Ещё одна история в олениче. долг матери

Маленькая ладонь матери сжала его плечо, пока Савва разинув рот от восторга и неожиданности, обнимал морду своего нового коня, не в силах поверить в такую родительскую щедрость.

— Первый поход — первый твой конь. Его зовут Атар... — тихо проговорила мама, — конечно, дорого вышло для наших доходов, но отец не пожалел. Всё сам хотел тебе подарить, но вишь, воевода Волчек сторожу велел выставить на Угорье, надобно там встретить сухопутный караван из Великого Новгорода.

Савка всё не мог поверить своему счастью. Конь был хорош. Настоящий боевой гнедой киевский жеребец. Для 18-летнего юнца это было пределом мечтаний. И эка отец разорился. Жили-то они совсем небогато. На жалование-то простого воина особо не разбежишься. А семья у них большая, мать и отпрысков четверо ртов. Крайних два похода на Смоленск, в которые ходил и отец, тоже вышли неудачными для Оленической дружины, не принесли никакой добычи, и отец из них оба раза возвратился ни с чем. Так что Савва вовсе и не ждал такого царского подарка.

И впрямь, ведь, даже во время всеобщего пира в Олениче в честь новоиспечённых воинов города, выдержавших трёхмесячные суровые испытания и истязания, на которые, конечно, приехал, из уже ставшего родной Вилютской Сторожи, и отец со всем семейством погулять и порадоваться со всеми и за своего сына. И отец ведь тогда и словом не обмолвился, что готовит ему такой бесценный дорогущий дар. Ох, обзавидуются товарищи в походе. В его первом походе...

Мама нежно погладила его по голове:

— Ступай, доложись воеводе, — в её голосе слышались горделивые нотки, — ты теперь воин! А я займусь твоими латами..

Савва покосился на неё:

— Мам, да я сам. Там с кольчугой возни много, да и щит надраить надо.

Она встряхнула пушистыми чёрными волосами:

— Ну-ну, а то думаешь, мать-то отца ни разу в поход не провожала? Да уж сделаю всё получше тебя. Уважу. Жены ведь нет пока. А ну как и я сгожусь за жену..

Эти последние слова как-то странно кольнули его в самое сердце. Он посмотрел в ясные глаза матери, с мягкой улыбкой взирающей на него, потянулся к ней и нежно обнял её, прижимая к себе её лёгкое хрупкое тело.

Савва всегда дивился матери. Вот ведь баба, ей-то уже больше 30 зим, четыре раза приносила отцу детей, а жизнь и молодость, так и бьёт в ней ключом. Маленькая лёгкая изящная, словно лебедь, смуглая вся, словно, половчанка, с раскосыми черноокими выразительными глазищами, в которые иной раз смотришь, как в омут. И с годами ведь, как многие бабы, совсем не огрузнела, не отяжелела, так глянешь мельком, всё по-прежнему, аки девица на выданье, только разве морщинки у глаз и груди с годами налились, как зрелые дыни.

Савва ласково провёл по её уже заметному аккуратному животику. Мамка сразу зарделась:

— По зиме рожать уже. Сердце говорит, что братик тебе будет.

Она мягко подтолкнула его к дверям конюшни:

— Ну, иди же, воевода ждать не должон. Да и народу покажись. Воин ведь уже как-никак, а не отрок.

Савва шёл мерным важным шагом по узким улочкам, горделиво выпячивая грудь с наколотым на рубаху золотым знаком — коловратом воина — оленича, чинно раскланиваясь с односельчанами, спешившими его поздравить и обнять.

Вилютская Сторожа оленические Старейшины повелели поставить, говорят, на этих холмах на берегу Велюти с полвека назад. Было-то здесь всего с полсотни домов тех воинов, что несли здесь службу постоянно, окружённых деревянным частоколом, дружинный детинец, воеводский посад, амбары, торговые склады да и всё.

Служба здесь была нехитрая. Приглядывать за сухопутными торговыми караванами, что шли через эти места, да за окрест лежащими мелкими селениями, платящими дань в Киевскую казну через оленических тиунов.

Жизнь здесь текла тихо и размеренно, редко нарушаемая какими-либо событиями.

Так что прошедших сначала три месяца в тяжких ратных испытаниях, воинская клятва на верность и три дня пира в Олениче, а потом ещё месяц в ратном учебном походе чуть ли не до стен Киева, в составе едва не всей оленичской дружины, где оленичи по обычаю снова склонили головы в присяге Великому князю Киева, были для Саввы самым знаменательным делом во всей его недолгой жизни.

А сегодня домой он вернулся только к полудню. И правду сказать, изрядно навеселе. Что ж тут попишешь, почитай чуть не в каждой избе был отрок кто, как и Савва, теперь имел право носить на груди оберег оленического воина и кому завтра поутру ждало отправиться в первый ратный поход.

Сёстры Лия и Мила, как все сёстры вредные и насмешливые, даже задразнили его во дворе, но мать так цыкнула на них, что обе тут же присмирели и юркнули в дом. Сама мать хоть и покачала головой, но ничего не сказала, даже ласково улыбнулась и потрепала по щеке. Кивнула на баню, иди, мол, надо хмель выпарить.

Баня по — обыкновению была жарко истоплена. То первое дело. Домашняя работа в доме вообще вся лежала на трёх отцовских холопах. Старая Агелая наводила порядок по дому, и так же всегда следила за баней. А ещё Марах и Десихор, оба из тьмутаракаских, у отца уже три лета робили. Были они тож в преклонных годах и возвращаться им было некуда, потому как почти всю жизнь свою провели они на невольничьих рынках. Отец бы и отпустил их давно, да те вовсе на волю не просились, — к тому же по оленическому обычаям, здесь к рабам плохо не относились, не били по напрасну, сытно кормили, даже сажали за общий стол с хозяевами, да и работой до упаду не загружали. Марах ухаживал за скотиной и конюшней, а Десихор на подручье, то по дрова, то на покос сена, то на рыбалку.

Сама мама в доме занималась только стряпнёй да детьми.

В бане Савва быстро разделся и через низкую дверь пролез в парную, сокрушаясь, что так себе позволил себя показать в первый же день, как вернулся в отчий дом. И в правду было весомомо стыдно перед матерью. Та очень не любила шутки с хмелем. И то ещё хорошо ещё, что он уже как-никак, а взрослый муж и воин, а то устроила так бы ему разнос по полной. Уж по строгости своей мама до наказаний всегда была легка на подъём.

Он замер от неожиданности, когда сзади скрипнула дверь. Подумал сначала, что может, младший, Егор, пожаловал, со старшим братом попариться. Но когда оглянулся, так и остолбенел. Сзади стояла мама, так же мягко улыбаясь ему. Но ещё более его поразил её вид. На ней только и было тонкое льняное купальное полотенце для бани, повязанное выше груди и опускавшееся едва — едва ниже бёдер.

Савва так и уставился на неё с открытым ртом. Мать уже не мылась с ним в бане, с той поры, как минуло ему зим 12, когда он начал проявлять интерес к девичьим прелестям.

Мама даже смущённо зарделась:

— Ну, что ты так уставился? — с насмешкой произнесла она, — или мать свою никогда не видел? Уж, думаю, не пристало витязю одному в бане-то... И спинку потереть некому..

Теперь уже зарделся от смущения сам Савва. Потому, как понял, что стоит пред матерью совершенно обнажённым. Мама даже не удержался и захихикал, с усмешкой наблюдая, как он неловко поворачивается к ней то одним боком, то другим, дабы только спрятать от её глаз своё мужское естество.

В конце концов, стремясь пресечь эту возникшую неловкость между ними, она плеснула из ковшика еловой воды на угли и кивнула па полку:

— Садись-ка, давай, похлестаю тебя веником... А то до полудня так уж набраться успел.

Савва покорно уселся на лавку, а мама принялась сноровисто охаживать его душистым веником. Но краем глаза он нет-нет, да наблюдал, за ней. Она быстро раскраснелась, пот тонкими каплями выступил на лбу и плечах..

Парилка была узкой, и двоим-то с трудом развернуться, сидя на лавке, вон руку протяни и не разгибая уже упрёшься ладонью в деревянную стену. Груди матери, полные и тяжёлые, были прямо перед его лицом. Савва никак не мог оторвать от них глаз, наблюдая, как они упруго колышутся, пока мама трудится над ним с веником. Тонкая ткань быстро намокла, всё теснее облегая мягкие полушария. И скоро он уже отчётливо различал большие соски своей матери, ясно выступающие сквозь намокшую ткань. Это было изрядно дерзко и непристойно пялиться из под тишка на титьти родной матери... Но Савва ничего с собой поделать не мог, его глаза упорно возвращались к груди матери.

