Дворянские страсти. часть 2

Прошло немногим более трёх месяцев, с того памятного дня, когда я умудрился за один день насладиться прелестями родной сестры и maman. Наталья моя цвела, как роза, получая трижды в неделю умопомрачительную еблю, даже немножко забеременела незнамо от кого, то ли от меня, а может быть от муженька, во время их редких встреч в постели, но сильно не расстраивалась, зная, что материнство — удел всех женщин, а потому, не всё ли равно от кого? Мама заезжала за это время раз пять-шесть, не так, чтобы покрутиться в «свете» среди знакомых, а чтобы поиметь меня по полной в течении трёх-четырёх ночей. Когда она отбывала в наше имение, я чувствовал себя лягушкой, которую растоптали и выпустили наружу все внутренности.

После таких рандеву я долго и мучительно восстанавливал свою мужскую стать и не отзывался на призывные записки Натали. Работа мне надоела до такой степени, что я искал причины, сказывался больным, лишь бы не ходить туда, да и от пребывания моего в кабинете людям и государству не было никакой пользы. Карты и выпивка — вот основные составляющие моего бытия, благо с деньгами мамочка не скупилась и мне хватало, так же, как и хватало сношений с моими родными. Вчера я был у Наташи, муж её уехал по делам в Новгород, и мы с ней рассматривали забавные картинки, где господа и дамы совокуплялись в мыслимых и немыслимых позах. Конечно, пришла фантазия тут же попробовать всё это на себе, и кувыркание наше продолжалось без малого три часа к общему удовольствию. Моя Natali работала и ротиком, и сочной, белой попкой и, конечно, пиздищей — ненасытной и неуёмной. Придя домой, я застал там кучера из имения, который вручил мне маменькино письмо:« Дорогой Николенька! У нас всё в полном порядке, здоровьем не жалуюсь, что и тебе желаю! Вырастили большой урожай овощей и фруктов, и Потап (матушкин управляющий) сейчас успешно всё распродаёт. Намедни приехал мой братец Григорий с двумя дочерьми на выданье, ты должен их помнить, у него имение в Херсоне. Он уже старенький и мечтает увидеть тебя — единственного племянника, так как своих сыновей у него нет и уже не будет. Ты, кажется, хотел брать на службе отдых, так приезжай к нам в деревню, очень ждём тебя, особенно я. Твоя мама.»

Кто бы сомневался? Ждёт меня не маман, а её мягкий, волосатый венерин холмик, ждёт и истекает слезами желания. Поехать, что ли? На службе меня дней на десять отпустят, повидаю дядю, кузин. Интересно, сколько им сейчас лет, 17—18? Решено, еду!

Дорога до нашего имения показалась мне невообразимо унылой и скучной. Редкие трактиры, ночёвка на постоялом дворе, бесцветная природа — ужас! Кучер, не имея ни слуха, ни голоса, брался всю дорогу орать песни, чтобы не уснуть и не упасть с брички, но всё плохое когда-нибудь кончается

Матушка вышла на крыльцо, заохала и крепко меня поцеловала, догадалась хоть при народе — в щёку. Следом за ней появился седой худощавый мужчина и две очаровательные девушки похожие друг на друга, как два яйца, куриных, конечно. Они искоса посматривали на меня, улыбались и о чём-то перешептывались, а я, после долгой дороги, скорее ушёл в дом, а потом — в приготовленную баньку с печкой на берёзовых дровах. Хоть печка и чадили нещадно, я с удовольствием сидел на лавке, хлестал себя веником и омывался из деревянной шайки. Скрипнула дверь, но из-за дыма и пара я не разглядел, кто вошёл. К спине моей прижались две мягкие, как хлебный каравай, груди, а рука мамы, (кто бы сомневался, что это была она), начала игру с подскочившим, как по команде хуем. Маман зарычала голодной волчицей, впилась в мои губы и быстро оседлала своего сыночка, начав вечный танец любви.

— Приехал, приехал, — шептала она, крепко насаживаясь на хуй. — Сейчас съем тебя всего, без остатка!

