с остатками на груди и губах. Уже опустившись на кровать, понимаю, что Энжи, получила бирюзовый заряд от Алёны.
— Алён, — шепчу сквозь облако сна.
— М-м-м? — откликается рыжая.
— Спроси у Энжи, кого она больше любит: тебя или меня?
Алёна хихикает.
— Энжи, ты кого больше любишь: меня или Диму?
— Я вас обоих люблю, — большая девочка улыбается спросонья. Они обе хороши, серьёзного разговора от них не добьёшься, особенно сейчас. Иногда мне кажется, что нет никакой зависимости, бирюзовой чепухи и раболепия. Грань между собственным волеизъявлением и навязанным извне стирается под натиском любви, доверия, дружбы.
###
Ничто не предвещало крах «Вирекса». В одночасье сутенёрская сеть Ключников сложилась в паутинку, как карточный домик, рухнула в хлам. Мы нагрянули в головной офис во вторник. Утром, на следующий день после знаменательного посвящения Хомича в хранители голубой веры, Алёна Даст и девочки во всеоружии предстали перед двумя корифеями «Вирекса» — мозгоправом Мюллером и мозговедом Познером. Теперь нам ничто не угрожало. Власть законопослушная перешла на нашу сторону. К тому же, нам было, что показать.
— Раздевайтесь, — устало бросила рыжая.
— Может, тебе ещё ключи от сейфа дать, где деньги лежат? — Мюллер злобно заржал. В перерывах на попытки дозвониться до охраны он бросал яростные взгляды в мою сторону. Я оставался безучастным. Участь главарей банды была предрешена, мне оставалось наблюдать за падением Олимпа. Девочки пришли опустить вчерашних боссов, делали это развязно, без лишней скромности. Марго уже напялила огромный стрэпон, Энжи тоже прикупила игрушку с острыми выступами на конце, как у булавы.
— Ключи у меня, — я позвенел связкой в кармане. — Остаётся маленькая формальность.
— Я всегда хорошо к тебе относился, — проснулся Познер.
На его бледном лице я прочёл тихий ужас, затаённый мандраж под маской безразличия.
Зловредная ухмылка растянулась на моих губах:
— Боюсь, этого недостаточно, чтобы научиться летать.
Красавица Венди, та самая Настя с гирляндами шоколадных волос, делает шаг вперёд. Она тоже принесла подарочек для папочки: тридцать пять сантиметров чёрного рифлёного пластика реалистично торчат из треугольной основы на бёдрах.
Охранники вяжут двух старых пердунов со скоростью вязки сучки с кобелём: слаженные действия наученных горьким опытом парней поражают гарантией результата. Две волосатые бледные задницы — одна обрюзгшая, Мюллера, другая костлявая, Познера — обречённо застывают над крышкой стола. Челюсти Ключников широко раздавлены красными шарами, притянутыми за кожаные ремешки. Рыжеволосая бестия совершает обряд ознакомления. Свиные глазки Мюллера выкатываются из орбит при виде неженской плоти, залупы залитой для работы. Познер наслюнявленным шаром опускается на гладь стола, его мычание становится тоскливым.
— Потерпите немного, — лопочет Алёна, одновременно смазывая волосатые задницы гусиным жиром. Её пальчик ныряет в анусы, далее действует расширителем. Через минуту рыжая пантера забирает первого Ключника. Мюллер бьётся в припадке оргазма без рук и касаний, его глаза на выкате, как и положено, меняют блеск с яростного на ласковый. Алёна с обтекающим штыком переходит ко второму анусу. Костлявый зад трещит по швам от неожиданной атаки. Слёзы льются по щекам обезумевшего Михаила Громыко. Он не так себе представлял уход на покой. Пенсия ему теперь не грозит, девочки припасли для теолога секты Семи Ключей богатую программу.
Наконец в ход вступают пластиковые стрэпоны. Красавицы «Вирекса» добивают новоиспечённых шлюх за упокой. Завтра Миша и Паша выйдут на работу. Зарабатывать на продажах минеральных добавок никто не запрещал. А пока они сладко стонут под радостное кряхтение освобождённых рабынь.
Я ухожу, плотно прикрывая за собой дверь. Моя роль смотрящего на сегодня мирно разрешилась очередным причастием.