Мама откинула со лба мокрую прядь волос, громко выдохнула и сказала:

— Уф... Жарко... Вставай, добрый молодец... — она склонилась на корточки и потянулась за губкой и мягким хвойным варенным настоем в кадке под лавкой.

Савва ласково погладил её по намокшим волосам:

— Спасибо, мама... Я боялся, что заругаешь..

Она взглянула на него снизу вверх с шутливой укоризной:

— Ох, и заругала бы! Да, ведь нельзя теперь... Взрослый муж и воин ты у нас теперь, — она вздохнула, — вернёшься с похода будем тебе жену искать. Отец вроде уже сговорился насчёт невесты со своим хорошим знакомцем в Олениче... Готовься после похода к смотринам..

Савва как-то пропустил её слова мимо ушей, с каким-то нездоровым вожделением любуясь стройным изгибом её немного полноватых, но ещё так по — девичьи стройных и красивых обнажённых ног. Подавшись смутному неясному чувству он протянул руку и мягко провёл ладонью по хрупким плечам мамы, щекоча пальцами нежную бархатистую смуглую кожу. Мама в ответ только подёрнула плечами:

— Ну, что ты... Щекотно же..

Он выпрямился в полный рост, едва не касаясь головой низкого потолка, на полголовы выше своей матери и та принялась пушистой губкой медленно втирать в его плечи и грудь еловый настой.

— Ишь ты... Возмужал прям на глазах... — прошептала мама, — мышцы, как из железа литые... Знатно и весомо.

В её голосе явно сквозили горделивые нотки.

Она стояла в узком пространстве бани едва не вплотную к нему. И от этой близости к её телу, дурманящего его голову её аромата, у Саввы приятно сосало под ложечкой, а пах наливался непонятной пульсирующей теплотой, мягкими волнами разливающимися по всему телу.

Он заметил, как лицо матери вдруг залилось жарким румянцем. Она покачала головой:

— Ну, уж совсем мужем стал... Нет, больше мыть тебя не буду..

И только тут, сам Савва заметил, что его мужская доблесть давно уже ожила и теперь наливаясь кровью, стремительно восстаёт, разбухая до богатырских размеров и изгибаясь хазарским ятаганом.

В голове приятно шумело, и вовсе уже не от выпитого. И вдруг, с каким-то пьянящим душу задором и с другим пылким и страстным, неизведанным им ещё чувством, он впервые в жизни взглянул на мать, но не как на мать... А как на красивую сдобную пригожую бабу... И это ощущение неожиданно настолько пришлось ему по нраву, что Савва, поддаваясь неясному томлению в груди, даже не попытался скрыть от матери столь явное и непристойное свидетельство своих греховных терзаний, поглядывая на мать насмешливым взором, словно, бросая ей вызов.

Мама уловив его взгляд, как-то фыркнула, сделала смешливо-страшные глаза, укоризненно покачала головой, но не сказала ни слова и от чего-то не сбежала из парной, как думал он. Сделав невозмутимое лицо, она молча растирала тело сына губкой, ничем более не обращая своего внимания на его возбуждение.

Но было совершенно невозможно не обращать на вздыбленное достоинство Саввы внимания. Пока мать мыла сына в узком и маленьком проходе между лавкой и стеной, поворачивая Савву к себе то одним боком, то другим, его разбухший ятаган то и дело нечаянно задевал то мамину ножку, то бедро или упирался ей в живот.

Савве только всякий раз казалось, что по лицу матери проскальзывает то ли сожаление, то ли досада. Но одно точно, возбуждённое достоинство сына не доставляло ей никакой ни радости, ни гордости.

Когда в очередной раз, полуобернувшись к нему спиной, мама с грацией лани, потянулась с ковшиком к печи, чтобы ещё раз плеснуть воды на угли, что-то будто взорвалось в его голове. Он и сам не мог сказать, что толкнуло его на этот крайне постыдный и дикий шаг..

Но совершенно сумасшедшая и дикая по своей простоте мысль буквально осенила его:

«Эко, дело, что мамка... Что ж теперь и пощупать её нельзя?»

И сама эта мысль опьянила разом похлеще всякого хмельного кваса. Вот так смотреть на свою мать... Совсем, как не на мать..

Мама вздрогнула всем телом, когда его широкие ладони легли на её маленькие плечи. Нет, он и раньше касался, конечно, матери, но всякий раз с должным почтением и уважением отпрыска к своей родительнице. Но в этот раз слишком уж по-хозяйкси и требовательно, наверное, его ладони сжали её плечи. Мама так и замерла на месте, как-то разом напряглась, словно, струна, мелко дрожа всем телом и затаив дыхание, видать, предчувствуя что-то недоброе исходившее от этого прикосновения

Это было невообразимо приятно и блаженно..

— Саввушка... — как-то робко и едва слышно прошептала мама.

Но Савва, словно, и не слышал её. Он всей сердцем жаждал касаться и ласкать это женское тело в своих объятиях, отодвинув далеко на задворки своей души позывы разума и совести. В распалённой хмелем и страстью голове разгоралась нерушимая уверенность, что вопреки всему, он имеет право на эту женщину, и ещё большая уверенность в том, что мать не посмеет оттолкнуть его и что сегодня всё должно измениться между ними.

Мама только испуганно вскрикнула, когда его руки медленно смахнули с её груди льняную ткань и та, скользнув по плавным изгибам её тела, опустилась к их ногам, оставив мать беспомощно обнажённой перед возбуждённым и распалённым отпрыском.

Мягко и медленно, не встречая никакого противления своим действам, но, тем не менее, подсознательно их предвидя, Савва осторожно свёл сзади локти матери, беря их в замок своей левой руки... Эдакому древнему греческому борцовскому приему его обучили воины едва всего, как пару месяцев назад, во время бесчисленных ратных поединков в ратной школе Оленича. Кто бы мог подумать, где и как ему пригодится эта наука..

А второй рукой, содрогаясь и дрожа от нахлынувшей на него оглушительной волной наслаждения, Савва накрыл грудь матери, сжимая в ладони податливую нежную сочную плоть. О, это было ни с чем не сравнимо... Он впервые в жизни держал в руке женскую грудь и никак не мог насладиться этим чувством. Он долго мял сначала один мягкий и нежный плод, сжимая и разжимая ладонь, теребя в пальцах большой напряжённый сосок. Потом его ладонь осторожно переползла на другую грудь.

Савва с истым удовольствием играл с маминой грудью. Он тесно прижимался бёдрами к её попке, бесстыдно прижимаясь и трясь своими чреслами о её пухлые упругие ягодицы.

Это было странно, но ни словом, ни жестом мама не остановила его и никак не выказала своего неудовольствия. В напряженноё тишине только явственно раздавалось её прерывистое короткое дыхание. Хотя по её напряжённому телу, он мог догадаться, что подобное обращение с ней с его стороны отнюдь её не радует.

Но вдруг она тряхнула головой, словно, сгоняя с себя некое оцепенение, фыркнула и с неприкрытой ехидцей в голосе негромко произнесла:

— Ишь ты, сынуля, совсем взрослый стал с родной мамкой уже готов потешиться? — в её голосе не было ни тени страха, — или совсем стыд потерял?

Савва к тому времени совсем уже и не ожидавший от неё никакого сопротивления, даже вздрогнул от неожиданности. Выпустив её руки из захвата, он снова взял мать за плечи и развернул её к себе лицом, ни мало не стыдясь жадно окидывая взором её обнажённое тело.

— А что... — пробормотал он хмуро, — разве от тебя убудет? Красивая ты баба, мама..

Мама вскинула бровь, скрестив руки на груди и скривила алые губы в язвительной усмешке:

— Да, уж, спасибо на добром слове, сынок... Да, выпороть бы тебя знатно за подобные речи, да боюсь уже не справлюсь. .. — она ткнула пальцем в его торчком стоящий член, — но как у тебя ум за разум повернулся к этим родной матери коснуться? Да, разве ж я заслужила такое?

— Сама виновата... Нечего приходить было... В таком-то виде... Я тебе уже не юнец какой... — буркнул Савва, не таясь, ощупывая тело матери жарким взглядом.