Я обнял маму за две полужопки, раздвинул их и засадил в маленькую, коричневую дырочку палец на всю длину. Мама закатила глаза и тонко, по бабьи завизжала, но я вовремя запечатал ей рот поцелуем, а то сбежалась бы на крик вся дворня. Маму начало корёжить и трясти, и я тоже вскоре почувствовал приближение эйфории, но тут чудесное женское тело соскочило с жеребца, и губы, обняв распухшую малиновую залупу, приняли весь мой заряд в рот. Мама проглотила, облизнула головку и, помолодевшими, с искрой глазами, посмотрела на меня:

— Николенька, любовь моя, тебе понравилось?

— Да, мама, ты была очень и очень...

Она провела рукой мне по волосам и ещё раз крепко поцеловала, положив мою ладонь себе на грудь, да так, что мой солдат совершенно пробудился ото сна и поднял голову вверх, словно спрашивая: « Ну, и что дальше?». Мама облизнулась при виде такой картины, взор её опять затуманился, а тело развернулось ко мне пышной задницей и, что оставалось делать мне? Хуй прошёлся по канавке между булками, задержался напротив сморщенной дырочки и по молодецки вошёл туда, не постучав и не спросив разрешения. Мама вскрикнула и двинулась мне навстречу, насаживаясь ещё глубже. Молодец мой весело резвился внутри, а я, склонившись над маминой спиной, натирал пальцами её набухший секиль, а второй рукою закрывал мамин стонущий и кричащий во весь голос рот. Слился я опять в её ротик, но часть попала на щёки, волосы, подбородок, и мама в изнеможении откинулась на лавку.

Вечером был ужин, неспешные разговоры с дядей, шутки и смех с кузинами и, наконец-то крепкий, здоровый сон при открытом окне. Я очень надеялся, что смог удовлетворить похоть маман, и она не придёт ночью ко мне в спальню, так и получилось.

Разбудил меня солнечный луч, ярко слепящий глаза и крик петухов на подворье. Решив ещё понежиться, я укрылся пуховым одеялом, закрыл глаза, но сон, как назло не шёл. Ну, что же, первое утро на родине началось рано, но: кто рано встаёт — тому бог подаёт! Я соскочил с кровати, натянул кальсоны с рубашкой и вознамерился спуститься вниз, на первый этаж, где в сенках была отгорожена комнатка для оправления утренних нужд. Выйдя из спальни, я увидел, что дверь в соседнюю комнату приоткрыта и машинально туда заглянул. Перед глазами нарисовалась прекрасная картина: мои сестрёнки лежали на кроватях, стоящих близко друг от друга, разметавшись во сне так, что одеяла сползли с тел, открывая прекрасные грации. Рубашки на обоих задрались, обнажив крепкие, розовые ляжки, а у Лизы и кусочек письки, в мелких пшеничных волосиках.

« Почему бы и нет? — подумал я. — Уж, если я пользую родную сестру и мать, то отъебать кузин сам бог велел».

Я остерёгся своих мыслей при упоминании Всевышнего и истово перекрестился. Освободившись от отходов организма, я вышел на крыльцо. Осеннее утро было чудо, как хорошо! Солнце только-только вставало из-за дальнего леса, было по — летнему тепло и пахло сеном, опавшими листьями и дымом, что поднимался из трубы кухонной пристройки. Обведя двор глазами я, к своему удивлению, увидел дядюшку, сидящего в беседке и укрытого с груди до ног, тёплым, шерстяным пледом.

— Доброе утро! — поприветствовал я его и сел рядом на лавку.

— Действительно, Коля, утро чудесное и доброе. Вчера за ужином мои вертихвостки так и не дали нам поговорить, да ни беда, ты ведь никуда не торопишься?

— Нет, дядюшка.

Мы сидели около часа, и за это время я узнал много нового. Во-первых: дядя у себя в Херсоне считается очень и очень зажиточным и богатым человеком. Кроме имения, приносящего неплохой ежегодный доход, имеет долю в двух заводах, целую флотилию барж, коими возит к морю зерно и прочие товары, да ещё ведёт какую-то торговлю. Овдовел он лет пять тому назад и с тех пор занимается воспитанием дочерей — двойняшек. Дело это хлопотное, но средства позволяют держать целый штат гувернанток и учителей. Сёстрам недавно исполнилось по 18 лет — самый возраст для замужества, но они не торопились, хотя воздыхателей было воз и маленькая тележка. Сам дядя уже в почтенном возрасте и заниматься хозяйственными делами с каждым ...