24
Вениамин Дырко до конца не верил в крах секты, продолжая часами истязать девственниц, заставляя их служить у алтаря. Одним из его последних нововведений стала идея о конце света и необходимости передать как можно больше энергии друг другу перед тем, как это случится. Чтобы усилить воздействие, передача энергии проходила по круговому принципу. «Круговая порука», как мне позже объяснила освобождённая девушка, заключалась в одновременной анально-вагинальной стимуляции. Закрепив стрэпоны на бёдрах, девушки ложились на пол и замыкали круг, в центре которого безумный Дырко читал ветхозаветные истории, связанные с рабством и насилием. Видимо, такой подход к служению помогал ему разрядиться в Чашу с большей самоотдачей. Он стоял раздетый, с неприкрытой головой. На пюпитре перед лежала самоизданная «Книга Семи Ключей», провозглашённая абсолютной истиной. Одна из наложниц во время чтения аккуратно сцеживала семя Верховного Жреца в Чашу, пока девственницы, лежавшие вокруг на полу, раз за разом доводили себя оргазмами до исступления. Очевидная взаимосвязь между движением вперёд и личным удовольствием притупляла их внимание к окружающему миру. Они полностью концентрировались на личном восприятии происходящего.
— Это была нирвана. Оргазм без начала и конца, — признавалась мне одна из пострадавших после.
Примерно в таком положении мы и заставли всю честную компанию, когда, установив новую власть и порядок в офисе, нагрянули в Храм.
На мраморных плитах по кругу расположились в позе эмбриона весталки-девственницы — последний оплот секты. В центре под громкие стенания рабынь Веня Дырко, доведённый до предоргазменной пытки, растягивал безумные речи, воздевая руки к стеклянному куполу. Работница ручного труда усиленно пыталась разбудить половой инстинкт в вялом хвостике, олицетворявшем единственное мужское начало в Храме. Доведённый до отчаяния невозможностью разрешения, Веня Дырко не заметил нашего бесшумного проникновения в Ритуальный Зал. В следующий момент новообращённый ключник-качок Рыженков лично привёл в исполнение приговор Хозяйки медной палки:
— Никого не щадить. Валите всех. Связать и ждать моего прихода.
К моменту, когда Алёна Даст проследовала в Ритуальный Зал в лёгком махровом халатике, Веня Дырко уже лежал на карачках, полностью обездвиженный и смирившийся с участью узника совести. Его причастие к новой вере длилось не менее получаса, наложницы на полу сопровождали действие громкими неподдельными стонами. Сам Веня был не против такого сопровождения в райский сад сексуальных утех. Скудные познания, извергнутые им в Чашу, стали нелишним тому подтверждением.
За нескромные два месяца, во время которых лавинообразный переворот в секте расставил новые приоритеты по-своему, я научился не встревать в естественный ход событий.
«Всё-таки Химик был не дурак, раз создал змеиное противоядие, — думал я. — Пожалуй, это единственный способ распространение чумы. Клин клином вышибают», — пришёл я в итоге к выводу.
Моя политика невмешательства заключалась в простом предоставлении напарнице свободы волеизъявления. Основной инстинкт возобладала над рамками приличия, и Алёна, действуя по наитию, стремительно воздвигала вокруг себя нерушимые нити новой секты. Она становилась прародительницей, пчеломаткой, единственной королевой в мурапорядке с матриархатным образом правления. Я постепенно уходил в тень. Длина моего члена, неизменно сокращающаяся до первоначальных габаритов, а также снижение концентрации бирюзы в сперме свидетельствовали о полной и безоговорочной передаче власти мирным путём по наследству.
Я по-прежнему присутствовал на мероприятиях различного порядка, серым кардиналом участвовал в планировании захвата и удержания бразд правления, но моя роль неизменно спадала, становясь незначительной. Я всё больше выступал в роли координатора-дирижёра, а не главного организатора-зачинщика, каким я себя представлял в самом начале.
Я уходил из секты, оставляя её в надёжных руках. Веря, что следующая передача власти произойдёт не менее красочно, так же предсказуемо, а значит и мирное сосуществование гендеров в обществе не утратит значения.
Девушки секты избавились от зависимости, растворились в повседневном быту. Иногда я встречал их на улице. Странный холод и неуловимое презрение вспыхивали в глазах узнавших меня последовательниц секты Семи Ключей. По прошествии многих лет их память по-прежнему хранила непростительный рубец унижения, с которым моя связь являлась опосредованной, а значит незначительной. И всё же лишние свидетели развратной молодости им ни к чему, выпускницы избегают контактов с прошлым.
Все, кроме Анжелы. Большая девочка, расставшись с зависимостью, немного поломалась, прежде чем согласилась стать моей женой. Пришлось подкатить к большой маме с подарком в виде большой коробки шоколадных конфет. Только так я смог задобрить будущую тёщу, бабушку моих детей.