Мамины глаза в гневе сузились. Она упёрла руки в бока, казалось, ни капельки не переживая и не стыдясь, что стоит пред сыном совершенно нагая. Смерила сына тяжёлым взглядом и с вызовом в голосе произнесла:

— Бесстыдник! Уж повинился бы! А то чую, не посмотрю, что воин ты уже, враз оттаскаю за вихры..

О, это были с детства так знакомые ему этот строгий родительский взгляд и суровый тон обычно предвещавшие, что за непослушание тут же последует неминуемое наказание. Ух, как мама всегда была строга и непреклонна, если дело касалось воспитания её чад. И как-то никогда ни у кого из её детей не хватало ни духу, ни смелости перечить или ослушаться мать под этим взглядом или этого тона. Не зря ведь все у неё они по струнке ходили.

Но в первый раз в своей жизни ни её тяжёлый взгляд, ни её железный тон не возымели никакого действа на её первенца. И это было для обоих не менее удивительно, чем то, что произошло между ними некоторое время назад.

— Нет, мама, я уже не малый отрок... — проговорил Савва, наступая на мать со своим вздыбленным копьём наперевес, — и уж твои хмурые взоры да брань оставь для сестёр и Егорки..

Он обхватил её за бёдра и легко, хоть и осторожно, как-никак в тягости ведь мать, оторвал мать от пола и играючи взвил в воздух. Мамка и охнуть не успела, только глаза округлила.

— Видишь, ма... — со странной улыбкой произнёс Савва, держа мать на весу, — богатыря вырастила, гордиться должна..

Но мама на это опять фыркнула ему в лицо:

— Да, больше чую, на беду... Да и лучше бы тебе взамен силы богатырской вдосталь досталось стыда и разума... — колко и бесстрашно выпалила она.

Савва бережно, словно, пушинку опустил мать попкой на полку прямо перед собой. Склонился над ней и с вожделением сжал её груди, млея от ощущения нежной сочной плоти в своих пальцах.

— Ох, сладкая ты, мамка — вне себя прошептал он, жадно приникая губами к этим зрелым плодам, глубоко засосал сначала один соскок, потом другой... Мамкины соски... Большие розовые разбухшие и твёрдые... В нём, словно, проснулась далёкая младенческая память, когда он, верно, также жадно приникал к ним губами.

Он мял и тискал мамкины груди, сжимал их, сдавливал вместе и снова отпускал. Покрывал жаркими поцелуями, оставляя на нежной коже глубокие засосы и совсем теряя голову в пылу охватившей его горячки, впивался в мягкую плоть зубами. И, словно, никак не мог насытиться вдосталь... Это было настоящим безумием. Он знал, что принуждает мать против всякой её воли, и, наверное, так поступать с родной матерью совсем нехорошо, но не мог, или скорее не хотел остановиться. Быть может, утром он сгорит от стыда и срама, и скорее всего так оно и будет, но сегодня и сейчас для своей матери он не хотел быть сыном..

И снова мать ни единым жестом, ни словом не пыталась ему помешать. На миг, всё-таки оторвавшись от материнской груди, Савва поднял голову и взглянул в её глаза.

Мать взирала на него совсем без страха и слёз. Только досада, огорчение и укор, да ещё, как это ни странно, неприкрытая насмешка читались в её чёрных глазах. И это последнее, неожиданно неприятно кольнуло в его в самое сердце. Так взирает родитель на расшалившееся малое глупое чадо, насмешливо и свысока, прежде чем, отшлёпать его по попке или дать подзатыльника. Но Савва хотел, чтобы сейчас мама смотрела на него не так... А так, как смотрит на отца, — нежно, почтительно, кротко, как подобает жене при обращении к мужу. Но мама так на него не смотрела..

Уже более раздражённо, нежели от желания, Савва едва не грубо раздвинул её колени в стороны. Лишь на миг мать напрягла ноги, не желая распахивать бёдра пред своим сыном... Но лишь на тот же миг ему понадобилось приложить немного усилий, чтобы мгновенно сломить её сопротивление и решительно раскинуть стройные ноги матери широко в стороны..

Савва замер, в странном благоговейном чувстве, созерцая святая святых своей матери, тот алтарь жизни, когда-то подаривший ему жизнь... С некоторым удивлением, он узрел, что материнское лоно гладко и начисто выбрито... Сын затаив дыхание, разглядывал нежно розовые лепестки материнского бутона и закрытый грот в узкую пещеру её чрева. Ещё более его озадачили извилистые тонкие змеевидные линии, нанесённые золотой и серебристой краской, на кожу на низ живота матери и вокруг её лона. И любопытство — таки пересилило, даже в эту минуту:

— Мама... — он провёл пальцами по одной из этих линий, — что это?

— Оберег... , — тихо ответила мама спокойным голосом, — рунные знаки... Они оберегают дитя в моём чреве от дурного глаза и тёмных сил..

— Дитя... — прошептал Савва..

— Да, — голос мамы наполнился жгучим ядом, — твой братик или сестрёнка..

Савва склонился перед матерью на колени, нежно проводя пальцами обеих рук по её округлому животику и почувствовал, как мама замерла, затаив дыхание.

— Мой братик... Или сестрёнка... — повторил он, будто заворожённый. Медленно опустив голову и любовно поцеловал мать чуть выше пупка, потом ещё раз и ещё, продолжая нежно гладить её живот ладонями.

Его мужское естество прямо-таки изнывало от крайнего возбуждения. Савва губами приник к материнскому пупку, медленно коснулся его языком.

Где-то за краем сознания билась оглушающая мысль, а право дело, впал бы он в такое любовное неистовство, если бы сейчас вместо матери здесь перед ним была бы другая женщина? Или то, что сейчас его обуяло, уже давно теплилось и ширилось в его душе, а сейчас просто-напросто, как в один миг сильный ветер раздувает тлеющие угольки в жаркое пламя, разгорелось огненным пожаром. В голове одна за другой всполохами мелькали бережно хранимые картинки, вот, как мать купается в бане, когда он за ней подсматривал, или, вот ночью, когда он нечаянно проснулся и узрел обнажённую мать восседающую на бёдрах отца... Таких картинок в его памяти было много..

А маме всё-таки изменило её спокойствие и выдержка, когда его пальцы коснулись её лона, осторожно поглаживая нежные лепестки и вход в её любовный грот. Савва почувствовал, как она вздрогнула и на миг ему показалось, что сейчас она его всё же оттолкнёт. Но нет... Хоть её дыхание и стало тяжёлым, а раздвинутые в стороны бёдра напряглись, но она снова не оттолкнула его.

Савва осторожно, но с каждым мгновением всё настойчивее ласкал материнское лоно, впрочем, не делая попыток вторгнуться своими пальцами в мать.

И вдруг холодный и язвительный голос матери, словно, окатил его ушатом ледяной воды:

— Что, Саввушка... Ты уже готов взять собственную мать силой, аки тать? И окрестить своим семенем дитя твоего отца в материнском чреве?

Какой-то миг ураган самых противоречивых чувств яростно бился в его душе. Но потом... Савва застонал от самой настоящей боли, что резанула в самое сердце. Всё-таки его мать знала его лучше его самого. И одним мигом всё то, что он загонял в пылу страсти и вожделения далеко и поглубже в своей душе, вдруг разом вынырнуло на поверхность, вгрызаясь в него нестерпимыми муками совести и стыда. Господи, а ведь он и впрямь в шаге от того, чтобы силком овладеть своей матерью, презрев людские и божьи законы на раз, позабыв даже о своей нежной и искренней любви к ней... Стыдно стало до боли в грудию

Закрыв лицо руками, он поднялся на ноги и упал бы, кабы спиной не упёрся в стену позади себя. Теперь он хотел скорее сгореть от стыда, чем сейчас взглянуть в глаза матери.

— Ну-ну, — её маленькая ладошка легла на его грудь, — довольно, будет тебе... Я не сержусь..

Он осмелился мельком сквозь пальцы бросить взгляд на неё. И как то не дивно, но мать смотрела на него с улыбкой, совсем без злобы и даже без огорчения:

— Совсем голову потерял, мой глупыш. Хорошо хоть опомнился... До греха не дошло, — она вздохнула, — Весь в отца. И то право, четыре месяца в ратных делах... Да ещё и квасу хмельного так лихо отпробывал. Я не держу зла..

Савва сглотнул.

— Мама, прости меня, — глухо проговорил он, — словно, бес попутал..

Но самое-то страшное, даже теперь, когда раскаяние наполнило его мысли, вожделение и желание никуда не делись. Они так же жгли и распаляли его изнутри. Но теперь, словно, его разум вынырнул из пучины глубоко озера, в котором едва не утонул и теперь худо-бедно старшинствовал над своими низменными страстями и пороками.

Но и мама, тоже сама хороша, спасибо хоть ноги снова сдвинула вместе, сидела перед ним так легко и свободно, и не думая прикрывать свою наготу, казалось, совсем не разумея о том, сколь желанным может быть её тело для молодого юноши.

Краснея от своих мыслей, снова неудержимо охватывающих его, стоило только бросить взор на её нагое тело перед собой и, чувствуя, что его член, всё так же мощно налитый любовной силой и не думает остывать, будто в своё оправдание он проговорил, не смея поднять глаз на мать:

— Мама... Твоя красота меня, словно, ослепила... Ты так прекрасна... Я ещё ни разу не знал женщины... Это ни на что не похоже..

Он хотел уже ломануться прочь из парной... Но вдруг мамина стопа глухо врезалась в стену прямо перед ним, перегораживая ему путь.

— А ну-ка, посмотри мне в глаза... — вот теперь её тон, точно, не предвещал ничего для него хорошего.

Мамины раскосые глаза были расширены, и будто, готовы были сейчас метнуть гром и молнию.

— Повтори, что ты сказал... — медленно произнесла она, а её узкие брови изогнулись, словно, чайки в полёте, когда мама нахмурилась.

Савва не понимая в чём дело, просто повторил, как то сразу уразумев, что именно интересует мать:

— Я ещё ни разу не знал женщины

Мама прямо-таки ошарашилась, в явном замешательстве покачав головой:

— Господи, Савва... Тебе завтра вместе с дружиной выступать в ратный поход... А ты девственен? — она не удержалась и быстро перекрестилась, — но ведь... Разве, ты... — она запнулась, — с той молодой холопкой Анисима, ну ту, которую в полон взяли под Смоленском..

Савва понуро покачал головой:

— Нет, мам... Я тогда только разбахвалился... Но она меня к себе не подпустила..

— О, небеса, — мама в смятении прижала руки к губам, — вот ведь... и отец мне тоже так сказал..

Савва ничего не мог понять, но мама перед ним теперь едва не плакала. Да, он, конечно, знал о древнем и старом поверье Оленича, оставшимся ещё от старых богов, гласившим, что девственник всегда останется лежать на поле брани... Уж слишком сладка его душа на вкус для тёмных духов. То поверье так было накрепко вбито в городские летописи и головы оленичей, что с той поры это был уже был непреложный строгий обычай не пущать в походы юных воинов, не познавших пред тем женской ласки... И, в общем-то, для родителей считалось большим и постыдным позором обойти этот наказ. Редко, конечно, кто из отроков был женим в столь юном возрасте, но, в конце концов, для этого дела вполне годились и рабыни, которых в Олениче всегда хватало с избытком.

Сказать, по правде, сам-то Савва в это поверье особо-то и не верил. Да и прекрасно, знал, что в последнее время отец совсем не богат, чтобы разоряться ему ещё и на рабыню, нужда в которой на одну ночь. А молодая рабыня стоит недёшево. Вот и так спасибо за добрые доспехи, меч и знатного коня.

Мама вздохнула:

— Отец меня не простит... И я себя тоже..

Савва недоумённо посмотрел на неё, чего, мол, кручинишься?

— Оставил денег отец тебе... И на коня... И на наложницу... — вдруг сказала мать, — но не на этого коня... На другого. Сговорился давеча в торговой конюшне. Но тот конь гораздо хуже, чем этот... А я, когда вчера на купеческой конюшне этого увидела, так у меня глаза и загорелись, не смогла удержаться... Я же думала, что ты уже мужчина... И все деньги отдала за твоего Атара..

Савва улыбнулся:

— И правильно, мама. Всякий конь лучше рабыни. А тем паче такой конь, как Атар. Будет тебе... Вот вернусь с похода с добычей..

Но мама замотала головой:

— Нет, нет, так нельзя... Это позор для семьи... Отец не простит... Но у меня теперь нет денег на женщину для тебя..

И вдруг она посмотрела на Савву каким-то странным взглядом, прикусив губу. Какие-то мысли, неведомые Савве, быстро зрели в её голове.

— Вот ведь бесстыдник! — её глаза снова сузились, но в этот раз это было нечто иное, чем гнев или досада, — я вижу, твой любовный пыл никак не иссякнет?

— Мама... — Савва сокрушённо опустил голову. А что он может с собой поделать? Видела бы она себя со стороны... Обнажённая, с одной ногой бесстыдно упёртой в стену, маленькая, жгучая, изящная, не смотря на беременность, с тяжёлыми грудями, покрытыми следами от его засосов и зубов,... Нет, не желать такую женщину было нельзя, хоть мать она тебе, хоть не мать..

— Я лучше уйду, мама... Мы долго уже здесь... Холопы или дети ещё подумают чего..

— Это не их ума дело, чем здесь занимаются мать и старший сын, — хмыкнула мама., — куда тебе с таким копьём наперевес? Так и мамку ещё чего доброго возненавидишь... Так распалила тебя... И прогнала..

— Мама... — вымученно простонал Савва, — чего ты от меня хочешь?

Но она всё смотрела на него таким же томным взором, от которого него по коже бежали сладкие мурашки.

— Что мама? — мать игриво надула губки, — ну, только, не говори мне, что никогда не занимался рукоблудием... , — она облизнула губы, глядя ему в глаза, — ты можешь делать это со своей булавой и смотреть на меня..

Нежданно для него, мама вдруг протянула ножку, вытянув носок и коснулась кончиками пальцами разбухшей головки его вздыбленного естества.

Савва аж вздрогнул. Мгновенно возгораясь от этого её совсем не скромного жеста. Признаться, он и сам мечтал сейчас, как бы побыстрее остаться одному и наконец-то избавить себя от проклятого возбуждения..

— Ну же... Если хочешь, я разрешу тебе даже трогать себя... , — промурлыкала мама совсем уж елейным голосом, — но это должно остаться нашей тайной, сын. Могут же быть у матери и сына свои маленькие секреты?

Видя его нерешительность, она усмехнулась:

— Знаешь, твоё смущение немного странно... После того, что ты сегодня вытворял с моей грудью... — мама мягко взвесила в ладони свою грудь. Она вновь упёрлась одной ногой в стену, а другую поставила на лавку рядом с собой, так бесстыдно и развратно распахиваясь перед ним, представляя глазам сына своё лоно напоказ во всей красе, как на торговой лавке, — я не хочу отпускать тебя из отчего дома в таких чувствах... таким... расстроенным... Мы не должны так расставаться... А тем более, перед ратным походом..

Как это не звучало и не выглядело дико, но после того, что сегодня уже случилось, Савва не дивился более ничему. Тем более то, о чём ему молвила мать, у него и самого уже, что называется, чесались руки.

Он, наконец, решился и, сатанея от сознания реальности происходящего, медленно взял член в кулак.

— И смотри на меня, сын! — требовательно сказала ему мама, — я хочу, чтобы ты не спускал с меня глаз, слышишь?

— Да, мам, — простонал Савва, его кулак уже задвигался вдоль ствола его жезла.

Господи, а мама, словно, кошка, грациозно вытягивалась перед ним, одной рукой трогая себя за грудь. А второй... Савва чуть не ойкнул, когда она положила свою ладошку ему на грудь, ласково поглаживая его. И эта ладонь, своими нежными касаниями и поглаживаниями, словно, вновь раздула в нём ещё не угасший пожар страсти и желания. О, небеса, а как теперь мать смотрела ему в глаза... Томно и жарко и, будто, от любопытства приоткрыв рот, то и дело плотоядно облизывая губы. Краем разума Савва только дивился столь резким в ней переменам. Но мать и взаправду теперь, получается, всей душой желала, чтобы он прямо у неё на глазах довёл себя до извержения, да ещё и у неё на глазах... Диво... Диво..

И эта перемена в ней была настолько разительна, что в это невозможно было поверить.

Впрочем, скоро, Савву это уже перестало волновать. Он подался вперёд всем телом. Брови мамы удивлённо поползли вверх. Сын возвышался теперь над ней, будто гора. Т

еперь его любовный жезл, яростно терзаемый кулаком находился прямо над ее животом.