Эпилог
Поток людей несёт меня по разветвлениям перехода. Я спешу на работу. Где-то впереди слышится заискивающий баритончик:
— Извините, у вас не найдётся минуточка свободного времени, чтобы ответить на пару вопросов?
— Хоспади! — вздыхает дамочка в брючном костюмчике на весь переход. — Ну как вы все меня достали! Неужели я больше остальных похожа на идиотку? — она улепётывает на шпильках от незадачливого махинатора, который уже подыскивает следующую жертву.
— Молодой человек, может быть, вы соблаговолите поучаствовать в акции беспрецедентной щедрости, ответив всего на два вопроса?
Я наконец сталкиваюсь лицом к лицу с Павлом Валерьевичем. Он сильно постарел, исхудал и осунулся. Стал поход на жирного попугая, рухнувшего с дерева головой вниз. Скудные седые волосы и брови торчат во все стороны клочьями, костюм весь помят, несуразный галстук в змеиную крапинку высунул язык наружу, словно задыхаясь от несостоятельности.
— А, это ты… — 17 мгновений вздыхает разочарованно. Его взгляд покрывается завесой беспомощности. Мюллер оборачивается, ищет кого-то в толпе. Я замечаю других махинаторов. Полновозрастные и не очень, они щемят народ по всей длине перехода, загоняют дичь в угол для препарации мозга.
Мой мозг давно уже плавится. От одного вида сети маркетологов, заброшенных в шахматном порядке в подземный переход, я готов бежать сломя голову куда глаза глядят. И лишь сдержанность манер, выработанная в последнее время, и лёгкий налёт безразличия заставляют меня сменить пластинку и действовать осмотрительно.
«Да пошли вы в жопу! Сектанты хреновы!» — по дуге обхожу обращённых, боясь заразиться.
Оскар Даша пишет:
Люблю, когда меня используют мужчины для удовлетворения как "девушку"... В обычной жизни выгляжу обычным парнем с тонкой фигурой. Любовники говорят, что моя попа симпатичнее, чем у многих женщин и сосу лучше всех ;)Valeri89 пишет:
А г.г. То-же трахал Лену в праздничные дни в доме у Михаила или только разрешено ему было дружить?monkey пишет:
Хотелось бы носить такой пояс рабаsoska10lll пишет:
Класс.🎉🎉 Первый раз я в лагере у Саши стал сосать член. Мне член его нравился толстый и длинный. Саша все хотел мою попу на член. Но я сосал . При встрече через два года на этапе Саша узнал меня и сказал что я соска . Он первый меня имел. Сначала я у него отослал. Потом он поставил меня раком и ...1 пишет:
Как будто одноклеточное писало...фетиш пишет:
Как пахнут трусики твоей девушки, ее сестры и Наташи? Запах сильный или слабый? Какой вкус у ваших выделений? Какая грудь, размер, форма? Какого размера и цвета твои соски? Какие у них киски?Мики пишет:
Рассказ мне понравился но он очень короткий ,только начинаеш проникнуть в нём как уже заканчиваеться . А мои первыи кунилингус ,я сделал жене ,у неё тоже был первыи ,и жена даже не знала про кунилингусе . Инициатором был я ,это произошло на месяц после свадбы ,я даже не предупредил жену об этом ...Mihail пишет:
Ну правда сказать рассказ совсем не понравилься ,извините за мой выражений ,но я всётаки скажу ,эту суку жену мало убивать если не любиш своего мужика разводись сним и наиди себе другого ,не надо развратить мужа и издиваться и унежать его так ,из хорошеного парня сделала тряпочку ,наиди себе ...Mihail пишет:
Мне очень понравилься рассказ ,я медлено прочитал веси рассказ как послушныи малчик ,а ведь у меня уже 57 лет ,но у меня ерекция ,как у молодого парня ,и не впускаю сперму быстро ,могу секс делать с тремя женщинами один чяс без проблем ,но у меня есть одно проблема ,вернее у жены есть, она совсем ...Mihail пишет:
Для меня расказ супер ,я хочу рассказать вам свежий рассказ которыи был буквально вчера весером. Моя супруга уже восемь месецов как в Италию на работе ,она сделала мне такои подарок что я чуть не охуел , моя жена заметило што я смотрю порно про минета,не имеет значения кто делает минет,и ...Mihail пишет:
Мне понравился расказ ,сколько бы небыло бы им хорошо но я дуиаю ,что не надо любимому человеку изменять,потомушто измениш перед свадьбои сёравно считаеться что она своего парня сразу же сделала его рогоносецом .PaulaFox пишет:
Класс