Со стоном Савва быстрее двигал рукой всё быстрее. И вдруг, решившись-таки, (сама ведь разрешила!) он протянул руку и положил её на мамину грудь. Та так и замерла. О, такого решительного действа от него теперь, после стыда, испытанного им так недавно, она совсем не ожидала.

Савва настороженно смотрел в её глаза, но мать лишь ободряюще улыбнулась ему. Её рука погладила его по щеке, словно, поощряя к дальнейшим действия. Нет, это не его мать!! Савва даже на миг зажмурился, боясь, что всё происходящее, не более, чем сон.

Его рука уверенно и мягко прошлась по её груди и, коснувшись её соска, замерла, чуть сжимая мягкую плоть в своей ладони.

На миг юноша напрягся, ожидая отповеди, но мама ничего не сказала и не сделала попытки сбросить с себя его руку.

А через миг, ему уже было наплевать на весь мир вокруг себя..

— Мама... — простонал он, — мама..

Как всегда у него, это было сильно и много.

Первый всплеск его семени жирным плевком упал на её грудь. Савва подался ещё ближе к матери... Вторая струя легла на мамино лицо и волосы, а третья попала точно в приоткрытый рот, обильно испачкав её пухлые губы.

— Саввушка, миленький, надо на моё лоно... — воскликнула вдруг мама. И откинувшись назад на свои руки, она даже приподняла свои бёдра, чтобы ему было удобнее... , — ты должен оросить своим семенем моё лоно!

У Саввы совсем не было времени размышлять, а зачем он должен это делать, а главное, а зачем это нужно матери? Он только крепче сжал древко своего копья и, склонившись, направил следующие извержения, уже не такие обильные и мощные прямо на материнское лоно. И смотрел, как мутные кисельные крупные капли опадают на её бутон, обильно заливая нежные лепестки материнского лона.

Опустошённый, оглушённый испытанными только что чувствами, а самое главное, наконец-то, умиротворённый, он молча смотрел, как мама медленно провела языком по губам, слизывая капли его семени. И Савва даже моргнул от неожиданности. Ну да, он не ошибся, а мама медленно облизала губы ещё раз.

Повинуясь странному порыву внутри себя, Савва отпустил свой член и неуверенно протянул руку к её лицу. Мама c лёгким прищуром наблюдала за ним. А Савва медленно провёл рукой по её подбородку, собирая на пальцы крупные сгустки своего семени и поднёс пальцы к её приоткрытым губам, предлагая матери это несуразное (ведь не дожжен как-то сын угощать мать своим семенем) угощение... И... это было невероятно... Но мама распахнув рот, шумно облизнула его пальцы, насадившись на них губами, языком тщательно слизывая с них его семя. И ещё дважды, едва не трогаясь умом от лицезрения этого святотатственного действа, Савва собирал семя с её щёк и со лба и оба раза мама не отказывалась от угощения с его пальцев.

Потом она улыбнулась ему, легко и просто. Как обычно улыбалась ему после игры всей семьёй в карты или кости. Так обыкновенно, как будто её волосы, грудь, её бёдра и лоно сейчас не были покрыты его семенем и она не ела семя с его пальцев всего лишь несколько мгновений назад.

— Твоё семя коснулось женского лона и женских губ, — проговорила мать с чувством исполненного долга, — думаю, по всем канонам это должно означать, что ты больше не девственник..

— Мама... — простонал Савва, отчего вмиг расстроившись рассуждениями матери, — господи, это что всё только из-за моей невинности?

Он без сил опустился ряжом с ней на лавку.

Мама с искренним удивлением покосилась на него:

— Ну, да... А ты думал для чего?

Савва только разочарованно покачал головой в ответ.

— Ты думаешь, этого недостаточно? — с сомнением в голосе спросила она, — думаешь, так мы не проведём ИХ?

Савва только пожал плечами.

— Провели, мам, провели... Ты даже меня провела... Поверь..

— Хм... — она задумалась, потом тяжело вздохнула.

— Ладно, сейчас, отцу отравлю весточку с голубем. Надо всё ему сказать. Ему и решать, стало быть. Сторожа всего в дне пути отсюда. Думаю, к вечеру, ответ придёт..

— Мам, что ты снова задумала?

Она снова вздохнула:

— Ну, есть в семье ценности... Чтобы купить тебе женщину... Но без отца я не смею ими распоряжаться. Как он решит, так и будет.

Савва махнул рукой:

— Мама, перестань, прошу тебя... Продашь амулет прадедушки? Или браслет бабушки? Ради рабыни на ночь? Ну, давай будем считать, что ты лишила меня невинности... Всё было так красочно... Я думаю, все демоны в мире тебе поверили, — он горестно вздохнул.

— Отцу решать, — буркнула ему мать, — хоть и муж ты уже, да пока в его семье живёшь... Как отец велит, так и поступим..

*****

Оставшуюся половину дня он возился с оружием и доспехами, потом с Атаром, дивясь его статности и силе. Настоящий богатырский конь! А как шёл под седлом! Эх..

Лия, Мина и Егорка прям визжали от восторга взбираясь на могучего скакуна. Ещё бы, да и у отца такого коня не было! Всё-таки, мамка, дюже угодила с подарком!

После, как полагается, сели уже в доме в сугубо семейном кругу. Правда, Савва теперь держал руки подальше от хмельного кваса. Будет ему уже сегодня. И то весь вечер перед глазами рисовалась картина маминых губ ссасывающих семя с его пальцев и в паху снова ныло истомой, и член опять в мгновение ока наливался любовной силой.

Марах и Десихор те быстро наклюкались, (а по обычаю Оленича рабы всегда ели за одним столом с хозяевами) вознося один кубок за другим в честь молодого хозяина, пока обоих Агелая поодиночке не оттащила в холопскую опочивальню.

Зато, обоим сёстрам и Егору мама неожиданно разрешила отпробывать вина, чего ранее отродясь не позволяла никому из детей. Сама мама она едва пригубила один или два раза из своего куба. Вообще, вроде бы улыбаясь и веселясь вместе со всеми, она выглядела какой-то необычной, на себя не похожей. И всё бросала тайком странные взоры на Савву.

Уже к ночи, когда застолье было окончено, и детей уже отправили спать, а Агелая принялась прибираться со стола, Савва вновь отправился на конюшню, перед сном повидаться с Атаром, сзади тихой тенью к нему подошла мать.

— Голубь вернулся, — тихо проговорила она. — Отец велел, чтобы эту ночь ты провёл с женщиной,

На миг Савва напрягся, но вдруг понял, что совсем не против

И право, если отец готов расщедриться, то эту ночь он совсем не прочь провести в объятиях хорошенькой умелой рабыни.

— Я могу себе выбрать сам выбрать женщину?

Мама улыбнулась и закачала головой:

— Нет... Я уже это сделала.

Савва игриво скривил лицо:

— Мама, вы сегодня невероятно щедры с собственным сыном, право дело. В жизни не мог себе представить, что ты будешь настолько чутка к моим желаниям..

Но мама не была настроена принимать его игривый тон. Тогда он спросил:

— Мам... А кто она? Красивая?

И снова её странный взгляд:

— Красивая... Самая лучшая... Поверь, на твоём месте этой ночью хотели бы оказаться большинство мужчин Вилютской Сторожи, а может и Оленича.

— Да? — Савва почувствовал, как приятная дрожь пробегает по спине.

— Её зовут Мина..

— Мина? — Савва даже поперхнулся, — нимфа? Мама, я без шуток..

Но мама взирала на него с самым серьёзным видом:

— Да, нимфа... Тебе очень повезло, мой сын. Я взывала к старым богам и они меня услышали. Ты станешь истинным мужчиной в объятиях лесной нимфы.

Савва с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Но признаться, то как мама говорила и её тон всё же его заинтриговали.

Мать протянула ему серебряный византийский бизант:

— Держи... Утром по обычаю, ты должен расплатиться с нимфой за наслаждение. Это важно. Чтобы лесной дух не держал на тебя зла..

Савва удивлённо воззрился на мать:

— Мама... У вас с отцом так плохи дела? Ты писала ему ради бизанта?

Мама потупилась:

— Нет... Дело совсем не в этом..

Но Савва уже решительно отодвинул её руку с деньгой в сторону.

— Нет, мама, я расплачусь с этой женщиной сам. Не забывай, для похода каждому воину наш воевода выдал по целых три таких же бизанта. Есть у меня деньги..

Мама снова как-то странно посмотрела на него. Потом убрала всё же деньги и сказала:

— Хорошо, сын, как скажешь... Дети уже спят. Иди в дом. Мина скоро придёт к тебе, — она улыбнулась, — ложе отца сегодня в твоём распоряжении..

В доме, Савва тихо открыл дверь. Да, мама, была права, сестры и брат уже спали, только тихо посапывали. Родительское ложе находилось здесь же.

Их дом вообще был маленьким. Ну, что поделать, на жалованье рядового воина особо не разгуляешься. В доме всего-то, кроме кухни, столовой и светлицы, было две опочивальни, — одна холопская, вторая для домочадцев. Тут все они и ночевали. Кровать Саввы сейчас пустовала в дальнем углу, радом с кроватями сестёр и брата.

Стараясь не шуметь, Савва снял с себя одежду и с некоторым трепетом возлёг на широкое родительское ложе... Мать застелила его сегодня новыми белоснежными простынями из своего сундука, каких Савва ещё и не видел.

Бывало, ночами он просыпался нечаянно в своей постели и лёжа слушал тихие приглушённые стоны отца и матери, и лёгкий скрип этой самой кровати. Знал бы он когда-то, что именно в этой постели ему предстоит расстаться с девственностью.

Дверь тихо скрипнула и Савва порывисто сел в постели. В полумраке опочивальне он видел тонкий женский силуэт в дверном проёме.

— Мина... — тихо прошептал он имя самой известной среди оленичей нимфы.

Женская фигура плавно проплыла через всю комнату и застыла перед прямо перед ним, склонив голову, озаряемая лунным светом из окна.

У Саввы гулко забилось сердце... В полумраке нельзя было различить всех черт её лица и фигуры... Но было и так понятно, что эта женщина прекрасна. Да, она выглядела именно так, как и малевали её художники на ярмарках.

Тонкая, лёгкая, изящная... Длинные вьющиеся волосы уложены в витиеватую хитрую причёску, с вплетёнными в них золотыми и серебряными нитками, переливающимися отблесками янтарных камений. Её лицо скрывала тонкая ромейская маска до середины лица из тёмной кожи. И из широких прорезей маски на него внимательно и томно взирали чёрные, словно ночь, глаза. Ярко алые губы нимфы изгибались в сладострастной улыбке. А её тело... Едва скрываемое невесомой шёлковой туникой, едва ли до средины бедра, и прозрачной настолько, что даже в темноте, Савва без труда различал правильные полушария тяжёлых грудей с большими вишенками сосков, плавный изгиб стройных бёдер и меж ними таинственно темневшее лоно, которое этой ночью будет принадлежать ему.

Смуглая гладкая кожа нимфы будто переливалась нежными лоснящимися оттенками, и блестела сотнями крошечных золотых и серебряных звёздочек, как будто, её тело с ног до головы было усыпано невидимой драгоценной пудрой. А ноздри Саввы овевал невероятный нежный и тонкий аромат, будоражащий его душу и чресла. Шею, руки, запястья, пальцы, ноги и лодыжки нимфы украшали изящные драгоценные браслеты и кольца. А её пальчики... Каждый ноготок на руках и ногах был выкрашен в свой цвет радужного оттенка.

Савва почувствовал, что у него захватывает дух.

Раньше, он не мог поверить многочисленным сказаниям про воинов, терявших голову от упоительных чар лесных нимф, и навсегда сгинувших без вести в глухих лесных чащобах. Но теперь он видел и ощущал на себе воочию это волшебство и уже верил всему услышанному про них ранее. Да, за такой красотой, да хоть в чащу, хоть в омут с головой!

Его взгляд поднялся по длинным, хоть и немного полноватым, но красивым и стройным ногам и упёрся в аккуратный животик..

До его возбуждённого сознания медленно доходило, что эта дива перед ним его собственная мать... И то, ведь, правда, как он мог не узнать сразу родовое золотое ожерелье своей бабки на тонкой шее у матери, или браслет на её руке, что преподнёс ей на свадьбу отец?

— Мама... — отнюдь не разочарованно, но с удивлением спросил он, поднимая глаза к её лицу.

Но тонкий пальчик уже лёг на его губы.

— Сегодня меня зовут Мина... — тихим томным шёпотом прошептала волшебница, — и этой ночью Мина будет принадлежать тебе, юный воин... Её глаза лучились искристым светом нежности и любви.

Савва медленно покачал головой.

— Миииина... — тихо протянул он,

Он без всяких препираний принял эту игру. И более того, если ранее от созерцания прелестей прелестной нимфы его мужская доблесть медленно наливалось любовной силой, то теперь, при мысли, что этой ночью его мать разделит с ним ложе, его член мгновенно и мощно налился и воспрял в полный рост, возвышаясь меж его бёдер грозной несгибаемой силой.

Губы матери тронула сладкая улыбка.

Кровь забурлила в жилах юноши. Он поднялся с постели, обуреваемый неимоверным желанием наконец-то слиться в любовной неге с этой женщиной. Он шагнул к нимфе, заключая её тело в свои объятия и нетерпеливо и жадно накрыл её яркие уста своими устами.

И мама (его мама!) ответила на этот поцелуи, так же пылко и страстно. Их языки переплелись в любовной игре.

Наверное, это было последней капли для возбуждённого сознания юноши, так долго мучимого мечтами и желаниями обладать и владеть своей матерью... И вряд ли, мама, ожидала такого безудержного напора от невинного зелёного юнца.

Она испуганно воскликнула, когда Савва легко подхватил её за бёдра и взвил в воздух. Но не для того, чтобы бросить на постель. Савва в тот миг и вовсе позабыл о наличии рядом этого предмета наиболее подходящего для любовных игр. Но разрываемый, словно, вулкан изнутри, неистовым возбуждением, он более не мог ждать ни минуты и жаждал немедля слиться воедино со своей матерью. Его пылающий взор упёрся в стол у стены между окнами, рядом с родительским ложе.

И именно на этом столе в следующий миг оказалась стройная попка нимфы, весьма удивлённой таким решительным и страстным напором со стороны юнца.

Но сильные мужские руки уже раскидывали широко в стороны её ноги, подтягивали её бёдра, раскрытые, будто книга, ближе к краю стола..

Савва вторгся в мать с неистовым наслаждением, резко, грубо, одним мощным ударом до самого конца, пока их бёдра тесно не соприкоснулись друг с другом. Словно тать, спешивший насладиться долгожданной пленницей, пока есть к тому возможность.

Мама, даже позабыв о спящих детях, пронзительно и тонко вскрикнула, царапая его сильные плечи ноготками.

— О... Какой ты... — долгим выдохом протянула она. Но губы сына уже снова впились в её уста горячим поцелуем.

Бёдра Саввы яростно и неудержимо стремительно впечатывались в бёдра матери. Его копьё бешено и немилосердно, если не сказать остервенело, водружалось в лоно матери, совсем растерявшейся под таким безумным натиском.

Стол под ними громко скрипел и вдобавок ко всему опочивальню наполняли громкие и звонкие шлепки их бёдер друг о друга, и едва ли не звериное рычание Саввы. Да и мать не в силах сдержаться, нет-нет, но издавала стон или приглушённо вскрикивала. Её грудь, сотрясаемая ударами бёдер сына упруго плясала, соприкасаясь с грудью сына. Савва крепко сжимал бёдра матери, помогая себе с ярой монотонностью насаживать материнское лоно на свой любовный кол. Его губы гуляли по её плечам и шее, покрывая кожу горячими поцелуями. Так оно это и выглядело, наверное, со стороны, — лесной хищник, наконец-то, достиг свою жертву и теперь пощады ей ждать не приходилось. Но, не смотря ни на что, мать, свято соблюдая обязанности наложницы, покорно принимала неистовую любовь своего сына, с готовностью раскрываясь ему навстречу.

«Вот она мамка какая... « — билось исступлённо в его мозгу, — «сладкая до любви, да жаркая... «.

Какое-то время их бурное иступлённое любовное слияние так и продолжалось. Оба скоро от такой свирепой и монотонной прыти скоро уже тяжело дышали и покрылись потом, но силы Савы, казалось, были неиссякаемы. А мать, даже вцепившись, в плечи сына, с трудом удерживалась на дико танцующей под ней поверхности стола, пока, наконец, не догадалась откинутся назад и не ухватилась за деревянные шторные поручни в стене над своей головой. И теперь, найдя для себя точку опоры, сама устремляла свои бёдра навстречу любовным ударам сына. Изогнувшись в таллии, она закинула согнутую в колене ногу на плечо Саввы.

— Так тебе будет удобнее, Саввушка... — прошептала она ему.

Но Савва её уже не слышал. Его тело выгнулось дугой в последнем страстном рывке... Он долго и бурно изливался в покорное материнское лоно, с силой прижимая бёдра матери к себе.

— Свершилось... — с шумом выдыхая из себя воздух, с трудом простонала ему мама, — ты стал мужчиной... Господи, спасибо, — я смогла это сделать..

Савва тоже перевёл дух, утирая пот со лба:

— О, наконец-то, я это сделал... — прошептал он, поглаживая её живот, — если бы ты не была на сносях... Этот ребёнок мог быть моим... Мина..

Глаза матери из под маски удивлённо распахнулись. Она отпустила поручни и снова опустилась попкой на стол.

— Ты хотел бы, чтобы я понесла от тебя? — шутливо спросила она, рассмеявшись, — да уж... Судя по тому, сколько себя ты излил в меня... Наверное, твоя жена будет рожать от тебя каждый год..

Она взяла в ладони его лицо и их губы снова слились в поцелуе.

Новое чувство гордости распирало его душу. Мама видела это и улыбалась. Но если она думала, что это гордость отрока, наконец, познавшего женщину и ставшего мужчиной, то на самом деле, сейчас, в душе Савва гораздо более гордился собой тем, что смог познать не просто женщину, а её, свою мать..

— Бешенный буйный бык... — с лёгкой усмешкой проговорила мама, покачивая головой, — мне даже казалось, что ты просто разорвёшь меня..

Савва с удовольствием подумал, что теперь мать смотрит на него, не как мать смотрит на сына, а именно так, как он мечтал, чтобы она смотрела на него, — как смотрит женщина на мужчину которому принадлежит... Кротко и послушно... И пусть это всего на одну ночь, но хотя бы одну ночь он будет для своей матери не сыном, но господином.

Савва провёл пальцами по её губам.

— Я не заметил, чтобы тебе что-то не нравилось..

Она поцеловала его пальцы:

— Мне всё понравилось... Я счастлива, что подарила тебе урок любви... Ты насытился, мой господин? Желаешь спать?

Савва усмехнулся.

— Ну, уж, нет, моя прелестная нимфа... Я отпущу тебя только с первыми лучами солнца. И буду любить тебя всю ночь напролёт.

По-моему, она совсем не ожидала такого. И несколько стушевалась. Во всяком-случае в её глазах мелькнуло нечто похожее на удивление и досаду.

Но Савва не выпускал её из своих объятий, а его член снова стремительно оживал, пока не упёрся ей в бедро. У прекрасной нимфы расширились глаза:

— О, небеса, ты ненасытен, отрок..

— Твоя красота делает это со мной, — произнёс он, мягко целуя её в губы.

Она вздохнула и в её вздохе послышалась какая-то обречённость. Савва осторожно ссадил её со стола и поставил перед собой на пол. Медленно опустил с её плеч тонкие лямки и мамина туника невесомой волной с тихим шелестом опустилась к её ногам. Мама поёжилась под жарким взглядом сына медленно ощупывающего его тело

Её тело тихо подрагивало на его руках. Мама держала руки на плечах сына и смотрела ему в глаза.

Обнажённые они возлегли на ложе. Сын сел в ногах матери, положив ладони на её бёдра и чувствуя, как нетерпение и возбуждение снова охватывают его тело. А кровь в жилах бурлит с прежней пламенем, как будто и не было этого вулкана извержения в объятиях матери так немного времени назад. Мама настороженно взирала на вновь возвышающуюся над бёдрами сына каланчу, увенчанную огромной башней и воочию понимала, что эта ночь для них будет долгой.

Она сама раздвинула ноги, согнутые в коленях, словно, приглашая его вновь устремиться в её любовный грот..

Руки Саввы медленно гуляли по её телу, лаская её живот и груди. Но он был снова слишком возбуждён, чтобы продолжать долго такие ласки.

Он навис над матерью, устремляя свой распалённый член между бёдер матери. Она снова вздрогнула, когда сын медленно, но неуклонно стал входить в неё до самого конца..

Савва внимательно следил за её лицом. На его лице сияла тихая счастливая улыбка. Но когда мама поморщилась, он остановил своё вторжение и склонился к её лицу:

— Мама... Тебе больно? — в ответ мама только тихо замотала головой. Может быть ему показалось, но вроде бы на её глазах блеснули едва различимые слёзы... Но нет, конечно же, ему показалось.

Сын теперь продолжал входить в неё гораздо медленнее и осторожнее... Пока их бёдра не соприкоснулись. И тогда, он замер, наслаждаясь, этим мигом полного проникновения в свою мать и всецелого обладания её телом.

Сын посмотрел в глаза матери:

— Мама... Господи, я до сих пор не могу в это поверить... Я владею тобой... , — прошептал он.

Наверное, она почувствовала, что обладание собственной матерью возбуждает её отпрыска гораздо более, нежели любовная игра с нимфой. Во всяком случае, она подняла руки к лицу и избавилась от маски.

— Здравствуй, мама... — улыбнулся ей Савва.

— Здравствуй, сын... — грустной улыбкой ответила ему мать.

Они нежно поцеловались. Мягко и неспешно его член входил в лоно матери.

— Мама... Почему ты это сделала? — вдруг спросил он, едва не касаясь губами её лица.

Вместо ответа мать сняла одно из колец со своего пальца и, нащупав его правую руку, одела это кольцо ему на палец. Савва даже от удивлении прекратил свою любовную качку. На его пальце поблёскивало обручальное кольцо отца. Руки матери обвили его шею:

— Это кольцо принёс голубь с наказом от отца преклонить пред тобой колени на эту ночь, — прошептала она, — до утра на эту ночь я обручена с тобой. И не кем-то, а твоим отцом и моим мужем. Я всецело твоя.

Отец подарил ему мать на эту ночь, чтобы в её объятиях он стал мужчиной? Он бросил взгляд на кольцо на своём пальце. И мать, теперь покоряясь воле отца, лежит под ним распростав широко в стороны ноги и послушно исполняет свой долг? Наверное, потом, стоит поблагодарить отца..

Его бёдра снова задвигались в осторожном размеренном ритме..

Но, кажется, мама почувствовала, что ему хочется совсем не такой неторопливой и мягкой любви с ней.

— Савва... — с придыханием произнесла она. Её руки гладили его лицо, — ведь, что — то не так?

Савва мягко поцеловал её в губы, когда их бёдра вновь соприкоснулись.

— Всё, хорошо, мама... Сладкая моя... — выдохнул он, — я просто боюсь причинить тебе боль... Или ребёнку..

— Савва... — её глаза нахмурились, — не надо беспокоиться обо мне или ребёнке... С нами всё будет в порядке... Не волнуйся, я знаю, о чём молвлю... Это твоя ночь. И уж если ты разделил ложе со своей матерью, то этой ночью можешь вести себя со мной, не как сын... Покажи мне, что ты уже вырос... Покажи мне, что ты стал мужчиной..

— Мама...

Её руки нежно гладили его лицо.

— О, Савва, я знаю, как ты хочешь меня... Не сдерживай себя... Это твоя ночь, Саввушка... И не жалей меня... Твоя мама опытная умелая женщина... Своего сына в тебе я знаю всю свою жизнь, покажи теперь мне каков в тебе мужчина..

Она прижалась к нему всем телом, и, изогнувшись, грациозно скрестила свои ноги у него за спиной. И обхватив руками его шею, она посмотрела ему в глаза:

— Ну, же, Савва... У тебя только одна эта ночь... Ведь, я знаю, ты мечтал обладать моим телом... И не думаю, что у тебя будет ещё одна возможность владеть мной... Забудь на эту ночь, что я твоя мать. Для тебя я сегодня шлюха из хмельного дома! Ты волен делать со мной всё что угодно твоей душе... — и вдруг она игриво и сладострастно ему улыбнулась, — и ты не забыл? Ты обещал утром расплатиться с Миной за ласку и любовь..

Каждое её слово неимоверно распаляло его. Но от последней фразы буквально бросило в жар, наполняя его чресла невероятным возбуждением.

И мама это ощутила уже в следующий миг. Бёдра сына резко и с силой опустились на её бёдра, так что она жалобно застонала, чувствуя решительный натиск любовного жезла сына в свои глубины. Савва быстро разошёлся. И скоро его член вторгался в мать уже совсем немилосердно в страстном безоглядном порыве, заставляя мать трепетать и извиваться под ним.

Мощно и неистово сын входил в материнское лоно, сотрясая её тело своими любовными ударами. Бёдра матери и сына вновь вминались друг в друга с громкими шлепками.

— Ах... Мама... — о, как покорно отдавалась она ему, прижимая его голову к своей груди, гладила его волосы и покрывала лицо горячими поцелуями. И как бы глубоко не пронзало её любовное копьё сына, её ноги всё — равно оставались скрещенными у него за спиной, всячески помогая отпрыску в этой безудержной любовной схватке. И кто бы сейчас поверил, что эти два обнажённых дела, слившихся в бешенном любовном слиянии на самом деле мать и сын?

Кровать жалобно скрипела под ними всё сильнее с каждым мигом этого бурного соития двух тел, пока, наверное, громкий скрип не заполнил не только всю комнату, но и весь их маленький дом.

«Вот зачем она разрешила детям попробовать вина, — пришла в голову Саввы мысль, — чтобы крепче спали? Ах, мама, мама...»

Савва прижавшись к жаркому телу матери, чувствовал, как большие твёрдые соски ее роскошных титек трутся о его грудь и, как тугое влажное материнское лоно мягко охватывает его напряжённый член.

Савва двигал бёдрами всё быстрее, заставляя мамкину попку при каждом любовном ударе впечатываться глубоко в постель. Её стоны наполняли комнату... Казалось, она задыхается, судорожно всхлипывая под ним.

— О!! Саввушка! Стой! Стой, на миг... Подожди... Как громко... Господи, дети могут проснуться и узреть нас... , — вдруг совершенно неожиданно взмолилась мама.

— Что такое мама? Тебе больно? — замер Савва в очередной раз припечатав мать своими бёдрами в постель.

— Нет... Нет... Всё, хорошо... — она торопливо натягивала на спину Саввы покрывало, скрывая под ним их обнажённые тела, — вот так будет лучше...

Мама снова погладила его по щеке.

— Подожди чуть-чуть, дай дух перевести... — она тяжело дышала, дрожа всем телом, глубоко насаженная на его член — ох... Вот это прыть, юноша... Господи, весь в отца... Тот только к годам к сорока и угомонился, верно... А так тож, ну, словно, бык племенной..

Савва посмотрел её в глаза:

— Я помню... Часто просыпался ночами..

Лицо матери зарделось румянцем.

— Ложись на спину, солнышко... Отдохни... Смотри. Весь потом покрылся..

Савва послушно откинулся на спину, думая, что мама устала и хочет сделать передышку, но он неожиданно юркнула с головой под одеяло и..

Тело Саввы пронзила приятная дрожь... Такого он точно от матери не ожидал. Он почувствовал, как её нежные влажные губы ласкают его яйца, пока тонкие женские пальцы обхватывают древко его копья.

— Мама... Ты..

— О, твой отец всегда был жаден до таких ласок... — прошептала мать из под одеяла, — наслаждайся, ненаглядный мой..

Она нежно облизала головку члена и медленно несколько раз провела язычком по всей длине любовного жезла. Потом снова плотно охватила губами его головку и начала нежно посасывать, будто, какой леденец. Саввины бёдра мелко подрагивали от наслаждения. Он громко застонал, когда женский рот стал медленно насаживаться на него, пока нос матери не упёрся ему в живот и он не ощутил, как её губы сжимают его член у самого корня.

Не сдержавшись, Савва приподнял покрывало и наслаждением наблюдал, с трудом веря в увиденное, как его мать, расположившись между его ног, мерно и неспешно двигает головой верх-вниз, впуская и выпуская его копьё из своего рта. Он жадно смотрел, как раз за разом её алые яркие губки растягиваются, насаживаясь на его член.

Мама ласкала его языком и губами настолько нежно и старательно, стремясь доставить своему отпрыску наибольшее удовольствие, что в другой ситуации это могло бы искренне растрогать, как достойный пример проявления материнской заботы и ласки к своему чаду.

В конце концов, уже не в силах просто лицезреть за этим сладострастным действом, Савва положив ладони на голову матери, начал мягко, но неумолимо давить на её голову, заставляя мать чаще принимать его возбуждённую мужскую доблесть в свой рот и каждый раз на всю его длину.

И даже воочию, разумом в это трудно было поверить. Что это его родная такая всегда строгая мамка, не раз потчевавшая его спину вожами за шалости, теперь вот так добровольно ублажает его... Вряд ли бы он поверил в такие небылицы, скажи ему кто-нибудь, да ещё хотя бы в полдень, что в эту ночь его мать ляжет с ним в постель и будет предаваться с ним любви, да ещё так пылко и страстно.

Ай, да отец, ну надо же, для отпрыска-то даже жену родную не пожалел... Впрочем, зная норов отца, в то легко модно было поверить. Бабы есть бабы, как он говаривал всегда. И, в общем-то, в этом доме для него всегда наперёд всех и были только он, то бишь, Савва, да Егорка. И тут весь сказ.

Эт его, Савву, и Егорку мать-то гоняла только на раз за проказы. А супротив отца-то, то не то что слова никогда сказать не смела, а даже и взгляд свой не дай бог скривить не мыслила.

Савва неторопливо двигал бёдрами навстречу материнским губам, насаживая её на себя и бескрайне наслаждаясь этим острым и невероятным ощущением, которое доставлял ему рот зрелой умелой женщины.

Уже скоро Савва почувствовал, как его твердый разбухший член задрожал глубоко в материнском горле, в преддверии очередного бурного извержения. Он не смог удержаться и со звериным рёвом изо всей силы вогнал свой член в покорный женский рот, крепко прижимая лицо матери к своим бёдрам... Его бёдра рванулись вверх, короткая судорога охватила юношу, он напрягся и... и мощно выстрелил прямо в горло матери обильную струю горячего семени. Он слышал, как под покрывалом мама давилась и дёргалась на его члене, но покорно глотала, зажатая в плену его рук.

Но, даже истощив в мать весь запас своего возбуждения, Савва не отпустил её и после этого продолжал медленно двигать бёдрами, ещё долго наслаждаясь блаженным ощущением нежной теплоты женского рта.

Чуть позже, не одеваясь, закутавшись, лишь в простыни, они, чтоб не будить домочадцев, прокрались по тёмному дому в баню, чтобы смыть любовный пот.

В бане Савва быстро затопил ещё не остывшую печь.

Мама уже ждала его в парной. Они снова в объятиях друг друга. Мама обвивает его шею руками и притягивает его голову к своим губам для поцелуя. Они долго целуются.

Но скоро прекрасная нимфа усадила Савву на полку и легко оседлала его... Они долго и медленно любили друг друга.

Обратно в дом, они уже вернулись под утро. Распаренные, уставшие и счастливые. Все ещё, конечно, спали и Савва вновь потянул маму у отцовскому ложу.

— Савва... — она вскинула глаза к потолку в притворном ужасе, — ты меня уже просто измучил, ненасытный... Нужно ещё и поспать, тебе же вставать уже скоро.

Но Савва не хотел спать.

— Мама... Я... — горячо зашептал он...

.. но её пальцы мягко легли на его губы:

— Уже пропели петухи, Саввушка. Ночь прошла. Уже утро. Нимфа Мина уже ушла. Теперь здесь я, твоя мать..

Последний пылкий, горячий прощальный поцелуй с Миной и мама отправила Савву спать уже в его кровать.

Конечно, в поход его провожала вся семья. В суете и беготне утреннего сбора дружины, когда на ушах стоит вся Сторожа, Савве даже и некогда было их всех покрепче обнять и как следует проститься.

И вот уже так нестерпимо скоро трубит рог воеводы и вся дружина, выстроившись ровной колонной впереди обоза, ладно марширует в сторону главных ворот под приветственные крики всего люда.

Шли бодро и скоро, обмениваясь шутками и прибаутками, — на душе у всех воинов, младых и старых, радостно горело от предвкушения рати и наживы.

Дружина уже далеко отошла родных стен, но сколько Савва не оборачивался, а мать всё стояла у ворот и махала ему рукой...

Серебряный бизант для нимфы Мины в благодарность за любовь, Савва утром оставил на подушке матери..